О непрощенных обидах

***

      Ольга зажмурилась, пытаясь сконцентрировать свое внимание на словах, вставших у нее комом в горле. Родной, но такой корявый почерк, настоящий врачебный, разобрала не сразу, хотя с первых строк четко понимала: ушел, оставил, бросил.       Обидно было до слез, до дрожи. С силой сжала в руках лист бумаги, надеясь, что вместе с ровными краями исчезнет и злость. Перед глазами вставал тот разговор в её кабинете, не имеющий никакого смысла и даже намека на то, что такой крепкий брак вдруг даст трещину. Понимала, что неправа, что виновата, но не видела того лейтмотива, надломившего их долго и счастливо.       Сбросила с себя тяжелое пальто, среди ненужного в сумке нашла телефон. Услышать его голос хотелось безумно. Смахивая несвойственные ей слёзы, ткнула на избранный контакт «Рыков», в моменте резко жалея о том, что за столько лет руки так и не дошли, чтобы переименовать его: сделать из раздражающего коллеги любимым мужем. Прикусила нижнюю губу, пытаясь выкинуть из головы чувство стыда. —Рыков, где тебя носит. —откинула телефон, когда в очередной раз он не снял трубку.       Среди множества бутылок алкоголя, которые украшали их верхние полки на кухне, нашла открытую с вином: тем самый, что они не допили в тот вечер, когда пришла домой и увидела готовящего пасту Пашу. Тогда взял её на руки, унес в спальню, и, нависая, сквозь тяжелое дыхание обещал, что будет рядом всегда.

***

      Стрелка часов на циферблате добежала до девяти. Зимнее солнце скрылось за горизонтом уже давно, погружая Москву в тихий сон, такой несвойственный для всегда шумной столицы. Как будто бы с уходом Паши пропала и жизнь вокруг неё.       Едкие мысли и укоры разрывали её, утягивая в самокопание всё глубже. Сидя с бокалом вина, Ольга не спускала пустого взгляда с окна. Так маленькие дети ждут чуда: она же — Пашу. Боялась не того, что Рыков ушел. Тряслась от мысли, когда не знала с кем, куда и зачем. Раньше была уверена: они навсегда, безоговорочно и надежно. Не придавала значения мелочам: как Паша ждет ее в кабинете, не разрешая ходить по темноте одной, как по вечерам пропускает вперед в ванную, выкраивая драгоценные двадцать минут сна, как терпит постоянную работу и усталость. Сейчас почему-то подумала, что так дальше не протянут. Либо другие они, либо всё.       Раздался противный звук дверного звонка, который тысячу раз просила Пашу отключить. Подорвалась, оставляя бокал на краю стола, надеясь, что это он. Не смотря в глазок, открыла и вскинула брови, удивляясь позднему гостю. Кулыгин с бутылкой коньяка. Пропустила его в квартиру, подавляя легкую усмешку, возвращающую на несколько лет назад. Сейчас все было не так. Чистая дружба, бескорыстная и крепкая. Костя появлялся всегда вовремя, словно чувствуя, что кому-то из этих двоих нужна помощь.       Костя, последний раз бывавший в этой квартире, когда Арефьева лежала в коме, заострил внимание на фотографиях друзей, пока Ольга хозяйничала на кухне. —Ты уже пьешь что ли? —усаживаясь на место Рыкова, взяв в руки пустую бутылку, покрутил ей перед брюнеткой, —В одиночестве ничего хорошего. —Кулыгин, —надрывисто, вскидывая голову и сверкая в тусклом свете кухонной вытяжки голубыми глазами, —от меня муж ушел. —В смысле ушел? Из-за баллона? —поверить в сказанное ею было тяжело; знал, как Рыков любит жену; помнил, как он из кожи вон лез, доказывая, что Ольга живая, что кома её несерьезна, —Вы не помирились что ли? —Черт бы побрал этот баллон. —фыркнула Арефьева, заполняя бокал красной жидкостью снова, —Кость, если бы я знала, что он уйдет, то слова бы не сказала.       Понимала, что сейчас стерла всю себя перед лучшим другом окончательно. Надломила стержень, переступила через принципы, подтверждая, что в отношении любимого и родного человека пожертвует гордостью, лишь бы сохранить самое дорогое. —Оль, нет ничего непоправимого, пока вы живы. —слова Кулыгина, произнесенные с улыбкой, почему-то ударили куда-то под ребра. Он как никто другой знал, что любовь живет, пока оба этого хотят, и пока оба дышат. И если Кулыгины были обречены, то у Рыковых шанс на реанимацию ещё боролся за жизнь. —Когда Арефьев дверью хлопнул, мне вообще без разницы было. —брюнетка приложила руку к шее, чуть потирая холодными руками, —Почему мне сейчас-то так паршиво? —Ты Арефьева своего любила? —помотала головой; сейчас уже ясно понимала, что нет, —А Пашку любишь…       Все свалилось в одночасье: выкидыш, хоть беременность и не была запланированной, измена мужа, который, казалось, будет тенью рядом с ней всегда. Иллюзия того, что жизнь удалась, несмотря на давние подозрения, что это далеко не так, рухнула, оставляя за собой лишь серые разводы. —Поговорим? —надеясь, что Ольга сдастся, остановился в дверном проеме. Установка «никуда она от меня не денется» дала сбой. —Дверь там. —мириться не хотела категорически. Прощать не умела и даже не подозревала, что непрощенная Роману обида сыграет с ней в злую шутку через несколько лет.       Хлопок дверью, ставящий точку в их браке, хоть Ольга и завершила его раньше, на больничной койке, позволил ей выдохнуть. —Люблю. —задумчиво протянула за ним Ольга, водя пальцем с обручальным кольцом по краю бокала, —Я дышать без него не могу, Костя. И дать ему я тоже ничего не могу.       Что она подразумевает под своим громким ничего, понял сразу же. Говорит о ребёнке. С такой болью и безнадежностью в глазах, как будто жизнь закончится завтра, и в беспросветной тьме у них уже действительно не останется шанса. Паша делился наболевшим регулярно и ни разу не позволил себе осудить Ольгу, понимая, что есть то самого но, которое останавливает ее.       Когда-то Рыков заговорил с лучшим другом о детях в другом контексте, отбрасывая свое Я, стараясь понять, что в его любимой супруге мешает им стать счастливыми окончательно и бесповоротно. —Костян, я ребёнка хочу. —повернул на него голову, ежась от промозглого ветра, —От Ольги. Без неё-то мне это всё зачем? —Ты с ней об этом говорил? —Рая случайно проболталась ему, когда родился Глеб, и сейчас Кулыгин быстро понял, что Паша ничего знать не знает, наверное, даже и не подозревает. —Она не хочет. —отмахнулся, —А я не хочу без неё. Замкнутый круг выходит. —Оль, он тебя любит, дай бог каждому. —накрыл её хрупкую ладонь своей, по-дружески сжимая, —Всё у вас будет хорошо. Я тебе говорю.