Grand Pas

Песня к главе: НЮ – Три дня

Перрон был забит до отказа. Все ждали вечернюю электричку. Гулкая разномастная толчея накапливала в полутьме статическое электричество, чтобы взорвать его шаровой молнией атаки на прибывший состав. Первое мая. Удивительно теплый, мягкий, спокойный, да еще и праздничный день. Глупо им не воспользоваться и не провести время за городом в кругу семьи и близких. Да и на работу завтра не нужно. Красота. Затесавшись среди утомленных прогулкой семей, обнимающихся парочек и неугомонных садоводов, Артем вытащил из рюкзака черную олимпийку Fred Perry, надел ее, глухо застегнул, накинул на голову капюшон и тщательно спрятал под него все кудри. В таком виде он сливался с сумерками не хуже, чем ниндзя. И даже хотя он был уверен, что сегодня за ним не следят, что сегодня перед ним виноваты, перестраховаться стоило: он сунул руки в карманы олимпийки и двинулся по перрону, лавируя между пассажирами и как бы разминая ноги, а на деле заметая следы и зорко следя боковым зрением за любыми подозрительными изменениями картинки. Он петлял вокруг незнакомцев, как грибник по лесу, в надежде сбить с толку, пропасть из виду, перепутаться с десятками других людей в черной одежде и наконец сбросить хвост, если тот за ним тянулся. Когда до прибытия электрички оставалось три минуты и на перрон начинали вбегать опаздывающие пассажиры, внося хаос в установившееся равновесие напряженного ожидания, Артем шмыгнул с перрона обратно в здание вокзала, а оттуда, строча сообщение водителю, выскочил на крохотную привокзальную площадь и улочку Садовую, что отделяла ее от объекта притяжения всех гуляк: Павловского парка, в этот час лоснящегося мрачным сизым одиночеством за высокой решеткой. Uber Black ждал на противоположной стороне дороги, и Артем, перебежав узкую проезжую часть прямиком на красный сигнал светофора, с размаху плюхнулся на заднее сиденье черной BMW X6. — Здравствуйте, — выдохнул Артем, не без облегчения стягивая с головы капюшон своей маскировочной олимпийки. — Добрый вечер, — услужливо поздоровался водитель. Это был моложавого вида грузин, и в речи его не слышалось даже намека на акцент. Включились фары. Машина плавно толкнулась с места. Минуту царило молчание, но затем формальная тактичность «Убера» премиум-класса все же отступила под натиском скептического недоверия водителя и зеленой юности пассажира, и таксист, нахмурившись, уточнил: — В Девяткино, да? — Да, — кивнул Артем. — Где-то час будем ехать. — Да, я в курсе, — Артем помахал водителю айфоном, где в приложении отображались время и маршрут поездки. — Хотите поставлю музыку? Или загружу подкаст? — Нет, спасибо, ничего не нужно, — немного удивленный таким продвинутым сервисом, отказался Артем. Похоже, водитель все еще не верил, что кто-то решил прокатиться на такси премиум-класса из южного пригорода Петербурга в максимально северный район с «доступным жильем» в праздник вечером за несколько тысяч рублей. Притом что этому кому-то с натяжкой лет двадцать. Пока таксист выезжал на трассу и пристраивался в небольшую вялую пробку павловских туристов, обеспеченных, в отличие от вокзальных, личными автомобилями, Артем проверил соцсети и, убедившись, что все сообщения остались без ответа, рассерженно ткнул по имени в списке контактов. Гудки тоскливо перетекали один в другой, как мед стекает со столовой ложки, но трубку так никто и не поднял. После добродушного пояснения оператора о том, что абонент не абонент, Артем перезвонил и вместе с тем поглядел через заднее стекло на следующие машины в очереди. Хвоста нет. Все нормально. Да возьми ты эту чертову трубку! Попытавшись еще пару раз, Артем смахнул список контактов вверх и ткнул в другое имя. К счастью, там ответили сразу. — Привет, Тём, — раздался приглушенный и немного усталый голос Ромы. — Привет, — Артем сполз по сиденью, искоса глянув на водителя. Тот в ответ глянул на пассажира в зеркало заднего вида, хотя скорее от неожиданно зазвучавшего голоса, чем от любопытства. В следующую секунду, будто получив телепатический сигнал, водитель тронул кнопку включения музыки, и салон наполнился тихим нейтральным журчанием. — Ну ты как? — спросил у Ромы Артем. В трубке послышался вздох, и Рома бесцветно выговорил: — Так же. Эта инъекция печали вкололась Артему в самое сердце. — А Паша с тобой? — попробовал он, уже догадываясь, каким будет ответ. — Я не знаю, где Паша. — Ром, — Артем вложил в голос все сочувствие, на какое был способен, и с силой загреб рукой по волосам. — Хочешь, я ему позвоню? — Он поймет, что это я попросил. — Но ты же не просил, я сам. — Не надо, — мягко, но уверенно отказался Рома. — Сами разберемся. Артем протяжно выдохнул через нос. Ну блин, ну Ромаша! Их тыл, их фундамент, ядро адекватности их компании, Рома и Паша всегда оставались стабильны и надежны, на них можно было рассчитывать, они, в конце концов самые старшие, поддерживали и выравнивали баланс. А как быть теперь, если даже фундамент дает трещины?.. Все началось пару недель назад с этого странного, из ниоткуда возникшего и в никуда пропавшего Василя, который за три дня навел на их дом сатанинскую порчу и напрочь поломал Филиппа. Артем даже представить себе не мог, что мимолетное знакомство, одно из тех, что регулярно случались у его друга, повлечет за собой последствия планетарного масштаба. Филипп был сам на себя не похож. В день, когда они с Василем расстались — Артем впервые видел, что Филипп с кем-то «расстался» — он пропустил все классы и явился в Театр лишь на репетиции, после которых сразу уехал домой и заперся у себя в комнате. Зря Артем и Ромаша с Ксюшей весь вечер топтались у него под дверью — Филипп не открыл. На следующий день повторилось то же самое. Поговорить с другом не было ни малейшей возможности: Филипп, как зловещий призрак, появился точь-в-точь перед первой репетицией и исчез сразу по окончании последней. Звонки и сообщения он игнорировал. И хотя в день «расставания» с Василем он мертвым голосом пообещал Артему, что никаких ночных гостей в их квартире больше не будет, тот упорно не сопоставлял случайную связь с нынешним состоянием. Да у Филиппа было столько парней, что чисел во Вселенной не хватит! Он прекрасно умеет справляться с последствиями. Ну ладно-ладно, хватит там чисел. Может быть, даже двузначных. Хандра Филиппа не в шутку беспокоила Артема, а собственные растерянность и бессилие лишали воли. Больше всего Артем боялся, что, оставь все как есть, и Филипп постепенно скатится в некогда пережитый «тяжелый период» с запоями и травой. О таком даже заикаться было жутко. На третий день Артем решил во что бы то ни стало выцепить Филиппа в Театре и принудить к разговору. Но дело приняло неожиданный и еще более тревожный оборот: прямо посреди сценического прогона третьего акта «Спартака» Филипп упал за сценой в обморок. Подобные происшествия не были уникальными: плохо позавтракал, плохо поспал, приболел, дал лишнюю нагрузку без отдыха, и вот глюкоза ползет вниз в крови, а артист балета ползет вниз по стенке. Но Филипп никогда не доводил себя до такого состояния. Даже в период репетиций Красса он отдавал себе отчет, когда нужно отдышаться, когда сунуть за щеку дольку шоколада, а когда пойти на свежий воздух. Поэтому, узнав от Ксюши о том, что его откачивают на другой стороне сцены, Артем и сам едва устоял на ногах. Репетицию ненадолго прервали, работать остались только солисты, так что Артем как ненормальный полетел вслед за Ксюшей в медпункт, куда отвели потихоньку оклемавшегося Филиппа. Из посетителей, которых не удалось выгнать, здесь оказались еще Рома и мрачный, с лицом цвета Медного всадника под дождем, Благовольский. На подобные «внештатные ситуации», которые выводили ему из строя артистов, художественный руководитель всегда реагировал эмоционально. Осмотрев пациента, врач заявила, что с таким давлением не то что не танцуют — «не живут», и размашистой рукой отправила Филиппа на неделю больничного. Благовольский ревел и рвал на себе волосы, ведь Филипп и так заменял другого болеющего танцовщика, но деваться было некуда. Сам Филипп в течение всей сцены не проронил ни слова. Он покорно кивал врачу, соглашался с рекомендациями и лишь пожал плечами на вопрос о том, сталкивался ли он с паническими атаками, нервными срывами или другими подобными проблемами. Именно это равнодушие до чертиков переполошило Артема. Раньше Филипп бы в жизни не признал никакую свою слабость, а больничный бы со смехом вышвырнул в окно. К счастью, тем вечером он уже не заперся в комнате, а потому, когда все легли спать, Артем сумел к нему подобраться. Развернутого диалога у них, правда, не получилось. Филипп лежал калачиком, закутавшись в любимый светло-серый плед, который появился у него загадочным образом после мартовского кутежа в «ЦС», и на все вопросы отвечал односложно: «Не хочу», «Не надо», «Не знаю», «Нет». Наконец отчаявшись, Артем прибег к тому, что всегда работало: забрался к нему на постель и крепко обнял прямо с пледом. — Ты такой мягкий, — засмеялся он, складывая щеку на флисовый бок друга. Филипп слабо улыбнулся уголками губ и с благодарностью накрыл его ладонь своей. Они так и заснули, лишь под утро Артема разбудило аккуратное шевеление: Филипп перевернулся, чтобы укрыть его пледом. — Фил, — сонно позвал Артем. — Извини, не хотел тебя будить, — Филипп накинул на него край пледа и поерзал по своей половине кровати, устраиваясь поудобнее. — Я за тебя волнуюсь, — откровенно признался Артем. Он не знал, когда представится новая возможность сказать другу о чувствах и, уж тем более, остаться наедине, а потому не хотел упускать драгоценную минуту. В глазах Филиппа перекатывалась ртуть, завораживая отблесками чистого серебра. — Все нормально, малыш, — он притянул Артема к себе и ласково пристроил подбородок у него на макушке. — Пусть Максим твой волнуется, что ты спишь со мной, а не с ним. — Я ему об этом не рассказываю, — застыдился Артем. В объятьях друга было тепло и безопасно, будто в самом деле ничего не изменилось и Филипп не мучился страданиями, о которых упрямо молчал. — У меня все выровняется, Тём, обещаю, — заверил Филипп, мягко поглаживая его по спине. — Мне просто нужно время. — Я не могу, когда так, — Артем ткнулся лбом в его хлопковую футболку и судорожно втянул носом знакомый цветочный аромат кондиционера для белья. — Как «так»? — Филипп поправил на нем плед. — Когда тебе плохо, а я даже не знаю, чем помочь. — Ты ничем не поможешь, — грустно усмехнулся Филипп. — Само пройдет. — Ты можешь хотя бы рассказать, что происходит? — Я влюбился, — с какой-то фатальной легкостью ответил Филипп. — Вот что происходит. Признание оказалось чересчур спонтанным. Артем отдернулся от друга, едва не отпихнув его от себя, и махом сел в кровати. Сон как рукой сняло. — В смысле?! — он вытаращился на Филиппа. — В смысле ты влюбился?! — Ну… — Филипп тоже привстал с подушки, переложил ее к стене и уселся так, чтобы было удобно навалиться спиной. — Похоже, я все-таки на это способен. Артем глядел на него в полнейшей растерянности, надеясь, что он сбросит эту совершенно несвойственную ему маску серьезности, откинет голову, захохочет, двинет кулаком ему в плечо и начнет с издевкой подтрунивать: «Ты что, повелся?! Реально?! Я влюбился?! Ты за кого меня принимаешь?!» Но Филипп смотрел в ответ все так же смиренно и печально, подтянув колени к груди, а по губам его бродила полуулыбка обреченного. Артем всегда был уверен, что избранником Филиппа станет зрелый бизнесмен в костюме haute couture и на шикарной «Мазде», весь такой успешный, уверенный в себе, спокойный и бесстрашный, который сможет обуздать его прыткий характер, научит его верности и ответственности и станет для него надежной опорой. Филиппу был нужен мужчина, именно мужчина, чтобы наконец утихомириться рядом с ним, больше не ждать сражений за каждым поворотом и перестать готовиться к ним изо дня в день. Но рабочий сцены, грузчик?.. — Как его зовут, еще раз? — осторожно поинтересовался Артем. Вплотную приблизившись к разговору по душам, он даже дышать боялся, ведь любое лишнее слово могло спугнуть Филиппа и отбросить их назад к насупленной отчужденности. Но Филипп пошел на контакт. — Его зовут Василь, — шепнул он. — Вася. У Артема в голове взметнулась тысяча вопросов. Пришлось даже сжать и разжать кулаки, чтобы привести себя в норму и не вывалить на Филиппа весь этот град. — Как он оказался в нашем Театре? — еще прощупал почву Артем. — Через группу в «Контакте». У нас есть разовые подработки на спектаклях, — Филипп подтащил к себе одеяло. — На самом деле, он музыкант. Очень талантливый. Со школой. Играет на гитаре. Поет охрененно. Он как-то умеет менять голос. Поет чисто, прямо как на экзамене в «Гнесинке», а потом вдруг хрипит и рычит. Это очень круто. Даже не знаю, как голос может быть таким мелодичным и свирепым одновременно, — Филипп закутался в одеяло, будто в кокон. — Он насторожил меня там, у Театра, — признался Артем, но, помедлив, сбавил обороты. — Слегка насторожил. Все эти его татухи… — Это просто татухи, — Филипп качнул головой и начал отрешенно перебирать между пальцев складки пододеяльника. — Он хороший мальчик. Воспитанный. Петербуржец в пятом поколении. — Такое бывает? — удивился Артем. Но Филипп его проигнорировал: — Внимательный очень. Заботливый. С ним рядом чувствуешь себя нужным. Чувствуешь, что тобой дорожат. Если бы Филипп не сидел перед Артемом на расстоянии вытянутой руки, тот ни за что не поверил бы, что его друг умеет говорить таким проникновенным, ласковым и смущенным тоном. Самые интимные минуты их бесед по душам не были похожи на то, что сейчас творилось с Филиппом. У него даже щеки порозовели, и одеяло тут было ни при чем. — Татухи у него нереальные, — мечтательно продолжал Филипп. — И он такой честный во всем. Ему нравится, как я танцую. Он разбирается в балете, представляешь? Знает Григоровича и все такое. И еще у нас был незащищенный секс. — Чего?! — хлопнул глазами Артем. Смена темы произошла внезапно. — Это как-то… само получилось, — Филипп бережно расправил участок пододеяльника и начал терзать его снова. — Оказывается, с нужным человеком может так снести крышу, что вообще забываешь о предосторожности. — Фил, погоди… — у Артема начали холодеть руки. — И что… и что теперь? — Не знаю, — Филипп пожал плечами. — Мне кажется, ничего страшного не случилось. — Тебе… кажется? — Артем ушам своим не верил. Филипп месяц динамил Влада из студии танцев после того, как тот чихнул. — Тебе надо провериться. Срочно. — Не хочу, — все с тем же потрясающим фатализмом отозвался Филипп. — Он не трахается с кем попало. — Да откуда ты знаешь?! — Знаю и все, — отсек Филипп. — Он не такой. Да, он влюбился. Определенно. Видя, с какой настойчивостью Филипп мучает бедное одеяло, Артем потянулся навстречу и мягко накрыл беспокойные ладони друга своими: — Что у вас произошло? Он тебя бросил? В такое развитие событий Артем практически не верил. Единственным, кто первым бросил Филиппа во всей его жизни, был Мищенко. — Я его бросил, — ожидаемо сказал Филипп. — Но… — Тём, — Филипп вскинул на него до того измучанный взгляд, что Артем не выдержал и секунды. Он стиснул Филиппа со всей силы, а тот ткнулся головой ему в плечо, посидел так, восстанавливая дыхание глубокими вдохами и мелкими осторожными выдохами, но наконец отстранился и снова спрятался в одеяло. — Мы очень разные с ним, — с трудом выговорил Филипп. Он будто в сотый раз напоминал об этом сам себе. — Он вообще не то, что я всегда искал, понимаешь? Еще как Артем понимал. — Он младше меня, у него нет постоянной работы, и он, похоже, не собирается заниматься ничем, кроме музыки. — А где он играет? — уточнил Артем. — На улице! — Филипп всплеснул руками. — Он уличный музыкант. Что я с ним таким буду делать? Артем согласно кивнул. — И еще он… — Филипп пожевал нижнюю губу, обдумывая, как лучше выразить мысль. — С ним иногда непросто. Он очень закрытый и нелюдимый. — Это я заметил, — фыркнул Артем. — И у него какие-то странности… не знаю, как это называется… какая-то психушка. — То есть?.. — медленно переспросил Артем. — Проблемы с социализацией, переключением внимания, выражением эмоций. Он будто весь в себе. Плохо распознает подтексты, одержим своей музыкой, постоянно что-то сочиняет… — Ого! — не дослушав, воскликнул Артем. — У него что-то аутическое? — Н-нет, не знаю, — от такого предположения Филипп даже растерялся. — Вряд ли. — Похоже на синдром Аспергера, если честно. — С чего ты взял? — нахмурился Филипп. — Я не то чтобы… так, просто, — сразу пошел на попятный Артем. — Читал где-то. Или слышал. — Ну вот если так просто, то и нечего тут ставить диагнозы. — Да я и не… Ладно, извини. Они немного помолчали: Филипп в обиде, Артем пристыженный, — но в итоге Филипп все же вновь обратился к другу в надежде на понимание: — Тём, у меня в жизни не было серьезных отношений, а тут сразу так сложно. Я бы не вывез, ни за что. Я бы все испортил и разбил ему сердце. Артем прокрутил в голове их мимолетную стычку за сценой, а потом представил парня в рыжей шапке дерзко восседающим на спинке скамейки в дворике Театра. Василь действительно настораживал. Дело было не в свирепом волке на его шее, не в угловатых хаотичных движениях и даже не в хмурой замкнутости. Пугающими были его глаза: одновременно пристальные и отрешенные, глянцевито-яркие, как ночное небо, и бесцветные, как дно колодца. Говорят, что глаза — зеркало души, но глаза Василя надежно хранили его тайны и куда скорее потрошили окружающих, чем приоткрывали хоть что-то о своем обладателе. — Наверное, ты прав, — задумчиво вымолвил Артем. — Он в самом деле тебе не пара. Это был наиболее короткий и щадящий вариант того, что вертелось на языке. — Я решил прекратить все сейчас, пока мы не слишком привязались друг к другу, — как бы оправдываясь, пояснил Филипп. — Меня отпустит со временем. Все будет нормально. И для него так тоже лучше. Ему нужен кто-то опытный и адекватный. Кто-то… — Филип пропустил вдох. — Кто-то не я. — Он в тебя влюбился, да? — в этом Артем был уверен. Филипп очаровывал парней по щелчку пальцев, если хотел. — Да плевать ему на меня, — Филипп сверкнул потемневшими глазами. — Скорей бы он нашел себе другого. Губы Артема сложились в тихой улыбке, и он осторожно тронул предательски дрогнувшую руку Филиппа. Тот сразу отвернулся. Ноздри его трепетали от судорожных попыток спастись особой техникой дыхания. — Ты ждешь, что он вернется, — не ходя вокруг да около, заключил Артем. Филипп сердито вывернулся, закрыл лицо ладонями и, с яростным рычанием растерев полыхающие щеки, в изнеможении рухнул на матрас. — Помнишь, я ныл тебе, как хочу влюбиться? — он уставился в потолок, раскинув руки по сторонам. — Я передумал. Хочу разлюбить. Нахуй это все. Артем никогда еще не видел его таким милым, как сейчас. — Ты все правильно сделал, — он опустился с ним рядом на постель и подпер голову кулаком. — Конечно, это нелегкий шаг. Но если ты чувствуешь, что все пойдет наперекосяк, не стоит и начинать. Это для твоего же блага. И для блага этого Василя. — Он не этот, во-первых, — проворчал Филипп. — А во-вторых, ненавижу эту фразу. — Какую? — Для твоего же блага, — напыщенно передразнил Филипп. — Пока для моего блага происходит одно говно. — Фил… — Артем ласково погладил его по волосам. — Вам обоим нужен кто-то взрослый и уравновешенный. Филипп скосил к нему мрачный взгляд: — Типа Максима твоего? — Ну… — Артем игриво повел плечом. — Максим уже занят. Сорян. — Ну это, конечно, потеря. Не знаю, как дальше жить, — Филипп выразительно фыркнул и вдруг со смехом бросился под одеяло. — Тём, ну нет! Не щекоти меня! Тёма, блин! Да зараза!.. Когда от возни в подушках Филипп наконец вымотался и, окопавшись на своей половине кровати, благополучно отрубился, Артем тихонько выскользнул из его комнаты и пошел на кухню, где уже вовсю шумела вода: Рома, как обычно, встал раньше всех и готовил завтрак. — Привет, — Артем прошуршал тапочками к холодильнику, порылся на полках и, со вздохом убедившись, что Филипп слопал все его йогурты, достал запечатанный пакет молока. — Ром, у вас есть мюсли? — Да, над раковиной, — Рома добродушно махнул лопаткой в сторону шкафчика. Сам он колдовал над какой-то бешеной яичницей с кучей овощей и трав, которую надо было не жарить, а запекать в духовке. Подкармливать Артема после нашествий Филиппа для него было обычным делом. — Ну как он там? Получше? — с искренним участием поинтересовался Рома, выливая яичную смесь в круглую силиконовую форму. — Такое себе, — Артем вытащил мюсли, глубокую тарелку и ножницы для пакета молока, после чего утомленно плюхнулся за стол. — Да блин… Ром, передай мне, пожалуйста, ложку. — А вопили сейчас очень радостно, — улыбнулся другу Рома. Забрав у него ложку, Артем аккуратно насыпал в тарелку мюсли: — Я пытался его растормошить. Не могу, когда он такой дохлый. Рома засунул форму для выпечки в духовку, засек на телефоне время и, обхватив руками большую кружку с чаем, опустился за стол напротив Артема. — Да уж, — вздохнул он, отпивая чай. — Что-то на Фила много всего навалилось. — И не говори, — уныло согласился Артем. — Еще Василь этот… — Его зовут Василь? — переспросил Рома. — Интересное имя. — Он там вообще интересный. — Страшно представить, что Фил сейчас переживает, — Рома сочувственно качнул головой. — Сначала история с Крассом, потом Василь. Он ведь никогда еще не влюблялся? — Никогда, — подтвердил Артем. Это было самое главное отягчающее обстоятельство. — Если первая любовь приходит в таком сознательном возрасте, ощущения, наверное, совсем другие, чем у подростков, — Рома пустился в неожиданные рассуждения. — Каково это, как считаешь? — Да хреново, судя по Филу, — отмахнулся Артем. — Не верю я в эту его любовь. — Почему? — Рома удивленно приподнял брови. — Думаешь, Фил не способен на глубокие чувства? — Конечно, способен. Просто… — Артем раздраженно бросил ложку в тарелку, так что капли молока выплеснулись на стол. — Ну ты же видел этого Василя у Театра! Где наш Фил и где этот Василь! Они люди с разных планет! Как Фил вообще на него запал?! — Ну вот так и запал, — Рома мягко улыбнулся и встал за тряпкой. У него был пунктик на чистоту. — Потому что Василь с другой планеты. — Да они вместе были три дня! — Ромео и Джульетта тоже, — возразил Рома, протягивая Артему влажную тряпку. Тот недовольно цокнул языком, но стол протер. — Все равно не верю, — упрямо буркнул он. — Фил придумал себе гей-драму с первым встречным, потому что сходит с ума из-за Красса. — Ладно, Станиславский, — Рома забрал у него тряпку и весело подмигнул. — Не верь. Но глядя на осунувшегося Филиппа, не верить было очень сложно. Пока друг восстанавливал силы на больничной неделе, Артем без конца пытался вытащить его из дома: погулять по центру, проветриться до бара, оценить новую постановку БДТ, да хоть круг у дома сделать, выйти на Исаакиевскую площадь, залезть на колоннаду собора. Филипп не соглашался. Артем даже написал знакомому фотографу и попросил устроить для друга съемку: «Я оплачу все, что он захочет, а ему скажи, пожалуйста, что это бесплатно, просто ты случайно его нашел, тебе запал его необычный крутой типаж, и ты был бы рад получить пару снимков в свое портфолио». Филипп очень радовался, когда фотографы брали его снимки для портфолио, даже хотя на все их просьбы отыгрывал ленивое царское снисхождение. На съемку Филипп согласился, но сообщил фотографу, что сейчас он не в лучшей форме — «свяжемся позже». Артем продолжал беспокоиться. Апрель подходил к концу. Все вокруг оживало, вовсю зеленела листва, солнце вылезало аж три раза в неделю, а Филипп чах и увядал. В один из этих тревожных дней позднего апреля, в одиночестве отправившись из Театра на обед, Артем ни с того ни с сего получил сообщение от Ромы: «Не хочешь сходить со мной сегодня в Эрарту?» Сказать по правде, Артем и не помнил, когда они с Ромой выбирались куда-то вдвоем: Ромаша не существовали по отдельности. «Без Паши?» — на всякий случай уточнил Артем. «Без, — ответил Рома. — Только мы с тобой» Ладно. Допустим, здесь нет ничего странного. Артем попробовал не углубляться в ситуацию и настрочил: «Да, без проблем. Во сколько у тебя кончаются легионеры?» «В половину восьмого. А твои гладиаторы?» «Так же» «Ты был в Эрарте? Я очень давно хотел, но никак не получалось» «Был, но лет сто назад, — написал Артем. — Главное, до нее добраться)» Рома прислал в ответ улыбающийся стикер. Встретившись после репетиции, они первым делом погуглили, как доехать с Моховой улицы до 29-ой линии Васильевского острова, а затем отправились на Невский проспект ждать троллейбус. Как Артем ни старался отрешиться от подозрений, он все равно чувствовал подвох. Рома не просто так позвал его вечером в музей. Почему именно вдвоем? Почему именно в «Эрарту»? Почему именно сейчас? Роме внезапно захотелось прогулки с другом без Паши? Он ведь прекрасно знает, что у Артема голова забита Филиппом и нет настроения шататься по музеям. Рома казался меланхоличным и отрешенным, но, пока они добирались до Васьки, много говорил другу о современном искусстве, о том, как специально учился в нем разбираться, как ему нравятся свежие взгляды не только на живопись, но и на культуру вообще, в частности, на балет. Артем слушал с открытым ртом. Ромка никогда не делился ничем столь сокровенным. Все были уверены, что он любит Театр, Пашу и готовить. И все. Миновав суетливый вечерний Невский, беспокойную в клетке берегов Неву, Стрелку Васильевского острова, облюбованную байкерами и танцорами бачаты, и прокатившись вглубь Васьки по Среднему проспекту, который стрелами пересекали старые улочки-линии, в «Эрарту» Артем и Рома прибыли в половину девятого вечера. До закрытия прогрессивного музея оставалось еще целых полтора часа. — Хорошо, что мы приехали сейчас, — с улыбкой отметил Рома. — Будет меньше народу. Народу не было вообще. По всем залам они ходили в гордом сдвоенном одиночестве. Артем слукавил, сказав Роме, что давно не был в «Эрарте». На самом деле пару месяцев назад, в феврале, еще до знакомства с Максимом, он присутствовал здесь на открытии выставки начинающего, но перспективного питерского художника Тараса Виноградова, организованной при участии давнего друга и в некотором роде покровителя молодого дарования — великого и ужасного Марата Цепакина. Артем знал, что Марат спит с этим бедным мальчиком Толей, так по-настоящему звали Тараса Виноградова, и что спит он с ним уже несколько лет с тех пор, как Толе исполнилось восемнадцать. Дерганный, осмотрительный и безоговорочно покорный, Толя был живым примером того, что могло случиться с Артемом, прояви он чуть большую сговорчивость в отношениях с опекуном. Приведя воспитанника на выставку в добровольно-принудительном порядке, Марат, похоже, собирался пробудить в нем ревность показательными заигрываниями с художником и дать понять, что своими отказами Артем обрекает его искать вот такие замены, но Артем, конечно, не ревновал. Он чувствовал только лютое омерзение и пытался как-нибудь выманить Толю в сторонку, чтобы успокоить. Кончилось все тем, что в сторонку выманили его самого. Пока гости обсуждали картины, изрядно нагрузившийся Марат оттащил его за локоть в пустой конференц-зал и, прижав к стене, набросился со своими обычными пьяными домогательствами. Артем едва успевал сбрасывать его руки и уворачиваться от возбужденного шепота: — Ты такой красивый… ты самый красивый… я так больше не могу… Тёмка… ну что же ты за тварь… Чтобы вырваться на свободу, Артему пришлось поддаться его поцелуям. Так Марат потерял бдительность, и получилось вывернуться у него из-под руки. — Бога ради, поезжай домой, не позорься, — наскоро засовывая края сорочки обратно в брюки, процедил Артем. — Какая же ты сука! — от безысходности Марат въехал кулаком по стене. В такие моменты Артему становилось по-настоящему жутко, но он старался прятать слабость, чтобы опекун не почувствовал преимущество. — Тебе хватит пить, — Артем взялся за ручку двери. — Ты перестаешь себя контролировать. — Ты у меня допляшешься, — бросил ему Марат. — Я с тобой, как с принцем. А тебя надо связать и выебать, как шлюху! — Бля, ну ты псих, конечно. Все, я звоню водителю, он тебя заберет, — Артем достал айфон из кармана пиджака и дернул к себе дверь. Руки тряслись так, что с трудом попадали по кнопкам. Он знал, что однажды, если ничего не изменится, Марат может действительно перестать себя контролировать. И вот сейчас Артем стоял в компании Ромы в пустом зале перед картинами того самого Тараса Виноградова и слушал восторженное повествование друга об игре теней, о тонкой мысли, о порхании перспективы и о жизни в каждом штрихе. Ох, Ромка, знал бы ты, какая у этого Тараса жизнь. Они неспешно бродили между этажами, заглядывали на выставки, которые Рома хотел посетить в первую очередь — «вдруг не успеем обойти все до закрытия» — и обсуждали современное искусство. — Понимаешь, я уже десять раз все посмотрел у них на сайте, всю их афишу, — снова принимался объяснять, а вернее оправдываться Рома. — Мне так хотелось сходить, но Паша вечно занят. У него к Европе репетиции, он постоянно задерживается в Театре допоздна. А еще интервью, фотосеты, переговоры с «Гришко». Они хотят, чтобы он стал лицом их рекламной кампании. Так все выставки кончатся. — У вас с ним все хорошо? — напрямую спросил Артем на входе в зал скульптуры. — Да, все нормально, — заверил Рома. — Давай свернем налево и посмотрим сюрреализм. И вот там, в каком-то крошечном дальнем угловом зале, перед пейзажем с дополненной реальностью, где по колосящимся полям бродили собаки Boston Dynamics, выдержав мучительно длинную паузу, Рома тихо-тихо спросил: — Как думаешь, я бесталанный танцовщик? — Чего?.. — Артем оторопело повернул к нему голову. — Мне двадцать шесть лет, я артист кордебалета, — Рома скользил по пейзажу грустным взглядом. — И в этом возрасте я едва ли добьюсь большего. Мои дни сочтены. — Это что за бред? — Артем шагнул к нему, но Рома не шелохнулся. — Ты еще с десяток лет будешь танцевать, ты добьешься всего, чего захочешь. Да и вообще, — он растерянно нахмурился, — мне казалось, тебе нравится в кордебалете. Чувство товарищества, своя компания. Тебе ведь важен коллектив. — Да-да, — Рома закивал и понуро повесил голову. — Мне нравится в кордебалете. — Так в чем тогда проблема?! — В том, что… — он издал тяжелый вздох. — Разве я не должен стремиться к большему? Желание стать корифеем, а затем солистом показывает амбициозность танцовщика, его стремление развиваться. А я… Если меня все устраивает, значит, я топчусь на месте и не хочу развиваться. — Ром, — Артем повернул его к себе за плечи. У Ромы слезы стояли в глазах. — Это Паша тебя довел опять, да? Сколько Артем знал Ромашу, столько они ссорились из-за этого чертового кордебалета. Паша вечно подбивал Рому вставать в первые линии, почаще мелькать перед руководством, просить повышения, метить в корифеи. Ромка мог бы стать корифеем. Его танец отличался прилежностью и при должном подходе заиграл бы новыми красками, но Рома никогда не стремился в первые линии. Даже на обычном утреннем классе он уходил подальше, туда, где артисты не бьют друг друга локтями за место перед педагогом. Он гораздо спокойнее чувствовал себя в толпе. И окруженный друзьями из кордебалета, танцевал уверенней и чище, чем в одиночку. — Я ничего не добился как танцовщик, — обреченно прошептал Рома. — Может, это все вообще не мое. — Так, — Артем отвел его в сторону от пейзажа. — Пойдем-ка выпьем по коктейлю, окей? — Извини, что нагрузил тебя, я просто… — Рома быстро провел руками по лицу. — Все такие агрессивные, амбициозные, наглые. Все хотят стать премьерами. В худшем случае первыми солистами. И я на их фоне. Который ничего не хочет. Ну и зачем я такой бесполезный самому успешному танцовщику Театра? Да. Вот к чему все шло. Вот что мучило Рому на самом деле. — Вы вместе двенадцать лет. Двенадцать! — Артем приглушил голос, хотя мог бы сейчас заорать. — Он тебя любит. — Он хочет, чтобы я к чему-то стремился. Чтобы я развивался. — Ты и развиваешься! — Артем обвел пространство вокруг выразительным жестом. — Ты изучаешь современную живопись! Сам! — Кому это надо? — скривился Рома. — Я не расту как танцовщик. — Ром, — Артем посмотрел по сторонам, проверяя, что этот зал и прилегающий к нему пусты. — Ты как личность куда важнее, чем ты как танцовщик балета. В том числе для Паши. Он любит тебя не за успехи в балете. Если тебя все устраивает в Театре, почему ты должен что-то менять? — Потому что это рост. — Которого ты не хочешь. — Потому что я никчемный, бесполезный и безынициативный. — Так, ладно, окей, — сдался Артем. — Давай я скажу тебе честно. Рома поднял на него обнадеженный взгляд и затаил дыхание. — Я ведь вижу, как ты работаешь на классах и репетициях, — продолжал Артем. — И я, и Фил, и Ксюха, мы все это видим. И я считаю, да и они тоже: тебе лучше в кордебалете. Когда ты чувствуешь рядом плечо товарища, ты танцуешь более раскованно. Паша долбанный премьер Театра, ему кажется, что это все раз плюнуть. Если ему нравится быть солистом, это не значит, что всем нравится быть солистами. — Фил с катушек слетел из-за того, что его сняли с сольной партии, — тихо произнес Рома. — Фил — это отдельная история, — отмахнулся Артем. — Я к тому, что Паша не имеет никакого права принуждать тебя что-то делать или не делать. Ты не идиот, который в свободное время смотрит телевизор и больше ничем не интересуется. Ты изучаешь искусство, живопись, ты невероятно вкусно готовишь! Ты бы мог подрабатывать диетологом для наших же артистов. Ты, блин, все на свете знаешь про калории и сочетания продуктов! Развивайся в том, что важно для тебя самого. А не в том, что интересно Паше. — Спасибо, Тёмка, — чуть слышно обронил Рома и, потянувшись, крепко обнял друга. — Я так рад, что ты у меня есть. — Ну нет, отвали от меня, я щас разревусь, — расчувствовался Артем. — Мы наверняка по всем камерам похожи на двух педиков. — Насрать, — припечатал Рома. Артем впервые слышал это слово от человека, который пользовался в обычной жизни терминами типа «бесталанный». После «Эрарты» они прокатились на трамвае до «Василеостровской» и направились в сторону Невы по уютной пешеходной улочке на 6-ой и 7-ой линиях. Вечер был мягким, безветренным и ласковым: гуляли веселые компании, бренчали на гитарах музыканты, в динамиках над дверьми одной из кафешек поигрывал трубами джаз, с шелестом падала вода в небольшом фонтанчике, и отовсюду волшебно, тонко-сладостно пахло предчувствием мая. Артем с Ромой заглянули в крохотный бар, где еще поболтали о наболевшем. Общество друг друга пошло им обоим на пользу: Артем ненадолго отрешился от тревог за Филиппа, а Рома, наконец выговорившись, почувствовал себя спокойней. Возвращаться домой не хотелось. После бара они дошли до Университетской набережной, полюбовались сиреневой Невой и затем все-таки сели на автобус до Невского проспекта. Отправившись той ночью от Филиппа в свою комнату, Артем услышал с кухни приглушенные и очень серьезные Ромашины голоса, перемежающиеся короткими всхлипами. Сердце скукожилось в комок, и Артем, хотя подслушивать было плохо, задержался, испугавшись, что они выясняют отношения перед расставанием. К счастью, все оказалось в точности до наоборот. Совсем скоро Артем различил ласковое Пашино: «Ну все, подсолнышек, не плачь. Я придурок. Прости меня». Артем так и задохнулся от нежности. Подсолнышек! Не дай бог Фил однажды узнает, что каменный Паша зовет любимого таким трогательным прозвищем. Но увы, это оказался не мир, а лишь перемирие. Уже наутро комната Ромаши гремела руганью и какими-то летающими предметами. — Что происходит? Мне страшно, — Ксюша отложила чайную ложку, которой ела йогурт. — Надеюсь, у них ролевые игры, — прокомментировал Филипп. Артем молча жевал тост, вперив взгляд в кружку с чаем. В Театр пришлось ехать без Ромаши, которые так и не вышли из комнаты и потревожить которых никто не решился, но позже Рома сообщил Артему в переписке, что они с Пашей все прояснили. Прояснили так, что Паша с тех пор не показывался в переулке Гривцова, а Рома свободное время проводил с друзьями по кордебалету. — У меня от всего этого голова кругом, — сознался Артем, снова глянув на водителя такси. Они въезжали на КАД. — Не волнуйся, Тём, — по телефону Ромкин голос казался еще мягче, чем обычно. — Что бы ни случилось, ты не должен переживать. — В смысле не должен?! — вспылил Артем. — Вы мои друзья. Конечно, я переживаю. — Мне очень жаль, что я втянул тебя с наши с Пашей проблемы, — с искренним раскаянием выговорил Рома. — Мне не стоило. Это была минута слабости. Мне следовало сдержаться и разобраться самому. — Не смей отгораживаться! — рассердился Артем. — Что значит самому?! Ты нуждался в поддержке, это нормально. — Да, но теперь я не знаю, чем тебя утешить, потому что… — Рома натужно вздохнул. — Все как-то не очень. — Ты сказал ему, что не должен становиться солистом, если не хочешь? — Да, сказал. И он со мной согласился. И попросил прощения. И признал, что был неправ. — Но? — потребовал Артем. — Но закрылся от меня, — крепясь, произнес Рома. — Так бывает, когда он злится, но ничего не может сделать. Это пройдет. Наверное. — Ромка… — убито выдохнул Артем. — Жесть какая-то. — Думаю, нам стоит отдохнуть друг от друга. Мы слишком много времени проводим вместе и слишком редко видим других людей. — Ты не боишься, что… — Артем покосился на таксиста. Тому, кажется, было честно неинтересно, — что опять получится, как с Филом? — Боюсь, — шепнул Рома. — Но если он мне изменит, я его больше не прощу. — Я его тогда живьем зарою, — пригрозил Артем. Рома на том конце грустно усмехнулся. — Знаешь, Тём, — осторожным тоном начал он, — когда тебе почти тридцать и за всю жизнь у тебя был только один партнер, ну, не считая того раза с Филом, можешь почувствовать, что не догулял. Ты еще маленький, ты это потом поймешь. — Да хватит считать меня маленьким! — повысил голос Артем. Тут водитель все-таки проверил его в зеркале заднего вида. — Паше двадцать восемь, — напомнил Рома. — И он никогда ни с кем не был, кроме меня. И Фила, — нехотя добавил он. — Я пойму, если он пустится во все тяжкие, но смириться с этим не смогу. — И правильно, — сдвинул брови Артем. — Найдешь кого получше. — Надеюсь, до этого не дойдет, — попробовал успокоить сам себя Рома. — Знаешь, я никогда не думал о других. Наверное, такой у меня характер. Привязываюсь к своему. И не люблю перемены. — Ты точно не хочешь, чтобы я ему позвонил? — еще раз предложил Артем. — Я могу, я сейчас достаточно на взводе. — Не надо, — в трубке послышалась легкая Ромина улыбка. — Он обещал проведать меня после каких-то своих дел. — Ты сейчас дома? — Артему стало почти физически больно от того, что Рома не знает, какими делами занят человек, с которым они встречаются двенадцать лет и носят помолвочные кольца. — Да, дома. — А Фил? — Сейчас проверю, — в трубке раздались шаги. — Да, у него свет горит. — Слушай, можешь попросить его мне перезвонить? Я ему все трубки оборвал. — Окей, — не откладывая в долгий ящик, Рома постучал в дверь, из-за которой донеслось глухое раздраженное: «Чего?!» Вслед за этим Рома коротко сказал в сторону: «Тёме позвони, он волнуется» и вернулся к прерванному диалогу. — Ты еще у дяди? — Нет, я… — пульс у Артема скакнул. — Я к Максу еду. Не ждите меня сегодня. — Понял, — тактично ответил Рома. — Ладно, я тогда… «Ну так ты, может, перестанешь с ним пиздеть, чтобы я мог ему позвонить?!» — донеслось из-за кадра. — Дракон дымится, — засмеялся Рома. — Спасибо за поддержку, Тём. — Держи меня в курсе дел, пожалуйста. — попросил Артем напоследок. — Ты мой друг, и ты меня не грузишь, если делишься проблемами. — Ты золото, — с теплотой отозвался Рома. — Все, я кладу трубку, иначе Фил меня сожрет. И айфон затрещал входящим буквально в следующую секунду после того, как Рома попрощался. Артем поглядел по сторонам, но не смог разобраться, где они едут: пейзаж наглухо загородило тюремным ограждением вдоль КАДа. Пришлось тайком подглядеть в навигатор водителя, судя по которому Девяткино уже маячило в обозримом будущем. Это и утешало, и одновременно беспокоило Артема. Он очень хотел к Максиму, безумно, до дрожи в кончиках пальцев, хотел увидеть его как можно скорее, но… — Ты мне шесть раз звонил. Кто-то умер? — начал разговор Филипп. — Ты где вообще? — Я уехал от Марата, — коротко сообщил Артем. — Шашлыки невкусные? — съязвил Филипп. — Прости, забыл, что ты мажор. У вас же на даче были не шашлыки, а кейтеринг, — он ехидно выделил последнее слово. — Да, и еще официанты, — подыграл ему Артем. — И швейцары. И сомелье. И цирковое шоу. — Ты стебешься? — Нет, — засмеялся Артем. — Это все правда было. — Ты стащил для меня хоть один бутер с икрой? Или мидию? Или что вы там, мажоры, едите, — потребовал Филипп. — Иначе зачем ты туда вообще ездил? — Я бы с радостью стащил, но сегодня не приду домой на ночь, — Артем надеялся, что в общем веселом потоке и эта новость проскочит как-нибудь сама собой, но не вышло. Филипп помрачнел: — Та-ак… — Я потому тебе и звонил, — осторожно добавил Артем. — Предупредить. — Дай угадаю, — голос друга тормозился и снижался на полтона с каждым произнесенным словом. — Ты сейчас едешь в Девяткино, да? — Да, — выдохнул Артем. Филиппу все уже было понятно, но Артем добавил: — Ты просил сказать, когда… в общем… — он взял паузу, запутавшись в словах. Краска бросилась ему в лицо, и он испугался, что таксист как-то догадается о ее причинах. — Я думаю, пора. — Ну вы полтора месяца вместе, уже можно не ломаться, — попытался пошутить Филипп. Голос его, однако, оставался тяжелым. — Спасибо, что сообщил. Прозвучало так мучительно серьезно, что Артем мгновенно ощутил волнение Филиппа и представил его грядущую ночь: одинокую, переполненную тревогой за друга. Чувство, похожее на раскаяние, пробралось Артему в душу и, даже хотя он понимал абсурдность оправданий, заставило нелепо протараторить: — Я не уверен, что получится, я, может, опять все испорчу, но все равно… — Опять? — зацепился Филипп. — Я… мы… короче, попытка будет не первой, — на миг зажмурившись, сознался Артем. — И даже не второй. Если будет. Я не знаю. Боюсь, что мой лимит позора исчерпан. Ему было совестно за свою неуклюжесть, неуверенность и попросту никчемность, из-за которых у них с Максимом до сих пор не случилось адекватного первого раза. Он вечно все портил: то срывался за минуту, как в ту ночь на Гривцова, то слишком старался и сбивал настрой у них обоих, а то и вовсе пугливо зарывался в одеяло, корежась от внезапной панической атаки. Это последнее случалось, когда они уже почти добирались до «третьего уровня». Едва теплые кончики пальцев притрагивались к чувствительной точке внизу, Артем рефлекторно отбрыкивался: «Давай в другой раз», «Похоже, я еще не готов», «Может, потом?» или попросту садился в постели, тянулся к Максиму и, нажав ему на плечи, молча и виновато спускался поцелуями по крепкому торсу. Максим его не упрекал, не торопил, не сердился на него, ничего от него не требовал. Он всегда оставался бережным и тактичным, но Артем чувствовал, что происходящее его напрягает. Еще бы не напрягало. За полтора месяца отношений они так и не продвинулись дальше предварительных ласк. Сраный Марат. — Ой да брось, — отмахнулся Филипп. — Какой еще лимит позора? Максим по уши в тебя втюрился. Он был на всех твоих спектаклях и доставал меня, какие цветы тебе нравятся. Он все еще пишет тебе «Доброе утро» и «Спокойной ночи» каждый день? — Да, — смутился Артем. — Жесть, — Филипп цокнул языком. — Короче, если бы его бесила твоя робость, он бы не ждал так долго. Ему нравится, что ты такой недотрога. Но все равно он будет только рад, если ты по-настоящему готов к большему. — Надеюсь, — вздохнул в ответ Артем. — А ты точно готов? — Да, — Артем кивнул. Сердце бешено застучало от этого «да», словно вся жизнь собиралась разломиться на до и после. Филипп помолчал, осмысляя эпохальность грядущего события, а затем произнес: — Я будто дочь отправляю на брачное ложе. — Перестань, — улыбнулся Артем. — Я не раз представлял, как это будет. Ну то есть не тебя представлял, а как ты скажешь, что все случилось. — Да, спасибо, что уточнил. — Тём, если он накосячит, я его прикончу нахрен, так и знай, — в сердцах пригрозил Филипп, выдавая истинные чувства. Если бы не водитель такси, Артем бы, конечно, успокоил друга: убедил, что тревожиться не о чем, что Максим самый заботливый на свете, что он никогда не сделает больно, что рядом с ним ничуть не страшно и что единственная проблема лишь в нем, самом Артеме, но водитель, несмотря на музыку, мог слышать каждое слово, а потому Артем прошептал только: — Все будет нормально. Если что-то вообще будет. Филипп протяжно вздохнул. — Фил… — Все, окей, я не психую, — отрезал он. — Я дам тебе один самый главный совет. — Какой? — Резинка. Артем покраснел до самых корней волос и даже не смог ответить. — Я серьезно, — напирал тем временем Филипп. — Хоть ты на сто процентов в нем уверен, все равно не соглашайся на секс без резинки. Ты понял? — Кто бы говорил, — вдруг вырвалось у Артема. Судя по мгновенно повисшему молчанию, Филипп выпал в осадок. После памятных предутренних откровений двухнедельной давности они больше не упоминали парня в рыжей шапке. Ни единым словом. Это была особая негласно установившаяся часть терапии по возвращению Филиппа к прежнему состоянию, которую Артем сейчас нарушил самым кретинским образом. — Я же тебе не сказал, да? — голос друга просел в болезненный хрип. — О чем? — свел брови Артем. — Мне вчера пришли результаты теста на ВИЧ и все остальное. Артем вцепился ледяными пальцами в обивку сиденья: такси будто крутанулось через крышу и, кое-как выровнявшись, покатилось дальше. — И?.. — чуть слышно выдохнул Артем. — Почему… почему такой убитый тон? Что там? — Ничего, все отрицательно. Артем разжал оцепеневшие пальцы и с облегчением откинулся на спинку сиденья. — Ну так это отличные новости! — воскликнул он, на секунду забыв о водителе. — Я по твоему голосу бог весть что подумал. Ты будто вообще не рад. — Да просто… — раздраженно выплюнул Филипп и, задохнувшись, осекся. — Просто что? — никак не понимал Артем. — Да как я вообще мог думать про него такое?! — возмутился Филипп. — Меня тошнит от себя самого! Это так мерзко! Ну что я за сволочь?! Артем так и опешил. — Я ему верил с самого начала! Я знал, что все в порядке! Не хотел я никаких дебильных анализов! Но потом все равно… Ненавижу себя. — Фил, это нормальные действия после… — Артем чуть не проговорил то, чего не стоило озвучивать в замкнутом пространстве наедине с незнакомым человеком. — После того, что с вами было. Это не имеет отношения к нему лично. Ты просто должен был это сделать и все. — Это отвратительно. Я посмотрел результаты и выбросил их куда подальше. На этом тема, судя по всему, была закрыта. Такси к тому времени съехало с КАДа, и Артем наконец начал узнавать пейзаж, подернутый сизыми сумерками. До недавнего времени он даже представить себе не мог, что научится ориентироваться в Девяткино, где похожие на длинные палки тетриса новостройки благополучно соседствуют с русской деревней и цыганскими таборами. Впрочем, когда-то он не думал, что будет жить с друзьями в коммуналке… — Я почти на месте, — отчего-то виновато сообщил Филиппу Артем. — Не загоняйся из-за правильных поступков, хорошо? Филипп ответил безразличным «угу». Несмотря на то что дома вокруг были одинаковыми, как однояйцевые близнецы, и источали одинаковое безликое свечение с одинаковых типовых кухонь, Артем по рекламным вывескам и магазинчикам на первых этажах понял, что от Максима его отделяют минуты две. — Фил, у меня к тебе просьба, — Артема осенило в последний момент. — Побудешь сегодня с Ромкой, ладно? Он отчего-то чувствовал, что Паша не придет, как обещал, и пояснил для Филиппа: — У них снова проблемы из-за корды. Ромка очень переживает, но молчит, потому что не хочет нас с тобой грузить. — Боже, да как они заебали, — утомленно вздохнул Филипп. — А я, конечно, идеальный источник поддержки. Позитив во все стороны. Где вообще наша женщина? Они же там с Ромой вечно что-то готовят и радуются жизни. — Ксюша ночует у своего парня, — ответил Артем. — А, да, я совсем забыл про ее гомофобского парня, — голос Филиппа наполнился безнадежной мукой. — Окей, посижу с ним. Включим «Бриджит Джонс», Гордона Рамзи или что ему там нравится. — Фил, — добродушно осадил Артем. Он знал, что Филипп любит Рому и на их с Пашей проблемы ему совсем не плевать. — Я, может, напишу еще вам попозже. — Ладно уж, не отвлекайся там. — Да перестань, — снова смутился Артем. Такси сворачивало во двор, где на парковке ярко и гордо сиял чисто вымытый рыжий «Солярис». — Все, я приехал. — Максу привет, — Филипп зевнул и лениво куда-то зашаркал. — Но такой, без энтузиазма. — Я передам, — весело ответил Артем. — Думаю, он тебе тоже передаст. И тоже без энтузиазма. — Вот и прекрасно, — подытожил Филипп. — А ты волновался, что мы не поладим.