Будущее поправимо прошлым

На Тулпаре холодно. А ещё: до ужаса тихо. Некогда, в каком-то роде, родной душе космический корабль, теперь вызывает только отвращение во всём своем естестве. Всё вокруг отсвечивает кроваво-красным цветом, стены ходят ходуном и выгибаются. Пол время от времени превращается в невесть что: пока Джим шёл твердой походкой, поверхность под его ногами оставалась такой же твердой, но стоит только замедлить шаг или остановиться вовсе, как ноги начинает засасывать в никуда. То ли он просачивается через решетку, то ли решетка проходит сквозь него самого. И глаза. Сотни ярко-голубых глаз, смотрящих даже не на него, а куда-то во внутрь, выворачивают его на изнанку, разглядывая гниль и плесень, в которой Джимми покорно похоронил свои душу, разум и совесть. Возможно, эти безумные глаза его осуждали, возможно жалели, а возможно отчаянно взывали к разуму, не понимая, что Джимми уже давным-давно наплевать. Безразличие – это всё что осталось во втором пилоте. Или не совсем всё? Эмоции смешались в одну кашу – поди разбери что есть что. Ничего больше не имеет значения. Глухие шаги режут тишину как бумагу, невольно, но хочется зажмурится, настолько непривычно находиться в тишине, нарушаемую им же. Тем более если учесть, что на борту он остался вовсе не один. Джимми слышит, как гудят какие-то приборы, интересно как долго эта посудина еще будет работать? А хотя, не все ли равно? Здесь больше ничего и никого не осталось, ну… почти никого. Грудную клетку сдавливают тиски, дышать не выносимо. А дышать вообще есть чем? Как долго кислород ещё сможет поддерживать его жалкую жизнь? Джимми мутит, к горлу подкатывает неприятный спазм, последнее что попало к нему в желудок – это кусочек ноги Кёрли. Ах, Кёрли. На лице расползается до омерзения гадкая ухмылка, едва обнажая верхнюю десну. Кёрли – капитан корабля «Тулпар» и по совместительству единственный выживший на этом треклятом разбитом корыте, не включая Джимми. Однако капитаном он был до того, как стал куском живого мяса, теперь Джимми здесь капитан. Он наконец достиг этого звания, вершина на которой стоял вечно идеальный Кёрли теперь принадлежит ему. Так почему же сейчас Джим не ощущает ничего? Голова более не в состоянии работать. Ноги рефлекторно ведут его в медотсек. Джимми на физическом уровне ощущает плавление собственного мозга. Пора со всем этим заканчивать и в последний раз проведать старого товарища.

***

Джимми и Кёрли – друзья детства, всегда держащиеся вместе. Впервые они встретились где-то в переулке после очередной потасовки с одноклассниками, которым, по всей видимости, заняться было нечем, кроме как пойти и отпинать его. В тот день двенадцатилетний Джимми никак не мог понять, что от него хочет этот странный мальчик, так яро пытающийся отдать ему свой белоснежный платок и, что удивительно, помочь. С горем пополам, но у них всё же завязался диалог, в котором новый знакомый, так или иначе пытался расшевелить Джима хоть на какие-нибудь рассказы, о себе например или об окружающих, так как сам, как оказалось, мальчик вовсе не отсюда. И у него это успешно получилось: в тот день они успели обсудить хорошие и не очень районы, людей в округе проживающих, и Джимми даже ненароком подумал, что судьба таким образом решила лишний раз насмехнуться над ним, мол: «смотри Джимми! Это первый и последний адекватный человек в твоей никчемной жизни! Наслаждайся часами, ведь больше такой поблажки не будет и скоро нужно будет возвращаться обратно, в твой родной и нескончаемый ад». Однако, какого же было его удивление, когда на пороге класса он увидел задорно улыбающегося мальчишку с золотистыми кудрями и голубыми глазами.       «Как небо. Или море.» Эта мысль пришла непроизвольно, Джим даже не успел ее обмозговать толком – она уже выветрилась из головы. А ещё он уже заметил странность: на все вопросы и знакомства новенький охотно отвечал, но вот на приглашения сесть за одну парту из раза в раз отказывался. Возможно, в этом и не было ничего такого, но для Джимми – абсолютного изгоя в классе, было искренне не понятно, почему этот пацан не имеет и малейшего желания сесть за одну парту к какой-нибудь симпатичной девочке или крутому мальчику? Может уже выбрал кого? Да только не похоже, он отказал уже всем одноклассникам, причем по несколько раз. Может хочет сидеть один? Что ж, в этом Джимми точно не мог его винить, вот только… - Привет, не против если подсяду? Если не занято, конечно. Он улыбался своей яркой улыбкой даже не подозревая, как сильно вывел мышление Джимми из строя. Подсесть? К нему? - А чё это ко мне? Больше не к кому? К тебе вон – весь класс прилип. – не ну правда же, и вообще так Джимми и поверил что кто-то на добровольной основе решил не то что заговорить, а подсесть к нему. - Хаха, да уж.. твои одноклассники такие дружелюбные!       «Ага, как же! Это с тобой они дружелюбные, знал бы ты как они могут гнобить…» Возможно, по ярко говорящему за него лицу, он наглядно дал новенькому понять какого на данный момент мнения об этом всём. - Ну чего ты скуксился то? В общем, я просто заметил тебя и подумал: «Ого! Я же его знаю! Может, он будет не против если я подойду к нему»… Но как погляжу, ты не совсем в настроении разговаривать... – Джимми чуть ли не ощущал на себе всю неловкость, которую испытывал новенький. – Кхм, ладненько… я тогда пойду место себе поищу...       «Упущу. Уйдёт. А вдруг это и в правду мой шанс? Может, он даже захочет стать моим другом? Но это я уже что-то размечтался… Дай бог что бы просто не гнобил…» Вдох.       «Плевать» Выдох.       «Надежда умирает последней… Ну или что там говорят?» - Постой! Я, это.. Как его.. – мысли в слова не складывались, да и в принципе от накатившего с пустого места волнения начал слегка заплетаться язык, а мозг решил что сейчас самое время включить дурачка, по этому пришлось выпалить на одном дыхании – Ой короче! Не сидит тут никто, так что если ты так хочешь... Что-что, а разговаривать с людьми Джимми уже по всей видимости разучился. А возможно и не умел никогда. В любом случае, единственное, за что он хоть немного парился, так это за то, чтобы эта блондинистая башка услышала его намёк о том, что если все это «общение» из жалости – то они могут даже не смотреть друг на друга. Глаза новенького просияли, и он в одно мгновение очутился за одной партой с Джимми. - Спасибо! Я честно, очень надеялся, что смогу к тебе подсесть! - Ты ради этого всем одноклам отказал? – голос его прозвучал крайне скептично. Ну не верил он, что ради него одного решились на такое. - Нуу.. в общем-то да… было бы крайне неловко если бы моя ставка в самом деле бы не оправдалась – весь его вид так и говорил «Да, я поступи безрассудно, ну и что?» - Обалдеть… Ну ты даёшь, Кудряшка. - А?? И всё. Между ними воцарилась полная тишина, благодаря которой Джим успел окончательно разочароваться в этом мире. За эти жалкие секунды неловкости он успел проклясть и обматерить себя и свой говорящий вперёд мыслей язык раз двадцать, с ног до головы, сгорая со стыда как какая-то девчонка. Но все его мыслительные обвинения закончились ровно там, где начиналось нечто новое и не изведанное. В мире остались только новенький и его тихий, но от чего-то звонкий смех, в который мальчишка так старательно вслушивался. В первый раз кто-то смеялся Джимми. Не рядом с ним, а именно ему. По-доброму, не пытаясь высмеять или побольнее задеть. - Ку-дря-шка – он растягивал слово на слога, словно пробовал его на вкус и звучание, заставляя Джима дуться ещё сильнее. – Хаха, а что, мне нравиться! Если хочешь, ты можешь называть меня так. - Но.. мы ведь знакомы с тобой от силы день. Я даже имени твоего не знаю, как ты можешь позволять мне обращаться к тебе как к какому-то давнему корешу? - Ну, во-первых, я не вижу в этом ничего зазорного. Во-вторых, да, общались мы с тобой достаточно мало, но ведь можем начать! Да и я хочу считать тебя своим другом.       «Боже. Как глупо. Как наивно» - Ну и в-третьих, – он развернулся всем корпусом и посмотрел самым что ни наесть уверенным взглядом с самой счастливой улыбкой на лице – Меня Грант зовут. Грант Кёрли. Но друзья называют по фамилии, да и мне уже привычней, так что и ты можешь меня так звать, – он протянул правую руку – А ты? Джимми таращился на вытянутую в его сторону ладонь от силы несколько секунд, прежде чем пожать её. Мягкая ладошка сжимала достаточно крепко, у Джима ладони грубые, шероховатые, наверняка бы скривился, если бы не выпендривался. Но сейчас как бы Джим не пытался сосредоточиться на чем-то одном, все время возвращался к мысли, что новый знакомый напоминает ему собаку. Большую, добрую, и уже раззадоренную для игры.       «Кёрли, значит» - Джимми. А фамилия моя тебе не обязательна. Пока что..

***

Сколько прошло времени Джимми не знает, но плетётся до медотсека он уже явно долго. Он знает, что его слышат. Слышат и ждут своей очереди на смерть. Джим думал, что можно сказать по пришествию к пострадавшему капитану, но решил остановиться на том, чтобы все сделать быстро и тихо. Ему уже надоело. С каждой минутой тупая боль в области груди разрастается все больше, становясь острее. Под кожей словно ползают с десяток, а то и с сотню противных червей и личинок заставляя чесаться, раздирая кожу или корчится от отвращения. Пальцы рук заледенели, спина неприятно ныла, а в горле продолжала стоять адовая смесь привкусов, состоящих из едкого, мятного ополаскивателя, жаренного мяса, крови, и желудочной кислоты. Джимми искренне хотелось выпрыгнуть из своего тела как из мешка, сборить старую шкуру начавшую разлагаться заживо, хотелось вымыть с себя кровь и грязь. Хотелось сделать хоть что-то, что в априори могло бы помочь перестать чувствовать себя так паршиво, вот только и трупы бывшего экипажа, разбросанные по Тулпару, и многострадальный Кёрли и даже он сам прекрасно понимают: ему никогда и ни за что более не отмыться от этого ужаса, который сотворил он сам. Джимми вошёл в медотсек достаточно решительно, чем обратил на себя внимание бывшего, уже не дееспособного по его же, Джимми, вине, капитана. В медотсеке жарко. Аня говорила, что такая температура нужна чтобы хоть как-то поддерживать жизнь капитана, ведь: «кожа – важнейший элемент внутреннего теплообмена, а раз она отсутствует, значит нужно её чем-то заменить, иначе температура тела понизится и капитан умрет от переохлаждения.». При имении данной информации со-капитан метался между «Сохранить жизнь» и «Прекратить страдания», и к какому бы варианту он не приходил все равно ощущал огромную вину за возможные действия или бездействие. Каждый его шаг несёт за собой последствия и ответственность, которую он так или иначе должен принять, и как бы Джим не изворачивался этот груз всегда догонял его, принося за собой хаос и боль.

Джимми изнасиловал Аню – она беременна.

Она мертва. Это его вина.

Джимми решил умереть – он утащит за собой весь экипаж.

Ничего не имеет смысла. Это его вина.

Джимми заставил Дайске полезть в вентиляцию – он ранен и вопрос о его смерти лишь дело времени.

Он не хотел этого. Его вина.

Джимми оставил Кёрли в живых – он обрел его на вечные боли и страдания.

Его вина. Его вина?

Это всё разве его вина?

Нет. Не его вина. Он не верит, не желает верить.

Это не его вина. Не его ответственность.

Ане вообще нечего делать на корабле. И нечего было перед глазами постоянно мельтешить и своим блядским сопливым характером раздражать. И убила она себя сама.

Дайске мог быть и по осторожнее если жизнь была дорога, а убивал его вовсе не Джимми.

Кёрли… Он заслужил. За свою идеальность всегда нужно чем-то платить. Зато не сдох, уже как будто хорошо.

А что до Свонси. Джимми уже не помнил своих причин. Но раз он так поступил значит причины были. Он бы не стал убивать старика просто так верно? Наверняка это была месть за Дайске, все должны покаяться за свои грехи. Интересно, Джимми это тоже касается?

Его жизнь никогда не была к нему благосклонна, а когда он ступил на борт Тулпара, она и вовсе отвернулась от него. Для такого ребёнка как Джимми все было предрешено с детства. Не то что Кёрли или тот же Дайске у которых всегда была возможность на что-то большее чем это. Сам Джим не заметил, как открыл ящик и достал из кейса револьвер и зарядил весь барабан, сунул его в карман своего рабочего комбинезона и взял бывшего капитана на руки, вынося из медотсека. Окончательно в сознание он пришёл только тогда, когда пострадавший начал мычать и попытался вертеться. Мелко встряхнув его и посмотрев максимально красноречивым взглядом, говорившим гораздо лучше, чем слова, второй пилот пошёл дальше в глубь железных коридоров, удовлетворённый тем, что капитан всё-таки перестал ёрзать. Джимми никогда не был сильным. По сравнению с Кёрли он всегда был менее спортивным, менее сильным менее красивым. Его темный, но при этом немного бледный цвет кожи и синяки под глазами почти всегда выглядели нездорово, нежели у товарища. Тёмные глаза не блестели даже на солнце в отличии от голубых глаз, в которых при желании можно искры увидеть даже в темноте. Его тёмные патлы, свисающие сосульками ни в какое сравнение не шли с мягкими, пышными, золотистыми кудряшками, в которые иногда так и хотелось запустить пятерню чтобы потрогать, пригладить, вырвать… Чем больше Джимми сравнивал себя с единственным своим другом и ориентиром, тем больше ему хотелось всю эту красивую картинку запятнать, испачкать, изуродовать… Отчаянно хотелось найти в Кёрли хоть какой-то изъян, хотелось понимать, что он тоже хоть в чём-то плох или даже ужасен. Но чем больше Джимми пытался откопать в нём грязь, тем больше бриллиантов находил: учёба, спорт, хобби, отношения и отношение к окружающему. Этот человек был буквально идеалом, чем заставлял Джимми всё больше и больше ненавидеть. Ненавидеть себя, жизнь, людей, Кёрли. Заскрипели старые, ржавые балки. Корабль обещал развалиться к хренам, но Джиму это особо ничего не внушало: ни страха, ни радости, не грусти. Единственное что достаточно громко вспыхнуло в голове это – что будет с Кёрли? Отголоски тревоги и неуверенности всплыли в нем и были задавлены беспечностью, которая на них свалилась. Чернота внутри Джимми глушила любое проявление живого и адекватного в нём. Дойдя до хозотсека Джим всё-таки соизволил обратить внимание на прожигающего в нем дыру взгляд капитана. Отвечать на его немой вопрос Джим пока не собирался. Возможно, Кёрли всё же заметил, как второй пилот припрятал пистолет и ожидал, что тот наконец его подстрелит. Однако ничего такого Джимми делать не собирался. В желании сохранить хоть что-то от былого, Джимми решил оставить Кёрли в живых. Да, он будет страдать. Да, он никогда не вернётся к нормальной жизни. Но он будет жить. Он пойдет дальше – к вершинам, как и хотел, пускай и не такой ценой.       «- Пропавший экипаж космического грузового корабля был найден в бескрайнем космосе с одним только выжившем капитаном судна. Весь остальной экипаж умер при неизвестных обстоятельствах… ну как, звучит?       - Звучит..» Единственная уцелевшая в этом хаосе криокапсула открылась с большим трудом и не воображаемо громким скрипом, резанувшим по ушам не хуже наждачки. Максимально аккуратно посадив и пристегнув Кёрли к сидению, он почувствовал, как жалко за него хватаются остатки чужих ампутированных рук, явно желая ответы на свои вопросы. Или он просил Джимми остаться? Маловероятно. Теперь он скорее всего ненавидит его всей своей светлой душой. А Джиму и не капельки не жаль. Он сделал все правильно. Кёрли сам в этом виноват, он же капитан на нём лежит эта ответственность, не на Джимми. Былое, уже оставленное далеко позади чувство восхищения, переросло в зависть, а после стало откровенной ненавистью. Джимми смотрит на Кёрли и не чувствует больше ничего. Кёрли смотрит на него в ответ. В едва исправно функционирующем мозге мелькают расплывчатые кадры его никчёмной жизни. Однажды один из одноклассников кинул в него какую-то бумажку, от которой удалось легко увернуться, и выкрикнул: «живёшь ничтожеством – и умрёшь тоже никем и нигде!». Это был первый раз, когда они содрали с себя маски и обнажили свои истинные личности перед Кёрли. - Я был рад осуществить этот последний полёт с вами капитан. Теперь вам ничего не угрожает. Я всё исправил – Джимми захлопывает массивную дверь капсулы, продолжая смотреть в один единственный – уцелевший голубой глаз – Мне очень жаль, что все сложилось именно так. Надеюсь, что твоё будущее будет гораздо лучше, чем… вот это – он разводит руками, показывая не то ему, не то себе к чему привела их безответственность. Криокапсула начала свою работу тихим гудением, и с минуты на минуту должна была заморозить человека, которого Джимми так ненавидел и которым так восхищался. – прощай, Грант Кёрли. Отойдя от криокапсулы Джимми достал из кармана своего комбинезона пистолет. Крутя в своих руках оружие, вспомнилась одна некогда популярная азартная игра. Русская рулетка. Тихо хмыкнув и крутанув барабан, Джимми приставил холодное дуло к виску. Он не чувствовал никакого азарта или страха. Он помнил, что зарядил все отсеки в барабане. Он был готов к своей смерти Дождавшись полной остановки и последнего щелчка, Джимми помедлил пару секунд, прежде чем положить палец на курок. Вот и всё. Сейчас его жизнь закончится. Никакую «жизнь проноситься перед глазами» Джим не увидел, перед его глазами только разбитая и запененная комната хозотсека и счастливые голубые глаза смотрящие прямо на него и улыбающиеся только ему. В ушах стоит мелкий звон и гудение начавшей работу криокапсулы. На секунду он представил себя, точнее, свой труп, и то, как из его пробитой головы вытекает кровь. А вместе с ней и чудовище. Вдох. Расслабиться. Выдох. Закрыть глаза. Выстрел. Умереть. Звук был слишком громкий. В ушах появился звон на пару секунд, но даже за это время он успел с невесомого достигнуть до пика своей громкости и снова стихнуть. Звуков больше не было. Иррационально открыв один глаз, Джим увидел смазанные и перемешавшиеся цвета, после чего зрение потухло. Из-за двух пробитых висков и мозга в кашу, вся голова отозвалась острой болью, так что, когда Джимми упал приложившись затылком, он совершенно ничего не почувствовал. По сути, он умер, но мозг еще умудрялся функционировать добрые несколько секунд. За столь короткое время в умирающем сознании промелькнуло с десяток мыслей, все они были бессвязны, кроме одной - самой громкой, чёткой и последней:       «Больно.»