Grand Pas

Песня к главе: Ленинград - Менеджер

В девять сорок пять офис еще был пуст. Кто-то застрял в пробке, кто-то отпросился «к врачу», то есть по личным делам, о которых начальству знать не положено, кто-то на больничном, кто-то ведет ребенка в детский сад, кто-то в отпуске, ну а кто-то, конечно, проспал и сейчас летит на работу как оголтелый. Если бы не роковая встреча с колесоотбойной тумбой на прошлой неделе, Максим бы наверняка присоединился к первой группе «пробочных», но увы, рыжий «солярис» уже неделю прозябал в сервисе, тоскуя без хозяина, которому пришлось временно пересесть на общественный транспорт. Максим даже не представлял, скольких радостей лишал себя прежде, спрятавшись от мира в железную коробку капиталистического благополучия. Утренняя двадцатиминутная прогулка до остановки, приближающая человека к природе: здесь и первозданная мартовская грязь, и ураганный ветерок, загоняющий в легкие свежий воздух, и абсолютно горизонтальный дождь, он же, по версии приложения «Погода», «небольшой ливень», и вслед за ним испепеляющая жара. Далее эпический штурм маршрутки, который заменяет комплекс силовых упражнений и помогает развить проворность и смекалку. Следующие десять минут, пока чудо турецкого автопрома, похожее на вонючего, потного, шмыгающего туберкулезника, рывками ползет к метро под аккомпанемент узбекской речи, помогают прогнать сонливость, если таковая еще умудрилась остаться. Вот и кофе не нужен! Наконец, наступает самая грандиозная часть поездки: метро. Где еще встретишь такую потрясающую концентрацию аутентичной, ничем не мотивированной пассивной агрессии? Где еще запасешься раздражением для предстоящего рабочего дня? В каком другом месте земного шара найдешь такую колоритную галерею лиц, выражающих равнодушие и недовольство жизнью? Именно метро закрепляет успех предыдущих этапов по превращению человека в сотрудника. Особенно если путь лежит из Девяткино аж до Обухово. Максим не скучал в одиночестве, даже наоборот: прогулялся по офису, одним из первых забил место для контейнера в холодильнике, почитал новости с рабочего компа и даже успел скачать на телефон стратегию, чтобы убить время до вечера. Народ понемногу подтягивался, в кабинетах зарождалось жужжание, монотонным отголоском девяностых звонил телефон на стойке администратора, по коридорам цокали каблуки, чей-то айфон одиноко, но уверенно выводил «Hop, hop, eroina», и где-то из самых недр уже пробивалось в рассинхрон: «Она убежала от нелепой суеты, ни капли стеснения с приходом темноты...» Включили радио. Частная компания CosySmart, в которой работал Максим, изначально звалась «Смарт-уют», находилась в чуланного типа закутке и была стартапом трех друзей, решивших попробовать силы в собственном бизнесе. Компания занималась системами «умный дом», тогда еще только-только начавшими набирать популярность. Один из друзей изображал менеджера, двое других — инженера и проектировщика. Клиенты нашлись, дело пошло в гору, и за несколько лет «Смарт-уют» разросся до солидных масштабов. Появился новый просторный офис в Обухово, отдел продаж и HR, собственный сайт и группы в соцсетях. Компания начала участвовать в выставках и лекториях, неся передовые технологии «умного дома» в массы. Заказчики тоже прогрессировали: от застенчивых семьянинов, которым после рождения детей нужен датчик протечки и открытия окон, до крупных бизнесменов, желающих полностью автоматизировать свою квартиру на Крестовском острове или коттедж где-нибудь в Комарово. Трое друзей стали Генеральным директором, Главным инженером и Главным проектировщиком, а сама компания «Смарт-уют» пережила ребрендинг и превратилась в агентство CosySmart — золотым курсивом на иссиня-черном фоне. Максим, к сожалению, не был никем из тех троих друзей. Он работал у них менеджером по продажам. В отделе их было четверо: Максим, Игорь, Леха и Алена. Максим работал дольше всех остальных вместе взятых и считался авторитетом, хотя начальником числился более молодой, активный и общительный Игорь. Об этой ситуации Максим решил думать позитивно. Он не лузер, который не может и даже не пытается выбить себе повышение. Он серый кардинал. Жаль, что никто не был с ним согласен. Все же, несмотря на карьерные трудности, отношения между коллегами установились приятельские. Иногда их четверка выбиралась после работы в бар, Леха подсказал адрес хорошего сервиса, когда Максим влепился в ее сиятельство колесоотбойную тумбу, а Алена периодически спала с Игорем. Максим тоже входил в ее планы, по крайней мере, так говорил всезнающий Алексей. Да и сам Максим нет-нет да и замечал романтические поползновения в свою сторону. Он догадывался, что могло привлечь молодую девушку, кроме факта долгого знакомства и вынужденного нахождения рядом в замкнутом пространстве. Игорю с Лехой было где-то по двадцать четыре — двадцать пять лет: ветер в голове, компьютерные игры, тусовки. Игорь снимал комнатушку на «Ветерках», Леха вообще жил с мамой в Купчино и гордо приносил с собой на работу купчинский колорит. Максим единственный в этой компании походил на состоявшегося мужчину: своя квартира, пусть и однушка в ипотеку, своя машина, пусть и «солярис» с пробегом, широкоплечий и мощный, пусть и одряб от сидячего образа жизни, недавно исполнилось тридцать, пусть и чуть-чуть за, не женат. Пусть и никогда не собирался. С противоположным полом Максим вечно испытывал трудности. Даже не так: личная жизнь Максима была сплошной катастрофой. К тридцати годам рекорд продолжительности его отношений составлял одиннадцать месяцев, и поставлен этот рекорд был еще в старшей школе. За пять лет в ФИНЭКе Максима заметили всего с тремя подругами, и ни одна из них не продержалась дольше нескольких недель. В годы студенчества Максим перебивался случайными связями. Как, в общем-то, и после универа вплоть до прошлого года, когда окончательно сдался и признал, что девушки ему безразличны. Он не мог точно вспомнить, как и когда это началось и почему его потянуло к мужчинам. Возможно, виной тому были голливудские актеры, или красивый старшеклассник, или дерзкий патлатый барабанщик местной хардкор-группы, на которого Максим мечтал походить. Так или иначе, еще с подросткового возраста Максим возбуждался исключительно при мыслях о мужчинах. Не понимая, что происходит, он жутко стыдился, считал себя больным и боялся сознаться в «ненормальности» взрослым. Позже, догадавшись, в чем дело, Максим заклеймил себя извращенцем и решил, что сумеет излечиться тихо и молча, с помощью недюжинной силы воли. Найдет девушку, попробует с ней, и все наладится. Продержался одиннадцать месяцев. Затем самовнушение стало помогать все хуже и хуже. Младшая сестра вышла замуж, обзавелась спиногрызом, а он только пил да стучал на барабанах. Потом и стучать перестал: соседи в очередной раз написали заявление из-за шума, мать устроила скандал, барабаны продали, а Максим съехал из родного гнезда в съемную комнату. И продолжил пытаться с девушками. «Родную мать в гроб сведешь!» «Светкин Денис вон уже в школу пойдет!» «Тебе четвертый десяток скоро!» «Так наша фамилия и вымрет!» Переживания матери росли, а сила воли Максима слабела. Он попробовал углубиться в работу, но карьера не ладилась. Булыжник из тайн, лжи и отвращения к себе самому висел на шее и тянул Максима на дно. Он не знал, к чему стремиться и зачем. Он купил машину, потому что все покупали машины, и начал копить на квартиру, чтобы иметь хоть какую-то «глобальную цель». На свой двадцать восьмой день рождения Максим оформил ипотеку на типовую однушку в Девяткино. Еще полгода занимался ремонтом и наконец переехал из съемной комнаты в собственную квартиру. Первой фразой матери на новоселье было: «Ну, потом разменяем. Жену ты сюда все равно не приведешь». А он и не собирался вести сюда жену. В мыслях было совсем другое. Он хотел показать эту квартиру тому, чей образ не отпускал уже много лет и всякий раз подменял собой очередную девицу: мальчишке лет двадцати, изящному и тонкому, как виноградная лоза, с ярким взглядом и нежным, чуть хрипловатым голосом, который сексуально контрастирует с миловидной внешностью. Максим не знал, что это за юноша. Это был его воображаемый любовник, он придумал его, как нейросеть генерирует лица, и вспоминал в особо трудные минуты. Иногда у мальчишки были томные карие глаза, иногда лучисто голубые, иногда он был смуглым, иногда аристократически бледным, иногда он был совсем юным, иногда чуть старше, иногда жгучий брюнет, иногда — пепельный блондин. Но два параметра оставались неизменны: он был гибкий, худенький и легкий, так чтобы враз сгрести в охапку, и еще почему-то кудрявый. Мягкие локоны, трогательные завитки, упрямые пружинки — это не имело большого значения. Максиму просто хотелось, чтобы его волосы вились. Кого-то возбуждает изгиб шеи, кого-то лодыжки, ну а Максима, видимо, возбуждали кудри. Начав существовать в одиночестве, Максим стал понемногу освобождаться от влияния матери, жившей на другом конце города, от авторитета друзей, оставшихся в прошлой квартире, и вообще от стереотипов общества, а потому почувствовал себя более независимым и в день тридцатилетия наконец произнес заветную фразу, глядя утром в зеркало: — Я гей. И наметил новую цель: найти себе парня. Сказать проще, чем сделать. Максим не имел ни малейшего представления, с чего начать, как не опозориться и, самое главное, как сохранить все в тайне от — да черт возьми, от всех. Начинать жизнь гея в тридцать лет, не имея возможности посоветоваться хоть с кем-то, кроме гугла, довольно проблематично. Всегдашний стыд бродил за Максимом по пятам, подглядывал за каждым его действием и мерзко, злорадно хихикал над ухом при любой жалкой попытке инициативы, будь то регистрация на сайте знакомств или поиск адресов питерских гей-клубов. Стыдно было даже признать этот стыд, потому Максим не шел к психологу. Одна только мысль о том, что придется произнести непроизносимое и обсуждать необсуждаемое вгоняла его в дикую панику, такую, что взрослому мужику с ипотекой хотелось прыгнуть в шкаф, будто пятилетка. Но даже так, бесконечно мучась и борясь с самим собой и своими страхами, Максим умудрился добиться некоторых скромных успехов. После регистрации на сайте ему в скором времени написали несколько молодых людей. Поначалу Максим вообще не знал, что с ними делать. Лучше уж раздолбать кувалдой роутер, выкинуть комп из окна и забыть все это, как страшный сон. Затем, немного успокоившись, Максим все же дал себе шанс. Трясущимися руками, поминутно вскакивая со стула, чтобы пробежать спринт по комнате, он начал общение с такими же, как он. Как ни странно, оказалось, что они действительно такие же, как он, то есть просто-напросто питерские парни. Да, у них были разные характеры и стили общения, и большинство попрощались сразу, не нашлось общих тем, но с одним юношей по имени Стас Максим переписывался аж две с половиной недели, пока один из них — конечно, не Максим — отважился предложить встречу. Даже перед первым сексом Максима так не колотило, как перед этой встречей. Он прокручивал в голове все варианты развития событий, неизменно приходя к тому, что давать на первом свидании не готов ни при каком раскладе. Он не представлял, как проходят свидания у геев, есть ли какие-то особые правила, что вообще нужно делать, и, хуже всего, боялся хоть чем-то выдать Стасу, что это его первое в жизни свидание с парнем. Но все страхи оказались напрасны. Стас не был драг-квин, не бросался на Максима с дилдо, не заламывал руки и не манерничал. Он был обычным пацаном, они выпили в баре пиво, поговорили о работе и путешествиях и разошлись с миром. Все прошло максимально приятельски, они даже не прикоснулись друг к другу, только присматривались. И если Максима это очень воодушевило, то вот Стаса как-то разочаровало. Позже он признался в переписке, что не хотел давить и торопить события, но ожидал чего-то большего, и через несколько дней благополучно слился. Максим расстроился, но этот опыт дал понять, что другие геи не представляют угрозы. Появилась смелость действовать активней. К сожалению, все дальнейшие знакомства в интернете ни к чему не привели. Максим держался жесткого критерия: собеседник должен быть младше его самого. С ровесниками и, уж тем более, мужчинами постарше он испытывал прежний жуткий стыд. Но разговоры с «молодежью» попросту не клеились. Таких ребят, как Стас, с которыми можно выпить пивка и поговорить за жизнь, найти не удавалось, зато «сложные личности» и любители встреч на одну ночь попадались один через одного. Максим уже не боялся писать первым, более того, писал много, почти жадно, почти отчаянно, но за несколько месяцев после Стаса так и не сходил ни на одно свидание. Он даже скачал на телефон какое-то супер-секретное платное приложение с якобы самой полной и актуальной базой анкет, но даже волшебное приложение не помогло наладить личную жизнь. Отправиться в «Центральную станцию» Максим так и не решился. Он и в простые клубы никогда не ходил, не умел подкатывать, не знал, что делать, если подкатят к нему, все еще был против секса на первом свидании да и вообще считал, что клуб не лучшее место для поиска претендента на долгие стабильные отношения. После Стаса прошло полгода, и Максим вновь поставил на себе крест. Может быть, из-за этого, а может, из-за пресловутого кризиса среднего возраста, что подкрался незаметно, коварно и слишком рано, Максим начал ощущать пустоту и абсолютное равнодушие ко всему вокруг. Ему больше не хотелось искать того самого, не хотелось заводить друзей, не хотелось пробиваться по карьерной лестнице, не хотелось планировать отпуск, ничего не хотелось. Девизом его жизни стало известное Сартровское: «Вторник. Ничего нового. Существовал». «Солярис» на парковку, контейнер в холодильник, задницу в кресло, гарнитуру на ухо, руку на мышку, глаза в 1С. Проверить почту, выпить кофе, написать, назначить встречу, пообедать, позвонить по whatsapp, выпить чай, послушать, посмеяться, вбить в базу, передать через Google Диск, связаться по skype, закрыть программы, выключить комп. «Мы предлагаем три варианта системы ‘умный дом’ под ключ», «Мы можем разработать решения под ваши потребности», «Мы установим на ваш смартфон приложение для управления освещением и автоматикой из любой точки», «Наши инженеры будут рады проконсультировать вас и составить для вас индивидуальное ТЗ». Одно и то же. То же и одно. — Макс, у тебя все нормально? — озабоченно поинтересовалась из-за своего стола Алена. — Выглядишь неважно. — Все нормально, — безразличным эхом отозвался Максим, а про себя добавил: «Это мой обычный вид». Пустота не оставляла, она была везде: в офисном воздухе, пропитанном пошлыми песнями и вонью жареной рыбы, в вечерней толчее вагона метро среди агрессивно стиснутых тел, в ящиках с овощами у кавказцев на выходе со станции, в рокоте легковушек и автобусов, в многоэтажках, бессмысленно стремящихся вверх к такому же пустому бесцветному небу. Пустота бродила между грязных полок «Дикси», сидела на лавочках у парадных, играла на детских площадках. Пустота втекала в кабину лифта, звякала ключами, зажигала в квартире свет. Пустота жила внутри Максима, и он соседствовал с пустотой. Он сварил себе на ужин пельмени, открыл бутылку пива, плюхнулся на диван, запустил сериал «Черное зеркало», который давно и упорно советовали друзья по бывшей съемной квартире, и смотрел, пока не потянуло в сон. От «Черного зеркала» на душе, и без того унылой, стало еще паршивей. Короткая команда приложению смартфона — и во всех углах одинокой квартиры начал плавно гаснуть свет. У Максима не было денег на индивидуальное ТЗ, которое он так настойчиво расхваливал состоятельным клиентам, но ему удалось поставить автоматику света, датчики утечки и сигнализацию открытия входной двери на случай визита воров. Хотя кому он, к черту, нужен? Следующий день сурка начался классически никчемно: яичница на завтрак, пробежка до остановки, маршруточная вонь, «Осторожно, двери закрываются», контейнер в холодильник, короткое «Привет» коллегам, почта, утренний обзвон клиентов. Игорь флиртовал с Аленой, Леха взбешенно крутился на стуле: уже вторую неделю собачился с «Ленэкспо» из-за участия CosySmart в июльской выставке, мимо кабинета пробегали администраторы и администрация, вопило радио, где-то одиноко матерился инженер. Ровно в 12:08, совершенно неожиданно, Максиму позвонили на личный номер. — Да, алло, — он резко снял трубку, мысленно еще пребывая в предыдущей беседе с господином Татосом Хатламаджияном, которого в офисе по очевидным причинам звали просто Таносом. Танос был одним из ключевых клиентов: CosySmart готовили смартизацию его километровой питерской квартиры и необъятной загородной резиденции с «барским домом», жилыми и служебными постройками, сауной и парком. Проект был огромным, долгим и задействовал чуть не весь штат. Сам господин Танос, к счастью, в работу не вмешивался, доверившись специалистам, но временами у него случались панические атаки, и он названивал Генеральному директору, Генеральному инженеру и Генеральному проектировщику одновременно, требуя разъяснить ему по полочкам все, что происходит и за что он платит деньги. Разумеется, зазвездившиеся три мушкетера не горели желанием самолично что-либо кому-либо разъяснять, поэтому неизменно отправляли Таноса к Максиму. И он уже разъяснял, разжевывал, успокаивал, убеждал, заискивал, увещевал — короче, делал все, чтобы Танос не вышел из игры, не сократил объем работ и вообще не вносил никаких изменений в ТЗ. Пару раз Максим даже ездил слушать его нытье за чашечной кофе в какой-то из «Гинз». Слава богу, что в конечном итоге Таноса всегда удавалось усмирить, иначе из-за потери ключевого клиента гнев всех троих Зачарованных обрушился бы на Максима и он бы вылетел с должности, как кукушка из часов, несмотря на весь свой авторитет и опыт работы. — Макс, привет, — в трубке послышался блеклый женский голос, приправленный выразительной паузой и вздохом, словно Светлана уже устала разговаривать с братом. — Ты на работе? — Ну а где мне еще быть? — огрызнулся Максим. — Ты до семи же, да? — проигнорировала его интонацию Света. — Мы тут к маме заехали вещи разобрать. У нее на выходных эти придут, как их, маляры, комнату красить. Тут все вывозить надо к нам или тебе. Ты бы помог нам, а. Серега тут один корячится. Серегой величали мужа Светланы. — Я без машины, — коротко сообщил Максим и, предвосхищая следующий вопрос, добавил: — Не вписался в поворот, морда всмятку. — Ну ясно, — Света раздраженно цокнула языком. — Как обычно. — Я закажу грузоперевозку на вечер, идет? — предложил компромисс Максим, ничуть не удивленный, что сестра даже не попробовала поинтересоваться его самочувствием после аварии. — Часов в восемь заеду, проконтролирую. — Ну ты у нас это и можешь только, «проконтролировать», — передразнив брата, Светлана смиренно выдохнула: — Ой, ладно, хрен с тобой. Сами разберемся. Мы тут вещи кое-какие твои нашли старые. Приезжай тогда хоть их забери, а то я выкину, куда их девать. — Я же сразу сказал, что могу приехать. — Макс, не нуди, ради бога. Ну ты заедешь, в общем, да? — Заеду. — Купи пельменей каких-нибудь на ужин, а то я готовить тут еще должна со всей этой мебелью. — Может, пиццу закажем? — без особой надежды попробовал Максим. — Будет тебе мать пиццей ужинать, — ожидаемо фыркнула Света. — И Дениса нечего баловать, и так одни тройки в школе. Пельменями обойдемся. — Ладно, понял, — Максим утомленно провел рукой по лицу. Молчать, молчать, молчать. — Ну все, целую, — голос сестры вдруг окрасился чистейшим радушием. — Ага, пока, — поспешил попрощаться Максим. Настроение после этой, с позволения сказать, беседы скатилось в ноль. Максим не то чтобы расстроился или разозлился. Точнее было бы выразиться, что сестра за считанные минуты превратила его в амебу. Максим любил своих близких, искренне любил, но они были сущими дементорами, пожирающими душу, энергетическими вампирами, убивающими радость, и его к ним любовь пряталась где-то глубоко, попросту боясь выйти на волю. Гибель отца в середине девяностых навсегда изменила их семейный мирок. Потеряв мужа и оставшись с двумя детьми посреди разрухи, мать здорово посуровела. На первый план вышла потребность в деньгах. Мать взвалила себе на плечи весь дом и ясно дала понять Максиму со Светой, что проблем еще и от них она не потерпит. Чтобы остаться на плаву, детей нужно было держать в ежовых рукавицах, а потому любое выказанное ими сильное чувство, особенно негативное, низводилось до пустяка, не принималось в расчет и вообще не имело права на существование. Всегда были заботы и поважнее, скажите спасибо, что живы, здоровы и с крышей над головой. Мать не уставала повторять Максиму и Свете: мужчины не плачут, девочки не кривляются, хорошие ребята не хохочут во весь голос и не бегают наперегонки. Их с детства учили жить «как нормальные люди» и обрубали все побеги индивидуальности, норовящие выбиться из правильного узора кроны. Света хорошо усвоила мамины уроки, и к двадцати восьми годам ее преображение в «нормального человека» прочно завершилось: муж, ребенок, шеллак, телевизор фоном, «Икея» по выходным, летний отдых в Турции. Ну а Максим... Максим вечно оставался в своей семье белой вороной, пусть даже исправно красил перья в привычный взглядам черный цвет. Ностальгия всегда подкрадывалась к Максиму в родном районе, даже хотя он по-прежнему был здесь частым гостем и навещал мать чуть не каждые выходные. Пытаясь подавить хлещущие, как из рваного шланга, чувства, Максим всякий раз набирал скорость на Проспекте космонавтов, чтобы побыстрее добраться до их сталинки на Бассейной, но сегодня, без «соляриса», он мог предаваться тоске целых полчаса, пока брел от метро через чавкающий грязным снегом парк Победы, где знал каждый бюст на Аллее героев и каждую мелкую тропку. Во дворе дома Максим неожиданно столкнулся с Сергеем: тот вывез очередную партию барахла из тещиной квартиры и теперь возвращался на базу пустым. — Здорово, — Сергей щелкнул сигнализацией «приоры» и протянул шурину руку. — Ты бы хоть позвонил, я бы тебя от метро забрал. — Ничего, прогулялся, полезно, — отрывисто и натужно отозвался Максим, пожимая руку Сергея и пытаясь ничем не выдать недоумения по поводу заявления зятя. Откуда он должен был знать, что Сергей где-то там едет? Ладно, главное смолчать, не развивать тему, не мутить лишний раз воду. Отношения у этих двоих никогда не клеились. Серега любил «Балтику», футбол и дачу. Максиму нравился крафтовый стаут, теннис и городская жизнь. Их связывала только женщина, которую они оба якобы любили. В квартире, как всегда, было душно, пахло чем-то затхлым и кислым, в комнате матери бормотал телевизор, на кухне шумела вода: Света готовила ужин, несмотря на дневной телефонный разговор и зажатый в руке Максима пакет пельменей. Молча положив пельмени на трюмо, по соседству с ключами, Максим наклонился расшнуровать ботинки. Он прекрасно знал, что, заикнись сейчас об этих несчастных пельменях, и Света тут же взорвется короткой, но зрелищной истерикой: «Да вы без меня на одних пельменях жить будете!», «Ребенку нужен нормальный ужин!», «Лучше бы вещи помог вывезти!» ну и так далее. Наскоро поздоровавшись с сестрой и восьмилетним племянником Денисом, который проигнорировал дядю, слишком занятый игрой в планшет, Максим отправился к матери. Та мыла пол в раскуроченной комнате, некогда бывшей его. Пару недель назад мать решила, что в трешке ей слишком просторно, одиноко и дорого, и вздумала сдавать одну из комнат русским, с гражданством РФ, семейной паре или девушке, без детей и животных. Пока что проект находился в стадии капиталовложений: последний раз комнату ремонтировал отец, и выглядела она сейчас, мягко говоря, потрепанной. Чтобы сдать ее за хорошие деньги, знакомый риелтор посоветовал хотя бы переклеить подранные обои, закрыть ковриком царапины на полу, выкинуть советский письменный стол, сменить скрипучий диван-раскладушку и поставить современный шкаф вместо полудохлого комода. Мебель уже частично передвинули или вывезли на свалку, а школьные вещи Максима и разный хлам, который мать хранила в комнате после того, как Максим съехал, лежали кучей у порога в ожидании приговора. — Привет, мам, — Максим со вздохом опустился на одинокий стул, оглядывая то немногое, что еще осталось от его юношества. У плинтуса лежали запечатанные рулоны обоев. В выходные маляры сорвут старые, с дырками от иголок и следами от скотча, на котором держались плакаты, и налепят эти новые, бежевые с золотистыми цветами. Без мебели комната казалась больше и просторней, но Максим видел все на своих местах: царапающие пол барабаны, письменный стол, за которым он с самого детства готовил домашку, диван-раскладушку, где случился его первый секс, и комод, прятавший от мамы сигареты и презервативы. — Привет, Максик, — равнодушно отозвалась мама, отжимая тряпку в тазу. Ее сыну было тридцать два года, но она по-прежнему звала его Максиком. — Мы там какие-то твои старые кассеты достали из стола, не стали пока выбрасывать, посмотри в куче. — Да, хорошо, — Максим скосил глаза на безобразную груду вещей. — Тебе помочь с чем-нибудь еще? — Не надо, я уже все, лучше кучу разбери. — Понял. К делу он приступил основательно: повесил на стул пиджак, засучил рукава сорочки, поддернул брюки, чтобы не вытянулись на коленях, и уселся возле вещей по-турецки, будто пират у награбленных сокровищ или ребенок возле замка из песка. Мама унесла таз с водой и даже любезно прикрыла дверь, оставив небольшую щелочку, благодаря которой Максим мог следить за происходящим в квартире. На кухне по-прежнему шумела вода, Сергей смотрел в другой комнате сериал по НТВ, а мать переговаривалась, вернее, переругивалась о чем-то со Светой. Иногда они поочередно обращались к Денису: «Хоть бы на минуту от своего планшета оторвался», «Уроки не учены», «Иди хоть с дядей своим поздоровайся» ну и так далее. Максим был предоставлен сам себе и чувствовал от этого что-то похожее на радость. Не прошло и пяти минут, как среди потасканных школьных учебников, альбомов для рисования, журналов «Юный техник», авторучек и тетрадок Максим вдруг нашел жемчужины. Сердце учащенно забилось. Здесь был весь золотой фонд его коллекции, которую он тщательно пополнял чуть не десяток лет. Плакаты рок-групп, таким трудом добытые у одноклассников, обменянные по объявлениям и вырванные тайком из журналов в магазине. Десятки напульсников, значков, фишек, пряжек для ремня, которые он черт знает где и как купил. Его первые барабанные палочки. Несколько блокнотов с зарисованными его рукой логотипами Guns N’ Roses, Rolling Stones, The Doors, Metallica и других известных рок-групп, с вариантами логотипа собственной будущей группы, с набросками песен и даже неким подобием сольфеджио. И конечно, виниловые пластинки с кассетами. Целая коробка кассет и микстейпов, которые Максим покупал на рынке, брал в прокат, с трепетом записывал и перезаписывал у знакомых, перематывал карандашом и слушал в своем Panasonic. Первая и главная любовь в жизни Максима случилась к музыке. Всю юность он бредил классическим роком и гранжем, сочинял песни, мечтал стать вторым Дэйвом Гролом и не раз пытался создать группу. Здесь же, в куче старых вещей, валялась пара видеокассет с их школьных репетиций и подвальных выступлений. Мать никогда не поддерживала увлечение Максима. Ей казалось, что рок-музыку создал дьявол, что слушать ее невозможно и что единственный сын хочет стать наркоманом и убийцей. Максим не обращал внимания. В подростковом возрасте мать так и так была его антагонистом. Обоюдная злоба копилась, пока не нашла выход в жутком скандале из-за барабанной установки. Максим забрал ее чуть не со свалки, притащил с друзьями днем, пока мать была на работе, а уже вечером получил нагоняй за идиотизм, грохот и «громадину» посреди комнаты. Битва была долгой и ожесточенной. Дошло до того, что мать с соседями просто вынесли барабаны на помойку, а Максим в ответ экстренно собрал друзей, чтобы заволочь установку обратно. Мать сопротивлялась, порывалась швырнуть одну из тарелок в лестничный колодец, соседи повылазили из своих дупел, ор стоял немыслимый, Света ночевала у бабушки, но барабаны все же удалось временно отвоевать. Только хай-хэт с помойки спиздили. Эта первая барабанная установка Максима продержалась месяц, пока соседи не пошли на радикальные меры и не написали заявление в милицию. Затем он открыл для себя репточки. Все начало затухать после университета. Год армии, обратная адаптация к обычной жизни, долгий поиск работы и полуголодное существование притупили романтические мечты о безбашенном драйве рок-музыканта. Максим занимался насущными проблемами, и сил не оставалось ни на что другое. Плакаты были сняты, кассетный плеер выброшен, а блокноты с черновиками песен и рисунками сложены в нижний ящик письменного стола на веки вечные. Да и все друзья, с которыми Максим раньше рубил рок по гаражам, внезапно обзавелись семьями и «взрослыми интересами». Так музыка и осталась юношеским увлечением, погребенным под толстым слоем рутины. Максим уже не надеялся, что однажды вернется за барабаны, но по-прежнему слушал любимые группы в машине, и страсть к музыке все еще искрилась в глубине его души. Ведь рок жив. Подхваченный ностальгией, Максим опомнился, лишь когда Света позвала семью на ужин. К тому времени груда вещей была рассортирована по кучам: мамино, себе и на выброс. — Максик, ты чем тут занят? Ужинать пойдем, — мама заглянула в комнату, точь-в-точь, как в детстве, и быстро оценила проделанную работу придирчивым взглядом. — Это мое там? — Да, твое, — Максим потянулся отдать маме вещи, но она махнула рукой: — Потом. А это все выбрасывать? — Дай мне пару пакетов, я часть выброшу, а часть увезу себе. — Господи, — мама страдальчески вздохнула, — еще себе это барахло потащит. И так квартира два на два метра. Ладно, оставь это все пока. Пойдем на кухню. — Я лучше домой, — возразил Максим, поднимаясь на ноги. От долгого сидения колени по-стариковски заныли. — Какое домой? — удивилась мама. — Мы там пельмени на тебя сварили, Света салат с крабовыми сделала. Максим представил, как заходит на тесную кухню, вжимается за стол рядом с мамой, Светой, Сергеем и Денисом, накладывает пельмени из общей тарелки, отвечает на всегдашние вопросы про карьеру и условия своей ипотеки, безуспешно пытается завести разговор с племянником, изображает энтузиазм от идеи Сергея сгонять на майские на шашлыки, слушает мамины переживания насчет криворукости маляров и раздраженные Светкины ответы... — Мне на работу с утра, дай пару пакетов, и я поеду, — как можно спокойнее попросил маму Максим. Несмотря на то что все знали о его «странностях», решение пропустить семейный ужин сочли вопиющим. Максим понимал, что так будет, ведь иных вариантов просто не существовало, но чувство вины все равно противно скреблось на душе. Он еще раз предложил заказать грузоперевозку или хотя бы помочь Сергею вынести или передвинуть мебель. — Да мы уж все сами сделали, — фыркнула с кухни Света. — Ты у нас о других в последнюю очередь печешься. — Ладно, был рад повидаться, — Максим накинул пальто, взял свои два пакета, плохой из «Пятерочки» на выброс и хороший из «Л’Этуаля» с нужными вещами, и щелкнул задвижкой входной двери. — Э, Макс, погоди! — Сергей выскочил с кухни и протянул шурину руку. — Давай, увидимся. — Да, пока, — Максим натужно улыбнулся и, перехватив один из пакетов, быстро пожал руку Сергея. — Увидимся. Больше никто не вышел его проводить, все остались на кухне, и только мама напоследок крикнула: — Максик, закрой нас на ключ! К ночи на улице стало пусто. Посвежело. Максим с наслаждением вдохнул сыроватый мартовский воздух, легкой рукой бросил пакет из «Пятерочки» в мусорный бак и направился в сторону метро. С души свалился камень: встреча с родней осталась позади и теперь можно вернуться к нормальной жизни. Если, конечно, считать существование за жизнь. Он неспешно брел через притихший темный парк Победы, шаркал гравием и сжимал в руке свою юность в пакете, тоскуя о невозвратном и несбыточном. Когда-то он видел смысл. Хотел стать рок-музыкантом, писать свою музыку, собирать стадионы, жить на полную катушку, чтобы кровь горела в жилах. Он так страстно этого хотел. Ничто и никогда не вызывало в нем столько волнений. Играя на барабанах, он чувствовал себя счастливым. Но увы, счастье недолговечно. Однажды все равно приходится спуститься с небес на землю, взяться за ум и жить «по-людски», а наивная мечта в конечном итоге вот так оседает, как пепел, приятной тяжестью в пакетике «Л’Этуаль». До закрытия метро оставался час, вагон ехал полупустым. Максим уселся в центр длинного ряда сидений, положил пакет возле себя и, достав одну из пластинок, принялся ее разглядывать. Это был «Highway to Hell» AC/DC — настоящий винил, на который Максим копил несколько месяцев, раз в пару дней навещая рок-магазин, чтобы проверить, стоит ли пластинка на своем месте, между Queen и «Битлами», не забрал ли ее кто-нибудь. Молодой продавец по имени Игорь очень быстро отметил заинтересованность пацана в «нормальной музыке» и познакомился с ним. Для тринадцатилетнего Максима девятнадцатилетний Игорь стал настоящим светилом, наставником и гуру. Именно Игорь открыл мальцу дивный новый мир, просветил насчет знаменитых групп, дал послушать легендарные песни, показал пару аккордов на гитаре и поведал тайну, как сделать барабан из семи обычных книжек. Максим обожал проводить время в рок-магазине, там он научился держать палочки и начал стучать, но только сейчас, разглядывая пластинку у себя в руках, вдруг осознал, что тянуло его вовсе не к «Highway to Hell», не к гитаре, не к палочкам и даже не к магазину... — «Технологический институт», следующая станция «Сенная площадь», переход на станции «Спасская» и «Садовая»... — громко вещал мужской голос. Так вот откуда все началось. Это был не голливудский актер, не патлатый музыкант, не популярный старшеклассник. А впрочем, важно ли это сейчас? Все позади, мечты остались мечтами. Он уже никогда не станет знаменитым барабанщиком, а кто-то тот самый не нарисуется из воздуха. — Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сенная площадь»... Стоп. Сенная площадь? Он что, на «Техноложке»? Максим вскинул голову. На стене тоннеля за окном маячил кусок синей надписи: «титут». Поезд стоял. Двери начали съезжаться. В этот момент Максим подорвался с места и выскочил из вагона с такой прытью, словно дальше поезд шел прямиком в преисподнюю и это был последний шанс сойти. Двери равнодушно схлопнулись у него за спиной. Тяжесть рухнула в ноги. Успел. Все еще переводя дыхание, Максим скосил глаза к зажатой в руке пластинке. И тут до него дошло... Он крутанулся обратно и в ту же секунду, ахнув, застыл как вкопанный. Через прозрачную «Не прислоняться» на него смотрел тот самый. Прямиком из его порочных видений, издевательски нарисовавшись из воздуха, — мальчишка пленительной красоты. Тот, кто не дал Максиму сойти с ума в бесконечные годы самоотрицания. Его прекрасный сочиненный идеал. Юное создание с непослушными кудряшками, изящное, тоненькое, как ручеек, и магнетически притягательное. Однажды Максим придумал этого мальчика, а теперь видел его перед собой воочию, в паре метров, за закрытой вагонной дверью. Он успел разглядеть, что каштановые кудри у него с золотистым отливом, что черты лица удивительно артистичные, что глаза, светло-карие, ясные и невинные, посажены чуть широко — и тут поезд дернулся. Максим рванулся к нему, но тщетно. Вагон разгонялся с безжалостным свистом, забирая с собой растерянного юношу, который обеими руками прижимал к груди злополучный пакет из «Л’Этуаля».