
Пэйринг и персонажи
Метки
Романтика
AU
Hurt/Comfort
Забота / Поддержка
Как ориджинал
Серая мораль
Элементы ангста
Элементы драмы
Омегаверс
От врагов к возлюбленным
Второстепенные оригинальные персонажи
Упоминания пыток
Даб-кон
Упоминания насилия
Ревность
Грубый секс
Нежный секс
Течка / Гон
Элементы флаффа
Упоминания изнасилования
Обман / Заблуждение
Омегаверс: Альфа/Альфа
Ссоры / Конфликты
Трудные отношения с родителями
Псевдоисторический сеттинг
Омегаверс: Альфа/Бета
Фастберн
Упоминания измены
Вымышленная география
Шрамы
Упоминания мужской беременности
Упоминания инцеста
Смерть животных
Описание
— Куда Вы, туда и я, мой принц.
— Это неразумно, ты ведь понимаешь это?
— Разумность переоценивают: она иногда слишком мешает доброте, верности и любви.
Примечания
❗️❗️❗️ДИСКЛЕЙМЕР❗️❗️❗️
Данная история является художественным вымыслом и способом самовыражения, воплощающим свободу слова. Она адресована автором исключительно совершеннолетним людям со сформировавшимся мировоззрением, для их развлечения и возможного обсуждения их личных мнений. Работа не демонстрирует привлекательность нетрадиционных сексуальных отношений в сравнении с традиционными, автор в принципе не занимается такими сравнениями. Автор истории не отрицает традиционные семейные ценности, не имеет цель оказать влияние на формирование чьих-либо сексуальных предпочтений, и тем более не призывают кого-либо их изменять.
Посвящение
Озвучка от прекрасной Ариши
https://www.youtube.com/watch?v=RuqJaQZZsWs
36.
16 июля 2024, 10:04
— Что? — Чонгук не верил своим ушам. — Что ты сказал, мерзавец?!
Красивое лицо альфы стало мрачным, он встал напротив вскочившего со своего места принца и гордо вскинул голову.
— Я сейчас не в том положении, чтобы требовать от вас уважения, Ваше Высочество, — негромко, но внушительно сказал он, — однако хочу напомнить, что я — представитель рода, который в родстве с родом вашего отца! Кроме того, я всего лишь посланник людей, с которыми вы ведёте дела, несмотря на свои убеждения в отношении этого сложного…
— Как ты смеешь так говорить?! — Чонгук в бешенстве грохнул кулаком по столу.
— Прошу вас, мой принц! — Намджун тут же оказался рядом с ним и схватил его за плечо, не давая кинуться на прямо и гордо глядящего на него посланника. — Давайте выслушаем господина графа до конца.
Чонгук тяжело дышал, сердце его рвалось на части, но он понимал: как минимум чтобы знать, к чему готовиться, ему нужно было выслушать Кана. Ничего не сказав, он сузил глаза и, кивнув, сел.
Намджун встал рядом с ним и негромко, хотя и напряжённо, сказал:
— Прошу вас, продолжайте, господин граф.
Граф Кан на самом деле был из старейшего рода Бантана, и Чонгук не мог не испытывать по отношению к нему презрения и горечи: он никак не ожидал, что в этот раз именно он, представитель «золотой королевской гвардии», как их когда-то называл король Юхо, приедет от заговорщиков, мечтающих скинуть с престола Тэмина. Новая политика брата, которая была нацелена на расширения территорий, их не устраивала: по большей части они были дворянами, так что все походы Тэмина, которые дорого обходились казне, били по ним. Именно они должны были наполнять её своими налогами. Король отдал им земли Бантана на откуп, однако требовал неукоснительного соблюдения указов, которые строго регламентировали их налоги, а также мешали безжалостно грабить народ, ограничив указом подати, которые они могли накладывать на принадлежащих им крестьян, и арендную плату за землю для свободных земледельцев, которых нанимали дворяне, чтобы земля не простаивала, пока дворянин не обзавёлся достаточным количеством принадлежащих ему лично крестьян. Именно эти реформы и сделали короля Монгуна таким неугодным дворянам, да и крестьяне не были от них в восторге, так как суть указов до них не доходила, а дворяне, втайне частенько нарушая эти указы, всем твердили, что именно король вынуждает их брать иногда больше, чем самые бедные могли бы заплатить.
То, что против Тэмина велась такая жестокая игра, Чонгук знал давно, да и брату об этом писал не раз, однако тот никак не реагировал и продолжал достаточно жёстко давить на дворян, чтобы пополнять казну для государственных нужд: как можно дальше отодвигать от границ опасных дикарей-кочевников, усмиряя непокорных соседей, принуждая их к миру и торговле.
Результаты такой политики должны были сказаться на благосостоянии, однако на всё нужно было время. А его особо остро настроенные против короля дворяне ему не давали, всячески саботируя любую его добрую инициативу.
Так дела обстояли на самом деле, однако Чонгуку иногда казалось, что Тэмин не знает всего, что до него не всё доводят те, кто был рядом с ним. И ему как любящему брату оставалось лишь переживать за короля, помогать ему во всём и пытаться сдерживать вот таких наглых бунтовщиков, которые всё никак не могли смириться с тем, что Тэмин, в отличие от отца, отказался плясать под их дудку, выжимая из народа все соки и делая их богаче.
Он знал, что один раз заговор уже удалось подавить: тогда именно он через своих людей передал нужную информацию о готовящемся покушении Тэмину, которую ему собрали его люди во главе с Намджуном, однако брат, не разобравшись, решил, видимо, что он как раз в чём-то причастен к этому заговору и услал его после этого дальше от себя.
Заговорщики не оставили его в покое, пострадав лишь немного, так как те, кого королю удалось схватить, никого не выдали: каким-то образом их главному зачинщику удалось сбежать, а остальные три человека из приспешников, не имеющие такой ценности, быстро и почти без мучений умерли в темнице от непонятно как туда попавшего яда в питье. Так что заговор они не искоренили. И вот теперь граф Кан приехал к Чонгуку за последним его словом и сказал, что свержение его брата — дело решённое и вопрос лишь в том, кто именно займёт его место.
— К сожалению, — негромко, чуть подрагивающим от пережитого возмущения голосом начал Кан, — мы не можем связаться с Вашим незаконным братом Борамом, который, как нам пишут, пропал бесследно на охоте. — Он чуть сощурил глаза, и в его взгляде появилась подозрительность. — Не буду спрашивать, не знаете ли вы что-нибудь о нём… — Чонгук презрительно фыркнул и гневно раздул ноздри, но Кан поспешно продолжил, махнув рукой: — Впрочем неважно. Мы никогда его не рассматривали всерьёз. На самом деле господин Ной и наши верхи не его и не Мин Катхи видели нашим королём. Мы все и всегда именно вас считали единственным достойным кандидатом на престол. Даже когда был жив Его Всеблагое Величество Король Юхо, дай ему Звезда покоя и благоденствия, только вы всегда вызывали у всех нас настоящую симпатию.
— Я помню, — зло отозвался Чонгук. — Особенно когда вы все наперебой пытались сосватать мне своих младших братьев-омег, а вы, граф, обманом едва ли не подсунули мне своего в постель!
Граф Кан надулся и зло сверкнул красивыми большими глазами.
— Я не стану отвечать вам, Ваше Высочество, — сквозь зубы процедил он, — так как вы в своём праве быть возмущённым той неприятной ситуацией, к которой я, естественно, не имею никакого отношения… — Намджун быстро положил руку на плечо Чонгука и почти болезненно сжал его, так что насмешку Чонгук проглотил и просто отвёл взгляд от высокомерно на него глядящего Кана. — Но хочу отметить, что вы в своём замке, что я ваш гость, так что мне странно такое ко мне отношение, Ваше Высочество!
Чонгук злобно оскалился и скинул стиснувшую снова его плечо руку Намджуна.
— А какое отношение у меня может быть к тому, кто умышляет против законной власти моего брата, да ещё и предлагает мне участие в этом ужасном преступлении, несмотря на мои отказы прошлые три раза?
— Господин Ной выказывает вам просто беспредельное уважение, снова и снова предлагая именно вам наиболее разумный и бескровный выход из ситуации, которая сложилась из-за того, что Его Величество не прислушивался ни к кому, кроме своего любовника, герцога Ким Суджи! — зло ответил ему Кан. — Неужели вы в этом не поддерживаете…
— Неправда, — перебил его внезапно Намджун, — нам доносят, что герцог Суджи заперт в своих покоях и Его Величество больше не бывает у него! Почему бы вам и вашему главарю не дать королю шанс?
— Шанс, чтобы сосредоточиться на нас? — В голосе Кана была злоба и насмешка. — Возможно, вы всё же напрасно отказались ехать в Хаб: слишком долго вы не были в Королевском дворце, чтобы хоть что-то знать, господин герцог! Король запер Суджи с одной целью: чтобы спрятать его от нас! Потому что мы готовили на него покушение, и у нас почти всё было готово, ещё бы одна охота с его участием — и мы избавились бы от этого отвратительного распутного омеги!
— Но теперь брат сам избавил себя от него! — тут же подхватил Чонгук, у которого в сердце кольнуло чем-то неприятным, ощущением того, что он пробует на вкус какую-то гадость — и не может избавиться от мерзостного привкуса во рту. — Зачем же вы…
— О, нет, теперь уже поздно! Больше мы своего шанса не упустим! — как-то нарочито экзальтированно воскликнул Кан. — Теперь, когда этого дьявола нет рядом с ним, когда никто не шепчет ему в ухо и не ведёт свои грязные игры против высокого дворянства, равняя нас с землёй, мы должны дать власть тому, кто с уважением относится к традициям Бантанского двора, кто будет нашей опорой, нашей надеждой, нашей — а не тупых людишек, которые не знают ничего об этом мире, потому что носа не поднимают от грязи, в которой копошатся!
— Из этой грязи растёт хлеб, который вы едите! — рявкнул Чонгук, который терпеть не мог этой надменности в бантанских вельможах в отношении простого народа. — Как вы смеете так относиться к тем, кто кормит вас!
Кан с изумлением уставился на него и, словно в нерешительности, отступил на шаг, а потом нахмурился.
— Послушайте, господин граф, — неожиданно спокойно, даже холодно вступил Намджун, — мне кажется, что тон разговора выбран неправильно. — Кан растерянно заморгал, а Намджун продолжил: — Его Высочество принц Чонгук с малолетства воспитан в уважении к своему народу, как к простому, так и к знати. И это правильно, не так ли? Его Величество король Тэмин на заре своего правления вынужден был усмирять два народных восстания, причём не в провинциях, если вы помните, а в сотне миль от Хаба. И всё потому, что в своей жадности и высокомерии некоторые из нас забылись донельзя, доходя до прямого зверства в своих землях при некотором попустительстве… — Он многозначительно умолк, и Кан, насупившись, опустил взгляд. Намджун же продолжил: — Так подумайте: неужели вы предпочтёте, чтобы и тот, кого вы провозгласите следующим королём, начал с этого же? Он ваших же детей поставит в строй для этого похода. А добыча в таком походе ведь очень условна.
Кан смотрел на него пристально, и Чонгук вдруг подумал о том, что Намджун только что выгородил его, глупца, который слишком откровенно высказался, чуть не навлёк на себя подозрение в симпатии не к тем, к кому надо бы, с точки зрения заговорщиков. Народолюбивые свои убеждения надо приберечь на то время, когда…
Он закрыл глаза. Нет. Нет! Он не мог так поступить с братом, он не станет участвовать в этом, ни за что! Он поедет через десять дней в Хаб и встанет плечом к плечу с Тэмином и даст им отпор! Он сдаст ему всех этих мерзавцев, потребует, чтобы Намджун добыл их всех ему — и Чонгук лично расправится с каждым из них, кто посмел замышлять недоброе против государя Бантана! Нет, нет! Они не должны сметь поднимать свои грязные голоса против Тэмина, такого дорого, такого…
— Мне странно, что вы, Ваше Высочество, так относитесь к нашим предложениям! — неожиданно услышал он голос Кана, которого, как оказалось, мерял полным ненависти взглядом, снова выдавая себя. Кан поёжился под его взглядом, но смелости ему было не занимать, так что он продолжил: — Король столько раз пренебрегал Вами, мой принц, и всё — поддаваясь уговорам герцога Ким Суджи! Он столько раз отсылал вас от себя, выказывая вам недоверие и пренебрежение! А вы так стойко на его стороне пытаетесь держаться! — Кан вздёрнул подбородок и снова прямо взглянул Чонгуку в холодно прищуренные глаза. — Господин Ной попросил меня напомнить вам, что переворот неизбежен, что мы, именно наше крыло, хочет сделать его бескровным и предложить королю либо отдалённые земли, либо монастырь…
Чонгук зарычал, не в силах сдерживать бешенство, и Намджун снова положил руку ему на плечо.
— Это крайний вариант! — воскликнул чуть побледневший Кан. — Конечно, если Его Величество пожелает покинуть Бантан или удалиться в своё законное Белое Пригорье, никто не станет ему препятствовать. Мы сделаем так, что он подпишет несколько бумаг по отречению и отказу от права наследования… — Кан вдруг снова зло усмехнулся. — Хотя вот это — пустая предосторожность, я уверен. Ной просто перестраховывается. Ведь у нашего Короля теперь новый любимчик — вы знали, мой принц? Его собственный жених-бета! Тот самый, которого он смог протащить во дворец, прикрыв вашей же свадьбой!
Кан с возмущением уставился на Чонгука, в ответ тот прожёг его таким острым взглядом, что этот напыщенный индюк принял это за благую для него злость из-за
коварства Тэмина и с воодушевлением продолжил:
— Да, вот так-то он вас ценит! Думаю, что и вся ваша свадьба была задумана только с целью привезти к нам этого бету! — Чонгук угрожающе двинулся к нему, но он уже тоже понял, что переборщил, так что замахал руками: — Однако, может, и на самом деле адов договор с Истинным Королевством так уж важен для нас! Пусть так, пусть так. А я так считаю, что Его Величество просто жестоко показал нам, насколько наплевать ему на мнение знати в отношении трона и Бантана! Он думает, что таким образом, подсунув вам южного принца и выйдя замуж за этого бету, он сможет оградить и вас, и себя от нашего влияния! Ной, кажется, тоже так и считает… — Он вдруг запнулся и торопливо сглотнул. — Ладно, это всё мои домыслы.
Чонгук ощутил, как что-то тревожное царапнуло ему по сердцу, но Кан уже продолжал, не дав ему сосредоточиться на этом ощущении:
— Я лишь хотел сказать, что Его Величество теперь, кажется, вполне всерьёз влюблён в этого красавца, он смотрит на него так, что мы все диву даёмся: как это он от Суджи-то взгляд отвёл. И, конечно, жаль, что до этого беты нам не добраться: охраняют его так, что не подступиться.
Чонгук в смятении посмотрел на Намджуна и тут же встал и схватил его за руку, а тот взглядом прожигал разболтавшегося Кана, который, кажется, тоже понял, что сказал что-то не то, но отчаянно не понимал, что именно.
Может, поэтому и продолжил, хотя и не так уверенно:
— Одно хорошо: этот герцог Ким пустоцвет, что нам, конечно, на руку: никаких проблем с отпрысками, с лишними принцами, не будет и заботиться о наследовании не приходится, так что…
Он продолжал ещё что-то там говорить, стараясь глядеть только на Чонгука, а тот, придавленный этими словами придурка графа, украдкой продолжал кидать взгляды на своего верного Намджуна — и сердце его сжималось от боли и жалости: герцог Ким был бледен, губы его были сжаты, он явно едва сдерживался, чтобы не зарычать или не швырнуть в разглагольствовавшего Кана чем-нибудь потяжелее.
А тот всё говорил:
— Так что если вы беспокоитесь по поводу предстоящей свадьбы короля, то не волнуйтесь: спокойно приезжайте в Хаб на свою свадьбу, ваш обряд будет поистине великолепным, к нему вся столица готовится. Но пока мало кто знает, что это будет не просто свадьба принца — что это будет свадьба короля.
— Нет! — вырвалось у Чонгука. — Я не позволю! Не смейте что-то делать на моей свадьбе! — Ему надо было во что бы то ни стало выиграть время себе и брату, так что он сурово нахмурился и сказал твёрдо и внушительно: — Я обещаю, что рассмотрю ваше предложение со всем вниманием. Поверьте, меньше всего мне хочется, чтобы мой несчастный брат пострадал! Но я требую, чтобы вы дали мне спокойно сделать своего Наречённого истинным супругом!
На лице Кана появилась уязвлённая усмешка.
— Мне говорили, что вы, как и Его Величество, получили в женихи истинного красавца. — Он чуть прищурился и глаза его масляно блеснули. — И всё же, как говорят, чуть раньше вы, Ваше Высочество, были весьма недовольны им, так как брат принудил вас к этому браку. — Чонгук смотрел на него исподлобья, но Кан отвечал таким же прямым и откровенным взглядом. — Именно поэтому — только в качестве вопроса: несмотря на то, что, говорят, вы уже каким-то волшебным
образом успели привязаться к своему принцу, не хотели бы вы подумать над прежним нашим предложением насчёт замужества с более достойным кандидатом? Мы все… — Кан подчеркнул это голосом, не обращая внимания на то, как тяжко задышал, едва сдерживая себя, Чонгук. — …все считаем, что рядом с нашим королём должен быть представитель рода, верного Бантану душой и сердцем, не чужак — истинный бантанец, имеющий вес своего рода за спиной!
— Мой принц уже стал мне Достойным омегой, — едва сдерживая злобу, которая распирала ему грудь, прохрипел Чонгук. Кан невольно отступил на шаг, глядя на него недоверчиво и немного растерянно. — О, да, мой брат позаботился об этом. — Чонгук раздул ноздри и усмехнулся. — Мы прошли обряд добрачия, и уже никто…
Кан вдруг фыркнул и тут же, в ответ на бешеный взгляд изумлённо замершего Чонгука, склонился в низком поклоне.
— Прошу прощения, Ваше Высочество, — сказал он смиренным тоном, выпрямляясь, — однако обряд добрачия — всего лишь приятная для альфы традиция. Она ничего не обещает омеге, вы не можете этого не знать.
— Как ты смеешь так говорить? — после минутного замешательства выговорил Чонгук, сдерживая в горле очередной рык. — Ты отступник! Как можно так говорить об обряде, закреплённом священником?
— Священник окончательно закрепит ваш брак для Звезды на свадьбе, Ваше Высочество, а до того южный принц — всего лишь жених, — с фальшивым смирением, снова кланяясь, ответил Кан. — Жених, которого при желании можно заменить другим, более достойным, мало ли что может случиться с этим…
Закончить он не смог, так как Чонгук, окончательно взбешённый такой наглости намёком на самое страшное, утробно зарычал и двинулся к нему. Кан попятился и растерянно выставил руки вперёд.
— Ваше Вы… я прошу…
— Вон! — Чонгук рявкнул это так яростно, что дрогнули стёкла и звякнула на столе посуда. — Если я ещё раз услышу что-то подобное в отношении моего мужа, я сверну шею каждому из вас, а этому вашему Ною лично сердце вырву голыми руками!
Неожиданно для себя он почувствовал, как закипает у него в жилах кровь от ненависти и страсти — дикой, необузданной, давно сдерживаемой — и вырвавшейся, наконец, наружу с этими словами. В два шага он подскочил к Кану, схватил его за грудки и прижал к стене, склонился к его перекошенному от страха лицу и прошипел:
— Если я только узнаю, что кто-то из вас был причастен к попытке убить моего Тэхёна, я выжгу Хаб — но найду каждого из виновных и выкупаю в собственной крови! Ты меня понял?
— П-понял, — заикаясь от страха пробормотал Кан. — Никто… никто не посмел бы… я уверен, что… прошу, принц, пустите меня… не надо…
В это время Чонгука, который поймал себя на мысли, что выбирает место, чтобы ударить этого противного альфача, обхватили за талию и потащили назад. Он понимал, что это Намджун, но отчего-то ярость лишь сильнее занялась в его сердце, он с силой оттолкнул герцога, вырвался, рванул к тут же дико вскрикнувшему и сжавшемуся от ужаса Кану и со всего размаха ударил кулаком в стену.
— Убир-райся! — прорычал он. — И больше с жалкими шавками я дела иметь не буду! В следующий раз, если хотите переговоров, пусть придёт ко мне сам Ной! Ясно?! — Кан зажмурился и едва смог качнуть головой. — А тронете Тэхёна…
— Нет, нет, нет, — умирающим голосом просипел граф, — никто… клянусь… никто не посмеет!
Чонгук, однако чувствовал, что сердце его полыхает огромным яростным костром, ничуть не успокоенное этими жалкими заверениями.
«Опасно! Тэхён в опасности! — дико рычал его зверь внутри — Они хотят его забрать! Они отнять его хотят, эти мерзкие альфы! Они отнять себе… моего сладкого омегу… истинного моего! Защити! Немедленно! Забери! Присвой! Пометь снова, ещё и ещё! Он наш, только наш!»
Едва понимая, куда бежит, хрипло дыша, он понёсся, ведомый только одним — попыткой поймать в прозрачном ночном воздухе — а ночь уже вполне властвовала над Бигихтом — обожаемый аромат вишнёвой цвети. И он быстро его нашёл, в ярости отшвырнул от себя вставшего было на его пути растерянного альфу-охранника, толкнул дверь и ворвался в спальню своего омеги.
Тэхён лежал посреди белоснежной пены постельного белья на животе, как любил, и тихо посапывал. Чонгук крадучись приблизился к нему, присел на край постели и, таясь от самого себя, едва коснулся пальцами его чуть выпяченных во сне губ, пухлых и таких манящих.
— Тэ… — тихо прорычал он. — Тэ… проснись… умоляю… — Он знал, что больше не выдержит, он понимал, что уже не сможет остановиться. — Тэ!.. Посмотри на меня…
Он взобрался к омеге на постель, осторожно перевернул его, обнял под головой и за талию — и склонился над влажной шеей. Звёздно прекрасный аромат утопил его, закружил ему голову, и он со стоном приник к нежно пульсирующей жилке, где этот аромат был особенно свеж и чист.
— Тэ-э… — умоляюще прорычал он, целуя эту жилку. — Мой Тэ…
И в ответ ему неожиданно томно и сладко раздался полувздох-полустон:
— Гу-ук… Мой альфа… Ты так пахнешь… — Тэхён вдруг ощутимо вздрогнул, и Чонгук осознал, что прикусил ему кожу сильнее, потому что удержаться было никак нельзя. — Ты… — Тэхён задышал тяжело, со всхлипами. — Ты, Гук… Что же… Ах-х-х…
И он снова выгнулся в руках Чонгука, откидывая голову и подставляя ему шею и грудь, обнажившуюся в разрезе ночной рубашки. И, уже почти не помня себя,
Чонгук опустился губами на эту грудь, ощутил бархат нежного соска и жадно прихватил его, а потом начал вылизывать тут же напрягшуюся плоть, с дикой радостью чувствуя, как отзывчиво дрожит тело возлюбленного.
«Мой, мой! — бесновался альфа внутри. — Только мой! Убью любого, кто посмеет даже дохнуть в его сторону! Никому не отдам! Никто больше не нужен, только он, только он! О, мой омега, я возьму тебя, я тебя помечу, я повяжу тебя, я дам тебе столько семени, что ты будешь пахнуть мной и течь мной! Как же сладко… как безумно… как страшно сладко! Тэ… Тэ… Мой Тэ!..»