Grand Pas

Песня к главе: Manizha - Про тебя

Я не сдохну в лесу. Я не сдохну в лесу. — Я не сдохну в лесу… — Не сдохнешь, — будто через поролон, знакомый голос, как всегда беспрекословный, нажал на барабанные перепонки. Это был Филипп. Филипп был где-то рядом. — Помоги мне, — скомандовал Филипп. — Стой, аккуратно, не дергай, — подхватил еще кто-то знакомый, и даже искаженные паникой, его интонации качнулись умиротворяюще. — Дай я проверю. Чьи-то пальцы невесомо побежали по телу Максима, вынуждая шипеть и морщиться от прикосновений. Его что, опять обыскивают? У него ничего больше нет. — Господи, он что, дал ему свои кастеты? Пиздец, — изумленно проворчал Филипп. Максим в это время старался дышать глубже и ровней. Полной грудью не получалось: на полпути что-то защемляло и разражалось острой болью, — но чем больше Максим прикладывал усилий, тем ясней становилась картинка перед глазами. Он понемногу приходил в себя, уже узнавая рвано-зеленые контуры крон и сизую, разбавленную облаками акварель неба. Вскоре он различил и лица. Сидя рядом на пыльной земле, Филипп развязал и выбросил жгут из рукава рубашки, несчастно выдохнув: — Зайчик… И через секунду затянул на плече настоящий медицинский жгут со всей дури так, что у Максима искры из глаз посыпались. — Тише-тише, — ласково прошептал Филипп, проверяя, остановилась ли кровь. — Вот так. — Ладно, Фил, двигать мы его можем, но очень осторожно, — произнес второй голос, и Максим, повернув голову, наконец определил, что он принадлежит Роме. — Вы меня нашли, — с рассеянной радостью выдохнул Максим. — Как вы меня нашли? Я отправил карту? Я же не отправил… — Не суетись, пожалуйста, — Филипп протянул в сторону руку, и кто-то еще, третий, сунул в нее бинт, ножницы и легкий длинный шарф. Максим изумленно поднял глаза. — Я разломал знак аварийной остановки, сойдет? — Паша положил на землю полосы ярко-красного пластика. — Да, — бросил Филипп, после чего они с Ромой слаженно зафиксировали, забинтовали и закрепили сломанное предплечье Максима на повязку из шарфа. — Вы где этому научились? — от души восхитился Паша с высоты своего роста. — Мы, наверное, не прогуливаем учебу по первой помощи в Театре, — огрызнулся Филипп. — Не знаю, как ты дожил до двадцати восьми лет в профессии и не умеешь помогать при переломах и кровотечениях. — Фил, не заводись, не время, — тихо осадил его Рома. Когда Максим пропал с радаров, Филипп сидел в очереди у Бухгалтерии на третьем этаже Театра русского балета, чтобы получить слезные суточные для заграничной командировки. Очередь двигалась медленно, потому что каждый второй считал своим долгом разобраться, как ему насчитали двадцать копеек вместо тридцати. Завтра труппа вылетала в Париж, а потому бюрократическую волокиту нужно было запланировать не иначе как прямо накануне. В общей сложности артисты слонялись по Театру уже часов пять. Сначала Благовольский провел со сцены общее собрание и, пока труппа дрыхла в партере и бенуаре, патетически вещал о великой миссии распространения традиций русской балетной школы по миру, затем всех отправили на медосмотр, который заключался в подписании бумаги о медосмотре, после чего артисты такой же толпой перекочевали под дверь Отдела кадров, а уже оттуда отправились в святая святых Бухгалтерию, таща с собой ворохи документов, билеты на самолет, а еще именные бейджи, футболки, толстовки и уродливые рыночные кепки с эмблемой Театра, которые обязательно нужно было носить на всех европейских репетициях, особенно под камерами. Все это время Филипп не спускал глаз с телефона, напряженно следя за перемещениями Максима, так что в итоге Ромаша обратили на это внимание, а Ксюша подтрунила: — Да хватит уже свой «Убер» перезаказывать, мы тут все равно до завтра просидим. Вроде как все шло по плану. Максим приехал на дачу Марата, долго торчал там на одном месте, видимо выяснял отношения, как и собирался, а дальше точка на карте почему-то отправилась не обратно в Павловск, а в прямо противоположную сторону. Филипп решил, что геолокация глючит и Максим сейчас возникнет где-нибудь поперек пруда, а потом вернется к Павловску, но телефон упорно ехал по трассе в ебеня. Именно на такой случай они с Максимом и поставили приложение для родительского контроля, но Филипп не думал, что странная схема им действительно пригодится, и подсознательно отказывался верить в реальность нештатной ситуации. По-настоящему паниковать он начал в тот момент, когда точка на карте исчезла совсем. Он тут же набрал Максима, но телефон оказался вне зоны доступа. Его очередь к Бухгалтерии тем временем приближалась. По всему коридору нестройным гомоном шумели одичавшие за день артисты, на соседних стульях Ромаша мурлыкали о предстоящей свадьбе, Ксюша выясняла по телефону, кто первый должен положить трубку: она или Богдан. И посреди этого Филиппу нужно было решить, как спасать Максима. Сам Максим велел ему звонить в полицию и объяснять все как есть. Менты, скорей всего, посмеются и скажут приходить, когда убьют, поэтому дальше он просил связаться с Богданом. Богдана они, конечно, видели раз в жизни и понятия не имеют, чем он занимается в органах, но вдруг прокатит. В качестве третьего плана, если и Богдан пошлет, Максим оставил Филиппу телефон своего зятя Сергея. «Только не звони Марату или Артему и никуда сам не езди», — Максим повторил это, наверное, раз пять. В Бухгалтерию запорхнула несостоявшаяся Тёмкина Джульетта Альфия Рахимова. Филипп был следующим. Так. Менты пошлют. Богдана видели раз в жизни. Зять Сергей… Секундочку. — Подруга, — Филипп повернулся к Ксюше, которая беззаботно чирикала с Богданом. — Дай-ка сюда телефон. — Чего?.. — оторопела Ксюша. — Быстро, — Филипп вырвал телефон у нее из рук. — Богдан, привет. Это Фил, помнишь меня? Подбирать слова не было ни времени, ни желания. Он бегло пересказал Богдану всю историю так, как знал ее сам: про сомнительные дела Марата, про загадочную изоляцию Артема на Крестовском острове, про психозную сцену в клинике «Медора» ну и наконец про дачу. У Ромаши и Ксюши чуть глаза из орбит не вылетели. У Богдана там, наверное, тоже, потому что он полминуты молчал. — Ты можешь чем-нибудь нам помочь? — подопнул его Филипп. — Так, прямо сейчас идите в ближайшее отделение… Дверь Бухгалтерии приоткрылась, и Альфия выскользнула на волю с заветным конвертом. — Расскажи Ксюше, мне надо отойти, — Филипп вернул телефон все еще парализованной от шока подруге, а сам побежал в Бухгалтерию, перед которой проторчал уже часа два. Он не стал вникать, что получил и за что расписался, и вылетел обратно в коридор пять минут спустя. Ромаша с Ксюшей сидели как на иголках. Телефон Ксюша беспокойно терла между ладоней. — Ну? — потребовал Филипп. Оснований отправлять к Марату полицию не было, поэтому Богдан предложил написать заявление о пропаже человека. Понимая, что такой вариант вряд ли устроит друзей Максима и они наверняка захотят самодеятельности, он вызвался съездить с ними на дачу, но не при исполнении и только через три часа, когда освободится с работы. Богдан настоятельно просил ничего не предпринимать без его участия и ведома. — В пизду ваших Богданов, я поехал, — Филипп швырнул конверт в сумку и закинул ее на плечо. Сидевший рядом с Пашей Рома подорвался со стула: — Мы с тобой. — В смысле? — хлопнул глазами Филипп. — Кто мы? — Я и Паша. Паша подтвердил безумную идею кивком и рыцарским заявлением: — Одного мы тебя не отпустим. В итоге Ксюша, которая еще ждала очередь в Бухгалтерию, осталась на связи с Богданом, а Филипп с Ромашей прыгнули в «Киа Рио» и рванули на выручку Максиму. Никакого плана у них не было. Поговорить с Маратом? А что еще остается? Несмотря на факты, Филиппу по-прежнему было дико оттого, что Марат оказался их главным злодеем. Это же Марат, который фактически усыновил Артема, сдувал с него пылинки и спонсировал все его прихоти, интересуясь его жизнью куда активней, чем родные родители Филиппа интересовались своим сыном. Филипп помнил, как Марат всегда понимающе и добродушно посмеивался за рулем автомобиля, пока они с Артемом, ученики Вагановской академии, с монументальной важностью обсуждали на задних креслах подростковые проблемы. Разве недостаточно будет с ним просто поговорить?.. Так или иначе, Ромаша с Филиппом вооружились только пачкой документов и фирменными шмотками Театра русского балета. В багажнике у Паши зачем-то валялся лом, но Филипп очень надеялся, что он им не понадобится. А еще он катастрофически плохо представлял себе любые разборки с участием Ромы. Ладно, Рома, если что, останется в машине и будет за водителя. — Ром, у тебя права есть? — вопрос Филиппа прозвучал невпопад, но Рома, словно прочитав его мысли, ничуть не удивился: — Есть. Рома вообще казался самым спокойным. То ли не понимал до конца, куда вызвался и что их может ждать на даче, то ли помимо прав еще припас черный пояс по карате. Проезжая через Площадь Восстания, Паша наконец задал висевший в воздухе вопрос: — Фил, а ты Василю будешь звонить или как? — Он на работе, — отсек Филипп. — Ну так пусть отпросится, — Паша продемонстрировал едва заживший нос в зеркало заднего вида. — Если что, из нас всех только он занимается боксом. Он нам нужен. — Я не знаю, как он отреагирует, и не хочу его дергать. — А мне почему-то кажется, что он с тобой не согласится. — Паш, захлопнись, — психанул Филипп. — Я сказал не надо, значит не надо. Паша раздраженно фыркнул, прибавив газ, а Филипп отвернул голову к окну. Он и правда не представлял, какое впечатление произведет на Василя новость о том, что Максим пропал. Столь серьезные происшествия у них еще не случались, а Василь мог устроить феерию и по меньшему поводу. Но звать его на дачу Филипп отказался по другой причине, и эту причину он осознавал так отчетливо, как если бы кто-то накарябал ее пальцем на боковом стекле Пашиной «Киа Рио»: никогда, ни за что на свете, ни под каким предлогом и давлением Филипп не подверг бы Василя опасности. И кажется, Рома, который молчаливо таращился себе в колени вместо того, чтобы попытаться сгладить конфликт между Филиппом и Пашей, это тоже понял. Они пролетели на всех парах до самого Павловска и, миновав его, почти добрались до поворота к даче Марата, когда телефон Максима вдруг возник на карте и Филиппу одна за другой посыпались автоматические смски о том, что абонент появился в сети. Судя по геолокации, абонент был недалеко, но в лесу. Филипп не знал, что хуже: если телефон глючит или если он не глючит. Надо было срочно звонить, но Филипп не успел нажать на вызов, как ему в WhatsApp свалился скриншот того же места в лесу. А еще сообщение: «Фил яздсь сос». Господи, хоть бы лом не понадобился… С Маратом они, к счастью, разминулись, но открывшаяся в лесу картина произвела на всех троих неизгладимое впечатление. Вопли ужаса, рванувшиеся было из груди от вида крови, свежевырытой могилы и лежащего возле нее Максима, застряли у Филиппа поперек горла, и он в оцепенении закрыл рот трясущимися ледяными ладонями. — Боже мой… — Рома потянулся к дверной ручке, но Паша взволнованно его остановил: — Посидите-ка пока тут оба. Он первым вышел из машины, велев Филиппу с Ромой закрыться изнутри, и быстро проверил территорию вокруг поляны с ломом из багажника. Еще пару часов назад Филипп бы расхохотался, скажи ему кто-то, что Паша, истинная звезда балета, умеет не только гулять по светским приемам, томно улыбаться партнершам в эфире «Культуры» и фыркать, что ему в гримерку поставили не ту воду, но и бегать в лесу с ломом за бандитами. Сейчас Филиппу было не до смеха, и он сам не заметил, как стиснул кулаки, втайне молясь, чтобы их отважный Паша ни на кого не напоролся. Рома в это время не спускал с него сосредоточенного, полного решимости взгляда, готовый в любую секунду сорваться на помощь. Милый Ромка. Убедившись, что нападавшие скрылись, Паша жестом подозвал Филиппа с Ромой, и тогда они пулей вылетели из салона «Киа Рио», схватили аптечку из открытого багажника и бросились к Максиму, которого Паша уже вовсю пытался привести в чувства. Вблизи все выглядело гораздо хуже, чем из машины. ­— Так, это кость, — нервно брякнул Филипп, рухнув возле Максима в бурую от крови пыль. — Это кость, и она торчит из руки. — Что здесь произошло?.. — шепнул Рома, судорожно потроша аптечку. — Аккуратней, у тебя за спиной сраная яма. Пульс есть, — Паша отнял пальцы от шеи Максима. — Выходит, Тёмкин дядя увез его в лес и хотел буквальным образом закопать? — он перевел на Филиппа растопыренные от шока и негодования глаза. — Какого хуя?! — Ты меня спрашиваешь?! — рявкнул Филипп. Максим вдруг застонал, сглотнул и поморщился, и все тут же занялись делом: Филипп схватил из аптечки жгут, Рома начал проверять, есть ли еще переломы, Паша умчался за чем-то пригодным в качестве шины. Максима нужно было срочно везти в больницу. Он пришел в сознание, но был очень плох, с трудом говорил и дышал с натужными хрипами. — Сколько их было? — сквозь зубы процедил Филипп. Максим набрал в грудь воздуха и едва слышно отозвался: — Двенадцать. — Сколько?! — в три голоса ахнули Фил с Ромашей. — Они не все… били… не знаю… человек пять… или больше… — Кошмар какой, — вырвалось у Ромы, а Филипп успокаивающе погладил Максима по волосам, чтобы он поберег силы, и обратился к Паше: — Подгони машину. «Киа Рио» стояла за деревьями чуть в стороне от поляны. Подъехать ближе и осторожно переложить Максима на заднее сиденье казалось Филиппу более чем логичным. Пашу, однако, просьба удивила. — Я не смогу подогнать машину, — растерялся он. Филиппу сейчас не надо было много, чтобы вспылить. — Ты издеваешься?! — накинулся он на Пашу. — Тут рисунки протекторов на земле! Паша развел руками: — Ну мы не знаем, на чем они приезжали. — На мопедах, блять, наверное! Если они проехали, то и ты проедешь. Максим перевел беспомощный взгляд на Рому, который обрабатывал его раны и ласково приговаривал слова утешения и поддержки. Было видно, что Максиму хочется самому во всем разобраться, только сделать этого он не мог физически. Оставалось ждать, пока Филипп и Паша проорутся. — Мы втроем донесем его до машины, не проблема, — продолжал сопротивляться Паша. — Ты, сука, можешь просто подогнать машину ближе?! — Филипп был на грани. — Чтобы мы не тащили через пол-леса переломанного человека! — Ты больной, блять, Филипп, или как?! — все-таки взорвался Паша. — Я боком между стволов, по-твоему, поеду?! На двух колесах?! — Так, дай мне ключи, — скомандовал Филипп, выстрелив в Пашу прямой рукой. — Быстро! Придурок. — Все хорошо… — пытался успокоить Максима Рома. — Ты же их знаешь… Мы на одной стороне… Тревожась насчет вменяемости Филиппа и сохранности машины, Паша сперва заартачился, но, поняв, что нести Максима на руках Филипп не согласится, а времени на споры у них нет, сунул брелок в жесткую ладонь. Пока Филипп шагал к «Киа Рио», Паша крикнул ему вдогонку: — Если ты застрянешь между деревьев, мы потеряем кучу времени, кретин! Филипп ответил оттопыренным средним пальцем. Они сидели вдвоем за кухонным столом, растушеванные желатиновой блеклостью единственной зажженной лампочки и нуарным шлейфом сигаретного дыма. Максим привык к сладковатой горечи и погрузился в туман, а Филипп курил уже третью. Он нервничал. Затея Максима ему не нравилась. — Нужно тщательней продумать план, — Филипп подтянул колено к груди и, обхватив его рукой, сделал затяжку. — Это все слишком сумбурно. Голос его был приглушен. На Гривцова все давно уже спали. — Я понимаю, и я с тобой согласен, — вкрадчиво произнес Максим. — Но вы послезавтра летите в Европу, а я хочу встретиться с Маратом, пока ты здесь и можешь меня подстраховать. Тем более Артем уйдет на полдня к врачу. Филипп с подозрением скосил глаза на свой айфон и телефон Максима, куда они только что установили приложение для слежки. — Я уверен, что Марат попробует навредить мне, пока Артем будет на свадьбе Ромаши, — Максим перешел на полушепот. — Теперь, когда я работаю на него, меня в Париж точно не отпустят. Я останусь с ним один на один. В этот момент под аркой возник заспанный Василь в домашних шортах Филиппа и его же черной майке. Щурясь от попавших в глаза песчинок света, Василь тенью проскользнул к шкафу с посудой, достал радужную кружку и плеснул в нее воды из фильтра. Слишком погруженный в раздумья, Филипп напрочь забыл о приватности разговора с Максимом. — Марат может тебе навредить? — обронил он и снова затянулся сигаретой. Василь стоял спиной, производя впечатление безразличия, но Максим знал, что он, как радар, ловит каждое слово. — Физически вряд ли, — ответил он Филиппу. — Но надо быть готовым ко всему. Почему-то и Максим не почувствовал, что при Василе нужно замолчать. — Я хочу сделать ход первым, — продолжил он, чтобы убедить Филиппа. — Марат наверняка ждет, что я буду бегать от него и прятаться. А я не буду. Я покажу ему, что не боюсь. Василь сполоснул кружку, поставил ее у раковины и, обернувшись, сделал шаг в сторону окна. На его лице читались равнодушие и отрешенность. Взяв с подоконника пачку своих сигарет, Василь приблизился к столу, вытянул из-под него свободную табуретку и сел рядом с Филиппом. Сам Филипп снова углубился в приложение родительского контроля, используя паузу, чтобы собраться с мыслями. В это время Василь прикурил от его зажигалки, положил ее вместе с сигаретами на стол и, неторопливо выдыхая густой дым, перевел на Максима бликующие, как кромки лезвий, глаза: — Кто такой Марат? Машина, к счастью, не застряла. Филиппу удалось ювелирно вписаться между деревьями и подогнать Пашину «Киа Рио» прямиком к краю злополучной ямы. Последнее было лишним, и Филипп вполне мог оставить запас в пару метров, но уж очень ему хотелось побесить Пашу. Когда он горделиво вышагнул из салона, Паша так выразительно закатил глаза, что даже Рома не сдержался от мимолетной улыбки. Максим бы выходку тоже оценил, но его сейчас волновало другое. — Фил… Фил, послушай меня… Фил… — настойчиво звал он, пока Филипп с Ромашей грузили его бесполезное переломанное туловище на заднее сиденье «Киа Рио». — Фил… Но они были заняты делом и не отзывались. Решили, что он бредит. Лишь когда Ромаша запрыгнули вперед, а Филипп, устроившись рядом с Максимом, аккуратно уложил его голову себе на колени, тот смог потормошить его за руку, чтобы привлечь внимание. Хотя потормошить сильно сказано. Он положил левую ладонь поверх ладони Филиппа, которая придерживала его от качки, и слабо нажал. Двигатель взревел. Макушки деревьев за боковым окном размазались, как краска из тюбика по палитре. — Фил… — Я здесь, — Филипп уверенным движением стиснул ладонь Максима и опустил к нему полный заботы взгляд. — Мы едем в больницу. Осталось чуть-чуть. Его поддержка была единственным клочком суши в бушующем океане, и Максим, терпя крушение корабля, доверился спасительному пожатию руки и сумрачно серым, как родное небо Петербурга, глазам. Машину вдруг тряхнуло на повороте. Максим застонал от пропоровшей все тело боли, Филипп выругался, а Паша за рулем рассыпался в извинениях, протараторив в свое оправдание, что они выехали из леса и сейчас дорога станет нормальной. — Где Артем? С кем он? — сдавленно спросил Максим. — Фил, где Артем? Он отчаянно хватался за его руку, чтобы не сорваться в черную пустоту. — С Артемом все в порядке, — Филипп мягко гладил его пальцы. — Смотри на меня. Вот так. Дыши. Максим должен был ему объяснить. — Фил… — Я рядом, все хорошо. — Марат уехал к Артему. Он в бешенстве и хочет мести, — чтобы произнести фразу длиннее двух слов, Максиму пришлось собрать в кулак всю оставшуюся волю. — Я узнал, что они были любовниками. — Они что?!!! — в один голос заорали Фил и Паша с Ромой. У Максима не было сил продолжать, и он откинул взбухшую от криков голову Филиппу на колени, осторожно вздыхая сопротивляющимися легкими. — Что за бред? Он бы мне сказал. Они не могли. Ты у него первый, Макс, он до тебя и на свидания не ходил, в смысле, какими еще… — бессвязно забормотал Филипп, но заметив, что глаза у Максима закрываются, опомнился. — Макс? Ты меня слышишь? Не отключайся. Держись. Максим держался за его руку. — Марат тебе сам признался? — Филиппа оглушило новостями, и Максим его прекрасно понимал, но на эмоции и пять стадий принятия сейчас не было времени. — Сам, — шепнул Максим. — Там были домогательства, и растление, и… — он прервался, потому что стало вдруг очень больно. Рука Филиппа оставалась крепкой, словно онемев, но сам Филипп впал в прострацию и лишь шевелил губами: — Нет-нет-нет… — Артем не берет трубку, пятый раз набираю, — дрогнул с переднего сиденья голос Ромы. — Фил, ты знаешь, где он может быть? Фил? Максима накрыло шуршащими громкостями: это Рома выглянул между кресел и ласково потрепал Филиппа по руке, чтобы привести его в чувства. — Нам надо найти Тёму, Фил, — позвал Рома. Он старался сохранять рассудок, несмотря ни на что, и Максим был бесконечно ему за это благодарен. — Артем у врача насчет ноги, — бесцветно выговорил Филипп. — Поэтому и не берет. — Звони Василю, — с прежней мягкостью велел Рома. Реакция Филиппа не заставила себя ждать: Максим ощутил, как закаленное балетом тело, секунду назад источавшее решимость, вдруг заиндевело, будто его свело судорогой. — Хочешь, я позвоню? — деликатно предложил Рома. Ладонь, за которую Максим держался в последней надежде, обмякла, и Филипп как-то разом угас. Все в машине понимали, что происходит и с чем Василю, вполне вероятно, придется иметь дело. — У нас нет другого выхода, — Рома заставлял себя крепиться. — Давай я ему позвоню. — Василь может за себя постоять, — поддержал Рому Паша. — Чувак раздает всем вокруг ножи и пиздюли. Не психуй, Фил. — Так, ладно, хорошо, — Филиппа колотило и Максима с ним вместе. Выуживая айфон из кармана джинсов, Филипп затаил дыхание, а Максим, в свою очередь, попробовал сжать его безвольную руку в качестве утешения. Получилось хило. Филипп ничего не почувствовал. Хотя может, просто не обратил внимания, потому что Василь ответил мгновенно. — Я тебе потом все объясню, — вместо приветствия начал Филипп. Максим с трудом сфокусировал взгляд на его бескровных дрогнувших губах. — Послушай меня, это очень важно. Бросай все, вызывай такси и езжай в клинику «Медора». Это Крестовский остров. Погугли адрес. Найди там Артема. Он должен быть в крыле травматологии или типа того. Найди его. Срочно. За ним едет Марат. Ты слушаешь? Да, Максим со мной. Потом расскажу. Забери Артема в людное место. Там рядом метро, «Диво-Остров», парк... Филипп задохнулся от эмоций и прервался, зато Василь зачастил на другом конце. Слов Максим не разбирал, но теплое потрескивание Васиного тембра действовало успокаивающе. — Пусть Богдан их там подхватит, — подсказал Паша, и Филипп, кивнув, крепче притиснул к уху айфон: — Вась, у тебя есть номер Богдана? Созвонись с ним. Он на работе, но скоро освободится и поможет вам. Главное как можно скорее найти Артема, ты понял? Взвешенный ответный тон Василя означал, что он понял. Но как-то по-своему. — Будь, пожалуйста, осторожен, — Филипп разомкнул пожатие с Максимом и провел трясущейся ладонью по лицу. — Вася. Вась… Заткнись, блять, и послушай меня. Марат бандит. Настоящий. И он едет за Артемом. Нельзя, чтобы он до вас добрался. Он опасный и невменяемый. Вася, я тебя очень прошу… Тут у него сорвался голос и его согнуло над Максимом, как сломанное ветром деревцо, пока Василь уверял его в своей непобедимости. — Фил… — Рома бережно погладил друга по спине, а Максим ткнулся лбом ему в ладонь. На более явное выражение сочувствия он был сейчас не способен. — Ты все понял, да? — всхлипнув, Филипп постарался собраться с духом. — Позвони мне, как найдешь Артема. Или напиши. Пиши мне обо всем, ладно? Да. Хорошо. Давай. Я тебя люблю. Он бросил телефон на сиденье и с тяжелым вздохом перевел взгляд за окно. Проехали Павловск. Отправившись с Гривцова на дачу Цепакина, Максим сделал крюк через Пески. Вася просил. Настаивал. Даже приказывал. Он выскочил из магазина «Мелодия», еще когда Максим стоял на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора. Собранный, строгий, отважный почти до отчаяния, одетый в глухой темно-синий бадлон, пуританства которого не хватало, чтобы заглушить взрывную индивидуальность, Василь держал в руках блейзер Максима, каким-то неведомым образом похищенный вчера прямо из-под носа и владельца, и обитавшего в той же комнате Артема. Едва Максим подрулил к тротуару, как Василь юркнул на переднее сиденье «Соляриса» и скомандовал отъехать куда-нибудь во двор. Задача оказалась не из легких, потому что все дворы запирались на ворота с домофоном, однако, покружив по Пескам минут пятнадцать, Максим все же нашел арку, под которой им с Василем удалось спрятаться от лишних глаз. Там Василь передал ему блейзер вместе с ножом, кастетами и подробными инструкциями. Максим не просил о помощи, не собирался брать на дачу Марата оружие и был совершенно сбит с толку такой радикальной предприимчивостью, но, чем больше он слушал Василя, тем больше верил, что Василь прав и ехать беззащитным глупо. На телефоне работала слежка, Филипп мониторил все перемещения Максима, но этого было мало. Поначалу настроенный скептически, в конечном счете Максим несколько раз уточнил у Василя нюансы обращения с кастетом и проверил надежность потайного кармана. Когда все вопросы были решены и Максим собрался прощаться, Василь вдруг заявил: — Я поеду с тобой. Он не шутил. — Ты вроде на работе, — Максим начал с очевидного аргумента. Аргумент не зашел. — В пизду работу, отпрошусь, — отсек Василь. — Один ты туда не поедешь. К препирательствам Максим был не готов. — Вась… — он обреченно вздохнул и постучал кончиками пальцев по рулю, чтобы перестроиться на внезапную помеху и придумать, как с ней быть. ­— Я ценю твою поддержку. Правда. Спасибо. Но тебе там делать нечего. Я даже не смогу объяснить, кто ты такой. — Я чувствую, что добром это не кончится, — Василь говорил рублено и жестко, не замечая, как, растянув рукава бадлона, комкает их края в кулаках. — Тебе нужна помощь. Я должен быть там и видеть, что происходит. — Вася, перестань, — Максим вновь попытался его усмирить, на этот раз добавив в тембр недовольства. Мелодику речи Василь считывал куда лучше, чем суть произнесенных слов, особенно когда эти слова ему не нравились. На самом деле Максиму не слишком хотелось притворяться рассерженным. Пылкое рвение Василя по-настоящему его тронуло. Они все еще мало общались о чем-то, кроме музыки, и при любой попытке Максима затронуть жизненные темы, да хоть просто узнать, какое впечатление оставил Сергей и временная работа у него на стройке, Вася сразу рычал, замыкался, уводил разговор к творчеству, сбегал курить или хватался за телефон — в общем, всячески сигнализировал, что смущается. История Марата, которую Василь узнал минувшей ночью от Максима с Филиппом, запустила долгожданные перемены. Максиму было радостно, что Вася признал их дружбу и больше не боится показать привязанность. Просто такого размаха он не ожидал. — Я не могу взять тебя с собой, потому что это лишняя ответственность, — без обиняков сказал Максим. Василь грозно нахмурился: логика явно противоречила его собственной. — Какая еще ответственность? Ты мне не нянька, — проворчал он в ответ. — Я только что дал тебе кастеты и финку. Ты правда считаешь, что я буду обузой, а не подмогой? Я нужен тебе там. — Это может быть опасно. — Ну так поэтому я и хочу поехать. — Не надо. — Но Макс… — Не надо, — спокойно, но вполне доходчиво повторил Максим. Василь метнул в него испепеляющий взгляд и начал агрессивней теребить бадлон. Спровадить его сейчас из машины было бы попросту бесчеловечно. Вася переживал, неуклюже пытаясь спрятать тревогу за обидой, и Максим бы не простил себя, бросив его одного в таких растрепанных чувствах. Василю была нужна точка опоры, а Максиму уверенность, что он не наворотит дел. Поэтому Максим пообещал написать, как только покинет дачу Марата. — Давай так, — Максим старался звучать предельно уверенно, создавая впечатление, что все под контролем. — Ты подождешь до конца твоего рабочего дня. До девяти. Если я не объявлюсь, позвони Филиппу. Таким образом Максим мог быть спокоен, что Василь никуда не денется после работы. — Договорились? — уточнил Максим, видя, что Василь не реагирует. — Твоя идея с этой дачей бестолковая, и сам ты конченый еблан, — гневно пробурчал Василь, после чего, не успел Максим опомниться, пулей вылетел из «Соляриса», в бешенстве хлопнул дверью и заспешил обратно к магазину «Мелодия». Симметричные полудуги фонарей, вытягиваясь ввысь, сходились над ЗСД, словно ребра исполинского древнего кита. Чертыхаясь от предупреждений регистратора, Паша одну за другой обгонял несущиеся впереди машины, но Филипп все равно боялся, что они не успеют. Не успеют довезти Максима до больницы. Не успеют к Артему раньше Марата. Не успеют сберечь Василя. — Если эта сволочь хоть пальцем их тронет, я его сам в лесу закопаю, — глухо прошипел Филипп. Рома повернулся с переднего сиденья: — Фил, мы справимся. Только не паникуй. Но было сложно не паниковать, когда твой друг хрипел, задыхался и корчился от боли у тебя на руках, а ты не знал, чем облегчить его страдания. Когда родной человек, которого ты берег, как брата, подвергся насилию, а ты ничего, ничего — ничего, сука! — не сделал. Когда любимому грозила смертельная опасность, а ты был далеко и не мог помочь. Слова вырвались из Филиппа сами собой: — Это я во всем виноват. — Блять, ну не начинай! — рассердился Паша. — Фил, посмотри на меня, ­— Рома стиснул в ладонях его свободную руку, ту, за которую не держался Максим. — Это не твоя вина. Дядя Артема психопат. Мы об этом не знали. — Я должен был знать. — Давай сначала решим проблемы, а потом найдем виноватых, — пробурлил Паша. — Соберись. Истерики никому не помогут. Удивительно, но Пашина жесткость не взбесила Филиппа, а наоборот, произвела эффект отрезвляющей оплеухи. Уже собравшись одернуть жениха, Рома повременил с упреками. В этот момент Филипп почувствовал слабое пожатие пальцев и немедленно обратился к Максиму: — Что такое? — Куда вы меня везете? — шепнул Максим. Он был уже хуже, чем бледный, несмотря на жгут и все Ромины старания по обработке ран. Филиппу было очень страшно. Страшнее было только дать Максиму это понять. — Мы едем в больницу, скоро будем там, — Филипп жестом попросил у Ромы салфетку и промокнул пот со взмокшего лба Максима. — Смотри на меня. Я с тобой. Я тебя держу. — Фил… — Максим кашлянул, и Филипп помахал Роме, чтобы тот вытащил новую бутылку воды. — Фил… — Артем с Васей. Не переживай. — Фил, мы въезжаем в Питер с юга, — обессиленно, но уверенно пробормотал Максим. — Спасибо за информацию, — Филипп сунул ему воду, но, сделав пару глотков, Максим продолжил: — Там мой дом. Моей мамы. На Бассейной. У Парка Победы. — Хорошо, Макс, — Филипп покосился на Рому, но тот лишь растерянно качнул головой. — Там двадцатая больница. На улице Гастелло. Она ближе всего, — доведя мысль до сути, Максим позволил себе секундную паузу. — Фил, у меня в кармане, в переднем, паспорт. В нем полис. — Ты ебанулся?! Какой полис?! — ошалел Филипп. Паша от восхищения аж присвистнул: — Макс, ты мой герой. Но настроенный решительно, Максим проигнорировал реакцию друзей. — Двадцатая больница. Паспорт. Полис, — раздельно повторил он. — Так, ну все, — Филипп взял у Ромы обнаруженную в бардачке флисовую Пашину кофту и накрыл ей Максима. — Твоя ответственность феноменальна, но мы едем в «Медору». Это одна из лучших клиник в городе. Смирись и расслабься. — Она дале… — Максим не договорил, веки у него медленно сомкнулись, и Филипп, перепугавшись до одури, затрепал его по щекам: — Макс! Макс, очнись! Макс! Сработало: Максим чуть приоткрыл затуманенные болью глаза. — Фил, я не знаю, сколько еще смогу… — Поднажми, блин, — Филипп пихнул Пашу в спинку сиденья. — Тут как бы человеку плохо. — Только аккуратней, Паш, — Рома взволнованно глянул на индикатор скорости, давно и прочно переваливший за сотню. — Фил, пристегнись. — Ты в себе, нет? — срикошетил Филипп. Просьба Ромы наверняка была машинальной. Филипп на заднем сиденье придерживал голову Максима, чтобы он попил воды, и крепко прижимал его к себе, стараясь согреть оледеневшее под кофтой тело. Ремень безопасности его сейчас крайне мало заботил. Да и на той скорости, которую выжал Паша, ремни им уже бы все равно не помогли. Медовый закат растекался над Рускеалой. Солнце румянясь сползало за горизонт, но уже не обжигало — лишь гладило кожу шероховатостью отгорающих лучей. Тихий, укромный и ласковый, вечер смягчал острия скал приглушенными тенями, окутывал их нежностью легкого ветерка, и казалось, что над серебряной крошкой, рассыпанной по лазури Мраморного каньона, струится полупрозрачный пар от его утомленного выдоха. — Здесь так хорошо, — Артем плавно опустил голову Максиму на плечо и на секунду прикрыл глаза, в которых солнце жарило каштаны. — Я так рад, что мы приехали. Удивительно, но они были одни во всем парке. Сколько Максим ни оглядывал периметр каньона, он не заметил ни экскурсионных групп, ни влюбленных парочек, ни семей с детьми, ни любопытствующих одиночек с фотокамерами, ни дам с собачками — никого. Артема это не смущало, и Максим решил, что он просто выкупил Рускеалу на время их прогулки. Пусть так. Максим положил руку ему на талию, привлекая ближе к себе. На губах Артема, как солнечный зайчик, блеснула улыбка, а мгновением позже, приподняв подбородок, он потянулся к Максиму, и тот ответил на его поцелуй, такой же спелый и сахаристый, как абрикосовый воздух вокруг. Максим упустил момент, когда его Тёмка научился целоваться с такой зрелой чувственностью. Был пугливый недотрога, старательно прячущий трепет при ласках, и вдруг стал смелый обольститель, беззастенчиво млеющий от наслаждения. Перемены Максиму нравились. Неторопливо, бережно, выпив их близость до дна, он наконец разомкнул поцелуй и шепнул: — Это наше лучшее свидание. Рука в руке, переплетя пальцы, они пошли вокруг бездонного зева каньона. Артем перестал прихрамывать и шагал ровно и легко. Максим отчего-то представлял, как он идет прямиком по водной глади внизу и, отталкиваясь от нее невесомыми ножками, пружинит, будто гимнаст на спортивном батуте. От широты каньона захватывало дух, и Максим с Артемом поминутно останавливались, чтобы оценить виды с разных ракурсов. Сложно было поверить, что это чудо природы рукотворное, что здесь когда-то прозаично добывали мрамор, а затем так же прозаично затопили отработавший свое карьер. Мистическая задумчивая карельская природа любую прозу обращала в элегию. Артем присел на камень у самого обрыва и, устремив взгляд на противоположный скалистый берег, вдохнул полной грудью, словно хотел разом вобрать в себя весь каньон и присвоить себе его свободу. Максим не тревожился: он знал, что с Тёмой все будет в порядке. Здесь, в Карелии, им ничего не угрожало. Они сбежали с большой земли, и возвращаться им было незачем. Сделав пару шагов вперед, Максим опустился рядом с Артемом, сомкнул и разомкнул веки — и вот они уже сидят в плетеных креслах у мангала перед их уединенным домиком в глубине карельского леса, потягивают из стеклянных бутылок пиво с мягкой горчинкой и ждут, пока пожарятся шашлыки. Сумерки сгустились, молочные июльские ночи перетекли в черничные августовские, Артем накинул на футболку плюшевую кофту, а Максим согревался от костра, который потрескивал веселыми искорками, и тихой нежностью их с Тёмой бесед. Сидеть бы так до самого утра: ловить его доверчивые взгляды, отвечать невпопад на его вопросы, срываться к подгорающему мясу и под добродушный смех вертеть во все стороны шампуры. Максим вспоминал майские шашлыки с семьей, причитания матери, комариный зуд Светкиного ворчания, выговоры Денису и его нытье: «Когда мы уже домой?», пластиковый стаканчик, куда Сергей тайком наливал себе под столом коньяк, и тягостную атмосферу насильственного праздника. — Ну ты у меня, конечно, шеф-повар, — ласково подтрунил Артем, скользнув ладонью вдоль спины Максима и, словно смычком по струнам, извлекая музыку из его сердца. — Ага, три звезды Мишлен, — Максим легонько щелкнул своего остряка по носу, и тот по-лисьи фыркнул. Шашлыки они доделали вместе, растворяя в ночных тенях мягкий шепот и поцелуи. Отблеск зажженного чуть в стороне костра расцвечивал волосы Артема охрой, и Максим то и дело пропускал их сквозь пальцы, любуясь переливами и неподдельным Тёмкиным удовольствием. Артему нравилось, когда Максим вот так перебирает его вихры и старается быть осторожным, чтобы случайно не причинить боль. Он считал, что это очень мило, и едва не мурлыкал ластясь. Максим был согласен хоть каждый день ездить с ним на природу. — Тём… — тихо позвал Максим. Взаимный взгляд заструился по венам приятной терпкостью. — Мне впервые в жизни нравится на шашлыках. Артем просиял в улыбке: — Вот видишь, надо было просто изменить подход. Словно снаряд, «Киа Рио» влетела на парковку клиники «Медора» и, оглушительно заверещав, остановилась поперек нее. Паша со всей силы нажал на клаксон, чтобы привлечь внимание, и гудел так несколько секунд, а после выпрыгнул из салона и бросился к дверям, возле которых уже маячил всполошившийся охранник. Рука Максима, которую Филипп по-прежнему сжимал в своей, была безжизненной, и сам Максим дышал через раз, то и дело проваливаясь в забытье. Выжатый как лимон, доведенный до отчаяния, опустошенный, перепуганный, беспомощный, Филипп больше не мог притворяться сильным и внушать Максиму уверенность, что все будет хорошо. Склонившись над ним, он бестолково поправлял на нем теплую Пашину кофту, гладил его по слипшимся от грязи и крови волосам, баюкал и просил в последнем приступе надежды: — Только держись, Макс, пожалуйста… Издалека приближались голоса. Что-то гремело. Рома выпорхнул из машины. С трудом приоткрыв глаза, Максим сипло позвал: — Фил… — Я здесь, — Филипп встрепенулся и яростно стиснул его безвольную руку, будто пожатие было каналом, качавшим в Максима жизнь. — Послушай меня, это важно… Ты слушаешь? — Да-да, слушаю, — заверил Филипп, хотя вместо того, чтобы слушать, ему хотелось заткнуть Максиму рот и не допустить сцену с предсмертными словами. — Фил… — сознание Максима уплывало. Кто-то дернул снаружи за ручку двери, и солнечный свет брызнул на Филиппа жаром. Там суетились незнакомые голоса: «Каталка», «Осторожней», а Максим слабо перебирал пальцы Филиппа в своих. — Говори, Макс, я с тобой. Максим обратил к Филиппу угасший взгляд и едва слышно шепнул: — Вторая положительная. Фельдшеры «Медоры» отработанными скорыми движениями потянули его обмякшее тело из машины, чтобы переложить на каталку. Он был без сознания. Рядом бегали Рома и Паша, пытаясь помочь. Филипп услышал обращенный к нему резкий вопрос: — Группу крови знаете? И чувствуя, как холодная рука Максима выскальзывает из его руки, выдохнул на самых кончиках пальцев: — Вторая положительная… Внезапно в сгрудившейся возле каталки толчее мелькнул темно-синий сполох, а следом из жесткого бетона голосов пробился, колыхнувшись, росток: — Он жив? Он будет жить?.. Паша как мог оттеснял метавшегося Василя от каталки, чтобы он не мешался фельдшерам, Рома пытался его успокоить, но все это было тщетно, пока Филипп не выбрался из машины и не позвал тихонько: — Вась… Даже слабого шепота хватило, чтобы Василь различил его голос среди всех посторонних шумов. Внимание его переключилось, смоляные глаза вспыхнули, он сорвался с места, и через секунду Филипп как подкошенный рухнул в спасение его объятий. Все хорошо, он здесь, Марат его не тронул — Филипп зажмурился от накатившего облечения и до боли закусил губу, чтобы не разрыдаться. — Ты не ранен? Ты в порядке? Филипп? — Василь обнимал его, взволнованно отстранялся, гладил по щекам, расцеловывал, что-то бормотал, нервничал, спрашивал, чем помочь, но Филиппа так размотало от эмоций, что он не реагировал и на все вопросы повторял как полоумный: — Я тебя люблю… люблю… я так за тебя испугался… Сил не осталось, и он привалился к нему, прячась от боли в его теплоте и надежности. Он любил его, любил без памяти, отчаянно и давно, и хотел, чтобы он наконец-то об этом узнал. Вася должен был знать. Должен был. Он закрывал его собой, как щитом, и ни за что бы не дал в обиду. Филиппа колотило, ватные ноги дрожали, перед глазами все плыло, в голове варилось месиво, но одна мысль звучала отчетливо, словно мантра: — Я тебя люблю. — Я тебя тоже, — шепнул Василь и стиснул Филиппа так крепко, что тот задохнулся. Когда Филипп почувствовал себя лучше и смог слегка отстраниться, он вдруг заметил кровь у Василя на руках. — Вася, — голос дрогнул. Бурые следы виднелись на бадлоне Василя, грязные разводы пересекали его лоб, клыки волка над темно-синим воротником окрасились алым. Василь был весь в крови. — Господи… — Филипп опустил глаза на собственные руки, красные по локоть, и тут его повело. Василь едва успел подхватить его и бережно усадить на край заднего сиденья «Киа Рио». В машине стоял металлический запах. — Фил, ты как? Позвать врача? — к ним подскочил Рома. — Где Макс? — слабо спросил Филипп. Рома и Василь сидели перед ним на корточках: первый держал вату с нашатырем, второй растирал и целовал безвольные руки. — Они повезли его в операционную, — сообщил Рома. — А Артем где? — Филипп перевел глаза на оцепеневшего Василя. — Вася, где Артем?.. Куда ни кинь взгляд, картина одна и та же: по всей окружности этажа тянутся друг против друга две плотные стены прилавков, и там, словно в ульях, не утихает суетливое жужжание. Максим стоял в толпе. Он узнавал это место. Крытый рынок на территории спортивно-концертного комплекса «Петербургский», или, как все говорили, СКК, они с матерью и Светой навещали часто. Монструозный, построенный к Олимпиаде-80 в лучших традициях советского креатива, полтора десятка лет спустя спорткомплекс куда активней использовался для торговли, чем для зрелищных мероприятий. В просторных холлах здания-шайбы регулярно проводились ярмарки шуб, индийских благовоний, драгоценных камней и забугорной одежды. Здесь продавали подержанные книги, паленые видеокассеты с фильмами, электронику — да все подряд. От дома на Бассейной до сокровищ СКК семейство Громовых добиралось пешком минут за десять. Справа от себя Максим заметил мать: молодая — ей не было еще и тридцати — но уже безвозвратно осунувшаяся, она подбирала с продавщицей свитер и кожаную куртку. Тот день врезался Максиму в память. Материн свитер потом растянулся и сгинул, но куртка из жеваной коровьей кожи, грубая, массивная, квадратная в плечах, достававшая ей до середины бедра, до сих пор хранилась в шкафу, словно вечный символ его детского позора. Прошло два месяца после гибели отца. Они впервые выбрались в СКК. Матери не в чем было ходить весной. Суббота, толкотня. Семилетний Максим лавировал между людей, стараясь никого не затронуть, «как ниндзя», а мать крепко держала за руку трехлетнюю Свету. У прилавка с одеждой она задержалась, принялась щупать свитера, попросила свой размер куртки. Максим в это время глазел у соседнего продавца в калейдоскопы, а вот Светке стало скучно. Она заканючила и начала теребить мать за рукав плаща. — Света, подожди, сейчас, — то и дело одергивала ее мать, а затем возвращалась к продавщице. — Подлиннее у вас что-нибудь есть? Но Светка продолжала хныкать, угрожая поднять вой на весь СКК, и мать в итоге не выдержала: — Максим, последи за ней, я померяю. Подозвав сестру, Максим принялся показывать ей калейдоскопы, попутно объясняя, какие из них «клевые», а какие «полный отстой», пока продавец не шугнул их от прилавка со словами, что здесь не игрушки в детском саду. — Или мать пусть покупает, или нечего тут отираться! Неподалеку были разложены книжки, и Максим решил полистать энциклопедии. Его завораживали красочные издания про динозавров и серия «Я познаю мир». Светка покрутилась возле брата, но динозавры ей быстро надоели: куда привлекательней оказались соседние бисер, пайетки, искусственный жемчуг и прочие товары для рукоделия. Максим видел краем глаза, как сестра смеясь погружает руки в большие контейнеры с разноцветным бисером, а продавщица умиляется веселой трехлетке, и не беспокоился. От книжек он оторвался, услышав надсадный визг матери: — Где Света?! Вздрогнув, Максим выронил энциклопедию и дернулся к соседнему прилавку, но Светки возле бисера уже не было. — Да она тут стояла… — растерянно пробормотал он. Продавщица товаров для рукоделия только развела руками: ну стояла девочка, ну отошла, в такой толпе разве углядишь? — Я же тебя просила, идиот! — мать сгребла Максима за шкирку и поволокла за собой, панически восклицая: «Света! Света!». Люди с осуждением косились на нерадивую мамашу. Кто-то посоветовал «обратиться к громкоговорителю». Светка нашлась минут через пятнадцать: топталась возле пресловутых калейдоскопов. От матери ей здорово влетело, но еще хуже влетело Максиму. — Какой из тебя мужчина?! Какой глава семьи?! Ты ведь взрослый! В школу ходишь! Ты мне подмогой должен быть! Мы одни теперь! Ни отца, никого у нас больше нет! Безголовый! Безответственный! А если б ее забрал кто чужой?! — до самого вечера кипятилась мать. — Тоже мне старший брат! Отвратительный из тебя старший брат! Максим помнил ее крики по сей день и сейчас, чудом вернувшись в прошлое, вновь стал участником сцены с той лишь разницей, что был уже не семилеткой, а взрослым. Вместо энциклопедий перед ним лежали виниловые пластинки, новенькие, коллекционные и явно выпадающие из остальной тоскливой атмосферы середины девяностых. Максим перевел глаза на прилавок с бисером, ожидая увидеть мелкую Свету. Но там не было ни Светы, ни бисера. Там Василь в темно-синем бадлоне как ни в чем не бывало выбирал футболки, значки и напульсники с рок-группами. Товары для рукоделия превратились в рок-атрибутику. С одной стороны, Максима тянуло к пластинкам. Выглядели они заманчиво, наверняка там есть что-то редкое и ценное. С другой стороны, он не мог отвернуться от Василя, который общался с патлатым продавцом о следующем привозе мерча. Василь и рокерский островок казались инородными на субботней ярмарке в СКК и вместе с тем вписывались в нее удивительно гармонично. Максим все ждал, когда Василь оступится и чем-то выдаст, что он из будущего, но Василь вел себя невозмутимо. Он был здесь своим. Вдруг что-то вдалеке привлекло его внимание. Положив на место узкий шарф «Король и Шут» — у Максима был точно такой же — Василь, как зачарованный, сделал шаг в толпу. В этот момент в голове у Максима щелкнуло. — Вась, — он опустил ладонь ему на предплечье. Василь остановился, обернулся в недоумении. — Побудь-ка лучше со мной. Василь пожал плечами: — Ладно. — Может, посмотрим вместе пластинки? — Да, конечно, — согласно кивнул Василь. Максим подвел его к прилавку, уверенный, что винил их не разочарует. На душе стало спокойно и легко. В этот раз он все делает правильно. Несмотря на то что осмотр, снимки и манипуляции заняли гораздо больше времени, чем рассчитывал Артем, динамика радовала: он восстанавливался быстрее прогнозов врача, хотя о возвращении к балетным занятиям говорить было рано. Артем уже мог аккуратно приступать на ногу, но продолжал пользоваться костылями, чтобы лишний раз ее не нагружать. По результатам сегодняшнего визита врач заключила, что при грамотном и заботливом уходе костыли можно будет убирать через неделю. — А когда я смогу танцевать? — тут же спросил Артем. Врач вздохнула обреченно и сострадательно. Добившись заверений хотя бы в том, что к новому театральному сезону он точно будет в строю, Артем попрощался с врачом, вышел от нее в больничный коридор и впервые за несколько часов вытащил айфон из рюкзака. Надо было вызвать такси. Максим уехал по каким-то рабочим делам, Филипп с Ромашей и Ксюшей улаживали формальности перед завтрашним вылетом на гастроли — забрать Артема было некому. Однако про такси Артем забыл сразу, как увидел экран своего айфона с десятками пропущенных от Ромы и внезапно от Василя. В груди задрожало тревожное чувство. Что стряслось? И зачем он понадобился Василю? Поразмыслить над этим Артем не успел, потому что кроме Ромы и Василя до него все это время пытался достучаться Марат. Артем открыл окно мессенджера и в тот же миг, словно по раскаленным кругам ада, полетел вниз по цепочке сообщений: «Тёма, прости меня» «Так не должно было случиться» «Я не хотел» «Клянусь тебе» «Он меня спровоцировал» Костыли с глухим стуком грохнулись на пол. Артем привалился плечом к стене. Буквы покатились с экрана и запрыгали вдоль позвоночника — «Он меня спровоцировал». Артем тут же набрал Марата, но Марат не взял трубку ни с первой попытки, ни со второй, ни с третьей. «Быстро ответь мне! — Артем бросился в WhatsApp. — Я знаю, что ты все видишь!» Марат читал его сообщения, но молчал. Серьезно?! «Что ты сделал?! — потребовал Артем. — Марат блять!» Никакого ответа. «ЧТО ТЫ С НИМ СДЕЛАЛ?!» Тишина. Подхватив злоебучие костыли, Артем запрыгал в сторону лифта. Паника росла в геометрической прогрессии. Марат его игнорировал. Телефон Максима, и того хуже, находился вне зоны доступа. Господи боже… Артем затарабанил по кнопке первого этажа. Максим говорил, что поедет к заказчику за город. Там могут быть проблемы со связью. Надо успокоиться. Надо позвонить Филу. Надо куда-то поехать. Куда? Куда вызвать такси? Где Макс? Что с ним? Марат не мог… Двери лифта медленно открылись, Артем сделал шаг вперед, и в эту секунду мимо него, едва не сшибив с ног, промчались фельдшеры и медсестры с каталкой. Пациента откачивали прямо на бегу. Каталку окружало оборудование для экстренной помощи. И оно, и сама каталка, и форма медперсонала — все было в крови. Артема вжало в стену грохотом, топотом, возгласом «Фибрилляция!», стерильным порывом ветра из отделения реанимации. Все случилось так быстро, что он почти ничего не успел понять. Почти. Противоположная стена с ее плакатами о здоровье качнулась и поплыла, словно Артем очутился в корабельном трюме, и к горлу подкатила тошнота, как от морской болезни. Артем пополз вниз и, попытавшись выровняться, по привычке ступил на травмированную ногу. Тело содрогнулось от вспоровшей его боли, Артем вскрикнул в голос и оттого опомнился. В сторону реанимации тянулся кровавый след, вдоль которого хаотично налипли бумаги от травматолога, разлетевшиеся у Артема из рук. — Макс… — он качнулся от стены вперед, вслед за каталкой. — Макс… Вокруг сгущался самый страшный кошмар, и Артем что есть сил хватался за воздух, в судорожном отчаянии надеясь выбраться из бездны на тот берег, где он стоял еще пару минут назад. Телефон в ослабевшей руке продолжал дозваниваться Максиму, повторяя механически и цинично: «Аппарат абонента выключен или находится…». Слова отскакивали от стен и выбивали из них разноцветные краски. Коридор начинал сереть, пространство сжималось. Артем хотел кричать, но горло взбухло, будто при отеке Квинке, хотел бежать, но не чувствовал собственных ног. Перед ним на полу была кровь человека, которого он не уберег. Тут Артема накрыло. — Макс!!! — как безумный, завопил он и, сорвавшись с места, здесь бы и рухнул, вторично порвав едва заживший голеностоп, если бы кто-то вдруг не подхватил его сзади под мышки. — Тихо-тихо, я тебя держу, — протараторил над ухом знакомый терпкий голос. — Пусти! — Артем стал вырываться, но тиски сжались накрепко. ­— Отпусти меня! Мне нужно к нему! — У тебя нога больная, — напомнил голос, слишком трезвый для такой минуты. — Ты ничем ему сейчас не поможешь. — Отъебись от меня! Скотина! Сука! Ненавижу! — Артем бился и брыкался, пытаясь расцепить покрытые татуировками руки у себя на животе, и надрывался во все легкие. — Я убью его нахуй! Мразь поганая! — Артем… — Он обещал мне! Обещал, сволочь! Вдалеке стучала дробь шагов, и чьи-то голоса нарастали приближаясь. Взбудораженные криками, сотрудники «Медоры» спешили выяснить, в чем дело, и оказать помощь. В конце коридора уже появился уборщик с огромным моющим агрегатом и, покосившись на Артема сочувственно и одновременно виновато, начал смывать с пола кровь. Стало шумно. Через минуту здесь соберется толпа. Артем безотрывно смотрел на дверь реанимации, словно что-то еще мог изменить. Силы кончились. Он выкрикнул их из себя, и теперь лишь тихонько звал, тряпичной куклой повиснув у Василя на руках: — Макс… Макс… Василь потянул его за собой и, дернув ближайшую дверную ручку, вытащил из проклятого коридора. Они провалились в пыльную тьму, непроглядную, тесную и душную. Артем уперся лопатками в ледяной металлический стеллаж. Василь чем-то звякнул. Пахло хлоркой. Похоже, это была подсобка. Снаружи зажужжала речь. Медперсонал искал их, без конца упоминая экстренную операцию. Ситуация переполошила всех, но эти все остались там, за дверью, на свету, и не могли проникнуть в мрак подсобки. Руки легли Артему на плечи, словно на фортепианные клавиши: — Ты здесь в безопасности. И Артем поверил. Повесив голову, он задышал поверхностно и бегло, чтобы хоть как-то восстановить контроль. Ему надо было отдышаться. Просто отдышаться. Пусть даже бестолковой хлоркой. Василь крепко держал его, ничего не говорил, и такая помощь, как ни странно, была самой лучшей. Артем не видел Василя, только чувствовал, что он совсем рядом: посреди безнадежности стужи от него исходило тепло. — Как ты, получше? — пару минут спустя спросил Василь, и Артем кивнул в темноте, зная, что он услышит. — Мы будем здесь столько, сколько тебе нужно, — пообещал Василь. — Никто нас тут не найдет. — Спасибо, — одними губами шепнул Артем и наконец скрепя сердце отважился задать главный вопрос: — Как это произошло?.. Василь рассказал ему то, что узнал от Филиппа: про дачу Марата, про лес, про Пашину «Киа Рио». Слова сыпались на Артема, как камни, сшибая с ног, но он все еще надеялся выстоять. — Марат угрожал расправиться с тобой, а потом бросил Максима в лесу и уехал. — Ебаный псих… — Артем навалился спиной на стеллаж. — Филипп просил меня срочно тебя разыскать, — пальцы Василя стекли по плечам и сжали чуть крепче, не давая упасть. — Я приехал буквально за минуту до того, как они привезли Максима. — Фил тоже здесь? — Да, в реанимации. Артем содрогнулся: — В смысле в реанимации?! — Нет-нет-нет, с ним все порядке! — спохватился Василь, поняв, что выбрал чудовищно плохую формулировку. — Он вместе с Ромой и Пашей ждет новостей из операционной. Его зачем-то требовали врачи. Я обещал ему найти тебя и привести. Металлическая балка, на которую опирался Артем, врезалась ему в спину между лопаток и, пропоров кожу, вытеснила позвоночник. Голосовые связки оледенели: — Я не… — Я знаю, — мягко перебил Василь. ­— Мы никуда не пойдем отсюда, помнишь? Только когда ты будешь готов. Сосущий ужас развезся дырой прямо под ребрами, и Артем, согнувшись, охнул от резкой боли. — Ты как? Принести воды? — засуетился Василь. — Может, позвать врача? — Нет, не уходи, — замотал головой Артем. — Не оставляй меня одного. Приступ паники отступил нескоро, легкие будто бы слиплись, Артема трясло и мутило, но все это время Василь оставался рядом, словно верный немой страж. В его молчании ощущалось деликатное уважение к чужому горю и готовность помочь, когда это потребуется. Такая безыскусная чуткость не могла не откликнуться в Артеме. — Вася, — осторожно позвал он, смутившись от впервые произнесенного краткого имени. — Да? — тут же ответил Василь. Голос у него потрескивал, как щепки в теплом костре. Отчего Артем раньше не замечал, какой у него удивительный голос? Нет, он знал, конечно, что голос Василя красивый, все это знали, но он никогда не вслушивался в него, не ловил отдельные призвуки, не давал на себя влиять. Как много он терял. Этот голос умеет залечивать раны. — Спасибо тебе, — обронил Артем. Василь отозвался согревающим выдохом, а минуту спустя, собравшись с мыслями, спросил: — Это правда, что Марат может тебя изнасиловать? — Да, — признание вспорхнуло так легко, словно воздушный шарик вылетел наружу. — Он уже пытался несколько раз. — Твою мать… — Я никому об этом не рассказывал, но все, видимо, уже знают, — в лицо Артему бросилась краска, и он отвел от Василя глаза, даже хотя Василь не смог бы увидеть сейчас его глаз. Почему-то Артема не удивило, что в припадке бешенства Марат выложил Максиму правду. Он бы все равно это сделал. Иначе и быть не могло. Падая в пропасть, он утянул Артема за собой. Они навеки связаны их общим грузом. — Никто ничего не знает, — неожиданно произнес Василь. ­— Кроме того, что вы были любовниками. До Максима. Но я в это не верю, Тёма. От собственного имени по коже побежали мелкие мурашки. Как же ласково он умеет, как вкрадчиво… Настоящий гипноз. — У тебя с Маратом было не по согласию, — убежденно заявил Василь. В уголках глаз защипало. Артем прикусил нижнюю губу, чтобы заставить себя смолчать. Сердце заколотилось, потянулось к Василю — доверься! Ты так давно этого хотел. Сколько можно держать все в себе? Да и зачем теперь? Откройся, ну же. Станет легче. Тебя готовы слушать. — Тёма… — Василь сделал шаг ближе, и в тихой укромности темноты Артема коснулось эхо: «Ты здесь в безопасности». — Ты прав, — шепнул Артем и в следующий миг с глухим стоном рухнул на острое плечо, спасаясь от наводнения, рванувшего через плотину. Он рассказал ему обо всем. Задыхаясь, захлебываясь слезами, поминутно срываясь, теряясь, слабея, он говорил, говорил, говорил, говорил… он не мог перестать говорить. Слова лились сплошным потоком, они не останавливались, Артем был над ними не властен. Исповедь жила в нем так давно, что вросла на подкорку и теперь просто-напросто освобождалась. Сколько раз он представлял, как сознаётся Филиппу или Максиму, сколько раз он не смог? Не счесть. Он тараторил, перебивал сам себя, словно боялся, что время вдруг кончится и он не успеет, сохранит внутри часть этой боли, и она разрастется в новую опухоль. Все началось в четырнадцать: взгляды, улыбки, нежность. Потом прикосновения по рукам, осенний день, когда Марат впервые обнял по-взрослому, шестнадцать лет, их первый поцелуй, красивые ухаживания, застенчивость, настойчивость, оральный секс, истерики, ночные разговоры и бесконечные попытки полюбить. — Я считал, что должен его полюбить, — Артем всхлипывал, цепляясь за бадлон Василя. — Я хотел его полюбить. Я пытался. Он столько для меня сделал, он вся моя семья, он всегда был со мной рядом, он единственный, кому было не плевать… Василь обнимал его, гладил по спине, и в его шерстяной колючести Артем чувствовал себя под защитой. — Он всегда говорил, что мы должны быть вместе. Что так должно быть. Должно. Понимаешь? — Понимаю, — отвечал Василь. — Он был лучшим отцом на свете. Я любил его как отца. Но этого было мало. Я чувствовал себя неблагодарным, что не могу любить его еще и как мужчину. Я заставлял себя, я пытался, но я просто не смог… — Ни один здоровый человек не смог бы, Тёма. — Это так гадко… так грязно… господи… — ноги подкосились, и Артем сполз прямо на пол, увлекая Василя за собой. Они сидели в кромешной мгле среди швабр и антисептиков, дышали хлоркой, но это не имело ни малейшего значения. — Ты ни в чем не виноват, — приглушенно убеждал Артема Василь, стараясь не размыкать пожатия рук, которое придавало им обоим силы. — Ты не виноват, что не смог его полюбить. Не виноват, что пытался это сделать. Он был тебе дорог, ты боялся его потерять, и он этим пользовался. Ты был с ним один на один. Ты был маленьким. Ты не мог с ним бороться. Это его вина, Тёма, не твоя. Никто не будет тебя винить. Никто не считает, что ты плохой человек. Марат плохой человек. Не ты. Артем дрожал у него под ладонями. — Твое молчание понятно, — стремительная уверенность голоса Василя сгоняла горечь Артема, как морской шторм гонит к берегу валуны. — Тебе было страшно и стыдно. Ты тащил это столько времени. Ты очень сильный. — Я думал, все от меня отвернутся… — прошелестел Артем. — Никто не отвернется. — Обещаешь? ­— Артем всхлипнул украдкой, и Василь совершенно серьезно сказал: — Обещаю. Артем рыдал и никак не мог успокоиться, судорожно повторяя сдавленным шепотом: «Я его никогда не прощу, никогда, никогда…», поэтому через некоторое время Василь снова предложил позвать врача. — Нет! — тут же вскинулся Артем. — Не уходи! — Тебе нужна помощь, Тём, хотя бы вода, — Василь начал плавно отстраняться, но Артем метнулся вперед и повис у него на руке: — Нет! Пожалуйста! Вася, не бросай меня! — Артем… — Не смей уходить! — Хорошо, — сдался Василь. — Давай так. Я выйду на пять минут. Принесу воды. Только воды. И вернусь. Можешь со мной. Все-все, тише, я понял… Тогда побудешь здесь пять минут? Всего пять. Ладно, три. Две. Идет? На двух минутах сторговались. Напоследок еще раз с утешением проведя ладонью по спине Артема, Василь выскользнул из подсобки так, чтобы не запустить внутрь агрессивный свет, и пулей полетел на поиски кулера. Опоздать было нельзя. Он обещал. К счастью, кулер оказался за углом, и Василь, набрав стакан воды, потащил его обратно. — Вот, держи, он прямо до краев, так что… — Василь замер на месте. Конец его фразы потонул в пустом сумраке за распахнутой дверью подсобки. Артем пропал. В сознании Василя тотчас закрутились шестеренки. Мыслительный механизм разогнался, разогрелся и, деформируясь, переплавился в цепочку логики: все это время здесь был Марат, и он похитил оставшегося без присмотра Артема. Нет, такое допущение абсурдно, ведь Марат наделал бы шума. Значит, Артем сбежал сам. Куда он мог сбежать? Скорей всего, к операционной. Передвигается он медленно, ему нужны костыли. Василь без труда его нагонит. Зачем-то аккуратно, словно Артем еще мог вернуться за водой, Василь поставил стакан на обтянутую белой кожей спинку коридорного дивана и направился к отделению реанимации. Каждый шаг давался тяжелее предыдущего, словно двери отталкивали посторонних и, чтобы прорваться за них, требовалось преодолеть болото, в котором чем дальше, тем сильнее сгущается ил. Василь еще не был в реанимации. Отделившись от Филиппа и Ромы с Пашей на парковке, он сразу ринулся искать Артема. Филипп задыхался от паники. Он был уверен, что его друг в беде и что машина Марата примчится к «Медоре» с минуты на минуту. У Василя не было времени на раздумья и промедление: он должен был предотвратить насилие. Он ни за что не допустил бы насилия. Он был готов противостоять Марату любой ценой. У него с ним теперь личные счеты. Он даже испытал некоторое облегчение, оттого что Филипп его отослал. Занятый делом, он отвлекся от главных переживаний и не позволил им собой овладеть. Как и Артему, ему тоже нужно было отдышаться в подсобке. Боль сжималась на горле удушьем, животный страх взвывал из нутра, и, если бы Василь сосредоточился на собственных чувствах, а не заботе о других, он бы мог навредить себе или, что самое страшное, Музе. Но теперь он нес Филиппу хорошие новости. Вернее, новости, улизнув из подсобки, сами бежали к Филиппу вперед объявления. Артем нашелся, он в безопасности, он под защитой близких. Даже если Марат явится в больницу, руки у него будут связаны. Василь хотел как можно скорее увидеть Музу, привлечь ее к себе, прижать крепко-накрепко к сердцу, разбавить страдания нежностью, шепнуть замирая о любви: он еще не верил, что можно, и робел при мыслях о признаниях. Муки Филиппа были невыносимы. Василь даже не представлял, через что он прошел. Но прежде чем оказаться с ним рядом, Василь должен был взглянуть своему страху в лицо. Собравшись с духом, он притронулся к двери, ведущей в отделение реанимации. Сердце забилось припадочно, ноги окаменели, и Василю пришлось подождать. Ты не поставишь время на паузу, не останешься трусливо на перекрестке, с которого расходятся лучи сценариев. Нельзя зависнуть в воздухе: ты все равно рухнешь оземь. Итог операции настигнет тебя. Ты сам нырнешь в него за эти двери, или он накроет тебя волной. Сбежав из стен больницы, ты не сбежишь от хода времени. Одну руку Василь до боли стиснул в кулак, другой решительно толкнул дверь. Чем бы все ни закончилось, в этот момент он будет рядом с Филиппом. Странно, но по дороге к операционной Василь нигде не встретил Артема. Неужели так быстро ускакал? Или Василь слишком долго бродил в своих чувствах? — Тёма звонил, — еще издалека сообщил Филипп, отнимая от уха айфон. ­— Просил извиниться перед тобой за то, что сбежал. Он посидит немного на скамейке у больницы и придет. Хочет побыть один. Ему очень плохо. Василь кивнул с пониманием. Едва оправившись от поездки в Павловск, Филипп и Рома с Пашей теперь дежурили на самой границе доступа посторонних: возле дверей чистой зоны, в глубине которой находилась операционная. Они успели немного привести себя в порядок, умылись и сменили испачканную одежду на одинаковые футболки с эмблемой Театра русского балета, так что напоминали сейчас настоящую команду спасения. Выражения лиц у всех троих, однако, были далеко не геройскими. Измотанные и бледные, они тревожно ждали новостей. Сил на истерики ни у кого не осталось. Рома приютился возле Паши и доверчиво сложил голову ему на плечо, а тот, в свою очередь, обнял жениха за талию, мягко касаясь щекой его макушки. Они ничего друг другу не говорили, просто сидели рядом, устало прикрыв глаза, но от их взаимной любви и поддержки у Василя защемило сердце. Его Муза все это время была здесь совсем одна. Василь чуть не бегом преодолел разделявшее их расстояние и, рухнув коленями прямо на вычищенную до блеска половую плитку, припал к ледяным рукам Филиппа и целовал их до тех пор, пока они не стали оттаивать и отзываться ему ласковыми поглаживаниями по скулам, лбу и волосам. Филипп благодарил его и пытался ободрить в ответ, слишком измученный для речей. Наконец Василь поднял голову: — Как вы полетите завтра на гастроли? — Может, мы никуда не полетим, — бесцветно отозвался Филипп. Удивленный, Василь обернулся к сидевшим на соседней скамейке Роме и Паше. В их взглядах читалось согласие, а еще то самое, страшное, что никто из всех четверых не решился бы произнести вслух. Василь запоздало сообразил, что вопрос его неуместен: — А свадьба?.. — Не будет никакой свадьбы, — Рома мотнул головой. Голос его звучал твердо, дрогнув лишь в тех частотах, которые слышал только Василь. Паша крепче прижал Рому к себе и провел губами по его волосам с тихим выдохом: «Я тебя люблю». Вторично ахнув от потрясения, Василь теперь поискал подтверждения у Филиппа, и тот кивнул: — Не до свадеб сейчас. Рома и Паша о чем-то шептались, прильнув друг к другу с печальным смирением и нежностью. Василь не решился тревожить их вновь. — Никаких новостей? — спросил он Филиппа, бегло кивнув на дверь чистой зоны. — Пока нет, — отозвался Филипп и, немного помолчав, набрался сил продолжить. — Они попросили меня описать случившееся, а еще сказали, что мы молодцы. Если бы мы задержались или не сумели оказать первую помощь, он бы уже умер. Такие вот новости. От накатившего приступа слабости Василь зажмурился, с отчаянием стиснув руки Филиппа в своих. — Вась?! — всполошился тот. — Паш, где нашатырь?! — подхватил Рома. — Все нормально, ­— Василя начало отпускать. — Я выйду покурю, ладно? Филипп оторопело хлопнул глазами: — Какое покурю, ты щас чуть в обморок не рухнул! — Мне это нужно, — Василь поцеловал напряженные пальцы своей Музы и с грехом пополам поднялся на затекшие ноги. — Подышу немного. Может быть, встречу Артема. Если появятся новости, сразу позвони, хорошо? Как Василь ни божился, что вернется скоро, Филипп отпустил его нехотя. Объяснить Музе правду Василь не мог, а правда заключалась в том, что на некоторое время ему стоило вообще изолироваться от людей, особенно близких. Пока Василь шагал по цветастым, как в детском саду, коридорам клиники, красные сполохи то и дело вспыхивали у него перед глазами и от бешенства его перетряхивало. Вот бы Марат действительно приехал в «Медору». Уж Василь бы его встретил так, как положено встречать растлителей и насильников. В ушах по-прежнему звенела мучительная исповедь Артема, и Василя колотило передавшейся ему в той подсобке дрожью. Такие конченые мрази, как Марат, не должны свободно разгуливать на воле. Кулаки сжимались сами собой. Василь старался дышать спокойно и держать себя под контролем — мало им разве проблем? — но эмоции выплескивались через край. Из-за сволочи, о которой Василь даже не знал до вчерашнего дня, вся жизнь Артема была исковеркана, а Максим и вовсе находился при смерти. Этот ублюдок увез его в лес, угрожал зарыть живьем, сломал ему руку, зная, что он музыкант, и покалечил. Сука, да он даже не вышел с ним один на один, а натравил на него своих шавок! Они избили его толпой! По каким понятиям живет эта гнида?! Василь должен был поехать с Максимом на дачу. Он должен был ему помочь. Какого хрена он его послушал?! Он ведь чувствовал, что все кончится плохо, ему же Толстый еще утром написал в подпольном чате, что таким людям, как Марат Цепакин, лучше не переходить дорогу. Почему он отпустил Максима одного?! Почему он позволил этому случиться?! Господи, да какие же уебищные в «Медоре» стены! Крутанувшись на месте, Василь с замаха ударил кулаком по ярким коридорным узорам. Проходившая мимо пожилая женщина вскрикнула от шока. Администратор за стойкой отняла от уха телефон. — Простите, — буркнул Василь, стряхивая кулак. Поперек веселых зеленых полос мазнуло алым. Василю стало легче. Только пришлось свернуть в туалет и промыть под холодной водой разбитые костяшки. Ему требовалось побыть в одиночестве, поэтому он вышел не через центральную дверь, а через парковку и, свернув за угол, двинулся вдоль брандмауэра. Парадный фасад «Медоры» смотрел прямиком на проспект, задняя же часть была обращена к густому парку, разбитому для прогулок пациентов стационара. Идеально. Привалившись к стене, Василь выкурил сигарету, но это не помогло. Руки дрожали от злости и паники. Бессилие сводило с ума. Он никогда себя не простит, если Максим не выкарабкается. Он мог его уберечь, он сидел с ним в машине, ему нужно было просто настоять на своем. Он ведь умеет гнуть свою линию. Ему не впервой. Почему с Максимом так не работает? О творчестве они спорят постоянно, там они на равных, Василь даже главнее, ведь он более знающий и опытный музыкант. Но чуть дойдет до личного, и Василь превращается в мальчишку под защитой мягкого наставничества. Ни с кем другим он такого не чувствовал. Самое странное, что ему было нормально. Его тянуло к Максиму. Он хотел делиться с ним мыслями, спрашивать его советов, получать его одобрение, знать, что он рядом и поймает, если вдруг оступишься. Максим стал для него по-настоящему близким другом, и, как прежде с Филиппом, Василь боялся, что, обнажив реальные чувства, испугает и оттолкнет его, а заодно и сам останется с разбитым сердцем. Он не посмел вести спор в «Солярисе» до победного конца. Он наивно верил, что Максим всесилен. Возвращаться к операционной было страшно. Опустившись у больничной стены на корточки и жалея, что у бадлона нет капюшона, в котором можно спрятаться, Василь сунул руку в карман за наушниками и отгородился музыкой. Из всех собранных в плейлистах жанров боль глушил только экстрим-метал, перемалывая ее через мясорубку гроула, но несколько треков спустя Василь ощутил, что они не забивают поток, а вливаются в него бесполезным подводным течением. Музыка не работала. Василь раздраженно выключил плеер, а после ткнул по значку ВК, нашел диалог и, скрутившись в комок, запустил голосовое сообщение: — Вась, привет. Извини, что голосовуха, я в машине, а дело срочное. Мы же с тобой на половину восьмого договорились, да? У меня тут один заказчик разорался, что его не устраивает качество работ. Еду к нему в Хуево-Кукуево и, скорей всего, там задержусь. Не приезжай ко мне в полвосьмого, ладно? Можем отменить, но если ты не против, я напишу, как освобожусь, и где-нибудь тебя подхвачу. Я вчера переделал вступление, оно гениально, ты должен это услышать. Непринужденно будничный, льющийся неспешно и спокойно, теплый голос Максима просачивался через барабанные перепонки и, разносясь по всему телу с кровью, разгонял сгустившуюся темноту. Музыка не умела лечить так, как его голос. Василь улавливал редчайшие его оттенки, в каждой ноте слышал крупицы чувств, и оттого ему казалось, что Максим где-то здесь, рядом, и вот-вот коснется рукой его плеча. Он поднял голову и вдруг с изумлением обнаружил, что вместо своего укрытия за «Медорой» сидит на пассажирском в «Солярисе». Максим расслабленно покручивал руль и продолжал записывать голосовое, с увлечением пересказывая Василю все изменения в барабанной партии их первой песни. Он увлекся и сам не заметил. Василь помнил, как в тот день, слушая его шестиминутное сообщение, проехал свою станцию метро. На Максиме была фланелевая клетчатая рубашка песочного оттенка. Василь это тоже помнил, потому что вечером они все-таки встретились и порепетировали. — В общем, я очень сильно извиняюсь, что так вышло, — опомнился наконец Максим. — У меня бывает тупой форс-мажор. Ты мне потом напиши, что получил сообщение. Я тебе, кстати, звонил, но не дозвонился. Маякни мне, чтобы я не переживал, — в этот момент Максим как ни в чем не бывало повернул голову к сидевшему на пассажирском Василю. — Как тебе вообще мои мысли насчет вступления? Он светло улыбался в ожидании ответа, и Василь, пользуясь неожиданной возможностью, опустил ладонь ему на предплечье: — Я тебя никуда не пущу, и не думай. Он собирался еще что-то ему сказать, но картинка подернулась рябью, и знакомые очертания салона «Соляриса» начали меняться на прежний летний пейзаж больничного парка. — Нет-нет-нет… — пробормотал Василь, пытаясь удержаться внутри видения. — Макс… Чьи-то руки бережно тронули его, возвращая в реальность. — Не надо, — запротестовал Василь, — я не хочу… Он смежил веки, словно так мог поставить откат на паузу, и прямо из черноты, в которую погрузились Максим и «Солярис», осторожно перетек в нежность пахнущих сандалом объятий. — Волчонок… — голос Музы овеял его любовью. — Все хорошо, мой родной, я здесь... У Василя слезы стояли в глазах, и он ощутил это только сейчас, промочив Филиппу футболку на плече. — Еле тебя нашел, — шепнул Филипп, ласково поглаживая его по волосам. — Тише, вот так… Василь уткнулся в него и всхлипнул, отказываясь вновь смотреть на поганый мир вокруг. — Что если он… — Он справится, — не дал закончить Филипп. — Ты бы видел его, пока мы ехали из Павловска. Он воин. — Я не могу его потерять. — Ты его не потеряешь. — Я больше не могу терять людей, — слова, давно набухшие под сердцем, вырвались на волю сами собой, минуя привычные фильтры разума. Василь едва начал чувствовать, что у него есть кто-то кроме бабушки, что он становится частью семьи. Он этого не лишится. Ни за что. Хватит. У него и так забрали слишком много. Распахнув перед Филиппом душу, Василь не знал, поймет ли он его, но Филипп все понял и утешая шепнул: — Я знаю, Васют… Так его звала лишь бабушка. И мама в те времена, о которых Василь ничего не помнил, как бы отчаянно ни старался вспоминать. Никому чужому Василь не позволил бы это обращение. Оно было для его семьи. — Тут при больнице есть гостиница, если хочешь отдохнуть, ­— предложил Филипп. — Я побуду с тобой. Если появятся новости, нам позвонят. Василь был ему благодарен, но не мог оставаться далеко, а потому мотнул головой: — Давай вернемся к операционной. И ощутив, как Муза начинает размыкать объятия, тревожно добавил: — Только не уходи. — Я не уйду, — Филипп поцеловал его ослабшие руки. — Я люблю тебя, и я рядом. Вдвоем они медленно дошли обратно до отделения реанимации. Картина была практически прежней: Ромаша дежурили у чистой зоны в ожидании новостей, Артем пока не вернулся, — однако измученная тишина разбилась в пыль, точно стекло, рухнувшее с крыши небоскреба. Еще издалека Василь различил надсадные крики, а, приблизившись, увидел, как по больничному коридору мечется хрупкая женщина около тридцати лет в летнем платье. От контраста веселой неуместности этого платья и безутешных стенаний женщины кровь стыла в жилах. С минуту Василь терялся в догадках, кто она, но потом заметил растерянно мнущегося возле нее зятя Максима Сергея, и все встало на свои места. Василь не успел даже представить, каково ей сейчас, как вдруг, крутанувшись на месте, она рванулась через медсестер и администраторов «Медоры» прямиком в его сторону. — Ты! Сволочь! — завопила она, бросаясь на Василя с кулаками. — Во что ты его втянул?! — Света-Света! — схватил ее сзади муж. Василь пораженно отскочил в сторону. Филипп прыгнул между ним и Светланой, чтобы пресечь новую атаку. — Ненавижу! Гад! Я так и знала! Так и знала! — зарыдала сестра Максима, вырываясь от Сергея. ­— Да отпусти ты меня! — Ты в порядке? — Филипп взволнованно повернулся к Василю. Тот кивнул в прежней растерянности. Он совсем ничего не понимал. Да и никто не понимал. К Светлане и Сергею вновь подлетели сотрудники «Медоры». Кое-как сестру Максима удалось посадить на диван. — Ведь мы сколько ему говорили… — привалившись к мужу, плакала она. — Нет, уперлись ему эти барабаны… Господи, да что же это… — Ну пиздец, — только и выдохнул Филипп. Оказалось, в случившемся Светлана винила андеграундную среду, к которой всегда тянулся ее брат. А из собравшихся в больнице представителем опасной субкультуры был, вне всякого сомнения, человек с татуировками. И сколько ни пытались Филипп, Сергей и Рома с Пашей убедить ее, что Василь ни при чем, она не верила и метала в него испепеляющие взгляды с проклятиями до тех пор, пока Филипп не психанул и не рассказал ей все как есть в ограниченных, разумеется, пределах: Максим поехал за город к одному из заказчиков, тот его вывез в лес, избил и бросил. Если бы не «маргиналы», как орала Светлана, спасать уже было бы некого. — Это слова врачей, не мои, — почти со злостью выплюнул Филипп. Сестра Максима пребывала в полнейшем смятении: — Что за заказчик… Какой еще лес… Постепенно до нее начало доходить, что разборки с неформалами не имеют отношения к произошедшему и что дело куда серьезней. — Боже мой… — она в ужасе провела руками по лицу. Губы у нее дрожали. — С кем он связался?.. На этот вопрос никто не решился ответить, но на лицах посвященных в правду читалось одно и то же: хорошо, что Артема здесь нет. Несколько раз Светлану вызывали врачи и, видимо, рассказывали что-то о ходе операции. Информацией она не делилась, лишь горько всхлипывала у Сергея на плече, то и дело повторяя, что боится сообщать о Максиме матери. Несмотря на предубеждения и обвинения, Василю было искренне ее жаль. Он даже хотел сказать ей слова утешения, но не знал, как подступиться и будет ли это уместно. Медперсонал по-прежнему пытался оказать ей помощь. Она гнала всех прочь, безутешно рыдая: — Я уже отца потеряла! Брата я не потеряю, понятно?! Это было невыносимо. В конце концов кто-то из медсестер шепнул ей на ухо, что при «Медоре» есть часовня, и Светлана, едва держась на трясущихся ногах, попросила мужа отвести ее поставить свечку. Осторожно удаляясь по коридору, они чуть не столкнулись с ворвавшимися на этаж Ксюшей и Богданом, но даже не заметили их. — Господи боже! — Ксюша с разбега бросилась на шею Филиппу. — Какой кошмар! — Вы с другой планеты ехали или откуда? — хмуро поприветствовал ее Филипп, но Ксюша не обратила внимания на его настроение и крепко обняла всех по очереди, тараторя, как ужасно то, что случилось, какой Максим храбрый и какие ее друзья молодцы. — Вы в порядке, точно? — суетилась она вокруг Ромаши, Василя и Филиппа. — Никто не ранен? Вась, у тебя кровь на костяшках. А где Тёма? — У входа сидит, — отозвался Василь, стянув пониже рукав бадлона. Ксюша переглянулась с Богданом: — Нет его у входа. ­­— То есть? ­— поднял брови Василь. — Он же хотел побыть один у больницы. Тут Филипп издал опустошенный громкий выдох и, виновато обведя глазами всех собравшихся, признался: — Я заметил, что его нет, когда вышел за Васей. Сразу набрал. Он сказал, что отлучился, и просил не волноваться за него. Ничего внятного я так и не добился. Где он сейчас, я не знаю. Понятия не имею. — Что?! — вытаращились все. — Мы зачем его пытались охранять?! — взмахнул руками Паша. Филипп отшатнулся и, ища поддержки, привалился плечом к стоявшему сзади Василю. — Мне и так хуево, Паш, — сдавленно произнес он. — Очень много хуевого происходит, если ты не заметил. Артем сказал, что он в порядке. Я не знаю… не могу даже думать… — Фил, можно тебя на минутку? — вдруг позвал Богдан. — Мне надо, чтобы ты рассказал, как все было. — Ты издеваешься?! — обалдел Филипп. — Вот прям щас?! — Вот прям щас, — повторил Богдан протокольным тоном, перечить которому что-то не хотелось. Но Филипп был слишком на взводе: — Я уже десять раз всем обо всём рассказал. Его раздражало, что Богдан, на которого возлагали столько надежд, оказался бесполезен да и вообще явился только сейчас. — Лучше расскажи ему, — тихо попросил Василь. — Вдруг он чем-то поможет? Филипп цокнул языком: — Да чем он… — Он из полиции. Сдаваться очень не хотелось, но Василь был прав, поэтому, выждав для приличия минуту-другую, Филипп, так и быть, фыркнул: — Ладно. Богдан отвел его за пределы отделения реанимации, так чтобы никто не слышал их разговор, а после пригласил туда по очереди Рому и Пашу. В итоге все четверо собрались на диване в глухом тупике верхнего этажа. — Так, показания у вас сходятся, — задумчиво резюмировал Богдан. — С чего бы это? — ввернул Филипп. Рома предупредительно тронул его за руку, но этого было мало, чтобы смягчиться насчет белобрысого малолетнего выскочки, который играл в полицейского. И плевать, что он был старше самого Филиппа лет на пять. Видя, что Филипп не расположен к общению, Богдан решил продолжить с Ромашей. — То есть вы вообще никого не видели? — еще раз уточнил он. Рома качнул головой, а Паша повторил, что обошел поляну с ломом. — Окей, — кивнул Богдан. — У тебя есть видеорегистратор? Тогда поляна, яма и Макс, наверное, остались в записи. Паша свел брови: — Наверное. — Так… Вдруг глаза у Богдана вспыхнули диким пламенем, и он вскочил с дивана, заорав: — Регистраторы! Из-за угла выглянул перепуганный дедок в пижаме и тапочках. Рома послал ему извиняющуюся улыбку. — Ну-ка тихо, погодите… — приструнил кого-то, видимо себя, Богдан, так активно зашагав туда-сюда, что его льняная мешковатая рубашка заколыхалась парусом. — Они привезли Максима на поляну, так? Филипп видел рисунки протекторов. — Ну да, — подтвердил Филипп. Он сидел, как бы равнодушно подперев голову кулаком, хотя на самом деле уже заинтересовался. — Что если на тех машинах тоже стояли регистраторы? — Богдан с размаха плюхнулся обратно на диван. — Шанс небольшой, но… — Как мы это выясним? — подался ближе Филипп. Сердце у него заколотилось прямо в горле. — Дайте подумать, — Богдан стиснул руки в замок. Филипп и Рома с Пашей придвинулись к нему вплотную, затаив дыхание. — Пробить авто в собственности Цепакина и его окружения не проблема. Причину проверить и изъять регистраторы я найду. Проблема в том, что машин у них может быть много, а снимать регистраторы надо быстро и одновременно, пока они не просекли и не потерли запись. Если уже не потерли. Если у них вообще стояли регистраторы. Это единственный шанс получить доказательства, а они явно не тупые. — И как нам быть? — спросил Паша. — Чтобы знать, за кем гнаться, надо выяснить хотя бы марки машин. — Ага, и как мы это сделаем? Мы же не видели никого. — Нам нужен Максим, — на автомате выпалил Богдан, лишь запоздало сообразив, отчего примолкла окружавшая его троица. — Вот черт… Филипп соединил ладони и, обращаясь в пустоту, взволнованно шепнул: — Давай, Макс… Карельская ночь была тиха и невинна. Из темноты, рассеянной меж света фонарей на веранде, подувало прохладной свежестью, но, очутившись внутри дома, она обращалась в мед, обволакивающий теплотой обитую деревом спальню. Максим лежал на кровати, старательно притворяясь, что занят книгой, но какое там чтение! Он не мог отвести завороженного взгляда от своего мальчишки, который, как и всегда перед сном, проделывал на коврике пробуждающий чувства ритуал под медитативную музыку. Артем не пропускал вечерние растяжки, иначе назавтра, как он пояснял, забивались мышцы, но Максим каждый раз любовался им, как в первый: вытянутой стрункой его осанки, магической плавностью его движений, расслабленной отрешенностью и в то же время собранностью благородных черт его лица, волшебной напевностью каждой линии его тела… Словно нарочно, Артем надел короткие шорты, беззастенчиво открывавшие красоту стройных ножек, которые Максим был готов целовать бесконечно, и светлую майку. Такие майки с глубокими проймами обычно носил Филипп. На нем они смотрелись вызывающе, но Артем, в отличие от друга, не кричал так о своей сексуальности. Он был притягателен, и страсть укромно грелась в нем, как изысканное зимнее вино. — Я вижу, что ты смотришь, — улыбнулся Артем, сидя в позе то ли лягушки, то ли бабочки. Максим до сих пор не запомнил. — Неправда, я читаю, — уткнувшись в книгу, Максим аж нахмурился от натуги. Он понятия не имел, что это за книга, а строчки перед глазами расплывались в кляксы. Ему стало смешно, а еще чуть неловко. — Между прочим, растяжка перед сном полезна для всех, — многозначительно заявил Артем. — Она снимает стресс и помогает расслабиться. Необязательно сидеть в шпагатах. Можно сделать спокойный легкий цикл. — Я и без циклов хорошо успокаиваюсь, — Максим с озорством глянул на Артема поверх книжки. Тот невозмутимо собрал ноги из своей карательной позы, устроился удобно по-турецки и поманил его к себе. Сопротивляться Максиму не хотелось. Даже если Артем собрался его мучить. Но чудесная Терпсихора была с ним нежна и великодушна. Кое-как раскорячившись по-турецки на втором коврике напротив Артема, Максим прилежно и честно повторял за ним упражнения. Зачарованный грацией своего учителя, он поднимал руки, делал глубокий вдох, прикрывал глаза и с минуту вслушивался в баюкающую музыку и шепот Артема, особенно терпкий и чувственный оттого, что он об этом не задумывался: «Тебя ничего не тревожит… Тебе хорошо… Здесь только ты и я…». Максим тянулся кверху и вбок, хотя это давалось труднее, а когда Артем осторожно поднялся на ноги, чтобы сложиться к ним пополам, все же решил остановиться и просто понаблюдать. — Попробуй как получится, — подбодрил Артем. Максим был с ним покладист и, конечно, попробовал, но результат оказался закономерным. Вместо складочки Максим согнулся в три погибели и охая повис вниз головой: спина колесом, колени присели, все кости скрипят от ужаса. — Тёма, пощади… — взмолился Максим. Артем засмеялся в ответ, как ветерок. Ощущения после растяжки, однако, были приятными. Возможно, она и правда расслабляла мышцы. А может, мышцы радовались, что все закончилось. Максим с облегчением опустился на постель, увлекая за собой Артема. Свет приглушился, и лишь ночник осыпал им на простынь золото. Стараясь не торопить события, Максим скользнул ладонью по Тёмкиной спине и осторожно проник под майку. От прикосновения к пояснице Артем тихо выдохнул и невольно подался ближе, а у Максима сердце екнуло оттого, с каким трепетом он дает согласие. Подтянув Тёму к себе, Максим притронулся к его губам бережным поцелуем. Он хотел быть последовательным, но не сдержался и тут же с глухим рыком провел рукой по шортикам, сминая ткань на ягодицах. Артем не возражал. Даже напротив, завозился, чтобы быстрей раздеться, и сам потянулся к домашним штанам Максима. Отчего-то Максим особенно любил, когда они с Тёмой, вот так прильнув друг к другу в трикотаже после какой-нибудь ерунды, вдруг распалялись от желания. В теплом отблеске ночника обычно фарфоровая, словно у принца голубых кровей, кожа Артема казалась пряной и манила попробовать ее на вкус. Прелестный обнаженный искуситель лежал на постели, сверкая охряными глазами, и нежно улыбался Максиму в ожидании продолжения. Время замерло, чтобы Максим успел поласкать его восхищенным взглядом, опаляя и немного смущая. Волнительный и покорный в своей призывной позе, каким же его Тёма был невинным… Максим потянулся к нему и мягко прижал к постели: — Ты мой. — Твой, — шепнул, отдаваясь навстречу, Артем. Было счастье до изнеможения, и тихие стоны срывались с Тёмкиных губ. Максим даже не знал, как объять все, что Артем сотворил в его сердце, и хотел его просто любить. Чтобы ему было хорошо, чтобы он вот так подталкивался ближе, задыхаясь и прося еще, чтобы, подведя ладонь под его взмокшую спину и плавно перевернув его на живот, пустить мурашки удовольствия по всему его телу, туго погружаясь внутрь… Максим припадал поцелуями к его беззащитной шее и двигался не спеша, потому что Тёме так нравилось. Артем выдыхал его имя в мольбе, и каждый толчок по чувствительной точке пронзал их обоих экстазом. Той ночью они были близки несколько раз, и рассвет застал их друг у друга в объятиях. Разомлевший, утомленный и прекрасный, Артем лежал у Максима на груди, а тот, прикрыв глаза, перебирал пальцами любимые спутанные кудри и думал о том, что, поспав немного, поведет Тёмку кататься на лодках. Неподалеку есть чистое уединенное озеро, с которого открываются потрясающие виды на скалы. Это было похоже на рай. Артем вылетел из такси как бешеный. От злости и адреналина он уже почти не чувствовал боли в голеностопе. Все будто бы в секунду зажило, хотя такого попросту не могло быть. Резная дверь парадной, блядский медленный лифт, приветливый пик на верхнем этаже. Артем сунул ключ в замочную скважину, яростно провернул и ворвался в квартиру: — Ты! Паскуда! Он знал, что Марат дома. В свой нежно любимый, обставленный итальянской мебелью трехсотметровый пентхаус с верандой у Финского залива Марат, как в логово, уползал страдать и зализывать раны после всех своих ебанутых выходок. Пастельные тона двухэтажной квартиры, панорамные виды с пятнадцатого этажа и перекаты волн действовали на него умиротворяюще. Артем столько раз здесь ночевал, что и не счесть. В недрах квартиры бормотал телевизор. Веселый женский голос объявлял победителей хит-парада недели. Артем швырнул ключи на столик, выкинул осточертевшие костыли и так быстро, как только позволяла нога, перешел в гостиную. Марат отстраненно смотрел с дивана музыкальный канал в компании стакана виски. При появлении Артема он удивленно повернул голову, словно бы не слышал ни звона ключей, ни окрика из прихожей, и начал подниматься. Лицо у него было разбитым и опухшим. Двигался он с трудом. Вставая с дивана, он охнул, наморщился от боли и обхватил себя рукой. В этот момент при всей трясучей злости, которую испытывал к нему Артем, сердце кольнуло жалостью, и какой-то инстинкт, выше всякого понимания, едва не толкнул навстречу: помочь, подставить плечо, придержать и усадить обратно на диван. Этот порыв взбесил Артема хуже прежнего. — Какая же ты мразь! — он подскочил к Марату и даже замахнулся на него, но ударить не посмел. Да и сам Марат вовремя отпрянул, по-прежнему силясь разогнуться в полный рост. — Ты обещал мне, что не тронешь его! — Артем в бессилии сжал кулаки. — Ты дал мне честное слово! Вот чего стоят твои слова! Марат ему не ответил, и, кое-как распрямившись, сделал грузный шаг назад. В лице его читалось что-то похожее на муку. — Сколько еще ты будешь отравлять мне жизнь?! Когда ты уже успокоишься?! — Артем наблюдал, как Марат ранено переваливается по гостиной, и с трудом удерживал желание запустить его стаканом в стену. — Ты заебал меня так, что дальше некуда! Марат взял из мини-бара бутылку виски и новый стакан, плеснул себе, выпил залпом и, отвернувшись, зашаркал в направлении окна. От такого Артем и вовсе взорвался. — Ты, сука, еще будешь меня игнорировать?! — он стремглав преодолел разделявшее их расстояние. Марат застыл, когда воспитанник преградил ему путь, и поглядел сверху вниз несчастно и хмуро. — Чего ты хочешь, а? — выплюнул Артем. — Ты меня хочешь? Ну вперед! Давай потрахаемся! Все же к этому сводится, да?! — он со злостью стянул с плеч кардиган. — Ты же этого добивался?! Ну вот он я, бери! Отымей меня во всей позах, как ты всегда мне угрожал! Я согласен! Чего молчишь?! Хочешь вот тут, на диване? Я буду сверху, чтобы ты не напрягался. Или может, лучше у окна? Вон какой там вид. Или сразу на веранде? Выеби меня, вышвырни и оставь наконец в покое! — Ты мне противен, — сквозь зубы процедил Марат. Артем отшатнулся, словно Марат со всего маху влепил ему затрещину. — Чего?.. — Я тебя боготворил, — так же тяжело выдавил Марат. ­— Ты был для меня безупречным. А теперь… — он выразительно, оценивающе присмотрелся к Артему, неторопливо провел по нему взглядом, словно внимательно изучал, прежде чем вынести вердикт, и в потухших глазах его сверкнула едкая брезгливость. ­— Я даже прикасаться к тебе не хочу. Артем задохнулся: — Ты… — Красивый мужик твой Громов. Молодой. Гордый, — Марат обошел Артема и продолжил путь к живописной картине Финского залива и Лахта-центра. — Три ребра мне, козлина, сломал. — Ты бросил его умирать в лесу, — голос у Артема предательски задрожал, вмиг выдав, что он вовсе не такой неуязвимый, каким сюда явился. — Я бы и пальцем его не тронул, — Марат остановился у окна. — Я хотел поговорить. — В лесу, блять?! — Я ему душу излил, а он напал на меня исподтишка. С кастетом. По-крысьи, — последнее Марат выплюнул с особенной ненавистью. — Да я его там и должен был закопать. А я опять пожалел. Из-за тебя. — Это называется пожалел?! — Артем ушам своим не верил. — Его в больницу при смерти привезли! — Да, я знаю, ­— невозмутимо откликнулся Марат. — Ничего с ним не будет. Выживет. — Господи боже… — у Артема закружилась голова, и он осел на стоявший рядом диван. — Ты ему руку сломал! Нарочно! Жестоко! — дыхание оборвалось, и Артем согнулся пополам. Его трясло, слезы перекрывали горло. Тихо-тихо… Здесь нельзя. Некоторое время Марат рассматривал панораму за окном, словно не собирался отвечать да и вообще забыл о воспитаннике у себя за спиной, но в конце концов все же обернулся: — Если бы я был жестоким, я бы ломал в локте. Ледяной порыв ветра прибил Артема к дивану. А Марат продолжал: — Я ему сделал красивый чистый перелом, который через месяц заживет без осложнений. — То есть он должен еще спасибо тебе сказать? — Артем сам не знал, как у него хватило сил на этот выпад. Марат напряг желваки: — Нехуй таскать с собой кастеты. Будет ему уроком. — Так, все, с меня хватит, — подобрав валявшийся на полу кардиган, Артем рывком поднялся с дивана. — Ты больной ублюдок. Я устал давать тебе шансы. Я давал тебе тысячу шансов. Ты все проебал. Все на свете. То, что ты сейчас сделал, за гранью добра и зла. Я этого так не оставлю. Понял? Ты за это поплатишься. Я больше не стану тебя защищать. Я тебя ненавижу. И я тебя не прощу. Он вылетел из квартиры на улицу, едва справляясь с накатившими эмоциями и удивляясь, что Марат не бросился вдогонку. Над Финским заливом плыл муаровый вечер. Как в бреду, Артем побрел вдоль набережной. Он не чувствовал ног, не то что травму. Ветер лохматил волосы, нагонял в глаза слезы, пытался сдернуть с плеч кардиган. Вокруг не было ни людей, ни автомобилей. Все плыло, как на школьной акварели, и Артем тоже плыл по ветру вдаль. Он не знал, сколько продержался. В конце концов травмированная нога подогнулась, и он рухнул прямо на асфальт, содрав кожу с ладоней. Ни в голеностопе, ни в руках он не чувствовал боли. Физическая боль не могла пробиться сквозь толщу безысходного ужаса, которая все-таки, как Артем от нее ни бегал, догнала его и прибила к земле. Сидя прямо на тротуаре, он подтянул колени к груди, уткнулся в них и разрыдался. Из черноты сразу же загремела каталка, ветер с залива принес крик «Фибрилляция!», и Артем зажал уши, лишь бы этого не было. Пожалуйста, пусть этого не будет. Пусть он откроет глаза и увидит Максима. Ему не нужен завтрашний день. Верните вчерашний, где они вместе. Как ехать в «Медору»? Как это выдержать? Что если Максим больше не там?.. Сердце полетело кувырком. Сидеть стало слишком трудно, и Артем, опустившись на бок, свернулся в клубок. Казалось, даже чайки выкрикивают родное имя, зовут, умоляют. Время шло. Артем тихо лежал на асфальте. Он знал, что, где бы Максим сейчас ни был, он отправится туда за ним. Айфон в кармане звонил несколько раз, прежде чем Артем обратил внимание и ответил, с трудом владея голосом: — Да? — Слава богу! — с оглушительным облегчением выдохнул Филипп. Теплая искорка вдруг заскочила Артему в душу. — Ты как? Ты где? Куда мне приехать? У нас есть новости… Пудровый утренний свет опускался с сосновых вершин и запутывался в невесомой туманной дымке. Пели, проснувшись, птицы. Бодрой песней журчал вдалеке водопад. Максим вдохнул полной грудью насыщенный влагой воздух, напился им вдоволь, чувствуя, как прохлада приятно скользит по его обнаженным рукам, и окинул тихим взглядом поляну возле домика. Блаженный покой разливался вокруг. Все замерло, и вместе с тем в каждом уголке карельского леса незримо струилась жизнь. — Нам пора домой, — приглушенно позвал любимый голос. — Домой? А лодки? — удивился Максим, оборачиваясь к сошедшему с крыльца Артему. Расслабленный и мирный в нежных рассветных лучах, Тёма сейчас был таким чудесным, что Максим на секунду забыл обо всем, засмотревшись. Артему очень шла его светло-голубая ветровка размера на три больше, чем нужно, в которой он казался особенно беззащитным. «Это оверсайз! — всякий раз возмущался Артем, когда Максим заикался о странном фасоне. — Ничего ты в моде не понимаешь». Максим со вздохом признавал свое невежество, а сам не мог отделаться от мысли, что его Тёма даже ворчит очаровательно. — Пойдем, — Артем неслышно отступил от крыльца. — Там наша машина. — Но мы же хотели на озеро… — запротестовал Максим. Перспектива покинуть домик и вернуться из Карелии привела его в беспокойство. Артем улыбнулся: — Нам пора, Макс. Видя, что он непреклонен, Максим решил найти компромисс. — Ты поезжай без меня, хорошо? — предложил он ждущему Артему. — Я вызову тебе такси. А сам останусь здесь. Этот вариант должен был устроить обоих. Но так же мягко, как прежде, Артем качнул головой: — Нет. Во взгляде его, лучистом и трепетном, решимость сияла, как солнечные блики на речной воде. Максим знал, что никакие красоты Карелии не смогут убедить Артема разлучиться. Он не позволит ему остаться здесь в одиночестве. — Макс… — снова позвал Артем. Его голос зашелестел прозрачным эхом по листве, волной пробежался по мелким цветам, обогнул глянцевитые камни и, махнув крыльями, вспорхнул ввысь. Тонкие пальчики проскользнули по воздуху и, пока Максим завороженно наблюдал за их па, коснулись его руки родным теплом. — Нам пора домой, — повторил Артем, и Максим бережно заключил его ладонь в свою. Лицо Артема озарила радостная улыбка, и тут взошедшее над деревьями солнце накрыло их обоих светом. Все вокруг затопило его белоснежной яркостью. Лесной пейзаж исчез. Исчез и Артем. Поляна погрузилась в свет, через который Максим чувствовал руку Артема в своей. — Тёма?.. — тревожно выдохнул он. Ласковый голос откликнулся тотчас: — Я здесь. — Спасибо, что съездил со мной в Карелию. Певучие пальчики осторожно шевельнулись в его грубой онемевшей ручище. — Мы никогда не были в Карелии, Макс… Солнце поднялось в зенит, ослепительное и горячее, и в этот момент Максим открыл глаза.