Grand Pas

Песня к главе: Шапито - Романы Ремарка

До нынешних дней Максим даже не представлял, что человек умеет быть настолько счастливым, что мозг способен производить эндорфины в таком бешеном количестве и что влюбиться в тридцать два года как подросток — реально. Держать чувства под контролем было практически невозможно, и, кажется, все начали замечать творящиеся с Максимом перемены, начиная матерью со Светой, которые подхихикивали над ним и тайком готовились к знакомству с его долгожданной избранницей, и заканчивая коллегами в отделе продаж «умных домов», которые косились на Максима в течение дня с изумлением, одобрением и скептицизмом одновременно. Возвращаясь как-то в кабинет с горячим чаем, Максим зацепил краем уха обрывок Алениного предположения, адресованного начальнику их отдела Игорю, что Максим нашел девушку в «Доте» — единственном месте на свете, где он пересекается с людьми. Леха, четвертый и последний элемент в их коллективе, по-идиотски ржал и крутился на стуле, как в центрифуге. Заметив вошедшего Максима, коллеги заглохли, посерьезнели и для пущей важности прокашлялись. — Это была не «Дота», — Максим улыбнулся, ставя чашку к себе на стол. — Мы познакомились на балете. Они с Артемом были вместе еще лишь пару недель, но каждый день из этих четырнадцати казался волшебным. Максим до сих пор не верил, что все происходит на самом деле. Будто только вчера он бродил по дебрям соцсетей, разглядывал фотографии в инстаграме Eliart и пытался не откинуться от тахикардии и ревности к красавчику Филиппу, не смея и мечтать о том, что однажды приблизится к нежному купидону с фото в реальной жизни, а сейчас не проходило и получаса, чтобы они не обменялись сообщениями, шутками, нелепыми картинками и видео, и не было еще ни единого вечера, когда бы они не встретились. Максим то и дело ловил себя за опасениями, что рано или поздно испугает Артема навязчивостью, что ведет себя не как зрелый мужчина, что Артем догадается о его тщательно скрываемой неопытности. Он вообще страшно много переживал, боясь испортить случившееся чудо каким-нибудь неосторожным действием или, наоборот, бездействием. Почему Артем его выбрал? Почему такому красивому, славному, чуткому, вдумчивому юноше, да к тому же талантливому и успешному, с ним интересно? Он ведь знает, что Максим совсем не барабанщик, образ которого создался благодаря пластинкам из пакета «Л’Этуаль», что настоящий офисный Максим, по сути, ничего из себя не представляет. Здесь точно закрался подвох. Но сколько Максим ни искал этот подвох, чтобы удостовериться в своей никчемности и успокоиться, ничего не обнаруживал. Артем выглядел таким же воодушевленным, искренним и счастливым, как сам Максим, словно действительно, безо всяких оговорок, по непонятным причинам влюбился. Он присылал Максиму чуть не десяток своих фотографий в день, чаще всего в ответ на простой вопрос: «Чем занят?», даже не догадываясь, с каким восторгом адресат рассматривает беглые спонтанные кадры. Вот Артем подмигивает в камеру, лежа на мягком розовом коврике в балетной форме: «Жду репетицию)», а через полтора часа уже сидит в фойе на банкетке: длинный бежевый плащ, трогательная шапка-носок, из-под которой торчат непослушные кудряшки, вязаный шарф, — и с самым серьезным видом фотографирует себя в зеркале напротив: «Идем с Филом на обед. Ты обедал?» Максим бережно хранил все эти снимки в телефоне, даже если на них была запечатлена лишь чашка капучино и пальцы Артема, изящно держащие ложечку. Никто другой не видел этих фотографий. Их не было ни в каком общедоступном инстаграме. Они предназначались только для Максима, здесь и сейчас. Это ли не счастье? Артем не лукавил на свидании в баре, говоря, что балетные танцовщики проводят в театре почти все свое время. Таких понятий, как рабочий день и график, там просто не существовало. Единственными опорными пунктами в расписании Артема для Максима были ежедневный класс в десять утра и спектакли, время которых выкладывали на сайт Театра русского балета. Еще у Артема был один выходной: четверг. Все остальное, а именно: репетиции, прогоны, примерки, встречи с руководством и т.д., и т.п. ­— варьировалось в зависимости от готовности спектакля и самого Артема, от настроения художественного руководителя, от фазы Луны и хрен пойми от чего еще. Сегодня Артем освобождался в шесть вечера, завтра в десять, послезавтра у него внезапно появлялся перерыв в середине дня длиной два с половиной часа, а потом он торчал в Театре чуть не сутки. Но даже и так, особенно благодаря тому, что Максим был всегда свободен после работы, им каждый день удавалось провести вместе хоть немного времени, хоть посидеть вдвоем в рыжем «Солярисе» у въезда во двор в переулке Гривцова, пока Артем не обронит, застенчиво пряча глаза: «Мне пора, завтра рано вставать». От этой робкой и осторожной неспешности, с которой развивались их отношения, Максим испытывал особое щемящее чувство. Ему не хотелось торопить события. Наоборот, он искренне наслаждался каждым новым этапом, довольный тем, что можно прочувствовать его от и до, а не рваться сломя голову в постель. Постепенное сближение с Артемом словно переносило Максима в самую зеленую юность и позволяло вернуть давно забытые, а может и вовсе не испытанные ощущения. Первые дни они почти и не касались друг друга. Конечно, в барах, кофейнях или на улице это все равно не представлялось возможным, но потом, наедине в «Солярисе», где уже не скрыться за беспечной дружеской болтовней, у них обоих обострялась та самая идиотская смесь неловкости и влечения, которую люди зовут влюбленностью. Максим довозил Артема до переулка Гривцова, глушил мотор, несмело поворачивал голову направо и, замечая ответный смущенно потупленный теплый взгляд, набирался храбрости для поцелуя. В отличие от той арки на улице Зодчего Росси, когда Артема, кажется, слегка обнесло, теперь он отвечал боязливо и взволнованно и весь трепетал от самых безобидных ласк. Прошла целая неделя, прежде чем он стал чуть более раскованным и вновь отважился поцеловать Максима первым. Максим такую инициативу, конечно, горячо приветствовал. Он не раз ловил себя на мысли, что, вопреки очевидному, хочет открытости: держать Артема за руку у всех на виду, притягивать его к себе в торговом центре и крепко обнимать за плечи, поправлять его шарф, стягивать с него стильные винтажные очки, чтобы протереть их от дождевых капель. Он мечтал поделиться счастьем со всем миром, но не мог рассказать об Артеме ни единой живой душе. Впрочем, кое-какие риски Максим себе все же позволил. Например, аккуратно подвел ладонь к ладони Артема в кино и переплел с ним пальцы. От такого своеволия Артем заметно напрягся: мужик, сидевший через пару кресел, мог в любой момент повернуться и все увидеть — но руку он не отдернул, даже наоборот, сжал пальцы Максима, словно от страха и одновременно мужества. Максим был тронут и незаметно поглаживал его ладонь свободным большим пальцем, пока Артем не осмелел окончательно и не ответил таким же движением. Тут Максим совершенно перестал следить за фильмом, а в какой-то момент потянулся к Артему, будто хотел что-то ему сказать, и легонько поцеловал в мочку уха. Артем чуть вздрогнул, охнул и вцепился в руку Максима с такой силой, что тот наконец понял, как он тягает балерин. На исходе второй недели, отстранившись после очередного долгого прощального поцелуя в «Солярисе», Артем, не открывая глаз, шепнул: — Хочешь зайти на чай? Максим сумел только кивнуть. Все время, что они поднимались по темной лестнице до последнего пятого этажа, Максим не переставал готовиться к неизбежному знакомству с друзьями Артема, особенно с Филиппом. Но ему повезло: в коммуналке их встречала только Ксюша, которая разглядывала Максима с беззастенчивым интересом все то время, что он неловко разувался в прихожей. В это же время из короткого диалога между Ксюшей и Артемом выяснилось, что Филипп остался в Театре репетировать партию Красса, Паша, который танцует Спартака, ему помогает, а Рома уже лег спать, но приготовил на всех овощную запеканку. Напоследок прощебетав, как рада знакомству, миниатюрная Ксюша упорхнула к себе, а Максим с облегчением выдохнул. Они прошли вглубь коммуналки в звончайшей тишине, и, когда Артем претворил за собой дверь комнаты, Максиму показалось, что он здесь далеко не впервые. Все было в точности так, как на снимках Инстаграма: необычное полукруглое пространство, потертый паркет, несколько шкафов, комод и книжные пеналы, переносной балетный станок, «икеевская» кровать, уютная гирлянда из лампочек Эдисона над пузатым диваном и, конечно, роскошное трехстворчатое окно, сквозь которое вместо Луны сиял широкий золотой купол Исаакиевского собора. Решив не зажигать основной свет, Артем включил только лампочки, отчего комната тут же наполнилась домашним теплом и сокровенностью, и скованно предложил: — Хочешь овощную запеканку? Или чай? — Не хочу, — Максим с улыбкой протянул к нему руки и шагнул навстречу. Чувствуя, как Артем перепугано дрожит и доверчиво жмется к его груди, Максим старался казаться уверенным и, как ни странно, вспоминал свои прошлые близости с девушками в надежде, что этот опыт не даст ему опозориться. До Артема у него не то что секса с парнями, даже поцелуев с парнями не было. Да что там — он и с девушками всегда оставался в «традиционных» рамках. Поэтому, усаживая Артема на постель и осторожно снимая с него мягчайшую кашемировую водолазку, Максим не переставал беспокоиться о том, как и что делать дальше. Может, сбежать в туалет и погуглить? Почему он раньше об этом не позаботился? Как будто не догадывался, что рано или поздно его пригласят «на чай»… — Макс? — вдруг шепнул Артем, отстраняясь. — Все в порядке? — Да-да, конечно, — сбивчиво выдохнул Максим и вновь подался навстречу. Но Артем, кажется, что-то почувствовал и, не дав себя поцеловать, стыдливо съежился, обнаженный по пояс. — Ты чего? — Максим ласково провел ладонью по его щеке, изо всех сил разыгрывая озабоченность, в то время как на самом деле ощутил истовое облегчение. Артем чуть мотнул головой, будто в раздражении на себя самого, но так и не отважился ничего сказать в ответ. Тогда Максим взял лежавшую на одеяле водолазку, расправил ее и бережно накинул Артему на плечи. — Хочешь, я уйду? — как можно мягче обратился он к юноше. — Все нормально, я все понимаю. Артем вновь отрицательно тряхнул кудрями, и Максим был уверен, что услышал его тихое несчастное: «Не понимаешь...», после чего хандра вдруг отступила, и Артем постарался взять себя в руки. — Давай посмотрим фильм, — ненавязчиво предложил он. — Для начала. Максим, разумеется, согласился, и вскоре они уже грелись под пледом, жевали овощную запеканку Ромы и смотрели какого-то «Величайшего шоумена». Поначалу было по-прежнему неловко, а Максиму еще и стыдно, ведь Артем фактически взял на себя всю ответственность, не зная, что его горе-зрелый-мужчина тоже ни черта не был готов к этому первому разу, но потом негатив понемногу рассеялся, уступая место блаженному чувству покоя и душевной близости, и все встало на свои места. Артем сложил голову Максиму на плечо, тот обнял его, крепко укутав в плед, и они сидели так под теплым светом лампочек Эдисона, пока Артем не задремал, утомленный долгим днем в Театре. Потянувшись вперед, Максим закрыл Макбук, а затем перенес Артема на кровать. Весил он — да вообще ничего не весил. Как Максим ни старался быть осторожным, от его телодвижений Артем проснулся и тут же тревожно попросил: — Не уходи. Максим и не собирался, отчасти потому, что за дверью уже раздавались два голоса прежде отсутствовавших обитателей квартиры, а знакомиться с Филиппом сейчас он был точно не готов, но в основном, конечно, потому, что совершенно не хотел разлучаться со своим хрупким амуром. Максим одетым забрался к Артему на постель и привлек его к себе. — Ты даже рубашку не снимешь? — сонно поинтересовался Артем. — А ты не против? — решил уточнить Максим. — Против. Я уже на тебя лег. Максим хмыкнул, растянув губы в улыбке, и чмокнул Артема в макушку: — Справедливо. Он едва ли сумел заснуть той ночью, ласково перебирая пальцами мягкие, податливые малейшему движению вихры Артема, и все пытался осознать, что момент, которого он ждал долгие годы, наконец настал. Он сблизился с прекрасным юношей из самых отчаянных, самых смелых мечтаний, юноша ответил взаимностью, и вот они лежат рядом в постели, прильнув друг к другу, и это кажется таким естественным и правильным, что даже странно, как и зачем он раньше встречался с девушками. В блеклом свете уличных огней, проникавшем в комнату сквозь тонкие, пугливо колеблющиеся занавески, Максим с нежностью рассматривал лицо спящего Артема. Его Артема. В груди бурлили незнакомые властные чувства. Максиму хотелось не только проводить с Артемом время и получать от этого удовольствие, но заботиться о нем, стать его верным алабаем, его взрослым мужчиной. Хотелось сделать так, чтобы он отпустил себя и наконец перестал бояться. Чего бы он там ни боялся. Максим понимал, что между желанием и воплощением долгая дорога и что Артему, вероятно, не нужен никакой алабай, но именно потребность беречь его и составляла для Максима влюбленность. Где-то в половине четвертого утра Максим тихонько высвободил из-под Артема затекшую руку и, поправив одеяло, поднялся с кровати. Все голоса за дверью давно стихли, в ванной отшумела вода, и балетные обитатели коммуналки неслышно разлетелись по комнатам. Максиму не давал покоя вопрос о том, как Артем при его родителях и финансовом благополучии оказался с друзьями в коммунальной квартире и будто вовсе забыл о привычном ему люксе, но завести об этом речь Максим пока не решался. Убедившись, что Артем по-прежнему безмятежно спит, закопавшись в подушки, Максим надел выданные ему резиновые шлепанцы на пару размеров меньше, прокрался по мерзко скрипящему паркету до двери и выскользнул в коридор, где тут же поразился ударившему в нос густому запаху табака. Вот это да. Балетные пташки курят? Да еще и дома? Так, ладно, главное не вломиться в этой общаге к кому-нибудь в комнату вместо ванной. Ориентироваться в кромешной тьме было, конечно, непросто, а потому Максим по наитию двинулся туда, откуда его привели, надеясь обнаружить пункт назначения хотя бы случайно. Коммуналка была огромной и коварной, он блуждал по ней, наверное, несколько минут кряду, точно в лабиринте, пока наконец не углядел за поворотом нечто похожее на стойку для верхней одежды. Запах табака при этом усилился. По логике любой российской квартиры ванная должна быть где-то рядом. Облегченно выдохнув, Максим ускорил шаг, полагая, что скоро его ночные приключения окончатся. Увы, он даже не подозревал, что они только начинаются. — Заблудился, малыш? — хрипловатый полушепот застиг его врасплох, точно прицельный снайперский выстрел. Максим замер возле этажерки для обуви и, пытаясь не выдать смятения, повернул голову налево, туда, где сквозь ведущий в кухню проем виднелись длинные грациозные ноги, заброшенные на подоконник. — Привет, — негромко, но чтобы его услышали, поздоровался Максим. — Мы незнакомы, я Мак... — Я знаю, — перебил голос. — У тебя отстойный вкус. Такие ботинки уже никто не носит. Максим открыл было рот да так и захлопнул обратно, машинально покосившись на свои Thomas Munz. Нормальные ботинки. — Сваливаешь? — равнодушно поинтересовался голос. — Все сделал, что хотел? Гнев агрессивно булькнул в горле, и Максим сглотнул, приводя себя в норму. Так, спокойно. Все нормально. Он же знал, что так будет. Этот дикий человек — лучший друг Артема. Они почему-то подружились, значит, все не так безнадежно. Нужно просто быть терпеливым. — Я ищу уборную, — как можно миролюбивей отозвался Максим. — Мне можно сходить здесь в уборную? — Первая дверь справа от тебя. — Спасибо, — кивнул Максим, после чего выждал небольшую паузу, чтобы на кухне не подумали, будто он поспешил спрятаться. Дорогу обратно Максим худо-бедно запомнил, и в принципе ничто не мешало ему юркнуть за поворот, раствориться в недрах квартиры, вернуться к мирно спящему Артему и вновь с наслаждением привлечь его к себе, но это бы означало капитуляцию. По крайней мере, для того, кто курил среди ночи на кухне. Капитулировать, да еще так позорно, Максим не собирался. Поэтому, усмиряя пошедший в разгон адреналин, он плеснул на лицо холодной воды, глубоко вдохнул и выдохнул, ей-богу как перед собеседованием, и, выключив в ванной свет, решительно свернул в сторону кухни. В жизни Филипп оказался в сотню раз красивей, чем на всех своих отретушированных фотографиях. Он расслабленно сидел с сигаретой у широченного окна, откинувшись на спинку стула, одетый в растянутую майку-алкоголичку и короткие домашние шорты, еще сильней задравшиеся по бедрам, оттого что он вальяжно закинул ноги на подоконник, и вместо выверенного фотографом софита его освещала лишь блеклая невнятная луна, серебрившая загорелую кожу, но даже так Максима еще на подходе закоротило от энергетики, разлетавшейся от Филиппа искрами. Он был зажженным электродом, смотреть на который опасно для глаз. Филипп демонстративно проигнорировал появление Максима, только поднес сигарету к губам неспешным, поистине царским движением и затянулся, мазнув сигнальным рыжим бликом по нуару. — Можно? — Максим указал на свободный стул и, дождавшись снисходительного кивка, взялся за деревянную спинку. На самом деле, ему нужен был повод, чтобы незаметно сглотнуть, перевести дух и возобладать над животными инстинктами. Возня со стулом как раз для этого годилась. Изначально Максим планировал сесть у стола, на относительно безопасном удалении от Филиппа и его убийственной сексуальности, но в последний момент все же набрался смелости и, бросив вызов себе самому, протащил стул до окна. Жест получился несколько надрывным: стул воинственно проскрипел по полу, а Филипп наконец снизошел до беглого взгляда искоса. — Привет, — Максим плюхнулся у противоположного края подоконника. Вместо ответа Филипп предельно равнодушно подтянул к себе пепельницу и постучал сигаретой о ее край. С угла обзора Максима открывался безупречный вид на хищный профиль с острой и резкой, как шпага, линией челюсти и, конечно, на подтянутые балетные ноги во всей их красе, которые начинались под серыми шортиками и заканчивались в коротких носках Adidas, таких же девственно белых, как майка их притягательного обладателя. Начинать разговор первым Филипп не собирался, а потому Максим, загнав рефлексы куда подальше, для установления контакта попросил прикурить. Последний раз он курил где-то в школе. Филипп молча протянул пачку сигарет и зажигалку, а затем прицельно швырнул их через плечо Максима на стоящий позади стол. Увы, притвориться крутым парнем не получилось: при первой затяжке Максим с трудом подавил кашель, что, разумеется, не укрылось от Филиппа, который выразительно закатил глаза: — Боже. Только не умри на моей кухне, ладно? — Тебе твоя привычка танцевать не мешает? — решился на ответный выпад Максим. — У меня нет «привычки», — передразнил Филипп. — Некоторые люди курят из-за нервов. А твои яйца в комнате Артема охуительно меня нервируют. — Воу! — тут Максим всерьез подавился дымом и, приняв поражение, бросил сигарету в пепельницу. — Ты всегда такой приветливый? — А ты всегда пробираешься в спальню к мальчикам, пока никого нет дома? Максим знал, что не должен ничего ему сообщать и оправдываться перед ним не должен, но без прояснения этого вопроса они точно с места не сдвинутся. — У меня ничего с ним не было, — хмуро доложил Максим. — Пока. Филипп сощурился: — Не пизди. — Спроси завтра у Артема. Презрительно фыркнув, Филипп вновь постучал сигаретой о пепельницу, куда агрессивней, чем в прошлый раз: — Хочешь сказать, что остался на ночь с милым доступным мальчиком и не воспользовался моментом? — Да, — подтвердил Максим. — Я не буду торопиться. Хочу, чтобы он был готов. Филипп затушил сигарету и резко выдохнул дым через нос: — Еще скажи, что вы посмотрели кино, он заснул у тебя на плече, и ты целомудренно лег с ним на кровать, не раздеваясь. — Ну... — Максим повел плечами и весело усмехнулся. — Вообще-то так и было. Не разделив его позитивного настроя, Филипп сдвинул к переносице смоляные брови и вдруг уставился на Максима в упор. Все мысли из головы снесло тайфуном, и каждый волосок на теле взволнованно приподнялся. Да что ж это такое! Заставляя себя выдерживать железобетонный взгляд, Максим истово молился всем богам, чтобы Филипп не заподозрил, каким образом влияет на своего полуночного гостя. Но в этот момент случилось нечто невероятное: точно дернули переключатель, Филипп откинулся на спинку стула и расхохотался, так чисто, звонко и заливисто, что Максим оторопел. — Ты идеальный, что ли? — Филипп послал Максиму широкую обаятельную улыбку. В один миг ледяное высокомерие взорвалось осколками и растаяло. Филипп расслабился, сполз по стулу чуть ниже, так что домашние шортики задрались чуть выше, и, сведя руки за своим стулом, размял шею. Максим успел разглядеть каждую соблазнительно проступившую жилку. — Ладно, ты у нас, значит, музыкант, — смилостивился Филипп. — С дырявой головой. Даже голос его зазвучал иначе: вместо лязганья клинка урчание рыси. Максим никак не мог взять в толк, что изменилось и чем он заслужил расположение, но упускать шанс не хотел. — Почему с дырявой? ­— добродушно переспросил он. ­ Филипп распрямил правую руку в левую сторону и чуть потянул, придерживая плечо: — Забыть коллекцию винила в метро — это сильно. — А, ну да, — Максим смутился, больше от трицепсов Филиппа, чем от своей рассеянности. — Главное, что пластинки попали в хорошие руки. — Артем говорил, что ты похож на Криса Пратта, — Филипп занялся другой рукой. — Ты и правда на него похож. Новость оказалась для Максима неожиданной. — Артем так сказал? — удивился он. — Никогда не замечал. — Крис Пратт, конечно, симпатичнее, но сходство есть, — Филипп вновь раздвинул губы в улыбке, и Максим успел заметить мелькнувший кончик его острого языка. ­— Так ты барабанщик? — Был, — без обиняков признался Максим. — Больше не играю. — Почему? — Филипп вопросительно изогнул бровь. Вот в чем его обкрадывали идеальные профессиональные снимки: они не могли передать всей этой живой, выразительной, поистине артистичной мимики. Максим задумался на минутку и кратко резюмировал: — Взрослая жизнь. — Понятно, — Филипп разочарованно вздохнул. — У тебя есть задатки барабанщика. — Это ты как определил? — Максим всеми правдами и неправдами старался оторвать взгляд от полоски кожи и темных курчавых волос, выглянувших из-под низа майки, когда Филипп, размяв руки, снова сцепил их сзади и аккуратно прогнулся за стул. Ноги его при этом продолжали лежать на подоконнике, и Максиму оставалось только поражаться такому трюкачеству. — Ну например, — на соблазнительно хриплом выдохе разогнулся Филипп, — мне всегда казалось, что барабанщик должен быть крепким. Физически сильным. У тебя с этим нет проблем. Максим не знал, как отреагировать на такой спонтанный комплимент. — Во-вторых... — тут Филипп замолчал и стал медленно опускаться вперед к ногам. Максим ничего не мог с собой поделать и наблюдал за ним, разве что не разинув рот. Живописно обрисовалась задняя поверхность бедер, по привычке натянулись кончики пальцев, подъемы сильных стоп выгнулись шикарной, просто бесподобной дугой, и Филипп, с прямой спиной положив живот на бедра, невозмутимо поправил на правой ноге носочек Adidas. — Можно тебя кое о чем спросить? — услышал собственный голос Максим. Ему было неважно, что там «во-вторых». — Ты солируешь в Театре? Мне кажется, у тебя есть задатки солиста. Филипп плавно вернулся в прежнее положение, стрельнул в Максима глазами и кокетливо повел плечом: — Спасибо. Потом помедлил и добавил: — Да, я солирую. — Но я не помню тебя в «Лебедином озере», — простодушно испортил минуту Максим. Филипп поджал губы. — Извини, я... — спохватился Максим, — я не хотел... — У меня скоро будет дебют в партии Красса, — оборвал его потуги Филипп. — Это балет «Спартак». Поясняю для невежд. — Невежды все поняли, — примирительно кивнул Максим. — Придешь посмотреть?.. — обронил Филипп. Голос его опустился на тон и прозвучал серьезно, даже с надеждой, словно это действительно для него что-то значило. — К-конечно, — Максим запнулся от неожиданности и еще странной робости, вдруг коснувшейся Филиппа. — Глупый вопрос, мне не стоило, — Филипп помотал головой и резким движением сбросил ноги с окна. Максим был уверен, что по прошествии долгого времени мышцы затекли и ступни плюхнутся на пол со стуком, но нет: легко мазнув по паркету, носочки Adidas спрятались под стулом, и Филипп, подсунув ладони под бедра, отвернулся в профиль. — Все нормально? — обратился к нему Максим. — Да, — бросил Филипп. — Нет. — Что не так? — Ты. Максим изумленно моргнул и отозвался вполголоса: — Мне казалось, мы прояснили этот вопрос... — Да, прояснили, — Филипп подтянул к себе правую ногу и меланхолично обнял ее обеими руками. — Просто... — Просто что? — недоумевал Максим. — Ты не такой, как я тебя представлял, — положив на колено подбородок, Филипп помолчал и вдруг огладил Максима тихим задумчивым взглядом. — Ты хороший. От этого «хороший», такого простого, порхнувшего птичкой, Максима слегка покачнуло на стуле. — Спасибо, конечно, но... — Макс, — в следующую секунду Филипп уже придвинулся вплотную и сжал его руки в своих. Заволоченные, как небо облаками, глаза глядели широко, тревожно и умоляюще. — Я знаю, это плохо. Это очень, очень плохо. Он мой друг, я не должен с ним так поступать. Мне безумно стыдно, я никогда себя не прощу. Но ты... — пальцы его переплелись с безвольными пальцами Максима. — Ты стоишь этого стыда. — Фил-лип... — пискнул Максим, изо всех сил вдавливаясь в спинку стула. Руки у Филиппа были теплыми и нежными на ощупь, он пах сигаретным дымом и восточными благовониями и, оказавшись так близко, источал умопомрачительную смесь мужественности и беззащитности. — П-погоди, Филипп... — Я понимаю, мы не можем быть вместе, и утром я потеряю и тебя, и его, но я готов к этому, лишь бы сейчас... — жарко шептал Филипп, — хотя бы сейчас, на одну эту ночь... Он почти перебрался к Максиму на колени, чтобы намертво опутать его своими голыми стройными ногами, но, к счастью, внутри Максима наконец-то взбрыкнул протест. — Филипп, — он отклонился от его поцелуя и осторожно высвободил руки, — не надо. Протест нарастал в груди, ширился и креп, будто спасительные лучи рассвета, что загоняют ночных тварей обратно по своим углам. Максим задышал ровнее. Он не животное. Он не поддастся инстинктам. Он сильнее и выше этого. — Филипп, — еще раз вкрадчиво обратился он, надеясь тем самым отрезвить молодого человека. Тот уже вернулся на свой стул и теперь готовился к вердикту. Нужно было отказать ему помягче, чтобы избежать сцен, на которые он точно был способен. — Ты очень классный, правда, — начал Максим. — Харизматичный, талантливый и просто невероятно, безумно красивый. Не думай, что я тебе отказываю, потому что ты... ну, из-за тебя. Просто я не сторонник свободных отношений, и я действительно серьезно настроен насчет Артема. Наверное, тебе кажется, что наши отношения ерунда, раз мы еще не спали, но для меня это не так. Артем мне дорог. И для него это первые чувства. Я просто жить дальше не смогу, если разобью ему сердце. — Хочешь сказать, что влюбился? — насуплено пробурчал Филипп. Максим помедлил, смущенный таким прямолинейным вопросом, но, собравшись с духом, кивнул: — Да. Да, влюбился. Хотелось как-то ободрить Филиппа, так отчаянно открывшегося, а потому Максим неуклюже, зато от чистого сердца добавил: — Извини, что дал ложную надежду. Если хочешь, если так тебе будет легче, я больше не приду в ваш дом и постараюсь тебя избегать. Но я уверен, что однажды ты кого-нибудь встретишь и тогда мы с тобой подружимся. Филипп молчал, скрупулезно буравя Максима стальными сверлами взгляда. Казалось, так, в оцепенении, прошла целая вечность. Максим не понимал, ждет ли Филипп еще чего-нибудь, а потому чувствовал себя паршиво. Он уже собирался пускаться в новые многословные утешения, как вдруг переключатель снова щелкнули, и Филипп рассмеялся: глухо, саркастично и жестко. Потрепав Максима по колену, точно собаку, он как ни в чем не бывало поднялся со стула, убрал сигареты и зажигалку в один из подвесных ящиков, неслышно прошел под ведущую из кухни арку и обернулся через плечо. — Может быть, мы и подружимся, — равнодушно бросил он оставшемуся у окна Максиму. — Проверку на блядство ты прошел. Максим еще долго не мог отойти от этой «проверки». Вот же сукин сын! Актерские данные и забота о лучшем друге, конечно, восхищают, но какого хрена?! В первом порыве хотелось метнуться за Филиппом и расквасить его слишком уж задранный нос, но Максим сдержался. Он ведь и сам виноват. Наверняка Филипп заметил, как действует на нового знакомого одним своим присутствием и потому решил удостовериться в его честности по отношению к Артему. Черт бы побрал злосчастные инстинкты, рефлексы и прочую бессознательную дрянь. Как вообще можно откликаться на кого-то другого, если рядом самый великолепный юноша на свете, именно тот, о ком всегда мечталось? Вина и раскаяние жалили Максима скорпионами. Даже хотя он отказал Филиппу и ни за что не мог представить себя с ним, тело посылало вполне однозначные сигналы. Максим был уверен, что это самое настоящее предательство, пусть даже неподконтрольное рассудку. Когда действительно влюблен, не хочешь никого другого, разве не так? Хотя, может, все дело лишь в их с Артемом пресловутой «неспешности»... Сполоснув лицо холодной водой, Максим побрел обратно через лабиринт квартиры и, к счастью, добрался до пункта назначения без происшествий. С трудом вытянув широкие ступни из чужих сланцев, Максим забрался к Артему на постель. Тот в ответ зашевелился под одеялом, сонно потянул носом воздух и промурлыкал: — Почему от тебя пахнет куревом? — Это Филипп курил, я просто рядом стоял, — улыбнулся Максим, пытаясь подсунуть под Артема руку и обнять его. — Филипп? — Артем приоткрыл один глаз. — Ты видел Филиппа? — Мы столкнулись на кухне, — сообщил Максим. — Ну блин... — Артем обреченно перекатился на спину, провел руками по лицу, будто стряхивал паутину, а затем, поймав разлетевшиеся мысли за хвост, снова лег на бок и подпер ладонью голову. — Это я должен был вас познакомить. — Ничего, мы справились, — заверил его Максим. — Вроде как. Он беззастенчиво любовался своим милым, помятым от подушки Артемом, убеждаясь, что чувство, которое испытывает рядом с ним, в тысячу раз приятней и глубже, чем первобытное влечение, пробуждаемое Филиппом. Максим не сомневался, что Филипп умело расставляет коварные темные сети и что многие в них попались. Но теперь, когда ловушка явила себя во всей красе, ее можно благополучно обойти. Тем более с такой поддержкой. Не удержавшись, Максим ласково пропустил пальцы через спутанные кудри Артема и провел ладонью по его щеке. — Он точно вел себя как мудак, — не обратив внимания на нежности, расстроился Артем. — Сто процентов. — Ну... — Максим помедлил, придумывая дипломатичный ответ. — Он о тебе беспокоится. — Макс, он не такой, честно, — настойчиво поручился за друга Артем. — Что бы он там ни выкинул, он нормальный на самом деле. Ему просто нужно к тебе привыкнуть. Он тяжело принимает новых людей. Не делай, пожалуйста, выводы о нем сейчас, ладно? — Хорошо, — Максиму уже хотелось выкинуть этого Филиппа из головы ко всем чертям. — Можно тебя кое о чем попросить? — Да, конечно, ­— закивал Артем. — Натяни носочек. Артем хлопнул ресницами: — Чего?.. — Не знаю, просто... — все Максим знал. — Просто странная просьба в четыре утра. — Очень странная, — Артем засмеялся и, повозившись, выпутал из-под одеяла левую ногу. В принципе, можно было здесь и закончить: Максиму было достаточно того, как эта тонкая ножка под хлопковой тканью домашних штанов изящно опустилась поверх зашуршавшего одеяла, но Артем, исполняя непонятную просьбу, устроился поудобнее и осторожно напряг дремлющие мышцы. Оказалось, с натянутым носком не все так очевидно. Движение начиналось не в стопе, а уже в бедре и плавно растекалось вниз, захватывая в себя колено, икру и голеностоп. Максим даже не дышал, когда голая пяточка слегка подпрыгнула над одеялом, подъем изогнулся высокой аркой и только затем, в довершение, наконец натянулись и пальцы. — Ты счастлив? — развеселился Артем. — Ага... — по-идиотски ответил Максим. Стопа Артема выгибалась ничуть не хуже, чем у Филиппа, и казалась такой же упругой и сильной. Расслабившись и привычным движением покрутив слегка хрустнувшей щиколоткой, Артем спрятал ногу обратно под одеяло, а Максим вышел из своего фетишного транса. Проснулись они в семь утра по будильнику, и тогда же, отключая его, Артем из сообщения в «Вотсапе» узнал, что Филипп «поздно лег», пропустит утренний класс и приедет в Театр сразу к первой репетиции. Ну конечно, о ком еще может быть самая ранняя новость? Одежда Максима валялась у кровати беспорядочной мятой кучей. Неловко свесившись, он чувствовал спиной, как Артем в это время спешно натягивает под одеялом тесные боксеры. Спрятав улыбку, Максим слегка задержался, чтобы не смущать своего недотрогу, а затем как ни в чем не бывало поднял с пола жеваную рубашку. Одеваясь, почти не разговаривали. Артем избегал даже смотреть на Максима, путано суетился, приглаживал вихры, без конца проверял телефон и нервничал, пока Максим не поймал его посреди комнаты и не стиснул у себя в руках. — Что не так? — приглушенно спросил он его после короткого поцелуя. — Все так, — Артем мотнул головой и попробовал ускользнуть, но Максим его удержал, легонько взяв за подбородок: — Эй... — Мне капец неловко, не знаю, куда деться, — на одном дыхании сознался Артем и вдруг упал головой Максиму на плечо. Тот пораженно завис, а Артем добавил: — Давай все забудем. Давай ничего не было. — Да брось, — наконец пришел в себя Максим. — Было чудесно. — Фу, — брезгливо сморщился Артем. — Чудесно точно не было. Максим ободряюще провел рукой по его напрягшейся узкой спине: — Это же впервые. Все хорошо. — Нет, не хорошо, — упрямствовал Артем. — Как будто мне четырнадцать... Максим добродушно усмехнулся. — Ржешь надо мной? — тут же пробурчал Артем. — И в мыслях не было, — Максим чмокнул его в макушку. — Наоборот, вспомнилось... Оно и правда вспомнилось: как в четыре утра, после «странной просьбы», они легли рядом на подушки и, бегло переглянувшись, потянулись друг к другу, как пальчики Артема, дрогнув, легли на пуговицы рубашки Максима и как сам Максим отважился коснуться края мягких домашних штанов, как два дыхания, набирая темп, смешались в чехарду, а доверчивые Тёмкины глаза блеснули испугом, едва Максим проскользнул ладонью по его обнаженной груди и подтянутому животу, как затем Максим накрыл Артема собой, спустил руку меж их телами ниже и только прикоснулся, погладил пару раз, сам весь трепеща от этого нового опыта, и как Артем вдруг охнул, притянул его к себе, выгнулся в пояснице, с блаженным стоном закатив глаза, и как на пальцах стало горячо и влажно... — Я просто ужасен, — мрачно заключил Артем, пытаясь выпутаться из медвежьих объятий. — Ты прекрасен. И у нас все будет, — прошептал Максим. — Только чуть позже. — Я не хочу тебя морозить и ломаться, как школьница. Но и чтобы так... — Мне все понравилось, — остановил бормотания Максим. Тело тут же недвусмысленно напомнило о робких ответных прикосновениях Артема после того, как тот вернулся из экстаза в реальность. Максим даже не представлял, насколько будет приятно. Он ни с одной девушкой не испытывал подобного пьянящего удовольствия. И это еще только от касаний... Артем явно почувствовал честность Максима, потому что вздрогнул и вмиг отпрянул от него, полыхая стыдом и одновременно, хвала богам, радостью. Максим надеялся уйти незаметно, пока все обитатели балетной общаги спят, но, к его удивлению, они с Артемом встали последними. Не считая, разумеется, Филиппа. В ванной кто-то принимал душ, а на кухне весело трещали мужской и женский голоса. Судя по плавности тембра и характерной колышущейся туда-сюда интонации, Максим предположил, что с Ксюшей на кухне скорее Рома, чем Паша. Так и оказалось. Невысокий щуплый Рома, в пижаме с длинными рукавами и узорами в виде мишек Тедди, намешивал что-то в пластмассовой миске, пока уже знакомая Максиму Ксюша следила за тремя сковородками одновременно, одной рукой орудуя лопаткой, другой — придерживая тюрбан из полотенца на голове. Максим замялся на пороге, собираясь шаркнуть своим «приветом» в унисон с маслом, но, к счастью, Артем опередил неловкость: — Доброе утро! Это Максим, — громко и беззастенчиво объявил он, проходя на кухню. Ребята у плиты синхронно обернулись. Ксюша при этом махнула Максиму лопаткой, точно старинному другу, а Рома озарил все вокруг, как солнце на рассвете: — Привет! Чувство, которое цветочно-нежный Рома вызвал у Максима, можно было сопоставить лишь с просмотром котят на Ютьюбе. Послав в ответ неловкую улыбку, Максим скорей ретировался на стул. На котором, кстати, уже успел прежде посидеть. Утренняя атмосфера, конечно, круто отличалась от ночной. Под аккомпанемент шипящих сковородок Рома, Ксюша и Артем болтали и пересмеивались , то и дело втягивая в оживленную беседу Максима, причем удивительно тактично, чтобы тот не заскучал, не почувствовал себя лишним, но и не смутился от чрезмерного внимания или любопытства. В новых компаниях Максиму бывало неуютно, а в эту гармоничную компанию он совершенно не вписывался ни по возрасту, ни по интересам, но троице удалось наколдовать такую открытую, дружественную и уютную обстановку, что Максим довольно скоро расслабился. К тому же, Артем, помогая друзьям, не переставал оказывать ему нежные знаки внимания: то чмокнет в щеку, проходя к холодильнику, то погладит по измятой рубашке на плече, то обернется от кухонного шкафчика и подмигнет. Они впервые проявляли чувства перед другими, и то, что эти другие реагировали позитивно, очень расположило к ним Максима. — Если не хотите жареные сырники, можете позавтракать творогом, я не весь взял, — предложил Рома. — Где-то была сметана, можно покрошить орешки, и вроде бы оставались ананасы кусочками, те, что в жестяной банке. — Ты любишь готовить, да? — пользуясь моментом, спросил его Максим. — Очень! — в секунду оживился Рома. Ксюша с Артемом переглянулись, а Рома тотчас возбужденно затараторил о своем обожаемом хобби. Максим не мог вклинить в его речь ни единого слова и, веселясь, просто восхищался Роминым повествованием о большой кулинарной любви. К концу рассказа Максим однозначно решил, что, если бы не балет, Рома бы стал шеф-поваром. Вскоре в ванной наконец перестала шуметь вода, и в арочном проеме, где ночью Филипп подвел итоги своей «проверки на блядство», собственной персоной возник принц Зигфрид из «Лебединого озера», он же премьер Театра Паша, обмотанный вокруг бедер большим белым, как в отелях, махровым полотенцем. Телосложение у Паши оказалось поистине премьерское, а по крепкому голому торсу стекали мелкие капли воды, но Максим остался совершенно равнодушен к этой картине. При всей своей атлетичности Паша не распространял вокруг магических флюидов секса, как Филипп. Это был просто красивый мужик. И все. — Это Максим, — поспешил представить его Артем. Паша кивнул и, прошлепав на кухню босыми ногами, с максимально деловым выражением лица протянул руку для пожатия: — Павел. Извини, что в таком виде. — Рад знакомству, — Максим слегка приподнялся с места и потряс Пашину ладонь. Только сейчас он осознал, что Паша единственный в этой квартире последовал мужскому этикету. — Ты, говорят, на «Солярисе» ездишь? — с места в карьер начал Паша. — Эм... да, — удивился Максим. Паша подтянул к себе стул и уселся напротив: — Ну и как тачка? Нормальная? У тебя новая или с рук? А год какой? В общем, и с Пашей они установили контакт без проблем. Артем все это время оставался внимательным и чутким: старался не оставлять Максима одного, следил, чтобы ему было комфортно. От такой трогательной заботы хотелось сгрести его в охапку и зацеловать у всех на виду. Впрочем, беспокоиться не стоило: Максим отлично провел время в компании Тёмкиных друзей, обменялся с ними телефонами, Паше подкинул номер хорошего автосервиса и, вдобавок ко всему, наелся вкуснейших сырников. Какое же счастье, что Филипп решил поспать подольше. Единственным облаком на лазурном утреннем небе стал отказ Артема доехать до Театра вместе. — Я лучше с ребятами, — затушевался он у парадной, пока Паша, Рома и Ксюша усаживались в черную «Киа Рио». — Ты из-за меня опоздаешь на работу. — Да в жопу работу, — отмахнулся Максим. — Не хочу тебя отпускать. Артем просиял довольной улыбкой, но от «Соляриса» все же отказался, как Максим ни уговаривал. В свое оправдание, хитро сверкнув карамельными глазами, Артем пообещал «кое-что устроить», если Максим будет свободен после обеда. Конечно, черт возьми, он будет свободен! Незачем и спрашивать. Когда Артем с друзьями уехали на утренний класс, Максим позвонил на работу, сообщил, что ужасно хандрит и отлежится сегодня дома, а после залез на заднее сиденье своего «Соляриса», закрылся изнутри и, врубив на полную громкость Def Leppard – Love Bites , с наслаждением откинулся на спинку. Он был по уши влюблен и счастлив. До обеда Максим успел вернуться домой в Девяткино, немного вздремнуть и привести себя в человеческий вид, чтобы приехать к Артему уже бодрым. К спонтанному дневному свиданию Максим готовился тщательно, а, перебирая в шкафу рубашки, даже насвистывал что-то себе под нос. Он никак не мог выкинуть из головы их с Артемом спонтанный предутренний сумбур, очень быстрый, но очень приятный, и старался не впадать в чрезмерные эмоции оттого, что несколько часов назад у него случился какой-никакой первый интимный опыт с парнем. После полудня Артем, видимо освободившись, начал заваливать Максима сообщениями: «Что делаешь?», «Сможешь вырваться?», «Приедешь к театру?», «Это ненадолго», «Ну ты где?», «Не пропадай давай», «Так приедешь или нет?» «Приеду», — наконец ответил Максим, убирая триммер, из-за которого не слышал предыдущие позывные «Вотсапа». Помедлив, он вдогонку отправил Артему улыбающийся смайлик. Смайликами этими он в жизни не пользовался, но Артем так виртуозно ими жонглировал, что отставать не хотелось. В ответ на приветливую рожицу Артем, не скупясь, прислал три сердечка. К двум часам дня Максим прибыл на Моховую, запарковался против кофейни с панорамными окнами, где случилось их с Артемом судьбоносное знакомство, и, следуя указаниям из переписки, отправился к парадному входу Театра русского балета. Загадочный сюрприз нужно было ждать прямо там, и, по всей вероятности, решил Максим, этим сюрпризом должен стать сам Тёма. Но нет. Через несколько минут одна из тяжелых дверей Театра приоткрылась, и Максим, уже готовый распахнуть объятия, увидел перед собой отнюдь не Артема, а его безобидного друга Рому. — Эм, привет, — Рома очаровательно улыбнулся, подманивая Максима ближе. — Тёма меня отправил за тобой. — В смысле за мной? — удивился Максим. — Пойдем, — Рома приоткрыл дверь чуть шире. — Он хочет тебе кое-что показать. — Внутри?! — такое развитие событий здорово переполошило Максима. Для простых смертных вход в царство танца открывался лишь на время спектаклей. В будние же дни таинственные обитатели Театра прятались за волшебным балдахином, где ворожили свое прекрасное искусство. Любое вмешательство в их мир извне, казалось, будет сродни разливу нефти в океане. Но Рому потрясение Максима только позабавило. Он легко рассмеялся, точно жемчужинки прокатились, и вновь кивком предложил гостю зайти. Из пустого фойе, где памятным воскресным утром Максим накарябал свой телефон на стаканчике для кофе, Рома свернул в сторону буфета, а оттуда, махнув Максиму, чтобы не тормозил, прошел к серой двери с надписью «Для персонала». — Куда мы... — брякнул Максим, оглядываясь на остающееся за спиной фойе, но тут Рома нажал на ручку и утянул его за собой в кроличью нору. Путь по извилистым коридорам был длинным, сумрачным и весьма познавательным. Придя в этот театр на балет «Лебединое озеро» несколько недель назад, Максим даже не предполагал, что за современным ремонтом главного зала и прочих парадных пространств, доступных для зрителей, кроется целая сеть всевозможных служебных туннелей. Голые стены здесь были выкрашены психоделическими оттенками желтого и голубого, точно в советских школах, а на потолке уныло трещали холодным светом люминесцентные лампы. Тут и там валялись коробки, выцветшие и посеревшие от пыли пачки, хаотичный реквизит типа кувшинов, подушек или плюшевых конских голов, а временами попадались даже крепкие балки и острые листы жести. — Вы вот так здесь и ходите? — осторожно переступая через мусор, поинтересовался Максим. — Нет, конечно, — улыбнулся Рома. — Это складская зона. Здесь редко кто бывает. Извини, что веду тебя такими окольными дорогами, просто посторонним к нам нельзя. — Понятно... — протянул Максим. Ни черта ему было не понятно. — А почему Артем сам не пришел? Рома загадочно прищурился: — Узнаешь. И вдруг добавил, немного застенчиво, но с искренней уверенностью: — Ты нам всем очень понравился. Такое спонтанное признание вогнало Максима в ступор, но прозвенело внутри радостным колокольчиком. — Здорово, — с облегчением отозвался он. — Артем весь светится, когда говорит о тебе, — доверительно продолжил Рома. — Нам не терпелось тебя увидеть. Тем более, у вас все так необычно началось. — Да уж, — хмыкнул Максим. — Сама судьба приложилась. — Ничего, что я так? Как будто оцениваю, — встревожился Рома. — Конечно, ты не обязан нам нравиться, просто... — он помедлил и неслышно вздохнул. — Мы тесно дружим, у нас одна компания. Мы с Пашей встречаемся, если ты не знал... — Знал, — кивнул Максим. — У Ксюши тоже есть парень, но он с нами не общается. Мы немного беспокоились, что будет, если Артем или Филипп кого-то найдут, и как это повлияет на нашу дружбу. Здорово, если ты вольешься в наш круг. Мы все этого очень хотим. — Не все, — уклончиво возразил Максим, но Рома сразу понял, о ком речь, и практически повторил более ранние слова Артема: — Ему нужно время. Он не доверяет чужакам. — В любом коллективе есть кто-то проблемный, — перефразировал известную поговорку Максим. — Он не проблемный, — Рома качнул головой. — У него такая самозащита. Он тяжело переносит обиды и критику. Боится ошибиться в людях. Он истинный человек искусства, жутко ранимый. — Мы разок виделись, и ранимости я там точно не заметил. — Потому что только разок, — мягко парировал Рома. — Ты все поймешь, когда пообщаешься с Филом поближе. Поначалу я тоже думал о нем так, как ты. Нелестно. — А как вы с ним сошлись? — к слову спросил Максим. — Он вообще выпадает из вашей компании. — Ну... — Рома неопределенно повел плечами. — Это долгая история. Потом расскажу. Наконец, спустя минут пятнадцать и этажа четыре, они вернулись в цивилизацию и вышли из служебной части здания в просторное фойе для зрителей. Во время «Лебединого озера» Максим с сестрой и племянником, сидевшие в партере, досюда не добрались. Табличка на стене возвещала: «Третий ярус». Максим покосился на Рому, но тот уже пружинил в направлении одной из закрытых дверей зала, ловко выуживая из кармана спортивок ключ. — Сейчас, — ключ нырнул в замок, щелкнул пару раз, проворачиваясь, и Рома, похоже сам удивленный успехом, обрадованно повернулся к Максиму. — Заходи! — А это законно? — иронично хмыкнул тот, на всякий случай оглядываясь по сторонам: вдруг из-за угла выскочит тетка в буклях и прибьет их обоих программками. Рома засмеялся и весело подмигнул своему подельнику. Вообще они были похожи, Рома и Артем. Оба доброжелательные, чуткие, сопереживающие, застенчивые и оттого прелестные до невозможности. Но была в них и некая критическая разница, которую Максим явно чувствовал, но никак не мог сформулировать. При первой встрече ему показалось, что Рома с Артемом ровесники. Они были совершенно на одной волне и бойко обменивались давно потерянным для самого Максима мальчишеским воодушевлением. Только сейчас, оказавшись с Ромой один на один, Максим уловил, что тот заметно старше Артема. Навскидку ему было от двадцати пяти до двадцати семи, но возраст этот не прочитывался нигде, кроме выражения глаз. При этом, как сейчас понимал Максим, Рома выглядел очень целостным, гармоничным и оттого простым. Будто все внутри него замерло в превосходном равновесии, все узелки терзаний распутались, для всех мыслей нашлось свое место в каталоге, и поколебать этот баланс невозможно. Артем был не таким. Как и положено девятнадцатилетнему юноше, жизнь в нем кипела и суетилась, он находился в поиске идей и не переставая познавал себя самого. Его авантюрность, непоседливость, местами даже взбалмошность вкупе с трогательной неопытностью подкупали Максима. В отличие от старшего друга, обложившегося поролоном в зоне комфорта, Артем был чудесной загадкой. Взять хотя бы нынешний сюрприз. Рома провел Максима до первого ряда галерки и объяснил, что с более дальних ничего не видно и зрители с самыми дешевыми билетами наблюдают только за люстрой да арлекином сцены. — Тогда зачем эти места вообще существуют? — закономерно удивился Максим. Рома только пожал плечами. Меж тем на сцене было оживленно: шла подготовка к репетиции. По всему обозримому пространству рассредоточилось десятка два балерин в длинных, почти до щиколоток белых юбках. Девушки занимались своими делами: повторяли движения, прыгали на месте, растягивали ноги в шпагаты, надевали пуанты, обложившись какими-то цветастыми мешочками и мелкими предметами, которых с галерки не разглядишь. Некоторые гуляли стайками, другие сонно зевали в экраны телефонов. Софиты горели, как при спектакле, заливая сцену нежным голубоватым светом, а задний фон изображал живописные заросли садовых цветов. — Сейчас будет прогон балета «Шопениана», — пояснил Рома. — Мы повезем его летом в Европу. Артем хотел, чтобы ты посмотрел. — А где сам Артем? — в очередной раз поинтересовался Максим. В ответ на его недоумение Рома хитро улыбнулся: — Скоро увидишь. После этого он попрощался, передал Максиму ключ и, сославшись на грядущую репетицию «Спартака», благополучно отбыл. Максим остался один-одинешенек на всем огромном балконе. — Так, друзья, — вдруг по залу раскатился микрофонный голос, — предлагаю начинать. У нас все готовы? Игорь, ты здесь? Прекрасно. Артисты на месте? Елисеев пришел наконец? Господа, давайте в темпе, у нас всего час, и дальше пойдет «Спартак». Услышав заветную фамилию, Максим сразу сосредоточился. — Концертмейстер готов? — продолжал докапываться голос. — Девушки, занимаем рисунок. Пожалуйста, поживее. Так, где Елисеев? Балерины в длинных юбках начали выстраивать по сцене симметричную картину из двух линий: задняя стояла, передняя сидела на колене спиной в зал. В этот момент Артем показался из дальней левой кулисы, вежливо поклонился источнику голоса и почти незаметно просочился на центральное место, так, словно всегда там и стоял. Максим выдвинул стул как можно ближе к бархатному парапету и подался вперед вопреки всем правилам безопасности. Он лишь однажды видел танец Артема своими глазами. Нынешний образ разительно отличался от Шута из «Лебединого озера». Это был уже не игривый озорник, а трепетный юноша в черном жилете и пресловутых балетных колготках. «Трико, — быстро поправил себя Максим. — Это называется балетное трико». — Девушки, ну соберите лопатки, — с нотками разочарования вздохнул голос. Сидящие спиной балерины разом подобрались. — Пожалуйста, можно. За сценой вступил рояль. Передняя линия легко вскочила на ноги и развернулась, задние девушки тоже зашевелились: начался танец. Максим по-прежнему не любил и не понимал балет, но при этом запечатлелся завороженным взглядом на Артеме, который замер в выразительной позе в углублении сцены, будто вовсе не собираясь танцевать. Балерины перемещались с места на место, кружились, мелко семенили на носочках, голос в зале без конца сыпал замечаниями: «Вместе», «По первой», «Как одна», «Не проваливай линию», какие-то солистки выбегали в центр, а вот Артем совсем не торопился к ним присоединиться. Только когда Максим уже почти утратил бдительность, он вдруг очнулся и выбежал за одной из балерин вперед. Боже, каким он был красивым! В каждом его движении, в каждом повороте головы жила и пела чистая Душа. В сизой дымке софитов он казался неземным, сотканным из нот и вдохновения, неподвластным мелочной обыденности. Он так и парил по сцене, властвовал над ней, держась легко, благородно и грациозно, и партнерша без оглядки отдавалась его рукам, вдруг оказавшимся сильными. Максим подпер ладонью подбородок, следя за танцем разомлевшим восхищенным взглядом. Неужели это его Артем, его Тёмка? Его милый робкий мальчишка, который в предутренних сумерках, подарив ему наивысшее блаженство, закутался в одеяло до самых глаз и, красный как рак, скорей закопался в подушку... Он так запросто поднимал балерину над головой, словно она вообще ничего не весила, а после опускал, очень бережно и плавно. Он был надежным партнером, и к четвертой поддержке сердце у Максима перестало беспокойно екать. Руководитель, или тренер, или главный, или как это у них называется — периодически вставлял будничным голосом комментарии вроде: «Легче», «Потянись за ней», «Возьми ее в диагональ», «Проводи ее», «Больше подавай ее вперед». Максим бы его с удовольствием выключил, ведь Артем танцевал безупречно. Этот балет, «Шопениана», и Артем, единственный юноша в цветнике балерин, казались восхитительно воздушными и нежными. После дуэта Артем упорхнул со сцены, но вскоре показался опять: для соло. И если с третьего ряда партера Максим наслаждался его актерскими способностями, то сверху, с галерки, видел всю картину в целом. Па Артема можно было зарисовывать — до того выразительными и точными казались линии его тела. Каждую позу он доводил до финальной точки, аккуратно заканчивал каждый прыжок, прежде чем двигаться дальше. У него были невероятно пластичные руки. Запястья и кончики пальцев допевали каждую нотку рояля. Смотреть на него можно было бесконечно. — Сейчас хорошо, только глаза с пола подними, — резюмировал голос, когда Артем в заключение опустился на колено. Максим не заметил, как пролетело время. Балет оказался коротким, получасовым, и куда больше напомнил бессюжетную зарисовку. Артем то появлялся на сцене, то вновь исчезал, и это делало особенным каждый его выход. Когда все закончилось, голос попросил артистов выйти из кулис, сделал несколько общих замечаний, напомнил про шенгенские визы и распустил всех по следующим репетициям. Не прошло и минуты, как Максим получил сообщение: «Никуда не уходи!» В принципе, он и не собирался. Во-первых, эмоции пригвоздили его к стулу. А во-вторых, без сторонней помощи он бы по служебным коридорам отсюда не выбрался. На сцене что-то происходило: снимали свет, рабочие меняли задник, несколько балерин разбирали сложные комбинации, у кулис общались трое мужчин в деловых костюмах. Внезапно Максим услышал скрип открывающейся двери и тут же повернулся. Артем бежал к нему по ступенькам, весь взмокший, запыхавшийся, кудряшки прилипли ко лбу, растянутый трикотажный комбинезон весь колышется. Максим подорвался навстречу, выскочив в проход, и наконец-то, вечность спустя, прижал своего мальчишку к себе. — Ну как? Тебе понравилось? ­— возбужденно выдохнул Артем, отстранившись. Глаза у него горели, как каштаны в огне. — Я думал, будет меньше замечаний, но они все так, по мелочи, в основном все вроде полу... Максим обхватил его лицо ладонями и, приблизив, влюбленно поцеловал в губы. Это было вместо ответа. — У меня сейчас «Спартак», я тебя провожу и сразу обратно, — протараторил Артем. — Мы погуляем вечером? Максим кивнул. — Ты меня заберешь часов в восемь? — Заберу, — Максим, все еще оглушенный, не очень соображал, что к чему, и всеми силами сдерживался, чтобы не начать признаваться в любви. Артем просиял, чмокнул Максима, а затем схватил за руку и быстро потащил с галерки. Гулять они тем вечером не пошли. Часов в пять Артем написал, что появились срочные дела, и прибавил к своему сообщению несколько открывающихся скобок — «грустных», как уже разобрался Максим. Это был первый раз с начала отношений, когда они не виделись после Театра. Было даже странно сидеть, как раньше, дома в компании пива и «Нетфликса». Со скуки Максим едва не собрался навестить мать или Свету, но вовремя одумался. Что он им расскажет, интересно, о своей «новой девушке»? Ведь других тем для беседы, пожалуй, не найдется. Мда, к такому разговору надо морально подготовиться. Это точно не сегодня. Следующие несколько дней Артем тоже был занят, не объясняя причин, но затем как ни в чем не бывало вернулся к Максиму, уже готовому выть от тоски, и вновь раскрасил его будни во все цвета радуги. Как и на первом свидании в баре, они продолжали обсуждать искусство. Не ходя вокруг да около, Максим сознался в нелюбви к балету, Артем парировал равнодушием к року, но это не мешало им обмениваться интересными фактами, расширять кругозор и восхищаться друг в друге увлеченностью танцевальным и музыкальным творчеством. Максим так и заваливал Артема комплиментами, перебирая всевозможные эпитеты для выражения своего восторга, так что Артем даже не знал, куда от этого деваться. Сначала он смущенно отмахивался, затем деликатно прерывал Максима и наконец решил в корне сменить объект их внимания. Все пассажи Максима обязательно включали пункт «Жаль, что я не такой талантливый, как ты». Говорил он это по-разному, но суть сводилась к одному. Уверенный, что сообщает простые очевидные факты, он и не замечал, как Артема каждый раз коробит и как он сдерживается, чтобы не начать спорить. В конце концов его терпение лопнуло: — Почему ты не хочешь играть на барабанах? Они сидели поздним вечером у него в комнате перед роскошным трехстворчатым окном и уплетали китайскую лапшу, которую прихватили где-то по дороге. На подоконнике стоял макбук с застывшим на экране крупным планом Рудольфа Нуреева: Артем показывал Максиму документальный фильм «для общего развития». — Я не говорил, что не хочу, — слегка удивился раздраженному тону Максим. — Я просто не знаю зачем. — В смысле зачем? — Артем недоуменно взмахнул бамбуковыми палочками. — Потому что тебе это нравится, вот и все. — Это бессмысленно, — Максим качнул головой, подвигав палочками в лапше. От любых упоминаний барабанов он чувствовал тяжесть на сердце. — Ну поиграю я сам с собой, и что? Поделиться не с кем, группы нет. Я не знаю ни одного толкового гитариста. Это как писать роман в стол. Уйма времени в никуда. — Многие пишут в стол, — возразил Артем. — А потом достают и печатают. Солженицын, например, писал «Архипелаг ГУЛАГ» в стол почти десять лет. — И откуда ты такой умный? — поддел его Максим. Артем прищурился, высунув язык. — Чтобы писать в стол, нужна только ручка и бумага. Ну или подходящий электронный девайс. Барабанная установка займет половину моей единственной комнаты, при этом стоить будет косарей сто. — Сколько?! — разинул рот Артем. — Сто тысяч?! Барабаны?! Максим пожал плечами: — Ну не меньше полтинника. — Да ты гонишь. — Нормальные инструменты дорого стоят. — Это все отмазы, я тебе не верю, — упрямствовал Артем. — Поедем завтра в музыкальный магазин и посмотрим. — Давай в инете посмотрим. — Нет. Мы поедем в магазин, — беспрекословно отрезал Артем, до того восхитительно сверкнув глазами, что отказать ему стало попросту невозможно. Максим до последнего надеялся, что Артем не всерьез. Глупо тащиться в музыкальный магазин лишь затем, чтобы глянуть ценники. Пустая и совершенно бредовая трата времени. Не считая того, что атмосфера такого магазина для Максима — соль на рану, и Артем прекрасно об этом знает. Но увы, на будущий день, запрыгнув после вечерней репетиции в рыжий «Солярис», жестокий мальчишка невинно улыбнулся: — Едем смотреть барабаны? И Максим покорно завел мотор. Он жутко нервничал, словно впереди ожидал не банальный магазин, где всем на тебя плевать, а прослушивание в культовую джазовую группу или первое свидание. Сердце кашляло тахикардией, а ладони на руле по-идиотски потели. Максиму хотелось свернуть с маршрута на каждом перекрестке, но, представляя бунт, он сразу от него отступался. Дело было не в Артеме. При мыслях о побеге где-то глубоко внутри Максима эхом вскрикивал страх так и не увидеть злосчастные барабаны. Сколько бы он ни отнекивался, желание играть по-прежнему нагоняло ему в кровь адреналин и, неспособное воплотиться, причиняло страдания. Покупателей в магазине было прилично: многие заглянули сюда сразу после работы. Прямо у входа грузчики перематывали скотчем длинную картонную коробку, туда-сюда сновали продавцы в одинаковых синих футболках с эмблемой, в соседнем зале кто-то неуверенно наигрывал Stairway to Heaven на электрогитаре, а за поворотом капали нотами клавиши. Максим почувствовал себя неуютно, спрятал руки в карманы куртки, втянул голову в плечи и хмуро поплелся за Артемом, переступая через змеящиеся по полу кабеля. Ему казалось, что все на него таращатся, подхихикивая над его офисным видом и как минимум странной реакцией на обычный музыкальный магазин. Барабаны стояли в самом дальнем зале. Удивительно, но за пять лет с тех пор, как Максим был здесь в последний раз, почти ничего не изменилось. Конечно, установки здорово прокачались, да и ассортимент приятно удивлял — от одних тарелок, гирляндой развешанных по стене, у Максима разбежались глаза — но в целом этот зал по-прежнему был самым пустым и уединенным во всем магазине. Лишь продавец тоскливо водил мышкой по экрану монитора, разгребая электронный каталог. Идеально. — А это что такое? — Артем остановился около черной пластмассовой барабанной установки с резиновыми тарелками. Продавец даже голову не повернул. Да, здесь точно все по-прежнему. — Это электронные барабаны, — пояснил Максим, подходя ближе. — Удобная штука для квартиры. Шума никакого, — он постучал ногтями по хай-хэту, который отозвался глухим плотным звуком. Артем скептически потрогал один из томов и спросил: — Их нужно подключать к компьютеру? — К усилителю, — Максим кивнул на стоявшую рядом «голову». — Играешь в наушниках. Ну или выводишь на усилок. — И звучат прямо как настоящие? — продолжал сомневаться Артем. — Смотря какие. Эти довольно средние. Выглядят хлипко. — Так, мне интересно, хочу попробовать, — Артем тряхнул кудрями и вознамерился привлечь внимание продавца. Такого поворота событий Максим уж точно не ожидал. Пока он молча обалдевал от происходящего, консультант отлепился от своего каталога, прошаркал к Артему и равнодушным тоном начал повествовать о преимуществах выбранной барабанной установки, попутно включая ее и пытаясь разыскать поблизости палочки, чтобы не тащиться за ними в другой конец зала. Когда Артем, сияя восторженной детской улыбкой, уже почти что уселся играть, Максим наконец опомнился: — Давай хотя бы за соседними. У этих даже педали нет, это вообще несерьезно. — Ты думаешь, мне прямо педаль нужна? — Артем засмеялся, но все-таки пересел. Недовольно вздохнув, продавец выключил одни барабаны и пошел включать другие. После муторного подсоединения всех проводов Артем несмело принял у продавца палочки и, все еще настороженный, пару раз стукнул по тарелке. Выстрелив из усилителя, звон прошиб Максима насквозь. — Ты неправильно держишь, — он сдержанно улыбнулся, загоняя эмоции под контроль. — Палочка должна свободно ходить в руке, не надо ее зажимать. — Так? — Артем послушно поменял положение, что-то поправил и стукнул еще разок. — Дай покажу, — Максим избегал любых прикосновений к барабанам, но сейчас деваться было некуда: пришлось взять у Артема палочки и машинальным движением вложить их в свою ладонь. — Вот так. Возвращать палочки не хотелось. — Эти барабаны, конечно, покрепче, чем предыдущие. Тут и педаль настоящая, и мозг помощнее, — ввернул свои пять копеек продавец. Артем аккуратно, но довольно настойчиво выудил палочки из рук задумавшегося Максима, с хаотичным энтузиазмом прошелся по томам и тарелкам, опробовал «бочку» и вынес вердикт: — Прикольно. Продавец надменно покосился на него, точно профессиональный музыкант на любителя-самоучку, а затем повернулся к Максиму, решив продолжать диалог с ним: — Для домашнего пользования модель хорошая. Подойдет начинающим. Если хочется чего-то более профессионального... — У вас есть барабаны с карданом? — перебил Максим. Продавец кивнул и отвел его к другой установке. — Тоже электронные, по параметрам не особо лучше, но с карданом. Можете попробовать. — Да нет, я так... — сразу отступился Максим. — Я просто хотел узнать... Артем тем временем, куда-то напрочь выбросив всегдашнюю застенчивость, громогласно выстукивал до того фееричную какофонию, что становилось даже неудобно. Максим поспешил вернуться и шикнул: — Пойдем отсюда. — Это так круто! Не хочу уходить! — капризно возразил Артем, подкрепив слова бешеной неровной дробью. Разборки в музыкальном магазине точно не входили в планы Максима, но, не на шутку рассерженный из-за ребячества Артема, он отобрал у него палочки и пробурчал: — Возьми хотя бы ритм нормальный. Махнув ему, чтобы освободил место, Максим плюхнулся за барабаны, покрутил пару регуляторов на комбике, отстроил звук и, примерившись, вступил. Он играл в простом спокойном ритме, иногда вставлял двойные удары или сбивку, смещал акценты, а, если просилось в руку, добавлял быстрые форшлаги и двойки на «бочке». Несмотря на отличное звучание, по ощущениям резиновые барабаны все равно не могли сравниться с настоящими, как электронная книга с бумажной или секс в презервативе с сексом без него. Но так или иначе, Максим чувствовал себя хорошо. Палочки отлетали от установки, прямо как в старые добрые времена. Он сам не заметил, как перешел с шестидесяти ударов на сто, со ста на сто двадцать, а затем понемногу — на все сто шестьдесят, то и дело соскакивая на дроби. Ему хотелось еще и еще, наплевать на все и начать импровизировать. Всего-то и нужно, что снять контроль, дать рукам делать то, что они умеют, и не тормозить себя разумом. И Максим пошел в разгон. Он забыл, где находится, и перестал следить за временем. Единственный счет времени, что сохранил свою важность, был внутренний метроном. Лоб взмок от пота, правую икру с непривычки забило, так что нога топила педаль по инерции, но Максим не обращал на это внимания. Его сердце работало на двухсот ударах в минуту, и это было лучшее чувство. Все кончилось тем, что педаль, не закрепленная должным образом, дернулась вперед, и, сорвав ритм, Максим наконец очнулся. У входа в торговый зал собралось несколько зевак, привлеченных барабанным соло. Поняв, что выступление окончено, они дружно зааплодировали, кто-то одобрительно выкрикнул: «Огонь!», а продавец, не решавшийся прервать затянувшееся «тестирование», с облегчением выключил барабанную установку. Запыхавшийся Максим с трудом переводил дыхание. Палочки дрожали у него в руках. Артем коварно ухмылялся, привалившись плечом к дальней стене и вальяжно скрестив длинные балетные ноги. Вся его поза выражала торжество победителя, и только нежно-карие глаза блестели неподдельной гордостью. Максим поглядел на него несчастно и смиренно, вцепившись в палочки, как в спасительные соломинки. Все. Он шагнул в пропасть. Обратного пути нет. Артем показал ему большой палец и весь просиял чистейшей радостью, лучи которой, достигнув Максима, в одночасье согрели в нем крохотные, едва пробившиеся сквозь монолитный бетон ростки надежды. Тогда до Максима наконец дошло. Артему изначально не было никакого дела до разницы электронных барабанов и настоящих, и никакие цены он проверять не собирался. Он просто-напросто хотел затащить Максима в музыкальный магазин и во что бы то ни стало посадить за установку. Как этот чудесный мальчишка, с которым Максим знаком меньше месяца, сумел так безошибочно его разгадать? Неужели тоска по барабанам и желание быть музыкантом настолько очевидны? Неужели за все минувшие годы так и не удалось хоть немного их притупить? И если нет, зачем продолжать пустые попытки? Особенно когда пульс так упрямо бьется ритму в такт. Максим опустил глаза к палочкам, зажатым в пальцах до судороги, и, зная, что никому их уже не отдаст, вновь устремил взгляд к Артему, но на этот раз — благодарный. Что ж. Цель достигнута. Разыгранный спектакль удался на славу. Ох уж эти чертовы балетные артисты!