Беречь и защищать (18+)

Тэмин был уверен, что делает всё правильно. В конце концов, опыта завоёвывания себе любовников у него было не так уж и мало, даже учитывая то, что он был особой королевских кровей. Не забудем, что его вкусы были особыми и он чаще всего имел дело с альфами, а это было трудно, ведь отношения со своим полом не так чтобы приветствовались. Хотя с Чимином, например, он быстро устал скрывать свою страсть и скоро стал показывать её открыто. Конечно, он жалел о том, что сделал это однажды — и уже не мог остановиться, ведь Чимин очень пострадал от такой его несдержанности. Но речь сейчас не об этом. Герцог Ким, прекрасный белый дракон, которого Тэмин положил себе целью добиться во что бы то ни стало ещё до свадьбы, не поддавался ему. Он трепетал своими чудными ресницами, кидал на Тэмина неоднозначные, полные какой-то глухой печали взгляды, тихонько вздыхал и крепко сжимал губы, когда Тэмин позволял себе ласкать его чуть менее скромным, чем обычно, взглядом. Кажется, Сокджин быстро разгадал его план. Кажется, решил противиться ему до последнего. Это настораживало, вызывало досаду и… возбуждало. И последнее на самом деле было не только из-за того, что он ночами распалял своё воображение картинами, где он ласкает обнажённого и податливого Сокджина, и удовлетворял себя сам, не желая подпускать к себе никого из столь услужливо улыбающихся ему слуг или придворных лицемеров омег. Те, как он знал, всё бы отдали, чтобы хоть раз побывать под ним, но его воротило от их бьющих в нос резкостью слащавых ароматов. Нет. Ночами виделись ему в пылу вот таких видений ещё одни глаза. Кошачьи, круглые, тёмные, укрытые дымкой возбуждения, они следили за ним и его бетой, они вспыхивали огнями бешенства и горечи, они… ревновали. Минхо его ревновал. Тэмин это видел, Тэмин это точно знал! Ревновал с самого первого дня, когда Сокджин, наконец, покинул свои покои, с вежливым изящным поклоном предстал перед своим женихом и заявил, что он полностью отдохнул и готов помогать с подготовкой к свадьбе принца Чонгука. Ревновал с того самого первого нежного взгляда, которым Тэмин окинул ладную фигуру своего жениха, затянутую в великолепно сидящий на нём сюркот, или со второго — уже жадного — взгляда, который Тэмин кинул на шею Сокджина, виднеющуюся в пене драгоценного кружева. Ревновал с первого поцелуя, с которым он приник к руке беты, а потом — невольно, сам не понимая почему — поднял голову и тут же нашёл взглядом эти глаза, глаза Минхо Нашёл — и всё в них понял. Ли Минхо, верный сторожевой пёс, страж его покоя, его помощник, его единственный настоящий друг — он всерьёз, до боли ревновал его к герцогу Ким Сокджину, южанину, который должен был стать ему мужем. На губах Минхо, тем не менее, как тогда, в обеденном зале, так и после всегда была вежливая полуулыбка. Он послушно склонял голову перед Сокджином и кивал в ответ на его робкие просьбы помочь. О, да, никто не мог бы заподозрить его в отказе со всей готовностью служить жениху короля. Никто, кроме Тэмина. Да и тот не сомневался ни на минуту, что Минхо будет со всей ответственностью беречь и охранять Сокджина, как всегда берёг и охранял своего господина. Но ревность… Она никуда не девалась, иногда проглядывая в горячем, полном тоски и раздражения взоре, который Минхо позволял себе кидать на бету, когда никто этого не видел. Никто не видел, кроме жадно ловящего эти взоры Тэмина. Ему было стыдно. Ему было до душных стонов и мучительно ноющего сердца стыдно из-за того, что ревность Минхо стала ядовитым сладким бальзамом на его раны — раны человека, которого никогда никто по-настоящему, так, чтобы это чувствовать всем сердцем, не любил. Человека, который сам добивается кого-то и не может добиться совершенно ничего. Потому что Сокджин не поддавался ему. Сокджин оставался вежливой и холодной скалой. И чем сильнее пытался приблизиться к нему Тэмин, чем чаще присылал разные милые подарочки, чем нежнее улыбался ему, уставшему после того, как ездил по Хабу в поисках лучшего мастера обуви, чтобы заказать своему драгоценному принцу Тэхёну пулены к свадебному балу, чем чаще он хотел коснуться Сокджина и хотя бы на короткий миг подышать над его чистой нежной шеей — тем твёрже и выше была стена, которую возводил этот странный бета между ним и собой. И тем яростнее и горячее были взгляды Минхо на него самого — на короля, который, оказывается, был ему на самом деле далеко не просто государем. Если раньше Тэмин мог лишь подозревать это, лишь щекотать своё воображение непристойными мыслями о том, что Минхо может стать его, и мечтать — да, да, мечтать — об этом, то сейчас Минхо выдал ему себя вполне откровенно. Он едва ли не собой готов был прикрыть Сокджина от Тэмина, потому что именно король, естественно, проявлял инициативу. И Тэмина охватывал азарт и странное, томное довольство: этот альфа добивается его. Своими странными способами, взглядами, движениями рук, которые вроде как и схватить его хотят — а лишь делаю изящный жест для поклона, своими словами об осторожности в отношении южного гостя и уверениями в преданности — всем тем, что мог себе позволить в своём положении Минхо, тем малым, что мог. Что всё это значило для него и к чему могло привести, Тэмин на самом деле ни разу не додумал до конца, потому что что-то в сердце у него обрывалось от мыслей о том, что может и хочет сделать с ним Минхо. Он закрывал руками лицо и с силой тёр его. Он и сам себя не понимал, чувствуя себя отвратительно жадным, скрягой, который тянет под себя всё, что видит, — и не может ни от чего отказаться. Он точно знал, что Сокджин ему нужен, чтобы остаться на троне, усмирить врагов, заткнуть рты недоброжелателям и предотвратить очередной заговор, тени которого по-прежнему бродили по замку. Он видел их, слышал в донесениях своих тайных шептунов и верного майора Мин Юнги. Этого сурового альфу он повысил после очень важного задания, успешное выполнение которого отрядом надёжных людей подарило Тэмину спокойствие и некое злорадное удовлетворение: один из его предполагаемых самых серьёзных соперников был весьма успешно выведен из игры. Но это был не единственный соперник. Минхо усердно отслеживал донесения разведчиков из провинций и каждый раз, слушая его, Тэмин убеждался: в стране всё спокойно, а заговорщиков надо искать во дворце — среди своих. Минхо, правда, уверял, что сеть более обширная и землю носом рыл в поисках связей, подпитывающих заговор из-за границы, но Тэмин чувствовал, что тучи сгущаются именно над Королевским двором, здесь, в Хабе. И Ким Сокджин был отличным противовесом этому заговору, потому что отвечал всем запросам придворных всех сложившихся в их среде партий, хотя и не был из их кругов. На самом деле он был идеальным кандидатом на роль Первого принца, так как сохранял статус кво между ними и давал поле для чистой конкуренции. И только заговорщикам он был бы костью поперёк горла — по тем же самым причинам. Им нужно было большое потрясение, нужно было, чтобы король терял авторитет и влияние и дальше, предаваясь порочной связи с омегой вдвое себя старше и с ужасной репутацией, именно это было им на руку. Поэтому Тэмин приказал всеми силами оберегать Сокджина, оберегать так, как не берегли и его самого. Прекрасный белый дракон, зажигающий нестойкое и капризное сердце Тэмина пламенем жажды, когда был рядом, был его сокровищем, и он не мог потерять его. Так что он постарался обеспечить его самой лучшей охраной. Сказал об этом Минхо, робко сказал, с мольбой, так как понимал: лучше него никто не знает достойных людей в охране — и Минхо тут же сказал, что будет охранять герцога Кима лично, если такова будет воля Его Величества. Однако Тэмин, поколебавшись, всё же попросил приставить к будущему Принцу кого-то другого: Минхо был нужен ему самому. И… не то чтобы он не доверял ему, нет, конечно: он свою жизнь готов был положить за то, что Ли будет верен ему до конца, но… Сами понимаете: остаться без такого человека рядом Тэмин не мог даже ради герцога Кима. Так что он попросил для своего жениха самого лучшего из оставшихся. Подумав, Минхо отрядил Сокджину двух дюжих молодцев и одного лейтенанта по имени Хан Джисон. Тот был весьма молод, однако славился умом и сообразительностью. Именно он должен был пробовать всю пищу и напитки, что подавались Сокджину, сопровождать его неуклонно в его вылазках в Большой Хаб и, конечно, докладывать Минхо и Тэмину обо всём, что случается с будущим Первым принцем. Этот Джисон, однако, тёплых чувств у Тэмина не вызвал. Может, потому что Минхо рекомендовал его уж очень как-то горячо, да ещё и улыбался, рассказывая о нём, как-то уж слишком дружелюбно. А может, потому что Тэмин лично видел, как несколько раз лейтенант Хан с вежливой улыбкой вынимал из тонких пальцев Сокджина фрукты и питьё, которые попадались ему в каком-то из залов, и с учтивой улыбкой мягко говорил: — Нельзя, ваша милость. — И получал в ответ немного растерянную и виноватую улыбку беты. О, да… Этот бета улыбался нечасто, но Джисону улыбался ещё и чуть веселее, чем остальным. Виновато щурил свои невозможные глаза и покорно ждал, пока тот отрежет кусочек небольшим изящным ножичком, который всегда носил с собой, попробует и лишь потом отдаст. Или не отдаст, если вдруг хоть что-то вызовет у него подозрение. Сокджин улыбался ему — а Тэмин остро чувствовал себя обделённым. Ведь ему жених почти не улыбался. Он и вспомнить не мог, чтобы глаза Сокджина смотрели на него с такой же вот виноватой мягкостью или тёплой насмешкой, как порой смотрели на усердно исполняющего свои обязанности Джисона. Чаще всего Тэмин получал от беты лишь дрожащие в опущенном взоре ресницы, бледность и прикушенные губы в ответ на очередную нежность. Он старался не ревновать, понимая, насколько это нелепо, он убеждал себя, что это такое особое к нему отношение, а может, природная скромность и робость, смущение неопытности и, может, даже нарождающаяся душевная привязанность. Потому что он ведь всё делал, чтобы привязать Ким Сокджина, гордого герцога далёкого Юга, к себе. Должен же был он получить хоть какую-то награду… кроме захватывающе яростной радости, которая занималась в его груди алым пожаром, когда он видел острый, тоскующий взгляд так и молчавшего Минхо. Месяц прошёл в хлопотах и заботах о свадьбе, которая на самом деле предстояла просто грандиозной. Придворные шутили, что если король Монгун такую свадьбу отгрохает своему брату, то на свою собственную свадьбу что же он сделает? Верно, достанет своему красавцу-жениху звезду с неба и обручит ею себя с ним. Во дворце стоял постоянный говор и шум, даже ночами — душноватыми из-за конца лета и даже позже, когда пришёл в эти ночи коварный холодок наступившей осени — не смолкали разговоры о том, что ещё можно сделать, чтобы свадьба принцев Чонгука и Тэхёна затмила своей пышностью и знаменитые южные королевские свадьбы, и свадьбы богатого и могущественного Тана. Тэмину же было не до этих разговоров. Кроме в общем-то приятных хлопот со свадьбой у него были большие государственные заботы. Из-за того что Тэмин так удачно, двойным союзом, соединил себя с Истинным Королевством, соседи с востока, и ближние, и дальние, заворочались, и гонцы оттуда стали приносить недобрые вести о том, что они снова беспокоят приграничье, снова нарушают мирные договоры — то одно племя, то другое пытается вернуться на земли Амнериса, которые Тэмин отнял у них в последнем своём походе. И в обычное время, конечно, он бы послал туда Чонгука, однако сейчас это было нелепо и, уж конечно, странно. Как и идти туда самому. Так что он решился на тактическое отступление, послал посольство с дарами, чтобы пока задобрить падких на золото Восточных князей, и одновременно, по совету Минхо, послал в Истинное Королевство к королю Джехуну гонцов с предложением после свадебных церемоний выступить армиями с двух концов, посильнее надавить на лживых восточников и раздавить уже их склонность к бунтарству окончательно. Джехун, выдвинув ряд условий, среди которых было и то, что Король Монгун отпустит Тэхёна и Чонгука в гости к тестям на несколько недель, ответил полным согласием, так что с этой стороны оставалось лишь ждать, когда вернётся Восточное посольство и что оно принесёт. Было и ещё одно дело, которые вызвало у Тэмина особое раздражение и служило самым большим поводом для его печалей: герцог Ким Мано Суджи. Поняв, что король не собирается возвращать ему прежнюю безоговорочную власть в обмен на благосклонность, Суджи явился к Тэмину в кабинет, подловив его, когда он был один, без разрешения, воспользовавшись тем, что его двери в это время охраняли, видимо, верные ему люди. Упав на колени, он стал умолять Тэмина отпустить его в личное имение. — Лучше быть заточённым там, среди тех, кому я всё-таки небезразличен, чем быть вашим пленником здесь, где я каждый раз опасаюсь за свою жизнь, делая глоток из кубка, — опустив глаза и склонив гордую голову, нетвёрдо сказал он. — Раз я не смог удержать вашей милости, несмотря на все ваши заверения в нашей истинности, — что же, я смирюсь и уступлю место тому, кто будет счастливее меня. Тем более… — Суджи поднял на хмурящегося и тревожно глядящего на него Тэмина взгляд чудных своих глаз, и он тут же затуманился слезами. — …что он на самом деле прекрасен, как лебедь… и так же чист и ясен. Тэмин рвано выдохнул, потому что именно эти слова, наверно, изумили его больше всего. Суджи раскаивался? Он не настаивал, не злился, не кричал. Он был бледен, он осунулся, и всегда такой уверенный и прямой его взор теперь застилался туманом глухой боли. Истинность… Она никогда для этого омеги ничего не значила, и, скорее всего, он лишь играл этим словом сейчас, чтобы пробудить в Тэмине сомнения и стыд, однако он был так прекрасен в этот миг, так слаб и нежен, и даже аромат его был деликатно приглушён: видимо, он выкупался в душистых травах, прежде чем идти с мольбой к своему люб… королю. Тэмин шагнул к нему и осторожно стал гладить его по щеке: коснуться его хотелось безумно, альфа внутри выл и звал обнять и успокоить истинного, но Тэмин держался. — Послушай, я не хочу делать тебе больно, Мано. — Он и увидел, как дрогнул Суджи от этого имени, «их» имени, которым только Тэмин его называл. — Я обещаю, что буду милостив к тебе, если ты раскаешься в том, что делал всё это время, и главное — не станешь чинить препятствия моему браку теперь, когда… — Он запнулся, не решаясь выговорить то, что надо бы: «теперь, когда ты понял, как ошибся, предложив мне его» — но тут же снова заговорил: — …когда он так близок. — Зачем бы мне это делать? — тихо спросил Суджи, прикрывая глаза под его ласковыми поглаживаниями. — Я ведь сам указал на герцога Кима. И сейчас считаю его самым привлекательным из всех, кого только можно было бы видеть в этой роли. Все альфы вашего двора наверняка уже влюблены в него, он так легко находит среди них себе поклонников… — Тэмин чуть нахмурился: что?.. А Суджи продолжал тем же напевным, мягким голосом, чуть потираясь о его ладонь шелковистой щекой: — В Бигихте все воины Его Высочества были покорены им. И не только воины… — Он раскрыл глаза и прямо глянул в лицо Тэмину. — Кто может устоять перед ним? Мне… Мне он тоже очень понравился. И я имел наглость думать, что вы будете счастливы тем, что я не стану ни ревновать к нему, ни требовать от вас игнорировать его… Напротив, я бы хотел быть… — Он вдруг умолк и снова прикрыл глаза. Тэмин уже убрал руку, и Суджи, судорожно вздохнув, договорил: — Только это неважно. Теперь неважно. Я просто умоляю вас, Ваше Величество, помня о том, что было между нами: отпустите меня в Тюньёдже. Я заберу своего сына и буду жить там мирной жизнью, лелея воспоминания о том, что было здесь. — Боюсь, не получится, — тихо сказал Тэмин, пытаясь унять сердце, которое болезненно ныло из-за того, что он собирался сделать. — Ваш сын сейчас не в Бантане. Суджи подозрительно прищурился и медленно, с недоверчивой улыбкой спросил: — Почему же? Он должен ждать меня там, где я приказал ему. Поверьте, он лишь иногда не слушает меня, но я имею над ним… — Он никогда не был согласен с тобой в отношении своего будущего, Мано, — мягко и проникновенно сказал Тэмин. — Он не желал моего трона. Никогда не желал. Он с интересом наблюдал, как расширяются и наполняются страхом глаза… он любил эти глаза, он их так любил… А теперь его голос делал их такими несчастными. — Хёнджин давно знает, что является сыном короля Юхо и моим братом, ты не смог достаточно хорошо от него это скрыть… Суджи отступил на несколько шагов и схватился за горло, видимо, пережимая в нём отчаянный вскрик, а Тэмин смотрел на него, жадно смотрел, ловя в себе отголоски ненависти или презрения — хоть чего-то, что подсказало бы ему, что он больше не зависит от этого человека. Смотрел — и не чувствовал ничего, кроме жалости и нежности. Это было плохо, очень плохо, но он, стиснув зубы, нашёл в себе силы продолжить: — Вот только наш Джини никогда не желал власти. Он вырос у нас очень светлым, чистым и нежным юношей, отважным альфой — и отчаянным, способным на настоящее чувство человеком. Он — солнце среди нас. А солнцу не место в душных покоях Королевского дворца. — А где… — изменившимся, низким и хриплым, страшным голосом выговорил Суджи. — Где ему место? Что… Что вы сделали с моим… с моим мальчиком? Тэмин криво усмехнулся. Этот омега был к нему так близко — и так плохо его знал. Может, потому что никогда и не хотел узнавать? Стоит ли близко узнавать о том, кого хочешь использовать, а потом стряхнуть из своей жизни, как ничтожное насекомое? Так ведь, Суджи? Он смотрел на омегу пристально — и не видел в его глазах ничего, кроме дикой тревоги и страха. Минхо прав: не было у Суджи в душе ничего, что остановило бы его от участия в… Нет. Нет. Верить в это было так тяжело! Минхо так жесток в своих подозрениях, так жесток! — Я дал Хёнджину то, чего он хотел больше всего на свете, — сказал он, пристально вглядываясь в лицо своего Истинного. — Я дал ему возможность быть с любимым вдали от вас и всех угроз, которые вы для него представляете. Сейчас он, скорее всего, уже совсем близко от благословенных берегов Карассы. Суджи хрипло вскрикнул, отступил ещё на шаг, а потом глаза его закатились — и он рухнул на пол, потеряв сознание. Подавив в горле хриплый стон, стиснув пальцы в кулаки, Тэмин смотрел на него несколько мгновений — и осознавал, что больше всего на свете сейчас ему хочется кинуться к этому омеге, поднять его на руки и прижать к себе, хочется, чтобы всё это — и то, что он сам сказал, и то, что ответил ему такой своей реакцией на эти слова его Истинный, — чтобы всё это было сном, но… — Стража! — крикнул он, и тут же в дверях показался Минхо. Неожиданно для себя Тэмин развернулся к нему и стиснул его плечи руками, тряхнул головой и сквозь зубы выговорил: — Отнеси его в его покои. Лекаря ему. И не сметь больше выпускать без моего разрешения. Минхо смотрел на него пристально; медленно кивнув, он попытался было шагнуть к лежащему на полу омеге, но Тэмин не отпустил. Сердце его тяжело ухало в груди, а душа тянулась куда-то... к теплу. К теплу ставших вдруг такими горячими и ласковыми кошачьих глаз. — Минхо, — душно шепнул Тэмин. — Мин… Минхо… Минхо перехватил его руки и вдруг обнял его и крепко прижал к себе. — Я сделаю всё, что вы прикажете, мой король, — прошептал он Тэмину на ухо. — Я всё для вас… сделаю. — Да, да, сделай… да… — Голова у Тэмина шла кругом, но он всё же смог отстраниться от Минхо и отступить, пряча глаза. — Прости… Это всё… Запах. — И он, не оглядываясь больше, кинулся прочь из кабинета.