Grand Pas

Песня к главе: Мария Чайковская - Парус

Поблагодарив водителя, который все равно, похоже, что-то заподозрил, судя по тому, каким колючим взглядом он одарил своего пассажира напоследок, Артем на трясущихся ногах подошел к двери парадной. Максим не знал о том, что он приедет. Они должны были провести первомайский выходной вместе, у них были планы и даже забронированный на вечер столик в ресторане, но в последний момент: «Ты едешь со мной на павловскую дачу. Там будут мои партнеры и друзья твоего отца. Ты должен им показаться. Даже не думай, что просто съебешься, как с ужина в “Летучем Голландце”». Голос Марата трещал в ушах, лился шипучей желчью, и даже сейчас, оставив Павловск позади, Артем чувствовал, как задыхается от одних только воспоминаний об этом крошащемся, будто кирпич, голосе. Он до последнего надеялся выкрутиться, улизнуть, вырубить на весь день телефон, и пусть Марат хоть обыщется. Вот только черный Lexus LX, еще одна машина опекуна, стоял у парадной дома в переулке Гривцова с открытой дверью уже в семь утра, приглашая и одновременно напоминая: хрен ты куда денешься. Сам Марат за Артемом не приехал. Караулить его он послал личного водителя, и это тоже был продуманный ход. Если с Маратом Артем мог закатить истерику, вырваться силой, надавить на жалость или провернуть другую хитрость из тех, что он выучил в отношениях с опекуном, то против водителя Артем оставался бессилен. Тому было поручено привезти мальчишку в Павловск. Если бы он вернулся пустым, ему бы не поздоровилось. Артем прекрасно об этом знал и не мог допустить, чтобы пострадал ни в чем не повинный человек. Ну а Марат с радостью использовал любовь к ближнему в своих интересах. Артем позвонил Максиму по пути, объяснил, что появились срочные дела, что он совсем забыл о семейной встрече за городом, что там будут родители, которых он не видел несколько месяцев. На самом деле он не видел их обоих больше полугода. И если мать хотя бы звонила по видеосвязи каждое воскресенье, то отец после отъезда в Штаты напрочь забыл о существовании отпрыска. Артем исправно получал от него суммы на личный счет и какие-то невнятные письма, состряпанные явно творческим тамошним секретарем, подписанные отцом на коленке и затем отсканированные с этой подписью. На одном из писем отец, видимо, замотавшись, черкнул «Согласовано». Вот настолько ему было не плевать. — Давай встретимся завтра. Завтра ведь тоже праздничный день, ты не работаешь, да и Театр отдыхает. Сможешь изменить бронь столика? — пристыженно тараторил Артем в трубку. — Хотя знаешь, не нужно ничего. Я сам все сделаю. Найду другой ресторан. Все забронирую. Это же мой косяк. У тебя есть планы на завтра? Может, в кино? Или за город? Я весь день буду с тобой, только, пожалуйста, не сердись на меня! Пожалуйста! — Я не сержусь, но завтра я тоже должен провести время с семьей, — вот и все, что сказал Максим. Пока Артем готовился позвонить в домофон, из парадной вышла женщина с немецкой овчаркой, и он проскользнул внутрь. Широченный железный лифт, выкрашенный в тошнотный цвет, который Макс смеясь называл «зелубой», еле-еле тащился к нему на последний, двадцать четвертый этаж. Руки нервически тряслись, и Артем ежился в своей олимпийке Fred Perry. Все, хватит. Сегодня он должен рассказать Максиму о Марате. Он продумывал это объяснение десятки раз после их первого поцелуя в арке. С чего вообще начать? Как подвести к такому? «Ты мне очень нравишься, у нас с тобой все замечательно, но до нашего знакомства мне иногда отсасывал мой дядя. А иногда я ему»? Максим был золотом. Артем и представить себе не мог, что кто-то станет так нежно о нем заботиться, желать ему доброго утра и доброй ночи, приходить на все спектакли, покупать цветы, переживать, не болит ли травмированное бедро, и отпрашиваться с работы, чтобы подвезти на машине, если все-таки болит. В течение прошедших полутора месяцев, даже хотя Артем ломался как девственница, пропадал без объяснений причин и временами просил не показываться у Театра, Максим оставался терпеливым. Он ни разу не оскорбил его, не повысил на него голос, не показал, что рассержен или недоволен. Глаза его, синие, как небо ясным днем, лучились добротой. Он любил Артема этим взглядом каждую минуту. Как, как, как, черт возьми, сознаться ему о Марате?! С чего вообще Артем решил, будто Максим должен стать его защитником? С чего вообще Максим ему это должен? Боязнь потерять из-за грязного признания того, кем Артем дорожил, оказалась куда сильнее первоначальных намерений. Как и любой человек на его месте, Максим не примет подобных откровений. Он просто-напросто обвинит Артема в позорной связи с опекуном, во лжи, развратности и распущенности — и бросит. Вот так все и кончится. «Почему ты не пошлешь его куда подальше?!» «Почему ты не заявишь на него ментам?!» «Ты мне врал полтора месяца!» «Ты параллельно встречаешься с двумя мужиками?!» «То есть сначала ты сосешь мне, а потом ему?!» Максим бы в жизни не сказал ничего подобного. Но в панических атаках Артема именно это он и говорил, прежде чем избить его до полусмерти и пропасть навсегда. Палец нажал на звонок. Артем глубоко вдохнул и медленно-медленно выдохнул. Как Филипп это делает? Ни черта не помогает. За дверью было тихо. Артем позвонил еще пару раз. Автомобиль на парковке, значит, Максим дома. Если не вышел в магазин. Или не отправился в тот ресторан с другим парнем, получше и понадежнее. Который не кидает его и не изменяет со своим опекуном. Артем зажмурился — до того ему стало больно — и ткнулся лбом в ледяную железную дверь. После знакомства с Максимом он ни разу не прикасался к Марату и не позволял ему прикасаться к себе. Он избегал всех мерзких «бонусов» их отношений под любыми мыслимыми и немыслимыми предлогами. До сегодняшней дачи. Последнее безнадежное нажатие на кнопку звонка, и вдруг замок громыхнул, открываясь. Тяжелую дверь пихнуло прямо на Артема, так что он едва успел отскочить в сторону, и Максим предстал на пороге растерянный и очень-очень красивый. Артем смотрел на него в этих его домашних трениках, футболке с логотипом группы Kiss, с большими наушниками на шее — так вот почему он не слышал звонок — лохматого, небритого, помятого от целого дня взаперти — и в груди нелепо и тепло растекался мед. Его рабочий стиль, все эти его костюмы, блейзеры, оксфорды, пальто и портфели, не шли ни в какое сравнение с домашними трикотажем и хлопком. Он был сейчас такой уютный, такой хороший. — Макс… — слабо выдохнул Артем, с порога падая к нему в объятия. Максим что-то говорил ему, крепко прижав к груди, что-то сбивчивое и взволнованное, но Артем не слышал. Он уткнулся в треснутый от времени язык на ткани, скомкал пальцами футболку у Максима за спиной, и всеми силами постарался не разреветься. Максим ногой прихлопнул входную дверь, аккуратно отвел Артема в комнату, усадил на кровать и бросился собирать разваленные вещи. По комнате витал слабый аромат хмеля. За включенными электронными барабанами пристроилась табуретка, на которой лежали палочки. Максим торопливо подобрал пару жестяных банок возле ножки табуретки, настежь распахнул окно и метнулся на кухню, чтобы выбросить мусор. Он не ждал гостей. — Тём… — вернувшись, он присел перед ним на корточки и ласково растер бескровные щеки. — Что случилось? Откуда ты такой? Прости за срач. Я думал, ты будешь с родителями на даче. — Я оттуда уехал, надоело, — пробурчал Артем. — Хотел увидеть тебя. Максим коротко улыбнулся и, перебравшись к Артему на постель, снова его обнял. — Ты не сердишься? — Артем чувствовал, как губы Максима хаотично касаются его кудрей. — Нет, конечно, — прозвучало искренне. — Это родители. Я все понимаю. Я изменил бронь на завтрашний вечер. Вернусь пораньше с семейных шашлыков. Ничего страшного. От такого Артему стало совсем совестно, и он убито произнес: — Я тебя бросил в последний момент. — Я тут выучил новую штуку, — Максим кивнул на электронные барабаны. — Хочешь покажу? Тебе понравится. — Не хочу, — шмыгнул носом Артем. — Хотя нет. Давай попозже. Я просто соскучился. — Тёмка… — в голосе Максима промелькнула такая нежность, что Артем задохнулся. — Ну ты чего? Мы с тобой вчера виделись. И завтра бы увиделись. Все в порядке. Ну да, меня огорчил твой отказ, но я же не педик, чтобы устраивать из этого трагедию. Эй… Он мягко отстранился, взял лицо Артема в ладони и, приблизившись, накрыл его губы своими. От таких его поцелуев Артему всегда становилось тепло. — Все нормально, Тём, — еще раз заверил Максим. — Честное слово. Я даже не думал, что ты так загрузишься. Ладони его при этом безостановочно гладили Артема по щекам, по волосам, по плечам, пытаясь успокоить. Артем любил его прикосновения: бережные, но одновременно сильные, ощутимые и властные. Максим, похоже, не догадывался, что у него такая тяжелая рука, иначе бы, конечно, поумерил пыл и испортил Артему все удовольствие. — Я гружусь по такой херне, привыкай, — съязвил Артем. От того, что Максим не сердится и так трогательно его утешает, эмоции понемногу выравнивались. — У тебя есть еще? — Что? — не понял Максим. — Пиво. Максим усмехнулся и чмокнул Артема в лоб. — Есть, но оно из «Дикси». Тебе вряд ли зайдет. — Вообще плевать, — Артем поймал его левую руку и прижался к ней щекой. — Давай закажем жирнющих бургеров. — Это такой балетный бунт? — засмеялся Максим. — Доставки уже вряд ли работают, но что-нибудь сейчас замутим. И прежде, чем он отправится «мутить» на кухню, Артем успел шепнуть: — Ты самый лучший. Он хорошо помнил тот день, когда Максим впервые пригласил его к себе домой. Это было вскоре после покупки барабанов. К тому моменту они уже не раз уединялись на Гривцова, и почему-то казалось, что так оно и продолжится. Коммуналка находилась в самом центре города, и, пусть в Девяткино пустовала целая отдельная квартира, Максим куда охотнее путешествовал через полгорода сам, чем допускал такое путешествие для Артема, особенно перед самым закрытием метро. Поэтому за шутливым предлогом «Хочешь, постучу что-нибудь романтичное сегодня вечером?» Артем с трепещущим сердцем уловил предложение остаться у Максима до утра. Филиппу он тогда зачем-то соврал, что переночует у Марата, а сам отправился в район, который отец со снобистским отвращением характеризовал как «дешевая иллюзия пристойного существования». Квартира на двадцать четвертом этаже новостройки-муравейника оказалась непритязательной, маленькой, всего в одну комнату, но при этом довольно уютной. Стены были теплых тонов: бежевого, молочного и персикового. Пол устилал аккуратный ламинат каштанового оттенка. Мебель Максим выбрал темную и лаконичную, чтобы не обкрадывать и без того небольшое пространство. На одной из стен висел плазменный телевизор, на другой, вместо картины, фотография в рамке с многолюдного опен-эйра. — Это Вудсток, — с улыбкой пояснил Максим так, словно для Артема это что-то значило. В комнату вписался столик, шкаф для одежды и разных мелочей, полноценная двуспальная кровать с дорогим однотонным покрывалом и даже крохотный диван для чтения. Было видно, что Максим воспринимал квартиру не как перевалочный пункт перед покупкой другого, более просторного жилья. Он пытался создать здесь домашнее настроение. И хотя он тщательно все прибрал перед визитом Артема, квартира ощущалась жилой: на столике валялись потрепанный каталог музыкальных инструментов иностранного производителя и «Generation P» Пелевина, сквозь тюлевую штору просвечивал спрятанный на пластиковом подоконнике утюг, на тумбочке под телевизором пристроилась игровая приставка и глубокая плошка для мелочи. По комнате были расставлены открытки и сувениры, и, что особенно тронуло Артема, фотографии с родными. — Это мама, — Максим взял с полочки одну из рамок. — Это моя младшая сестра Света, ее муж Сергей и сын Денис. Ну а это я тут рядом пристроился. Мы ходили на ледовое шоу, и мама попросила прохожего сфоткать нас у Арены. — У тебя есть племянник? — удивился Артем. — Ага. Ему восемь. И все же квартире недоставало самого главного: индивидуальности хозяина. В тот первый раз среди ладного домашнего уюта о ней заявляла лишь новенькая барабанная установка, которая утвердилась на специальном ковре прямо посреди комнаты, гордо и нагло перечеркнув все принципы прежней гармоничной планировки. Этот решительный символ перемен очень понравился Артему, и оттого ему было особенно приятно наконец вернуть Максиму многострадальный пакет из «Л’Этуаля» со всеми рокерскими пластинками, кассетами, плакатами и шарфами. — Хочу, чтобы в следующий раз все это было на видных местах, — подмигнул Артем, вручая пакет законному владельцу. Тот первый вечер прошел сумбурно и неловко: то открывашка пропала, то глючил интернет, то доставщик заблудился между одинаковыми жилыми высотками и названивал, пока Максим не вышел ему навстречу. Потом смотрели что-то на «Ютьюбе», пили крафтовое пиво со смешным названием «Солнце не обижается на светлячка» и уплетали любимую китайскую лапшу. Максим наконец играл отбивки на барабанах, Артем многословно восхищался его талантом, а после свет вдруг приглушился, из встроенных по углам динамиков полилась тихая музыка, и вот уже Артем сидел наездником у Максима на коленях за барабанной установкой, а палочки валялись на полу. — Ты такой свирепый, когда играешь, — шептал Артем, припадая поцелуями к крепкой шее Максима и одну за другой расстегивая пуговицы на его рубашке. Для первого свидания у себя в квартире Максим надел красивую клетчатую рубашку. — Ты становишься такой хищный, такой страстный… Он чувствовал, как Максим дрожит от предвкушения, как его разгоряченные игрой пальцы нетерпеливо скользят по спине, сминая ткань футболки и едва сдерживаясь, чтобы не разорвать ее к чертовой матери. Они оба были пьяны, Артем, правда, куда больше Максима. Потому он и нес разную пошлую чушь: — Возьми меня прямо сейчас… я так тебя хочу… хочу тебя внутри… хочу… Крепко обхватив его за талию обеими руками, Максим рывком вскочил с табуретки. Артем рефлекторно сомкнул ноги у него за спиной и, жадно целуя напряженные губы, уже в следующий миг ощутил лопатками пружинистую мягкость и прохладу постели. Они не размыкали объятий, беспорядочно целовали и ласкали друг друга, оба в бреду, перекатывались по простыни, стряхивали друг с друга одежду, и Артем стонал в тихом блаженстве от того, как сильно Максим вжимает его в матрас, как он порыкивает от возбуждения, какой он крепкий, и твердый, и пусть он делает с ним, что хочет, лишь бы он не останавливался… Но в какой-то момент, конечно, прозвучало: — Тёма, подожди. И Максим остановился. — Что?.. — Артем плохо воспринимал реальность. — Не будем так, — голос Максима был хриплым, низким, восхитительный сексуальный баритон. — Это твой первый раз. Все должно быть по-другому. — Я хочу так, — убежденно выдохнул Артем, пытаясь притянуть его обратно к себе. — Тём, нет, — Максим убрал его руки, осторожно и ласково, заглаживая красные отметины своей же страсти. — Мы оба пьяные. Наш первый раз не будет по пьяни. — Ты меня не хочешь? — Артем уполз к изголовью кровати и обиженно подтянул колени к груди. Максим тут же подался к нему навстречу: — У меня крышу сносит от того, как сильно я тебя хочу. — Ты мне нравишься таким, — Артем кокетливо провел кончиком указательного пальца вниз по его обнаженному торсу, но Максим лишь качнул головой: — Я себе таким не нравлюсь. Артем переночевал в Девяткино, как и предполагал изначально, но большего меж ними не случилось. Максим оказался прав: Артема развезло из-за пива и духоты и, немного оклемавшись от злости на внезапный отказ, он вырубился прямо поперек кровати. Наутро ему было так стыдно, что он нарочно притворялся спящим лишних полчаса. И ладно бы похмелье стерло ему память, но нет. Он в мельчайших подробностях помнил каждую свою ужасную фразу. «Хочу тебя внутри» особенно не давала ему покоя. Но Максим не стал высмеивать Артема или подтрунивать над его полнейшим неумением пить. Он заключил его в теплые объятия под одеялом, коснулся поцелуем виска, а дальше Артем перенял инициативу и впервые показал Максиму те умения, которых предпочел бы не иметь. Только потом, уже вновь лежа с ним рядом, Артем испуганно подумал, что девственники, коим он является в представлении Максима, не настолько проворны в оральном сексе. К счастью, Максим ничего ему не сказал. Ему слишком понравилось. Слушая, как что-то весело шкворчит на кухне, Артем обвел комнату довольным взглядом. На ровных стенах нежно-персикового цвета прямо рядом с «Вудстоком» появились старые, помятые, заломленные посредине и кое-как выправленные под книжками и подошвой утюга плакаты Nirvana, Led Zeppelin, Rolling Stones и других рок-групп, которые нравились Максиму. Было хорошо заметно, какие плакаты Максим повесил первыми: они держались аккуратно, на иголочках, выровненные друг под друга тютелька в тютельку, чтобы не сбивать общий тон комнаты. Но хватило хозяина квартиры ненадолго, и большинство плакатов — а всего их было двадцать — болталась как бог на душу положит, на какой попало высоте, без особой заботы о соблюдении дистанции и прочей скучной дизайнерской мути. На более узкой стене прямо над диванчиком по-свойски растянулся шарф «Король и Шут», столик был завален блокнотами с текстами песен, и самое главное: возле игровой приставки под телевизором теперь нашли место стойка с пластинками и настоящий виниловый проигрыватель. За месяц, прошедший с первого визита Артема, барабанная установка окружила себя мощным антуражем, и теперь комната представляла собой образец восхитительной эклектики, где рок-музыкант не переставая сражался с менеджером по продажам. Соскучившись один, Артем отправился проведать своего кулинара. В отличие от комнаты, кухню «рокерская зараза» не тронула. Это была самая обычная современная кухня с высоким холодильником, гарнитуром, стеклянной плитой, фильтром-кувшином у раковины и замаскированной под шкафчик стиральной машиной. Люстра не горела, и свет исходил лишь от крохотной лампочки в вытяжке над плитой. Полупрозрачный желтый конус накрывал сковородку так, словно она была главной героиней пластического моноспектакля, и легкий отблеск приглашающе касался стоявшего у плиты Максима: зрителя, которому разрешено участвовать в перфомансе. Артем приблизился к Максиму и крепко обнял его со спины. Максим пах мятной прохладой шампуня, порошком для белья и немного хмелем и на ощупь был просто каменным. У Артема всегда захватывало от этого дух. А если он еще и в качалку начнет ходить… — Что готовишь? — спросил Артем, целуя его в шею. — Пахнет отвратно. — Спасибо, — засмеялся Максим. На коже у него выступили мурашки и приподнялись крохотные волоски. Артем улыбнулся. — Жарю магазинные котлеты. Это все, что я нашел. Сейчас сделаем тебе бургеры. — Фу, — Артем вытянул из руки Максима лопатку и выключил плиту. — Я не настолько радикально бунтую. — Ну извините-простите, — Максим отвернулся от плиты и обнял Артема за талию. — Чем богаты, Ваше высочество. Фуа-гра будет в следующий раз. — Мне не нравится фуа-гра, — потянувшись, Артем чмокнул Максима в кончик носа. — Мне нравится китайская лапша, которую мы с тобой постоянно едим. Максим огладил его лицо ласковым взглядом и вдруг спросил напрямик: — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Что рассказать? — Артем даже дернулся, будто хотел ускользнуть из сжимавших его рук. Пульс зачастил, и стало страшно, что Максим обо всем догадался. — У меня такое чувство, будто на даче что-то произошло, — Максим держал его крепко, не давая возможности сбежать. — Что-то с родителями? Вы поссорились? Просто ты сам не свой. — Тебе кажется… — Артем опустил глаза и отрешенно качнул головой. — Все нормально. — Точно? — нажал Максим. Он был в каких-то сантиметрах: лишь подайся вперед и шепни на ухо самую зловещую тайну. — Тём? — Мне просто надоело на даче, — неубедительно отозвался Артем. — И я хотел… — он виновато глянул на Максима. — Хотел провести эту ночь с тобой. Прикрыв глаза, Артем с нежностью потерся щекой о его колючую щетину. Марат всегда гладко брился, иногда дважды в день. У него был особый пунктик на растительность. Кожа на его щеках была туго натянутой, жесткой и очень сухой, как он ни старался увлажнять ее дорогущими лосьонами. Он пах этими лосьонами, нелепо перемешанными с нишевым парфюмом, сколько Артем себя помнил. Какое же это приятное чувство: крошечные царапинки от щетины… — Макс? — едва слышно выдохнул Артем ему в шею, прижимаясь изо всех сил. — Можно мне остаться до завтра? Ладони Максима плавно скользили у него по спине, словно ждали на старте команды к действию. — Оставайся, сколько захочешь, — без колебаний ответил Максим. — Я всегда хотел, чтобы в этой квартире был кто-то еще помимо меня, — его голос наполнился теплотой. — Ну или бывал. Для начала. — Вот как мы это назовем? — Артем слегка отстранился и ехидно заглянул Максиму в лицо. — Я у тебя бываю? — А есть вариант никак не называть? — Максим усмехнулся. — Ладно, не смотри на меня так. Ты мой самый важный гость. Что, опять неправильно? Артем шутливо насупился. — Боже… — Максим со вздохом покачал головой. — И зачем я только связался с девятнадцатилетним? Эй, ну все, — он крепко стиснул брыкнувшегося Артема. — Окей, мы пара, которая проводит время в этой квартире. Такая занудная формулировка тебя устроит? — А мы пара? — робко обронил Артем. — Конечно. — И у тебя… у тебя нет никого другого? — В смысле другого? — удивился Максим. — А у тебя есть, что ли? Ноги у Артема подкосились, и улыбка Максима дернулась перед глазами в сторону, точно качели. — Я имею в виду… — он шумно втянул носом воздух. — Многие считают друг друга парой, но при этом у них свободные отношения. — Так, к чему ты клонишь, Тём? — потребовал Максим. Прежнюю иронию как ветром сдуло. — Я понимаю, что ты юн, что ты, конечно, нравишься толпе парней, что у тебя на балете поклонники и все такое прочее. Но я-то старик, и принципы у меня старые. И в этих принципах никаких свободных отношений в помине нет, — он начал заводиться. Артем почувствовал, что замок на талии слегка ослаб. Максиму отступать было некуда: он стоял, привалившись к плите. Но Артем мог теперь отшагнуть без проблем. — Если ты хочешь, чтобы наши с тобой отношения были свободными, то извини, это не моя история. Я рад, что ты решил обсудить это напрямик. Да, я в курсе, что это распространенная тема среди однополых пар, просто я не ее сторонник. Мне нужны обычные отношения. Я бы не хотел… — он осекся и быстро облизнул губы. — Я даже не думал, что ты… Здесь Артем понял, что пора заканчивать, как бы ни трепыхалось от ликования коварное сердце, и обхватил лицо Максима руками. — Дурак ты, — он подался к нему и пылко прижался к губам. Максим ответил прохладно, неохотно и настороженно, но Артем об этом не тревожился. Отстранившись, он начал осыпать его лицо отрешенными счастливыми поцелуями. — Я это так спросил. По глупости. Мне никто не нужен, кроме тебя. — Точно? — Максим прикрыл глаза, сам собой расплываясь в улыбке. Он любил, когда Артем так безыскусно, по-детски показывал нежность. — Точно, — шепотом подтвердил Артем. — Вот и хорошо, — расслабившиеся было руки вновь налились силой. — Значит, наши мысли сходятся. Артем кивнул, доверчиво обнимая Максима за шею. Он обязательно признается о Марате. В следующий раз. Теплый полусвет от крохотной лампочки в вытяжке растекался по безмолвной кухне, будто топленое масло. Из окна подувало ночной прохладой. Там накрапывал дождь, и в воздухе висели сотни разноцветных светлячков: огни других жилых высоток. Прильнув к Максиму, Артем отвечал на его неторопливые поцелуи и даже не хотел вспоминать, что лишь пару часов назад был где-то далеко, не здесь, не с этим человеком. Максим сдавливал его до боли в ребрах, и, едва способный вдохнуть, Артем медленно сходил с ума от того, как ему сейчас хорошо. Не размыкая поцелуя, Максим осторожно приподнял Артема над полом и, повернувшись, посадил на разделочный столик. Руки его принялись скользить по узким бедрам, по животу, по бокам, в нетерпении сминая беззащитную тонкую ткань футболки. Артем по привычке скрестил щиколотки у Максима за спиной и, склонившись к нему, углубил поцелуй. Послышался шумный вдох, Максим рывком поддернул Артема ближе по столешнице и прошелся ладонью между его разведенных ног. Артем издал короткий стон. Лицо его загорелось от предвкушения. Желание заклубилось внизу живота, оно ныло и тяжелело, и в джинсах стало мучительно тесно. Артем неуклюже потянул за края домашней футболки с логотипом группы Kiss, и Максим тут же сдернул ее с себя прямо за ворот. Через секунду в сторону полетела и футболка Артема, а сам он с блаженным выдохом прогнулся в пояснице, путаясь пальцами в жестких волосах Максима, который, крепко сжимая его в руках, уже припадал беспорядочными поцелуями к его ключицам, плечам и груди. Дождь разошелся, заколыхал листвой, заколотил по подоконнику, и в окно со свистом влетела пьяная свежесть. Максим подхватил Артема под коленями и, вновь приникнув к его губам, понес в комнату. — Может, ты меня еще на плечо закинешь? — съязвил тот, отстранившись. — Может, и закину, — глаза у Максима сверкнули, и, шутя перехватив свой трофей, он забросил его животом себе на плечо. Трофей немедленно возмутился: — Эй! И легонько шлепнул Максима по ягодицам. Ему ответили тем же. Добравшись до кровати, Максим мягко сбросил на нее Артема и забрался следом. — Я сам, — его рука уверенно опустилась поверх юношеской руки, теребившей пуговицу джинсов. — Макс… — Артем в изнеможении откинулся на подушки и тут же со стоном выгнулся навстречу решительному, с нажимом, поглаживанию. Пуговица наконец ослабла, и плотные джинсы заскользили вниз по ногам. Артем быстро извернулся, чтобы стащить их, и выбросил куда-то в сторону. Максим тем временем потянулся к лежавшему на тумбочке телефону, смахнул пару переключателей в приложении «Умного дома», и комната погрузилась в интимный полумрак. — Хочешь, включу подсветку? — Максим накрыл Артема собой, плавно вдавливая в матрас. Он знал, что его мальчишку заводит такая заботливая властность. — Какую еще… — выдохнул Артем. — Я установил здесь подсветку, — пояснил Максим, одновременно выскальзывая из домашних треников. — Для такого случая. Тебе понравится. Хочешь? — Иди нахер со своей подсветкой. Максим засмеялся и вновь утянул Артема в поцелуй. Рука его бесстыдно блуждала внизу между их телами, гладила и ласково сжимала через боксеры, пока не осмелела и не потянула за их резинку вниз. При этом Максим, отстранившись, прошептал: — Тём, если что, я тебя не тороплю. — Сейчас я тебя начну торопить, — огрызнулся Артем. Максим улыбнулся и чмокнул его в уголок губ. — Можешь остановить меня в любой момент. Все нормально. — Я больше не хочу останавливаться, — Артем уверенно положил пальцы на руку Максима и повел вниз, стягивая с себя боксеры. — Хочу тебя всего. Сейчас. Чтобы ты был моим. — Я давно твой, — Максим усмехнулся и с такой силой прижал обнаженного Артема к кровати, что тот охнул: от блаженства и нахлынувшего страха. Когда Артема привезли на дачу, там уже яблоку было негде упасть, и «Лексус» ни за что не вместился бы на гостевую парковку сразу за воротами. К счастью, на такой случай для хозяина предусмотрели отдельный подземный паркинг на десять автомобилей. Одно из мест занимал вездесущий «Кадиллак», от вида которого Артема начало тошнить: с этой машиной было связано слишком много постыдных, грязных или попросту неловких и печальных воспоминаний. Марат обладал удивительно животрепещущей привязанностью к «Эскалейду». На протяжении долгих лет он внимательно следил за обновлениями линейки, улучшениями моделей, дополнительными функциями и аксессуарами и не отставал от производителей, исправно модернизируя свой автомобиль или меняя его на новый. Нынешний внедорожник был не тот, где влюбленный тринадцатилетний Артем прочел отповедь Филиппа, не тот, где Марат впервые погладил воспитанника по коленке, и не тот, на котором он забрал его с выпускного в Академии прямиком в отель, чтобы «поздравить». Артем до сих пор вспоминал, как нервически тряслись заледеневшие руки, развязывая бабочку под горлом. Марат при этом лежал на постели, голый, довольный и захмелевший, и облизывал воспитанника довольным взглядом. Тогда Артем еще не был способен произнести отказ вслух, оттолкнуть, завопить, и, пока голова Марата плавно двигалась внизу, лишь молча отворачивался и комкал в руке простынь, до крови закусывая губу. — Тебе же нравится, недотрога, — как и в любой другой раз, сказал Марат в ночь его выпускного. — У тебя штыком на меня стоит. В свои семнадцать лет пунцовый от стыда и ужаса Артем не мог, как сейчас, гневно бросить в ответ, что никакой заслуги Марата в этом возбуждении нет и в помине. — Я выйду, потом запаркуетесь, спасибо, — рассеянно отпустив слова в сторону водителя, Артем вышел из «Лексуса» не в силах отвести глаз от злосчастного «Эскалейда». Как же хотелось достать из рюкзака ключ и медленно, с упоением, со сладостным наслаждением процарапать приветственное послание по всему периметру внедорожника. Но увы, это был не тот «Кадиллак», где Артем ночевал, если Марат напивался и пытался изнасиловать его в подаренной отцом квартире на Крестовском острове, и даже не тот, где в день знакомства с Максимом Артем, осмелев, послал Марата и выскочил на улицу. Это был очередной новый клон, вроде бы ни в чем еще не провинившийся и все же ненавистный до одури. В этой машине что-то произойдет. Обязательно. Во всех «Эскалейдах» Марата что-то происходит. Может, он запихнет связанного Артема в багажник и увезет туда, где никто не найдет. Может, изнасилует прямо на задних креслах. Может, убьет выстрелом в висок на передних, кто знает. Приблизившись к «Кадиллаку», Артем вытащил из рюкзака ключи, слегка раздвинул брелок, так чтобы освободить острый металлический край и, обойдя машину по кругу, методично проткнул все четыре колеса. После этого его слегка отпустило. Циничная пакость, разумеется, не укрылась от припарковавшего «Лексус» водителя, но он не одернул Артема, а даже напротив, пронаблюдал за ним с усмешкой и одобрением. Возможно, он считал, что подобные капризы соответствуют богатым отпрыскам, а возможно, поддерживал бунт Артема и находил его справедливым. Поднявшись с паркинга в переполненный гостями дом, Артем сбросил рюкзак в своей спальне на втором этаже и, вернувшись вниз, направился во двор. По пути он без продыху обменивался приветствиями с богачами, которых видел первый раз в жизни. Почти все при этом восхваляли его отца, некоторые Марата, и лишь одна дама преклонных лет отметила, что Артем замечательный мальчик и талантливый танцовщик. С ней Артем, остановившись, проговорил дольше всех, а в завершении проводил ее до уборной. Впоследствии выяснилось, что эта дама — мать какого-то тридесятого партнера Марата, и оказалась она здесь совершенно случайным образом: как плюс один этого самого партнера. Сплошные разочарования. Остаться незамеченным не получилось и во дворе. Буквально сразу, едва Артем ступил на хрустящий и неестественно зеленый для первого мая газон, выращенный в тепличных условиях специально ради сегодняшнего праздника, как откуда-то, поскальзываясь на траве и заливаясь истошными визгами, к нему на всех парах прилетел питбуль Марата. Его звали Цербер, ему было три с половиной года, его безупречная иссиня-черная шерсть богато лоснилась на солнце, его глаза горели желтым, как раскаленный металл, на его шее висела массивная золотая цепь, и, сколько Марат ни занимался его воспитанием, это был самый добрый пес на свете. — Церя! — Артем наклонился к нему и со смехом подставил плечи для объятий. — Ну все! Все! Церя, фу! — весело уворачиваясь от собачьего языка, он с силой растирал Цербера по спине и бокам. Тот верещал от восторга, прыгал на задних лапах, крутился волчком, бегал вокруг Артема кругами и, кажется, хотел, чтобы его взяли на ручки. Привлеченные шумом, вокруг милой сцены начали собираться дачные гости. — Церя, сидеть. Сидеть! — шикнул Артем. Цербер послушно плюхнулся на траву. — То-то же. Он хотел оставить питбуля и отправиться на поиски Марата, чтобы показаться ему на глаза и с чистой совестью придумывать план побега, но Цербер так преданно смотрел на своего друга, что Артем не выдержал и, присев на корточки, вновь принялся его тискать. Цербер зашелся счастливым лаем, гости вторично расплылись от умиления, но тут сбоку раздался густой гнусавый голос: — Фантомас разбушевался. И всю радость Артема сдуло, как паутину. Он обернулся на звук, еще не успев спрятать широкую улыбку, предназначавшуюся дружелюбному Церберу, и возвышавшийся над толпой Марат решил, что она адресована ему. Губы опекуна искривились в приветливом оскале. Расслабленный и довольный, Марат смотрел на Артема с Цербером сверху вниз твердым оценивающим взглядом, будто на удавшееся развлечение для гостей — еще одно в общую копилку. Артему стало не по себе: такое положение, при котором он сидит на корточках, а Марат стоит рядом, тотчас пробуждало совершенно неуместные ассоциации, казавшиеся особенно гадкими в присутствии посторонних. Чувствуя, что не только щеки, но и шея пошли красными пятнами стыда, Артем быстро потрепал Цербера за ушами и поднялся на ноги. — Привет! — как ни в чем не бывало обратился он к Марату. Тот сразу вцепился в воспитанника: обнял за плечи, всучил бокал шампанского, повел на показ знакомым и прямо-таки из кожи вон полез, изображая родительскую любовь, которая, Артем был уверен, тоже входила в задуманный «идеальный Первомай». На даче устроили настоящую феерию. Всю территорию разделили на зоны: где-то играли джаз, где-то скрипичный квартет перебирал известные классические произведения, возле дома крутил пластинки диджей. В каждом секторе устроили шведский стол, бармены смешивали коктейли, официанты носились туда-сюда с подносами. Гости могли и танцевать, и вести светские беседы в шатрах-ресторанах, и прогуливаться между цветников, и наслаждаться классической музыкой в блаженном уединении. Наверняка здесь были и аниматоры, и шоу-программы, о которых Артем не знал. Он слышал только, что ближе к вечеру ожидается выступление циркачей, а ночью — салют у реки. Марат разослал приглашения сотне знакомых, и предполагалось, что каждый из них придет с парой, поэтому праздник закатили соответствующий. И все ради одной-единственной цели: ошеломить богатством и гостеприимством какого-то бизнесмена, чтобы сблизиться с ним и подписать архиважный договор. Артему не было до этого никакого дела. В плане Марата его заботило лишь то, что в случае успеха на подписание договора из Штатов приедет отец. Впрочем, это еще не гарантировало его встречу с Артемом. Главное-то ведь договор. Время тянулось резиной. Среди бешеного хаоса развлечений Артем совершенно не знал, чем себя занять. Протащив воспитанника через всех нужных людей и продемонстрировав им «настоящего живого сына Славы Елисеева», Марат бросил его на произвол судьбы, словно отработавшую шестеренку, и умчался к главному гостю сегодняшнего праздника. С одной стороны, это было неплохое развитие событий: не приходилось больше терпеть компанию опекуна и его руку на своем плече. С другой стороны, нужно было проторчать на даче хотя бы пару часов, чтобы побег не выглядел демонстративным и не разозлил Марата. Неизвестно, как потом может аукнуться эта злость. И на ком Марат ее выместит. Артем без конца проверял айфон, но от Максима не было ни одного сообщения. Обиделся, конечно. Писать ему первым Артем отчего-то боялся. Наверняка только сильнее все испортит. Переписка ведь совсем не то, что живое общение. Можно прочесть с другой интонацией, неверно расставить акценты, и тогда все пропало. Артем уныло поплелся мимо бассейна вглубь дачной территории, туда, где возле фонтана обосновались любители канапе и Вивальди. Увидеть бы сейчас его глаза. Самые синие на свете. И рассказать обо всем. Каждое позорное воспоминание. Если убраться отсюда не слишком поздно, еще можно приехать к нему засветло, извиниться, утащить гулять, все исправить… Артем обвел зеленые лужайки вокруг тоскливым безнадежным взглядом и вздохнул. Если бы не приходилось мелькать перед гостями, исполняя сыновий долг, Артем бы сразу устроился с телефоном там, где поменьше народу, и посмотрел какой-нибудь фильм. Потом бы нашел Марата, сообщил, что на даче хорошо, а дома лучше, и спокойно уехал. Но нет же. Нельзя так просто взять и заниматься своими делами. Артем бесполезно гулял по территории дачи, будто промоутер собственного отца, и периодически расшаркивался то с одними, то с другими группами гостей. Марат к нему не приближался, но все время маячил где-то на горизонте и нет-нет да и косил в его сторону глазами. Следит, мудак. Единственным утешением в этом царстве маразма неожиданно стал Цербер. Завидев, как питбуль неподалеку терзает резиновый мячик и осоловело прыгает вокруг него похлеще скаковой лошади, Артем свистом поманил пса к себе. Цербер хорошо понимал этот быстрый прерывистый свист, который Артем придумал и отточил специально для него. Чем бы пес ни занимался, где бы ни находился, — заслышав свист, он все бросал, летел к Артему, как ненормальный, и прыгал на него, едва не сшибая с ног. Артема это ужасно забавляло. А то, как абсолютная беззлобность бойцовской собаки раздражает Марата, забавляло вдвойне. — Принести мне мячик, — Артем присел на корточки. — Я с тобой поиграю. Где твой мяч? Некоторое время пес не понимал, что от него хотят, и просто суетился около Артема, пыхтя от радости и бешено махая хвостом, но после долгих терпеливых объяснений и стократного повторения слова «мяч» он наконец сообразил и рванул за игрушкой с такой скоростью, будто Артем мог сбежать от него в любой момент. Возня с Цербером и попутный обмен мемами с Филиппом скрасили тоскливое одиночество Артема. Когда миновали положенные два часа, он с облегчением выдохнул и, благодарно потрепав Цербера за ухом, отправился на поиски Марата. Вот только Марата уже нигде не было. Оказалось, он погряз в окучивании бизнес-партнера и беспокоить его сейчас нельзя под страхом смерти. Ну серьезно?! Сколько еще торчать на этой идиотской даче?! Марат вернулся лишь перед цирковым выступлением, когда спала дневная жара, солнце покатилось к западу, а от деревьев потянуло таинственной весенней прохладой. К тому моменту рассерженный Артем успел-таки в отсутствие контроля посмотреть свой фильм. Выглядел Марат необычно: благодушный и довольный как слон, он любезничал со всеми подряд и даже приласкал метнувшегося к нему Цербера. Видимо, с бизнесменом все прошло гладко, и пир горой себя оправдывал. Поднявшись из кресла-мешка, Артем сунул айфон в задний карман джинсов и уверенно направился в сторону опекуна. Сейчас он бросит ему короткое формальное «Был рад тебя повидать» и наконец-то уедет к Максиму. Но когда Артем уже вплотную подобрался к объекту, тот вдруг снова ретировался с одним из своих партнеров. Ой, все. Иди в жопу, Марат. Прямо с места, где стоял, Артем крутанулся на сто восемьдесят градусов и быстро зашагал в направлении дома, чтобы забрать из спальни рюкзак и свалить с дачи ко всем чертям. На ходу заказав такси, он настрочил Марату прощальное сообщение в WhatsApp: «Я уехал домой. Веселись». По пути за ним увязался развеселившийся Цербер и, как Артем ни пытался его отогнать и отвлечь на что-нибудь другое, пес настырно заскочил в хозяйский дом, где его грязные лапы, бурный нрав и проблемы с ориентацией в пространстве обычно не жаловали. — Церя, давай во двор, ну, — смеясь, шикал на него Артем, пока поднимался по лестнице, но Цербер не обращал на слова друга внимания и демонстрировал образцовую собачью преданность до самого второго этажа. Избавиться от питбуля удалось лишь у дверей спальни, за которые Артем шмыгнул, как мышь, пока Цербер не успел просочиться следом. В спальню, интерьер которой оценивался в полсотни тысяч долларов, пса пускать, пожалуй, не стоило. На сегодня хватит и проткнутых колес «Эскалейда». С минуту Цербер жалобно скулил и скребся, так что у Артема сердце кровью обливалось, но потом убежал куда-то по своим собачьим делам. Вот бы забрать его себе от Марата. Но ведь не отдаст. Да и куда пристроить пса? На Гривцова нельзя: Филипп до смерти боится собак, даже таких безобидных, как Цербер. Может, Максим согласился бы… Увидев на карте приложения, что такси прибудет через пару минут, Артем подхватил с кровати рюкзак и шагнул к двери. В этот момент дверь открылась. — Привет, малыш, — Марат неторопливо перешагнул порог и притворил дверь обратно в проем: очень сдержанно, легонько, издевательски бережно. — Я устал, я ухожу, — с сарказмом пробурчал Артем, закидывая рюкзак на плечо. В присутствии Марата спальня казалась гораздо теснее и меньше, чем была в действительности. Пол под ногами Артема начинал медленно нагреваться, потолок проседал, стены опасно съезжались. Артем крепче вцепился в лямки рюкзака. Желудок задрожал и, разжижаясь, пополз куда-то вниз. — Дай мне пройти, — попросил Артем загородившего дверь Марата. Тот не шелохнулся. Стоял шкафом. — Я получил твое сообщение, — Марат извлек из кармана пиджака айфон и потыкал в экран. На опекуне был темно-синий костюм классического кроя и «праздничный» светлый галстук. Лысина блестела так же ярко и торжественно, как натертые ботинки и бриллиантовые запонки. На мизинце массивный перстень. На запястье «Ролексы». Если бы Артем его не знал, решил бы, что это кто-то приличный. — Меня такси ждет, — поторопил его Артем. — А тебя гости. — Ничего, подождут, — наконец-то отреагировал Марат, шагая внутрь спальни. Тут Артем заметил, что Марат изрядно пьян. К счастью, пока это была та степень опьянения, в которой он мог соображать и вступать в коммуникацию. — Мы с тобой почти не виделись сегодня. — Какая трагедия. Марат подтянул к себе за спинку один из стульев и, расслабленно опустившись на него, указал Артему на другой: — Присядь. Давай побеседуем. — Еще не набеседовался с утра? — огрызнулся Артем. Марат издал сухой смешок и разочарованно качнул головой: — Я же к тебе по-доброму, Тём. Я хочу все наладить. — Наладить?! — от потрясения Артема аж качнуло. Да, стул бы ему сейчас не помешал. Огреть Марата по башке. — Я вижу, что ты на меня злишься, — Марат закинул ногу на ногу и сцепил руки в замок на колене. — Мне это не нравится. — Даже не знаю, чем тебе помочь, — неровным от гнева голосом отозвался Артем. — Малыш, мы с тобой семья. — Вот уж ни хрена! — вспылил Артем. — Не смей называть так то, что происходит. От семьи у меня с тобой осталось одно название. — Мне обидно, что ты такой колючий, — как ни в чем не бывало продолжал Марат. — Я тебя вырастил, Тёма. Мне очень горестно, что в ответ ты от меня отрекаешься. Артем со свистом вытолкнул из легких воздух. Марат отлично знал, на какие точки давить. Ну почему, почему, почему его обвинения в равнодушии и неблагодарности до сих пор откликаются чувством вины?! Ведь все же давно понятно. Марат не имеет права на снисхождение. Так какого черта от его обиды на душе скребут кошки?! Артем постарался взять себя в руки. Сердце бестолковое. Оно живет памятью о том, что давным-давно умерло. Не смей ему поддаваться. — Тём… — все так же вкрадчиво позвал его Марат. — Ты моя семья. Я тобой дорожу. Здесь все, абсолютно все, — он окинул взглядом огромную дорогую спальню, — все делалось для тебя. В последнее время мы с тобой как-то отдалились. Я надеялся провести сегодняшний день с тобой, несмотря на гостей, контракт и все прочее. Веришь? Я правда этого хотел. Я пригласил цирковых артистов, потому что… ты в детстве очень любил цирк. — Господи, Марат, прекрати сейчас же, или я тебе врежу, — сдавленно прошипел Артем. — Прости, что я тебя сегодня бросил. Я был занят взрослыми делами и видел, что ты скучаешь, — Марат покаянно потянулся к Артему и ласково погладил его по безвольно опустившейся руке. — Я исправлюсь, обещаю. Только прости. Артем зажмурился. Его колотила мелкая дрожь, и где-то глубоко внутри, так глубоко, что не достать, рвалась и ревела, кровоточа, растревоженная скорбь о дяде Марате, самом лучшем, самом любимом, самом добром, о том, который водил его пятилетку в цирк, покупал для него большое облако сладкой ваты, садил его верхом на слона, а потом бережно опускал на землю. Которого больше нет и никогда не будет. — Ненавижу тебя, — еле слышно, захлебываясь в собственном отчаянии, процедил Артем. — Лицемерная тварь. Не смей просить у меня прощения. Не смей давить на жалость. Говнюк. Он вырвал у Марата руку и уверенно шагнул к двери, но тут стальные пальцы наручником вцепились в его запястье и дернули обратно. Артем охнул от боли и неожиданности и попытался вывернуться, но Марат резко вскочил со стула и обхватил его поперек талии. — Пусти, сука! — Артем стал брыкаться, хотя с Маратом попытки сопротивления выглядели жалко и нелепо. Тот крепко сдавил воспитанника, держал так, что трудно было даже дышать, и просто ждал, пока жертва выбьется из сил. — Рот закрой, — коротко приказал Марат, и тон его прозвучал диаметрально другим, чем полминуты назад. — Думаешь, я не возьму свое, если мне надо? Артем извивался, сыпал ругательствами, пытался ударить, но кричать в голос и звать на помощь он не мог. Одна мысль о том, что кто-то из гостей прибежит на шум и все увидит, нагоняла еще больший ужас, чем Марат, который уже здорово разгорячился от протестов и грязной ругани своего воспитанника. Пока Артем рвался из тисков, Марат доволок его до кровати и, грубо швырнув на матрас, набросился сверху. — Отвали от меня! — Артем что есть сил отталкивал тяжелое возбужденное тело, но, чем сильнее он противился, тем сильнее распалялся Марат. Он придавил его к постели, терзал и мял его, как глину, и, если Артем не успевал увернуться, вгрызался в его кожу поцелуями. — Чтоб ты сдох, — сил у Артема оставалось все меньше, он весь взмок от борьбы, а Марат, наоборот, разогрелся и теперь был готов переходить к основной программе. В сторону полетели его пиджак с рубашкой, пуговица на джинсах Артема расстегнулась, а сами джинсы рвано задергались вниз по ногам. Поняв, что перевес явно не на его стороне, Артем по-настоящему испугался: — Марат… — Заткнись, — рыкнул тот в ответ. Джинсы остановились у щиколоток: дальше стянуть было трудно. Артем по-прежнему отпихивал опекуна, бился под ним и рвался, но уже понимал холодея, что это бесполезно. Марат ничего не соображал. Даже не сняв с Артема футболку, он рывком перекинул его на живот и спустил трусы. Артем зажмурился. Господи, господи, господи… Он ведь знал, что рано или поздно это случится. Он же к этому готовился. Марат придавил его к матрасу всем своим весом, и Артем со всхлипом уткнулся лицом в подушку. Сейчас нужно просто лежать. Просто расслабиться. Просто ничего не делать. Тогда будет не так больно. Он услышал лязганье пряжки ремня, коротко чиркнул замок брюк, и где-то сквозь них процарапали по ламинату собачьи когти. Когти? Так, стоп. Стоп. Цербер! Артем повернул голову к двери, набрал в грудь воздуха, так много, как только смог, и, срывая дыхание, засвистел. Сидевший на нем Марат удивленно замер. За дверью послышалась возня. Обрадовавшись, Артем засвистел сильнее. Цербер тявкнул в ответ. Артем отозвался новым свистом. Наконец сообразив, откуда идет звук, пес залился лаем и запрыгал под дверью спальни. Когти его заскребли по красному дереву, и следом, не прошло и минуты, послышался ласковый женский голос: — Кто это здесь расшумелся? Что там такое? Нет-нет, дорогой, тебе туда нельзя. Хороший мальчик… Артем знал, что незнакомка не станет проверять закрытую комнату и, поиграв немного с Цербером, уйдет восвояси, но большего сейчас и не требовалось. Еще пока пес лаял под дверью, а женщина с ним сюсюкалась, — демоны разлетелись, а Марат опомнился. — Тёма… — шепнул он так пораженно и растерянно, словно впервые увидел его под собой, распростертым поперек кровати и с обнаженными ягодицами. — Тём… Тяжесть вмиг исчезла. Поспешно застегнув брюки, Марат откатился в сторону и шлепнулся на покрывало рядом с Артемом. В глазах его металась вполне правдоподобная паника. — Тём… — он потянулся к нему, хотел погладить по щеке, но тот увернулся, рявкнув: — Не трогай! И спешно натянул трясущимися руками белье и джинсы. На этом разговор был окончен. Соскочив с кровати, Артем шагнул к валявшемуся на ковре рюкзаку. Ноги не слушались и вместо того, чтобы наклониться, Артем безвольно осел на корточки. Перед глазами помутнело. Артем резко втянул в себя воздух. Так. Спокойно. Дыши. Все в порядке. Не смей тут отрубаться. Нужно спуститься на первый этаж. Съесть там что-то сладкое для восстановления сахара в крови. И уехать. Уехать. Уехать, блять! — Тём, тебе плохо? — Марат опустился с ним рядом и приобнял за плечи. Руки у него были безжизненными и ледяными, как у белого ходока, а голос встревоженным и слегка протрезвевшим. — Не трогай меня, — со свистом прошипел Артем. — Малыш, прости, — губы Марата приложились к виску. — Я монстр. — Ты монстр, — подтвердил Артем. — Сам не знаю, что на меня нашло. — Все ты знаешь. — Тёма, я люблю тебя, — вырвалось у Марата. Не то чтобы это вырвалось у него впервые. — Очень люблю. Правда. И то, что ты такой… недоступный, просто выводит меня из себя. Артем аккуратно сел на ковер по-турецки. Марат тут же шлепнулся рядом и продолжил извиняться: — Я потерял контроль. У меня крышу снесло. Тёма, я тебя никогда не обижу. — Ты только что почти меня изнасиловал, — сухо напомнил Артем. — Я бы не смог, — с полной убежденностью запротестовал Марат. — Я бы очнулся. Тём. Малыш, — он переполз так, чтобы оказаться с Артемом лицом к лицу. — Малыш, это больше не повторится. Обещаю. Артем обреченно повесил голову: — Боже мой… — Тёма, я серьезно, — настаивал Марат. — Мне надоело быть демоном в твоих глазах. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было добровольно. Чтобы ты перестал меня бояться. Мы же родные друг другу. Я пытаюсь измениться. Честно. Я буду ждать, сколько нужно. Буду за тебя бороться. Дай мне хотя бы шанс. — Да ну почему ты никак не поймешь?! — Артем поглядел на Марата в упор. — У нас уже не будет нормальных отношений. Ни семейных, ни дружеских, ни, тем более, любовных. Ни за что. Я так не могу. Ты исковеркал все родное, что между нами было. — Тебе всегда нравилось то, что я делаю, — с потрясающей уверенностью и даже обидой заявил Марат. — Тебе было страшно, я знаю, но ты хотел этого не меньше, чем я. — Да не хотел я ничего! — Артем готов был волосы на себе рвать. — Я был подростком! И ты меня домогался! Но Марат искренне недоумевал, в чем его обвиняют: — Я никогда тебя не бил, не принуждал и не насиловал. — Да ты только что!.. — Я всегда чувствовал, что ты не против, — оборвав Артема, продолжал удивляться Марат. — Я проявлял инициативу, потому что я старше и опытнее. Конечно, я не ждал инициативы от тебя, моего робкого мальчика. Ты отзывался на мои действия, какое же это домогательство? Ты не раз целовал меня, Тёма. Ты не раз делал мне минет. И у тебя стоял на меня, ты же не будешь этого отрицать? Артем спрятал в ладонях полыхающее лицо. Это бесполезно. Просто безнадежно. — Тём, — Марат погладил его по волосам. — То, что случилось сейчас, недопустимо. Я знаю. Это ужасно. Мне очень сложно держаться рядом с тобой. Я все время тебя хочу. А когда ты так… провоцируешь своей агрессией и неприступностью, я просто срываюсь. — То есть это я еще виноват? — пораженно усмехнулся Артем, не отнимая рук от лица. — Нет, малыш, ты ни в чем не виноват, прости, что я так сказал, — голос Марата засуетился и окрасился совершенно не свойственной ему лаской. — Я просто стал замечать, что ты меняешься. Раньше у нас все было хорошо, но в последние полтора месяца ты сам не свой. Закрылся, отдалился, не даешь касаться. Я очень переживаю, Тём. А оттого, что ты молчишь, переживаю и накручиваю еще больше. Видимо, по версии Марата, попытка изнасилования логичным образом продолжала сильные переживания и накручивания. — Я кое-кого встретил, — Артем опустил руки и с вызовом посмотрел на сидевшего перед ним опекуна. — Встретил, влюбился. Причина в этом. Он думал, Марат сейчас опять взбрыкнет, может, ударит его по щеке наотмашь, или схватит за волосы, или еще чего покруче, но нет. Марат лишь кивнул: — Как ее зовут? Ах, да. Он ведь думал, что Артем не посмеет встречаться с парнями. Видя, что воспитанник замешкался, Марат решил его подбодрить: — Все в порядке, Тём. Мы же это обсуждали. «“Обсуждали” — это то великодушное позволение жениться?» — едва не выпалил Артем, всеми силами заставляя себя сдержаться. — Тём? — снова позвал Марат. И вот тут бы выложить карты на стол: сознаться про Максима, заявить, что «бонусам» в отношениях опекуна и воспитанника пришел конец, и гордо хлопнуть дверью. Но Артем слишком хорошо знал Марата. Он мог бесконечно ныть, извиняться, наглаживать по щекам и клясться, что насилие не повторится, но только заикнись о другом мужчине, как все добродушие в одну секунду снесет извержением вулкана ревности и уязвленного эго вкупе с инстинктом собственничества, и Марат побежит устранять соперника прямо из этой спальни. Такое нельзя допустить. Первым должен узнать Максим, чтобы вместе приготовиться к обороне. — Ее зовут Ксюша, — наконец ответил Артем, мысленно взмолившись: «Ксюха, прости!» — Ксюша? — Марат нахмурил брови. — Твоя соседка по квартире? — Да. Но Марат на этом не закончил и решил не к месту похвастаться знаниями о личной жизни воспитанника: — Это та балерина? Партнерша твоего друга-трансвестита? — Он не трансвестит, — закатил глаза Артем. — Но он же танцует в «Центральной станции». — Он уже сто лет там не танцует. — Ладно, — сдался Марат. — И ты потому меня отвергаешь? — Да, потому, — холодно подтвердил Артем. — Я хочу быть верным своей девушке. Он догадывался, что аргумент не зайдет, но попытаться все равно стоило. — Малыш… — Марат растроганно улыбнулся и погладил его по щеке. — Наше с тобой совсем другое. Это же из разных областей. Ты не изменяешь ей со мной. Даже не думай о таких глупостях, — узнав о девушке, он по-настоящему расслабился. — А я-то волновался. Грешил на что-то серьезное. Тёмка, ну ты меня напугал, конечно. Эй, ну ты чего? Ну все, малыш, все хорошо. Я ведь тебя у нее не отбиваю. Я не пытаюсь разрушить вашу пару. Любите друг друга. Ради бога. Я рад за вас. Я вас благословляю. У нас с тобой совершенно другие дела. И потянувшись вперед, он коротко, но властно поцеловал Артема в губы, тем самым завершая примирение и разговор по душам. Артем даже не отстранился: он пребывал в таком всеобъемлющем беспросветном отчаянии, что не мог и шелохнуться. Успокоившись в своем утопическом видении мира, Марат вызвонил откуда-то водителя, проводил Артема до парковки и лично убедился, что ценный груз устроен на заднем сиденье «Лексуса». Все это стоило ему циркового шоу, которое уже подходило к финалу, но Марат из кожи вон лез, показывая, насколько Артем для него важнее вечеринки на Первое мая и бизнеса. На прощанье потрепав воспитанника по волосам, Марат попросил скинуть из дома смайлик, а сам неспешно вернулся к оставленным гостям. Едва «Лексус» выехал за ворота, Артем подался к водителю с двумя зажатыми между пальцев пятитысячными купюрами: — Я даю вам деньги, свободный вечер, а вы высаживаете меня у вокзала и ничего никогда не рассказываете Марату. Идет? Не отрывая взгляда от дороги, водитель выудил у Артема купюры: — Идет. Артем прекрасно понимал, что Марат не изменится. Как бы он ни божился, что возьмет себя в руки, можно было начинать отсчет дней до следующей попытки изнасилования. Сегодня Марат даже не выложился в своих извинениях на сто процентов: обошлось без слез и слюней, как, например, в квартире на Крестовском после проведенной в «Эскалейде» ночи. Тогда Марат просто нечленораздельно выл, валяясь у Артема в ногах, и всерьез целовал ему щиколотки и ступни. «Я больше никогда!», «Ты моя святыня!» — чего он там только не перебрал. А толку-то? Как лез в трусы, так и продолжит. Выходя из «Лексуса» возле Павловского вокзала, Артем решил так: если однажды отбиться все-таки не получится и Марат возьмет его силой, пусть это будет хотя бы не первый его секс. Вспышка молнии осветила темную комнату, и гром раскатился набатом. Над домом бушевала гроза. Колыхаясь листвой, дождь отбивал чечетку на подоконнике. Артем слепо потянулся к Максиму и сомкнул руки у него на лопатках. Сплетенные в тугом объятии, они плавно опустились на постель. Артем почувствовал прикосновение на внутренней стороне бедра: такое легкое, несмелое, кончиками пальцев, совсем не похожее на Максима. Артем улыбнулся, приоткрывая глаза. — Что? — Максим остановился. — Я опять что-то неправильно делаю? — Все правильно, — успокоил его Артем, чуть подавшись навстречу. — Ты лучший. Рука проскользнула вверх по бедру, чуть задержалась у торчащей косточки и, двинувшись в сторону, осторожно и нежно погладила плоский живот, который дрогнул под ней и втянулся внутрь. Артем с шумом выдохнул и, прижавшись лбом ко лбу Максима, виновато шепнул: — Опять я все порчу. Максим провел сухими губами по его щеке. Ладонь все так же гладила внизу живота, бережно и утешительно. — Просто доверься мне, хорошо? — Я тебе верю, — отозвался Артем. — Сам не знаю, что со мной. Все он знал. — Не бойся, — рука Максима аккуратно поползла вниз и притронулась к ноющему от возбуждения паху. Максим усмехнулся. — А вот это лестно. — Заткнись, — вместо язвительного тона у Артема получилась добродушная усмешка. Ладонь потяжелела, пальцы чуть сжались, и Артем, закатив глаза, тихо застонал. Максим не спешил: мягкими поцелуями ласкал открытую шею, поглаживал кончиком языка мочку уха, притрагивался губами к выступающим ключицам и аккуратно двигал внизу рукой, посылая по всему телу Артема мелкие разряды электричества. Белая вспышка на секунду выхватила лицо Максима из темноты, и Артем различил сквозь дурман его синие глаза, потемневшие до насыщенной гуаши от плескавшегося в них желания. В этот момент рука Максима остановилась, подушечка большого пальца нежно прошлась по головке, вырвав у Артема всхлип, а потом Максим спустился еще ниже. Дыхание Артема сбилось, занемели кончики пальцев. Он собрал волю в кулак, лишь бы не сдать сейчас назад, как несколько раз прежде. Максим еще помедлил, осторожно лаская, кружа и нежно притрагиваясь, а потом вдруг улыбнулся, целуя Артема в уголок губ: — Все под контролем. И мягкий треск его голоса подействовал на Артема утешающе. Максим тем временем потянулся к прикроватной тумбочке и вытащил оттуда пластиковый тюбик. Пальцы внизу исчезли, но тут же дотронулись вновь, и Артем, ахнув, прогнулся в спине. — Что такое? — встревожился Максим, и Артем честно сознался: — Холодно. — Это ненадолго, — Максим накрыл его собой, лишая возможности отдернуться, и влюбленно провел губами по переносице, прежде чем поцеловать. В следующий миг палец нажал внутрь, и Артем застонал сквозь поцелуй: одновременно протестуя и моля продолжать. Теперь Максим не останавливался. Прижимая Артема к постели, он собирал в себя его короткие стоны и не давал опомниться ни на секунду. — Тём… Ты такой красивый, просто невозможно… — Иди сюда, — Артем обхватил Максима за шею, утягивая в новый поцелуй, и в нетерпении поерзал по простыни, давая понять, что готов продолжать. Ласки внизу остановились, и Максим развел бедра Артема шире. — Я не буду спеш… — Да понятно, — не дав ему договорить, Артем продолжил прерванный поцелуй. Максим снова куда-то потянулся, коротко зашуршала упаковка, и Артем мотнул головой: — Не надо. Пожалуйста. Я хочу так. — Точно? — шуршание сразу прекратилось. — Точно, — повторил Артем. Максим не стал спорить и выкинул презерватив куда-то в сторону. Дождь колошматил по подоконнику, свирепо рычал гром. Максим согнул ноги Артема в коленях, понимая, что тот слишком напуган, чтобы догадаться сам, и, опустившись на него сверху, плавно двинулся внутрь. Все тело затрепетало в предвкушении. Артем зашипел от боли и постарался расслабиться, но Максим остановился и медленно скользнул обратно. — Куда… — непроизвольно вырвалось у Артема. Максим засмеялся и, повременив секунду, снова вошел, теперь чуть глубже, чем в первый раз. Артем закрыл глаза, растворяясь в этом новом ощущении. Руки Максима путешествовали по его телу, бережно сминали тонкую кожу и тут же любовно разглаживали. Губы припадали поцелуями к его скулам, щекам, губам, шепча: — Так хорошо? И Артем отрешенно кивал в ответ, мелко дыша: — Мне очень… очень… Максим себя сдерживал, и Артем был ему благодарен, отдаваясь навстречу неспешным движениям. Все в порядке. Это не Марат. Марат уже не станет первым. Марат так не умеет. Марат не притронется так зачарованно и благоговейно. Не поцелует с такой любовью. Не остановится из-за малейшего неровного вздоха. Не шепнет украдкой: — Буду помедленней… К черту Марата. Артем ласково втянул в рот мочку уха Максима, обласкал языком и отстранился с игривой улыбкой: — Хочу быстрее. Уговаривать Максима не пришлось. В следующую секунду он толкнулся так глубоко и резко, что Артема выгнуло дугой. — Тём?.. — Максим взволнованно замер, и Артем, все еще в экстазе, шепнул: — Да, вот так… Максим аккуратно поддернул его к себе, придавил к кровати и, сбросив на пол мешавшееся одеяло, задвигался короткими толчками. Артем застонал в голос, вжимая ладони в широкую спину. Первая боль ушла, как под анестезией, и Артема постепенно затопило тугим сладостным удовольствием. Он чувствовал пульсацию внутри себя, Максим шумно дышал у него над ухом, разгоряченный и распаленный, и мышцы его сокращались, как мощные механизмы, сводя Артема с ума. Тело требовало разрядки и умоляло продолжать. Прямо так, еще, еще… Артем просунул руку между их телами и, закусив губу, коснулся себя. Он думал, что уже этого хватит, но пальцы сомкнулись привычным движением, и ладонь рефлекторно заскользила вверх-вниз. Максим двигался быстро, но осторожно. Он не терял контроль, следил за реакциями Артема и в какой-то момент перехватил его руку внизу. Артем протестующе замычал, но Максим не дал ему даже опомниться и продолжил ласки сам. Еще несколько уверенных движений — и Артем, длинно застонав, затрясся от долгожданной нахлынувшей разрядки. Голова откинулась на подушку. Волосы прилипли ко лбу. Тело покорно обмякло под своим властелином, принимая его внутрь. Артем притянул Максима к себе, сомкнул ноги у него за спиной, чтобы он мог войти еще глубже, и сам толкнулся навстречу. Они сплелись в тугой ком, Максим широко и часто задышал, по коже его побежали мурашки, он проник так глубоко, как мог, — у Артема искры из глаз посыпались — и замер там, дрожа и свирепо порыкивая. Еще немного мышцы его сокращались, мелко и рефлекторно, и он медленно двигался внутри, собирая с губ Артема счастливые поцелуи, а после осторожно покинул распростертое под ним тело и упал рядом на подушку. Артем тут же перекатился к нему под бок, и Максим обнял его одной рукой, другую расслабленно опустив на вздымавшуюся дыханием грудь. Они провели так несколько минут, оба оглушенные и безмолвные. Обнаженный, взмокший и взбудораженный, Максим был сейчас такой вопиюще мужественный, что Артем разглядывал его не переставая и с восхищением скользил кончиками пальцев вдоль темной дорожки волос на его животе. Новое чувство, бушевавшее внутри, было до того сильным, что Артем его даже побаивался. Случившееся не укладывалось в голове. Он лежит рядом с любимым человеком. У них только что был секс. Марат никогда не станет первым. Бояться больше нечего. С груди как будто стальной обруч срезали, и Артем впервые за бесконечно долгое время ощущал себя свободным. Что бы Марат ни сделал, это его уже не сломает. От облегчения Артему хотелось одновременно смеяться и рыдать. — Макс? — шепотом позвал он. — М? — полусонно отозвался Максим, поворачивая голову. — Будет очень слащаво и тупо, если я… — Артем на мгновение задохнулся. — Если я скажу, что люблю тебя? Максим тепло улыбнулся, притягивая его ближе. Он, казалось, совсем не удивился, но, положив щеку ему на грудь, Артем услышал, насколько он счастлив. Вдохновленный такой реакцией, Артем набрался храбрости и повторил: — Я тебя люблю. — И я тебя, — с приглушенной нежностью ответил Максим, после чего, слегка привстав, поцеловал его в макушку. — Ты как? В смысле, как себя чувствуешь? Все нормально? — Не порти, пожалуйста, момент. — Ничего я не порчу, — засмеялся Максим. — Я беспокоюсь о том, кого люблю. — Не надо обо мне беспокоиться, — с нажимом попросил Артем. Максим пропустил его спутанные кудри сквозь пальцы: — Никак не разберу, что ты там мурлычешь. От его заботливых поглаживаний Артем в самом деле был готов замурчать. Расплываясь в улыбке, он ткнулся лбом в плечо Максима, а затем с наслаждением потерся щекой о разгоряченную от страсти кожу. Вся прошлая грязь не смогла убить в нем способность любить. Это ли не чудо? Они расслабленно слушали, как гроза откатывается вдаль, и дождь уже не бьет по листве, а мягко шелестит, напевая колыбельную. — Мне надо кое-что тебе сказать, — вдруг произнес Максим, ласково, но с ощутимым нажимом проводя ладонью по обнаженной спине Артема. Тот приоткрыл глаза и нахмурился: — Что? Максим помялся, даже поерзал по простыни в нерешительности, и Артем от этого встревожился уже не на шутку. Резко приняв сидячее положение, он потребовал: — Говори. — Да это так, ерунда, — Максим приглашающе похлопал по матрасу, а затем аккуратно притянул Артема обратно на подушки. — Я вообще не хотел, чтобы ты знал, но сейчас думаю, нужно сознаться. — Блять, говори уже. Максим глухо засмеялся: — Обожаю, когда ты такой. — Макс! — Ну ладно-ладно, — сдался тот. — Сегодня первый раз был не только у тебя. Артем поначалу даже не понял, что Максим имеет в виду, но затем: — Чего?! — Нет, ну не прямо первый в жизни, — поспешил успокоить его Максим. Артем потрясенно хлопал глазами. — Я встречался с девушками и только в тридцать лет принял, что я… — он осекся. Пожевал нижнюю губу. — Гей? — подсказал Артем. — Да, — Максим с облегчением кивнул. — Я пытался с кем-нибудь познакомиться, но как-то… все было не то. И за два года я так ни с кем и не смог… В общем… Тут до Артема начало наконец доходить. Еще прежде осознания сердце вдруг зачастило, и нежность растеклась от него во все стороны сладкой медовой тяжестью. — Короче, мой первый секс с парнем был сейчас с тобой, — собравшись с духом, выпалил Максим. — И мой первый поцелуй с парнем был с тобой в день нашей встречи. Тогда в арке. Помнишь? — Я дебил, по-твоему? Конечно, помню, — Артем подтянулся к нему, весь сияя от счастья, и чмокнул в кончик носа. Да разве такое бывает? Разве это с ним? — Ничего, что я сразу не сказал? — на всякий случай уточнил Максим. — Я боялся тебя оттолкнуть. — Шутишь, что ли? — Артем погладил его по щеке. — Мы друг у друга первые. Ты хоть осознаешь, насколько это приторно? — Где-то за гранью приторности, — засмеялся Максим. — Вот-вот, — кивнул Артем. От признания Максим смутился и на контрасте с мужественной внешностью казался сейчас таким очаровательным недотрогой, что было невозможно его чуть-чуть не подразнить. Артем поцеловал его куда-то в скулу, наслаждаясь его близостью, его мягкой колючестью, его теплым ароматом, и соблазнительно прошептал: — Я был уверен, что у тебя большой опыт. Вдобавок к большому… — Так! — Максим попытался перевернуться на бок, но Артем не дал ему этого сделать и, смеясь, забрался на него верхом. — Ты чего? — удивился Максим, при этом, однако, кладя руки ему на поясницу. — Ты уже опять? Артем в ответ призывно изогнул бровь и, склонившись, заскользил поцелуями вниз по обнаженному торсу. Они уснули только под утро, когда окончательно выбились из сил. Сплелись утомленными телами, обменялись признаниями и поцелуями. Одеяло так и валялось, забытое, где-то на полу. Им было тепло и без него, пусть даже дождь все еще семенил по подоконнику, а в приоткрытое окно залетал прохладный весенний ветер. В полдень их разбудил настойчивый телефонный звонок. Артем недовольно засопел, а Максим, в полтона выругавшись, скатился с постели, укрыл Артема одеялом, в которое тот немедленно закутался, и как был обнаженный поплелся с телефоном на кухню, даже не подумав чем-нибудь прикрыться. Оказалось, звонила его сестра Светлана. Во второй праздничный день Максим должен был ехать с семьей на шашлыки, и никакие возражения и отказы там не принимались. — Можно мне с вами? — без особой надежды попросил Артем, когда Максим вернулся в постель. — Познакомлюсь с твоими. Представишь меня каким-нибудь, ну не знаю, другом с работы. — Не лучшая затея, — со смешком отказался Максим. — Твоя неокрепшая психика такого не выдержит. — Чего это она неокрепшая? — насупился Артем. — Очень даже… Договорить ему не дали. Максим рывком подтянул его к себе и, наплевав на все шутливые протесты, утащил под одеяло. Домой Артем вернулся еще через несколько часов. Сегодня прощание в «Солярисе» было особенно долгим и нежным. Артем не хотел отпускать Максима, Максим не хотел уезжать, но оба они понимали, что отдых с семьей требует жертв и придется ненадолго разлучиться. — Я буду писать тебе каждые десять минут, — пригрозил Артем между поцелуями. — Сделай одолжение, — поддержал Максим. — Может, хоть так смогу пережить шашлыки без нервного срыва. — Ну хватит, — Артем смеясь щелкнул его по носу. — Твои родственники настолько ужасны? — Они еще хуже. — Ты приедешь ко мне вечером? — А как же наш столик в ресторане? — улыбнулся Максим. Артем махнул рукой: — В жопу столик. У нас есть занятия поинтереснее. Максим, разумеется, приветствовал эту перемену планов и, перегнувшись с водительского сиденья, закрепил ее долгим поцелуем. — Как там, кстати, Филипп? — спросил он, отстранившись. — Полный пиздец, ­— вздохнул Артем. — Может, тогда лучше ты ко мне? Артем кокетливо стрельнул в Максима глазами: — Посмотрим. Дома тем временем что-то творилось. Артем понял это, еще поднимаясь по лестнице: какой-то шум, вопли, грохот. Повернув ключ в замке, Артем потянул на себя входную дверь квартиры и встревоженно заглянул внутрь. — Какого… — это все, что он смог сказать, когда увидел развернувшуюся в коммуналке сцену. Вся прихожая была заставлена мебелью. Кругом валялись книги, тазы, посуда, одежда и балетные коврики. Филипп с Ромой тащили по коридору комод. Ксюша бегала туда-сюда в распахнутом дверном проеме своей комнаты и кричала, махая рулеткой, что зеркало влезет к ней. — Что тут… — Артем переступил через раскуроченную сушилку для одежды. — Что за… — О, ты пришел, супер! — Филипп выглянул на него из-за комода. — Ксюха рассталась со своим гомофобским парнем. Мы все начинаем новую жизнь. — А?.. — пискнул Артем. — Меняемся мебелью, — радостно пояснил Рома, оглянувшись на Артема от комода. — У тебя есть мебель, которой ты хочешь поменяться? — Чего?.. — Слушай, отдай мне свой балетный станок, — оживился Филипп. — Тебе он все равно не нравится. А я отдам тебе свой. — Можно, я хотя бы переоденусь? Господи боже… — Артем аккуратно протиснулся между тумбочкой и чьим-то столом и, скорее убежав в свою комнату, настрочил Максиму: «У меня все ебанулись», на что через минуту получил ответ: «Очень тебя понимаю)» Вакханалия продолжалась до самого вечера. Филипп отжал у Артема станок и гирлянду из лампочек, но взамен приволок пару симпатичных гербариев и вездесущие фиалки, а к своему станку бонусом добавил резинку для растяжки. Поначалу Артем противился участию во всеобщем безумии, но спрятаться от него было практически невозможно, так что в конце концов он уступил свой шкаф для одежды Ксюше, а себе поставил более компактный и вместительный Ромин пенал. — Может, еще кроватями поменяемся? — съязвил он, помогая Филиппу с Ромой впихнуть свой бывший шкаф в Ксюшину комнату. — Фу! — хором ответили все трое. Пару раз в процессе перестановки Артему звонил Марат: его никак не отпускало вчерашнее «происшествие», и он пытался вернуть расположение воспитанника разной дебильной болтовней. Протирая пыль, раскладывая по шкафам одежду, выясняя, где чей утюг, и экстренно собирая землю в упавший горшок с апельсиновым деревом Филиппа, Артем сотню раз повторил Марату, что прощает его, но на все предложения встретиться ответил категоричным отказом. — Во-первых, я сегодня занят, — он действительно был слегка занят: «Фил меня прибьет за это дерево». — Во-вторых, я еще не готов тебя видеть. — Я понимаю, малыш, — смиренно вздохнул Марат. — Тебе нужно время. Я буду ждать. К счастью, эпопея с «новой жизнью» закончилась быстрее, чем Максим освободился от шашлыков, поэтому Артем успел прибраться в комнате и привести себя в порядок. Наконец Максим написал: «Буду у тебя минут через скоро». Артем оценил каламбур и отправил в ответ смеющийся смайлик. «Сорок­, ­— исправился Максим. — Тупая автозамена)» Артем хотел настрочить остроумный ответ и даже пошел по комнате кругами, выдумывая что-нибудь эдакое, но тут к нему постучали. — Тём? — позвал Филипп. — Да, заходи! — не отрываясь от айфона, откликнулся Артем. Дверь аккуратно приоткрылась, и Филипп просочился внутрь. — Хочешь все-таки мою кровать? — Артем повернул к нему голову, и лукавая улыбка на его лице в ту же секунду схлопнулась: Филипп стоял под дверью белее мела. — Фил! — швырнув айфон на матрас, Артем одним махом подскочил к другу. — Фил, ты чего?! Что случилось?! Ты же только что… Он осекся, не закончив: «…носился со шкафами, как полоумный». — Я ненадолго, — безжизненным тоном пробормотал Филипп. — Как у тебя… Как у вас все прошло? С Максимом. Выглядел он так, словно не хотел этого знать, потому Артем наскоро отмахнулся: — Нормально. Но проблема была, кажется, в другом. Филипп остановил на друге глаза, выцветшие от насыщенного серебра луны до блеклых серых разводов, и недовольно прищурился: — Ты прикалываешься? Что значит нормально? Я так ждал этого момента, всю ночь не спал, а ты мне теперь нормально? — Ну Фил… — Артем пристыженно ссутулил плечи и быстрым движением загреб рукой по волосам. Поняв, что смутил друга, Филипп сбавил обороты: — Ну тебе хотя бы понравилось? — голос его приглушился, настраиваясь на доверительный лад, и утробная шершавость, которую Артем очень любил, ласково защекотала по барабанным перепонкам. Когда Филипп проявлял такое вкрадчивое внимание, противиться было невозможно. — Да, — застенчиво кивнул Артем. Уголки его губ сами собой поползли кверху от счастья, что вновь затеплилось в груди. — Очень понравилось. Он услышал беглый выдох облегчения, а затем Филипп спросил: — Максим не косячил? — Нет, не косячил, — Артем уже вовсю улыбался, и эта его улыбка, широкая, довольная и непосредственная, как у ребенка, которому купили метровую конфету, послала через расстояние теплую волну, заставив улыбнуться и Филиппа. — В первый раз все было очень нежно, — осмелев, добавил Артем. — В первый раз?! — Филипп издал потрясенный смешок. Артем тут же осекся: — То есть… — Погоди-погоди, — Филипп сделал широкий шаг вглубь комнаты. Хитрющие глаза посверкивали, как серебряные монеты. — А сколько раз у вас было? — Отстань, — буркнул Артем. — Ну Тём! — Нет. — Ну пожалуйста! — Я не буду говорить. — Ну на пальцах покажи! Артем возмущенно фыркнул, но, чувствуя, что попал впросак и Филипп теперь не отстанет, быстро показал ему указательный, средний и безымянный палец. — Серьезно?! — ахнул Филипп. — Он там как, жив вообще после такого? — Фил! — Артем всплеснул руками и даже собирался пихнуть его в плечо, но Филипп, предугадав такие намерения, смеясь перехватил его запястье, потянул к себе, а в следующий миг Артем оказался у друга в объятиях. — Тёмка… — Филипп растроганно вздохнул и, внезапно стиснув Артема изо всех сил, зарылся носом в его кудри. Артем закрыл глаза, ласково поглаживая друга по спине. Бедный Фил, он был сплошной комок нервов, весь напряженный и зажатый. Артем буквально чувствовал под пальцами каждый мышечный узелок. — Все хорошо, — шепнул он Филиппу на ухо, продолжая неторопливо скользить рукой вниз и вверх по футболке. — У меня был ужасный первый раз, и я боялся, что это случится с тобой, — протараторил Филипп, обжигая Артему макушку. — Мне до сих пор хочется отпинать твоего первого парня, — отозвался Артем. — Даже хотя ты никогда о нем не рассказывал. — Он мудила, хватит с него такого рассказа. — Мы с Максимом признались друг другу в любви, — Артем перевел тему, надеясь, что это новое откровение окончательно успокоит все тревоги Филиппа. — Он хороший, правда. Мне с ним хорошо. Не наседай на него так. — Если бы я наседал, он бы к тебе больше не приблизился, — проворчал Филипп. Артем легонько пристукнул его по лопаткам. — Ты его любишь? — Да, люблю, — кивнул Артем. — Мне надо это переварить, — мрачно выговорил Филипп. — Я тебя помню двенадцатилетним мышонком в «Щелкуне», а теперь ты с мужиками спишь, нормально? — Завали, — Артем чувствовал, что Филиппа отпускает: заиндевевшая спина потихоньку оттаивала и обмякала, дыхание выравнивалось. Филипп становился самим собой. Это и радовало Артема, все еще бережно гладившего друга вдоль позвоночника, и немного расстраивало. Обычный Фил избегал душевности и обращал ее в сарказмы. — Вы, конечно, такие сладкие, просто жесть. Артем тихонько улыбнулся. Вот, например, один из них. Чмокнув друга куда-то в волосы, Филипп отстранился. Выглядел он по-прежнему бледным и слабым. Должно быть, сказывались бессонная ночь и общий упадок сил. — Фил… — Артем потянулся к нему, чтобы еще как-нибудь ободрить, но Филипп захлопнул книгу откровений. — Можешь кое-что у меня глянуть? Вот, — он достал из кармана домашних треников какие-то бумажки и вытянул перед собой руки. В одной был тетрадный листок, в две колонки исчерканный текстом и нотами. В другой — ярко-желтый отрывной стикер. — Как думаешь… — голос у Филиппа просел. Пришлось начать заново. — Как думаешь, это писал один и тот же человек? — Конечно, — без колебаний ответил Артем. Филиппа будто током дернуло. — Ты уверен, да? — Уверен, — Артем ничего не понимал. Филипп таял на глазах. — Почерк одинаковый. А зачем тебе это? — Да так… — Филипп отступил к двери комнаты и вдруг опасно покачнулся. — Фил! — Артем тотчас сорвался к нему и крепко обхватил за талию. — Фил, ты как? Давление? Голова кружится? Давай садись на кровать. Я открою окно. Чай крепкий сделаю. Тебе же врач велела отдыхать, а ты психуешь из-за меня и таскаешь шкафы, ты совсем уже поехал?! — Все в порядке, — Филипп ужом вывернулся у него из-под руки и, приоткрыв дверь, выскользнул в общий коридор. — Я в порядке… И медленно-медленно отступая от растерянного Артема, он уплыл в свою комнату с двумя клочками бумаги, как одинокий задумчивый призрак.