Grand Pas

Песня к главе: Bez.not - Бьет бит

Небо над Невским казалось прозрачным. Высоченная лазурь с крапинами заката, будто смеясь над тем, что время уже вечернее, высветляла знакомые изысканные фасады, и, обычно тусклые под хмурью облаков, краски притягивали взгляды свежестью. У Гостиного двора было суетно. Схлынула дневная жара, кончился рабочий день в изнурительной духоте помещений, и петербуржцы высыпали гулять, вдохнув новые силы в подуставших к вечеру туристов. Народ радовался теплу и приветствовал один из редких погожих дней. Спешить было некуда. Одна толпа расслабленно плыла мимо Гостинки в сторону Дворцовой площади, другая, наоборот, шла к старой части Невского. Многие откалывались от общего потока, ныряли за двери метро под зеленой вывеской станции, и только Максим сидел за барабанной установкой, чувствуя, как эти течения хлещут на него со всех сторон. — Не психуй ты так, Макс, — в сотый раз потормошил его Василь. — Пока мы не играем, всем на нас плевать. У Максима был маломальский опыт выступлений, но такой древний, что и не вспомнить. В университетские годы он тусовался по гаражам и подвальным клубам, постукивая с разными группами, но все это было смешно, кустарно да и попросту редко. Максим понятия не имел, как выступать. Еще несколько месяцев назад он боялся даже подойти к барабанам. Кроме Артема и Василя его никто в новой музыкальной жизни не видел и не оценивал. Он был уверен, что для первого раза, особенно с учетом их тотальной неготовности, Василь выберет площадку у метро в спальном районе: прикинуть, попробовать, разобраться что к чему, наметить дальнейший план действий. Начнут они издалека, а потом будут подбираться к центру Питера. Глядишь, в процессе обзаведутся и ритм-гитарой с басом. Но Гостинка?! Гостинка, блять?! И что, можно вот так запросто встать на Гостинке, если ты никто?! — Меня все знают, я могу стоять, где хочу, — отрезал Василь, объявив Максиму радостную новость. — В спальных районах я не выступаю. Мы начнем с нормального уровня. Сразу. Спорить с ним и особенно с его музыкальным авторитетом не имело смысла, поэтому, узнав место выступления, Максим перешел в режим активной моральной подготовки. Готовился он целые сутки. В итоге Василь дал ему таблетку своего фенибута. — Макс, ты в порядке, точно? — позвал его сидевший недалеко от барабанов Артем. — Ты крутейший музыкант. Переживать вообще не о чем. Но если ты переживаешь, можно перенести все на другой день, когда ты почувствуешь себя готовым. Василь остановил руку на полпути к педалборду и устремил к Артему максимально выразительный взгляд. На то, чтобы привезти инструменты и подключить их, ушло больше двух часов. Не считая еще трех часов, которые Максим с Василем потратили на поездку в Ломоносов, где взяли живую барабанную установку у какого-то Васиного «чувака». — Перестаньте истерить, — проворчал Василь, еще раз проверяя, верно ли подключил педали. — Мы просто поджемим. Как сто раз на квартире. Если кто-то встанет нас послушать, заебись. Если никто не встанет, похуй. Есть еще вопросы? — У меня есть вопрос, — откликнулся Артем. Василь покосился на него, недовольный, что пришлось отвлечься. — Ты написал табличку? — Возьми и сам напиши. Мне не до этого. — Тогда дай мне картонку и маркер. Не хочу за ними прыгать на одной ноге. Василь закатил глаза, но, отложив на минуту дела, просьбу выполнил. Наблюдая за ними, Максим даже забыл про собственные тревоги. За последнюю пару часов Артем с Василем общались больше, чем за все прошедшее с их знакомства время. Пока Василь возился с кабелями и проверял микрофон, обустроившийся на походном стуле Артем старательно вывел на картонке крупные, заметные издалека буквы: «Ищем басиста и ритм-гитариста». Это была его идея. Народу у Гостинки много. Все их услышат. Вдруг кого-то из музыкантов зацепит? Максим считал, что Тёмкино предложение гениально в своей простоте. Куда более опытный Василь в такой поиск не верил, но попробовать все же согласился. Максим только диву давался, откуда между ними взялась эта внезапная оттепель. — Главное, что нам повезло с погодой, — Василь перекинул через плечо гитарный ремень и навскидку притронулся медиатором к струнам. Из колонки вырвался предупредительный рык. — От дождя инструменты портятся, и что-нибудь может закоротить. Рисково, в общем. То есть вариант просто не выступать в дождь Василь даже не рассматривал. Он стал разыгрываться по пентатонике, попутно кивнув Максиму, чтобы присоединялся. Колонка, которую они так же, как и барабаны, одолжили у кого-то из «чуваков», херачила не меньше, чем на сотню ватт, и прохожие волей-неволей поворачивали головы в сторону столь бесцеремонных громкостей. Преображение невесомых касаний струн кончиком медиатора в агрессивные рифы производило огромное впечатление на Артема. Привыкший к оркестру, он впервые оказался в непосредственной близости от подключенной электрогитары. Это было круче, чем концерт под окнами коммуналки на Гривцова. Максим понаблюдал за ним с минуту: незаметно, украдкой, притворяясь, будто занят барабанами, чтобы случайно не смутить и не спугнуть его. Простодушный восторг, блестевший янтарем в распахнутых глазах, придавал Артему особое очарование. Максим был рад, что Тёмка здесь. Не только потому, что он под их с Василем присмотром, но и потому что выступать, когда он рядом, гораздо легче. Максим прокатил туда-сюда палочку между пальцами и, поймав Василя, который, увлекшись, начал заплетать одному ему понятные узоры, вступил ритмом на шестьдесят ударов в минуту. Бочка долбанула из колонки напролом, и от неожиданности Максим едва не сбился на первых тактах. Это от него, что ли, такой звук? Это он заставил стекло в остановке вздрогнуть? Он и забыл, что такое подключенная установка. Не в наушниках и через комбик, не в тесном ящике репточки у Анненкирхе, а вживую. Василь рисовал мелодию без малейших сомнений, но и барабаны Максима не уступали ему в уверенности, притом что сам Максим сидел под фенибутом. Их дуэт однозначно заявил о себе. И если поначалу Максим беспокоился, что будет теряться от внимания прохожих, отвлекаться на них, следить за их реакцией и ждать одобрения, то в действительности он забыл про них всех уже через пару минут, когда заметил, как фокус теплых охряных глаз сместился от Василя в его сторону, чтобы больше его не покидать. Оказалось, трек-лист им и правда не нужен. Максим считал выступление довольно серьезным мероприятием, которое нужно подготовить и отработать, но они с Василем просто делали то же, что и на «базе», и этого, как ни странно, было достаточно. Ничего незнакомого, сверхъестественного или ужасного — все как и обещал Василь. Они импровизировали и наигрывали песни по настроению, и с каждой новой мелодией Максим ощущал себя комфортней. Не зря говорят, что у страха глаза велики. Ну вышли они из квартиры на улицу, ну встали у Гостиного двора. И что? Метеорит не упал, земля не разверзлась, народ не сбежался улюлюкать. Подумаешь. Максим ввернул трехэтажную сбивку посреди очередной импровизации и, обернувшись к Артему, подмигнул: ну как? Тёма расплылся в гордой улыбке, поаплодировал, и Максим, чтобы его впечатлить, пролетел по томам и тарелкам. — Полегче, это же не соляга, — хмыкнул Василь. — Ты как, нормально? — Да, супер, — ничуть не лукавя, ответил Максим. Василь удовлетворенно кивнул: — Ты гораздо быстрее освоился, чем я планировал. — А что ты планировал? — полюбопытствовал Максим. — Ну, — Василь повел плечами, наигрывая простой фон по гамме. — С учетом твоего психоза я думал, что сегодня на тебя вообще рассчитывать не стоит. Так, постоим, покривляемся и разойдемся. — В смысле покривляемся? — Максим недовольно стукнул в бочку. Этот тон Василь понял лучше, чем тон голоса. — Да все путем, Макс, расслабься, — засмеялся он. — Я знаю, что ты давно не выступал. И если бы у нас ничего не получилось, я бы не расстроился. Но ты молодец. Ты реально самый пиздатый барабанщик из всех, кого я знаю. Такой спонтанный комплимент, похоже, застал врасплох и самого Василя, потому что он не дождался реакции Максима, а, смутившись, скорей отвернулся и замедлил темп для вступления к песне, которую знал даже далекий от рока Артем. — Это «Металлика», да? — тут же похвастался он кругозором. — Nothing else matters, — подтвердил Максим. — Она мне нравится, я даже в плейлист добавил, — Артем поглядел на Василя, который бродил туда-сюда возле микрофона, выводя рисунок известной мелодии. — А петь он не будет, что ли? — Я его просил не петь, он пока не совсем в голосе, — пояснил Максим. — Но микрофон он все равно приволок, так что не знаю. Вас же, упертых, не остановить. — На что это ты намекаешь? — с театральным драматизмом ахнул Артем, а Максим в ответ покосился на его туго зафиксированную в бандаже щиколотку. За прошедшие несколько дней Тёме стало лучше: он уже немного шевелил стопой и даже пробовал на нее опираться, хотя от каждой такой попытки у Максима в ужасе екало сердце. Артем явно торопил события, и врачи бы его прыть не одобрили, но просить это неугомонное создание поберечь себя и не нагружать ногу раньше времени было бесполезно, уж Максим-то знал. Тёмке было важно не только скорей вернуться в норму, но и доказать всем вокруг, что он был прав и смог бы поехать на европейские гастроли. Одна из самых знаменитых песен «Металлики» у многих была на слуху, и прохожие, привлеченные знакомым мотивом, да еще и в чистом исполнении Василя, начали обращать на них с Максимом внимание. Их первым слушателем была девушка с накрашенными густо-синей помадой губами, жирнющими карандашными стрелками на веках, в черном платье из сетки, касавшемся краем асфальта, и такой же черной круглой шляпе. Выглядела она на вкус Максима импозантно, и он как-то даже растерялся от такой публики, но девушке искренне нравилось то, что она слышит, а это было главным. Во время исполнения она то и дело перемигивалась с Василем — Максим уж решил, что флиртует — но, когда песня кончилась и колонка замолчала, девушка вдруг воскликнула: — Сто лет тебя, Вась, не видела! Ты куда вообще пропал?! Оказалось, что это его знакомая по андеграундному клубу «Дыра». — Он еще с кем-то общается кроме нас, охренеть, — не сдержал изумления Артем. Вскоре девушка убежала по делам, а Василь с Максимом продолжили играть. Судя по тому, что Василь выбирал популярные треки, ему все-таки было не плевать, соберется публика или нет. Убедившись, что Максим поборол волнение и с ним можно работать, Василь начал целенаправленно привлекать слушателей. И хотя делал он это довольно толково, народ не задерживался. Стояли с минутку, глазели, жали плечами и плыли дальше: к следующим музыкантам на Малой Конюшенной или Малой Садовой. — Мы что-то не так делаем? — с тщательной сдержанностью спросил у Василя Максим. На самом деле, если бы не предыдущая Васина похвала и горячая поддержка Артема, который пританцовывал на стуле, снимал видео на айфон и хлопал после каждой песни, Максим бы выбросил палочки и расшвырял тарелки, как фрисби. Да нахер они стараются?! До концертов им как до луны. Рано выходить на улицы, да еще и в самом центре города. Их творчество никому не интересно. Что и требовалось доказать. Лучше бы кайфовали дома и не разочаровывались лишний раз. — Мне надо петь, — пригвоздил Василь. — У нас отличная музыка, но музыка мало кого держит. Вокал держит. — Тебе нельзя петь, — упрямо возразил Максим. — Потому что ты так сказал? — Потому что ты связки надсадишь, и пиздец твоему вокалу. Василь раздраженно зарычал на выдохе, но дальше спорить не стал. В глубине души он был согласен с Максимом. Они выступали у Гостиного двора почти час и время уже подбиралось к одиннадцати, когда компанию Артему составил второй постоянный слушатель. Василь заметил его издалека и, демонстративно поглядев время на разбитом экране своего телефона, сыграл на весь Невский проспект припев песни «Зачем топтать мою любовь» с рыдающим перегрузом и надрывными паузами. — Прости-прости-прости! ­— Филипп подлетел к нему весенним ветром и сдул со струн душераздирающую мелодию. — Я приехал сразу из студии танца. И вообще-то тащился пешком от «Техноложки», потому что ближе нигде не встать. Так что оцени мой подвиг и не бесись. — Ты мне пятнадцать минут назад написал, что припарковался у Юсуповского парка, — лукаво ввернул со своего стула Артем. — Это вы что за подлую змею там пригрели? — Филипп стрельнул в друга устрашающим взглядом. Артем забеспокоился, что шутка неудачная и он сейчас по-идиотски поссорит Филиппа с Василем, но Василь, к счастью, не рассердился. — Юсуповский парк где-то рядом с «Техноложкой», да? — он подмигнул Филиппу и отошел в сторону попить воды, перед этим коснувшись его поясницы ладонью. Со стороны выглядело так, будто Василь слегка подвинул Филиппа с пути, но Артем с Максимом без труда заметили, каким ласковым было это «Привет». Филипп, конечно, тоже заметил: еще секунду назад напряженный, он расслабленно опустил плечи и с нежностью проводил Василя глазами. Максиму, который уже неплохо знал их обоих, нравилось наблюдать, как, оказавшись вместе, они втягивают когти и становятся покладистыми. Общаясь с Филиппом и Василем по отдельности, такие преображения было трудно вообразить. А вот на Гривцова, куда Максим временно перебрался, царствовала любовь. По вечерам, когда Василь не работал, коммуналка утопала в дымчатости его сигарет и сладкозвучии его песен. На общий завтрак Василь не оставался, так что Максим, заспанно выбредая из комнаты Артема после сигнала будильника в шесть утра, встречал его на кухне в гордом одиночестве и с кружкой Филиппа в руках. Сочетание этой кружки и Васи неизменно поднимало Максиму настроение. Кружка была раскрашена в радужные цвета ЛГБТ-флага, а поверх полос сияло восхитительной кристальной белизной слово «Пидор». Филипп признался, что купил кружку в «Этажах». Оказывается, несмотря на все законы о пропаганде, там пропаганду продавали в избытке. Филипп считал, что кружка уморительная, а Василь считал, что может прикасаться в этой квартире только к вещам своего парня. Так вот они с кружкой и встретились. — Подвинь-ка свою костлявую жопку, — Филипп выселил Артема на половину походного стула, бесцеремонно заняв вторую. Стул под ними даже не шелохнулся. Максим усмехнулся сам с собой: балетные. Пока Василь обдумывал следующие песни, Филипп потребовал у Артема пересказать все, что он пропустил. Максим слышал их разговор краем уха. Для него самого было очевидно, что Филипп не пропустил примерно ничего, но Артем умудрился сочинить целый восхищенный монолог, поделился идеей поиска музыкантов с помощью таблички и показал с айфона видео, где Максим стучит то один ритм, то другой. — Ну ты фанат, — иронично заметил Филипп, искоса глянув на Максима, который принялся с тройным усердием делать вид, будто помогает Василю вспомнить, что они еще репетировали на квартире. В действительности Максим все силы бросил на то, чтобы загасить проступающий на щеках румянец, совсем не подобающий мужчине тридцати двух лет, и не сорваться из-за барабанов к Артему. Руки так и чесались притиснуть его к себе и осыпать поцелуями, пока он не взмолится о пощаде. Никто никогда не верил в Максима так беззаветно, как Тёма. Всякий раз, когда сомнения выползали из склизкой пещеры, Тёма отважно рубил им голову. Тёма, над которым висело осиное гнездо собственных проблем, всегда находил в себе свет, чтобы отдать его любимому. Максим подумал о том, что после сегодняшнего выступления они вернутся вместе на Гривцова, вместе лягут спать, а завтра вместе проснутся, и вдруг почувствовал себя очень счастливым. — Ладно, это все хуйня на постном масле, — внезапный речевой оборот Василя вернул Максима в реальность. Сам Василь выглядел решительно. — Хочешь, я соберу толпу людей за две минуты? — Ну естественно! — ответил за Максима Филипп. — Зачем мы иначе тут торчим? Филипп торчал тут минут десять, но кричал громче всех. Классика. — Я тебе нужен или… — начал было Максим, но Василь, крутанувшись на месте, отчалил к микрофону. Да уж, подростковое упрямство определенно роднило их с Артемом. Максиму оставалось лишь смиренно сложить палочки на рабочий барабан и надеяться, что Василь не потеряет голос еще раз. Это было бы катастрофой. Без возможности нормально петь он мучился, словно запертый в океанариуме дельфин, и Максим искренне жалел его и как партнер по группе, и особенно как друг. Конечно, Максим мог поступить радикально и выдрать из колонки шнур от микрофона, но он старался избегать радикальных мер в том, что касается жизни и выбора других людей. Тем более реакция Василя не заставила бы себя ждать, а Максиму не то чтобы хотелось навестить больницу со сломанным носом. Прежде чем начать, Василь поменял электрогитару на акустику, которую взял на всякий случай, и подкрутил колки на слух. Природная Васина музыкальность не переставала восхищать Максима. Мало того что Василь запросто обходился без тюнера, так еще и внутренний метроном у него работал с фантастической точностью. Вася был в прямом смысле четким пацаном. Он даже умудрялся поправлять Максима, если тот запускал метроном с телефона и расходился с ним в пару миллисекунд. При этом Василь не пытался набить себе цену или показать превосходство за счет таланта. В его картине мира слышать ноты без тюнера и выравнивать барабанщика было естественно, и, если бы ему по этому поводу сделали комплимент, он бы не понял. Подключив акустику к колонке, Василь приблизился к микрофону, собрался с мыслями и ударил по струнам. Максим был уверен, что его беспроигрышный вариант — это «Кино», но Василь пошел дальше. — Заметался пожар голубой, позабылись родимые дали, — Невский провалился в его голос, как в омут. — В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить. — С ума сойти… — выдохнул Артем. — Как он вообще это делает? — Был я весь как запущенный сад, — вдруг поднялась волна. — Был на женщин и зелие падкий, — плеснулась на берег. Прохожие, бродившие возле Гостиного двора, вдруг стали менять маршрут и, забывая свои планы, стекаться к Василю, словно под действием приворотного заклинания. Шесть строчек. Ему понадобилось для этого шесть строчек Есенина. — Разонравилось пить и плясать… и терять свою жизнь без оглядки… Он был щуплый мальчишка в обнимку с гитарой перед растущей толпой зевак, но боже правый, как он держал эту толпу! Чем больше собиралось людей, тем шире и ярче он пел. Максим плохо представлял опыт его выступлений, не считая концерта под окнами на Гривцова и полуголых перфомансов в караоке, и сейчас впервые видел его в деле. Закрытый, отстраненный, диковатый и угрюмый, на сцене Василь преображался до неузнаваемости. Музыка переполняла его чувствами, которыми он спешил делиться. Он был распахнутой книгой, и честность его переживаний подкупала обнаженной уязвимостью, но вместе с тем он не терял контроль и оставался профессионалом, который знает, как правильно себя подать, и чутко ловит настроение слушателей. Максима захлестывало от эмоций: этому парню каких-то двадцать два года, они играют вместе, и он завораживает людей, используя половину диапазона голоса. Максим знал, как Василь умеет петь. Сейчас он пел превосходно, но, к счастью, был осторожен. ­­ — Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз златокарий омут… И чтоб, прошлое не любя, ты уйти не смогла к другому... На нем была кофта Филиппа, теплая, длинная аж до середины бедра, с капюшоном и, разумеется, черного цвета. Такие кофты, насколько помнил Максим, назывались балахонами. Филипп, по крайней мере, звал кофту так. Он купил ее несколько лет назад в припадке распродажи, а потом раскачался так, что вся одежда стала мала ему в плечах. Он считал кофту скучной и мрачной, а Василь ее полюбил и, проводя вечера на Гривцова, из нее не вылезал. Теперь кофта окончательно сменила хозяина, чтобы мягким трикотажем защищать его от остывшего петербуржского ветра. — Поступь нежная, легкий стан… Филипп сидел на половинке походного стула и, пока Максим с Артемом, не скрывая восторга, таращились в спину Василя, с маниакальным вниманием разглядывал свои колени, проступавшие из разрезов на светлых джинсах. Он слышал больше, чем все остальные. Эта песня посвящалась ему, и он боялся, что кто-то посторонний вдруг заметит ниточку, протянувшуюся между ним и Василем, и увидит то сокровенное, что он привык прятать глубоко-глубоко в душе. — Если б знала ты сердцем упорным, как умеет любить хулиган, как умеет он быть покорным… Он знал. Конечно, он все знал. — Я б навеки забыл кабаки и стихи бы писать забросил… Голос Василя затапливал Невский, и вибрато дрожало, как водная гладь. Восхищаясь разливом на берегу, никто не замечал, как Филипп доверчиво плывет по течению, потому что для него оно безопасно. И микрофон, и колонка были обращены к публике, но Максиму на миг показалось, будто звук повернул назад, за спину Василя, и, окутывая любовью своего адресата, краешком зацепил и его с Артемом. — Только б тонко касаться руки и волос твоих цветом в осень… Каждое слово известного стихотворения Василь проживал с таким трепетом, будто во всей истории своего существования оно было созвучно лишь ему одному. Максим посмотрел на Артема. Тёмка растрогался, в глазах у него блестела роса. Ну так нечестно. Не всех природа наградила голосом в три октавы, присыпанным мягкой хвоей, чтобы выводить такие романтичные пассажи. Максим хотел пошутить, что запишется на курсы вокала и тоже споет Артему серенаду, но шутки его сейчас были бы неуместны. — Я б навеки пошел за тобой хоть в свои, хоть в чужие дали, — одними губами прошептал Максим. А Василь тем временем заканчивал песню: — В первый раз я запел про любовь… Медиатор на струнах замедлился. — … в первый раз отрекаюсь скандалить. И плавно соскользнул с них. Звуки смолкли, словно их прибило к асфальту, как пыль прибивает дождем. Замершие и оторопелые, несколько десятков человек наблюдали за тем, как Василь, без сил отшатнувшись от микрофона, постепенно возвращается к жизни. Тишина звенела у Максима в ушах, и сквозь нее откуда-то со стороны вдруг раздались первые робкие аплодисменты. Это был Филипп, а за ним, мгновением позже, очнулись и остальные. Толпа приветствовала Василя одобрительными возгласами, хлопками и свистом, и кто-то даже кинул в чехол от гитары настоящие деньги. — Две минуты, — хмыкнул Филипп, продемонстрировав Артему с Максимом таймер на айфоне. Если бы не дрогнувшая рука и румянец на его щеках, Максим бы, может, и не догадался, что он сейчас ощущает на самом деле. Цель была достигнута: после триумфального выступления Василя их наконец разглядели, и народу на площади у Гостиного двора прибавилось в разы. Баллада на стихи Есенина поначалу приманила воздушных девиц, но они вскоре поняли, что милый юноша с томными глазами играет не дворовые романсы, а тяжелые рифы, поэтому, махнув рукой, уступили место рокерам, металлистам, панкам и другим неформалам. Несмотря на броуновское движение, толпа не редела. Кто-то стоял не дольше пары минут, но кого-то музыка Максима и Василя цепляла по-настоящему. Наблюдать из-за барабанов за тем, как сменяются лица в толпе, было увлекательно. Максим знакомился с аудиторией прямо по ходу выступления, безо всякой предварительной подготовки, без создания образа для привлечения слушателей определенного типажа и без прочего маркетинга, который превратил бы творчество в работу. Все происходило в моменте на чистом эмоциональном контакте. По таким законам жил андеграунд. Для Максима это было в новинку. Поскольку люди собрались новые, Максим с Василем стали повторять песни, которые уже сегодня исполняли. Решение оказалось правильным. Максим чувствовал себя гораздо увереннее, чем пару часов назад, а народ в свою очередь, узнавая известные мотивы, включался в них с оживлением и радостью. Удивительно, что никому не известный безымянный дуэт так активно поддерживали. Люди пританцовывали, подпевали, снимали видео на телефоны, девчонки так вообще не переставая строили глазки Василю, который заигрывал с публикой, то закручивая эффектные соляги на гитаре, то устраивая хоровые пения. Максим не ожидал такой отдачи и был польщен, вдохновлен и тронут. Даже хотя все внимание, как и положено, доставалось солисту, Максим ощущал себя причастным: он не просто менеджер по продажам «умных домов», который тайком постукивает на квартире и боится, как бы об этом не узнал кто-то лишний. Он рок-музыкант. Он барабанщик. И сегодня он заявил об этом у Гостиного, мать его, двора. Время стремилось к полуночи, но людей на Невском только прибавлялось. В туристический сезон невозможно понять, будний сегодня день или выходной: по Питеру всегда гуляют толпы. Скоро народ потянется к Неве, чтобы увидеть развод мостов, а дальше кто-то растворится в городе, юркнув в ночное такси, а кто-то останется в центре, чтобы уже через пару часов встречать теплый летний рассвет. Среди гулявших у Гостиного двора каждые пять минут попадались знакомые Василя, которые подходили к нему поздороваться, сделать комплимент, перекинуться парой слов или расспросить о творческих планах. Из-за этой болтовни паузы между песнями длились столько же, сколько сами песни, хотя публика терпеливо ждала: Максим заполнял пустоту импровизациями, да и знакомые у Василя были такими колоритными, что народ наблюдал за их общением с неподдельным любопытством. — Это вообще нормально?! — всплеснул руками Филипп. — Тоже мне интроверт. — А ты разве не знал про его фриковатых друзей? — как всегда деликатный с Василем, удивился Артем. — Я знал, что у него есть друзья по клубу «Дыра» и какая-то «андеграундная тусовка», — Филипп изобразил кавычки пальцами. — Но я понятия не имел, что эта тусовка такая огромная. Боже, надеюсь, ему не придет в голову меня с ними знакомить. — А в чем проблема? — усмехнулся Максим. — Ты че, прикалываешься? — Филипп повернулся к нему, выгнув бровь. — Там стоит чувак, который приехал буквально на «Харлее», и у него банки размером с мою голову. И еще я там ни одного человека не видел без татух или хотя бы с татухами, которые не посвящены смерти, дьяволу, волкам, козлам и пентаграммам. Я к ним явно не вписываюсь. — Ну, Вася тоже не вписывается к балетным танцовщикам, — не растерявшись, парировал Максим. — Но он приходит на Гривцова и пытается найти общий язык с твоими друзьями. — Раунд, — засмеялся Артем. — Ты по голове себе настучал вместо барабанов или что? Нормально же общались, — Филипп послал Максиму испепеляющий взгляд. — На понт меня берешь? Думаешь, не смогу подойти к этим сатанистам познакомиться? — Вряд ли они сатанисты, — веселясь возразил Максим. — Но я бы посмотрел, как ты налаживаешь контакт с друзьями Василя. — Макс, ну хватит, — с улыбкой вступился за друга Артем. — Василь сам всех познакомит, если захочет. Не надо влезать в его пространство. Даже я это знаю. Максим разочарованно вздохнул: эх, шалость не удалась. Со своей запальчивостью Филипп так легко поддается манипуляциям, что грех этим не воспользоваться и не подтрунить над ним хоть раз. Не все же ему сидеть на коне. Ну да ладно, Тёма прав: может быть, Василь не планирует смешивать разные течения своей жизни. И едва Максим успел об этом подумать, как заметил, что Василь приближается к нему вместе с очередным неформалом, таким высоченным, тощим и размякшим, словно его слепили из теста, а потом старательно раскатали на кухонной доске в колбасу, чтобы скрутить булку-улитку. Максим чуть не прыснул от внезапной ассоциации. Комичную непропорциональность парня не спасали даже зловещие партаки на черепе типа тюремной розы и руки с оттопыренным средним пальцем, на фаланге которого набит крест. — Чел, ты охуенный! — поприветствовал Максима парень. — Ты Джои Джордисон, я тебе серьезно говорю. Я там в таком разъебе щас стоял. Ты самый пиздатый драммер. Чувак, ты мой герой. Реально. Я фанат. — Макс, это Штырь, — представил парня Василь и, видя, под каким впечатлением от знакомства находится Максим, перевел восторги с рокерского на человеческий. — Штырю очень понравилось, как ты играешь, и он решил подойти. — Привет! — Штырь радостно протянул Максиму руку, полностью залитую подкожными чернилами аж до верхних фаланг, будто краска просто вытекла у него из-под рукава бадлона. — Привет, эм, Штырь? Тебя так называть, да? — Максим отложил палочки и приподнялся с табуретки, чтобы ответить на рукопожатие. — Круто, я рад, что тебе зашло. Я на самом деле не то чтобы… Ветерок донес до него мучительный выдох Филиппа: «Да Макс…», но Максим и сам уже понял, что ни черта не умеет принимать комплименты и вообще не знает, как на них реагировать. Странный парень по имени Штырь был первым человеком со стороны, который его похвалил. Да еще и так спонтанно. До барабанщиков никому нет дела, особенно с таким солистом, как Василь. Максим уже расслабился на заднем фоне, а тут… — Тебя Макс зовут? — с сомнением уточнил парень, которого звали Штырь. — Да, Макс, Максим, — он зачем-то добавил полное имя. Так, надо взять себя в руки, а ситуацию под контроль. — Просто Макс? — Штырь явно не верил в существование такого поразительного имени. — Почему я никогда не видел тебя в тусовке, Макс? — Потому что… — Максим взглядом поискал поддержки у Василя. Тот хотя и не включался в разговор, но очень активно его слушал, готовый прийти на помощь. Максима слегка отпустило. — Потому что я не в тусовке. — Да ладно! — ошалел Штырь. — А откуда ты тогда взялся?! Ты же, блин, просто алмаз! Нет, реально, — он повернулся к Василю, — где ты его раздобыл? — Так, ну все, — засмеялся Максим, прервав поток восторгов. — Оставайся послушать, мы что-нибудь еще сейчас сыграем, да, Вась? — Да, — Василь, как всегда, был лаконичен. — Ясен хрен, я останусь! — так же эмоционально воскликнул Штырь. — Я собирался к чувакам, которые стоят у «Адмиралтейской», но вас с Васьком мне послушать интересней. Я его флажолеты еще на Аничковом мосту узнал. — Не пизди, так далеко колонка не берет, — отмахнулся от приятеля Василь. — Макс, я отойду покурить, ок? — Ок, — на автомате кивнул Максим. Вообще-то он не хотел, чтобы Василь бросал его тут с фанатом. Не Артема же привлекать третьим. Артем последние пять минут таращился на Штыря так, будто он со своими татухами и манерой общения был пришельцем с тремя головами. К великому облегчению, Штырь решил не углублять знакомство с Максимом. — Короче, чувак, просто знай, что ты крутой, — еще раз от всей души заявил он. ­— Я сам на вокале в паре хардкор-групп, ну там экстрим, гроул в основном, хотя больше мелодик, грайнд иногда… «Господи, о чем он вообще говорит?!» — хлопал глазами Артем. — Я давно в тусовке и всегда считал, что нет драммеров лучше, чем Трушный, — Штырь упомянул отдаленно знакомое прозвище, и Максиму на память пришел барабанщик с растаманскими дредами, который играл на Васином концерте под окнами. Трушный был женат, работал программистом, стучал в свободное время и олицетворял тот баланс рутины и творчества, к которому стремился Максим. А еще он действительно отлично отбивал. — Ты на голову выше Трушного, — подвел итог Штырь. — Это правда, — подтвердил Василь по пути к Филиппу, который спрятался от греха подальше в айфоне. — Трушный наконец узнает, что такое конкуренция, и перестанет выебываться. — Так, давайте притормозим, я ни с кем не собираюсь… Но Максима уже не слушали. Штырь вдруг заметил знакомых и умчался к ним, а Василь, легонько потормошив Филиппа за плечо, отвел его в сторону от толпы. Грациозный, утонченный и артистичный, Филипп в своих небесно-голубых джинсах, конечно, кардинально отличался от помятых приятелей Василя и на контрасте с ними казался поистине благородным лебедем. Но даже так их с Василем общение сейчас не вызывало подозрений. У Гостиного двора собрались не только неформалы. Максим замечал среди публики и самых обычных людей, даже семьи с детьми, даже мам с колясками. У Василя вполне мог быть такой друг, как Филипп, почему нет? Он протянул ему свои сигареты, но Филипп брезгливо поморщился, выудил из заднего кармана собственную пачку, и, закурив, они начали о чем-то болтать. Ну, болтал, как всегда, Филипп, а Василь обласкивал его влюбленным взглядом, периодически вставляя реплики. К толпе Василь стоял спиной, поэтому никто не мог догадаться, что он заряжается вдохновением от своей драгоценной Музы. Пользуясь перерывом, Максим тоже хотел пообщаться с Артемом, но у него зазвонил айфон, и он отковывал поближе к Гостинке, где было не так шумно. Максим насторожился. Во-первых, стоял Артем далековато. Если кто-то к нему подойдет, сразу среагировать не получится. Во-вторых, звонки на айфон вызывали подозрения. Максим был на сто процентов убежден, что в айфоне настроена слежка, прослушка или другая подобная дичь, даже хотя они с Тёмой прошерстили всю систему iOS и перебрали все корпусные детали по видео-уроку с «Ютьюба». Ничего лишнего они не нашли, но Максима это не убедило, и он активно настаивал, чтобы Артем купил новый телефон, а айфоном не пользовался. — Ты прав, Макс, ты прав во всем, — утомленно вздыхал Артем. — Но если я буду вне зоны доступа или заблочу Марата, он слетит с катушек. — То есть он еще не слетел с катушек?! — Максим просто поражался его бездействию в отношении этого говнюка. Но переубедить Артема было невозможно: — Он нас не трогает. Это главное. Незнакомым номерам Артем не отвечал, но Марат продолжал атаковать его и напрямую, не теряя надежды дозвониться или достучаться бесконечными сообщениями. Если он пропадал, значит работал. Удивительно, что у Марата были еще какие-то дела помимо телефонного терроризма. Если бы кто-то избегал Максима с такой настойчивостью, он бы уже бросил попытки добиться внимания, но то ли у Марата не осталось чувства собственного достоинства, то ли — и к сожалению, Максим склонялся к этому варианту — в толстых стенах замка, за которыми прятался Артем, нет-нет да и приоткрывалась дверь. Пару дней назад, отчего-то проснувшись ночью, Максим не обнаружил Тёму рядом: через щелочку в плотных шторах, закрывавших трехчастное окно, в комнату заглядывал тусклый уличный свет и, по-пластунски пробираясь внутрь по полу, заползал на пустую половину кровати. Первой реакцией Максима на отсутствие Артема был испуг. Успокоиться удалось лишь минуту спустя, когда после бегущей строки «Где он?!», «Куда он делся?!», «Нужно срочно ему позвонить!» Максим сообразил, что Цепакин бы вряд ли выкрал Тёму из кровати, особенно бесшумно, а сам Тёма вряд ли бы отправился среди ночи погулять. Очевидно, что он вышел в ванную или попить воды и сейчас вернется. Нечего разводить панику. Но Артем не возвращался, а в коммуналке стояла абсолютная тишь, не считая едва различимого бормотания из-за стенки: Филипп с Василем смотрели кино. Ну хватит. Если бы Тёма куда-то намылился, Фил бы услышал и не выпустил его из квартиры. Максим тревожно закопался в одеяло. Через десять минут Максим отправился на разведку. Может, на Артема напал ночной жор, и он жует на кухне палку докторской колбасы, пока никто не видит? Хотя нет, в этом доме не бывает докторской колбасы. И колбасы в принципе. Но отчасти Максим оказался прав: Артем действительно был на кухне. Из-под арки, соединявшей кухню с прихожей, струился его тихий голосок — будто пушистый снег рассеивали меж пальцев. — Дай мне все объяснить, — безнадежно взывал Артем. — Ты говоришь сам с собой. Ты не хочешь меня понять. Максим на цыпочках подкрался к арке и расплющился рядом по стене прихожей. Органы чувств долбануло коротким замыканием. Максим затаился, рефлекторно притиснув руку к груди, чтобы приглушить грохот ошалевшего от адреналина сердца, и обратился в слух. — Я тебя не бросаю, перестань. Ты всегда будешь мне нужен. Мы семья, — шелестел Артем. — Я читаю все твои сообщения, и мне очень больно, что ты зовешь меня предателем и другими ужасными словами. Я просто хочу, чтобы мы перестали ссориться. Максима в прихожей тоже болезненно кольнуло, но отнюдь не от сочувствия. — Я вел себя жестоко, прости, — покаянно продолжал Артем. — Но что еще мне остается, когда ты себя не контролируешь? Ты нападешь, я защищаюсь. Я тоже этого не хочу. Давай что-то менять. Ощущение у Максима было такое, словно после долгого блуждания в кромешной темноте он наконец научился ориентироваться в ней на ощупь, но сейчас ему сунули в руку фонарь, и он с ужасом понял, что это туннели, а он обошел лишь их малую часть. — Нам нужно обсудить все трезво и адекватно, — говорил Артем. — Я не готов к встрече с тобой, пока ты не будешь готов к такому разговору. Да, о том, что у меня есть любимый человек. Да, он есть. Он никуда не денется. Потому что я его люблю. Потому что это моя жизнь. Не ставь меня перед выбором. Я не буду выбирать. Я не должен. Я люблю вас обоих. Перестань. Господи… Он издал протяжный вздох и надолго замолчал, а Максим едва удержался от того, чтобы не ворваться на кухню, не вышвырнуть айфон в окно и не забрать Артема куда-нибудь на другую сторону земного шара. — Пообещай, что не тронешь его, — выслушав ответную речь, попросил Артем. — Ты знаешь, где я нахожусь. Ты знаешь, где он живет. Ты знаешь, что мы сейчас вместе. Мне от тебя не спрятаться, я понял. Но пусть это будет между нами. Как всегда. Не трогай моих близких. Если ты любишь меня, если в тебе еще есть то добро, которому ты меня научил, пообещай мне. Повисла пауза, а после Артем шепнул: ­­— Спасибо. От этого их тайного общения Максим себе места не находил. Он не признался Артему, что подслушал ночной звонок, но думал о нем с тех пор постоянно. Что значит «пусть это будет между нами, как всегда»? Максим не умел анализировать мелодику речи с такой виртуозной психологической точностью, как Василь, но там, в удушливой высохшей черной гуаши коридора он был уверен, что Артем говорит с Маратом не так, как принято говорить с родителями, опекунами да и любыми старшими членами семьи. Он говорил с ним, как с любовником, который не может понять, что чувства прошли, и не отпускает его к другому мужчине. Как же Максиму хотелось ошибаться! Как же сильно он надеялся, что неправ! Теперь, когда поганое подозрение прицепилось к нему, он везде будет искать подтверждения. Его сознание уже искажено. Возможно, он сам додумал особый тон Артема и особый подтекст их разговора с Маратом. Возможно, там лишь наделенный властью родитель-параноик и обреченный на него юноша, который отчаянно пытается защитить свою независимость и любимого человека от тирании. Возможно… У Максима сердце сжималось в комок от того, как Артем просил Марата разбираться с ним, а близких оставить в покое. Когда Тёма вернулся с кухни и невесомо скользнул в кровать, Максим тут же стиснул его в объятиях. — Я думал, ты спишь, — шепнул Артем, ткнувшись лбом ему в грудь. Он замерз в своей домашней маечке, и Максим бережно повел ладонью по остывшей напряженной спине, чтобы ее отогреть: — Мне без тебя не спится. — Я больше не хочу ночевать один, жить порознь и не знать, как ты, — на одном дыхании протараторил Артем. — Мне неважно, где мы: в Девяткино, здесь, на Луне, плевать. Я хочу, чтобы ты ко мне приходил с работы. Или я к тебе. — Скорее, ты ко мне, — Максим зарылся носом в ворох мягчайших, кашемировых на ощупь волос. — Это сейчас ты ждешь меня дома и готовишь ужины. Кстати, очень вкусные. — Мне Рома помогает. — У вас отлично получается, — улыбнулся Максим. — Но когда ты вернешься в Театр, готовить ужины придется мне. Сам знаешь, сколько времени отнимают репетиции. — Тебя не бесит, что я так много танцую? — Иногда, — не стал увиливать Максим. — Но я привык к твоему режиму. — Вернее, его отсутствию, — буркнул Артем. — Вернее, да, — Максим, засмеявшись, чмокнул его в макушку. — Я люблю и тебя, и твой беспардонный гадкий калечащий балет. В ответ Максим получил шлепок по ягодицам, реакция на который оказалась несколько не такой, как рассчитывал через секунду прижатый к кровати Артем. Максим обожал эту часть совместной жизни. На днях ему посреди совещания прилетел снимок в WhatsApp. Артем сфотографировал себя через ростовое зеркало на Гривцова, и из одежды на нем были только крохотные боксеры, которые он дразня приспускал пальчиками противозаконно низко, так что еще чуть-чуть и... — Будет наблюдаться стремительный рост графика, — выступал Женя-аудитор. Зеркало пикантно обрисовывало тонкие изгибы, отражая солнечный свет, который ласкал Артема по обнаженной коже, оглаживал изящно подчеркнутые рельефы пресса, скользил по узким бедрам... «Что-то жарко дома», — невинно написал Артем. В довершение пейзажа он легонько втягивал в рот висевшую у него на шее витую серебряную цепочку, чувственно закусив нижнюю губу. — Принятые меры демонстрируют эффективность. Игры с зеркалом на этом не закончились. Минут через десять Максим получил еще один снимок, где Артем уже переместился на кровать и фотографировал себя, лежа на животе. В зеркале виднелась его поясница и аккуратные округлые ягодицы, с которых он наполовину стянул боксеры. Вскоре Максиму прилетел такой же кадр, но уже без белья. «Жду тебя...» — а вот это сообщение не было таким невинным. Максим мучительно сполз по стулу и сжал шариковую ручку с такой силой, что едва не раздавил. После совещания, которое превратилось в сплошное огненное марево, Максим прыгнул в «Солярис» и умчался на Гривцова, уже на полпути готовя выданный ему ключ от коммуналки. Артем в своей комнате пересаживал какой-то цветок из ботанического сада Филиппа. Трогательный, беззащитный и непорочный, он обернулся к ворвавшемуся внутрь Максиму с улыбкой нежности и коварства. Ну негодник. Наплевав, чем он там занят, Максим дернул его к себе, опрокинул на кровать и, сорвав одежду, сделал с ним все, на что он так настойчиво ему намекал. Больше Максим в офис не вернулся и, сославшись на встречи с заказчиками, одной рукой работал на ноутбуке, а другой перебирал мягкие всклокоченные кудри Артема, приютившегося у него на груди. Так они провели время до самого вечера, и это была лучшая удаленка из всех возможных. Максим не отводил глаз от Артема все то время, что он разговаривал по телефону у Гостиного двора, и пытался определить звонящего по мимике или языку тела. Получалось так себе. Вообще не получалось. Бред какой-то, зачем он этим занимается? Просто Максиму очень не хотелось, чтобы Артем созванивался с Маратом. Как бы Тёма это ни оправдывал: защитой близких, усмирением зверя, — по факту он просто-напросто давал слабину и жалел этого урода, даже любил его вопреки всему исковерканной нелогичной упорной детской любовью. Чем активней он общается с Цепакиным, тем сильнее Цепакин на него влияет. Нужно положить этому конец. Максим собирался поднять вопрос, когда Артем вернется, однако, вернувшись, Артем объявил: — Ромаша только что выехали из «Икеи». — В смысле только что?! — поперхнулся дымом Филипп. — Они там с двух часов дня. Артем на это только беспомощно развел руками: — Плохая новость в том, что они задерживаются. Хорошая новость, что они привезут нам поесть. — Ну слава богу, хоть какой-то от них толк, — в своем стиле проворчал Филипп. В этот момент Василь что-то тихо у него спросил, и Филипп, расплывшись в улыбке, повернулся к Артему: — Они купили финское печенье с шоколадом? — Да, — Артем кивнул и, как бы ни к кому особо не обращаясь, добавил: — Рома сказал, что они всем все купили. Пока длился перерыв, странный парень по имени Штырь наводил суету в толпе и расхваливал Василя с Максимом направо и налево. Некоторые из слушателей, никак не связанных с рок-тусовкой, пугались его гиперактивности и уходили, но в основном Штырь, как бы жутко ни выглядел, вызывал умиление и снисходительность. Люди улыбались ему, смеялись над его чистосердечными восторгами и весело слушали его монологи об андеграунде. — У нас, похоже, появился промоутер, — Максим с усмешкой показал Василю на Штыря. — Да он ебнутый просто, — с обреченным вздохом отмахнулся Василь. Рокерской диаспоры у Гостинки прибавлялось. Здесь были те, кто случайно оказался рядом и, как Штырь, «услышал флажолеты» Василя издалека, те, кому Штырь позвонил, и те, за кем он уже умудрился сбегать на соседние точки. Для такой публики Василь в представлениях не нуждался. Насколько мог судить Максим, Василь был, что называется, широко известен в узких кругах, а благодаря таланту и индивидуальности даже имел среди «своих» авторитет. Все-таки удивительно, что никто из тусовки так и не объединился с ним в группу. Да, характер у него был не сахар, с явным перекосом в категоричность, ранимость и самонадеянность, и особенно ярко это проявлялось как раз в творчестве, за которое Василь болел всей душой. Но Максим же нашел с ним общий язык, научился договариваться — вернее, научил его договариваться вместо того, чтобы убегать, хлопнув дверью, или не отвечать на сообщения. У других тоже могло получиться, если бы они приложили хоть немного сил. Тот же Трушный, отличный барабанщик и вроде как адекватный мужик, ровесник Максима, мог запросто получить солиста, способного вытащить на себе всю группу. Но нет. Они просто боялись с ним связываться. Господи боже, какая ересь. Максим глянул на Филиппа, который с мимолетной нежностью гладил кончиками пальцев ремень от гитары у Василя на груди. Хорошо, что есть люди не из пугливых. В отличие от Василя, которого знали все, Максима не знал никто, и Штырь решил обязательно это исправить. Он еще издали показывал на Максима своим знакомым и потом благоговейно водил их по очереди к барабанной установке, как в Мавзолей на экскурсию: — Это Макс, он просто охуенный драммер. — Чуваки, вот это Макс, про которого я вам говорил. Он лучший драммер из всех, кого вы слышали. — Познакомьтесь с Максом, он драммер, и он так щас застучит, что вы рухнете. Максим испытывал от происходящего смешанные чувства. С одной стороны, он был благодарен Штырю за такую мощную поддержку, доверие и ввод в тусовку. Василь бы вряд ли провернул всю эту социализацию, даже если бы захотел и постарался. С другой стороны, Максиму было неловко от внимания и спонтанно свалившихся на него ожиданий. Пацаны в татухах один за другим жали ему руку, представлялись разными безумными прозвищами и недоумевали, как так раньше с ним не пересекались, а он переживал, что разочарует их, когда продолжит играть. Хотя впрочем, особо переживать ему было некогда: он каждую минуту с кем-то знакомился. — Значит, ты тот самый Макс, который стучит лучше Трушного? — усмехались парни из тусовки. ­— Макс-охуенный-драммер. У рокеров явно были проблемы с именем Макс, и они старались хоть как-то его переделать. Сначала они говорили «Макс на бариках», «Макс новый чел» или «Макс, который драммер», но постепенно эти длинные фразы стали сокращаться, и чем больше подходило людей, тем чаще Максим слышал и от них, и от Штыря: «Это Макс Драммер». Ну, пусть будет так. Единственным, для кого в тусовке не придумали прозвище, был Василь, но лишь потому, что его имя превращалось в прозвище само по себе. Он был у них «Васян», «Васек», «Васяй», «Васяня», «Уася», а у особо креативных, кому обычное имя никак не давало покоя, Кот. Максиму пришлось пораскинуть мозгами, почему кот, а не волк, например, но в итоге он догадался, что прозвище Кот связано не с кошачьими повадками, а с типичной кличкой кота: Васька. Ладно, Макс Драммер, можно считать, легко отделался. — Вы че-нибудь сыграете еще, нет? — наконец не выдержал кто-то из рокеров в толпе. — А то мы сами начнем. До Василя сообщение добралось только после того, как он закончил фразу, адресованную Филиппу, и смог отвлечься. — Я знаю, что мы сейчас сыграем: твою любимую, — он загадочно усмехнулся Максиму и, поправив гитару, подошел к микрофону. Так, нужно еще научить его проговаривать планы словами через рот, а то догадываться о песне по первым тактам и подхватывать налету не то чтобы нормально. Василь провел медиатором по струнам: — Продрогшее тело, пропитые мысли… Большинство людей ничего не поняли, но те, кто поняли, заорали от восторга, как одичалые. Максим обреченно вздохнул: ну Уася… Песня «Протест» группы «Патология» вышла в далеком две тысячи третьем году и стала одним из немногих музыкальных открытий, которые Максим сделал для Василя. Эту песню играли в гараже четырнадцатилетние мамкины рокеры на кассете из «золотого фонда» Максима. Василь перелистал все его старые тетради и журналы, переслушал все пластинки и упорно просил показать кассеты, но Максим стеснялся прошлого. Никто, кроме Артема, не видел те архивные записи. Максим едва почувствовал рядом с Василем уверенность как музыкант, а теперь запустит ему кассеты со своими школьными барабанными потугами? Ну еще чего. В итоге Василь его уломал. Даже притащил откуда-то, прости господи, видик. Сказал, что из дома, но Максим не поверил. Кассеты заворожили Василя, и он смотрел их полночи, прилипнув к плазме, на которую Максим вывел шакальное изображение с видеомагнитофона. Запрятавшись в одеяло, словно в эскимосское иглу, с пультом в руках, Василь мотал кассеты туда-сюда и прокручивал по десять раз одно и то же, прислушиваясь к детским каверам, всматриваясь в них, изучая старые инструменты и обстановку выступлений нулевых. Он настолько туда погрузился, что Максим даже не пытался с ним заговаривать, а молча убавил на пульте звук и рухнул спать на диван. Утром Василь объявил, что нашел на кассетах новую песню, а такое с ним случается редко, ведь он переслушал практически весь русский рок, даже самопальный и глубоко андеграундный. — Песня пиздатая! — делился эмоциями Василь, загребая вареником сметану. У Максима были не особо разнообразные завтраки. — Ее надо доработать, переделать аранжировку, и получится крутейший кавер. Я уже все придумал, у тебя есть нотные листы. Нет? Ладно, похер, дай мне просто листок с ручкой, надо все записать, пока я не забыл. Максим слушал его, сонно подперев щеку ладонью. Он из таких песен, как «Протест», давно вырос. Но Василь идеей прямо загорелся, и Максиму не хотелось его расстраивать. Вот так они и сделали кавер на рок из две тысячи третьего, хотя, надо признаться, итог действительно получился мощным. Жаль, у них не было второй гитары и баса. Пока что Василь прописал их нотами, но, если собрать все вместе, получится и правда пиздато. Заряженные рокеры орали у Гостинки припев: — Я объявляю протест! — Я объявляю войну! — Всем тем, кто против меня! — Всех их я вижу в гробу! А Максим стучал для них ритм, и, как бы ни было это наивно, чувствовал тот самый горячий подростковый энтузиазм. Среди ребят из андеграундной тусовки было много музыкантов, и некоторые из них с интересом поглядывали на выставленную перед колонкой табличку о поиске ритм-гитариста и басиста. Вдохновившись очередной драйвовой песней, они вот-вот решались заявить о себе, но, вспомнив, что придется иметь дело с Василем, теряли настрой. Максима это страшно удручало. Ну чего вы в самом деле? Вас же не бросят к нему в клетку на съедение. Если на то пошло, в группе есть барабанщик, он адекватный и точно поможет вам найти контакт с Василем. Да и зачем уж они так утрируют? Все с ним нормально. Поработали ли бы они менеджерами по продажам, узнали бы, что такое трудные люди. Однако были все-таки смельчаки, которые не пугались далеко идущей славы Василя и подходили к нему в перерывах между песнями. Василь встречал их вежливо и довольно приветливо — Максима каждый раз вышибала эта его спонтанно включавшаяся петербуржская интеллигентность — а потом начинал общаться с ними о музыке. Вернее, собеседник думал, что с ним общаются. На самом деле, Василь скрупулезно изучал претендента на место в группе, анализировал его тембр, раскладывал его речь на партии черт характера и вбрасывал наводящие вопросы, чтобы проверить музыкальную совместимость. Вопросы это были в стиле «Какой у тебя топ любимых рифов?» или «Как ты относишься к Тому Морелло?». Если музыкант впадал в ступор или, не дай боже, отвечал, что Том Моррело выпендрежник, который больше кривляется, чем играет, Василь обрубал собеседование и больше не обращал на бедолагу внимания. Ему не было дела, что это выглядит странно или жестоко. Выяснив, что нужно, он не видел смысла в дальнейшем общении ни для себя, ни для второго музыканта. Ладно, Максим понимал, почему с ним боятся работать. Кто-то все же умудрялся проходить этот этап. Таким счастливчикам Василь предлагал поджемить вместе. Почти все музыканты оказались у Гостинки по пути на свою точку или возвращаясь с нее, поэтому проблем не возникло ни с дополнительными инструментами, ни с коммутацией. Тем, кто без гитары, ее одалживали. С басистами Василь играл дуэтом, гитаристов просил поимпровизировать поверх него в ля-миноре, чтобы оценить общий уровень подготовки. Весь процесс длился минут пять и заканчивался одинаково: — Извини, ты нам не подходишь. — У тебя нет слуха. — Ты криво ставишь аккорды. — Это не звучит. — Ты узко мыслишь. Может, у Максима тоже не было слуха и он криво мыслил: для него и басисты, и гитаристы играли отлично. До Василя они, конечно, не дотягивали, но ритм-гитара и бас с солистом вроде и не конкурируют. Когда Василь отшил пятого человека, Максим понял, что такими темпами они с места не сдвинутся, и, попросив у Артема маркер, приписал на табличке «Обращайтесь к барабанщику». Он задавал музыкантам всего два вопроса: на чем они играют и как с ними связаться. На сегодня достаточно. Они получат список желающих, Василь вычеркнет всех знакомых, которые его бесят, с остальными они встретятся отдельно в спокойной обстановке, заранее продумав интересующие вопросы. Это чуть более взрослый подход к делу. — Ба, какие люди! — неожиданно воскликнул Филипп, вскочив со своей половины стула. Артем тоже оживился, заметив кого-то отделившегося от общей толпы. — Аж с утра вас не видела, тунеядцев, — расцвела от радости Ксюша, подплывая к друзьям. На широком Невском проспекте вместо привычных Максиму декораций квартиры Ксюша выглядела еще более миниатюрной, невесомой и легкой: того и гляди ветер подхватит и унесет в неизвестном направлении. — Сидите тут, значит, прохлаждаетесь, а у меня вот только час назад репетиция кончилась. Привет, Макс! Максим махнул Ксюше барабанной палочкой. Они общались мало, но всегда тепло, будто хорошие давние приятели. Объяснить этот феномен у Максима не получалось, но, даже хотя он почти ничего не знал о Ксюше, чужой ее он точно не считал. — Там все в полном восторге от того, как ты играешь, — Ксюша кивнула на собравшуюся публику. — Только про тебя и разговоров. Настоящая звезда. — Ого, серьезно? Здорово, — Максим сделал вид, будто Ксюша первая осчастливила его этой новостью. — Васины выступления я уже видела, с ним все ясно, а ты прямо открытие, — продолжала восхищаться Ксюша. — Ничего с ним не ясно, — обиженно пробурчал Филипп. Ксюша показала ему кончик языка и, обернувшись, кому-то помахала. — Я вообще-то не одна тут… — Воу-воу! Ты что, привела своего мента?! — театрально ахнув, Филипп прижал руки к груди. ­— Ну нельзя же так сразу, мне нужно приготовиться к его великолепию. — Фил!..— Артем покатился со смеху, а Ксюша, отмахнувшись от сарказма друга, как от надоевшей мухи, с очаровательной улыбкой привлекла к себе подошедшего парня: — Ребята, познакомьтесь, это Богдан. Богдан, это Максим, Артем и придурок. Насколько Максим помнил по эмоциональным рассказам Ксюши, ее новому бойфренду Богдану было тридцать и он работал в органах. Однако внешность его тщательно скрывала и то, и другое. Поджарый, подвижный и ростом несильно выше самой Ксюши, Богдан выглядел как один из отпрысков четы Бэкхем, а мешковатые джинсы, желтая куртка-бомбер с коричневой эмблемой малоизвестной бейсбольной команды и веселый ежик жестких светлых волос и вовсе превращали его в короля школы из американских девяностых. Забавно. Ксюше, оказывается, нравятся слащавые красавчики, которые выглядят моложе своих лет. Женщины все-таки удивительные создания. Хотя, надо признаться, смотрелись Богдан и Ксюша гармонично и могли бы вместе пропагандировать здоровый образ жизни и аффирмации. Максим заметил, как Артем с Филиппом подозрительно переглянулись. Он их чувства разделял. Благоговейные восторги Ксюши о Богдане-агенте-007, который по-джентльменски за ней ухаживает, уже нарисовали у всех в голове несколько иной образ, чем пацанчик в бомбере. Ну, что есть то есть. — Макаренко. Богдан. Рад встрече, — вдруг отчеканил он, протянув Максиму руку. Пожатие у него оказалось стальным, как наручники. — П-привет, — Максим слегка поплыл. Ничего себе «пацанчик». Затем Богдан так же деловито поздоровался с Артемом и Филиппом и, обернувшись, указал на Василя, который общался с очередным панком: — Тоже ваш? Из караоке его помню. Крутой пацан. Злой правда. Кусачий. Подошел к нему поболтать за музыку, а он меня и слушать не стал. Все еще пытаясь собрать слащавую внешность и взрослое поведение в какой-нибудь осмысленный, подчиненный адекватным законам логики образ, Максим хотел заступиться за Василя раньше, чем Филипп накинется на Богдана и сметет его с лица земли — ну или отъедет с ним в ближайшее отделение полиции — но его опередили. — В смысле не стал слушать? — вмешалась Ксюша и, не дождавшись ответа, крикнула: — Вася! Тот аж вздрогнул от неожиданности. Чувак, который с ним болтал, свернул разговор и отбежал к своим. Ох, не хотел бы Максим сейчас оказаться на месте Василя. Настрой у Ксюши был боевой. — Полегче, подруга, — смеясь предостерег Артем. Пока остальные ходили вокруг да около, не зная, с какого краю подступиться к Василю, Ксюша с ним не церемонилась. Этот феномен тоже оставался для Максима загадкой. Ксюша не боялась Василя, не делала скидок на его «трудный характер» и, совершенно равнодушная к его тараканам, общалась с ним так запросто, что Василю оставалось только покориться. Максим все еще не мог забыть их страстный поцелуй в прихожей на Гривцова на виду у музыкантов из группы «Мертвый кречет». Кто знает, вдруг поцелуй наделил Ксюшу особенной властью? Может, им всем надо перецеловать Василя, чтобы побыстрее его приручить? — Привет, — Василь приблизился к Ксюше, настороженно хмурясь и бросая косые взгляды узнавания в сторону Богдана. Уровень напряженности и подозрительности в каждом его жесте достиг пика. Это означало, что Василь переходит в режим знакомства. Максим переглянулся с Филиппом. Ситуацию надо было мониторить и, если что, спасать. — Хочу тебя кое-кому представить, — как ни в чем не бывало просияла Ксюша. — Это мой парень Богдан. Богдан, это мой очень талантливый и высокомерный друг Василь. — Да ладно, не ерничай, — Богдан добродушно усмехнулся, чтобы разрядить обстановку, и протянул руку Василю. Жать ее Василь не спешил. Сперва он оглядел незнакомца с дотошным вниманием и, лишь убедившись, что он не представляет прямой угрозы, ответил на приветствие: — В моем имени на конце мягкий знак. Имей это в виду. — Понял, — кивнул Богдан. — Стратокастер у тебя что надо. «Ибанез»? Ништяк. Где брал? Такой внезапный хваткий интерес сразу выбил Василя из колеи. Ориентироваться в быстро меняющейся обстановке ему всегда было непросто, и любой, хоть немного с ним знакомый, понимал, что вменяемого общения в таком темпе от него ждать не стоит. Богдан этого пока не понимал. Зависнув на пару секунд, Василь опустил глаза на гитару и задумчиво погладил гриф: ­— С рук брал. — Струны, слышно, новые стоят. Звучание кайф. Ты на «десятке» играешь? — Ну да, на стандартных, — Василь растерянно пошарил взглядом у Богдана за спиной и, наткнувшись на Максима, со жгучим отчаянием взмолился о помощи. Как и сам Максим, он не мог сопоставить внешность участника Backstreet Boys и вылетающие из его рта слова «стратокастер» и «десятка». — Богдан, а ты тоже музыкант? Ты так хорошо в этом всем разбираешься, — вдруг подал голос Артем. — Извини, что я с тобой со стула разговариваю. Ногу подвернул. — Без проблем, — повернулся к нему Богдан. Василь с облегчением выдохнул. — Я немного лабаю в свободное время. Сам по себе или с пацанами. — А на чем играешь? — так же мягко поинтересовался Артем. — На басу, — сообщил Богдан. — Я не профессионал, нигде не учился. Так, по видео. На басухе и обезьяна сыграет, так что… Василь усмехнулся, оценив шутку. — Круто! — подбодрил Богдана Артем. — У нас очень творческая компания. Одни танцовщики и музыканты. — Не-не, я не музыкант, я так, любитель, — смущенно отмахнулся Богдан. — Ксюша рассказала, что у нее есть друзья рокеры, которые сегодня выступают. Мне стало интересно. Вы, пацаны, в натуре разъебываете. — Спасибо, — улыбнулся Максим. Чувствовалось, что Богдан волнуется: вряд ли он всегда так резко рубит слова, вставляет после каждой фразы нервные смешки и поминутно сует руки в пустые карманы бомбера. Ксюша слегка обнимала его за талию для моральной поддержки, но было видно, что к повышенному вниманию он не привык, а понравиться Ксюшиным друзьям ему хочется. «Ох, чувак… — вздохнул Максим. — Ты уже третий, кто через это проходит». Артем тем временем продолжал общаться с Богданом о музыке: — Пока мы тут собрались и у нас есть классная колонка с оборудованием, ты бы мог что-нибудь сыграть. Это все равно неофициальный концерт. Просто по приколу. — Ой, как круто, давай! — поддержала идею Ксюша. — А вообще Макс с Василем ищут… — Он не музыкант, — оборвал Артема Василь. — И ему не надо играть на подключенной басухе. — Вась, можно тебя на секундочку? — Филипп ласково отвел его за локоть в сторону, но Василь успел бросить на Богдана еще один устрашающий взгляд. — Че с ним? — недоуменно обратился Богдан к Ксюше, Максиму и Артему. — Нормально, что он такой бешеный? — Да, — дружно ответили все трое. Пока Филипп напоминал Василю о манерах и уговаривал его не судить Богдана по внешности, которая противоречила всей культуре андеграунда и вызывала у Василя отторжение, сам Богдан сбегал в один из ближайших баров и, видимо сразив там всех обаянием, приволок еще пару стульев. Максим в это время позаимствовал для него бас-гитару у кого-то из толпы. Концерт, если можно назвать его таким громким словом, длился уже несколько часов, и обосновавшиеся у Гостинки музыканты начали кучковаться в собственные кружки. У них не было колонок и микрофонов, как у Максима с Василем, поэтому они просто усаживались на плитку, подложив куртки, рюкзаки или чехлы от гитар, и негромко играли сами для себя. Пока Максим искал басуху, насчитал четыре таких островка. Ничего себе. Они с Васей умудрились вдохновить людей на собственную вечеринку. Чего-чего, а такого успеха Максим от первого уличного выступления уж точно не ожидал. Он не боялся, что новые компании переманят у них с Василем слушателей. Во-первых, они с Василем были просто-напросто громче. Во-вторых, если они начинали играть, то народ в кружках к ним подключался, оставив свои дела. Никто здесь не думал про конкуренцию. Они были одной тусовкой. — Строго не суди, — усмехнулся в сторону Максима Богдан, поудобней усаживаясь с бас-гитарой. — Я чисто пальцы размять. Ксюша, которая, несмотря на старания своего парня, пристроилась под бок к Артему вместо того, чтобы занять добытый из бара стул, задорно подмигнула Максиму, шепнув: «Он просто скромничает». Максим не стал сознаваться, что сам разбирается только в барабанах, а вообще он такой же самоучка, как Богдан. Ребят явно впечатлило его выступление, они прониклись уважением к его мастерству, и прибедняться как-то больше не хотелось. Богдан долго приноравливался к чужому инструменту, подкручивал несуразно огромные колки, ерзал, устраивал басуху на коленях и перебирал толстые струны, пробуя густоту звучания, полного самодостаточной глубины. К делу он подходил основательно и сосредоточенно, далеко не как любитель, который мало что смыслит в музыке и не заморачивается над техникой исполнения. Так-так… Максим заинтересованно подался вперед из-за барабанной установки. А Богдан-то не такой простой, каким старается казаться. — Надеюсь, ваш Василь меня не сожрет, — засмеялся Богдан, гуляя медиатором по гамме. — Пусть попробует, — пригрозила Ксюша. От коротких импровизаций Богдана и отрывков песен, которые он перебирал по памяти, у нее прямо-таки дух захватывало. Она не сводила со своего избранника влюбленных глаз, а тот иногда вворачивал ни к селу ни к городу трехэтажные аккорды, чтобы перед ней покрасоваться. Это было так нелепо и трогательно, что Максим с Артемом чуть не треснули, обмениваясь умиленными улыбками. Ксюша как истинный ценитель принадлежала к той малочисленной, но гордой группе фанаток, которые почему-то из всех музыкантов выбирают басиста. — Не переживай, пожалуйста, насчет Василя, он в целом нормальный, — постарался приободрить Богдана Артем. — Просто каждый новый человек для него — дикий стресс. Ему нужно немного понаблюдать за тобой и привыкнуть. Не пытайся с ним специально подружиться, ладно? Лучше просто его игнорь. Он постепенно успокоится, расслабится и перестанет на тебя бросаться. В своей среде Василь совсем не так себя ведет, как с чужими. — Ты точно говоришь про парня, а не сторожевую собаку? — подтрунил Богдан. — Да не, я не парюсь, я каких только чудиков не видел. Если у него так всегда, значит дело не во мне лично. Тогда все ок. — Дело не в тебе, — подтвердил Артем. — Просто дай ему время. Максим ушам своим не верил. То есть это Артем внезапно заступился за Василя? И Артем пояснил, как вести себя с ним? Из всех, кто мог бы это сделать, Артем?.. Немного освоившись с бас-гитарой, Богдан заиграл смутно знакомый сдержанный мотив. Максима зацепило, и, вслушавшись, он вскоре распознал в мелодии Kings Of Leon – The End. Ого, «пацанчик» в бомбере продолжает удивлять. — Постучать тебе? — ненавязчиво предложил Максим. — А ты ее знаешь?! — Богдан от всей души оторопел, что кто-то другой слушает его любимую музыку. — Ништяк! Прежде чем вступить, Максим временно отключил установку от колонки, чтобы избежать перепада громкостей. — Вот теперь Василь тебя точно сожрет, — хихикнула Ксюша. — Спер его барабанщика. — Одолжил, — весело поправил ее Богдан, и они обменялись сияющими взглядами. Боже правый, безнадежно вздохнул Максим, неужели они с Артемом выглядят так же? Богдан знал песню только приблизительно, поэтому где-то повторял отрывки, а где-то импровизировал. Максим в свою очередь вообще понятия не имел, как там стучат барабаны, и ориентировался по ситуации. В итоге, поймав друг друга и подстроившись, они вошли в коннект и стали играть что-то свое по мотивам. Ну, Богдан, конечно, неплохо так «поскромничал». Он шел ровно в бочку, а если отклонялся от нее, то не как попало, а согласно ритмическому рисунку и логике. Никакой он был не дилетант. Он прекрасно понимал, что делает. Через пару минут, привлеченный звуками музыки, к ним после воспитательной беседы вернулся Василь. Погрузившись в партию на бас-гитаре, Богдан его не заметил, а вот Василь мгновенно навострил уши. Если даже Максим отметил выучку Ксюшиного парня, то для Василя все стало ясно по паре аккордов. Незаметно подкравшись ближе, Василь сперва встал у Богдана за плечом, а затем осторожно опустился на корточки. Так он мог видеть и слышать бас-гитару вблизи. Предельная, почти болезненная собранность в выражении его лица напоминала корку застывшей лавы. Он был ошарашен тем, насколько обманчивой оказалась внешность Богдана. Никто бы не догадался, что сладкий красавчик, работающий в органах, отличный басист. И никто бы не догадался, что Василю, придирчиво вперившемуся в гитару, нравится его исполнение. — Нам уже пора паниковать или нет?.. — растерянно спросил у Ксюши с Максимом Артем, наблюдая, как Василь провожает немигающим взглядом все передвижения пальцев Богдана по грифу. Беспокоиться не стоило: если бы Василю не нравилось, он бы не проявлял такого нездорового внимания. Чем безумней он себя вел, тем сильней его волновало чужое творчество. Дождавшись нужного момента, Василь завороженно подключился к песне: — Running with the street lights… Laughing at the grave… Он терпеть не мог английский и пел на нем в самых исключительных случаях. Как сейчас, например. Вторжение застало Богдана врасплох, и, сдернув руку со струны, он резко повернул к Василю голову. — Хочешь к нам в группу? — не дав ему опомниться, предложил Василь. — Только не ври нам больше. Несмотря на то что Василь слегка позабыл обсудить нового участника группы с Максимом, тот хотел, чтобы Богдан согласился стать их басистом. Ксюша тоже была за: ей нравилась перспектива встречаться с музыкантом, который при этом еще и агент ФСБ. Или не ФСБ. Или не агент, но все равно страшно таинственный. — У вас есть своя музыка? В каком она стиле? — уточнил Богдан. Восторгов и падений в обморок Максим за ним не заметил. Богдану было приятно, что Василь сменил гнев на милость, но особого события он из этого не делал и эмоций не показывал. Типичный натурал. — Мы будем играть панк-рок, — ответил Василь, но и панк-рок Богдана не воодушевил. — Блин, чел, не знаю даже, — вздохнул он, откладывая бас-гитару. — Я не против панк-рока, но играл всегда хеви-метал. Максим чуть не выругался вслух. Хеви-метал, твою мать! Джастин Бибер в желтом бомбере играл хеви-метал. — Какой именно хеви-метал?.. — Василь начал что-то подозревать. — Ну всякий, — Богдан задумчиво повел плечами. — В основном на «Арию» кавера и… — Ясно, ты нам не подходишь, — обрубил Василь. — Ва-ась… — приструнила его Ксюша. — Полегче. — Что не так с «Арией»? — недоуменно обратился к Максиму Артем. — Это же самая известная рок-группа в России, нет? — Ты, главное, Васю не спрашивай, что не так с «Арией», — усмехнулся Максим. — Если только у тебя нет лишней пары часов на лекцию о говнарской музыке. — Я не знаю, что такое говнарская музыка, — свел брови Артем. — Об этом Васю точно не спрашивай. Богдан тоже понятия не имел, что активировал один из триггеров Василя. — «Ария» лучшая группа, — с чистосердечной решимостью заявил он. — Самая четкая. С крутейшими текстами. Ты их слушал вообще? — Вся их музыка фальшивая, — едва держа себя в руках, процедил Василь. — Вылизанная, напыщенная, с бестолковыми пафосными текстами, к которым невозможно относиться всерьез. — Тексты «КиШа» ты тоже считаешь пафосными и бестолковыми? — Причем здесь «КиШ»? — Они тоже не про русскую социалку поют. — «КиШ» — это хоррор-панк, а панк трушный. «Ария» позеры. — Ксюх, может, прогуляемся пока? — вздохнул Филипп, сползая вниз по стулу. — «Ария» половину песен спиздили у Iron Maiden, ­— негодовал Василь. — Весь русский рок вырос из западного, — защищался Богдан. — «Ария» и не отрицала перепевки. Так можно все кавера и переводы назвать плагиатом. Ты еще вспомни, как БГ перекладывал ирландские песни на русский язык, и его загноби. — Я за пивом, — Максим встал из-за барабанов. — Фил? — Слава богу, пойдем, — Филипп ракетой подорвался со стула. Вернувшись из ближайшего продуктового минут пятнадцать спустя, они обнаружили такую картину: Василь насупился на свободном стуле, подвернув под себя ноги, а Богдан с каким-то парнем подключали к колонке электрогитару и басуху. — Так, мы явно что-то пропустили, — Максим настороженно присел за барабаны, пока их тоже не отжали, и передал Артему бутылку слабоалкогольного светлого пива. — Василь сказал, что песни «Арии» не трогают за душу, а Богдан решил доказать ему обратное, — объяснил Артем. — Теперь вы и Богдана будете заставлять с ним дружить? — Ну да, — Максим передернул плечами, шикнув крышкой своего стаута. — У вас обоих выбора нет. — Может, просто пора признать, что проблема в Василе, а не во всех вокруг? — Так этого никто и не отрицает, — Максим сделал глоток из ледяной бутылки и отставил ее на тротуарную плитку. — Только выбора у вас все равно нет. Закончив настраивать инструменты, Богдан с незнакомым парнем подошли к микрофону и сыграли что-то короткое на пробу. — Им барабаны разве не нужны? — удивился Артем. — А я им постучу, — Максим покосился на Василя, который непрерывно буравил своих врагов изничтожающим взглядом, и хитро подмигнул Артему. Была у него одна задумка. — Ребят, я петь особо не умею, вы мне помогите, ладно? — попросил Богдан в микрофон. Публика откликнулась ободряющим гомоном. Ну да, конечно. Сейчас наверняка заголосит не хуже Кипелова. Не умеет он. — Я, честно говоря, немного в растерянности, удалось ваше знакомство с Богданом или нет, — задумчиво произнесла Ксюша. — Как-то не по плану все идет. — А был план? — хмыкнул Артем. — Да, и по плану здесь должен быть Рома! — Ксюша расстроенно всплеснула руками. — Мы без него не справляемся. — Да ладно, кис, забей, — Филипп притащил стул и устроился поближе к друзьям. — Я тебе «Сникерс» купил, будешь? — Какой «Сникерс», Фил? Час ночи, — Ксюша демонстративно цокнула языком. — Не, ну не хочешь… — Куда! — она цапнула «Сникерс» у него из рук, откусила и запила пивом Артема. — Наша девчонка, — с гордостью похвастался Максиму Филипп. Ладно, насчет пения Богдан не слукавил: голос у него и правда был не поставлен. После вступления он осторожно начал на одной ноте: «Штиль, ветер молчит…», но без поддержки сборного хора он бы и это не вытянул. Максим легонько пошелестел на тарелках, давая понять, что присоединится к гитаре и басу, когда будет нужно, и Богдан, крутанувшись к нему между строчками, улыбнулся с неподдельной благодарностью. Он хотел выпендриться перед Василем, но не учел, что Василь куда более опытный музыкант. Сам Василь тем временем стрельнул в Максима безмолвным осуждением и, вдруг вскочив со стула, перекинул через плечо ремень от гитары. — Ты куда? — изобразил удивление Максим. — Ну нельзя их так оставлять, они же позорятся, — ворчливо пояснил Василь. — Еще и с тобой вместе. — А ты разве не хотел, чтобы он опозорился? — Нахера мне это? — фыркнул Василь. — Мне еще в группе с ним играть. — Так ты же ему отказал, или он тебе, — продолжал подначивать Максим. — У вас неразрешимые противоречия. — Пошел он нахуй со своими противоречиями, — подытожив дискуссию железным аргументом, Василь стремительно полетел к Богдану. Максим успел крикнуть вдогонку: «Аккуратней пой!», прежде чем Василь перехватил микрофон: — Штиль! Сходим с ума! Толпа завопила. Максим стукнул в бочку. Богдан дернул струну на басухе. Незнакомый чувак заиграл сольную партию поверх ритма Василя. Балетные протянули «Вау…» Вот так и будет выглядеть их группа. Ну, без странного чувака, кто он такой вообще? Сколько бы Василь ни ругал «Арию», а «Штиль» он знал наизусть. Голос его взрывал стекло ночного воздуха, вбирая в себя центробежной силой всех, кто оказывался рядом. Люди стекались послушать впечатляющее исполнение знакомой песни и окружали Василя десятками голосов, но он прорывался через них, собирал их в кулак и вел за собой, как капитан ведет корабль через волны. Богдан скромно отшагнул от микрофона и в ответ на вопросительный взгляд Василя только с уважением кивнул. Он принимал поражение, хотя в этой битве никто не проиграл. Василь действительно разбирался в музыке лучше Богдана, но и Богдан был прав в том, что «Ария» задевает сердца. Максим сам присоединялся к толпе: «Что нас ждет, море хранит молчанье...» и от этого единения чувствовал небывалый душевный подъем. — Это какая-то известная песня, да? — с очаровательной простотой спросил Филипп. А после все полетело вихрем. Кто-то предложил: «Пойдемте смотреть мосты!», и вот уже народ рассредоточился по Невскому проспекту, Василь с Богданом, расслабленно болтая, отключили аппаратуру, Максим договорился со Штырем, чтобы он забрал барабаны, они утащили тома и тарелки в грузовой каршеринг, Ксюша коварно выудила из рюкзака Василя припрятанную фляжку, а Филипп вызвал такси, чтобы отвезти Артема на развод мостов. Максим собирался поехать с ними, но Тёма запретил ему, лукаво подмигнув: — Это твоя вечеринка, иди. И Максим остался с Василем, Богданом, Ксюшей и несколькими прибившимися к ним рокерами. Они шли по Невскому, дружно скандируя Летова. Василь заводил: — Лишь одно в моем кармане! Остальные отвечали: — Беспонтовый пирожок! — Каждый из нас! — орал Василь. — Беспонтовый пирожок! Странно, что их, таких веселых и шумных, не приняла полиция. Но Богдан надрывался громче всех, поэтому, наверное, волноваться не стоило. На Дворцовой набережной к ним вновь присоединились Филипп с Артемом. Развод мостов начинался через пару минут, и музыкальная тусовка рассыпалась, чтобы втиснуться в говорливую толпу ожидавших шоу туристов. Филипп с Василем отправились дальше к Троицкому мосту на какое-то «свое» место, а Богдан с Ксюшей остались в компании Максима и Артема. Несмотря на давку, им удалось пристроиться так, что краешек Дворцового моста был виден еще до начала подъема, и все четверо, обрадовавшись, признали это большим успехом. Впрочем, мосты для влюбленных были лишь фоном. Едва створки дрогнули, а туристы, восторженно ахнув, навели на них камеры телефонов, Богдан притянул Ксюшу к себе, и они слились в поцелуе, достойном классики Голливуда. — Фу, уединитесь, сладкая парочка, — наморщил нос Артем. — Ну сожри ее еще. Максиму стало смешно от его бурчаний, и он мимолетно чмокнул кудрявую макушку. А после бережно обнял Артема сзади и прижался к его худенькой спине, чтобы он от шока не сиганул в Неву. — Макс, ты чего?.. — брыкнулся Артем. — Тут же куча людей. — В толпе прятаться лучше всего, — философски заявил Максим. — Звучит сомнительно. — А ты не сомневайся, — Максим опустил подбородок Артему на плечо. — Просто верь мне. Ему хотелось целовать Тёму с тем же романтическим вдохновением, с каким Богдан сейчас целует Ксюшу. Мягкая летняя ночь, лиловые облака, Дворцовый мост, что стремится ввысь, словно сама Нева тянет к небу руки, — в этот момент было естественно выражать свои самые теплые чувства. Но увы, лишь для Ксюши с Богданом. Максиму с Артемом такая роскошь была недоступна. Благодаря концерту у Гостиного двора Максим сегодня осмелел так, как, наверное, никогда раньше, но Тёмка продолжал испуганно оглядываться по сторонам даже под защитой любимого. — Спасибо, что был на моем первом выступлении, — прошептал Максим. — Для меня это важно. — Ты меня везде за собой таскаешь, у меня выбора не было, — вредничая передразнил Артем, чтобы скрыть пробежавший по всему его телу трепет. Максим улыбнулся, прикрыв глаза от нежности: трудно провести человека, когда он обнимает тебя со всей силы и чувствует каждый твой вдох. — Я люблю тебя, Тёмка, — Максим притронулся губами к его обнаженной шее. — Что бы там ни было в твоем прошлом. Что бы ты ни боялся мне рассказать. Я тебя все равно люблю. — Макс… — И буду рядом, обещаю, ­— Дворцовый мост достиг верхней точки, а Максим напоследок еще раз стиснул Артема, пока толпа вокруг не пришла в движение и не заставила их разомкнуть объятие. Они дошли с Богданом и Ксюшей до Троицкого моста и свернули на Марсово поле, где их уже ждали Филипп с Василем и наконец добравшиеся из «Икеи» Рома и Паша. В свое оправдание Ромаша накрыли целую поляну с закусками, вином и азиатскими боулами на мягчайшем, только что купленном «икеевском» пледе. — У нас тут типа рок-тусовка, — безнадежно напомнил Василь, доставая бокалы, вилки и салфетки из плетеной корзины. Чтобы познакомиться с Богданом и ненавязчиво вписать его в остальную компанию, Роме понадобилось около минуты и один-единственный вопрос: — У тебя, кажется, племянница поступила в МГАХ? Оказалось, что благодаря своей увлеченной сестре, которая отправила дочь-десятилетку в московское балетное училище, Богдан регулярно ходит на спектакли и худо-бедно разбирается в балете. — Прям как Макс, — Артем легонько пихнул его плечом, пытаясь нанизать кусок сыра на деревянную палочку для лапши. В атмосфере, которую создавал Рома, а не Василь, Богдан разговорился, и общая болтовня под вино и поке не затухала уже ни на минуту. То Богдан рассказывал, что вырос на Дальнем Востоке и первое время в Питере не верил ценам на красную рыбу, то Ромаша делились болью сегодняшнего дня, проведенного в «Икее», то Ксюша вбрасывала свежие сплетни из Театра, то Максим вспоминал прошедшее выступление, а Артем гордо показывал видео с айфона. Только Филипп с Василем не принимали активного участия в беседе. Измотанный после концерта, Василь, опустив голову Филиппу на плечо, в рассеянной полудреме слушал остальных, будто подкаст. Филипп порой вставлял ремарку-другую, но в основном был занят Васей: целовал его по волосам, поправлял шарф, в который замотал его от холода, о чем-то говорил с ним в полтона, после чего Василь прикрывал глаза, расплываясь в утомленной, но счастливой улыбке. На преображения, которые творила с ними любовь, можно было смотреть вечно. — Ладно, ребят, извините, но я должен это спросить, — в конце концов не выдержал Богдан. — Ксюша мне уже объяснила… основное. Я правильно понимаю, что вы тут все геи? Плед из «Икеи», просекко, нежные воркования — любой бы не выдержал. — Более того, мы три пары, — добавил Филипп. — А Рома с Пашей скоро женятся. — Ясно, — Богдан долил себе из первой бутылки, которая попалась под руку. — Какие-то проблемы? — с прежней непринужденностью уточнил Филипп. Ощутив, что увлекся, Василь хотел отстраниться от него и стыдливо рассеяться в сумерках, но Филипп не дал ему этого сделать и демонстративно обнял за талию. — Проблемы? — не понял Богдан. — Вы ебашите рок. У меня с вами проблем не будет, — он залпом осушил бокал и переключился на Рому. — Свадьба — это круто. Вы давно вместе? — Двенадцать лет, — ответил за Рому Паша. — Две?!… — Богдан поперхнулся. — Пиздец. Его шок был таким натуральным, что все покатились со смеху. Затем Богдан подробно расспросил, как и где пройдет свадьба, ведь в России ее сыграть нельзя. Судя по объяснениям, никаких изменений в первоначальный план с парижской церемонией Рома и Паша не внесли. — Вы с Ромой обсуждали свадьбу? — наклонился к Артему Максим. — Я думал, они все перенесут, раз ты не можешь присутствовать. — Да… кстати, об этом, — Артем повернул к нему голову. — У тебя есть шенгенская виза? — Чего? При чем тут моя виза? — оторопел Максим. То ли пора забрать у Тёмки бокал, то ли за его вопросом скрывается далеко не очевидная логическая цепочка. — У меня есть виза и даже родственники в Лааперанте. — Серьезно?! — Артем вытаращил глаза. — У тебя что, финские корни? — Понятия не имею, — пожал плечами Максим. — Это седьмая вода на киселе, родня со стороны отца, они наполовину русские. Зачем тебе моя виза? Артем раздвинул губы в хитрющей озорной улыбке: — Затем, что мы с тобой едем в Париж. Пока Ромаша описывали Богдану план свадьбы, Максим выяснил, что Артем собрался махнуть в Париж в обход гастролей. Травма голеностопа его не останавливала. Если он уже сейчас мог приступать на ногу, то через неделю рассчитывал добраться до Эйфелевой башни безо всяких затруднений. Даже если вдруг — «Вдруг!» ­— ахал Максим — он еще не оправится, то возьмет костыли или вообще арендует кресло-каталку. — Я по этому поводу не комплексую и свадьбу друзей не пропущу, — пригвоздил Артем. Зная, что Максим распсихуется, Артем решил лететь на свадьбу вместе. — Идея, конечно, замечательная, но когда ты собирался меня в нее посвятить? — обалдевал Максим. — Я очень хочу с тобой в Париж, и на свадьбу Ромы и Паши я бы с радостью сходил, но я работаю. И просто так меня на следующей неделе не отпустят. На мне завязаны три проекта. — Значит, я поеду один, — с грустным вздохом заключил Артем. — Никуда ты один не поедешь. — Тогда придумай что-нибудь. Пожалуйста, — так же расстроенно попросил Артем. — Я не могу пропустить свадьбу Ромаши, я обещал, что приеду. Если ты боишься меня отпускать, тебе придется решить что-то с работой или… — Тёма! Тёма, блин! — в этот момент, прервав Артема на полуслове, к нему через Василя перегнулся Филипп. ­— Потом поругаетесь. Смотри сюда быстрей. Он так рьяно задергал его за рукав ветровки Максима, которую Артем набросил еще по пути от Дворцового моста, что Максим со своей ветровкой решил попрощаться. — Да Фил… — раздраженный, что недоговорил насчет Парижа, Артем проследил за направлением выразительных кивков друга и вдруг ахнул: — В смысле?!.. — Тихо ты, — шикнул Филипп. — Что происходит? — в кои-то веки подал голос Василь и то потому, что интрига мешала ему спокойно лежать у Филиппа на плече и перебирать струны акустики. Но вопрос его остался без ответа. Артем с Филиппом загадочно переглядывались, перешептывались и по-прежнему куда-то указывали. Тёма аж с лица схлынул. Так. Максим попробовал разобраться в тайне самостоятельно, пошарив глазами в той части пледа, которая привлекла внимание парней. Василь нахмурился и сделал то же самое. Корзинка, пустые контейнеры, столовые приборы, груши, салфетки и — бесхозно брошенный телефон с включенным экраном. Это был Ромин телефон, а сам Рома, беспечно от него отвлекшись, открывал с Пашиной помощью новую бутылку просекко. На экране отчетливо виднелось окно WhatsApp, исчерченное сообщениями на латинице и озаглавленное ни много ни мало Léon. — Это то, о чем я думаю? — Максим поглядел на Филиппа. — Это ваш постановщик, Леон как его… — Ты знал об этом? — потребовал Филипп у Артема. Тот мотнул головой. — Пиздец. Он продолжает с ним общаться и никому об этом не сказал. — Думаешь, Паша тоже не в курсе? — Артем покосился на друзей, разливающих просекко по бокалам. — Ты, блин, видишь, что там куча умиляющихся и смеющихся смайликов? — зашипел Филипп. ­— Наверное, Паша не в курсе. — Погоди-погоди, ты же не хочешь сказать… Василь переводил потерянный взгляд с одного на другого, не замечая, как сменил гитарную мелодию с умиротворенной на тревожную. — Ты же не хочешь сказать, что Рома… — Я ничего не хочу сказать, — перебил Артема Филипп. — И не говорю. — Ифре натурал. У него жена и двое детей. — Господи, ну ты серьезно? Ты вчера родился, что ли? — Филипп закатил глаза. — Даже если никто никогда не видел его с парнями, это еще ничего не значит. — Рома не такой человек, — вклинился в разговор Василь. — Он бы не стал изменять. И переписываться с кем-то за спиной своего жениха. — Но тем не менее, он это делает, Вась, — Филипп опустошенно указал на телефон. — Значит, там что-то другое, — отрезал Василь. — Так поступать подло. Рома не подлый. — Он прав, — поддержал Василя Артем. Немыслимо было представить, что Рома ведет двойную игру и, флиртуя с кем-то по переписке, уже через минуту, кинув телефон, счастливо рассказывает, как долго ждал свадьбы с Пашей. Для такого нужно быть конченой мразью. — Может, вы просто с ним поговорите для начала? — предложил максимально логичный вариант Василь. — Откуда у Ромы номер балетмейстера? Леон Ифре большая шишка, даже я про него слышал. — Ну естественно, слышал. От меня, — Филипп с улыбкой взъерошил ему волосы. — Рома был помощником Ифре во время постановки. Они общались напрямую. Дообщались, блин. Тут Рома наконец хватился телефона, и все сделали вид, что страшно заняты гитарой, едой, пейзажем и своими ногтями. Когда Рома вернулся к Ксюше и Богдану, первым подал голос Максим: — Вот любишь ты, Фил, сгущать краски. Я тоже считаю, что Рома честный парень и ничего такого с Ифре не обсуждает. — Ну я надеюсь, — сдался Филипп. — Все равно с ним поговорю. — Только повежливей, ладно? Без наездов, — на всякий случай попросил Максим. — А то знаю я тебя. — В смысле? Филипп всегда вежливо общается, — с обидой заступился за него Василь. Небо на востоке растекалось пастельными красками, а к четырем утра стало совсем светло. С неохотой отстранившись от Филиппа, Василь уселся по-турецки и заиграл фоновый перебор. Сам Филипп исподтишка наблюдал вместе с Артемом за Ромой, но Рома вел себя как обычно: суетился с едой, проверял, всем ли комфортно, болтал с друзьями и ласкался к Паше, которому, в отличие от Василя, было плевать, рассвело там или нет, и он беззастенчиво целовал своего Подсолнышка то в кончик носа, то в щеку, а иногда, утомившись от хлопот, сгребал его в охапку и велел отдохнуть. Рома смущался публичных проявлений любви, но ничуть им не противился. Максим же все это время обдумывал поездку на свадьбу. Ну и как ему сбежать в Париж? Может, уволиться? Он ведь давно мечтал оставить продажи и наконец заняться тем, к чему лежит душа. Вот только музыка дохода не приносит. По крайней мере, пока. А если пойти к Василю в магазин? Нет, без специального образования не возьмут даже с десятилетним опытом продаж. Тогда остается только уволиться, сгонять в Париж, а дальше к шурину Сереге в снабженцы… — Ты же вообще гитару не выпускаешь, — с удивлением обратился к Василю Богдан. Разногласия по поводу «трушных» и «не трушных» групп между ними улеглись, хотя вопрос участия Богдана в группе оставался открытым. — Не заколебался еще? — Заколебался? — Василь искренне не понял, что Богдан имеет в виду. — Ты весь день можешь вот так играть? — Ну да, — растерянно ответил Василь. — И не записываешь то, что сочиняешь? — Ты о чем? — Мы пока здесь сидим, ты десять разных мотивов накидал, — восхитился Богдан. — Жалко их терять. — Это просто джем, я его не запоминаю, — с точки зрения Василя Богдан интересовался очень странными вещами. А вот у Максима что-то вдруг щелкнуло в голове. Василь писал музыку постоянно, но этот процесс был у него настолько обособленным и сакральным, с такими невероятно завышенными ожиданиями, что по итогу все нотные листы летели в мусор. Сочиняя целенаправленно, Василь стремился к идеалу и каждый раз расстраивался, что не может его достичь. Однако перебирая струны не задумываясь, ведомый только сиюминутным настроением, он создавал волшебную оригинальную чистую музыку, свободную от рамок перфекционизма, в которые он сам себя загнал. Черт возьми, Богдан. Ты гений. — А можешь вот эту у «Ляписа»? — Богдан неуверенно протянул пару нот, и Василь тут же продолжил их на гитаре. — Охренеть! Ты просто музыкальная энциклопедия. — Это известная песня, я ее часто играю, — Василь открестился от похвалы и, уплывая вслед за мелодией, в полтона вступил: — Когда зимой холодною, в крещенские морозы… — Щебечет песню соловей, — подхватил Богдан и потормошил Ксюшу, чтобы присоединялась. — И распускаются мимозы… Василь знал песню целиком, а Ксюша с Богданом через строчку, поэтому их трио хлябало, пока Богдан не открыл текст на телефоне. К трем голосам добавились еще два, Ромы и Паши, и вот они уже пели смеясь: — Когда милиционер усатый вдруг улыбнется хулигану! И поведет его под руки, но не в тюрьму, а к ресторану! Неугомонность Ромаши и Богдана с Ксюшей разбудила Василя, и, поначалу отрешенный, бой на гитаре стал звонче. Все пятеро старались наперебой: — Знай, это любовь! С ней рядом Амур! Крыльями машет! ­— Вы че притихли? Давайте с нами! — позвала Ксюша Максима и Артема. Максим хотел перевести стрелки на Филиппа, который тоже отмалчивался, но Филипп к этому времени уже вовсю пританцовывал, сидя на пледе, и мурлыкал под нос: — …сердце не прячь, Амур не промажет… — Эх, была бы у нас вторая гитара, — огорченно сказал Богдан во время проигрыша. — Макс, может, постучишь? — На чем?! — удивился Максим. В отличие от квартиры, у него тут не было даже кастрюль или стола. — На этот случай давно пора научиться битбоксить, — ввернул Василь, и поверх дружного смеха послышалась драматичная мольба Артема: — Можно не надо?.. Второй куплет они пели все вместе, а на припеве Ксюша вскочила с пледа и потащила Рому танцевать. — Эй, а я? — притворно возмутился Богдан. — А ты со мной потанцуешь, — стрельнул в него глазами Паша. К такому юмору бедный Богдан не был готов. Он отполз от Паши, но тот продолжал посылать ему страстные взгляды и воздушные поцелуи, так что Богдан, перепугавшись, скорей присоединился к Роме и Ксюше. — Паш, ты изверг! — захохотал Артем. Паша только махнул рукой и авторитетно заключил: — Хиленький он какой-то. Ну, может, привыкнет. — Я, если что, тут, — напомнил сверху Богдан. — Еще посмотрим, кто тут хиленький. — Даже представить боюсь, что он имеет в виду, — не удержался от комментария Филипп. — Надеюсь, он нас всех не перетрахает, чтобы доказать свою толерантность. — Со мной у него точно ничего не выйдет, он не в моем вкусе, — добавил Василь. — Нет, ну вы посмотрите на него, шутит и шутит! — хлопнул в ладоши Филипп. Под бойкую мелодию Васиной гитары Ксюша плясала вместе с Ромой, втягивая в танец и Богдана, который бы обязательно впечатлил свою девушку раскрепощенностью, если бы не путался так отчаянно в руках и ногах. — Ох, батюшки, ну зато от души, — вздохнул Артем. — Да ладно тебе, старается ж парень, — вступился за танцора диско Максим, который сам был не сильно грациозней. Скучая в одиночестве, Паша тоже встал с пледа, и задача у Богдана усложнилась: надо было и с Ксюшей потанцевать, и от Паши увернуться. Наблюдая за ними, Василь нарочно ускорил темп и повторил проигрыш, прежде чем над Марсовым полем взлетели восемь громких голосов: — Любовь зимой приходит в платье белом! Весной любовь приходит в платье голубом! Любовь приходит летом в платьице зеленом! А осенью любовь приходит в золотом! Максим только к шести утра вспомнил, что ему в девять надо быть на работе. Нет, серьезно, пора оттуда увольняться. Они горланили песни, и неважно, что петь из них умел один Василь, который старался себя беречь. Они собрались вместе, им было весело, у них появился новенький. Их семья росла. Оглядывая всех поочередно: Артема, Филиппа, Василя, Ксюшу, Богдана, Рому и Пашу, Максим впервые так явственно ощущал, что они в самом деле семья, сплоченная привязанностью и бескорыстием, пусть даже иногда в этой семье, как и в любой другой, вспыхивают ссоры. Максим любил свою семью и был счастлив, что семья принимает его таким, какой он есть. После Марсова поля Богдан с Ксюшей вызвали такси к нему в Шушары, Ромаша отправились на Комендантский, Василь утащил Филиппа к себе, пока бабушка в музыкальной школе, и Максим с Артемом тоже поехали домой — на Гривцова. По дороге Максим еще раз полистал на Тёмкином айфоне фото с концерта у Гостиного двора. Артем и раньше снимал его за барабанами, но это были постановочные записи в стенах квартиры, где Максим нарочно напрягался и старался изо всех сил. Кадры у Гостиного двора были живыми: Максим не знал, в какой момент Артем его сфотографирует. Он впервые видел себя таким… — Свободным? — с тихой улыбкой подсказал Артем. Максим рассматривал снимки даже в кровати, когда они с Тёмой наконец до нее добрались. Он не мог себя узнать. Увлеченный, вдохновленный, заряженный, он выглядел как настоящий рокер, безо всякой оглядки на висевшую за спиной рутину. Он и был рокером. В тот момент он был собой. Перекинув пару снимков на свой телефон, Максим зашел в Инстаграм, который обновлял последний раз несколько месяцев назад очередной невзрачной фоткой «Соляриса», и создал новый профиль под именем Max_Drummer. У тебя впереди большое будущее, Макс. Не смей останавливаться. В офис Максим приехал к трем часам дня с намерением сегодня же написать заявление на увольнение. Он понятия не имел, чем займется, отработав положенные две недели. Музыкой. Он займется музыкой. Что бы это ни значило. ­­— Макс, загляни ко мне на минутку, — высунулся из своего кабинета директор, едва Максим переступил офисный порог. Так, ладно, может быть, уйти красиво не получится. Сейчас ему выдадут пизды за опоздания и бесконечные «встречи с заказчиками», но вот потом!.. — Это Максим Громов, один из ведущих специалистов нашей компании и, безусловно, самый опытный из них, — восторженно объявил кому-то его вход в кабинет директор. — Максим вел проект господина Татоса и всегда показывает высочайшее качество работ. Он будет рад учесть все ваши пожелания. Я со своей стороны готов за него поручиться и лично курировать всю его деятельность. «Чего, блять?» — настроившись на увольнение, Максим пришел в офис всклокоченный, небритый, заплывший от трехчасового сна, во флисовом сером костюме, в кроссах, с походным рюкзаком и поллитровым стаканом самого крепкого на свете кофе. В кресле у директорского стола сидел чопорный хмырь плюс-минус тридцати весь в реквизите «Острых козырьков» с золотым кольцом, из центра которого в Максима лупили пять карат бриллианта. — Здрасьте, — крякнул хмырю ведущий специалист. — День добрый, — мужик изящно скинул ногу с ноги и, поднявшись, протянул Максиму шелковистую на вид руку. — Меня зовут Олег Либерман, я личный помощник бизнесмена Марата Евгеньевича Цепакина. Ему вас порекомендовал Татос Хатламаджиян, которому вы ставили автоматику в загородном доме. Татос и Марат Евгеньевич соседи, и Марат Евгеньевич хотел бы такую же «умную» систему на своей даче. Я вам кое-что принес, — Олег указал на стол, заваленный листами, рулонами и другой бумагой всевозможных форматов. — Здесь адрес, схема проезда, планировка территории, чертежи, коммуникации, в общем, сами посмотрите, что вам из этого нужно. Когда мы можем приступить к работе? Олег Либерман раздвинул губы в белоснежной улыбке, озарив кабинет директора светом своих виниров. На столе за его спиной валялись подробнейшие документы по логову Марата Цепакина. Руку, которой Максим сжимал стакан с кофе, от напряжения свело. Что бы эта сволочь ни задумала, увольняться рановато.