Сцены жизни двух идиотов

       В ее комнате пахло корицей. На столе стоит горячий какао и пар, поднимаясь, вьется и закручивается в воздухе, образовывая причудливые узоры. На столе стопка тетрадей, на которой стоит ноутбук. Она сидит, завернувшись, в плед, отпивает какао. На губах остается пенка, а в носу приятно щекотно. Корица попала в назальный ход. Отставив кружку в сторону, она чихает. А потом заливается смехом на всю комнату.       За закрытой деревянной дверью слышно, как на кухне происходит движение ножа по разделочной доске, а по коридору двигаются неповоротливые ноги в тапках, трущихся по полу. А в комнате хоть и немного душно из-за начала отопительного сезона, но хочется укрыться потеплее. За окном пушистый первый снег, деревья гнуться под тяжестью влажного снега на еще не слетевших листьях на ветках. Солнце нежно светит ей на руки, греет их приятнее, чем жгучее тепло батарей. На ее лице улыбка почти до ушей. Она впервые чувствует себя любимой, живой и счастливой.       До момента икс всего десять минут. Она не знает, что из-за этого момента, она больше не вернется в свою комнату. Не знает, что больше не будет говорить с людьми, чьей гордостью была всю свою жизнь, которые показали ей мир, без которых ее не было бы. Людей, которых она любила безусловно, просто, потому что они ее родители. Но она останется одна. И если бы это не произошло именно в тот день, это случилось бы рано или поздно.       Даже если бы она продолжала оттягивать этот разговор еще на долгие годы, то просто было бы миной, на которую им суждено было бы ступить в один момент. Взрыв был неминуем, это она понимала. Но принимать не хотела. Кто захочет? Она обманывала себя мыслями о том, что родители любили ее и всегда были на ее стороне. И даже если сразу не возьмут и не поймут ее сразу, то как по волшебству в какой-то момент начнут ее принимать. Ведь все родители такие. Все ведь?       Но жизнь была странной штукой. И спустя несколько часов она решит, что жизнь просто смеется над ней. Издевается, играет и шутит в конце концов. Все казалось затянувшимся пранком, и всегда через пару дней кто-то зайдет за ней и скажет, что все это было постановой, чтобы проверить ее реакцию. Но никто не пришел, не позвонил, не поздравил ее с днем рождения, новым годом, наурызом.       Но пока она смеется из-за культового ситкома. Переписывается с той самой девушкой, после которой спустя год ей придется собирать себя по кускам. Но тогда она не знала. Тогда они безумно влюблены, настолько, что выкладывают свои фото на закрытый аккаунт. Только чтобы друзья и близкие видели. Только чтобы все знали, насколько они влюблены. Но они и не знали, что может быть всего один, кому их счастье может не понравится. Кому-то не понравится их свобода.       За дверью слышится громкие шаги, девушка оборачивается, чтобы увидеть лицо своей разъяренной матери. Мама хватает ее за волосы, крича и ругаясь. Настолько быстро и громко, что Гуля не могла разобрать, что произошло. Ее любимая нежная заботливая мамочка крепко вцепилась в ее макушку. Боль от вырванных волос не ощущалась из-за непонимания. Она не понимала, почему мать кричит что-то о позоре, злости и разочаровании. Лицо ее никогда не было таким. Никогда еще она не выглядела настолько злой.       Это было то лицо, которое Гульдане не хотелось помнить. Оно осталось в памяти, как слово в Wordе подчеркнутое красным. Не подходило под привычный образ матери, которая по детским воспоминаниям была трепетной и заботилась о дочери, как о сокровище, а на лицее ее была либо теплая улыбка, либо выражение усталости. В проходе стоял папа. Он сложил руки и наблюдал за этой картиной.       «Почему? Папа, почему ты стоишь?»       Гульдана не могла ответить. В голове будто был туман. Папа, который всегда держал ее за руку, когда они шли в школу в начальных классах, который стоял рядом с ней на выпускных фотографиях с широкой улыбкой, неодобрительно мотал головой, пока мать на его глазах кричала на дочь.       «Почему ты нас так позоришь? Почему ты стала такой?»- Это было единственной фразой, которую она запомнила из того дня.       Мать показывала скриншот фотографий, где Гульдана и ее любимая целуют друг друга. Может она и сказала еще много чего. Но в мозг въелись именно эти фразы. По лицу скатывались слезы. Не от боли, а от пустоты, которая образовалась между ней и родителями. Папа просил удалить фото и написать в группу семьи, что это просто шутка и эта девушка просто ее подруга. Хотя в описании их страницы была написана дата начала их отношений и знак бесконечности. Хоть и она говорила, что правда любит ее.       Им было все равно. В их мире любовь могла быть исключительно между мужчиной и женщиной, мальчиком и девочкой, бабулькой и дедом. И ничего другого быть не могло. А если и было, то где-то далеко, не у них, не в нормальных семьях. А они были такими. Полная и благополучная семья: мать преподаватель в университете, отец энергетик, старшая дочь врач, а младшая отличница, будущий эколог. Никаких феминитивов, никаких отклонений от нормы.       Они закрывали глаза на то, как она не молчала о проблемах, о которых нельзя говорить. Когда она публиковала свои эссе на тему насилия над уязвленными группами населения, когда громко говорила о том, что она феминистка, когда выходила на протесты. Она просто была бунтующим подростком. Все легко можно было списать на ее нежный возраст. Но эта фотография стала точкой невозврата. Они не нашли никаких оправданий.       Она была сломанная. Неправильная. Такой их дочь быть не могла. Она всегда была примером, красавица, школьная активистка, на втором курсе даже попала на академическую мобильность и целых полгода училась заграницей. Ну не могла она быть «лесбиянкой». Это была не их дочь.       Слушать подобные речи Гульдане было тяжело. Она ведь всегда была Даночкой, любимой дочерью. Как эти слова могли лететь в нее. Как мать могла дать ей пощечину? Как отец мог со стороны наблюдать за этой картиной, не вмешиваясь? Предположить, что однажды ей придется выбирать между своими родителями и любовью всей жизни, она не могла. Как и подумать, что окажется, что никто из них не идеален. И что никто из них не будет с ней всегда. Но она не лгала. Никому. Тем более кому-то, кого видела от силы десять раз в жизни. Никогда бы не опустилась до этого. Потому вместе с вещами и недопитым какао оказалась на улице.       И не знала злиться ей или обижаться. Она не разобралась до сих пор. Ни ее сестра ни кто-то из теть не решился ей помочь. Будто котенка ее выкинули на улицу. Рукавом свитера она вытирала слезы, пока шла на ночевку к подруге, которая затянулась на долгие полтора месяца до наступления нового семестра. Пока ей не дали место в общежитии. - И вы до сих пор не общаетесь? - Дрожащим голосом произнесла Айлин. - Да. Я не знаю, о чем с ними разговаривать. Они просто вычеркнули меня из семьи. Как-будто меня и нет. - И совсем никто не был на твоей стороне? Даже твоя сестра? - Да, даже она. Для них это грех и мерзость. С тяжелым вздохом, Айлин уткнулась в грудь девушки. Та с упоением вдыхала аромат ее мятного шампуня. Это спасало ее от того, чтобы не расплакаться. Тема с семьей была ее слабостью, Ахиллесовой пятой. - А ты не хотела вернуться? - Я не могу. Слишком уж гордая. Они меня такой вырастили. Никогда не отступать от своих идеалов.       Айлин смотрела на лежащую и нежно проводившую по ее волосам Гульдану. В ее глазах не было злости. Только бесконечная печаль, стоило Айлин на нее взглянуть, та посмотрела на нее. Гуля целовала свою любимую в лоб, пока та почти плакала. Она не была открытой. Ее семья не знала. И история Гули не внушила ей уверенности.       Город успел окраситься желто-красными цветами предновогоднего ажиотажа. И в этом году в декабре на дворе был снег, пушистый и белый. А не слякоть, которой запомнился прошлый год. Гирлянды и ели оккупировали все заведения. И они заряженные атмосферой праздника ели пасту на свою первую дату. Улыбка Айлин топила лед на сердце Гульданы. Но в груди будто зудило. Иногда из ниоткуда появлялось давящее чувство тревоги. В такие моменты она старалась крепче держаться за руку возлюбленной.       Они ходили по морозному городу, она не раз пыталась опрокинуть ее в сугроб. Удачно это произошло только дважды. Но все равно было весело. Снега было гораздо меньше, чем в ее родном городе, так что оставлять снежных ангелов не получалось. Но была и в этом своя романтика. Было не так холодно. По крайней мере в последние дни перед ее отъездом.       С Гулей видеться становилось все сложнее. После работы она была слишком уставшей, а до работы это было не приятно, потому что приходилось считать часы перед тем, как им придется попрощаться. А это было самым неприятным. Потому что не понятно было когда они в следующий раз увидятся. Завтра или уже через месяц?       Она сдала экзамены и оставалась в городе только ради своей девушки, но ради чего? Чтобы каждый день грустить из-за того, что они либо не смогут увидеться, либо из-за того, что опять придется уходить. В общежитии становилось все меньше людей. Почти все девочки из ее комнаты уже уехали, потому весь день ей было одиноко. А до Гули было даже не дозвониться из-за наплыва клиентов.       На новогодние каникулы девушка вернется в свой родной город почти на месяц. И единственной целью на январь в планере Гули было найти квартиру, чтобы Айлин не приходилось ютится в малюсенькой комнате с тремя другими девушками, где к тому же периодически заводятся тараканы и воруют мясо из холодильников. Нет, в таких условиях ее милая жить не могла. Она прекрасно помнила свой общажный период.       Он не оставил после себя приятных воспоминаний, кроме тех, что ей больше не приходилось стоять в пробках по два часа в день, чтобы доехать до универа и вернуться домой. Но там, по крайней мере, ее кто-то ждал. Она возвращалась в теплую квартиру, где мама ее обнимала, а потом они ужинали вместе и рассказывали о том, как прошел день.       Но и общежитие и собственный дом были в прошлом. Сейчас она делила кров с травмированным парнем, который не понимал ради чего жить. И по какой-то причине с приближением конца года, он становился все более унылым. Меньше говорил, больше задерживался на работе. Да и ужинать начал в одиночку, отправляя «буду поздно». Гремел посудой после двенадцати, а когда она выходила из комнаты шел к себе.       Всякий раз, когда она видела это угрюмое нечто, она раз за разом думала о том самом разговоре, из-за которого она на самом деле переехала к Арслану. С каждым днем он будто сильнее вживлялся в кровать. И она хоть и видела несколько приличных объявлений квартир, все еще не решалась позвонить арендодателям.