Театр – представление, мир – сцена

Уведомление о покупке пришло на телефон, когда Полина, расплатившись за новые кисти, лампочки и золотой акрил, направилась на выход из магазина, попутно отвечая на сообщение Вадима в беседе театрального кружка. Вадим Горлин: Так, я проверил, стулья норм в целом. Подкрасить немного – и вообще супер. Цветы заменим завтра, хорошо бы и вазу купить. Вика Степанова: Зачем? Она же только с краю надкололась слегка. Вадим Горлин: Уже нет, мы с Владом уронили ее опять, трещина внушительная. Влад Васильков: Э, не надо гнать! Я вообще-то в тот момент костюмы перебирал. Вадим Горлин: И жопой своей неуклюжей задел. Я же предупреждал, что она сохнет в углу. Полина Ульянова: Значит, ваза на вас. Остальное купила. Что-то еще надо? Вадим Горлин: Пока нет. Если что нужно будет – напишу. Спасибо, Поль. Чуть позже Вадим прикрепил и сценарий пьесы, когда спор о разбитом предмете декора стих. На подготовку к выступлению было выделено всего трое полноценных суток, на четвертые должен был состояться сам спектакль – эдакое прощание с Ольгой Анваровной, по словам Вадима. Конечно, никто не собирался ставить новую постановку в такие короткие сроки – собирались сыграть то же, что ставили в конце февраля – «Маскарад» Михаила Юрьевича Лермонтова. Актеры не сменили своих ролей, основные декорации те же, костюмы – сданы в химчистку и швейную мастерскую по необходимости. Репетиции утром и вечером до поздна – всё вернулось в привычный темп. Пусть и на несколько дней. Но этого было достаточно, чтобы вмиг осчастливить Полину, живущую страстью к творчеству в любом его проявлении. До репетиции оставалось еще два часа – как раз хватит на оставшиеся дела. И первое не терпело отлагательств. Вскинув гордо голову, Полина накинула капюшон толстовки, одолженной у одногруппницы, и поспешила в больницу под пристальным взглядом из окна. Ей необходимо было объясниться с Жаном, и чем скорее она с это сделает, тем меньше будет страдать в желании поговорить с ним. Днем в коридорах всегда было шумно – родственники навещали больных, медсестры щебетали за обедом, обсуждая вещи, мало касающиеся здоровья их пациентов, а главврач... Должно быть, сидел у себя в кабинете. И возможно не один. Точнее, в том, что он был не один, Полина была убеждена, вопрос только в том, с кем он – с очередным «экспериментом» или с семьей. Поморщившись от мысли о возможной случке вампира, девушка покачала головой, прогоняя прочь образ, возникший перед глазами. Отчего-то щеки ее залились краской, заставляя остановиться посреди коридора и растерянно заморгать. С чего это она вообще думает об этом? С каких пор ее волнует личная жизнь Жан Ивановича? Раньше ее это волновало из-за Лариски, но этот вопрос успешно решен. Фиктивные отношения, показанные перед родителями, не представляли собой никакого контракта – ни одна из сторон не ограничивала другую. Так с чего бы вдруг подобное? Прежде, чем Полина смогла отыскать ответ на этот вопрос, на ее запястье вдруг сомкнулась рука. Испуганно распахнув глаза, Ульянова собиралась было закричать, как вдруг ее тело пронзило ярким импульсом боли, выбивая из легких весь воздух за раз – электрошокер впился под ребра, яростно кусая плоть даже сквозь одежду. Обмякнув в руках нападающих, Полина могла только наблюдать сквозь дрожащие веки и пелену слез, застилавших обзор, цветные пятна, образующие собой больничный коридор. – Отпустите ее. – Жан уверенно перехватил руку одного из Хранителей в черных одеждах, сдавливая до хруста в костях. – Эта девушка не представляет опасности. Это не Агата. – Простите, Жан Иванович, – один из напарников отошел в сторону, позволяя врачу подхватить обессиленную девушку на руки, пока второй потирал покрасневшее запястье, – просто внешне очень похожи... Вот мы и... – Вот вы и два de grands imbéciles, – процедил сквозь зубы мужчина, направляясь к по лестнице вверх. – Возвращайтесь к своей работе, пока я не сообщил об этом вашему начальству! Напарники переглянулись: один пожал плечами, второй – почесал голову. – Кажется, он назвал нас имбецилами. – Мне тоже так показалось. Едва переступив порог одной из палат, Жан расположил девушку, бьющуюся в конвульсиях, на свободной койке, приказывая пациентам немедленно покинуть это место – благо, все они проходили послеоперационный период и способны были передвигаться без последствий для организма. Операционная занята – туда идти смысла нет, а кабинет для дальнейшей реанимации не подойдет, у главврача не было другого выбора. Хотя, правильнее будет сказать – не было времени на раздумья. – Люси! Срочно! – крикнул он в открытую настежь дверь, небрежным движением поднимая одежду пациентки вверх, осторожными движениями прощупывая проявившееся почти на всем торсе красное пятно ожога. Стоило только заслышать знакомый стук каблуков в коридоре, Жан выкрикнул, – ледокоин и нейротропный спазмолитик! Скорее. Люси только и увидела, что спину доктора, склонившегося над молодой девушкой, перед тем как побежать за необходимыми препаратами. Жан проклинал двух идиотов, которых по милости деда Славы приставили к нему в качестве защиты – в конце концов, из-за Жалинского ему приходилось проводить в больнице почти сутки напролет, изредка выбираясь разве что к Ольге. Но больше, чем тех двоих, Жан сейчас ненавидел себя. Бранил собственное бессилие и излишнюю самонадеянность. Он вновь попытался отгородить от себя человека, к которому у него так некстати зарождались чувства. Не любовь, нет, лишь симпатия, но и она грозилась перерасти в нечто большее, опасное чувство для вампира, подобного ему. Он однажды подпустил к себе Ольгу, и чем это закончилось? Подопечной ему своенравной вампиршей, не желающей слушать никого. И если тогда, много лет назад, он был уверен, что выбрал единственно верный выход, обратив любимую, сейчас же каждое свое действие маркиз осуждал. Он боялся совершить очередную ошибку. Боялся вновь ошибиться. И в то же время проклинал этот страх, не желая навредить еще больше. Легкие сильно сжались. Сокращение мышц, переходящее в судороги, не позволяло девушке сделать привычный расслабленный вдох, и она на глазах синела, задыхаясь. – Полина, дышите! – Жан сдавил девичью ладонь в своей, склонившись над студенткой. Пальцы его дрожали, а голос впервые не слушался, хрипя тоской. Жан глядел точно в глаза, пытаясь сосредоточить ее взор на себе. Ловил ее слезы своими пальцами, тщетно пытаясь докричаться. – Дышите, черт возьми! Вам нельзя умирать! Карие глаза Ульяновой бегали в испуге, а губы только открывались в беззвучном крике – она пыталась, искренне пыталась, но не могла набрать воздуха в легкие. – Полина! – крик Жана застиг Люси в дверях, и девушка, вздрогнув, едва не выронила ампулы. Сердце ее забилось в груди чаще, рухнув в одно мгновение в самый низ. – Zut! Выругавшись на родном языке, Жан резко прильнул к девичьим губам, зажав ее нос свободной ладонью. Всего один вдох – нужно было лишь протолкнуть воздух внутрь, в легкие, напомнить организму как дышать. Однако Жан колебался даже в этом, казалось бы, простом действе. До последнего оттягивал, ощущая скребущее чувство в груди. Такое знакомое и одновременно с тем совершенно чужое. Однако, его ход сработал – Полина закашлялась, отвернув голову в сторону, и вновь задышала, тяжело, болезненно, с хрипами. Беспокойство в глазах доктора сменилось облегчением, и он расправил плечи, подзывая жестом медсестру, так и застывшую в дверях. Титруя дозы, Жан вводил внутривенно лекарства, не сводя пристального взгляда с растеряной и заметно уставшей Полины. Она молчала, поглядывая краем глаза на обворожительную ассистентку врача, и только шумно вбирала воздух носом, когда Жан касался ожогов во время внешнего осмотра. Осторожные касания его отзывались резкой болью до тех пор, пока обезболивающее не начало действовать. Лишь только Люси покинула комнату, закрыв за собой дверь, Ульянова начала разговор: – Что это было, черт подери?! – Два придурка, едва не погубивших человека, – усмехнулся Жан, сложив руки на груди. – Ты лучше скажи мне, что тебе было неясно в словах: «никаких встреч больше, ни при каких обстоятельствах»? – Я пытаюсь помочь, – буркнула пристыженно студентка, принимая сидячее положение. Легкая дрожь в теле из-за непроизвольных сокращений мышц осталась, и ей пришлось поднапрячься, чтобы спуститься на пол и сделать несколько шагов по направлению к врачу. В ногах ощущалось легкое онемение, которое постепенно отступало. Полина резко выдохнула, подняв глаза к своему собеседнику. Встретив его пронзительный взгляд нервной улыбкой, она вновь отвернулась, невольно коснувшись своих губ. На них словно еще ощущалось фантомное прикосновение. – Я... я правда волнуюсь за вас. За вашу семью. И за Ольгу Анваровну. – Ты пришла, чтобы сказать мне это? Жан уверенно ступил вперед, замечая девичье смущение, залившее щеки. Она тут же отступила назад, и ему пришлось сделать еще шаг, затем еще, и еще. Железная койка скрипнула – Полина уперлась в нее спиной, вцепившись пальцами в чистый матрас. – Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недопонимания. Тогда с Сережей... Жан подошел непозволительно близко – как он сам себе напоминал, – положив свою ладонь поверх девичьей. Умей он читать мысли подобно Аннушке, услышал бы в душе Полины весь спектр русской брани. – С Сережей? – переспросил он, прекрасно понимая, о чем идет речь. Ему нравилось это выражение лица Полины, сочетающее в себе смятение, стыд и растерянность. Она напоминала доктору еще совсем «зеленых» аспиранток, которых то и дело посылал к нему на практику университет. Только вот у аспиранток «зубов» не было от слова совсем, а Полина умела кусаться, иногда очень даже больно, выдавая правду с головой: – Он пытается найти Ольгу. Знает, что она жива. И тянется к ней! Я не смогу вечно оберегать его, и однажды он доберется до нее. Сережа знает, где ее держат. Только о ней и говорит. – Ульянова шумно вздохнула, распахнув широко глаза, и воззрилась на Жана с алыми от стыда щеками без всякого стеснения. – И в этом виновата я! Я дала ему надежду, сказала, что Оля жива, но ни слова о том, что она вампир и ждет ребенка. – Выдержав небольшую паузу, девушка перехватила ладонь доктора, с надеждой сжимая ту под пальцами. – Я хочу помочь и из-за него. Быть может, если ситуация с пришлыми вампирами разрешится мирно, Хранители позволят Ольге избежать казни. И тогда они... Жан неожиданно даже для самого себя рассмеялся. Совсем тихо, немного нервно, но впервые за многие годы по-настоящему искренне. Права была Ольга, давно он не смеялся так честно перед собой, от души, до слез. – Прости-прости, – примирительно начал мужчина, утирая уголки глаз, – просто диву даюсь, как же ванильны твои мечты. – Ничего они не ванильны, – Полина обиженно фыркнула, отпрянув, и отошла в сторону, скрестив руки на груди. Ей было обидно слышать подобное. Жан сейчас походил на ее собственную мать, вечно попрекающую Полину в несбыточности желаний насчет театрального кружка и дальнейшей работы в творческой отрасли. Отсмеявшись, маркиз наконец взглянул на свою собеседницу, лицезрев лишь ее сгорбленную спину. Сделав глубокий вдох, он подошел ближе, нерешительно коснувшись женского плеча. – Хранители так не поступят, особенно сейчас, когда во главе стоит Константин, – мягко объяснил Жан, – но шанс заключить с ними сделку на Ольгину свободу всё же есть. Мы разберемся. «Я обещаю», – добавил про себя маркиз, слабо улыбнувшись уголками губ. Волны темных шелковистых волос защекотали его ладонь, когда Полина слегка повернула голову к плечу. – Но им не дадут быть вместе, верно? – Верно. Для Сергея Ольга должна быть мертва. – Но это несправедливо! – девушка резко развернулась, всплеснув руками. – Жизнь вообще несправедлива, знаешь ли, – горько усмехнулся маркиз, прикрыв глаза, – особенно когда ты обречен жить вечно. Твои друзья, знакомые, коллеги – все они остаются в прошлом, медленно умирая на твоих глазах, пока ты шагаешь дальше. Нам не следует иметь никаких связей с людьми, особенно в романтическом плане. Потому что судьба наших партнеров в любом случае будет трагична. Жан смолк, давая Полине время на размышления, и девушка сделала свое предположение: – Вы поэтому обратили Ольгу? Не хотели ее терять, и обрекли на бессмертие? – Я струсил, – признался Жан, – и в отчаянии эгоистично одарил своим же проклятьем. И вот к чему нас это привело. Жить вечно с одним человеком невыносимо, даже смертные это понимают, заключая и расторгая браки постоянно. Бессмертие, данная нам вечность, позволяет взглянуть на многие вещи под другим углом. В свое время я совершил ошибку и теперь, как видишь, расплачиваюсь. – Опустив плечи и убрав руку от девичьего плеча, маркиз заглянул точно в глаза Полины, считывая в них немой вопрос, на который сам же не ведал ответа. – Что теперь делать с Сергеем – я не знаю. Попробую списать всё на действие препаратов, которые он принимает. А ты не возвращайся к обсуждению смерти Ольги с ним больше и не приближайся к нам, чтобы у него больше не было повода для подобного разговора. Ульянова усмехнулась, бесчувственно, холодно, и, не зная куда деть руки, неловко приобняла себя. В груди болезненно щемилась тоска – она не могла позволить Сереже вот так сгинуть, в знании, что Ольга жива, но никогда не сможет к нему вернуться. Он не примет ее смерть, не сумеет. – Я никак в толк взять не могу: вы беспокоитесь об Ольге Анваровне или ненавидете ее всем сердцем? Полные печали и негодования глаза обратились к Жану за ответом. Полина поджала губы, ощущая подступающие жгучей влагой слезы. – Встречный вопрос: а что ты испытываешь к Сергею? – маркиз шагнул ей навстречу, и когда девушка попыталась отступить, схватил за руку. Несильно, но ощутимо сдавив женское запястье, притянул к себе уверенным движением, заключая в объятия. Вместо ответа раздался только тихий всхлип, утонувший где-то в складках его халата. Сердце не обманешь – Полина всё также любила Сережу, особенно нежно, чувственно, но осторожно, не желая разрушать его собственное счастье. Бросить его на произвол судьбы – всё равно что самой выбежать под машину. – Как я повязан с той, кого когда-то нежно любил, так ты связана с тем, кого любишь, но чье сердце никогда не получишь, ma chérie. Мы оба вынуждены разгребать проблемы тех, кого когда-то любили. Лишь причины различны. Забавно, не так ли? Жан ласково коснулся ее макушки, проводя по волосам так нежно и осторожно, что сердце невольно пускалось в пляс. Полина просипела что-то невнятное, прижимаясь к нему ближе. Горькая правда едкими пятнами прожигала душу, волнами тоски постепенно накатывая на нее. Ей было чертовски обидно слышать подобное, и всё же оспорить сказанное сил не было. Да и что спорить, если он прав? Пора оставить любимого человека в прошлом, но никто из них попросту не может этого сделать, раз за разом всё сильнее погружаясь в тягучее болото давно истлевших чувств одного и зыбучие пески искренности другой. – Я тебя ненавижу, – с очередным всхлипом выдала Полина, с силой стискивая под пальцами одежду доктора. Жан опустил плечи, мягко коснувшись носом линии волос. От нее всё также пахло яблочным шампунем – совсем легкий аромат, и даже он отчего-то вызывал улыбку. Оставив легкий, почти не ощутимый поцелуй на девичьей макушке, маркиз устало прикрыл глаза. – Я знаю, – ответил его голос против воли, когда сердце кричало об ином. – Я буду приходить. Вновь и вновь, пока ты не смиришься! Я хочу помочь. Хочу. И помогу! Ты не остановишь меня, слышишь? – шептала горько Полина, постепенно успокаивая собственное горе, смаргивая последние слезы в складки белого халата. – За что же мне такое счастье? – насмешливо вопросил доктор. Ульянова смолчала. Ответа у нее не было, его просто не могло быть, ведь в ином случае всё сказанное ранее бы оказалось ложью. Расслабив пальцы, девушка нерешительно опустила руки, подняв красные от слез глаза на Жана. Взгляд ее, чувственный и робкий, немного дрожал. Эмоции, бушующие в распаленном сердце, рвались наружу, прогрызая себе путь дрожью в худощавом теле. Стоило объятиям разомкнуться, как тепло человеческого тела разом исчезло, оставив в груди вампира лишь пустоту. Полина открыла было рот, желая поблагодарить маркиза за спасение и этот разговор, но в кармане вдруг зазвонил телефон. Трезвонил заведенный заранее будильник, напоминая о скорой репетиции. Оставалось всего полчаса, времени хватало как раз, чтобы добраться до университета и подготовить декорации в быстром темпе. – Мне тоже нужно идти, – Жан решил проводить смертную гостью улыбкой, подтолкнув к двери. Достав из кармана блокнот и ручку, он шустро вывел несколько названий, вырвав листочек и всучив его девушке. – Возьми, купи после занятий. Обезболивающее и мазь. Ожоги еще несколько дней болеть будут. – Ты... – Полина мысленно одернула себя, переняв записку. – Вы не сотрете мне память? Мужчина весело усмехнулся, сунув руки в карманы халата. – Ты правда веришь, что я одарен подобной способностью? – Глаза его заблестели азартом, и щеки Полины вновь невольно окрасились в красный. – Если бы я умел стирать память, с Сергеем бы не было никаких проблем, ma chérie. – Ненавижу тебя, – буркнула Полина, нырнув за дверь. Однако оказавшись в коридоре, она притормозила, обернувшись к доктору, и, одарив того доброй улыбкой, сообщила последние вести. – У нас скоро будет выступление, в память об Ольге Анваровне. Если всё разрешится в ближайшие три дня, приходите с семьей. Я буду рада видеть вас среди гостей. – С удовольствием взгляну на твой труд, если представится такая возможность, – с улыбкой ответил Жан, опустив расслабленно плечи. – Тогда, – она помедлила, неловко отводя взгляд, – до встречи. И вновь маркиз не сдержал улыбки, проводив взглядом ускользающий к лестнице силуэт. Было в этой девушке что-то, что заставляло его искренне улыбаться. Что-то настоящее. Живое. Возможно, нечто подобное в свое время в Сергее и разглядела Ольга?