Беречь и защищать (18+)

Тэхён противится… Он ворчит и жалобно стонет, пока Чонгук, обуреваемый невыносимым желанием мять и гладить его тело, снимает с него одежду. Голос омеги срывается, когда он пытается шептать сквозь собственные стоны: — Под… подожди же… Нет, я не… погоди, да я же… я и в купаль… оа-а-ах! Чонгук кусает ему живот под пупком, и Тэхёна прошибает острой волной возбуждения, но ему нужно, очень нужно, чтобы отчего-то вдруг такой настойчивый и пугающе непослушный альфа остановился. Весь дрожа от его кусачих поцелуев по всему — уже голому, отчаянно голому! — телу, он впутывается в волосы Чонгука пальцами, стискивает их и снова высоко вскрикивает, когда нетерпеливые пальцы альфы проникают в его нутро: — Нет!.. Чон… Гуки! Пог… погоди-и-иа-а-ах! Но Чонгук не может погодить, подождать, остановиться! Он почти не понимает, что там выстанывает, выпевает то высоким и жалобным, а то низким, хрипловатым голосом этот сладкий: у Чонгука внутри беснуется альфа, рыча гораздо громче, чем стонет Тэхён, у него вся кровь вскипает от ощущения, что омега не слушается, что он пытается развернуться набок и выкрутиться из-под него, что убегает от его жадных губ и пальцев, пытаясь извернуться и спрыгнуть с них. Но Чонгук не пускает, он крепко держит бедро омеги одной рукой, а второй нетерпеливо пробует готовность нутра — и сердито рычит из-за того, что там не так мокро, как надо. Тэхён, почувствовав глубоко в себе его пальцы, снова жалобно вскрикивает, выгибает спину, запрокидывает голову и невольно подставляет под жаждущие губы альфы шею. Он пытается достучаться до Чонгука стонами, испуганным ароматом, дрожанием предающего его тела, которому всё, что делает с ним альфа, безумно нравится, — но у него ничего не выходит! Все мысли в его голове тают, его дёргает колючими мурашками от того, как сладко горячий язык Чонгука вылизывает его соски, как жадно альфа сосёт их, словно на самом деле кормясь Тэхёном. От этой дикой мысли, которая так не вовремя вспыхивает в голове, его снова продёргивает наслаждением, и он стонет громко и сладко и чувствует, как горячо и мокро становится у него между половинками. Течёт… о, боги, он течёт! Громко заурчав от восторга, Чонгук вынимает пальцы и жадно облизывает их. О, да! Истинный! Самый сладкий, самый нежный и желанный омега, которого он будет жарко драть весь свой долгий гон — этот омега ответил ему! Вкусно… как же вкусно!.. Но Тэхён тут же снова отчего-то дёргается в его руках и жалобно просит: — Пусти… Пожалуйста, альфа, не-е-ет… Чонгук в бешенстве заглушает этот стон своим яростным рыком и поддаёт ароматом, травя непослушного омегу. Но тут же, уступая мгновенно вспыхнувшему в его душе желанию обласкать истинного, берёт в рот лишь слегка напряжённое естество Тэхёна, втягивает щёки, заглатывает, а потом, чувствуя немедленный отклик дрожащего тела, начинает торопливо сосать, возбуждая, одаривая, задабривая. Теперь Тэхён стонет низко и жарко; эта ласка выбивает почву у него из-под ног, а аромат альфьей страсти заставляет рвано дышать. Но пока ещё он помнит, что должен сделать. Он уже понял, что у Чонгука гон: ему об этом ещё днём намекнул Намджун, сказал, что Наречённый жених боится ранить его, умолял хотя бы немного приласкать Чонгука, дать ему хоть что-то. Тэхён — в ужасе от собственного эгоизма — пылко пообещал Намджуну тут же ответить на желание или требования Чонгука, как только тот придёт к нему в постель за этим (а не за тем, чтобы занежить утешающими поцелуями, обгладить всего до нежных мурашек — и усыпить этой своей заботой, как было все эти дни!), но предыдущая полубессонная от слёз ночь сыграла с омегой злую шутку: он заснул мгновенно, как только добрался до постели, и не дождался Хосока, который ушёл готовить ему купальню. И вот теперь — Чонгук здесь, но ведь Тэхён совсем не готов… ни к чему не готов! А альфа целует, сосёт и лижет бесстыдно, бездумно, дышит жадно, тискает и заминает под себя! Как безумный, он не желает ничего ни слышать, ни понимать, но ведь так нельзя! Тэхён не глупый, он ведь знает, что гон у альфы — особое время, что там нужно, чтобы омега был готов отдать всего себя, показаться во всей красе своей покорности и страсти, а как можно… без купальни!.. У него из глаз брызгают слёзы разгорячённой обиды, когда он сквозь муть наслаждения от того, как умело сосёт ему Чонгук, всё же пытается оттолкнуть плечи альфы, но у него не просто ничего не выходит: глухо зарычав, Чонгук сглатывает — Тэхёна пробивает острой иглой наслаждения, и он обезволенно мычит и стонет, не в силах противиться сильнее. А Чонгук довольно урчит: плоть в его рту напрягается до звона, а пальцы внутри снова орошает горячая волна смазки. Омега его, да, да, да, глупенький и сладкий, добыча, желанная и такая долгожданная, моя… моя… мой! — Нет, нет, нет, — жарко дышит Тэхён, пытаясь привстать и со стоном валясь обратно, — пожа… я не… я не готов, не готов! Мне в… в… пожалуйста-а-а! Сил у него всё меньше, он уже и сам почти не помнит, почему противится своему альфе, а Чонгук вдруг замирает. Последний громкий и отчаянный вскрик Тэхёна неожиданно проникает в его укрытое алым маревом страсти и возбуждения сознание, он поднимает голову, выпуская естество омеги изо рта, и резко налегает на Тэхёна, отираясь об него всем телом, ползёт к его лицу и заглядывает в глаза. Они полны слёз, огромны и прекрасны. Чонгук хрипло рычит и приникает к приоткрытым губам, подсовывая руки под омегу и прижимая его к себе. Он вылизывает полный вишнёвой сладости рот юноши и с наслаждением начинает кусать горячие губы. Это так приятно, что Тэхён всхлипывает, обвивает его плечи руками и начинает отвечать: жертвенно приоткрывает рот и ласкает язык альфы своим языком, сам сосёт его губы, а когда Чонгук прикусывает ему челюсть и спускается на его шею, снова выгибается, притираясь грудью к его груди. — Ты же хочешь, — сипит Чонгук и снова проводит языком по влажной шее, — зачем рвёшься из рук, омежка, скажи… глупенький мой… зачем… — Я грязный, — шепчет, задыхаясь от слёз и чувств, Тэхён, — я не успел… Хосок сделал… а я заснул… я… — Ты не грязный, — жадно рычит Чонгук и прикусывает со стоном наслаждения покатое плечо омеги, посасывает ароматную кожу, а потом склоняется к уху омеги и шепчет, лаская попутно языком раковинку: — Ты идеальный… самый вкусный… я сожру тебя, омега… прямо сейчас… — И толкается, не выдержав, пахом ему в пах. Тэхён ахает и от неожиданности громко всхлипывает: у него по низу живота лавой растекается волнующе сладкое напряжение, всё тело его содрогается от желания, и он понимает, что проиграл: сил противиться альфе у него больше нет, да и понимания, зачем делать это, в голове тоже. Чонгука же всерьёз ведёт: у него снова внутри пожар, у него кровь по жилам не течёт — горит, ему всем телом, всей душой и сердцем — всем, что есть, надо прижать этого омегу к постели и втиснуться в него, проникнуть, овладеть им, нанизать его на себя — и заставить стонать от удовольствия, а не от нелепого смущения. Только тогда он дастся в руки, только тогда альфа сможет наполнить его семенем и, выполнив свой долг, утолить это пожирающее его изнутри пламя! — Ты прекрасен, ты такой вкусный, — шепчет Чонгук, истово проезжаясь напряжённым членом по животу и паху Тэхёна и с восторгом чувствуя, насколько омега готов ему отвечать. — Я хочу тебя, хочу, Тэ… мой Тэ… Не противься, прими меня! Он приподнимается, подхватывает бёдра Тэхёна и закидывает его ноги себе на пояс, заставив чуть выгнуться и приподнять нижнююю часть тела, а потом ловко подкладывает ему под задницу пышную подушку и тут же, уловив проблеснувший испуг в любимых глазах, наваливается на жениха снова и жадно целует ему губы. Он точно знает, что больше не может терпеть, но целовать эти губы едва ли не слаще всего! Член у Чонгука налит до железа, так что он легко находит мокрый вход, и, не отрывая напряжённого взгляда от распахнутых в мутной растерянности глаз омеги, лишь немного помогает себе, чтобы войти в него. И тут же глаза Тэхёна закатываются, губы кривятся в болезненном выдохе и он стонет жалобно, со слезами — так, что Чонгук вынужден сжать зубы до скрипа, чтобы тут же не впиться ему в шею, ставя новую метку, присваивая этого беззащитного нежного птенчика, одаривая его своей защитой и своей властью. Замерев, альфа смаргивает капли пота, упавшие ему на ресницы, и продолжает, не отрываясь, смотреть в лицо Тэхёна: оно помогает ему держаться на плаву и не утонуть в жару собственного дикого желания. Тэхёну больно, он чувствует, что нутро его, хотя и мокрое, слишком мало отчего-то для того, что толкнул в него Чонгук, его словно распирает и остро тянет от омежьего входа по спине, слишком… слишком остро! — Нет, не-е-ет! — выстанывает он и открывает глаза, тут же окунаясь в чёрный, горящий от страсти взгляд жениха, а тот, резко выдыхая и закусывая губу, снова толкается в него. Его лицо так близко и очень хорошо видно, хотя вокруг всё сгущается тьма. Воздух в груди отчего-то на пределе, и Тэхён судорожно хватает его губами, чтобы снова умоляюще простонать: — Больно… Бо-о-ольно, альфа-а-а… Ти-и-ише-е-е… Это получается у него низким, грудным голосом, он торопливо моргает от того, как жадно вспыхивает золотой свет в чёрных глазах, что склонились над ним, маня и притягивая. Он торопливо облизывает губы, истерзанные, горячие от прерывистого дыхания, и Чонгук, снова толкнувшись в него, быстро переводит на них взгляд. Эти губы… они такие мокрые и алые, они откровенно зовут, так что Чонгук впивается в них и делает новый, более глубокий, сладостный толчок, который отдаёт острой иглой наслаждения ему в спину и по позвоночнику, заставляет тут же толкнуться снова и почувствовать, как там, в горячем и мокром нутре омеги, рождается новая волна его аромата. Он перехватывает Тэхёна под бёдра, налегает на него плотнее и, тиская его половинки, утыкается ему в плечо, а потом, чуть приподнявшись, начинает толкаться размеренно и сильно. Тэхёна, который почти пришёл в себя от боли, вдруг дёргает странной, болезненно приятной судорогой, у него невольно закатываются глаза, и он ахает от неожиданности, чувствуя, как Чонгук ускоряется, бьётся в него настырнее, жёстче, и это страшно — ведь только что было больно! — но тело медленно захватывает томная сладость, он подаётся на каждое движение своего альфы, обхватывает его плечи и скользит ногтями по его спине, а потом впивается зубами ему в плечо и с диким удовольствием слышит его растерянный низкий рык. Но Чонгук не останавливается. Словно потеряв себя, он долбится в Тэхёна быстро и глубоко, так что тот лишь стонет: — О, б-боги… Как… Ка-а-ак же это… А-а-альфа-а-ах! Чонгук едва его понимает, ему стоны омеги говорят лишь о том, что тот правильно замят под него и принимает его член исправно. Он больше не противится, не отталкивает, а то, что на спине будут царапины от его ноготков, а на плече — укус его зубок, не волнует альфу, наоборот — возбуждает сильнее, хотя, кажется, невозможно уже сильнее. Всё внутри него ходит ходуном, весь он — единое целое, истомлённое, истерзанное наслаждением, которое дарит ему каждый толчок в возлюбленного. — Тэ-э-э… Тэх-хён-н-а… — рычит он, не понимая сам, что хочет сказать, потому что и само это имя дарит ему удовольствие, а произносить его сейчас просто необходимо. Он впивается поцелуями в плечо, в которое уткнулся, и продолжает истово драть своего омегу, не давая ни себе, ни ему продохнуть. — Тэх-хён!.. Тэ-э… Тэхён сходит с ума, ощущая, что Чонгук уже где-то у его горла: воздуху не хватает, тяжёлое альфье тело словно поглотило его, он не чувствует себя, растворяясь в поражающем всё его сознание аромате и непередаваемом ощущении полной принадлежности жениху, который соединился с ним в одно целое. Он чувствует, что вот сейчас — всё правильно, вот сейчас — так, как должно было быть давно, всегда! Глаз он не открывает, руки его живут своей жизнью, трогая, стискивая, наминая упругое, мокрое от пота тело Чонгука, а губы всё шепчут и шепчут, словно пытаясь таким образом помочь ему сделать вдох: — Гук! Гу-ук!.. Аль… фхфа-аа… Гук… И когда Чонгук, словно отвечая на его эту невнятную мольбу, рычит бархатно и сладко, а потом выгибается над ним и уже откровенно кричит, кончая, Тэхён зажмуривается от того, насколько страшным и прекрасным сейчас видит лицо своего альфы — и кончает вместе с ним, даже не коснувшись себя, от ощущения невероятно сладостного единения. Чонгук опускает голову, по его лицу течёт пот, плечи, шея и грудь блестят в свете звёзд, что освещают комнату, и Тэхён задыхается от того, как это красиво! Ему хочется вылизать эту смуглую кожу, прочувствовать языком каждый мускул, взбугрившишйся на руках, искусать эту грудь, чтобы Чонгук извивался под ним и стонал не своим голосом, поражённый дикостью и страстью своего омеги! Но сил нет… совсем нет сил… Глаза сами закрываются, хотя Тэхён смотрел бы и смотрел, и он чувствует, как влажные касания Чонгуковых губ начинают нежно и виновато ласкать ему лицо — тоже ужасно мокрое — и шею, а бесстыжий альфий язык лижет ему грудь и… ниже… о, боги, что, что делает этот невыносимый, грязный, пошлый аль... а-ах!.. — Вкусный, — урчит Чонгук внизу, и Тэхён в ответ лишь жалко стонет, утопая в краске стыда и не имея сил воспротивиться, — ммм… и внутри, и везде — самый вкусный, да, Тэхёна… — Оста-а-авь… — стонет Тэхён. — Хвати-и-ит… Нельзя так, ах! Б-боги!.. — Чонгук снова берёт в рот внизу и вылизывает там, мурча ласковым котом. И у Тэхёна поджимается внизу живота от стыдного удовольствия и плещет горячим по щекам и ушам. — Гук! Ах! Аха-а-ах! Кажется, он даже сознание на какое-то время теряет — то ли от восторга, то ли от смущения, но только дальше — жаркий шёпот уже где-то у уха, налитого пожаром и чувствительного к горячему шершавому, как у собаки, языку: — Ты мой, принц Тэхён, южный мой цветок, Звезда моя, божество моё… Ты мой, и я буду долго тебе это доказывать, ты… готов? — Я твой, — выдыхает Тэхён, — твой без доказательств… Но… пожалуйста… мне так нужно… Чонгук рвано выдыхает и, кажется, досадливо цокает, а потом неожиданно хватает Тэхёна и поднимает его на руки. Это тут же заставляет Тэхёна очнуться окончательно, он взвизгивает высоко и непотребно, а альфа, рыча что-то невнятно-недовольное, тащит его куда-то, закинув себе на плечо. Тэхён стонет от томной боли в пояснице, но умудряется стукнуть Чонгука дважды кулаком по спине и, исхитрившись, запускает ему ногти в бок. Однако тот лишь рыкает грозно, но с плеча не спускает. То, что бессовестный жених притащил его в большую купальню, Тэхён понимает как-то сразу «вдвойне»: во-первых, ему бросается в нос запах воды и банных ароматов, а во-вторых, он ныряет в самую глубокую чашу, сброшенный туда бестрепетной рукой сучьего альфы. Конечно, он тут же глотает воду, но успевает вывернуться, чтобы не набрать носом. Оттолкнувшись от дна изо всех сил, он стрелой вылетает наружу. И краем глаза успевает заметить, как рядом всплёскивает столб брызг: это Чонгук прыгнул вслед за ним. — Я убью тебя! — хрипит Тэхён, он кидается сверху на не успевшего вынырнуть альфу, придавливает его, слабого от неожиданности, ко дну, не обращая внимания на глухую судорогу по пояснице, и мстительно упирается руками ему в шею, заставляя держать голову под водой. — Убью! Но Чонгук сильнее, так что он отталкивает Тэхёна и выныривает, его глаза дико блестят, когда он, отплёвываясь, зло убирает со своего лица волосы. — Ты что творишь! — так же хрипло выговаривает он, сверля отскочившего от него к краю чаши Тэхёна, который уже готов защищаться и выставил руки вперёд. — Жить надоело?! — Это тебе надоело жить! — сердито кричит Тэхён. — Я чуть не утонул! — Ах, не утону-у-ул, — тянет Чонгук, быстро оглядывая его, словно примериваясь. — Так я… — И внезапно бросается к нему. Но Тэхён настороже, он с визгом, неожиданно высоким и каким-то суматошно радостным, дёргается в сторону и умудряется проскочить у Чонгука под рукой, а потом ныряет и в два гребка достигает противоположного края чаши, быстро хватается за край и подтягивается на руках, чтобы вылезти. Он почти успевает, но сильные руки бестрепетно хватают его за бёдра, дёргают вниз, и он оказывается в объятиях низко и грозно урчащего альфы. — Куда собрался, дивов сын, а? Я тебя не отпускал! — И Чонгук, обхватив плотней за плечи уже откровенно задыхающегося от смеха омегу, ныряет, силой утягивая его на дно. Благо, рот тот успевает закрыть. Они бесятся, как малые дети, кричат и рычат, как дикие коты, гоняют друг друга в большой чаше, а потом, когда Тэхён ловко успевает выпрыгнуть из неё и ныряет в другую, поменьше, Чонгук ловит его там, прижимает всем телом к покатому, прохладному мрамору, обвивает руками и ногами, не давая двинуться, и жарко целует. Вот в этот миг, ощущая себя в полной безопасности в руках любимого, Тэхён впервые вспоминает о Хенбо. На миг, только на миг его сердца касается отрава горечи, он прикусывает губы Чонгука и зажмуривается, прижимаясь к нему теснее. И тот, словно поймав это настроение, неожиданно нежно начинает зацеловывать ему глаза и щёки. — Не бойся, любимый, — шепчет он, — я рядом, слышишь? Я… Я всегда рядом, никому не дам больше в… никому не позволю… Мой сладкий… — Голос его снова становится ниже, а по телу, так, что даже Тэхён это чувствует, проходит судорога, и член, и без того напряжённый, дёргается. — Тэ… Тэ мне снова… — Да, да, хорошо, — заполошно шепчет Тэхён и быстро начинает подталкивать его к небольшой мраморной лестнице, чтобы выйти из малой чаши. — Давай, давай… надо обтереться… — Зачем, а? — урчит Чонгук, бесстыдно лапая ему грудь и задницу. — Всё равно я сделаю тебя мокрым… ммм, сладкий, каким же я тебя мокрым сейчас сделаю… — Да, да, сделаешь… Они уже на лестнице, и Тэхён, вырывавшись из настырных объятий альфы, быстро бежит к разложенным полотнам для обтираний. Он хватает одно и, развернувшись, ловит в него надвигающегося на него глыбой с горящими глазами Чонгука, неловко вытирает его, ворчащего и недовольно огрызающегося, после наскоро обтирается сам, борясь с лезущему к нему с настырностью щенка альфой. И только потом, развернувшись, первый впивается Чонгуку в губы поцелуем. Подпрыгнув, повисает на нём и обхватывает его бёдра ногами. — Неси меня, — капризно приказывает он. Чонгук ощущает счастье от того, что у него в руках его сокровище — да ещё и так явно жаждущее поскорее подставить ему свой прекрасный, уже такой мокрый, текущий от жажды зад. — Я на край света тебя унесу, моя прелесть, — рычит он и идёт в спальню. — Я унесу тебя туда, где никто не найдёт и не помешает… Веришь мне, м? — Тэхён уже под ним, его глаза прикрыты, и он стонет, отзываясь на долгие, с оттяжкой толчки, в нём так хорошо, что у Чонгука снова перехватывает острой вишнёвой сладостью в горле. — Веришь? — Да-а-а… — О, как же обожает Чонгук этот голос Тэхёна — низкий, горячий и полный откровенной похоти. — Да, мой альфа… Да… Я твой… Я только твой…