Сжигая до тла

      Чужое присутствие в сонном измерении Лололошка ощутил сразу. Оно холодком пробежалось по его коже, заползая за воротник. Тело само по себе напряглось, готовясь к битве с невидимым врагом.       Лололошка напрягся ещё сильнее, хмуро осмотрел свой недостроенный дом и перевёл взгляд в сторону ощущения. И ведь правда, около скинта был человек... человек высокий, с отблеском голубого шарфа и чего-то фиолетового. И этот человек стоял совершенно рядом с Джоном.       Он моргнул пару раз, в его душе возросло беспокойство, что иглами тут же впилось в душу. Какого черта происходит?! Лололошка, честно говоря, и не знал, как ноги его понесли ближе. Не знал, почему ощущал такое странное беспокойство... а ещё более, почему в душе его роилось ощущение опасности и хаоса. Опасность будто нож впилась в душу, резала и кромсала её. Хотя нет, ещё больше вероятно — оно мучительно медленно выворачивалось в туше, протыкая насквозь. Так же как маньяки издеваются над жертвами, явно упиваясь их мучениями. Ощущение опасности терзало и его.       Хаос бушевал ураганом мыслей и чувств, не позволяя в точности определить, что именно он сейчас ощущал больше: страх или какое-то извращённое любопытство? Но он бы сказал, что именно страха было больше.       Да вот только он замер... не дойдя до двойника и неизвестного. Замер, широко распахнув глаза и не веря увиденному.       Потому что рядом с Джоном стоял никто иной как он сам. На лице красовалась дикая озорная ухмылка, глаза блестели каким-то потусторонним мрачным блеском. В этих глазах Лололошка видел опасность, ту самую непроглядную пучину, волнами плещущуюся в глубине зрачков, зазывая его сладостным пением. Как бы не было море прекрасным, оно всегда обманчиво: дай волю — утащит, заберёт на самое дно, сделав тебя своим трофеем, своим новым другом и вместе с тем узником.       Он смотрит дальше, одежда у этой копии такая же, обычная: толстовка и чёрные брюки, лишь плащ за спиной казался каким-то тяжёлым. Он был фиолетовым, больше похожим на осколки стекла, что переливались перламутром при свете фальшивых звезд. Этот плащ и отражал каждую звезду, искажая её и меняя местами, делал ярче, словно поглощая само небо... В этом плаще виднелся и лёгкий фиолетовый туман, клубящийся где-то к его концам у самого подола.       Он смотрит дальше, такой же напряжённый, удивлённый и обеспокоенный. Смотрит на лицо более тонкое, грубое, сразу видно — более взрослое, но всё ещё в этом лице можно было узнать его собственное. Лишь шрамов стало больше, они уродливыми пятнами украшали кожу у носа, под глазом. Шрамы тянулись к шее белёсыми призрачными змеями и пересекали губы. Их было даже больше, чем у самого Лололошки. Он впивается взглядом сильнее, смотрит на то, как своё-чужое лицо искажается в ухмылке вновь, как глаза ещё более озорно блестят, когда мимолётно смотрят в его сторону. Потому что этот двойник сразу заметил его присутствие... а быть может, и вовсе знал, что он был неподалёку. Это видно сразу по тому, как губы чужие кривятся в уродливой полной понимания и превосходства усмешке, как глаза ещё больше щурятся и сама поза становится ещё более расслабленной, горделивой. И эта мысль отчего-то тревожит еще сильнее. Но ещё более тревожит его неожиданное ощущение родства с этим кем-то. И ведь правда ощущение от этого незнакомца родное, словно они из одного теста вылепленные, из одной силы. Потому что не только внешне они были похожи. Сходство было более прозаичным, более могучим...как незримая нить связывающая судьбы или как мать связанная пуповиной со своим ребёнком в начале его существования...Эта связь напоминала второю кожу, вторые глаза, второе тело, но одну до боли похожую душу. Это не его альтер эго, нет. Это кто-то другой. Иначе как объяснить этот знакомый холод? Это родное ощущение хаоса и разрушений? А запах горькой пыли и пороха? А это чувство связи, такое болезненное в своей чёткости и ясности?       Лололошка смотрит дальше, взглядом впивается в чужую фигуру наклоняющуюся к Джону ближе. Смотрит на то как сам Джон ухмыляется, протягивает руку для рукопожатия и смотрит приветливо-признательно. Так , как никогда не смотрел на самого Лололошку. Джон вообще мало на кого так смотрел...если смотрел вообще хоть на кого-то кроме себя. И это раздражает. Это ощущение разжигает в груди огонь адский, но холодный до чёртиков. Почему-то захотелось схватить эту новую версию себя и вышвырнуть прочь. Чтобы не смел отвлекать их, чтобы не нарушал покой его сонного измерения...и не трогал Джона.       Лололошка не заостряет внимание на этих мыслях, не может осознать в полной мере о чем думает, но может знать, что ноги становятся какими-то слишком неподвижными, что голос застрял в глотке не позволяя даже нормально вздохнуть, а страх...а страх никуда и не делся.       Но он смотрит дальше, наблюдая за спокойной беседой, слов которой он так и не может разобрать из-за шума в ушах, лишь и может что впиваться взглядом....замечать, как изредка двойники косятся на него, усмехаясь, как приветливо ...так по-дружески обмениваются понимающими кивками...что за черт?       Он не знал, что происходит, откуда взялась эта его новая версия, Но знать хотелось сильно. Ещё сильнее.       Лололошка скрипит зубами, не отдавая отчёта о собственных мыслях. Они где-то там на задворках сознания, проскальзывают мимолетно, слишком быстро и смазано и так по новой. Но мыслей много, и все как на подбор: бушующий ураган. Он не понимает своих чувств, не понимает почему в груди рвётся что-то совсем непонятное от вида того, как этот он легко целует Джона в руку, как сам Джон, ранее брезгливый и кривящийся от каждого его касания, довольно улыбается и наконец смотрит в сторону, прямо туда где сейчас стоял Ло. Глаза Джона, что секундою ранее сияли янтарем, гаснут, превращаясь в ржавчину. Глаза Джона тускнеют, становятся все такими же холодными и ему отчего-то хочется шагнуть ближе, схватить за тонкие руки и встряхнуть двойника, чтобы не смел на него так смотреть...как на пустое место. —Что здесь происходит? —хрипит он, онемевшими от удивления губами, —кто это?       Джон хмыкает, спуская очки на нос и окидывая его быстрым колким взглядом. — О, это ты, красотка. Точнее вторая твоя версия.       Лололошка глупо моргает, переводя взгляд на себя же...Второй Лололошка хмыкает, в его глазах пляшут искорки веселья, а еще больше — презрения. —Я не понимаю.       Джон недовольно цыкает, закладывает руки за спину и шагает в строну, огибая дугой его старшую копию. Та в ответ лишь поворачивается в ту сторону куда направился учёный...и Лололошка точно может сказать, что взгляд его больше не был таким презрительным, а скорее мягким и теплым....и он ...ничего не понимает вновь. Если этот близнец он и есть, то откуда мог его знать Джон? —Это довольно любопытная история,—начинает двойник и Лололошка удивленно вскидывает брови, точно не ожидая, что он вообще захочет начать рассказывать, думал так же язвительно отмажется, мол узнавай всё сам или не твоего ума это дело...—В твоём случае, есть две мировые линии. Ты — который стал Междумирцем, как оно и должно было быть...и..— Джон хмурится, а после закатывает глаза, —ты — который отрекся от этого дара, обрекая себя же на мучения. Глупое решение , однако. Маленький междумирец не смог совладать с собой и своими чувствами, решил все так же плясать под дудку богов. Это даже звучит смешно! Ещё никогда не видел такого сказочного идиота. Но ладно, твоё поведение отчасти понятно, недаром оно выученное. Ты же знаешь, что от вредных привычек тяжело избавиться? Так вот, твой случай такой же. Можешь считать свою беспомощность... Вредной привычкой. —Джон,—Лололошка шипит, делая шаг вперед, ибо та пренебрежительность в тоне товарища ему не понравилась, не понравились слова ядовитые и те взгляды ему не понравились тоже...Да и откуда они вообще взялись такие вот все колкие и ядовитые? Ведь до этого у них все было вполне себе хорошо, он даже начал думать, что они с Джоном наконец нашли общий язык...но теперь смотря на контраст отношений к ...другому ему...он начинает сомневаться.       Джон легко пожимает плечами, явно не видя в его шипении ни намека на опасность... даже словно бы не рассчитывая, что он действительно мог что-то ему сделать. А Лололошка мог, так и желал ударить этого ублюдка, выбить всю дурь и заставить смотреть на себя, заставить признать, что он не бесполезен, не глуп и не слаб. Он желает увидеть на этом всегда идеальном, точно маска лице страх, а еще больше боль.       Когда осознание от мыслей достигает разума, он пугается. Разве его это мысли? Разве может он думать о подобном?       А после смотрит в глаза второго себя...в его уверенные, понимающие глаза, полные презрения и насмешки...и понимает—да может. Еще как может. Лололошка сглатывает кислую слюну, заставляя себя отвести взгляд, заставляя себя вновь посмотреть на Джона, уже давно остановившегося у копии и задумчиво смотрящего на него. —Вот о чем я говорю! Ты даже не слушаешь! —он вновь закатывает глаза, —но если коротко, все из-за парадоксов. Две версии одного человека не могут находиться в одном измерении, а значит, если не происходит слияние, происходит нарушение временных линий и пространства. А потому Дейв, живое тому подтверждение. Хотя и самое безобидное, покуда это лишь небольшой сбой в мировых линиях, когда как могло случиться намного более страшное,—Джон замолкает, вновь хмыкает и качает головой.—Впрочем, тебя это не должно касаться, устройство мультивселенных —тонкая и сложная наука. —И что же нам делать?— все так же сипло спрашивает Ло, не отводя взгляда от двойника, что на фоне стройного, почти тощего Джона казался выше, шире, еще более опаснее. Он напоминал хищника, готового сорваться в любую секунду и напасть. Хищника, что ходит мягко, таится среди деревьев и теней и смотрит. Бесконечно смотрит в ожидании верного момента. —О, ничего? Я думал извлечь из этого выгоду, знаешь ли, наличие умных, понимающих тебя людей в этом мирке очень ценно. А он,—указывает на ...Дейва,—вполне способен мне помочь в отличие от некоторых. Поэтому пока ты можешь спокойно заниматься своими делами, что ты там обычно делал? Ах, ну да, с друзьями поговори, за огородом поухаживай. Может поисследуешь мир, мало ли какую дрянь найдешь, как тот червячок.       Он не отдает отчет о своих мыслях и чувствах, в край путаясь во всем происходящем. Старается даже не думать о том, что этот новый он, которого Джон принял так легко и просто...был явно ему знаком давно, теперь уже без сомнений.       Он не отдает отчета себе о том, что провожает взглядом две фигуры, направляющиеся в замок.       Он может лишь устало вздохнуть, потерев переносицу и подумать:       «На самом деле это даже хорошо, я могу наконец отдохнуть от Джона и его выкидонов. Пусть кто-то другой разбирается с ним. »       Ло так подумал, верно, но то ощущение беспокойства никуда не ушло, лишь спряталось в недрах сознания.

***

      Только вот он обманул себя—спокойно заниматься своими делами не получалось. Он не мог усидеть подолгу на одном месте. Он то копал грядки, то исследовал мир и дальше, хотя по сути больше пробегался по знакомым местам в надежде убить парочку монстров , тем самым вытравив весь яд и пар. А иной раз вновь возвращался назад, настырно и назойливо проверяя своих соседей.       И вместе с тем в его душе было слишком гадко и неспокойно. Что-то должно было случиться, он это знал. А , быть может , уже случилось? Чувство страха тоже никуда не уходило, оно напряжением скапливалось в мышцах, делая их совсем уж жесткими и деревянными, кислотой во рту, а еще он стал более нервным. Ох, не доверял он радости и спокойствию Джона. Да и понять не мог, почему его двойник выглядел таким удивительно спокойным и даже довольным...? Почему так просто повел незнакомца к себе в замок, когда даже его вечно гнал прочь, почему вообще разрешил прикасаться к себе?!. И почему так слепо верил каждому слову? А вдруг гениального Джона Дейви Харриса просто обманули? Может же быть этот двойник не более чем мимик? Вот умора будет, Джона Дейви Харриса да обдурили. Он обязательно припомнит этот миг, втопчет его в грязь, тем самым показав, что и Джон может ошибаться. Что и его идеальный фасад может потрескаться, осыпавшись на пол грудой чёрного пепла... Потому что нутро у Джона гнилое, уродливое и пепел должен быть таким же.       Но почему-то от этой мысли было не смешно, а просто страшно. Это тогда ж сколько бед он может принести, еще больше чем обычно? А Лололошке потом что, разгребай?       Он вздыхает, откладывая в сторону грабли и смотрит в сторону замка, что возвышался неприступной крепостью над его мирком. А ведь Джон тоже был таким же неприступным, всегда гордым, неуловимым, таким до раздражения настырным и самолюбивым, таким раздражающе честным, что убить его было мало. Потому что именно все эти качества прибавляли им проблем и работы, именно его недоверчивость и величие мешали им нормально работать в команде. Все что делал Джон —это непрерывно бесил и беспокоил всех, бежал вперед паровоза, не удосуживаясь ничего объяснить нормально и внятно, лишь сбивчиво, словно слов в его голове не было нужных, словно все они там просто были платные...что было вероятнее всего.       Джон приносил множество проблем, он был невыносимым человеком, но Лололошка пытался его понять, пытался смириться с его характером и пытался начать работать вместе...и ведь ему казалось, что это даже начало получаться, потому что колкости в чужих словах было все меньше, потому что Джон охотнее поручал ему задания, а не взваливал все на свои плечи, шатаясь целыми днями непойми где, а после возвращался в сонное измерение весь истощенный и побитый. —Тебя это не должно волновать,— отмахивался Джон от его помощи. И при этих словах его лицо было таким искаженным , таким болезненным. Да сам шагал в сторону замка хромая и держась за бок, шипел сквозь стиснутые зубы, но никогда не позволял прикоснуться к себе, помочь. Лишь смотрел холодно, презрительно отчего зубы каждый раз сводило.       Чертов ублюдок, знает только как о себе думать, себя любить и себе же доверять. На остальных ему плевать.       Чертов ублюдок...       Но это было не так. И Лололошка к своему сожалению знал это. Потому-то и пытался сработаться с копией, потому что верил, что он не безнадежен. Слова Джона хлесткие, колючие, но иногда именно они нужны людям. —Если ты решил сдохнуть, продолжай в том же духе, но твоей семье явно будет очень грустно и одиноко, потеряй они единственного защитника. Ведь так говорят, мужчина —защитник семьи? Тогда кто же ты жалкий никчемный трус, которому сдохнуть, не сделав ни черта легче всего? —глаза Джона маниакально блеснули, улыбка стала жесткой, почти пластмассовой, отчего мужчина сидящий на земле и ранее обхвативший голову рукам замер, приоткрыв рот, а после заторможено кивнул, поднимаясь.       Лололошка тогда стоял хмурый, напряженный где-то позади. Следил за разворачивающейся сценой, готовый вмешаться в любую секунду, когда ощутил бы, что дело плохо.       Ему было тогда правда удивительно наблюдать за тем, как лицо мужчины исказилось в решимости, как вся прошлая дрожь и страх улетучились словно никогда их там и не было. Он наблюдал за тем как Джон пристально, не прекращая ухмыляться смотрел в чужие глаза, наверняка гипнотизируя. — Учись, красавчик, некоторые люди настолько жалки и бесполезны, что без хорошенького пинка ими нельзя будет даже воспользоваться, —сладко и насмешливо протянул тогда он, выпрямляясь, только вот взгляд его был прикован к уходящему мужчине. Взгляд его был задумчивым и мрачным. —Джон, так же нельзя,—только и вырвалось из уст. Да вот сам понимал, что раздражение закипающее минутой ранее, было не от действий Джона. Что ему и самому было омерзительно смотреть на этого жалкого никчемного труса. Тогда он списал все на то, что это чужие эмоции, передающиеся и ему через связь.       Копия пожала печами, шагая вперед и легким взмахом руки зовя его за собой.       Слова Джона Дейви Харриса колкие, болезненно правдивые, они знают на что надавить и как поиграться с разумом человека, за какие крючки подергать, чтобы получить желаемое.       И каждое слово Джона Дейви Харриса хотелось слышать и вслушиваться.       Джон был справедлив. Он никогда не убивал понапрасну. Мог пригрозить магией, мечом. Мог просто напугать одной своей улыбкой, но людей он никогда не убивал зазря, всегда давал шанс...так же как и Ло, лишь с одним единственным различием—шанс был один единственный. Он не мог терпеть кровь, всегда морщился, стоило хоть одной капли попасть на его белый костюм, который он каким-то образом очищал от грязи. Потому что на следующий день появлялся в таком же белоснежном опрятном виде, с причесанными и уложенными волосами и аккуртано перебинтованными руками. Он слишком любил себя и слишком ненавидел кровь. —Фу, мой бедный костюм снова испачкан,—морщился Джон, на что Ло лишь закатывал глаза, оглядывая чужие грязные штаны и халат. —На кой черт, ты постоянно носишь белое? Это непрактично. —Былый—элегантный и совершенный цвет, —фыркал он, пытаясь отстирать халат в речке, совершенно точно не боясь, что на них в это время могут напасть. Хотя, может он и рассчитывал, что если нападут Лололошка сможет стать для него мясным живым щитом? —Джон, ты не думаешь, что сейчас не время?       Копия пожала плечами, встряхивая халат над водой и любуясь своей работой. —И почему ты сейчас не воспользовался магией, как делал это всегда? Ты издеваешься надо мной!?       Но Джон споконой посмотрел в его сторону и не без тени издевки произнёс: —А ты уже начинаешь понимать, хвалю.       Вот же паршивец! Ло зло сжимал зубы, стискивая меч в руках, но ничего не мог с этим сделать, любовь Джона к чистоте была слишком велика, абсурдна в неком смысле, нежели какие-то монстры.       Но самым живым воспоминанием был кошмар. Наверное самый страшный и самый живой за все его осознанные года жизни. Если на острове ему и снились дурные сны, то они все больше напонимали действительно дурман, от которого по утру голова становилась тяжелой, от которого конечности наливались свинцом, а в мозгу заседала странная такая же тяжелая мысль о чем-то страшном. Даже не мысль—ощущение.       Кошмаров своих он не помнил, помнил лишь незнакомо-знакомые лица, помнил ощущение чужих рук и звуков чужих голосов. Да так ярко и живо, точно он сам находился в том месте. Только утром воспоминания смешивались, превращаясь в кашу. Воспоминаний на утро не оставалось, лишь четкое понимание—то было прошлым, которое он никогда не вспомнит.       А потому, когда он смог получить маску, обрадовался и смог наконец вздохнуть полной грудью, наконец принять для себя, что вот он —Лололошка. Лололошка, который есть здесь и сейчас, который ценит своих друзей, все так же любит приключения и уют. И не важно, что у этого Лололошки не было памяти, зато была осознанность. Так думал Ло, пока и здесь в этом самом мире ему не начали сниться кошмары. Теперь же эти кошмары были более мрачными острыми, вонзающимися в сознание осколками памяти. Он ворочался ночами в постели, пытался выбраться из глухой непроглядной темноты, что и представляли собой сны, пытался докричаться до кого-либо, но никто не мог помочь, никто не знал как ему помочь.       Не знал и сам Лололошка.       Он—Лололошка, осознавший себя мироходец. Лололошка который помнит Дилана, Ричарда, Саймона Солуса, ребят из хауса. Который помнит Джодаха и Окетру ...который ...больше ничего не помнит.        И жить неполноценным тоже оказалось тяжело, тяжело просыпаться с мыслью о том, что эта темнота не более чем отзвук от его прошлого. Что в этой темноте таится что-то важное, что-то, что могло ему помочь.Но что именно? Чаще всего ему казалось, что в темноте этой лишь мрачный лик Междумирца, его же другой версии, что все это время направлял его по своему пути. Его фиолетовых глаз не было видно, но ощущались так же ярко и хорошо, как плотная вязкая темнота вокруг, забивающая ноздри и горло собой. ...       ...Топя его все дальше и дальше.       Лололошка никогда не жалел о том, что убил свое прошлое. Был рад этому, гордился этим. Но порой, смотря на такого свободного Джона, что не стеснялся ни себя, ни своих мыслей, которому было плевать на остальных...ему становилось не по себе. Потому что Лололошка —это тот кто существует здесь и сейчас, и так будет лучше. Ведь кто знает , что было раньше?       Да вот только сны не отступали, окутывали его каждый раз когда он пытался отдохнуть. А потому, все чаще он начал выбираться из дома, все чаще бродил по сонному измерению, в котором всегда было светло. А иногда и вовсе уходил прочь рубить монстров на части.       В один из таких раз его нашел Джон. Недовольно осмотрел, цыкнул и протянул руку, да не ожидая на самом деле когда он схватится за нее, сам схватил, сам потянул на себя. —На тебя жалко смотреть, красавчик. Знаешь ли, истощать себя таким глупым способом неразумно. —И что же тогда может предложить о великий Джон Дейви Харрис?—ядовито заметил Ло, пытаясь выдернуть руку из чужой хватки. Но Джон не отпускал, лишь ухмыльнулся. — Рад, что ты наконец заметил и принял к сведенью этот простой и правдивый факт, —Лололошка фыркнул , устало потерев глаза и переводя взгляд на свою ободранную одежду и руки. Ах, и до заражения такими темпами недалеко.—Нда, делов ты,конечно, наворотил. Ну ничего, исправим. А теперь пойдем.       Они шли недолго, всего лишь телепортировались в город, а там зашли в ближайшие катакомбы. Лололошка тогда и не слишком осматривался. Помнил, что несколько раз им пришлось завернуть за угол. И помнил как удивился, когда оказался в небольшой уютной комнатке с парой ящиков, заваленными книгами и исписанными листами, и небольшой имитацией кровати, хотя по сути это были все те же ящики, застеленные матрасом и одеялом. —Ложись.       Лололошка послушался, непонимающе уставишись на копию. Джон же не изменившись в лице поискал в своей сумеке что-то прежде чем протянуть ему флакон с золотой блестящей жидкостью. —Новая разработка фиала,—невзначай произнес Джон, —ну же, бери, пока я добрый! Знаешь ли, от тебя не будет никакого проку если ты просто умрешь! Так что пей и отдыхай. —Где мы?       Лололошка проследил взглядом за тем как Джон перекатился с пятки на носок, как вновь усмехнулся, присаживаясь на один из ящиков. —Одно из моих небольших убежищ. Здесь приятно подумать. приятнее нежели в твоем сне , красотка. Ты уж прости, но слушать по утрам осточертевшее ворчание ворона и скрежет металла то еще удовольствие. А еще сам тот факт, что вокруг слишком много существ, мешает нормально мыслить! —Здесь тоже много людей,—заметил Ло, усмехнувшись, да вот чудом сумел сдержал рвущийся наружу смешок, когда увидел как Джон скривился. —Да, но здесь они далеко. На поверхности. А теперь не дури мне голову и спи. У меня все еще много дел, тяжело, когда ты один интересуешься происходящим в мире.       Тогда ему казалось, что видя такого настоящего Джона, они сблизились. Тогда ему казалось, что на чужих губах играла настоящая живая улыбка. Тогда он подумал, что Джон не так уж и плох. Но только вот на самом деле ли это было?       Лололошку выводит из мыслей другая мысль, более важная чем его отношения с двойником: сейчас в его сонном измерние чужак, опасный чужак, котрому явно здесь не место.       Он говорил себе, что дела Джона не его забота, говорил себе , что наконец отдохнет от надоедливого двойника и его бесконечной пусто болтовни, говорил себе....а после зло стискивает меч в руках. Не его это дело. Не его это дело с кем Джон проводит время, даже если этот кто-то потенциальная опасность.       Он думает так, пока не видит как спустя продолжительное время двойники все же выбираются из замка. Пока не видит как Джон держится за чужую руку...не кривясь и не шипя, как бывало иногда, стоило Лололошке просто коснуться его, легким почти неосязаемым жестом. Пока не видит, что на чужом лице сияет настоящая живая улыбка, совершенно счатливая и искренняя. Разве это Джон? Разве это тот самый неотесанный чурбан, незнавший, что такое эмоции кроме постоянных насмешек, оскорблений и язвительности? Кроме как собственного ощущения важности?       Вот он Джон, что снял очки с глаз в доверительном жесте. Вот он Джон, что внимательно слушает тихий разговор двойника. Вот он Джон, что подходит к кристаллу и касается его.       В последний момент Лололошка видит как его собственная копия оборачивается, как ее глаза сияют насмешливым фиолетовым.       Опасность—выгравировывается в его сознание.       Опасноть— трезвонит в ушах.       Опасность скрывается из виду и весь тот холод и смрад, что до этого ощущал Лололошка уходят вместе с ним.

***

—Нет, красотка, сконцентрируйся. Давай, не задерживай меня и себя на таком легком заклинание. Я ведь знаю, что ты можешь,—раздраженно заявлял Джон, болтая ногами над краем пропости и совсем точно не боясь упасть вниз. Хотя Лололошка на его месте отошел бы дальше, не норовил свалиться в холодную пучину снов. Бывал там и повторять этот болезненный опыт не хочет. Но Джон точно нарочно, ухмылялся шире, наклонялся дальше, вот-вот сорвется же. —Я смогу сосредоточиться, тогда когда ты перестанешь играться с судьбой и наконец отойдешь от края, черт тебя побрал!—все-таки рявкает, переводя дух, да ощущая как магия на кончиках пальцев вспыхивает сильнее, что не ускользает от внимательного взгляда Джона. — Хм, возможно тебя нужно вывести на эмоции , для того, чтобы ты хоть что-то смог сделать правильно?       Лололошка стиснул зубы, борясь с желанием вскочить и убраться прочь. Потому что это было невозможно! Невозможно смотреть на двойника, что все так же сидел у края, невозможно сосредоточиться на его указаниях, он лишь и мог тогда смотреть в его сторону, даже не понимая почему вдруг так волнуется о нем.       Нет, понимал. Они ведь товарищи, а значит волноваться о Джоне естественно. Ему бы хотелось думать о том, что несмотря на свой поганый характер, его двойник на самом деле может быть лучше.       Джон вздыхает, наверняка закатывает глаза, он ощущет это каким-то шестым чувством и подходит ближе, преодолевая растояние в один большой шаг. Его руки осторожно ложатся на плечи, медленно спускаясь ниже и Лололошка вздрагивает под этими на первый взгляд нежными касаниями. Потому что если приглядеться хватка у Джона крепкая, прощупывающая. —Сосредоточься на моих касаниях,—тихо начинает он и мироходец вслушивается, ловит каждый отзвук легкой мелодии чужого голоса, —вслушайся в каждое мое слово, —горячее дыхание обжигает ушную раковину, отчего он сжимает руки сильнее, крепче. Сердце в груди бьётся тоже сильно, наровя проломить ребра, —а теперь ощущай, ощущаешь же?       Единственное, что ощущал Лололошка—горячее дыхание, крепкую уже болезненную хватку на руках, после которой обязательно останутся синяки, ощущение чужого тела рядом и слова, шелестящие, осторожные и такие же неуловимые. Но он все равно кивает, уже даже не вполне понимая о чем идет речь и что они делали. Но почему именно концентрируется на этом ощущение тоже не знал. Быть может его давно никто не касался? Он ведь то и делал, что бегал по измерениям, то и делал, что выполнял поручения Джона и помогал чем мог. Тактильный голод? Возможно. —О, какой молодец, вот говорил же, можешь когда хочешь!—Лололошка выныривает из размышлений, слыша звонкий хлопок ладоней и смех, почти настоящий, такой искренний, что он сперва замирает, не понимая, что произошло, лишь после, когда наконец обратил внимание на свою руку удивленно вздохнул, обнаруживая небольшую сферу на своей ладони. Она мягко трепетала, почти приветливо подмигивала и грела кожу жаром. —Пусть сейчас оно небольшое, но если и дальше будешь медитировать, погружаясь в свое сознание глубже, огонь будет больше и жарче. Но для этого нужны годы практики, особенно в твоем состоянии. И ведь проще было бы если бы ты пошел по нужному пути, но что делать. Маленький глупый междумирец решил иначе.       Джон был хорошим учителем, понимающим и терпеливым. Чего на самом деле не подумаешь о нем. О нем можно думать как о эгоистичном, ярком и шумном, и совершенно невозможном, но никак не о терпеливом. Но вот он Джон, что одним лишь этим действием разрушил все надуманное, привычное. Разрушил ..и теперь даже не занешь, что думать о нем.       «Кто ты такой Джон Дейви Харрис?»—проскользнула тогда мысль, когда он посмотрел на самодовольную улыбку копии.       На этот вопрос ответов не было и наверняка не будет. Не будет пояснений к граням чужего характера, не будет расшифровки заумных слов, которые вроде бы и понятны интуитивно, но вот все-таки что-то не так. Не будет ничего, кроме привычных подколов и бесконечного путешевствия.       Джон вообще не смотря на свой скверный характер умел находить что-то общее с людьми, не со всеми. Но с некоторыми, теми кого он считал более нужным. —Сайрисса, дала мне наводку,—как-то невзначай проговрил он. —Сайрисса?       Джон лишь пожал плечами, недоуменно посмотрев на него. —В отличие от большинства, элифийка не так глупа, да и ее связи весьма полезны в нашей ситуации. —Тогда почему ты все время соришься с Марком?—цыкнул Ло, пытаясь уложить в голове, что Джон смог с кем-то поладить. И вау...это, должно быть, очень необычно. —Ну, прости уж, красавчик, твой дружек неотесанный кретин, слепо верящий своей церкви и жалеющий сам себя. Я не могу терпеть таких людей. Они думают, что их прошлое, самое печальное и плохое, они прекрываются борьбой, строят из себя жертв ситуаций и хранят эту боль веками.       Лололошка никогда не мог терпеть когда его друзей обзывали, а потому неудивительно, что и гнев вспыхнувший в тот момент обрушился прямо на копию: —Словно ты лучше! Носишься со своей трагедией как ребенок. Смерть сестры —это еще не все.       А после прикусил губу осознав, что сказал. Слова и впрямь были горючими, болезненными, особенно для того кто потерял родного близкого человека. Сам Лололошка не помнил терял ли кого-то из близких, не знал как реагиовал бы на такое событие, не знал что бы он делал тогда. Возможно так же впал бы в отчаяние, нося свою боль как трофей? Он этого не знал и теперь вина медленно перетекала по сосудам, наполняя его тело.       Но он замер, увидев как лицо Джона стало холодным, точно восковым. Как скривились его губы в жесткой улыбке, как блестнули зловеще его очки, скрывая глаза. —О, а я ошибался на твой счет, —медленно и расторопно проговрил он, —ты судишь людей так поспешно...и совершенно точно не знаешь их. Как неразумно. —Джон наклонился ближе, спуская очки на нос и смотря своими янтарными глазами в которых вспыхнул леденящий душу огонь,—дам тебе совет, врага или друга нужно знать так же хорошо как самого себя. И никогда не делать поспешных выводов. Но чтож, если ты считаешь что Саша, была моим единственным горем, пусть оно так и будет.       Но в чужих словах не было ни боли, ни горечи. В них была лишь усталость и пустота. И Лололошке вдруг захотелось дотянуться до чужой пустоты, захотелось взять ее в свои ладони и баюкать, как может только он. Ведь чужую боль так легко вылечить. Но в отношении Джона это не сработало бы. Потому что он вновь окидывает его взглядом и отходит на шаг назад. —Ты ничтожен, потому что носишься с проблемами других людей как со своими собственными, хотя сам все еще не можешь осознать себя в полной мере. А столько было шансов.       Иногда Лололошка не знал, чего в его душе больше ненависти или интереса, гнева или трепета в отношении к Джону? Все эти чувства жили в его душе, создавая уродливый ком грязи. Но ему, конечно, привычнее было думать о том, что двойник его все же раздражает больше. Хотя это было далеко не так.       Да, Джон раздражительный ублюдок, даже не смотря на свои хорошие качества. Но теперь когда он наконец ушел, исполняя желания многих обитателей его сна ...и возможно даже его собственное, Лололошка ощутил странную тоску и оглушительную мрачную тишину, что тут же окутала его мир. Не было ни взрывов, доносящихся из замка, не было ни цоканья чужих каблуков по дорожкам, что казалось были слышны везде, не было ни яркого живого голоса. Не было ничего, что придавало его измерению живости. Почему-то он заметил это толко сейчас, оставшись один на такой непонятной странной ноте. Быть может, все из-за беспокойства, потому что в его мире появилась опасность, казалось бы, еще более огромная чем тайны их существа и самого паразита. Потому что эта опасность—он сам, Междумирец воплоти, а больше просто вестник хаоса. И это ему не нравилось.       Что может сделать этот двойник с Джоном? А что будет с миром дальше? Что будет с самим Лололошкой, если он вдруг останется один ? Присутствие двойника давало опору, пусть шаткую, пусть непонятную и временами неустойчивую, но опору и хоть какие-то крупицы информации. Но что если он останется один?       Чертов Джон, опят влезет в передрягу, а после их не только из города палками будут гнать, но из самого мира. Ведь правда он чаще делает так, чтобы его ненавидели.       На ум почему-то пришли чужие слова: —Не-на-ви-сть—жалкое слово. Для жалких людей. Но если они хотят ненавидеть, пусть. Это даже весело.       Лололошка был с этим не согласен. Как можно так беспечно относиться к себе, к людям и главное к нему! Черт возьми, он своим поведением портит не только отношение к себе, но и к Лололошке. Ах, совсем ведь не думает ни о ком!       Но так ли это?       Он хмурится, вспоминая ту яркую улыбку, что он увидел в последний раз перед уходом двойника. Он вспоминает как легко Джон позволял прикоснуться к своим рукам, как в глазах его сияли огоньки веселья и нежности. Нет, бред. Должно быть все это было видением, не иначе. Да не может этого быть всамом деле...даже теперь, когда они стали намного ближе, когда прошли вместе через многое, начали открываться друг другу пусть и семимильными шагами, ...нет это бред, потому что самодовольный Джон не может априори испытывать такие эмоции.       И он вновь вернулся в тихий некомфортный мир, где есть только он и ощущение холода. Где есть его проблемы, где есть тишина и одиночество, которое он никогда ранее не испытывал. Только почему все эти чувства свалились именно сейчас?       Лололошка стискивает зубы, хватается за меч, и так же инстинктивно берет сумку с припасами в дорогу и практически летит к кристаллу.       Нет, он не даст всему разрушиться, не даст испортить все то, чего они добились таким трудом!       Все сделает только бы убедиться в безопасности этого мира и гарантировать себе, что он получит долгожданные ответы на все вопросы, которые обещали ему изначально. Выбьет их из его гениальной головы, любыми способами.

***

      Небо мира стало мрачнее, более насыщенным фиолетовым, таким ядовитым...Лололошка вздохнул, хмурясь. Это явно нехороший знак. Он устало размял руки, опираясь о рядом стоящее дерево. Уж ни этого он ожидал, когда ввязался в эту импульсивную авантюру, то бишь найти Джона! Ха, и как он мог забыть, что если копия захочет его даже под землей недостанешь! И ведь даже ничего не сказал ему перед уходом. Словом не обмолвился...не смотрел в его сторону, словно думал, что Лололошка пустое место. И это так бесило его. Хотелось доказать, что он тоже хорош, что он тоже может быть таким же сильным. И ведь даже однажды доказал, в тот раз когда ему пришлось инстинктивно переливать часть своей силы.       Да вот...и это не дало никаких результатов. Да, его поблагодарили, но отказались говорить еще хоть что-то. Так еще взгляд которым посмотрел на него двойник..суровый, задумчивый. Но все такой же уверенный. —Так вот оно как, силенок в тебе много, я даже смог забыть, что это так, —но звучало это далеко не как комплимент, далеко не так.       Иногда их отношения напонимали вечный откат в регрессию, потому что, казалось бы, все хорошо. Они начинают понимать друг друга, принимать и даже проникаться чужой сложной натурой, как в один миг все откатывается назад. И это тоже раздражало.       Он обещает себе, когда все это закончится больше никогда не думать о своем двойнике. Пусть уматывает в свою реальность. А он наконец сможет пожить спокойно без этих непонятных качелей.       Ло вновь вздохнул...наверное уже в сотый раз, качая головой. В последнее время его мысли все более несосредоточенные, почему-то все время обращенные лишь в сторону Джона, но никак не на важные вездесущие дела. Этот черт проник в его душу так глубоко, что клешнями не отодрать, впивается болезненным уколом, ранит и истязает. Только вот кара подлеца не настигает. То ли жалеет , то ли ....да черт его знает!       Он движется дальше, рубя по пути монстров, сейчас правда не до своих чувств и ощущений. Сейчас даже не до Джона и его выходок, главное— это еще одна копия.       Под конец поисков Лололошка был уставший и озлобленный. Хотелось бросить эту явно дурную затею и уйти прочь. Оставив Джона на самого себя. Да и что он теряет? Если случится беда, это будет лишь уроком для чертового гения. А он...а он может тоже выберется сам, сможет. Не глупый же, да если и сил в нем больше, как сказал двойник, то что ему терять?       Но какое-то ощущение опасности и волнение не давали покоя, а еще больше упертость в назначенной цели.       Он говорит себе, что это все из-за новой копии.       Говорит себе, что эта копия его пугает, потому что так напоминает ему Междумирца. Того самого себя из будущего.       Он говорит себе, что делает это все лишь ради себя и потому что повторить прошлую травму не хочется. Не хочется вновь начать забывать.       Говорит себе....и забывает о чем говорит, слыша оглушительный рев монстров и видя яркую зеленую вспышку. И ноги сами по себе несут его вперед.       Две танцующие фигуры, кружащие по арене. Две танцующие фигуры чьи движения легки и грациозны. Чьи жесты уверенны и плавны, а главное эти жесты так гармонично смотрятся друг с другом. А рядом огромный змей, он бьет о землю своим стеклянным переливающимся тысячами огоньков хвостом, рычит раскрывая пасть, обдавая землю черным едким туманом, что тут же осядает вниз, превращясь в мелкие кристаллы скинта. Змей огромный, страшный, но даже это не беспокоит танцующих, они лишь ухмыляются почти одинаковыми задорными улыбками и Лололошка видит, как Джон делает легкий реверанс, обнажая одним движением руки меч и тут же отпрыгивая в сторону, когда гиганский хвост приземляется совсем рядом.       Лололошка застывает, завороженный представлением, и тут же вспоминает тот танец который он видел однажды. Но тогда Джон танцевал в старой заброшенной церкви, среди множества белых лилий, тогда его движения тоже были грациозны и уверенны, точно его жизнь была вечной сценой, а потому и его мастерство не более чем упорный труд. И в это правда верилось. Потому что танцевал Джон так же как и дышал, танцевал он так же как и жил: местами резко, местами грациозно и медленно, и теперь он наблюдал как две фигуры кружат вокруг чудовища.       А после эти две фигуры прижимаются спиной к спине и Лололошка выдыхает. Кто этот двойник, раз Джон так легко может позволить ему защищать свою спину? Когда как самому Лололошке потребовалось множество попыток, чтобы хотя бы суметь наладить отношения, чтобы дело продвигалось дальше,а не стояло на одном месте, просто потому что его двойник недоверчивый кретин!       Он, конечно, тоже ему не доверял, не после того,что он сделал с ним в Мисре, не после того, что было сказано после. Он ему не доверял, не мог доверять, потому что Джон именно тот от кого ждешь нож в спину. И верить ему было более чем опасно.       Но дело не двигалось, они шатались из края мира в другой край и не могли прийти ни к чему конкретному. У них и были лишь разные данные, разные методы и разные знания. Но никакого единства. Будь они едины, все шло бы куда лучше. Но и для этого потребовалось множество усилий, ему пришлось сделать шаг первым, насильный, нежеланный, но так было нужно.       Этот шаг стал отправной точкой в их отношениях, в познание граней самих себя и друг друга. Этот шаг был верный. Но даже тогда Джон никогда не подпускал к своей спине. Всегда оборачивался прежде чем он подходил ближе. —Знаешь ли, красавчик, не советую тебе подходить со спины.       Тогда Лололошке хотелось схватить его, выбить всю эту чертову дурь непозволяющую нормально работать вместе. Сказать,что и он сам ему до конца не может доверять, но пытается понять и принять чуть ли ни каждую его выходку. Так почему же сам Джон не делает никаких шагов в его сторону, почему тогда тащил в этот мир, если не намеревался работать с ним вместе? ! Не собирался доверять и делиться хоть какой-то информацией, единственное, что он делал —это говорил загадками или направлял в то или иное место,чтобы Лололошка сам разузнал...то, что уже знал Джон.       Он игрался им.       И в такие момнты Ло ненавидел его, терпеть не мог.       Но почему-то стискивал кулаки и следовал взглядом к тонкой фигуре в белом.       Звон стали, рев чудовища, грохот земли и Ло приходит наконец в себя, вновь присматривается к своим двойникам, видит как рука его старшей версии загорается фиолетовым, видит как змей последний раз оглушительно ревет, прежде чем наконец рухнуть на землю, сотрясая ее. —Ну что, милашка, насмотрелся на представление! И как тебе?—слышит громкий веселый крик Джона....и только после понимает, что они смотрят прямо на него. ....подождите...что происходит?