Grand Pas

Песня к главе: Кис-Кис — Не уходи

Назойливый писк будильника, точно комариный хоботок, пронзил умиротворенный сон и принялся с гаденькой настойчивостью вытягивать оттуда целебное блаженство. Филипп крепче зажмурился и недовольно свел брови: — Выруби его. А сам при этом привычно ткнулся носом в ямочку между ключиц, по утрам как-то особенно мягкую и безопасную, и теснее прильнул к Василю. В том, чтобы потянуться к айфону на тумбочке и продолжать обниматься в постели, дремлющий Филипп не видел никаких противоречий. — Блин, Вась, ну че он орет… — Пора вставать, — точно печенье, раскрошился над ухом хрипловатый тембр, а следом Филиппу все же пришлось открыть глаза: аккуратно перегнувшись через него, Василь выключил будильник. — Не хочу, — капризно буркнул Филипп. Василь чмокнул его в макушку и с грустью шепнул: — Я знаю. Я тоже не хочу. Они с Ромашей и Ксюшей вернулись на Гривцова из «Медоры» около трех часов утра после того, как медперсонал все-таки убедил их, что операция кончилась, жизни Максима ничего не угрожает, состояние у него тяжелое, но стабильное и сидеть в больнице больше незачем. В ближайшие дни их к «пациенту» все равно не пустят. — В ближайшие дни нас даже в России не будет, — фыркнул Филипп, будто дежурившие медсестры лично придумали европейские гастроли Театра русского балета. Единственным, кого доводы врачей не убедили, был Артем. Он решил остаться в больнице до утра даже без малейшего шанса повидать Максима. На все просьбы поехать на Гривцова, или переночевать в квартире на Крестовском неподалеку от «Медоры», или снять номер в гостинице в самой «Медоре» Артем упрямо возражал: «Мне здесь спокойней». Когда все покидали пост возле отделения реанимации, Артем его занял. Филипп с тяжелым сердцем оставлял друга, но настаивать на возвращении домой не стал. Никто другой не видел, как Артем лежал в полуобморочном состоянии прямо поперек набережной в районе «приморской», как ее звали свои, квартиры Марата. Увидев его там через лобовое стекло «Рено Каптура», Филипп чуть не выпрыгнул из машины прямо на ходу. Артем был цел, Марат ничего ему не сделал, но Филиппу стоило больших трудов вдохнуть в друга хоть какую-то жизнь. Он даже не знал, сколько они просидели в обнимку на тротуаре у открытой двери заведенного каршеринга, который радостно крутил им счетчик в ожидании обратной поездки. Разговор получился нечленораздельным, но им обоим было не до бесед. Они просто обменялись своими мешками эмоций, и Филипп всей душой надеялся, что Тёма почувствовал его раскаяние и готовность искупить вину за чудовищное бездействие. Обсудить это после набережной уже не было ни возможности, ни сил. Краем уха Филипп услышал дробный стук капель по подоконнику, и, словно перехватив его надежду, Василь предположил: — Может, отменят самолет?.. А вот бы его и правда отменили. Филипп на секунду представил такое развитие событий. Приезжают они в аэропорт, на табло против номера их рейса красная вспышка Canceled, слепяще отчетливая, даже несмотря на крошечный размер шрифта. Все в растерянности, и руководство, немного посовещавшись, принимает решение перенести гастроли на осень. Или на следующий год. В общем: — Мы поедем в Европу только после того, как Филипп Крапивин уволится, — объявляет кто-то безликий. Жаль, что жизнь не складывается так радужно. — Если вылет отменят, Благовольский нас в Париж на жопной тяге отправит, — проворчал Филипп. Василь так и не выбрал, посмеяться ему или расстроиться, а потому не отреагировал. Из-за двери уже доносилось шуршание и легкая возня неизвестного происхождения. Как Филипп ни кутался в одеяло и ни пытался спрятаться под крыльями ворона у Василя на груди, через два часа он должен был выехать с остальными в Пулково. — Вась? — М? — Сделаешь мне сырники?.. — Сырники? — Василь усмехнулся робкой просьбе Филиппа с удивлением и нежностью, а тот набрался смелости добавить: — Они у тебя очень вкусные. — Ты мне раньше об этом не говорил, я бы чаще их делал, — продолжал улыбаться Василь. — Ну вот теперь говорю, — насупился Филипп. Он бы раньше не позволил себе так размякнуть. Ему и сейчас было неловко. Вот только вечная боязнь получить в ответ сарказм вдруг исчезла. Филипп чувствовал, что тревожиться не о чем. Между ним и Василем случилось что-то очень важное, и старые замки, мешавшие распахнуть душу, наконец рухнули. — Будут тебе сырники, — Василь тепло чмокнул его в ухо. — Если у вас творог есть. — У Ромы всегда все есть, — заверил Филипп. — Тогда тебе придется меня отпустить. Из кровати я завтрак не приготовлю. — Бесишь, — Филипп нехотя отстранился и, со вздохом перекатившись на спину, накрылся одеялом с головой. Василь знал, что, как бы доверчиво Муза ни стремилась к нему в объятия, на самом деле ей нужно немного времени наедине с собой: усмирить остаточную панику от вчерашнего, осознать предстоящий отъезд и помедитировать. Филипп всегда по утрам медитировал. В минуты, когда он сидел на коврике для йоги с закрытыми глазами под монотонные индусские напевы, чистота его вдохновленности перетекала в Василя живительной родниковой струей, вытворяя с сердцем что-то невыразимое. От созерцания своей Музы Василь чувствовал так много, что не справлялся. Ему бы писать музыку по горячим следам, но он не мог, оглушенный и безропотный. Лишь много позже, вечером или вовсе в другой день, он наконец брал ручку и, вспоминая Филиппа на его коврике, невесомого и будто бы бестелесного, понемногу начинал сочинять. Выскользнув из комнаты, Василь отправился в душ, пока его не заняли, а следом на кухню. Там обнаружился источник недавнего шороха: Рома встал раньше всех и готовил завтрак. Судя по всему, омлет с овощами и травами. На Гривцова такое любили. — Доброе утро, — поздоровался из-под арки Василь. Рома припугнулся от внезапности, но, обернувшись через плечо, вернул приветствие с дружелюбной улыбкой. Выглядел он неважно: под припухшими глазами пролегли тени, а в движениях сохранялась тревожная обрывистость и усталость. Наверное, так и не смог заснуть. Переживает из-за свадьбы. Василю стало горько и захотелось как-нибудь ободрить Рому, который наверняка в этом нуждался, но от зажатости он так ничего и не сумел сообразить. Лишь шагнул на кухню и неуклюже брякнул: — Ты займешь духовку, да? Хотя на завтрак он оставался редко, способ приготовления балетного омлета знал. Рому вопрос застал врасплох: — Тебе нужна духовка?.. — Да, Филипп просил сырники, — Василь открыл холодильник и вытащил оттуда пачку творога. Обычно он так не делал. Он вообще ничего не трогал на Гривцова, в том числе продукты, которые, по факту принадлежавшие Роме с Пашей, почему-то считались общими. Но сейчас внутренний запрет был временно снят, чтобы заняться завтраком для Музы. — Ты готовишь сырники в духовке? — переспросил Рома. Голос его повысился на октаву, выдавая шок, но Василь вместе с тем различил прозвучавшее в терцию любопытство. — Да мне в целом без разницы, — Василь пожал плечами. — Могу на сковородке. Просто в духовке они получаются менее жирными, а Филиппу я стараюсь готовить полегче, потому что для вас это важно, — тут он сообразил, что не собирался посвящать Рому в принципы своей кулинарии, и прикусил язык. ­­— Ты очень заботливый, — черемушной сладостью погладил Василя Ромин ответ. Они разделили пространство, чтобы заняться каждый своим делом, но трясущиеся Ромины руки Василь все равно заметил почти сразу. Когда Рома чуть не разбил яйцо, пытаясь отделить белок от желтка через специальное приспособление, Василь не выдержал: — Давай я. Рома послушно уступил, и Василь, не особо знакомый со всей этой кухонной утварью, по старинке отделил желтки от белков с помощью ножа и ловкости. А потом и вовсе отстранил Рому от готовки, велев ему отдохнуть перед выездом в аэропорт, и сам закончил за него омлет. Не такая уж премудрость. Да и возня отвлекала от собственных воспоминаний про «Медору». Пока Василь занимался завтраком, а Рома отрешенно пил сладкий чай, на кухню забрел хмурый Филипп, а за ним такая же поникшая Ксюша в пижаме с танцующими бананами. — Кофе сварю, а то голова квадратная. Кто еще будет? — чмокнув Василя в щеку, Филипп открыл шкафчик над плитой. — Я сам сварю, сядь, — отослал его Василь. Последним под аркой показался Паша в обмотанном вокруг бедер белом полотенце. — То-то я думаю, ароматы необычные, — улыбнулся он занявшему плиту Василю, постаравшись поднять общий настрой. — Ромка, у нас тут что, дворцовый переворот? — Скорее кухонный, — хмыкнул Филипп. — Дай мне чайную ложку. — Ты, кстати, собрался есть мой йогурт, — принимая от Василя ложку, уточнил Паша. Филипп потянулся со стула вперед: — Буду знать, спасибо. На Пашу Василь старался не смотреть. Ему не нравилось, в каком виде тот разгуливает утром по квартире. Хотя нет. Вид ему как раз нравился. Собственные ощущения были странными. По своему телосложению Паша напоминал Филиппа и, хотя не дотягивал до его совершенства, тоже был проработанным и физически развитым, обладая маняще упругим прессом, фигурно выточенными мышцами рук и безупречно гладкой, едва ли не сияющей грудью. На оказавшегося рядом с Пашей, как в штормящем океане, обрушивались волны его мужской энергии. Василь от них просто дурел. Заметив полуголого Пашу, он сразу представлял вместо него Филиппа в таком же белом банном полотенце на бедрах и чувствовал, как внутри стремительно набухает желание броситься в раскаленные волны, чтобы они подхватили его, опрокинули навзничь, придавили собой, лишили способности сопротивляться и… — Тёма написал. Он пока в больнице, там все по-прежнему, — сообщила Ксюша. Василь судорожно перевернул последние сырники. В общем, не надо ходить так по дому. Балетную компанию здорово удивила кулинарная инициативность Василя, обычно сбегавшего домой задолго до завтрака. Василь и сам с опозданием осознал, как необычно его суета с туркой и тарелками, должно быть, выглядит со стороны. Но тем не менее он накрыл на стол, положил Ромаше и Ксюше омлет, а себе с Филиппом сырники и в довершение разлил по кружкам свой фирменный кофе. — Воу! — попробовав омлет, Паша тут же потянулся за водой, и Василь, сбегав к плите на инспекцию, стащил немного прямо с противня. Да, с солью он, задумавшись, переборщил. — Влюбился, что ли? — усмехнулся Паша. В ответ на безобидную шутку Филипп отвел в сторону засиявшие глаза, а Василь ощутил, что краснеет. — Да ну, очень вкусно получилось, — с веселой улыбкой возразил Рома. Василь послал ему благодарный взгляд, и Рома, перехватив его, незаметно подмигнул. — Я и не говорю, что невкусно, — Паша демонстративно отправил в рот следующий кусок омлета. — Просто Вася смело готовит. — А я что, несмело? — парировал Рома. — Ты более, как бы это сказать… — Деликатно, — смеясь подсказала Ксюша. В таком духе, с мягкими шутками и комплиментами кулинарным способностям то Ромы, то Василя, разбавлявшими общее печальное настроение, и проходил завтрак, пока его не прервал внезапный звонок в дверь. ­— Уже, что ли? — Ксюша глянула на свои новенькие Apple Watch и, вскочив со стула, метнулась открывать Богдану, приехавшему, как и договаривались, в восемь тридцать. — Он там под дверью, что ли, дежурил? — Филипп подвернул ногу, отпивая кофе. — Минута в минуту. — Так он же мент, — хохотнул Паша. — И вам доброе утро, — донесся из прихожей беззлобный голос Богдана, хотя Филипп с Пашей поднапряглись. Пройдя на кухню, Богдан со всеми по очереди поздоровался за руку, а затем опустился на свободное место у стола. Это место обычно занимал Максим. Рома тут же засуетился предложить гостю чай, кофе или полноценный завтрак, но Богдан, растерявшись от подобной любезности, попросил только стакан воды. Появление нового лица как-то оживило обстановку. Началась болтовня на отвлеченные темы, активность которой иногда разгонялась до абсурда, будто это могло заглушить желание каждого задать Богдану один-единственный беспокоивший всех вопрос: есть ли шанс арестовать Марата. Рома с Пашей, поддерживая беседу, помогали Богдану расслабиться. Ксюша ластилась к своему парню и без конца вздыхала, что им предстоит разлучиться на целых две недели. Филипп наблюдал за ними из-за кружки кофе и периодически поддакивал: с сырниками ему было явно интересней. И только Василь с той самой секунды, как Богдан сел за стол, провалился в себя и больше ни на чем не мог сосредоточиться. Богдан крутил головой, то общаясь с Ромашей, то воркуя с Ксюшей, то отражая очередную колкость Филиппа, а Василь буравил его взглядом исподлобья и ждал, когда пытка закончится. К счастью, после завтрака все разошлись по комнатам, чтобы собрать оставшиеся вещи, и Василь смог перевести дух. — Он сидел на месте Макса, — сворачивая балетный комбинезон у распахнутого чемодана, вдруг произнес Филипп. Василь оторвал кончик карандаша от блокнота. Чтобы не мешать Музе, он устроился по-турецки на кровати и рисовал абстрактные узоры. Хотелось что-нибудь писать, но музыка пока не звучала. — Ты тоже заметил, — с утвердительной интонацией спросил Василь. Сердце колыхнулось. Филипп положил комбинезон в чемодан и поднял глаза, которых коснулось петербуржское небо: — Я заметил, как ты напрягся. Хотел сказать ему что-нибудь, но не стал. Наверное, надо было. Странно это все. — Для меня нет, — откликнулся Василь, протягивая руку навстречу Филиппу, словно тонкий мост через безумие. Филипп оставил чемодан и с тяжким вздохом перебрался на кровать. — Две недели, Вась, — шепнул он с такой мукой, словно бился против неминуемого из последних сил и все же потерпел поражение. Василь придвинулся ближе и, осторожно заключив его лицо в ладони, обронил: — Прости. — За что? — удивился Филипп. — У меня руки холодные. Но Филипп этого не почувствовал. За окном продолжал мельтешить стылый дождь, ветер знобко дрожал по комнате, и промозглая зябкая хмурь, проникая под кожу, норовила добраться до сердца. Василь не дал ей этого сделать. Его касание перенесло Филиппа под защитный купол, где Васины ладони стали такими теплыми, что захотелось свернуться в них клубком и подремать. Пока за дверью катались чемоданы и Богдан с Пашей выясняли, кто на какой машине поедет, Василь целовал Филиппа, ласково скользя по его щекам загрубевшими подушечками пальцев. Все, что было до, и все, что будет после, — линия времени схлопнулась в точку. Осталось лишь здесь и сейчас, и Филипп тонул в бесконечности. — Ну вы где там? — от голоса Ксюши и стука в дверь Филипп услышал треск стекла прямо у себя над головой. Василь крепче сомкнул объятия: не бойся. Филипп не боялся. К черту их всех. Плавно подавшись вперед, Василь опустил его лопатками на постель. Пожалуйста, только не отстраняйся. Филиппу не нужны были слова, чтобы Василь его понял. Сухие губы переместились на шею, и где-то внизу расстегнулась пуговица джинсов, в которых Филипп собрался ехать в аэропорт. Дыхание Василя стало спутанным, заметалось, запрыгало, словно кардиограмма. Филипп почувствовал касания под рубашкой: с затаенной нежностью пробираясь вверх, пальцы оцарапали кожу легонько, до мелких мурашек. Снимать с него рубашку Василь не стал. И сам не разделся. Одурманенный его близостью, Филипп это понял запоздало, когда джинсы съехали по ногам, а теплые губы притронулись к самому низу живота. Филипп охнул, невольно скомкав простынь в кулаке. Заботливый и чуткий любовник, Василь мог без труда довести Филиппа до пика одними поглаживаниями. Языком он этого еще не делал. На первых порах Филипп все списывал на неопытность, потом решил, что Василю нужно время довериться, потом обижался, что Василь им брезгует, и лишь после гей-клуба, когда Василь перепугался от самых невинных намеков, догадался, в чем проблема. Его Волчонок испытывал трудности с принятием себя. Они не говорили об этом прямо. Филипп просто дал Василю понять, что готов ждать и не станет давить. Но все-таки терпение было не бесконечным. Спустя почти четыре месяца хотелось наконец испытать в ответ то, что сам… В этот момент мысли снесло из головы, и Филипп с тихим стоном откинулся на подушку. Так, ладно, потом порефлексируем. Недотрога, который так долго ломался, вдруг начал вытворять с ним что-то невообразимое. Игривый, как перышко, кончик языка. Влажные губы касаются мягко, скользят до основания вниз и после неторопливо, растягивая удовольствие, мучая, вырывая из груди мольбы и хрипы, вверх. Самозабвенность, наблюдение за реакциями и наслаждение от того, что Филиппу приятно, — в этом был весь Василь. Вот только Филипп не сопоставил, как почувствует себя от долгожданного подарка, если улетает и от ласк попроще. Было так, как ни с кем и ни разу. Будто раньше и не было ничего. Будто просто репетировал со случайными и безликими, узнавал, как не надо, чтобы сейчас на контрасте испытать втрое больше. Прошлое исчезло. Перед Василем Филипп был как чистый лист, делай что хочешь, и Василь все делал правильно. Подаваясь к нему навстречу, закусывая губы, чтобы приглушить громкость стонов, и пропуская сквозь пальцы рассыпчатые темно-русые пряди с фантастическим перламутровым отливом, Филипп рассказывал Василю о своих ощущениях. Да, вот так. Тише, только не спеши. Дотронься еще раз вот там, пониже… Филипп со вздохом прогнулся в пояснице. Он хотел задержать мгновение, в котором Василь расплавлял его и выковывал заново, но ласки вскоре привели его к такой бурной разрядке, что он и опомниться не успел, как Василь уже сбежал в ванную и, вернувшись обратно, принялся с нездоровым усердием застегивать чемодан. Какое-то время Филипп лежал без сил на кровати, наблюдая за его непроницаемо строгим выражением лица, а после натянул обратно джинсы и как бы между делом поинтересовался: — Не хочешь обсудить, что это было? Василь посуровел и повернулся спиной. — Ладно, окей, — хмыкнул Филипп. В Пулково они ехали на заднем сиденье синей, как погоны, «Лады Веста» Богдана. Рома с Пашей взяли такси. Всю дорогу Богдан с Ксюшей общались о чем-то гетеросексуальном, а Василь поглаживал руку Филиппа с тихой печальной нежностью. Они почти не говорили и даже не соприкасались лишний раз взглядами. Так болело чуть меньше. Филипп мечтал о европейских гастролях еще со времен Вагановской академии, но сейчас отдал бы все, чтобы остаться в Питере с Василем и Артемом. Господи, как он может уехать сейчас от Артема? Как Тёма будет здесь один? — Вась, — Филипп повернул к нему голову, — пригляди за Тёмкой, ладно? Василь молча кивнул в ответ. Перед самым аэропортом Филипп вытащил из кармана айфон и пробежался по длинному сообщению, которое пока не набрался смелости отправить. Он печатал это ранним утром, когда Вася заснул, и до сих пор не был уверен, что решится нажать заветную кнопку. Если страшно даже так, позорным текстом в «Контакте», то с глазу на глаз и вовсе невозможно. Долбаное ссыкло. Он должен поговорить с Артемом, объяснить свои чувства и попросить прощения. Ну сотрет он сообщение, ну спрячется в Европе на две недели, а дальше-то что? Вернется, поздоровается и предложит дружить дальше, будто все в порядке? — Внутрь не полезу. Там ад на земле, — Богдан остановился возле съезда к аэропорту. — Немного пешком пройдем. Филипп сунул айфон обратно в карман. У дверей на отправление их догнали Рома с Пашей, которых проворный таксист подвез прямо ко входу, но Паша сразу после рамок, бегло простившись, откололся от общей компании и с премьерской важностью поплыл навстречу более классным друзьям: Леше Ключникову, Ларе Шелковой и другим звездам Театра русского балета. По пути он, правда, все же сумел на секунду оглянуться, чтобы отыскать в толпе Рому, послать ему ободряющую улыбку и передать сигнал на их тайном жестовом языке: «Скоро увидимся». — До встречи в Париже, — подмигнул Филипп зардевшемуся Роме. Всю весну руководство Театра ломало голову, как бы сократить выездную труппу и расходы на гастроли, и в итоге им это явно удалось: куда ни кинь взгляд, каждое лицо было знакомым. Филипп безнадежно вздохнул. Они в самолет-то вообще влезут, нет? На ногах никто не полетит? Народу была тьма, но даже так Филипп сразу заметил Благовольского, который суетливо носился по залу и подгонял каждого, кто попадется на пути: — Друзья, не задерживаемся! Пожалуйста, в темпе! У нас все приехали? Было странно видеть его не в обычном классическом костюме, а в трикотажном от Bloch. Создавалось впечатление, будто он как-то причастен к балету. Пока Ксюша выясняла у знакомых девочек нужные стойки регистрации, траектория Благовольского сделала крюк прямиком в сторону Филиппа. Но Филипп художественного руководителя интересовал так же мало, как и всегда. — А, Василий, доброе утро! Успели оформиться в кадрах? Замечательно! Сдавайте багаж, регистрация там, — воодушевленный и радушный, Благовольский, не сбавляя ход, хотел потрепать Василя по плечу, но тот ловко уклонился. — Какого… — Филипп проводил худрука взглядом. — Этот человек никогда не запомнит мое имя, — пробубнил Василь. — Да он даже не в курсе, что ты у него не работаешь! — Ты собирался работать в Театре?! — вдруг раздался потрясенный голос Ромы, и Филипп с Василем, переглянувшись, одновременно отмахнулись: — Долгая история. Несмотря на дождь, рейс не отменили и даже не перенесли. Очередь на сдачу багажа двигалась быстро. Не возникло никаких непредвиденных трудностей. Словом, вся вселенная была против того, чтобы Филипп задержался. Ксюша с Богданом тискались, как малолетки, минут пятнадцать, прежде чем расстаться, а Филипп даже не знал, что сказать Василю на прощание. Их прощание случилось дома. Здесь, в аэропорте, без возможности показать свои чувства была одна только пытка. — Напиши, когда приземлитесь, — наконец прервал молчание Василь, и Филипп в ту же секунду бросился ему на шею. Да плевать. Васины руки сомкнулись на пояснице, сжали крепко, безысходно и путанный выдох спустя почти оттолкнули. — Все, иди, — буркнул Василь, отвернувшись. Филипп брел к международному терминалу, словно через ядовитый туман. Сердце ныло, умоляя выкинуть что-нибудь бестолковое, лишь бы остаться с Васей, но Филипп заставил себя быть благоразумным. Вслед за Ксюшей и Ромой он преодолел контроль, за который уже не пускали провожающих, и лишь после него, у поворота в недра Пулково, обернулся. Василь стоял там же, где был, и смотрел на него с теплотой и грустью. Филипп понимал, что им ничего нельзя. Но уезжать на две недели без прощальной точки было невыносимо. Сделав шаг в сторону, туда, где поменьше людей, Филипп приосанился, расправил плечи и поднес руку к груди в известном балетном жесте — «я» — затем вытянул руку вперед, к Василю — «тебя» — и сомкнул две ладони под сердцем — «люблю». Василь улыбнулся. А затем, потупившись, сложил из пальцев сердечко в ответ. Из аэропорта Василь собирался ехать на автобусе, но Богдан предложил подвезти так уверенно и запросто, будто они были друзьями. Растерявшись от его непосредственности, Василь согласился. С заднего сиденья «Лады Веста» он переместился на переднее, где еще витал жасминовый шлейф Ксюшиных духов и отголоски бойких гласных ее голоса. Общаться с Богданом Василь не планировал. Лишь поблагодарил его, застегивая ремень безопасности, а после отвернулся и начал провожать взглядом капли, стекающие по боковому стеклу. Рассеянные мысли витали. Василь думал о Филиппе, который, находясь в Пулково, уже удалялся от него со скоростью сто километров в час. По ощущениям две недели казались двумя годами. Интересно, какой была их самая долгая разлука? Они мало виделись во время постановки «Ромео и Джульетты». А еще расставались на целый май, но тогда у Василя забрали даже надежду. Странно было чувствовать что-то подобное и теперь. Филипп ведь его не бросил. Через четырнадцать дней он вернется. Он вообще не хотел уезжать. Так откуда эта тревожность? В памяти мелькнула сцена из прошлого: узкая, небрежно заправленная подростковая постель, солнечные блики взбивают светлые волосы в облако, по щекам Якуба текут горькие слезы, и, задыхаясь, он шепчет на чешском, что любит и будет ждать в Праге. Ах вот откуда. Василь проверил телефон. От Филиппа пока не было сообщений. До самолета почти час, он наверняка листает ленту, мог бы хоть мем сбросить. Что если, занятый гастролями, он так и не найдет времени написать? Что если остынет? Что если там, в Париже, городе любви, встретит другого? Или вовсе, как Рудольф Нуреев, откажется садиться на борт обратного рейса? Какой бред. Василь коснулся лбом прохладного стекла, но это не помогло остудить бестолковую голову. Тогда, пытаясь утешить Якуба в момент прощания, Василь от паники безбожно путался в своем скудном чешском. Сейчас, владея чешским на уровне родного языка, он проигрывал тот диалог с позиции власти. Он говорил с Якубом развернуто, прямолинейно и даже снисходительно. «Ты не будешь меня ждать, у тебя в Праге есть парень. Ты погрустишь и забудешь о русском приключении, — по-чешски втолковывал Василь, пока Якуб пристыженно всхлипывал. — Мы больше не увидимся, и ты меня ни секунды не любил. Я не хочу больше страдать по тебе. Я был единственным, кто страдал. Мне надоело. Через пять лет я встречу человека, который будет гораздо лучше, чем ты. Не смей встревать между нами». — Все в порядке? — вдруг обратился к Василю Богдан, но, когда тот медленно скосил к нему тлеющий предупреждением взгляд, стушевался. — Ты какой-то задумчивый… — Я думаю о том, как отшил бы своего бывшего на чешском, — невозмутимо сообщил Василь. Богдан кивнул: — Ясно. Где-то с минуту он молчал, прикидывая следующий ход в «Сапере», и наконец произнес: — Мне тоже грустно, что Ксюша уехала. — Вы с Ксюшей встречаетесь неделю, — помрачнел Василь. — Ну не неделю, а месяц, — Богдан держался как мог, но тут в его тембре пролетел сквознячок, и Василь, услышав его, присмирел: — Извини, не хотел тебя задеть. Богдан отмахнулся, но после этого замолк, больше не решаясь импровизировать с Василем и его непредсказуемостью. Василю стало неловко от своего поведения. Ну чего он как ребенок, в самом деле? Он ведь хорошо относится к Богдану и совсем не против с ним подружиться, даже хотя Богдан выглядит как пробник Джастина Тимберлейка. Они отлично потусили у Гостинки и на Марсовом поле. Богдан классный басист да и в целом нормальный чувак. Претензий к нему никаких нет. Вот только с той минуты, как он занял место Максима за кухонным столом, внутри Василя возник блок. Он не знал, как его толком объяснить. Любое взаимодействие с Богданом почему-то казалось предательством. Василь ощущал себя тварью, просто оттого что едет с ним рядом, как ездил раньше с Максимом. «Лада Веста» и «Солярис» даже выглядели похоже. Проблема появилась так внезапно и вызывала у Василя столь смешанные чувства, что, обычно склонный к размышлениям, тут он старался избегать анализов. — Вась, слушай, а вам еще нужен басист? — как назло, спросил Богдан. ­­— Я тут подумал и в общем… — видя, что Василь где-то не здесь, Богдан замялся, однако все же решил высказать предложение. — Может, встретимся вечером, полабаем? Есть одна точка в Песках… — На Седьмой Советской? — выдавил Василь, пряча заинтересованность. — Ага, — Богдан обрадовался, что с ним идут на контакт. — Знаешь ее? — Я там живу недалеко. — О, ништяк! — воспрял духом Богдан. — Не против? Попробуем на двух гитарах. Василь пожал плечами: — Давай. — Часов в семь наберу. Или лучше написать? — Высади меня у метро, — Василь больше не мог здесь находиться. Его жгло изнутри, точно грешника в церкви. — Поеду в «Медору». Он бы мог этого не уточнять, да и нечего пока было делать в «Медоре». Просто захотелось прояснить, что при любом раскладе он все равно останется верен вожаку своей стаи. Василь знал, что его не пустят к Максиму, поэтому собрался прибегнуть к хитрости. Какой именно, он пока не решил. Но идея эта не ему первому пришла в голову. Артем плохо помнил, как Филипп забрал его с набережной у Финского залива. Детали смазались, словно рисунок на песке от пролетевшего ветра. Остались только ощущения: хрусткий запах хлопка от футболки с эмблемой Театра русского балета, согревающая бережность объятий, собственные всхлипы и разбитый на осколки шепот друга: «Прости меня, прости…». Безутешный голос Филиппа потом фонил у Артема в ушах всю ночь, но за что прощать, так и осталось загадкой. Фил был в порядке. Марат не причинил ему зла. Для Артема лишь это имело значение. Вернувшись в «Медору» уже после операции, Артем встретил Ромашу и Ксюшу с Богданом, но сестру Максима Светлану не застал. Едва узнав, что операция прошла успешно и Максиму сейчас нужно отдохнуть, она с мужем умчалась к матери. Наверное, так было лучше. Артем бы не смог, не набрался бы храбрости подойти к Светлане и покаяться в том ужасе, которому стал причиной. Светлана до последнего пыталась выяснить, кто навредил ее брату, с кем у него были проблемы, кто во всем виноват. Вот кто. Бестолковый девятнадцатилетний мальчишка, который вздумал, что потянет нормальную жизнь. Когда все разъехались и суета улеглась, Артему стало чуть легче. «Медору» накрыло стерильной ночной тишиной. Изредка вдалеке дребезжал телефон администратора, напоминая, что клиника обитаема, но этот звук был самым громким, и Артем даже подремал, свернувшись калачиком на диване у отделения интенсивной терапии. Недолго. Часа полтора. Да и то краем разума мониторил обстановку: вдруг что. Поспать нормально у него бы все равно не получилось. Хоть так. Он не знал, что делать дальше, куда идти, как вообще жить новый день. Он ничем не мог заняться, не доставал телефон, еле-еле заставил себя сходить до кулера. Просто сидел как дурак и таращился в стену. Он не начнет существовать, пока не увидит Максима. Около пяти часов его обнаружила медсестра. Она была уже в возрасте и, проходя мимо, покосилась на Артема с той идеально сбалансированной смесью снисхождения, недовольства и сочувствия, на которой обычно держатся государственные больницы: — Милый ребенок! Ты что, все еще тут? А если к нему неделю никого не пустят, ты всю неделю будешь у дверей сидеть? И разохавшись, она зашаркала дальше: — Шел бы лучше домой поспал. Появление медсестры взбодрило Артема. Но не потому, что он проникся ее советами. «Медора» просыпалась. Скоро начнутся обходы. Здесь появятся врачи. Если не предпринять ничего прямо сейчас, потом будет поздно. Артем подкрался к заветным дверям и, воровато оглядевшись, шмыгнул внутрь отделения. Сирены не завыли, охрана не сбежалась. Ничего не произошло. Артем коротко выдохнул. Дальше пробираться пришлось по стенке, чтобы ни на кого не напороться. В абсолютном беззвучье сердце грохотало по ребрам кувалдой. Артем всерьез боялся, что кто-нибудь услышит. На больную ногу он опирался с огромным трудом и держался на обезболивающих, которые ему вкололи по возвращении от Марата. Артем не знал, что будет дальше с перегруженным голеностопом, но свои беды его сейчас мало заботили. По ходу продвижения ему пришлось разок вильнуть в странный тупик, а также, прибегнув к уловке Василя, скрыться от приближающихся голосов за первой попавшейся дверью. Хорошо, что это тоже оказалась кладовка. А еще спасибо указателям, благодаря которым Артем нашел одноместные палаты. Он понятия не имел, где Максим, но был уверен, что у него здесь лучшие условия. Дверь тихонечко шаркнула, запуская Артема внутрь. Он будто бы и дышать перестал. После кричащих коридорных ламп полумрак палаты казался вогнутым, и в нем, как в чаше, растворялись цветные блики монитора. До сих пор где-то очень глубоко в душе Артема жила надежда проснуться: вопреки всему, вразрез с логикой распахнуть глаза и очутиться в кольце любимых рук, которые постепенно нальются силой и ласково сожмут, запрещая уходить. Но медицинское оборудование, частоколом окружавшее койку в считанных метрах от Артема, оказалось слишком реальным. Он сделал шаг на трясущихся ногах. Остановился, чтобы перевести дух. Шагнул еще. На мониторе, как в фильмах, горели цифры и ломаные линии. За окном шуршал дождь. Так хотелось позвать полушепотом: «Макс…», чтобы он потянулся навстречу и все это кончилось, но он лежал на спине монолитом, как приговор. Артем взял стул и неслышно присел возле койки. В сумраке все приглушалось: кровоподтеки на лице, уходящие в нос тонкие трубочки, гипс на предплечье, игла капельницы. Артем протянул руку и притронулся кончиками пальцев к волосам. Бережно уложил прядку. Потом еще одну. И еще. Было страшно касаться. Артем боялся навредить. Он перебирал волосы Максима и, чувствуя, что они такие же на ощупь, как всегда, немножко успокаивался. Краем глаза он поглядывал на монитор, будто что-то понимал и мог при необходимости позвать на помощь. На самом деле он даже не был уверен, какая цифра что означает. Ему просто хотелось быть рядом. И все. Для остального здесь, конечно, дежурит медперсонал. Время остановилось. Стало неважно, зайдет сюда кто-нибудь или нет. Понемногу осмелев, Артем невесомо погладил Максима по щеке. Она была теплой и, как всегда, чуть кольнула кожу. Артем был благодарен за каждую крупицу знакомых ощущений. Положив ладонь поверх ладони Максима, он прикрыл глаза, погружаясь в близость. Он любил его руки, умевшие робеть в районе поясницы и позволять себе все, что угодно. Он был согласен отдаваться его рукам бесконечно. Тихо улыбаясь своим мыслям, Артем наклонился и осторожно притронулся губами к сухой коже возле разбитых костяшек. Черт, не хотел же реветь, сколько можно? — Я тебя очень люблю, — выдохнул Артем и внезапно услышал в ответ собственное едва различимое имя. — Макс?! — Артем встрепенулся, но глаза Максима оставались закрыты. Он по-прежнему спал. Артем уже было решил, что ему померещилось, как вдруг Максим повторил: — Тёма… — Я здесь, — переполошившись, Артем подался к нему и поцеловал в лоб. Руку его он не выпустил, словно боялся потерять связь. — Все хорошо. — Тём, водопады… — Чего? — растерялся Артем. Он был готов помогать чем угодно, но водопады сюда как-то не вписывались. — Там есть озеро… и форель… в Карелии ловят форель… Может, он так отходил от наркоза, а может, ему что-то снилось, но он еще долго бормотал про Рускеалу, домики, рыбалку, карельские калитки и чистые реки. Его голос был самой чистой рекой. Артем не помнил себя от счастья. Он целовал его руку и бесконечно клялся ему в любви. — Мы съездим в Карелию, обязательно, только вернись ко мне, — шептал он. — Я без тебя не могу. Он собирался оставаться с Максимом, пока тот не проснется, но в конце концов голоса и шаги за дверью прозвучали так явно, что игнорировать их стало уже невозможно. Понемногу успокоив Максима, Артем, в последний раз поцеловав родную теплую ладонь, заставил себя подняться со стула. — Я скоро приду к тебе, — пообещал он спящему Максиму на прощание. — Я ненадолго. Отдыхай. Я тебя люблю. Максим что-то вздохнул в ответ. Прокрасться незамеченным и обратно у Артема не вышло. За третьим поворотом его все-таки поймала медсестра. К счастью, «Медора» была частной клиникой, и в ответ на идиотскую легенду, как Артем, бедный-несчастный, заблудился, его проводили на выход не истериками, а любезными просьбами. Еще часа полтора ушло у него на то, чтобы совладать с эмоциями, успокоить трясущиеся руки и перестать слышать голос Максима, зовущий его по имени. Потом он даже написал Ксюше, что пока находится в больнице, спустился на первый этаж и позавтракал в ресторане «Медоры» парой сырников с чашкой кофе. Что делать с собой дальше, он не знал, а потому вернулся к отделению интенсивной терапии. Вдруг Максу станет лучше и врачи разрешат его навестить? С этой размытой надеждой Артем снова вытащил из кармана айфон и увидел сообщение от Филиппа: «Как ты? Прости, что не могу быть рядом». Судя по времени на главном экране, самолет скоро вылетал в Париж. Пожелав в общем чате счастливого пути, Артем открыл диалог с Филиппом и ответил: «Это не твоя вина». Он имел в виду разлуку, но Филипп, откликнувшийся через полминуты целой словесной очередью, явно имел в виду другое: «Нет, это моя вина» «В том числе» «Мне так погано пиздец» «Давай созвонимся вечером? Я напишу, когда прилетим, заселимся и тд» Артему тоже было погано. Он нуждался в друге и тосковал по Филиппу. Он очень хотел поговорить по душам, обсудить все, что случилось, узнать наконец реакцию Фила на свои тайны. Он всегда этого хотел и всегда боялся. Но если прежде страх пережимал гортань и доводил до полуобморока, сейчас Артем скрепя сердце напечатал: «Давай». Закрыв диалог, он с опустошенным вздохом сполз по дивану и начал листать ленту новостей. Сфокусироваться не получалось даже на картинках, не то что тексте, но Артем старался до тех самых пор, пока вдруг не услышал: — Привет. Из отделения интенсивной терапии к нему собственной персоной выплыл Василь, прямо на ходу снимая неизвестно откуда взявшуюся медицинскую маску. Более того, поверх вчерашней форменной одежды магазина «Мелодия» на плечах Василя болтался белый халат. Дверь отделения прикрылась легко и податливо. — Ты… В смысле… — Артем резко принял сидячее положение. — Ты как туда попал?! Василь приблизился к дивану: — Там есть пожарная лестница. — Пожарная лестница?.. — остолбенело повторил Артем. Василь кивнул и, сняв халат, стал педантично его складывать. — А это ты где взял?! — всплеснул руками Артем. — Не знаю, — отмахнулся Василь, но, заметив, что такого пояснения явно недостаточно, добавил: — Случайно наткнулся на кладовку, пока прятался от врачей. Решил, что пригодится. Василь вел себя так спокойно, будто все в полном порядке, поэтому и Артем, какое-то время наблюдая за его манипуляциями с халатом, тоже поверил, что мастерское проникновение в отделение интенсивной терапии по пожарной лестнице и воровство медицинских халатов доступно каждому при должной практике. — Покажешь, где эта лестница? — попросил Артем. — Покажу, — без лишних отступлений согласился Василь. — Я присяду? Артем подвинулся: — Садись. Поблагодарив его за любезность, Василь опустился на противоположный край дивана. Внезапные превращения лесного зверя в коренного петербуржца не переставали удивлять. В такие моменты Артем, который тоже родился в Петербурге, почему-то сразу вспоминал, что он местный только во втором поколении в отличие от Василя, семья которого переехала сюда сто лет назад. — Ты его видел? — наконец набравшись храбрости, спросил Артем. Василь кивнул: — Видел, но он все еще без сознания. — Спит, — поправил Артем. От слов Василя иней пролетел по венам. — Спит, — согласившись со своим промахом, исправился Василь. Угольный взгляд чиркнул по Артему украдкой и тут же спрятался за плакатами о здоровье, развешенными вдоль стен. В «Медоре» не переставали жужжать голоса, шаги и телефонные трели. Контраст дневной оживленности и утреннего штиля казался Артему гротеском. По коридору постоянно ходили сотрудники клиники. Погруженные в дела, они не обращали внимания на посторонних. Артем и Василь сидели на диване и молчали. Почему-то ни того, ни другого это не напрягало. В конце концов, робея повернуться к Василю, Артем спросил из-под опущенных ресниц: — Ты кому-нибудь рассказал?.. — Нет, — откликнулся Василь. Ему не нужно было уточнять, о чем речь. — Я обещал тебе. — Спасибо, — еще сильнее оробел Артем. Повисла очередная пауза, в течение которой Артем одновременно чувствовал неловкость, стыд и покой. Василь разглядывал узоры на тыльной стороне своей ладони с таким интересом, будто видел их впервые и понятия не имел, откуда они вообще взялись. — Ученики моей бабушки сегодня участвуют в благотворительном концерте в ДК на Площади Ленина, — неожиданно произнес Василь. — ДК «Выборгский»? — так же неожиданно уточнил Артем. — Да, там, — кивнул Василь. — Моя бабушка учитель фортепьяно в музыкальной школе. — Я знаю, — не подумав, выпалил Артем и потупившись пояснил: — Фил рассказывал… Для Василя это, конечно, новостью не стало. — Бабушка просила привезти ей из дома еду. Она забыла второпях. Да и просто поддержу ее там, помогу, — продолжил повествовать о своих планах на день Василь. — Ты хороший внук, — от чистого сердца похвалил его Артем. — Хочешь со мной? — в этот момент Василь впервые перевел к нему глаза, и в ясных черных зеркалах Артем с испугом увидел свое отражение. Истерзанный, потерянный и одинокий, что он будет делать, когда Василь уедет? Растворится в своем горе. Василь ждал ответ, и Артем несмело шепнул: — Хочу. Они вызвали такси, и Василь повез Артема из «Медоры» прямиком в ту часть своей жизни, которая, прежде существуя лишь в рассказах Филиппа, представлялась Артему выдумкой. Как бы красочно Филипп ни восхищался лучшими чертами своего парня: порядочностью, бескорыстной заботой о близких, отзывчивостью — Артем его таким не знал. Зато он знал, что Василь способен сломать человеку ногу и применить в качестве аргумента финский нож. Василь привел Артема на Пятую Советскую в настолько аутентичную коммуналку, после которой назвать коммуналкой квартиру на Гривцова язык не поворачивался. В середине буднего дня большинство соседей отсутствовали, но какой-то рассеянный фоновый шум все равно не затухал ни на секунду. Казалось, сами стены пропитались звуками за вековую историю дома. Кто-то покашливал, где-то неразборчиво бормотал телевизор, шуршали чьи-то тапки, лениво бурчала стиральная машина, периодически плакал младенец. Сразу обрушившись на Артема, эта какофония, однако, не доставляла неудобств Василю. Чуткий до мельчайших звуков, квартирный оркестр он привык игнорировать. Уточнив у бабушки по телефону, что ей лучше сварить на гарнир, Василь занялся гречкой, а Артем в это время попросил у него чистое полотенце и отправился сражаться с коммунальным душем. Можно было привести себя в порядок дома с гораздо большим комфортом, но именно дискомфорт и непривычная обстановка отвлекали Артема от тяжелых переживаний. Он бы не смог находиться сейчас в одиночестве на Гривцова. Эта квартира превратилась в необитаемый остров, и, чтобы не сойти с ума, Артему пришлось бы скатать себе Уилсона из рубашек Максима. В ДК «Выборгский» Артем заказал такси бизнес-класса, даже хотя Василь, забившись в угол просторной Audi A8, всю дорогу кривился оттуда и фыркал. На пассажиров бизнеса они, конечно, походили слабо: рубашка в красно-черную клетку превращала Василя в эмо-подростка, бледный Артем с мешками под глазами, одетый в футболку с надписью Memento mori и потертые черные джинсы, напоминал его приятеля-гота. Это было самое нейтральное, что они смогли найти в шкафу среди бесконечного мерча хардкор-групп. — Бабушку не удивит, что я в твоей одежде? — уточнил Артем, когда собрал свой total black. — Бабушке сейчас вообще не до этого, — заявил в ответ Василь, аккуратно размещая в рюкзаке контейнер с котлетами и литровый термос чая. Концерт был небольшим, публика в основном состояла из родителей, но юные музыканты волновались не меньше, чем солисты Театра русского балета в вечера своих дебютов. Для Артема, детские выступления которого прошли в Эрмитажном и Мариинском театрах, все в советском ДК «Выборгский» казалось диковинкой. Он едва ли хоть когда-то бывал на подобных мероприятиях, которые еще и назывались страшным словом «муниципальные». Василь, конечно, заметил, с каким простодушным любопытством Артем разглядывает мраморное крошево на стенах, потрескавшуюся напольную плитку невзрачного серого оттенка и аляповатые плакаты, приглашающие детей во всевозможные местные кружки, однако ничего ему по этому поводу не сказал. Он предложил посмотреть концерт из зала, но Артем попросил провести его за кулисы. О чем ни разу потом не пожалел. Бабушка Василя Нина Георгиевна оказалась очень доброжелательной, милой, энергичной да еще и модницей. Артем сразу отметил ее бордовое платье с роскошным пончо и жемчужным ожерельем и элегантную объемную прическу. Заметив внука, Нина Георгиевна устремилась навстречу с девичьей легкостью, расцветив служебный коридор приветливой улыбкой. Теплое домашнее чувство согрело душу Артема еще до всякого знакомства. Василь представил его как своего приятеля. — Балетную осанку видно издалека, — тут же оценила Нина Георгиевна. — Вы, наверное, друг Филиппа? — Да, — почему-то смутившись, кивнул Артем. — Мы с детства дружим. — Мне нравится, в каких кругах ты стал вращаться, — Нина Георгиевна подмигнула Василю, и тот в ответ состроил недовольную физиономию. Артем не взял с собой осточертевшие костыли, но на травмированную ногу по-прежнему наступал с трудом, поэтому Василь выделил ему стул для отдыха в гримерке, где разместились преподаватели. Сидеть Артем не собирался. Ему было куда интересней наблюдать за Василем. Едва скинув рюкзак, тот погрузился в гущу событий. В концерте принимали участие семь учеников Нины Георгиевны от большеглазой десятилетки с бантом до рослого знающего себе цену шестнадцатилетнего маэстро. Василь не впервые помогал бабушке и чувствовал себя свободно. Пока Нина Георгиевна обедала в гримерке, Василь повел за кулисы самую младшую пианистку вместе с ее мамой, у которой внезапная смена педагога сопротивления не вызвала. Василю здесь доверяли. Артем держался в стороне, но хорошо видел, как, присев возле девчонки на корточки, Василь что-то вкрадчиво ей объясняет. В этот момент он вовсе не выглядел зловещим, асоциальным, неприступным или угрожающим. Старенькие софиты сыпали на сцену золотую пыльцу, и от прокравшегося за кулисы света лицо Василя казалось ласковым. Зажав под мышкой ноты, девчонка слушала напутствия серьезно и сосредоточенно, а мама ее так и расплывалась от умиления. Настроив пианистку, Василь подвел ее к краю кулис, дождался, пока стихнут аплодисменты для прошлого ребенка, и после этого ободряюще тронул ученицу бабушки по лопаткам: «Давай». Артем не знал, какое произведение играла девочка с бантом. Он и не вслушивался особо. Эти несколько минут он следил только за Василем, который не скрывал волнения и каждую ноту проживал с той же самоотдачей, как и стоявшая рядом мать юного дарования. По окончании выступления пианистка до того обрадовалась, что забыла про поклон, и Василю пришлось мягко развернуть ее прямо в кулисах. — Спасибо вам большое, Вася! — с искренним чувством произнесла растроганная мать, принимая к себе обалдевшую от радости девчонку. Василь неуклюже улыбнулся и сбежал. После этого он продолжал следить за ходом концерта, давал советы выступающим и подменял Нину Георгиевну, если ей было нужно отлучиться с педагогами или организаторами. При этом он не забывал заботиться о бабушке, напоминал ей про отдых, наливал в пластиковый стакан чай из термоса и закрывал в гримерке форточку, которую кто-то все время распахивал. С Артемом он практически не общался, но слова были сейчас не к месту. Они бы смазали то бесценное впечатление, которое Артем старался сохранить незамутненным. Здесь, в ДК «Выборгский», на скромном благотворительном концерте музыкальной школы он впервые увидел того Василя, которого знал и любил Филипп. После концерта Артем вызвал уже два такси бизнес-класса: для себя и для Василя с Ниной Георгиевной. Ехать с ними третьим на Гривцова через Пятую Советскую ему было неловко, как если бы его присутствие могло чем-то запятнать гармоничную семью Островских. Для бабушки, встретившей правительственного вида BMW 7 полнейшим изумлением, Артем сочинил, что новые машины приезжают на вызовы эконома при низком спросе. Для Василя он ничего не стал сочинять и скорей шмыгнул от его пронизывающих глаз в свое такси. «Не надо так больше делать», — почти сразу написал Василь. Их такси отъехало от ДК в противоположную Артему сторону. «Это ради Нины Георгиевны», — почему-то оправдываясь, ответил Артем. «Я понимаю, спасибо, — прислал Василь. — Но это напоминает о пропасти между нами. Я только-только начал о ней забывать» Пропасть — это куда Артем полетел от его сообщения. Последняя веточка, за которую он держался, повиснув на краю скалы, обломилась. «Извини, если повел себя как мажор», — грустно напечатал Артем. Интересно, сколько раз за свою жизнь он повторил эту фразу? Обычно подобные истории случались между ним и Филиппом, но теперь логичным образом распространились и на человека, с которым Филипп встречался. «Хочешь вечером на репетицию со мной и Богданом? — внезапно предложил Василь. — Потупим на точке, пивка возьмем. Ну или что-то еще, если ты не пьешь» «Я пью светлое», — с неимоверным облегчением откликнулся Артем, и Василь написал: «Я тоже :)» Таким образом, разлучились они ненадолго. Артем вздремнул дома, но находиться там в одиночестве ему было тяжело. На концерт, на репетицию — пусть Василь забирает его куда угодно. Впрочем, в отличие от ДК «Выборгский», который помог Артему переключиться от больницы, компания для репточки больше требовалась самому Василю. Ему было неуютно наедине с Богданом. Артем это сразу почувствовал. Богдан это, увы, тоже почувствовал, поэтому все два часа, пока они приноравливали друг другу электрогитару и бас, Артем выступал в качестве подушки безопасности и наводил между музыкантами мосты. Странно, что Василь реагировал на Богдана так остро. У Гостиного двора Артему показалось, что они сошлись. Василю, конечно, требовалось время, чтобы привыкнуть к новому человеку, но к Максиму в Девяткино он уехал на второй день знакомства, и никакой посредник ему при этом не требовался. Чем малознакомый барабанщик в этом случае отличался от малознакомого басиста, Артем не знал. Наверное, все дело в том, что Макс особенный. В течение дня Артем звонил в «Медору» пять раз. В первые четыре ему с удушливой любезностью напомнили, что информация о состоянии здоровья пациента Максима Громова предоставляется только его родственникам, то есть матери и сестре. Подделать голос на женский Артем не мог при всем желании. Ксюша улетела в Париж. Бабушка Василя… Нет, это слишком. Пятый раз Артем звонил с Гривцова, предварительно разбудив в себе всю ярость преисподней. Он должен добиться цели. Если требования и уговоры не помогут, Артем планировал прибегнуть к аргументу, который всегда срабатывал и после которого хотелось промыть себе с мылом рот: «Вы вообще знаете, кто мой отец?!». К счастью, гнуть пальцы веером не пришлось. На пятый раз администратор внезапно объявила, что господин пациент Максим Викторович внес Артема Елисеева в список лиц, которым можно разглашать врачебные сведения. Так Артем, рухнув на кровать от счастья, узнал, что Максим очнулся и ему стало лучше. Визиты пока запрещали. Это считалось утомительным. Но все равно на репетицию Артем привез хорошие новости. Даже хотя тот дружелюбный Василь, с которым Артем познакомился на концерте музыкальной школы, спрятался в норку и оставил после себя угрюмого ворчуна, то и дело пытавшегося уколоть ни в чем не повинного Богдана, время на репетиции они провели неплохо. Артем даже выпил ноль пять безалкогольного пива. Собираясь домой, они договорились, что в ближайшие две недели Василь и Богдан будут по возможности составлять Артему компанию, ведь Марат по-прежнему представляет для него опасность. Сам Артем в эту опасность не верил. Марат ни разу не объявился со вчерашнего дня, даже не написал ни слова, а значит, и правда разочаровался в воспитаннике, оказавшемся «шлюхой» и «подстилкой». Марат не станет выходить с ним на контакт. Он брезгует. Однако объяснить это Василю и Богдану было довольно трудно. Тем более Артем действительно нуждался в компании. — Сначала Васю закину, потом тебя на Гривцова, — сообщил Артему Богдан, отъезжая от репетиционной точки в Песках. — А вообще, если ты не против, лучше поехать ко мне в Шушары. Так будет спокойней. Тебе бы не оставаться одному. — Он прав, — поддержал Василь. Артем немного обалдел, как быстро они все за него решили, и недовольно пробурчал: — Не хочу я в ваши Шушары. Отвезите меня домой. На самом деле он очень смутно представлял, как проведет там сегодняшнюю ночь. — Хочешь, я с тобой переночую? — словно бы угадал его мысли Василь. Богдан поглядел в зеркало заднего вида: — Хорошая идея, кстати. ­— Болтать много не буду, обещаю, — прибавил Василь как бы в шутку, но как бы на полном серьезе. Еще пару дней назад Артем бы даже не вообразил такое развитие событий. Сейчас оно казалось ему спасением. — Только за акустикой ко мне заедем, ладно? — попросил Василь. По приезде на Гривцова он почти сразу скрылся в комнате Филиппа и забренчал там на гитаре, но для Артема поддержкой было уже само его присутствие, тем более что, едва зайдя к себе, он неожиданно получил длинное письмо от Филиппа без единого смайла или скобочки. О том, что Театр русского балета благополучно приземлился в Париже, Артем узнал на концерте в ДК «Выборгский». Пока Василь разбирал в гримерке фортепианное произведение с самым старшим из учеников своей бабушки, разбитый экран его телефона на трюмо загорелся от нового уведомления. Артем сидел рядом и невольно заметил, что Василю написала «Муза»: «Приготовься к моим дикпикам» Встрепенувшись, Артем быстро перевернул телефон экраном вниз. Так, ну Фил добрался до Парижа, все в порядке. Сам он с другом тоже переписывался в оставшуюся часть дня, но это общение было тягостным. Стараясь избегать острых углов, Филипп чувствовал себя зажато. Он лично видел, как Артем скакал по кабинету Благовольского на одной ноге и умолял взять его в Париж, а потому о перелете, городе, гостинице и репетициях рассказал поверхностно и сухо. Даже фотографиями вместо него поделилась Ксюша. Про Марата Филипп тоже не заикался: этот разговор они отложили на вечер. Вот и оставалось лишь обмениваться мемами да перекидываться пустыми фразами. Лучше бы они просто друг друга игнорировали, но ни тому, ни другому этого не позволила совесть. Погрузившись в чтение письма, Артем даже не заметил, как прикрыл за собой дверь комнаты и осел на стоявший рядом стул: «Я начал писать это в пять утра, когда мы вернулись на Гривцова и все более-менее успокоилось, но с тех пор переписал уже четыре раза и если сейчас не отправлю, то ебнусь, серьезно. Я к тому, что не перечитал целиком. Там поток сознания. Сори. Я просто понял, что не смогу обсудить это голосом. То есть смогу, наверное, но меня опять накроет и я не скажу то, что собирался. Или скажу неправильно. В общем я решил, что лучше текстом. Макс нам сказал о том, что Марат тебя домогался. Что вы были любовниками. Я не знаю подробностей, но этого достаточно, чтобы», — здесь Артем вскинул взгляд от экрана и судорожно вдохнул. «Чтобы тебя возненавидеть», — закончил голос Филиппа в голове. Из сотни сценариев их откровенной беседы ни один не приблизился к реальности. Артему не пришлось наблюдать, как темнеет серебро глаз его друга, как освещавшая их любовь сменяется презрением, как теплота, в которой было безопасно, густеет, скукоживается и ломается на ледяные пики. Ему не пришлось на ходу сочинять оправдания, пока сердце рвется на куски. Филипп его пощадил. «Я не знаю подробностей, но этого достаточно, чтобы себя возненавидеть», — вот что написал Филипп. Артем перечитал еще раз. Себя?.. «Я весь день об этом думаю. Мне похер на Париж. Если бы у тебя с Маратом было по согласию и ты бы реально его любил, что тоже дичь, конечно, ты бы мне сказал. Я знаю. Вы не были любовниками. Он ебаный педофил. Я это четвертый раз переписал и все равно меня трясет, Тём. Я не могу даже представить, через что ты прошел, что у вас творилось, когда ты к нему уезжал, сколько всего ты держал в себе. Тёма, я тебя очень люблю. Я самый хуевый друг в мире. Я был рядом с тобой все это время и я ничего не заметил. Я должен был понять. Я так гордился тем, что тебя защищаю. Мне это важно, понимаешь? Я хотел, чтобы ты был в порядке. Ты всегда был лучшей версией меня. Моя жизнь была болотом, я был так замаран в грязи, что пиздец, но я знал, что есть ты, мой бельчонок, в котором один только свет и добро. Блять, ну я щас разревусь» Артему снова пришлось прерваться. Филипп в Париже, может быть, в итоге сдержался, но у него в Питере не вышло. «Ты только не думай пожалуйста, что я тебя в чем-то обвиняю. НЕТ. Услышь меня. Ты жертва, и тебя надо было спасать. Ты не виноват, что молчал. Я пытался представить себя на твоем месте. Я бы тоже молчал. Знаешь почему я не люблю рассказывать о своем первом разе? Потому что он был с отцом моего одноклассника. Я хотел кого-то опытного, считал, что он все сделает «правильно». Ну и еблан я был конечно. В общем, мне до сих пор стремно, что я спал с мужиком за сорок, а это было мое осознанное решение. Тебе было в тысячу раз более мерзко. Тебя домогался собственный дядя! Сука, я ему кишки через жопу достану, когда приеду. Тём, но у вас ведь не было до конца, да? Первым был Макс? Ты бы мне об этом не соврал. Если тяжело, не отвечай. Ничего мне не рассказывай, если не можешь. Я привык, что у нас нет секретов, мне так спокойней, иначе я накручиваю, сам знаешь, но я на тебя не давлю и ничего не требую. Было и было. Окей?» Артем невольно перенесся в свою пропитанную хлоркой исповедь Василю. Он думал, то была минута помутнения и, однажды содрав нарыв, он больше не посмеет его трогать, но все оказалось в точности до наоборот. Двери в душу распахнулись. Ничто больше не останавливало Артема раскрыть Филиппу весь ужас, который он пережил за последние несколько лет. «Была одна ситуация, Тём, от которой мне особенно хреново, — писал Филипп. — Я тогда только поступил в театр, ты учился в Вагановке, мы стали реже видеться, ты не знал всего, что у меня происходит. Тёма, прости, что я об этом молчал. Короче, Марат стал иногда подвозить меня с работы. Это было странно и внезапно» Артем заледенел. «Я первый раз подумал, что мы едем за тобой, но он просто поспрашивал как у меня дела и высадил у дома. Я тогда жил с девочками из корды на Черной речке, помнишь? Это повторилось еще несколько раз. Он просто общался со мной, задавал вопросы о театре, рассказал, что спонсирует его. Я вообще не понимал, что происходит. Спрашивать его я как-то не решался. Он вел себя как ни в чем не бывало. В итоге я решил, что он это ради тебя. Ну типа проверяет, что я за человек, и заодно выясняет подробности про театр, в котором ты хочешь работать. Мне было стремно поднимать эту тему с тобой. Это продолжалось месяц или полтора, а потом он меня также в машине пригласил на какую-то вечеринку» ­— Да твою мать, Марат… — сквозь зубы прошипел Артем. Он всегда это подозревал. «Сказал, что это вечеринка для его друзей в частном доме в Каменке и что мне там понравится. Якобы будут полезные для меня контакты, и он просто хочет мне помочь. Я спросил, будешь ли на этой вечеринке ты. Марат ответил, что ты несовершеннолетний, а там будет алкоголь, взрослые люди и тд. Ну я никуда не поехал, я дебил что ли? Мне и так было не по себе от этого странного общения за твоей спиной. Еще бы я потащился тусить с Маратом в Каменке. Бред. Самое интересное, что после этого Марат перестал забирать меня из театра и как будто разом потерял весь интерес. Больше он ко мне не подкатывал. Блять, Тём, ты понимаешь? Я только сейчас осознал, что он бы трахнул меня на этой вечеринке. Или еще лучше они бы меня накачали чем-нибудь и пустили по кругу. Пиздец. Мне тогда это даже в голову не пришло! Я был наивным кретином, который думает только о себе. Марат уже транспарант вывесил, а я и его не заметил. Я мог остановить это все. Я мог тебя спасти. Реально мог. Мне надо было просто разуть глаза. Я себя никогда не прощу, Тём. И ты не прощай. Я бы в Сене утопился, но меня Рома не пустит. Тёмка, ты мой самый близкий человек. Я никогда не желал тебе зла. Я никогда не хотел, чтобы с тобой такое случилось. Я тебя люблю, я очень хочу тебя обнять, и я не успокоюсь, пока эта сука не сядет» Артем позвонил в ту же минуту, и они говорили, пока у Филиппа не кончились деньги. Потом Артем положил ему денег, и они говорили до четырех утра. Каменный идол мучений, которому Артем столько лет поклонялся, рушился на глазах. Филипп бил по нему кувалдой. Артем рассказал даже больше, чем собирался: он не верил, что наконец может это делать и что ему становится легче. А Филипп в ответ только утешал, бережно поддерживал, называл его родным и обещал, что всегда будет рядом. Он совсем не сердился. Совсем. Господи, да неужели такое возможно? На прощание Филипп заявил, что затискает своего младшего до одури — пусть готовится. — Я уже у Василя видел на телефоне, чтобы он кое к чему готовился, — засмеялся Артем. — Так, а ну не подглядывать в мою личную жизнь, — приструнил его Филипп. Артем проспал до полудня, а выйдя потом на кухню, обнаружил кастрюльку овсяной каши и корявую записку на столе: «Я на работе. Если что, звони мне или Богдану. Не грусти. Ешь кашу». У него лучшие на свете друзья. Сразу после завтрака Артем поехал в «Медору». Даже хотя Максим разрешил сообщать о своем здоровье по телефону, эти сведения были самыми общими, и если вчера Артем обрадовался, просто узнав, что Максим очнулся, сегодня ему были нужны подробности от лечащего врача. Он хотел быть в курсе всего, что происходит с любимым человеком, иначе, как и Филипп, накручивал. Вот только он переоценил свою способность выдержать правду. Когда врач начал деловым обстоятельным тоном докладывать, перебирая кипу бумаг, что Максим потерял много крови, что у него перелом лучевой кости и трещина в локтевой, закрытая черепно-мозговая травма, множественные ушибы внутренних органов, перелом двух ребер с повреждением легкого и так далее, и тому подобное, Артем в ужасе отказался от своей изначальной идеи и лишь попросил изложить картину в общих чертах. — В общих чертах ему крепко досталось, — предельно доходчиво резюмировал врач. Глядя на десятки листов истории болезни, о сроках выздоровления Артем побоялся даже заикаться. Надежда вернуться к нормальной жизни в обозримом будущем растаяла. Откуда она вообще взялась, если Максима несколько часов оперировали без каких-либо прогнозов? Из одного отчаяния да слепой любви. Пусть они лечат его столько, сколько придется. У них все для этого будет. Артем позаботится о том, чтобы Максим получал в «Медоре» лучший уход и ни в чем не нуждался. — Когда его можно увидеть? — в тысячный раз за последние сутки спросил Артем. Врач был конкретен только в одном: сегодня нельзя. Поблагодарив его и попрощавшись, Артем позвонил Василю насчет пожарной лестницы. Пользоваться ей сейчас среди белого дня было опрометчиво, поэтому Артем собрался вернуться ночью. По наводке Василя он нашел нужный запасной выход с торца здания, чтобы не заниматься этим в темноте, а потом вызвал такси до Гривцова преисполненный решимости. Он действительно приехал в «Медору» ночью — но на «Скорой» и вместе с Василем. Действие адреналина и обезболивающих уколов, на которых Артем держался со вчерашнего дня, постепенно сошло на нет, и под вечер его накрыло так, что он взвыл в голос. Разбухнув, голеностоп пульсировал, нарывал и горел адским пламенем. Ощущения были похлеще тех, что Артем пережил сразу после злосчастного падения на репетиции. За компанию о себе решило напомнить и бедро. Тупая тянущая боль, которая регулярно изводила Артема вот уже несколько месяцев, на этот раз превратилась в беспощадные, рвущие мышцу приступы. Боль охватила обе ноги, а заодно и разум. Артем корчился на кровати, не способный ни позвонить кому-нибудь, ни хотя бы принять таблетку обезболивающего, и просто стонал до тех пор, пока Василь не пришел из «Мелодии». Артем даже не представлял, что однажды будет так сильно ему рад. Они не договаривались насчет второй совместной ночевки, но, похоже, временный переезд Василя на Гривцова случился сам собой. Едва увидев, в каком состоянии находится Артем, Василь заявил тоном Филиппа: — Я звоню в «Скорую». И Артем, так же, как всегда Филиппу, шепнул сквозь зубы: — Щас пройдет… Ему было настолько невыносимо, что из бредовых цветных вспышек боли он выбрался уже только в палате «Медоры», когда подействовал обезболивающий укол. — На ночь у нас оставим, утром можно будет домой, — сообщила врач сопровождавшему Артема Василю. Снимки показали, что на едва начавшей заживать ноге бегать по всему городу не стоило. Прогресс был полностью утерян, голеностоп воспалился, хорошо хоть обошлось без разрыва связок. Лечение предстояло начинать сначала, причем под самым строгим контролем: нынешние осложнения могли повлиять на функционирование голеностопа и оставить Артема без балета. Такая перспектива была реальной. Информацию передали травматологу, которого Артем должен был навестить утром перед выпиской. — И получить пиздюлей, — добавил Василь. В бедре, как и во время прошлых осмотров, не обнаружили ничего подозрительного. Эту информацию зачем-то передали психотерапевтам. Однако объяснения, предупреждения и опасения не достигали Артема. Расплываясь под действием вколотого снотворного, он не думал о грозящей ему беде. А думал он о том, что ночует сегодня под одной крышей с Максимом. Они все-таки рядом. Несмотря ни на что. На следующий день, придя в себя, Артем все же взялся за лечение ноги. Он попросил Василя ничего не рассказывать Филиппу в надежде, что за две недели все придет в норму и волновать друга лишний раз не придется. Таиться от своей Музы Василь не привык, но, взвесив за и против, тоже рассудил, что молчание будет к лучшему. Сам Василь был в курсе всех врачебных заключений и назначений: он либо сам ездил с Артемом в «Медору» и, дождавшись конца приема, заслушивал подробный, полный первых горячих эмоций пересказ, либо, если работал, слушал пересказ вечером на Гривцова, уже чуть остывший, но не менее животрепещущий. Реакцией Василя на страдания Артема по поводу костылей, повязки, мазей, реабилитации и постоянного риска не успеть к началу сезона или вовсе лишиться танцевальной карьеры была сосредоточенность черных глаз и глубокое сочувствующее молчание. Артем не нуждался сейчас в советах или бурной опеке. Все еще не веря, что так можно, он просто хотел выговариваться. А Василь его просто слушал. Если же он решал выразить мнение или задать вопрос, то делал это кратко, емко и только после монологов Артема, каким-то мистическим образом угадывая, что высказывание придется к месту. Артем был очень благодарен ему за тактичность. Вот как человек, оказывается, способен меняться, когда заинтересован в чувствах других. Взбудораженная прыткостью своего пациента, травматолог теперь вызывала Артема в «Медору» ежедневно и контролировала любые мельчайшие изменения в состоянии его голеностопа. Перестраховывалась, конечно. Все врачи, работавшие с артистами Театра русского балета, отлично знали, кто такой Артем Елисеев и что произойдет, если он не затанцует в сентябре. Это не отделение интенсивной терапии, где никто понятия не имел, как выглядит сын хозяина больницы, и даже по паспорту не сразу соображал, что это не просто настырный кудрявый мальчишка, которому вечно надо пробраться в палату Максима Громова. А попыток пробраться туда Артем не оставлял. Путь по пожарной лестнице ему был заказан. При всей жажде увидеть любимого Артем бы не запрыгнул на здоровой ноге на третий этаж по высоким бетонным ступеням. Пожарная лестница оставалась для Василя, вот только Василь отказывался. Проверив Максима в первый день, он вдруг заявил, что врачи не зря ограждают его от посетителей. На то есть причины. Эмоциональные волнения, даже радостные, могут стать дополнительной нагрузкой на ослабленный организм. Сейчас, когда Максиму лучше и спит он не так беспробудно, появление ночного гостя его как минимум ошеломит. В глубине души Артем понимал, что Василь прав, а потому каждый день пытался добиться свидания по-честному. Не получалось. Состояние Максима пока оставалось тяжелым. Лечащий врач пропускал только мать и то ненадолго. Артем без конца мониторил соцсети, но Максим везде последний раз был в день роковой встречи с Маратом. Хотелось верить, что фанатичный лечащий врач отжал у него телефон для защиты от лишней информации, а не что Максим физически не способен зайти в интернет. В конце концов Василь нашел решение. — Давай я передам ему записку, — предложил он как-то на завтраке. — Проберусь туда ночью и просуну под дверь. — У него постельный режим, он не сможет ее забрать, — тут же погубил гениальную идею Артем. Василь поразмыслил еще немного. — Окей, тогда зайду к нему очень аккуратно, не привлекая внимания, и положу на столик. Заодно гляну, как он. — Да, так будет лучше, — кивнул Артем. Возможность передать Максиму весточку вселила в него надежду. Однако несмотря на воодушевление, написать послание оказалось далеко не так просто, как он рассчитывал. Артем до того зациклился на попытках увидеть Максима, что в какой-то момент перестал думать про обстоятельства их встречи. Зависнув над чистым листом бумаги, он эти обстоятельства вспомнил. Что он скажет? С чего начать? Это ведь он виноват в том, что Максим в больнице. Он не уберег его от беды, даже не соизволил предупредить о ней толком. Эгоистичный и малодушный, он выбрал молчание вместо правды. Начиная отношения, Максим понятия не имел, с чем связывается. Да ни один нормальный человек не представил бы осложнения в виде Марата. Артем должен был прояснить все открыто, честно — и сразу. Он этого не сделал. Какой должна быть его записка? Что Максим вообще сейчас чувствует? Ручка упала на стол, мазнув по листу блеклой синькой. Вряд ли Артема ждут в «Медоре» с распростертыми объятиями. Может, поэтому врач его и не пускает? Может, Максим запретил его пускать? Но зачем он тогда включил его в список близких, которым можно узнавать о диагнозе и ходе лечения? Чтобы мучить. Наблюдай издалека. Не приближайся. Господи боже. Максим бы в жизни так не поступил. Если он возненавидел Артема и больше не хочет иметь с ним ничего общего, он бы объяснил это прямо без детсадовских обид. Конечно, случившееся могло сильно на него повлиять, и сейчас он рассуждает не так, как перед поездкой на дачу Марата, но не до такой же степени. Или до такой?.. Артем промучился несколько дней, но так и не смог ничего написать. Его мотало из стороны в сторону. С утра он был уверен, что его и на порог не пустят, что такому, как он, нет прощения, что он недостоин даже взгляда Максима и не имеет права на встречу. С этим настроением Артем ехал к травматологу, возвращался домой и несколько часов лежал пластом на кровати, пытаясь отыскать в своей изодранной душе хоть что-то, хоть единый росточек, за который можно ухватиться. А к вечеру на месте пустоши вдруг расцветала надежда. Максим от него не отказался. Он разрешил ему узнавать новости. Матери, сестре и ему. Лишь им троим. Это ведь что-то да значит. И тогда, в самую первую ночь, он звал его по имени. В своих снах он видел их вместе где-то в Карелии. Его голос, уставший и слабый, был таким ласковым… Артем бы отдал сейчас все на свете, лишь бы оказаться с Максимом в том домике у озера. Кататься вдвоем на лодке. Ловить форель. Фотографировать водопады. Да что угодно, лишь бы он был рядом. Противоречивые мысли разрывали Артема на части, и в конце концов он не выдержал. Был вечер. Василь писал песню у Филиппа в комнате. Оттуда уже целый час доносился один и тот же мотив. Мелодия была довольно бойкой и позитивной — и не подумаешь сходу, что ее автор Василь — поэтому Артем, набравшись храбрости под заряжающий энергией аккомпанемент, постучался и приоткрыл дверь: — Вася? — М? — Василь сидел по-турецки на кровати Филиппа и, зажав губами медиатор, что-то скрупулезно строчил в блокноте. — Хочешь по пиву? — Артем вдруг осознал, что раньше не предлагал подобное первым. Черно-белая кисть руки замерла над замученным писаниной листом. Василь скосил к Артему глаза. Заинтересованно так скосил. — А у тебя что-то есть? — он вынул изо рта медиатор. — В магаз сходим и будет, — не растерялся Артем. Аккуратно положив гитару на колени, Василь посмотрел на Артема с усмешкой: — Поздно уже. Алкоголь до десяти продают. Времени и правда было больше, но Артему даже в голову не пришло, что это может стать проблемой. Кто ищет, тот ведь всегда найдет. Василь напряженно молчал в ожидании ответа, и Артем, сбитый с толку внезапным напоминанием о правилах, да еще и от Василя, не сообразил, что тот его просто-напросто проверяет. — Ты ни разу не ходил ночью за алкашкой?! — сочувственно воскликнул Артем. Подобная реакция развеселила Василя. Одобрительно хмыкнув, он убрал гитару в сторону и поднялся с кровати: — Погнали. Они прогулялись вдоль переулка Гривцова до Сенной площади и, перейдя ее наискосок, углубились во дворы, где и притаился волшебный круглосуточный продуктовый, обнаруженный Филиппом в прошлом году. За каким чертом и с кем Филиппа в эти дворы понесло, Артем старался не думать, хотя, как назло, все равно думал без конца. Филипп тогда выступал чуть ли не каждый вечер: то в Театре русского балета, то в «Центральной станции», а то и на обеих сценах подряд. Запрятанный в дворах-колодцах продуктовый находился как раз по пути из ЦС до дома. Так, все. Обещал же себе, что не станет копаться в прошлом друга. Тем более что тот сменил неприглядное прошлое на куда более приличное настоящее. Настоящее тем временем безуспешно пыталось запихнуть в карманы ветровки две пол-литровые бутылки пива. — Может, тебе пакет купить? — наблюдая за потугами, предложил Артем. Продавец посмеялся, а Василь в ответ обоих подпалил на углях своих глаз. Хотя сезон белых ночей миновал, темнело по-прежнему поздно, и на обратном пути Артем с наслаждением вдыхал умиротворенные летние сумерки. Тревога о Максиме притупилась: беспокойные пчелы слетелись в улье, и теперь Артем ощущал, как оно жужжит и вибрирует в груди. Домой не тянуло. Артем сам предложил Василю выпить, но перспектива сидеть на кухне угнетала. В последнее время кухня ассоциировалась с печалью, разлукой и разговорами о травмах. Хотелось сменить антураж. — Поехали ко мне на Крестовский, — выпалил Артем у самого поворота под арку дома. — Зачем? — удивился Василь. Артем пожал плечами: — Там есть «Плойка», пять колонок, трехметровый телек и настолки. У Василя было два варианта ответа: согласиться или отказаться. Но Василь повел себя как Василь: — Почему это все там, а не здесь? — Хороший вопрос, — вздохнул Артем. — У меня нет времени на игры и телевизор. Я почти всегда в Театре. — Тогда зачем ты все это купил? — Господи… — Артем страдальчески закатил глаза. — Планировалось, что я буду жить на Крестовском, и Марат решил набить квартиру всяким барахлом для вписок. Там еще кальян, кстати, есть. Василь задумчиво свел к переносице брови и затолкнул поглубже горлышко бутылки, выглянувшее из кармана: — Получается, Марат тебя вообще нихуя не знает. — Получается так, — не стал спорить Артем. — Ну так что? — Ну поехали, — с некоторым подозрением решился Василь. Крестовский остров для него сам по себе звучал чужеродно. — У меня только есть одно условие. — Какое? — смиренно спросил Артем. — Мы не поедем туда на мажорном такси. Артем фыркнул и, крутанувшись от арки, снова взял курс на Сенную площадь: — Обойдешься. На метро поедем. Однако от станции «Крестовский остров» им все-таки пришлось заказать такси: больной голеностоп не давал о себе забыть. Обратив внимание, что Артем из-за этого поник и примолк в машине, Василь решил подбодрить товарища беседой. Его старания на пределе человеческих возможностей были заметны невооруженным взглядом. Василь признался, что раньше никогда не был в этой части города. Пару раз приезжал с бывшей девушкой Катей на аттракционы, теперь еще знал дорогу до «Медоры», но улицы с говорящими названиями типа Депутатская оставались для него terra incognita. — И это притом, что я родился и вырос в Петербурге, — смущенно понизив голос, завершил откровения Василь. Артем посмотрел на него с теплой благодарностью и произнес в ответ: — Я почти никогда не бывал в районе Советских улиц. А я тоже родился и вырос в Питере. Такие квартиры, как у Артема, для Василя были еще одной terra incognita, поэтому, переступив порог, он стал дичиться, точно кот, которого принесли друзьям на передержку. Пока Артем разбирался, как подключить PlayStation, а пиво остывало в холодильнике, Василь бродил по квартире, придирчиво рассматривая стильную мебель, навороченную сенсорную сантехнику, индукционную плиту с дистанционным управлением и пестрые ряды дизайнерской одежды в гардеробной. Особое впечатление на него произвел настоящий, пусть и маленький, балетный зал со специальным покрытием пола, зеркалами и станком, а еще второй этаж и стеклянная терраса с выходом в ту спальню, где Артем недавно таскал шкафы, чтобы защититься от Марата. — Здесь можно устроить студию звукозаписи или ламповую концертную площадку, — в конечном счете заключил Василь. Артем усмехнулся: странно, если бы он вдруг увидел возможности для чего-то не связанного с музыкой. Когда Василь с опаской сел на пружинистый диван, обтянутый кожей нежного пудрового оттенка, и лично оценил трехметровый телевизор с акустической системой, Артем вытащил два диска и оценивающе посмотрел на каждый по очереди: — В общем, выбор такой: «Фифа» и «Мортал Комбат». Это все, что я нашел. — Я ни разу не играл в такие приставки, — сознался Василь, но, заметив, как вытянулось лицо Артема, с гордостью добавил: — У меня в детстве была «Денди». — Ладно, поставлю вопрос по-другому, — кивнул Артем. — Футбол или драки? — Драки. — Ну кто бы сомневался. Уровень владения джойстиком и понимания происходящего у Артема с Василем был одинаково нулевым, поэтому процесс пошел весело. Сперва они выбирали персонажей, попутно выясняя, кто из них знаменитый Саб-Зиро, потом устроили пару контуженных поединков, в которых один топтался на месте, а второй бился в истерике от всех своих способностей одновременно, после этого наконец помогли друг другу разобраться в кнопках и, обрадованные успехом, ушли за новым пивом. Василь предлагал Артему остаться дома и не мучиться на костылях, но тот отказался. Из продуктовых рядом была только «Азбука вкуса», а Василя туда одного отпускать не стоило во избежание культурного шока. Пока они бродили по пустому среди ночи магазину, Василь повторил «Пиздец» раз двадцать. Артем уж испугался, как бы его совсем не заклинило. — Хлеб «Феерический» за восемьсот рублей?! — Василь потряс замотанным в полиэтилен караваем. — Что в нем такого феерического?! — Хочешь возьмем для интереса? — предложил Артем. Василь фыркнул: — Еще чего. И положил хлеб в корзину. «Для интереса» они в итоге набрали столько, что еле уволокли это все домой. Там Василь притащил из кладовки раскладной столик, который предназначался для террасы, и на нем они с Артемом разложили свои яства. С пивом, снеками, нарезками и феерическим хлебом за восемьсот рублей «Мортал Комбат» стал еще лучше. — Хорошо, что Благовольский меня не видит, — хрустя чипсами, засмеялся Артем. — Благовольский — это ваш худрук? — переспросил Василь, сосредоточенно бегая пальцами по джойстику, чтобы устроить Артему фаталити на его прошлое бруталити. — Он мне работу предлагал. — Правда?! — Артем вытаращил на Василя глаза, а потому отвлекся от экрана и пропустил смертельный удар. На этом поединок закончился. — Филипп тебе разве не говорил? — удивленно повернулся к Артему Василь. Тот помотал головой. Василь задумчиво хмыкнул, взял со столика бутылку и, отпив немного, вернул на место: — Я просил его сохранить это между нами, и он сдержал обещание. Комментарий прозвучал неоднозначно, поэтому Артем на всякий случай обиделся за друга: — Ты что, сомневался в нем? — Нет, нисколько, я ему доверяю, — прямодушно сказал Василь. — Просто был уверен, что от тебя у него нет тайн. И что ты в курсе всего, что между нами происходит. — Ну… — Артем смущенно взъерошил рассыпавшиеся по голове кудри. — Кое-что я знаю. И ты тоже наверняка в курсе моих отношений с Максимом. Он выпалил это, чтобы восстановить равновесие и не чувствовать себя пристыженной сплетницей, но Василь лишь пожал плечами: — Меня больше волнует, когда у Макса заживет рука. В груди кольнуло, улей тревожно зашевелился, пробуждаясь, и в «Мортал Комбат» играть что-то расхотелось. Артем с грустью убрал джойстик в сторону. — Пойду покурю, — Василь встал с дивана. — Можно с тобой? — попросился Артем. Уж лучше дышать табаком на террасе, чем сидеть тут один на один с переживаниями. Василь не возражал, поэтому они вместе поднялись на второй этаж квартиры, с которого открывался широкий вид на Крестовский проспект и Малую Невку. Город заискрился фонарями, и, осветив изнутри спустившийся на ночь лиловый абажур, они рассыпали по улицам черничное золото. Василь курил, навалившись на ограждение террасы предплечьями. Артем с ним рядом пытался отыскать среди крыш «Медору». — Что если Максим не захочет меня больше видеть? — с налетевшим ветерком шепнул Артем. Василь выдохнул в сторону дым: — В смысле не захочет? — Ты понял. — Нет. В случае Василя он мог и правда не понять, поэтому Артем, продолжая скользить печальным взглядом по макушкам деревьев, пояснил: — Если бы не я, всего этого бы не случилось. — Так вроде не ты его в лес увез, а Марат, — резонно заметил Василь. Но Артема довод не убедил. Нервно потеребив замерзшие пальцы, он чуть слышно начал: — Я всегда боялся, что… — прервался на секунду. — Можно сигарету? — А ты куришь? — с подозрением поинтересовался Василь. — Нет, но мне это сейчас нужно. — Ты хоть пробовал? — Тебя ебет?! — огрызнулся Артем. На Василя грубость впечатления не произвела. — Я не хочу быть человеком, который научил тебя курить, — спокойно ответил он. — Да и пожалуйста, — фыркнул Артем, отвернувшись. — Странно, что ты такой правильный, только когда тебе это надо. Зато в другие моменты ножи и кастеты людям подсовываешь. Василь протянул ему пачку: — Бери. Артем прикурил от предложенной зажигалки и тут же зашелся кашлем. — Сам просил, — пожал плечами Василь. Артем просипел в ответ: — Отъебись. От сигареты ему действительно стало чуть легче, даже хотя курил он не в затяг и не сумел с непривычки прочувствовать весь процесс. Василь наблюдал за ним искоса, но ничего не говорил. Поняв настырность Артема, он просто следил за тем, чтобы тот себе как-нибудь не навредил по неопытности. — Марат в последний раз заявил, что ему противно ко мне прикасаться после другого мужчины, — произнес Артем, бросив окурок в пепельницу. — Что если Макс теперь считает так же? Что если я ему противен? Он думал, что до него никого не было, а на самом деле… — Ты поэтому не мог ему сознаться? — спросил Василь. Артем кивнул так быстро, словно не хотел, чтобы заметили. — Если бы я был на месте Максима, а на твоем месте был Филипп, мне бы такое и в голову не пришло, — по железному тону Василя было ясно, что он не пытается утешить собеседника, а лишь озвучивает свои рассуждения. — Я бы, наоборот, хотел заботиться о Филиппе еще больше. Артем глянул на него с надеждой: — Правда? — Да, — отсек Василь. — Если у Максима есть мозги, он ни в чем тебя не обвинит. Только не спрашивай меня, есть ли у Максима мозги. Мы оба знаем, что есть. Артем не смог удержаться от мимолетной улыбки. На душе потеплело. — Пойдем лучше перекусим, — Василь отступил от ограждения террасы. — И у нас там еще пиво в холодильнике осталось. — Может, роллы закажем? — внезапно предложил Артем. — Сто лет их не ел. И тут рядом есть классный японский ресторан, который доставляет еду даже ночью. Василь подозрительно нахмурился: — У нас теперь свидание или что? Ты меня потом трахнуть захочешь? — Пошел ты, — Артем хотел пихнуть его в плечо, но Василь филигранно увернулся. И со смешком согласился на роллы. Вот только, когда заказ приехал, обнаружилась еще одна нетривиальная проблема. — Как это едят? — Василь плюхнулся на стул, подвернув под себя ногу, точь-в-точь, как это обычно делал Филипп, и с недоверием оглядел пластиковые контейнеры, палочки, соевый соус, имбирь и васаби, занявшие всю площадь просторного обеденного стола. Артем остановился на полпути за посудой: — Ну только не говори мне… — Не говорю, — брякнул Василь. — Ты же встречался с девушкой! — безнадежно развел руками Артем. — Причем долго. — Четыре года. — И вы ни разу за четыре года не заказывали роллы?! — оторопел Артем. — Что вы вообще тогда ели? Василь издал страдальческий вздох. — Катя ест только домашнее, — говорить о бывшей ему не слишком-то нравилось. — Она однажды отравилась в ресторане, лежала в больнице, долго восстанавливалась. Поэтому мы сами себе готовили. Катя и научила меня готовить. Ну, съедобно готовить. — Понятно, — закатил глаза Артем. — Филу, если что, нравится японская кухня. Похоже, только ради Фила и будущих романтических свиданий Василь и отважился пройти кулинарное испытание. Артем подробно объяснил, как обращаться с соевым соусом и васаби, зачем нужен имбирь и как держать палочки, но с последним у Василя ожидаемо возникли проблемы. Безотрывно следя за каждым движением Артема, он старался в точности повторять манипуляции, но палочки ему не покорялись: то перекрещивались друг с другом вместо того, чтобы лежать параллельно, то вываливались из пальцев, то жили какой-то еще своей жизнью. — Так, давай снова, — терпеливо повторил Артем. — Нижняя закреплена на фаланге, вот тут, на безымянном. Верхняя двигается свободно. Стой. Нет. Еще раз. Помедленней. Да господи боже… Ну ты же музыкант, блин! Что у тебя с руками?! Он спрыгнул со стула, проскакал на одной ноге вдоль столешницы и хотел сам поправить у Василя трижды проклятые палочки, но тот с молниеносной скоростью отдернул руку за секунду до прикосновения: — Я сам. Прозвучало угрожающе, но Артем не обиделся, отчего-то сразу догадавшись о допущенной оплошности. Извинившись, он вернулся на свое место и предложил Василю вилку. Василь отказался. Ему надо было победить японского монстра. В итоге ужин, который Артем задумывал быстрым, занял почти час и завершился тем, что Василь, устав сражаться с палочками, одну сломал пополам, а на вторую яростно нанизал все роллы по очереди, как на штык. — Ты варвар, — прокомментировал Артем. — Я тебе эту палочку щас в жопу засуну. — Кушай, не отвлекайся. После такого стресса Василю потребовалось пиво из холодильника. Артем взял и себе за компанию. Они вернулись в гостиную, включили через колонки плейлист с айфона Артема, решили поиграть в настолки, долго их искали, взяли еще пива, разворотили всю кладовку, нашли кальян, переключили Cigarettes After Sex, которых Василь обозвал «мертвыми пидорами», на Reamonn и Keane, вернули кальян на место, проверили, нет ли случайно настолок под диваном, а потом Василь сменил умиротворенный плейлист Артема на Green Day, и Артем забыл про тревоги. — Ничего, что мы так громко врубили музыку? — на всякий случай уточнил Василь. — Соседям не помешает? — Тут звукоизоляция, — Артем обвел рукой пространство. — Марат же думал, что я хочу жить в ночном клубе. Кстати, может, попробуем все-таки кальян? — Ты уже сигареты сегодня попробовал, хватит с тебя, — Василь приземлился на диван с ним рядом и ловко вскрыл новую бутылку пива медиатором из кармана. — Какой же ты зануда, Вася, — цокнул языком Артем. — Я не зануда, а голос разума. — Нахуй разум. Ты курил когда-нибудь кальян? — Неа. — А что-нибудь еще?.. — вдруг заговорщически приглушил голос Артем. — Что — еще? — не понял Василь. Артем с размаху откинулся на спинку дивана. Голова у него стала одновременно пустой и тяжелой. — У Филиппа был период, когда он не слезал с марихуаны, — Артем не сомневался, что Василь в курсе, а потому не боялся выдать темный секрет друга. — Я этот запах на всю жизнь запомнил. Забавно, что потом я его часто слышал у Марата дома. — Меня это не удивляет, — откликнулся Василь. — Ты пробовал марихуану? — напрямую спросил Артем. — Нет. — Ого! — Артем удивленно поднял брови. — Я думал, что ты точно пробовал. — Все так думают, — отмахнулся Василь. — Я хотел понять, что Фил чувствует и почему подсел, — устремив взгляд в потолок, проговорил Артем. — Хотел помочь, но не знал как. Даже думал, что разберусь лучше, если сам попробую траву. Мне, блин, было пятнадцать лет. — Из всех, кого я знаю в андеграунде, я единственный не пробовал, — признался Василь. — И правильно. Ты молодец, — похвалил его Артем. — Лучше избегать эту дрянь. — Да. Они переглянулись. Через пять минут Василь написал своему приятелю Толстому в секретный чат, а еще через полчаса в дверь квартиры стукнул сомнительного вида паренек с доставкой. Дальше все поплыло в туман, и оттуда спорадическими кляксами выскакивала то одна, то другая сцена. Вот Василь, выпустив изо рта красивое облако белого дыма, передает косяк Артему. Вот сам Артем, фыркнув и закашлявшись, пробирается через окутавшие его пахучие клубы к айфону и листает треки, в полтона подпевая играющим The Killers. Вот Василь обматывает вокруг шеи найденный в гардеробной кашемировый шарф, театральным жестом откидывает со лба прядь: «Мне идет?», и они с Артемом смеются. Артем и не знал, что Василь умеет смеяться так беззаботно и переливчато. Что он вообще умеет смеяться, а не только изображать смешки. А еще он, оказывается, танцевал. Это были не пьяные скачки, которые Артем видел в караоке. Прикрыв глаза и погрузившись в ощущения, Василь качался вслед за мелодией, повторял мотив скользящими по воздуху руками, и вся его всегдашняя зажатость вдруг исчезала напрочь, углы смягчались, и он превращался в Девочку на шаре. Артем все пытался понять, уж не мерещится ли ему этот новый раскрепощенный Вася, который наконец разрешил себе быть собой, и хотел, чтобы разлетевшиеся по квартире глиняные черепки не срослись обратно в его сковывающий движения панцирь. — Мы завтра так сильно об этом пожалеем… — заплетающимся языком произнес Василь. Они с Артемом лежали бок о бок поперек кровати в спальне первого этажа. В гостиной играли Pixies. Безвкусная потолочная лепнина над головой Артема кружилась и таяла, осыпаясь, а он думал о том, что встретился с Василем в странный период своей жизни. — Мы с тобой так сильно похожи, — задумчиво выговорил Василь. — Я думал, мы полные противоположности, а мы на самом деле инь и янь. — Вместе смотрим, как взрываются небоскребы, — шепотом добавил Артем. Василь ничего не сказал, но Артем почувствовал, что он его понял. — Тём? — вдруг позвал Василь. — Можно задать очень личный вопрос? — Конечно, — на автомате разрешил Артем, услышав лишь то, что Василь наконец использовал краткую форму имени. — Твой первый раз был с Максимом? — Да, — просто ответил Артем. Его не удивляло, что этот момент всех так волнует, и он не стеснялся говорить правду. Он выдержал столько давления, пытаясь сохранить себя для любимого человека, что в его сознании это был отдельный повод для гордости. — Марат пытался дойти до конца чуть не с того дня, как мне исполнилось восемнадцать, но для меня это было уже за гранью. — Что ты чувствовал перед первым разом? — голос Василя слегка просел. — Что ты имеешь в виду? Василь перевернулся к Артему и, подперев голову одной рукой, другой стал отрешенно обводить узор на покрывале: — Тебе было страшно? Артем тоже к нему перевернулся: — Слегка. — То есть нормально… — Василь прервался на секунду, — так чувствовать? В этот момент до Артема начало доходить. Василь избегал зрительного контакта, притворяясь, что психоделические турецкие огурцы занимают все его внимание, поэтому, наоборот, казался вдвойне взволнованным и смущенным. И даже немножко очаровательным. — У нас с Максом не сразу все получилось, — доверительно приглушив голос, начал Артем. — Я в нем не сомневался и уже чувствовал, что люблю, но долгое время не мог подпустить его близко. — И Макс тебя не торопил? Не сердился? — Нет, нисколько, — Артем ощутил, как щеки теплеют от тронувшей их краски. — У меня был какой-то блок внутри из-за Марата, ну, понимаешь… — Понимаю, — кивнул Василь. — Но Макс этого не знал. Он думал, что я просто недотрога девственник. И все равно был очень терпелив. — А как ты понял, что готов? — куда-то в сторону поинтересовался Василь. Артем пожал плечами: — Я не был готов. Я просто хотел, чтобы все случилось, и не стал останавливать Макса. Василь примолк. Обдумывал услышанное. Артем тоже молчал, давая ему столько времени, сколько потребуется. — То есть, — Василь попробовал выразить мысль словами, — неуверенность не связана с тем, что… ну, в теории… что ты недостаточно любишь… или хочешь… или… — Неизвестное всегда пугает, мне так кажется, — мягко прервал его Артем. — Но если ты иногда представляешь себя в пассивной роли и чувствуешь, что хотел бы этого в реальности, значит ты и правда этого хочешь. А когда рядом надежный человек, который тебя любит и будет с тобой бережным, он развеет твои страхи, и все пройдет хорошо. — При чем тут я? — фыркнул Василь, и Артем, все-таки не стерпев, улыбнулся. — Макс был очень заботливым, и, даже несмотря на мои загоны, та ночь стала одной из лучших, — прошептал он, невольно возвращаясь в их квартиру в Девяткино с бушующей за окном грозой, настойчивым стуком капель по подоконнику и жаркими объятиями. — Если человек любит, он и в постели будет таким. Чутким, внимательным, осторожным, понимающим. Нужно только ему довериться. Как в той игре, когда падаешь спиной, а он тебя ловит. Тоже ведь страшно, сколько ни готовься. — А ты потом не жалел о пассивной роли? — по-прежнему не поднимая глаз, торопливо спросил Василь. — Не чувствовал себя… меньше парнем? — Чего? — такому вопросу Артем удивился. — Нет, конечно. Мне нравится быть пассивом, что в этом такого? — Да нет, ничего, — обронил Василь. — Это просто роль в постели, которая приносит удовольствие, — Артем не предполагал, что там настолько глубокие проблемы, а поскольку сам с ними не сталкивался, растерялся насчет советов. — Роль в постели не определяет тебя как личность. Это просто, ну… Ну вот Макс, например, — тут он застенчиво осекся. Василь с любопытством глянул исподлобья, но тактичность все же взяла верх: — Если это только между вами двумя, не говори. — Да нет, все в порядке, — Артем подполз ближе к Василю, будто стены могли подслушивать интимные откровения. — Я поначалу не представлял оральный секс с Максом. Ну то есть представлял, но только себя, и в общем… — Ты не думал, что он согласится сделать тебе минет? — на удивление быстро подобрал слова Василь. Артем с облегчением кивнул, что не ему пришлось это сказать. — Но в итоге у вас с этим нет проблем? — спросил Василь. Его голос показался Артему чуть более бодрым и обнадеженным, чем раньше. — Максу нравится делать мне приятно, — покраснев до самых корней волос, признался Артем. — Он же не становится от этого менее мужественным. — Не становится, — подтвердил Василь и, откатившись обратно на спину, направил тяжелый взгляд в потолок. Через некоторое время, прожевав пищу для размышлений, он подытожил: — Прикольно, что ты можешь обсуждать такие темы. Мне пока сложно. — Ничего, всему свое время, — подбодрил его Артем. — Самое главное, чтобы ты однажды смог обсудить это с Филом. Он поможет тебе подобрать слова. Он очень открыто говорит о сексе. — О, это я заметил, — хмыкнул Василь. — И не только говорит. — Так, нет, об этом я ничего не хочу знать, — Артем плюхнулся на кровать и, засмеявшись, демонстративно зажал уши руками. Было уже почти шесть часов утра, когда Василь наконец смог оторвать себя от матраса и, придерживаясь за стену, а потом за перила лестницы, перебраться в спальню второго этажа. Артем предлагал ему забить и остаться, но Василь заявил, что это «неправильно». Проваливаясь в сон, Артем слышал, как он чем-то гремит наверху. Похоже, пытался умыться на автопилоте, но не совладал с бесконтактным смесителем. Отключившись куда раньше Василя, Артем, тем не менее, проснулся позже. На кухне вовсю шкворчало, Василь там что-то мелодично напевал, и спальню окутывал завлекательный сладко-сливочный аромат. Несмотря на то что завтрак интриговал, равно как и нетипично приподнятое настроение Василя, к резким активностям тело было не готово. Артему пришлось немного полежать, прежде чем энергия хоть чуть-чуть перевесила похмелье, и он смог подняться с кровати. Да сука, еще же костыли. А чем вчера вообще все кончилось? Они с Васей вроде тут о чем-то говорили… … ой блин. Артем провел в ванной целую вечность, но это лишь отсрочило неизбежное: ему бы все равно пришлось увидеться с Василем. Еще издалека обозначив свое приближение пиратским стуком костылей, Артем забрел на кухню взъерошенный, пришибленный и сиплый: — Привет… — Привет, — Василь повернулся от плиты. В отличие от притаившегося Артема, он улыбался, и улыбка его была открытой, спокойной и доброжелательной. Внезапный приступ облегчения подкосил Артема сильнее, чем головная боль, и он неуклюже рухнул на ближайший стул. Может, Вася совсем ничего не помнит? — Ты не против, что я тут хозяйничаю? — Василь кивнул на плиту. — Я никогда не видел таких навороченных штук. Стало интересно попробовать. — Ага, — по-кретински ответил Артем. — Держи, — Василь поставил перед ним тарелку, на которой лежал свежайший, слегка поджаренный круассан с начинкой из ветчины, сыра и замысловатого соуса. — Я еще сделал такие на тостах, потому что круассанов было всего два, — добавил Василь. — Как ты после вчерашнего? — Артем потянулся за кувшином с водой, и Василь махнул силиконовой лопаткой: — Да я, похоже, все еще под кайфом. Завтрак проходил в расслабленной обстановке. Василь вел себя немного взбудоражено, но он не был под кайфом. Он просто перестал чуждаться Артема и контролировать в его присутствии каждый свой взгляд. Вместо этого он чувствовал себя уверенно. Хрустя тостами, он рассказывал Артему забавные случаи со своих уличных выступлений, а Артем в ответ вспоминал разные форс-мажоры с балетных спектаклей. О ночном не заикались, но и по взглядам, смягчившимся и доверительным, было ясно, что оно не забылось. Хотя Василь легко переносил последствия вчерашних экспериментов — куда легче Артема — он однозначно согласился, что это был первый и последний раз. — О котором мы ничего не скажем Филиппу, — нажал Артем. Василь поддержал его выразительным кивком настоящего напарника. Ближе к концу завтрака у него зазвонил телефон. — Легок на помине, — усмехнувшись, Василь быстро отпил чай, взбил растрепанные волосы, чтобы лежали красивей, и ласково промурлыкал по видеосвязи: — Привет, моя Муза. — Что ты делаешь на Крестовском? — поприветствовал его Филипп. Артем прыснул. — Как ты… — брови Василя поползли вверх. — Как ты понял, что я на Крестовском? — Во-первых, я вижу край Артемовского шкафа, а во-вторых, ты, блять, в его халате. — А, да, — переполошившись, Василь глубже запахнул длинный махровый халат стального цвета, который, по всей видимости, нашел на втором этаже. — Привет, Фил! — поздоровался из-за кадра Артем. — Мы ночевали на Крестовском. Пиво, приставка. Ну ты нас знаешь. — То есть теперь Вася твоя лучшая подружка? — ревниво проворчал Филипп. В этот момент из телефона раздался второй голос, Пашин: — Ты им скажешь уже, нет? — Что скажешь?.. — переспросил Артем, и они в Василем обменялись тревожными взглядами. К Филиппу и Паше добавился третий голос, Ромин: — Тут кое-что случилось… — Нас всех уволили! — с ликованием завопил Филипп. — Чего?! — Артем поперхнулся чаем. — Кого?! В смысле?! — Нас уволили, Тём, — повторил Рома, почему-то тоже очень весело. — Меня, Фила и Пашку. Вот так.