Три луны Татуина

      У Леи резались зубы, и это было катастрофой, она плакала и даже Лёля только разводила механическими руками. Лея тащила в рот все что можно, хныкала и цеплялась за родителей. Падме спустилась в центральный холл, присаживаясь рядом с манежем, где молча играл Люк, с интересом поглядывая на сестру, которая несколько часов не останавливаясь плакала. Сейчас Оби-Ван лежал на диване, держа дочку на своей груди, успокаивая ее контактом кожа к коже. Единственный способ успокоить ее в эти дни. Падме улыбнулась, смотря на эту милую картину, как малышка измуслякала уже всего отца, держа резиновый бублик во рту, расчесывая десны. Падме перевела улыбку на сына, подавая ему игрушку, которую он тоже потянул в рот. Люк успокаивался, когда на него дул ветерок и когда жужжали двигатели. Именно поэтому радом с манежем катался Ардва, транслируя звук двигателя истребителя, под довольные взвизгивания малыша. А в комнате работал вентилятор, что хоть немного приносил прохладу, на Набу стояла нестерпимая жара, что словно насмехалась над календарным окончанием лета, ни сколько не желая уменьшать свою власть над природой. В комнату медленно вползла Иса, и Лея заворочалась, поддерживаемая рукой Оби-Вана, потянувшись к брату. Падме взяла дочку и пересадила ее к Люку, вытирая салфеткой слюни, что обильно вытекали из их ротиков. Дети начали активно лепетать, передавая друг другу игрушки. Оби-Ван растерянно оглядывался думая чем вытереть свою грудь, но явно не находил, пока Падме улыбнувшись не подошла и не присела перед мужем, проведя чистыми салфетками по груди вытирая ее, стараясь не сильно реагировать на мимолетное прикосновение ее ладоней к разгоряченной коже и ощущение бьющегося сердца. Оби-Ван замер, как и замерла рука Падме, когда ее глаза медленно поднялись на мужчину, смотря на него снизу вверх, встречаясь с его пристальным взглядом, разгоряченный воздух пылал и искрился между ними, Падме не сдержавшись, облизала пересохшие от жары губы, а кадык Оби-Вана двинулся под кожей. И в этот момент заверещали близнецы, Лея и Люк оба нацелившись на одну игрушку вцепились в нее, не желая уступать. Падме и Оби-Ван вздрогнули, и женщина вскочила, поспешив к малышам, стараясь сгладить конфликт, отвлекая их другими игрушками. Оби-Ван глубоко вздохнул, набрасывая тунику и присоединяясь к жене, обмениваясь неловкими взглядами.       Они как два противозарядных магнита кружили вокруг друг друга, сами не подпуская к себе другого и не понимая почему. Падме вздохнула нежно проведя рукой по жидким темным и светлым волосикам своих детей, что уже успокоились принимаясь муслякать каждый свою игрушку. Она понимала изменения, что произошли в Оби-Ване, на столько на сколько может представить ее воображение, основываясь на тех знаниях, что у нее были. И том, что она испытала в тот короткий период, когда наконец-то смогла вскольз прикоснуться к Великой Силе, после Мортиса. Темное и Светлое, вечная борьба, Свет – джедаи, добро, Тьма – ситхи, зло. Все о Силе. Все, что она знала, она знала со слов Энакина и Оби-Вана. Но понять, проникнуть во все тонкости она не могла. В ее мыслях все смешалось, она не могла представить себе Оби-Вана злом, не могла представить его таким как Мол или Гривус, или циничным убийцей как Дуку. Не тогда, когда видела, как он подбрасывает смеющихся детей, как целует их животики и укачивает на руках, она даже в самом безумном уголке своего сознания не могла представить в такой ситуации кого-то из знакомых ей ситхов. Оби-Ван ей как-то вскользь сказал, что это потому что он не забыл каково это быть джедаем и живет по памяти той жизни, что ему удолось сохранить вспышку Света, но Падме больше считала, что это не Свет, это Оби-Ван он сам, его удивительная душа, что он настолько добрый, в нем столько сострадания и любви, что никакая Тьма, даже беспроглядный Мрак не могли завладеть им полностью и никогда не смогут. Поэтому она отбросила все ярлыки. Джедай, ситх, ей все было едино и все стало неважным. Она видела Оби-Вана мужем, отцом, другом, хорошим человеком и только это было для нее важно.       Конечно, Падме не была слепой, она видела, как иногда желтизна заполняет его глаза, и он закрывал их, что бы через мгновение посмотреть снова голубыми или торопясь уходил, возвращаясь снова собой и Падме не была столь наивна, что бы не понимать причин этой желтизны, он сдерживал ярость. Раньше Энакин представлялся ей хищником, что успокаивался под ее руками, теперь таким хищником стал Оби-Ван, хотя теперь она сомневалась, сможет ли она успокоить и его, или на оборот является тем кто его раздражает, а он просто это скрывает, но все же он был рядом с ней, он улыбался ей, мягко обнимал и в такие моменты она верила, что может ему помочь, что может принести ему спокойствие. Она видела и другие изменения в нем, сейчас старался постоянно быть рядом, всегда провожал ее взглядом, она должна была быть в поле его зрения. Она предполагала, что даже когда он был не с ней, он держал их за связь, проверяя. Возможно, прежняя Падме возмутилась бы, возможно увидела в этом ограничение своей свободы, эта же Падме была рада такой опеке, была рада чувствовать взгляд мужа на себе, видеть его, а оглядываясь натыкаться на него, стоящего за ее спиной. Теперь она сама была готова держать его за руку, не отпуская от себя. Падме усмехнулась этим мыслям, они оба изменились, только вот Оби-Ван видит в этом Тьму, а Падме усматривала в этом трагедию, что им пришлось пережить, и она была склона считать именно себя правой в этом вопросе. И с каждым днем этот удивительный, невозможный, таинственный в своей двойственности человек, которого она словно заново узнавала, привлекал ее, воспламенял и манил, как непостижимая загадка.       Падме подняла глаза от детей, уже зная, что натолкнется на взгляд мужа, что следил за ними, но сейчас она вздрогнула в голубезне глаз растекалось золото, но он не был в ярости, он улыбался, отдав руку на растерзание Леи, которая тут же начала ее подкусывать, расчесывая десны. Он был в абсолютном покое, но все же смотрел на нее глазами Тьмы, Падме почувствовала, как по спине пробежали мурашки, и она, не выдержав, отвела взгляд, чувствуя, как начинают гореть щеки, стараясь полностью переключиться на детей.              В квартире было непривычно тихо, и Падме улыбнулась, подумав, что наверно Оби-Ван усыпляя детей, заснул сам, как иногда она заставала их на большой кровати всех троих мирно спящими, обложенными с противоположного края подушками. Редко она присоединялась к ним, ложась с другого края от детей, в такие моменты Оби-Ван обычно просыпался и они лежали смотря друг другу в глаза, соединив ладони над своими детьми, наслаждаясь моментом. Оби-Ван всегда спал очень чутко, поэтому в этот раз женщина решила не заглядывать, чтобы не побеспокоить его сон и спустилась на первый этаж, замерев, так как не ожидала увидеть всех троих бодрствующими. Люк и Лея сидели напротив друг друга и молчали, не издавая не единого звука, Падме, так удивилась, увидев их в такой абсолютной тишине, что замерла за спиной следящего за детьми Оби-Вана. Это не была уникальной картина, когда ее дети, молча играли, перебирая игрушки, только обмениваясь взглядами, они с Оби-Ваном приветствовали тишину, она давала им мгновение отдыха, пока их дети были заняты игрой друг с другом, но сейчас эта тишина резанула слух, она была уверена, что дети спят.       - Я думала, что дети спят, - как-то растеряно проговорила Падме, и Оби-Ван обернулся виновато улыбнувшись.       - Прости, они капризничали, не хотели укладываться и я подумал, что пусть еще немного поиграют, может посильнее устанут.       Падме кивнула, все еще удивлено смотря на детей, что заставило Оби-Вана нахмурится.       - Что-то не так? – насторожено проговорил мужчина и Падме улыбнулась.       - Нет, так просто глупости. Я удивилась тишине. Точнее не так, мне вдруг показалось странным, такая разница. Иногда они играя верещат так, что эхо отражается от скал, а иногда такая тишина, что пугает, - Падме вдруг улыбнулась и махнула рукой. – Не слушай, это так мысль, глупости. Дети могут вести себя как хотят.       Падме взяла датпад с книгой о рисовании, и пошла снова наверх, где в своем кабинете организовала небольшую мастерскую, увлекшись рисованием, тем более, что в ангаре было найдено большое количество красок и настоящих холстов, оставшихся от прежних владельцев дома. Оби-Ван снова повернулся к детям, внимательно следя за их игрой. Люк передал Лее кубик, который она потащила в рот, но после бросила в контейнер, пока Люк бил игрушкой о пол, после чего тоже отправил ее в контейнер. После они поболтали ручками и похлопали ладошки – их новое достижение. Недавно играя Оби-Ван научил их стукать ладошками, и им это невероятно понравилось, вызывая неописуемый восторг, но сейчас все происходило в абсолютной тишине. Мужчина присел, несколько минут неотрывно смотря на детей, пока догадка не озарила его, и он крикнул наверх:       - Падме, принеси Ису!       Жена спустилась, держа на руках ящерицу, удивленно смотря на встревоженного, восторженного и улыбающегося Оби-Вана.       - Положи Ису к детям.       Падме именно так и сделала, отходя к Оби-Вану и присаживаясь на подлокотник, занятого им кресла, пока он мягко приобнял ее, привлекая к себе, женщина улыбнулась и с готовностью прижалась к мужу, впитывая его тепло и мягкость.       - Смотри, - проговорил Оби-Ван с придыханием, словно ожидая чуда.       Через мгновение Лея завертела головой, Люк нахмурился, слишком сильно отбросил игрушку и взвизгнул, получив такой же ответ от Леи, после чего начался лепет, и дети продолжили играть.       - Оби-Ван, - удивленно посмотрела на мужа, что не отрывал восхищенного взора от детей и гордо улыбался. – Они общаются мысленно?       Оби-Ван повернулся к жене и довольно кивнул.       - Я ожидал, что первое активное использование Силы будет… не знаю, поднятие игрушки в воздух, но совсем не подумал, об их связи, что была с рождения. И что абсолютно логично, что она перерастет в ментальную связь. И только ты заметила, что что-то не так.       Оби-Ван был горд, первое использование Силы, наверняка это было на подсознательном уровне, но столь мощное чтение и передача мыслей. С ним они общались только чувствами, и то это он считывал их, чем они передавали их ему, а тут, смотря на них, было понятно, что они передают образы, начало полноценного диалога.       После этого дня в течение месяца все начало развиваться как снежный ком, Оби-Ван каждый день замечал, более активное использование Силы детьми.       Лея и Люк играли в центральном холе, Падме пыталась отвлечь дочку, которой очень хотелось получить пластиковый кубик, которым играл ее брат, Оби-Ван в системном блоке заменял фильтр для освежителя. Он пересекал холл, чтоб проверить работу освежителя, когда резкий порыв, прошелся по Силе, что Оби-Ван оглянулся, как раз для того, что бы увидеть как игрушка, которая была в руках у Люка, резко пролетела к Лее, которая не успела ее поймать от неожиданности, и та стукнула ее по руке. Мгновение тишины, в котором был четко различим шок, растерянность, был разорван громким детским криком. Падме тут же схватила дочь, прижимая ее к себе, осматривая ручку, на которой начинал проявляться красноватый отпечаток удара. Оби-Ван метнулся к семье, осматривая руку Леи, и выдыхая, только ушиб, переключая внимание на кубик, что валялся чуть в стороне. Люк с удивлением рассматривал свои руки, в которых только недавно была игрушка, но не был обижен, больше его беспокоили слезы сестры. Оби-Ван недоуменно смотрел на кубик, он прекрасно понимал, что произошло Лея только что применила Силу, и он бы соврал, если бы сказал, что не был горд своей дочерью, но причина, по которой она применила Силу, ее желание забрать у брата игрушку, вызывала беспокойство. Хотя практически сразу мужчина отбросил все сомнения, он не джедай, что бы осуждать дочь, и уж точно его малышка не поймет лекцию о вреде агрессии и жадности в семь месяцев, хотя она и сама преподала себе урок, получив синяк на руке. Вместо этого Оби-Ван взял руку Леи и нежно подул на ушиб, поцеловав, пока Падме, гладила ее по голове, шепча успокоительные слова. Через мгновение зашебуршился Люк, пытаясь притянуть себя к сестре, и как только Оби-Ван взял его на руки, приблизив к Лее, потянулся к ней, обнимая. Постепенно слезы утихли. Оби-Ван надеялся, что дочка испугается и сама пресечет столь агрессивный способ использования Силы, но вскоре летающие по комнате игрушки стали нормой. Все это время Люк, только следил за Леей, ничего не предпринимая, смотря на вылетающие у него из рук игрушки, которые потребовались сестре. Оби-Ван пресекал столь агрессивное отбирание игрушек, и Лея через некоторое время начала предупреждать Люка, ожидая, пока тот сам протянет предмет, после чего все равно Силой призывала его, не утруждая себя перемещением. Это беспокоило Падме, боясь, что так Лея никогда не поползет, что не будет необходимость активных действий, если предмет сам может прилететь в руки, и Оби-Ван все чаще начал оставлять рядом с детьми Ису, что бы они не во всем полагались на Силу. Но шло время, а Люк, так и не предпринимал никаких активных приемов Силы. Что не очень беспокоило родителей, но все же становилось ясно брат чуть слабее сестры. Он во всем следовал за ней, он меньше лепетал, меньше двигался, именно Лея была двигателем развития близнецов, было ощущения убери от Люка Лею, и он просто будет лежать, смотря в потолок, не проявляя ни к чему интереса. Люк только лепетал, хотя его сестра уже пыталась говорить слоги, часто просто молчал.       Они все сидели на кухне, и пока Оби-Ван в очередной раз бился с Леей, пытаясь накормить ее овощным пюре, Люк, съев свое, нетерпеливо, но молча тянул руки. Падме повернулась к сыну и тут же подошла к вазе с фруктами начав готовить банан, хотя обычно после еды им давали яблоко, а банан давался реже, хоть дети и любили его больше, но это не был набуанским фруктом и он редко появлялся у них дома, только, когда Оби-Ван выезжал в город.       - Падме, что ты делаешь? – Оби-Ван даже остановил, на радость дочери, кормежку.       - Люк хочет банан, - спокойно произнесла Падме.       Оби-Ван ели скрыл улыбку гордости, заставив себя быть более строгим, вспоминая, что не единожды видел как Падме подходит к молчащему и не капризничающему Люку и дает ему то, что он хочет. Люк вообще капризничал меньше чем Лея, так как получал желаемое до того, как для получения чего-либо требовалось подать голос. Оби-Ван подошел к Падме и остановил ее, поворачиваясь к сыну.       - Нельзя, - четко проговорил Оби-Ван, замершему в стульчике Люку, который нахмурил бровки и еще сильнее потянул руку к желаемому. – Я сказал, нет, Люк. Если хочешь что-то получить, скажи или покажи, но не заставляй свою мать.       Падме удивленно вскинула брови.       - Он что внушал мне, - Падме не знала, как на это реагировать, она не очень любила именно влияние форсюзеров на сознание, это было не этично, и радовалась, что Энакин и Оби-Ван были категорическими противниками использовать внушение на ней, даже ради ее блага. Это было их табу. Но тут был вопрос в ее сыне. Она и без внушения сделала бы то, что он хочет, а это был просто эффективный способ общения.       - Оби-Ван, это не страшно, он просто маленький и не умеет по другому, - попыталась заступиться за сына Падме, а Люк, уже начал дрожать губами, не получая желаемое.       - Нет, Падме, он может. Именно поэтому он столь молчалив, в отличие от Леи. Просто ему внушить удобнее, чем попытаться донести другими способами, например, попытавшись сказать. Так он никогда не заговорит. Люк скажи, что ты хочешь.       Давил Оби-Ван, чувствуя легкое раздражение от сына, но тут оно исчезло, и мальчик звонко взвизгнул, протянув руку и Оби-Ван ели успел увернуться, как в руку сына влетел ниблер, приспособление, которое Падме использовала для прикорма фруктами, оно походило на соску с дырочками. Падме после мгновения шока звонко засмеялась.       - Молодец, Оби-Ван, теперь он совсем не будет к нам обращаться.       Оби-Ван сам гордо и хитро улыбался, смотря на довольного сына, что вертел в руке приспособление, нетерпеливо стараясь добраться до знакомой вкусняшки, которую он из нее получал. Но еще не знал о ожидающем его величайшем разочаровании в жизни, что вкусный банан, нужно сначала туда положить.       - Подождем, - проговорил Оби-Ван стараясь приглушить чувство гордости и радости от первого активного применения Силы, что бы Люк его не почувствовал, сложил руки на груди и внимательно смотрел, как мальчик, засовывает желаемое в рот, довольно причмокнув, потом еще раз, и еще, как меняется его выражение лица, на удивленное, разочарованное и он выплевывает ниблер, обижено смотря на него. После чего разражается плачем громким, но коротким, который быстро прекращается, когда он видит отца перед собой, что нагнувшись и четко проговорил:       - А теперь, Люкен Кеноби-Скайуокер, прошу, скажите, что вы хотите, - вместе со словами посылая сыну, волну вопроса. – Скажи «мням». Люк замолчал и задумался, после потянув руку также в сторону мамы, но уже четко говоря: «мням», показывая в рот.       Оби-Ван довольно и нежно провел ладонью по пушку светлых волос сына, которые начали немного кучерявиться и приводили в умилительный восторг родителей, пока Падме наполняла ниблер бананом и давала его сыну с улыбкой. Тихо прошептав мужу:       - Это было удивительно, но ее призвал!       Оби-Ван довольно кивнул и повернулся к дочери, тут же всплеснув руками, Лея получив полную свободу, расправилась с пюре, так как считала лучшим - запустив в тарелку свои ладошки и кормя себя руками, перемазывая все свое лицо зелено-коричневой жижей. Сейчас же довольно, повизгивая и улыбаясь, она показывала папе свои достижения, раскрывая и сжимая ладошки с которых стекали остатки пюре. Оби-Ван тяжело вздохнул, нежно улыбаясь, слыша, как за спиной похихикивает Падме.       - Ну что пойдем, разбойница, умываться, - Оби-Ван подхватил на руки довольную дочурку, что не преминула, провести своими ладошками по тунике отца. – Но даже не думай, что ты избежала обеда, умоемся и продолжим.       Лея либо не поняла высказанной угрозы, либо восприняла ее как обещание продолжения веселья и тренировку упрямства, и только счастливо засмеялась, к ужасу Оби-Вана пару раз хлопнув ладошками, разбрызгивая остатки пюре.       Уже вечером укладывая детей, Оби-Ван задержался в детской, смотря на спящих детей: «Энакин, каким же я был слепым. Знаешь, я думал, что Люк чуть слабее Леи. Знаешь наша дочка, всегда во всем первая, она первая начала издавать звуки, что-то похожее на речь, она первая перевернулась, первая села и первая улыбнулась. Люк всегда шел следом, словно повторяя за сестрой. Меня это не беспокоило. Люк нежнее Леи, боле чувственней. Но я даже не думал, что Люк, не идет вдогонку за Леей, он просто позволяет ей быть первой. Наш сын использовал внушение и я даже не берусь сказать, когда это началось. Представляешь, внушение! То чему несколько лет учат в Храме, наш сын постиг на уровне инстинкта. Он не вероятно силен, Энакин, просто не видит смысла демонстрировать открыто свою силу, уже сейчас в столь юном возрасте.» - Оби-Ван улыбнулся, не отводя взгляда от детей. – «Сила, услышала мою просьбу», - мужчина вздохнул. «Я люблю наших детей, невероятно люблю. Эта любовь сильнее всего в этом мире. Она уничтожает, и она возрождает. Прости, но я не знал истиной привязанности до их появления. Знаю, это страшно звучит, ведь я люблю тебя, люблю Падме, но думаю, вы меня понимаете. А еще я мечтал, я мечтал, смотря на наших крошек, что они часть тебя, что осталась мне и Падме. Знаю, что могло быть по другому. Я не стану их меньше любить, если они не от твоей крови, а от моей. Ведь в любом случае они живы только благодаря тебе. Но каждое мгновение этих месяцев я искал в них твои черты, Энакин и находил. Люк смотрит на меня твоими голубыми глазами и его волосы, точно такие же какими были, когда я впервые увидел тебя на Таутине. Он такой добрый, такой нежный и любящий, ощущение, что он готов охватить своей любовью весь мир, это у него тоже от тебя. Лея - копия Падме, красавица. А ее характер, это упрямство это желание всегда быть первой, быть лучше, проявить себя, не возможность усидеть на месте. В каждом ее визге и требовании, это ты Энакин, ты. Я убеждал себя в этом каждое мгновение, потому что проверить, сделать тест было страшно, страшно ошибиться. Я не хотел знать правду, я для себя уже нашел ее. Но теперь я знаю. Люк силен, он невероятно силен. Как я раньше этого не замечал, я даже решился погрузиться в Силу и впервые посмотрел на детей через Силу. О, Великая Сила, Энакин, он так сияет, сияет, ярким Солнцем, так же как сиял ты.» - Оби-Ван почувствовал, как по щекам скатилась тонкая полоска слезы, и смахнул ее, улыбнувшись через силу, меняя тему. – «На днях, дети переговаривались с Ардва. Ты не ослышался, они с ним разговаривали, мы с Падме не сразу поняли, но они пиликали точно как он. Даже не знаю, запретить им или нет, а то заговорят двоичным кодом, и придется нам с Падме общаться с ними через протокольного дроида. У Леи начали резаться зубы это ужас. Лёля сказала, что нужно будет ехать в город за покупками лекарств и приспособлений. Потому что если полезут зубы еще и у Люка это будут нашим маленьким адом. А ведь так и будет. Я же сказал, он всегда следом.»              Выезд в Милий стал уже достаточно обыденным. Сначала они отправляли одну НаоКи, но постепенно, так как Падме стала более спокойной, оставаясь с малышами на пару часов. Оби-Ван стал выезжать в город сам в сопровождении НаоКи, не рискуя брать с собой Ардва, который примерил на себя роль няни, споря с Трипио о лучших методах воспитания, чем развлекали Падме и Оби-Вана. Мужчина старался не появляться в одних торговых лавках, выбирая каждый раз разные, перед уходом стирая воспоминания торговцам. Или делая заказы, которые потом забирала НаоКи. Повезло, что Милий был курортным городом и в теплые месяцы цикла был перенаселен приезжими и незнакомыми существами, среди которых человеку с накинутым на голову плаще нежно серого цвета, набуанского покроя было легко спрятаться и не привлекать к себе внимание. Сейчас он выехал для покупки всего, что могло понадобиться в холодные месяцы, так как появляться в городе без толпы туристов становилось более рискованным, а также необходимо было купить тепловые щиты, что нужны в загоне Боги в преддверии холодных месяцев. Падме утверждала, что холод в Озерный край приходит редко, обычно он сопровождается несколькими месяцами дождей и в редких случаях, несколькими неделями снега. Но для холоднокровной Боги, и это было проблемой, поэтому, как только деревья начали окрашиваться в золотистый, Оби-Ван задумался об утеплении загона. НаоКи была направлена в банк для снятия очередного транша кредитов, с их семейного счета, который сейчас пригодился, так как со счетов Падме они не рисковали снимать даже самые незначительные суммы, не желая оставлять денежный след, оставив их на будущее или детям.       И сейчас Оби-Ван стоял на площади города возле таблоида, на котором высвечивались объявления маленького городка, в основном какие-то королевские указы, но Оби-Вана больше интересовали объявления о работе, он все чаще задумывался вернуться к практике переводов. Следя за сменой объявлений, он в скользь задумался о странном символе, что был изображен в углу королевского указа, что вводил новые правила для регистрации населения и следующий, что сообщал о проведении всегалактической переписи, что было грандиозно и затратно, но не было странно, после стольких лет войны, пришла пора подсчитывать потери. Так объяснял себе Оби-Ван, когда мимо него прошла группка разношерстных школьников, что приехали на школьную экскурсию, стараясь успеть провести уроки естествознания на природе, пока не пришли холода. Они встали возле фонтана и учительница рассказывала о событии, которое предшествовало его установки. Оби-Ван оглянулся, возможно, когда-нибудь Люк и Лея, так же будут слушать учительницу. Возможно внимая каждому слову, а возможно скучающе оглядываясь по сторонам, потому что эту историю им уже не раз расскажет их мама, королева Набу, что знает каждый факт о своей родной планете. Оби-Ван улыбнулся своим мыслям, когда одна из девочек в толпе вертя головой по сторонам, провела взглядом по нему и Оби-Ван замер, поспешно отворачиваясь и ныряя в переулок, слыша, как НаоКи везя тележку с покупками, следует за ним. Холод пробрался под плащ, среди толпы детей, стояли две его племянницы, он мог только наедятся, что они его не увидели, не узнали, ведь он больше не носил столь привычные для его образа мантии, но надежда разбилась легкими поспешными шагами, раздавшимися за спиной и осторожным, дрожащим, тихим голосом:       - Дядя Оби-Ван?       Вопрос был столь тихим, что он мог бы сделать вид, что не услышал его и продолжить путь, но не смог, он замер, в узком и, слава Силе, пустынном переулке, и вздохнув повернулся, сбрасывая капюшон.       Перед ним стояла Риу, не верящее смотря на него, что-то в ее взгляде напрягло его, он уловил легкий испуг, но не от встречи, какой-то затаенный, глубокий страх, человека, не уверенного в завтрашнем дне. Такой страх он ощущал у людей на планету которых пришла война, но Набу не вела сейчас никаких войн, он это знал точно. А Риу все еще стояла перед ним неуверенно переминаясь с ноги на ногу, пока мужчина не улыбнулся, присев и раскинув руки, в которые тут же влетела девочка, крепко обхватывая руками за шею. Все иные чувства были сметены эмоцией радости.       - Дядя Оби-Ван, - более уверенно повторила Риу и чуть сильнее сжала объятия, прежде чем мужчина не отодвинул ее смотря в сверкающие глаза, девочка тут же затараторила:       - Мы переживали, не знали где вы, но родители шептались, что возможно даже здесь на Набу. Нам с Пуждей ничего не говорили, но мы слышали и видели, как родители и дедушка с бабушкой волнуются. Они плакали. Это из-за новостей? Они не давали нам смотреть, но мы узнали. Дядя Эни? Да? К нам домой приходили люди, они искали тетю Падме. Но дедушка и папа их прогнали, сказали, что ничего не знают. А после к нашему дому приставили королевскую охрану. Сказали, что это какая-то программа защиты семей бывших королев, но мама говорит, что королева Апайлана, очень переживает за нас. А потом, мы посадили деревья и нам сказали, что у нас есть кузены, двое. Да? Но нам запретили об этом рассказывать.       Оби-Ван мало что понял из речи Риу, только то, что Падме ищут и то, что он и так предполагал, их семья знает про Энакина. Решив ответить на самый радостный для него вопрос.       - Да, Риу, у вас есть кузен и кузина их зовут Люк и Лея.       Девочка засияла и ярко улыбнулась на эту новость.       - Вы обязательно встретитесь, но пока никто даже твоя семья не должны знать, что мы на Набу, что ты видела меня, - Оби-Ван нахмурился, Сила шептала: и Темная, и Светлая, кричали ему в унисон об опасности, хотя он не мог уловить, что это за опасность и от кого она исходит. Кажется, эта просьба нисколько не удивила Риу, она перестала улыбаться и торжественно кивнула.       - Я никому не скажу, даже о Люке и Лее. Я умею хранить тайны.       - Я знаю, - Оби-Ван благодарно улыбнулся и провел ладонью по голове. – Спасибо.       До них начал долетать голос учителя и Риу оглянулась.       - Тебе пора идти.       Риу печально кивнула и порывисто обняла Оби-Вана.       - До свидания, дядя Оби-Ван.       - До встречи, Риу, - проговорил мужчина, смотря, как девочка медленно отворачивается и нехотя уходит, оглядываясь на него.       - Подожди, - подавшись порыву, окликнул ее Оби-Ван, быстро рванув к НаоКи и доставая из нее, датчик, поспешно вмонтировав его в безделушку, что валялась в корзине с покупками. Передавая приспособление Риу.       - Это тебе. Это сигнальный маячок, если я понадоблюсь, просто включи его. Хорошо?       Риу смотрела на передатчик и, улыбнувшись, кивнула.       - Спасибо.       - Беги, тебя уже ищут, - проговорил Оби-Ван, услышав, как учительница, начинает выкрикивать имя Риу.       Девочка бегом рванула из переулка, а Оби-Ван поспешил домой. Дом встретил тишиной, дети спали и Падме видно тоже. Оби-Ван заглянул в спальню, детскую и прошел, раскладывая купленное, доходя до кухни, распаковывая продукты. Открытое окно приветствовало свежесть прохлады. Демонстрируя красоту их сада, что был великолепен, окрасившись в красно-желтые цвета, цветы уже отцвели и заснули до следующей весны, но пустые клумбы не было видно из-за толстого листового ковра, который хрустел под ногами. Близнецы на прогулке, сидя на руках у родителей, весело пытались ухватить падающие с деревьев листья, фонтан был отключен, создавая тишину умиротворения.       Падме зашла на кухню, когда Оби-Ван заканчивал нарезать овощи, часть бросая на сковородку им, а часть в блендер детям. Он оглянулся, улыбнувшись жене. Ей всегда было приятно такое молчаливое приветствие, хоть Оби-Ван прекрасно знал, кроме нее никто зайти не может. Мужчина вернулся к своему занятию, когда вдруг спокойствие и размеренность была разорвана потоком боли неожиданным и сметающим. Оби-Ван резко развернулся, замерев, Падме была бледна, ее глаза были расширены и стеклянные, она дышала глубоко и рвано. Мужчина не мог понять, что ему делать, никакой угрозы он не видел, Падме взглядом полного ужаса смотрела на вазу наполненную грушами.       - Падме, - осторожно позвал ее Оби-Ван, Падме вздрогнула и посмотрела на мужа полубезумным взглядом, замотала головой отступая, развернулась и выбежала из кухни.       Она убегала от воспоминаний, от боли, от того, что могла всколыхнуть и боль Оби-Вана, она не хотела усиливать его страдания. А воспоминания преследовали ее, она видела улыбающееся лицо, она чувствовала на языке вкус этого столь простого и когда-то совершенно обычного, но теперь наполненного священным напоминанием фрукта. Который она не ела уже восемь месяцев. Падме почувствовала рывок. Как ее на ходу ловят, и сильные крепкие руки обхватывают ее талию, крепко прижимая спиной к себе. Как горячий шепот в ухо успокаивает ее и просит не убегать, не скрывать свою боль, шепчет, что она не одна, что хватит им вариться в этом в одиночку. Они не одни и боль их общая. Падме только сейчас поняла, что снова плачет, как давно она не рыдала, она уже понадеялась, что истерики и приступы остались в прошлом, что она справилась, что сила вернулась к ней и что все приходит в норму. Оказалось, ее боль просто затаилась, что бы ударить в самый неожиданный момент. Но в руках мужа, под его бархатистый голос Падме расслабилась, прижавшись к нему, а Оби-Ван почувствовав это, обхватил одной рукой за спину, а второй под колени, поднял ее на руки, бережно прижимая к себе, донес до дивана, размещая свою драгоценную ношу на коленях, чувствуя, как женщина льнет к нему.       - Расскажи, - тихо попросил Оби-Ван.       - Я не хочу, что бы тебе было больно, - прошептала женщина, поняв глупость своей фразы, ему также больно постоянно, просто иногда боль притупляется.       - Позволь пережить с тобой твое воспоминание, твое переживание, - осторожно проговорил Оби-Ван. Мужчина не был уверен, к чему это приведет, возможно, это все только сделает хуже, но нужно было разорвать эту плотину молчаливой боли. Они так ни разу не говорили о том, что произошло, они не обсуждали свою потерю, они не говорили об Энакине. Он был в каждой их мысли, в каждом их взгляде, они знали, что он всегда незримо с ними, но они не говорили о нем. Они даже все еще не могли произнести его имя, только мысленно. И Падме, и Оби-Ван не считали необходимым обсуждать то, что они и так знали, переживает другой, но может в этом и была их ошибка, которая делала все еще более невыносимым.       Падме молчала, прижавшись головой к плечу Оби-Вана, нежными пальчиками теребя завязки его туники, только спустя время она тихо заговорила.       - Это было здесь, на Набу, в Варыкино, при нашем первом приезде. Он флиртовал, пытался произвести впечатление, - в голосе женщины промелькнули нотки нежности.       Оби-Ван сглотнул и почувствовал, как в глазах собирается жжение, он не знал слезы ли это или золото ситха, но все же прижал к себе жену, положив свою голову на ее и мягко, печально улыбнулся, рисуя это прекрасное время и представляя, Энакина с падаванской косичкой, среди красот Озорного края, пока Падме продолжала.       - Флиртовал, так как умеет только он.       Оби-Ван не сдержал тихого смешка.       - Это, тот самый флирт из разряда «вы слишком красивы для сенатора»?       Падме не выдержала и нежно рассмеялась, пряча улыбку в тунике мужа, разрежая напряжение в комнате.       - Только тогда это была груша. Он ее проливитировал через стол, и я поймала ее вилкой. Я впервые увидела, что бы столь могущественную Силу применяли в таком незначительном, бытовом действии, как нечто само собой естественное. Меня всегда поражало, когда вы так делали, до сих пор поражает, когда по комнате начинают летать игрушки.       Оби-Ван пошевелили пальцами и к ним подлетела, махая краями, как крыльями салфетка, которую поймала Падме, улыбаясь промакивая слезы.       - Это нарушение правил джедаев, - прошептал Оби-Ван.       Падме кивнула.       - Он так и сказал: «Оби-Ван бы это не одобрил.»       Мужчина горько усмехнулся, так странно было сейчас все это осознавать, какими они были тогда, и какими стали сейчас. Что многое так кардинально изменилось. Но он был согласен, в тот момент он многое бы что не одобрил, даже не понимал, почему так сильно придирается к своему падавану. Что бы через пару месяцев быть готовым упасть на колени сраженный потоком своих чувств и осознанием истинности всех причин – любовь, страх, беспокойство за Энакина и недовольство к себе, от ощущения зарождающего чувства, которое незаметно уже тогда начинало щекотать внутри. Оби-Ван усмехнулся, каким идиотом он был когда-то.       - Что именно не одобрил? Применение Силы или столь неумелую попытку флирта.       Падме улыбнулась:       - Не знаю.       Она была мыслями в тех днях, когда они были с Энакином вдвоем, но что бы они не делали, о чем бы не говорили. Энакин всегда добавлял: «А вот Оби-Ван…», «Оби-Ван сказал…», даже когда злился, когда обвинял. Она тогда уже поняла, в мыслях ее любимого она была не одна. С самого начала отношений их было трое. А теперь все поменялось, только теперь Энакин был частью их мыслей. Оби-Ван поймал волну ее настроения, тоску, он покрепче прижал ее к себе и согрел ее ладонь в своей, мягко поднеся ее к своим губам, запечатлевая на ней поцелуй, но не убирая руку сразу, позволяя себе вдохнуть ее аромат, чувствуя, как теплое дыхание жены, согревает шею. И прошептал:       - Моя, госпожа.       Падме немного отстранилась, посмотрев на Оби-Вана, он с грустью смотрел на нее, а губы были изогнуты болезненной улыбкой. Женщина не знала, как уменьшить боль мужа, не знала, что может сказать, какие слова могут помочь ему, ведь она даже не знала, что может помочь ей. Единственное, что она могла это быть рядом. Падме прижала свою голову к его, обхватывая руками, прижимая, поглаживая длинные пряди, чувствуя, как и он расслабляется в ее руках.              На кухню они вернулись, уже держа на руках проснувшихся детей, сажая их в стульчики и поспешно заканчивая готовку, когда взгляд Падме снова упал на вазу с грушами, Оби-Ван засуетился, протягивая к ней руку.       - Я уберу их.       Но Падме перехватила ее, мягко положив ладонь на запястье, не сводя взгляда с такого незамысловатого, но столь значимого для нее фрукта, помотав головой.       - Не надо.       И протянула руку, беря фрукт, рассматривая его мгновение и кусая, закрыв глаза, вспоминая этот сочный, с кислинкой вкус, сдерживая набежавшую влагу слез. Когда она открыла глаза Оби-Ван нежно смотрел на нее, и она улыбнулась в ответ.       - Попробуешь?       Падме протянула мужу фрукт, и он улыбнувшись кивнул, наклоняясь к ее руке и кусая мякоть груши, рукой смахивая каплю сока застрявшую в волосках бороды. Падме поспешно перевела взгляд на детей и засмеялась, Оби-Ван посмотрел следом, что бы увидеть две пары глаз карие и голубые, что с одинаковым выражением недоумения и укоризненности смотрели на них.       - Ощущение, что они думают, что мы их объедаем, что едим их десерт, - нежно проговорила Падме.       - По их чувствам, что они транслируют, так и есть.       Оби-Ван усмехнулся и показал им грушу:       - Получите после овощного пюре. И никаких компромиссов, Лея. Смеряйтесь с родительским диктатом, возможно и дорастете до демократии, но ее нужно будет заслужить. Так что пюре, потом сладость.       Дети дружно взвизгнули и ударили резиновыми бубликами по столику, которыми теперь постоянно чесали десны.       Падме оглянулась на это и проговорила:       - Будем считать, что голосование состоялось, и было вынесено единогласное решение.       Оби-Ван улыбнулся и присел на стул рядом с Люком, а Падме напротив Леи.       За всей суетой, о встрече с Риу Оби-Ван смог рассказать, только перед сном. Падме приняла это с легкой грустью по семье и с тихой радостью от получения весточки и каких-то сведений о родных. Это заставило Оби-Вана задуматься, что следующим летом нужно будет организовать их встречу.              Через месяц начались дожди, что заперли всех под крышей дома и все чаще Оби-Вана начинали одолевать мысли, которые он запрятал в глубину, задавив их грузом обязательств и страхов. Он все чаще вспоминал Мустафар, эта планета заполонила его мысли. И однажды вечером он заглянул в детскую, где Падме читала детям книжку про веселого Лот-кота, наслаждаясь ее мелодичным голосом и видом милых, успокаивающихся детей, что погружались в сон. Через пару часов, когда Падме лежала в кровати, Оби-Ван подсел с ее стороны, сцепив ладони на коленях, тихо произнеся, словно надеясь, что она не разберет его слова и можно будет от них отказаться:       - Я должен улететь.       В комнате повисла тишина и в ней раздалось обреченное:       - Куда?       Она знала, что Оби-Ван когда-нибудь улетит, его позовет долг, она готовилась к этому, просто надеялась, что это произойдет не так скоро. Не зная доволен ли Оби-Ван столь спокойной жизнью, и не уверенная, что сможет его удержать, да и имеет ли она на это право.       - Мустафар.       Оби-Ван не мог заставить себя посмотреть в осуждающие глаза жены, что бросает ее и детей, когда услышал вздох и почувствовал волну облегчения. Полет на Мустафар был не так страшен, как если бы Оби-Ван снова решил ринуться в бой, для помощи как джедай или для мести как ситх. Поездка туда, где все закончилось и все началось. Это стремление она понимала и принимала. Женщина привстала на кровати и обняла со спины обхватывая руками, прижимая свою голову к его.       - Надолго?       - С дорогой, дня на четыре, пять.       Падме кивнула.       - Хорошо, не задерживайся.       Оби-Ван развернулся в объятиях жены, смотря на нее, он ожидал, что она разозлиться, что она будут просить не улетать, что скажет, что он бросает ее. Падме словно поняла это молчаливое удивление и печально улыбнулась:       - Не переживай, я справлюсь с детьми неделю. Все будет хорошо. Зубы пока не лезут. Я понимаю, почему ты туда летишь и, если бы не дети, я бы полетела с тобой. Мне понятно это стремление. Ты ведь все расскажешь? Просто прошу, будь предельно осторожен. Помни, тебя ждут.       - Я вернуть как можно скорей. Я должен убедиться. Я должен увидеть…       Падме понимающе кивнула и прижала свой лоб к его. На следующее утро Оби-Ван улетел.       «Энакин, как я и говорил я не знаю, что я ожидал увидеть, что я ожидал найти. Это просто осколки астероидов, осколки планеты. Это просто несчастная планета, которая прекратила свое существование. Но я точно не ожидал увидеть поисковый отряд, поисковую базу, которые обследуют каждый осколок, каждый метр пространства. Я думал, они ищут тело Палпатина. Спрятался в тени одного из астероидов и подключился к их волне. Они ищут тебя, Энакин, прошло девять месяцев, а они продолжают поиск твоего тела. На их кораблях был странный символ, точно не Республиканский, возможно это символ самой поисковой группы, мне он точно был неизвестен. Но я понял, то что хотел. Я понял, там, среди осколков планеты, что забрала тебя. Ты остался только в наших с Падме воспоминаниях, в наших детях, но твое тело я уже не найду. А еще я понял, то что на самом деле важно, находиться не среди погибшей планеты.»       Оби-Ван закончил свое мысленное обращение, спускаясь по трапу яхты, пока она исчезала в открывшемся люке, спускаясь в подземный ангар. А в проеме двери, кутаясь в шаль стояла Падме, ожидая его, и как только он приблизился, сразу оказался в ее крепких объятиях.       - С возвращением домой, - прошептала она.       А дома его ждали ползущие на встречу Люк и Лея, что с визгом и восторгом приветствовали отца. Оби-Ван подхватил их обоих на руки, прижимая к себе обрушивая на них поцелуи, пока жена, смеясь и улыбаясь, говорила:       - Они поползли сразу после твоего отъезда, видно им не терпелось последовать следом.       «Энакин, вот, то что я никогда бы не нашел на осколках Мустафара. Единственное, что дает силы жить» - подумал Оби-Ван, перехватывая детей и обнимая их мать.              После возвращения Оби-Вана дожди все еще не прекращались, хотя по утрам на лужах можно было уже увидеть корку льда. Оби-Ван пошел к Боге, перед самым ливнем. Дети только что заснули, и у нее было несколько часов свободного времени. НаоКи уже занималась, прибирая в гостиной, где дети устроили кавардак, разбросав игрушки и веселясь от нового умения – ползать, радуясь, доведением родителей до белого коленья, решив устроить гонки. А они с Оби-Ваном бегали за ними, следя, что бы они ни обо что не стукались. После сегодняшнего все диваны и кресла были убраны, камин закрыт. Она могла почитать или… Падме бросила взгляд на кухню. Направляясь туда. Практически кухня становилась главным местом в их доме, которое объединяла их всех. Вся их жизнь была сосредоточена на гостиной, детской и кухне, а когда было тепло в саду. Каждый день напоминал предыдущий, Падме не жаловалась, но с каждым днем как росли дети, ей все больше чего-то не хватало. Вначале она думала, что политики и проблем, но просидев пару часов у выключенного датпада, готовая нарушить уговор с Оби-Ваном, так и не включив его, поняла, что к новостям ее совсем не тянет. Потом подумала, что ей нужно развеется и выйти в город, что она и сделала, в сопровождении Оби-Вана, но постояв на площади под покровом капюшона, поняла, что ее тянет назад домой к детям. Ничто не помогло, это все продолжало сидеть внутри, зудеть под кожей, бросать в жар, наполнять голову тяжестью.       Она поняла, чего ей не хватает, когда Оби-Ван проходя мимо привычным жестом дотронулся до ее руки в незатейливой ласке, которой он без слов говорил, что рядом. И от этого обыденного жеста, от этого прикосновения Падме вспыхнула, прикрыв глаза и ей пришлось закусить губу, что бы не застонать. Ей не хватало мужа. Она месяцами мирилась с их отдаленностью, но теперь это достигло пика и она не могла больше ни о чем думать, она чувствовала себя озабоченной, постоянно возбужденной. Уже даже тень Энакина стоящая за ее спиной, не могла потушить желание. Мысль попытаться соблазнить мужа все чаще проникала в ее голову, отбрасываемая только страхом, что у нее не получится, что она больше его не привлекает. Ведь их отношения с Оби-Ваном начались через призму отношений с Энакином. Но она любила Оби-Вана, его самого, но она не знала, сохранились ли чувства Оби-Вана, в той же силе, что были, когда рядом был Энакин. Но она хотела его. Да, она все еще ощущала присутствие Энакина, но что ж если он здесь, пусть будет так, пусть смотрит, раньше ему нравилось наблюдать. От этой мысли Падме прыснула смехом, пока шла на кухню, открывая воду и начиная перемывать посуду, игнорируя очистительную машину. Что бы хоть чем-то занять себя. Бездумно, механически совершая круговые и простые движения, чувствуя, как жар не желает униматься, а только распространяется по телу. В доме было слишком жарко и влажно, женщина огрызнулась своим мыслям и резко открыла окно, впуская в дом порыв ветра и шум дождя, чувствуя, как капли направляемые ветром влетают вовнутрь и бьют ее по лицу, вдали прозвучало эхо раската грома. Среди потоков воды можно было различить фигуру, что поспешно бежала через сад.       Оби-Ван зашел в дом, сбрасывая с плеч насквозь мокрый плащ, и повернул на кухню, улыбаясь.       - Ну и погодка разыгралась, - усмехнулся мужчина и пригладил мокрые все еще длинные волосы, которые он начал собирать в хвост, так как детям очень понравилось их дергать и тащить в рот. Волосы были приглажены водой, и с них капало, капало с ресниц и одежды, но даже мокрый до нитки он выглядел идеально. Падме прикусила губу, мокрая тонкая туника плотно прилегла к торсу, вычерчивая рельеф, который не исчез даже спустя стольких месяцев размеренной жизни. Падме вспыхнула, и недовольная своей реакцией зло подумала: «На улице холод, а он ходит в одной тунике, что пламя ситха греет?»       Падме отвернулась и с яростью бросила на столешницу полотенце.       - С меня хватит, я больше так не могу, - прорычала она и вцепилась пальцами в край столешницы, тяжело дыша.       Оби-Ван замер, напугано смотря на нее, как он боялся этих слов, как он боялся и понимал, что это произойдет, что когда-нибудь все будет разрушено, когда-нибудь активной и деятельной Падме надоест эта размеренная, тихая жизнь, когда-нибудь она вспомнит, что она королева и сенатор, что она не может провести всю свою жизнь вытирая детям слюни и разговаривая только с ним и дроидами. Только надеялся, что это произойдет не так скоро. Оби-Ван чувствовал, как внутри него поднимается страх, как этот страх разжигает пламя, как Свет внутри него шипит и пищит, когда Тьма начинает расползаться по нутру. Он чувствовал, как пальцы напрягаются, а внутри его головы звучит рык: «Моя!» и вместе с ним пришла еще одна волна страха, страха перед тем, что он готов сделать, чтобы остановить жену, но этот страх не подпитал, а на мгновение подавил Тьму, снова загоняя ее на дно. Этого хватило, что бы в мыслях прояснилось, и Оби-Ван вернул себе контроль. Он снова был собой, чувствуя, как Свет и Тьма, в едином порыве умоляют его сделать все, чтобы не дать ей уйти, Тьма в эгоистичном порыве обладать, а Свет цепляясь за нее, как за единственную причину, почему он все еще не угас в душе носителя. Оби-Ван осторожно сделал шаг вперед, набирая воздуха, чтобы заговорить, придумать, как остаться вместе, если надо они уедут, но только бы вместе. Но заговорить он не успел, потому что снова заговорила Падме, и ее голос так отличался от того рыка, что звучал мгновение назад, он был капитуляцией, обреченный и просящий:       - У меня больше нет сил терпеть, я устала. Я знаю, что мы не обсуждали, знаю, что это сложно, и возможно никогда уже не исправить. Возможно, я больше не привлекаю тебя, возможно, боль и потеря уничтожили влечение. Но не у меня, я больше не могу так. Я хочу тебя.       Оби-Ван, что уже готов был умолять не бросать его, замер, не веря в услышанное, Сила - и Свет, и Тьма внутри него замерли, пораженные сказанными словами и ощущением нереальности. Падме все еще не могла поднять голову и посмотреть на мужа, боясь, и коря себя за несдержанность, что мешало ей просто уйти в освежитель сбросить пар и все осталось бы как прежде. Она не видела, как вспыхнули глаза Оби-Вана, как он медленно приблизился к ней, она только почувствовала исходящее от него тепло и то, как его пальцы уверено обхватывают подбородок и переборов легкое сопротивление поворачивают ее голову, чуть приподняв. Падме все еще прятала глаза, пока не услышала глубокое, урчащее: «Посмотри на меня», от этого голоса по ее телу прошла судорога. И она перевела взгляд на мужа утонув в золоте его глаз, ей бы стоило испугаться с каким голодом он смотрел на нее, ей бы бежать, но вместо этого она облизала губы, довольно наблюдая за огнем что разгорался в глубине глаз, когда большой палец, что держал подбородок, чуть надавив проходит по ее нижней губе вслед за языком.       - Что ты сказала? – прохрипел мужчина и Падме позволила себе улыбнуться, она видела она получит, то что желает, и возможно даже больше. Осмелев, она подняла руку и положила ее на грудь мужа, чувствуя мокрую ткань, что уже нагрелась от тепла тела.       - Я хочу тебя, - мягко проговорила Падме, что бы в следующее мгновение воздух был выбит из ее легких напором поцелуя.       Он поглощал ее, их зубы стукались, а языки нетерпеливо переплетались. Руки Падме пытались развязать мокрые завязки, пока Оби-Ван сам в нетерпении не схватил за ткань, разрывая ее на себе. Звук рвущейся ткани, ощущение пропускаемых, сквозь пальцы волосков на груди выбил из легких Падме стон облегчения, впиваясь ногтями в плоть, прижимая мужа крепче к себе, чувствуя, как край столешницы впивается в поясницу. Оби-Ван не мог остановить себя, страсть бурлила в нем голодным зверем, подпитываемая Тьмой внутри него. Он пытался обуздать ее, но все попытки были сметены действиями Падме, пальцы которой уже подбирались к поясу брюк, пока его руки, разрывали на ней блузку, припуская ее с плеч, ровно на столько, чтобы открыть доступ к мягкости груди, на которую тут же были обрушены поцелуи и ласки языка. Он, возможно, мог бы сбавить темп, если бы жена не приветствовала его напор и страсть стонами, раскрываясь перед ним, умоляя продолжать. Юбка бесформенной лужей лежала у ног, а после рывка разгоряченная попа, ощутила холод столешницы, вызвав у женщины шипение, сменившееся стоном, когда пальцы Оби-Вана уже проникали в нее, подготавливая к первому после столь долгого перерыва проникновению. Он что-то бормотал ей, что нужно быть осторожными, что-то про то, что нужно сбавить темп, что ей может быть больно, но Падме не понимала ни одно из его слов, ей было все равно, она хотела почувствовать его внутри немедленно, сейчас же. Обхватывая его ногами прижимая к себе. Хватаясь то за его плечи, то за раму окна. Когда Падме наконец-то почувствовала желаемое, протяжное и нестерпимо медленное проникновение, она задохнулась от удовольствия, впиваясь ногтями в плечи мужа, слыша его шипение и довольное урчание. Когда через мгновение он начал резкие, четкие движения, насаживая ее на себя, выбивая у них полу-стоны, полу-вздохи. До кульминации не пришлось ждать, они оба слишком долго сдерживали свои желания, боялись страсти и глушили влечение. Вскоре Падме закричала, опрокидываясь на спину, вцепившись в руки мужа, что поддерживали ее за талию, как в опору, не обращая внимание, что ее голова вышла за подоконник, а протяжный крик удовольствия улетает в серое дождливое небо. Она безумно смотрела на небо, чувствуя, как по телу проходят волны оргазма, остужаемые падающими на нее каплями дождя. Оби-Ван сделал еще пару толчков и вышел из столь теплого и уютного лона, окропляя живот жены семенем. Там за окном бушевала стихия, выл ветер, а Оби-Ван тяжело дышал, смотря, как на гладкой коже растекается белесая жидкость, зарождая в нем животные первобытные чувства собственечества. Падме отдышалась и, подтянувшись, поднялась, чувствуя, как по лицу и по волосам стекает влага дождя. Она довольно улыбнулась и посмотрела на живот, вопрос, который она хотела задать: «Почему?», застрял в горле, ответ был известен, очередная беременность, когда первая, чуть не закончилась ее смертью, сейчас не приветствовалась. Что ж разговор об этом будет следующим этапом, а пока женщина хитро усмехнулась и проведя пальцами по животу, собрала жидкость и медленно направила их в рот, высовывая язык и облизывая, довольно отмечая, как снова полыхнули золотом глаза мужа, только-только принявшие привычный серо-голубой оттенок. Оби-Ван все еще переводил дыхание, его взгляд был безумен и в нем плескалось неверие пережитой страсти, Падме улыбнулась, обнимая его ногами и сидя на столешнице чуть возвышаясь над ним. Она обхватила его голову, чуть приподнимая и сверху накрывая его губы чувственным, глубоким поцелуем-благодарностью, ощущая, как губы мужа растягиваются в улыбке, а руки обхватывают за талию, прижимая к себе ближе. После чего прошептала:       - Есть неплохие шансы, что дети проспят еще час.       Ее хитрая улыбка была отзеркалена, такой же улыбкой мужа.       - Намек понят. Спальня?       Падме засмеялась и кивнула, чувствуя, как ее подхватывают и она усилила хват ногами и руками, пока Оби-Ван нес ее по ступеням в их спальню, где они, утолив первый порыв страсти, смаковали каждое мгновение, словно по новой узнавая тела друг друга и стараясь не замечать, как каждый из них иногда все-таки направлял взгляд в сторону.              Следующие месяцы прошли наполненные яркими, старыми, но такими забытыми красками. Они наконец-то выяснили, что такая уединенная жизнь обоим по душе, а на вопрос, сколько еще будут жить отшельниками, они в унисон ответили, что столько сколько им позволят, надеясь, что в их жизнь ни кто никогда не будет вмешиваться и они так и останутся в своем маленьком мирке. Оби-Ван постепенно более открыто начал говорить о Тьме, а Падме удивила его довольно философскими взглядами на его изменения и восхищением им. Вспомнив, что она политик и с упоением пустившись в спор с «Переговорщиком», выйдя полным победителем, что Оби-Вану пришлось с улыбкой признать, что по ее доводам он точно не монстр и не ситх, смирившись и приняв ее взгляд на него. Падме и Оби-Ван снова посмеивались, сталкиваясь в коридоре, ухватывая друг у друга мимолетные поцелуи. Объятия перестали нести в себе только смысл утешения и поддержки. Они снова окунулись в новизну отношений и даже устраивали себе пару свиданий, а дети открывали мир. Каждый день нес для них, что-то новое, теперь они уже осознано, слушали сказки и у них были любимые, а однажды Лея забрала датпад из рук мамы и начала сама перелистывать страницы, рассматривая картинки и лепетать с интонацией копируя чтение. Люк внимательно слушал, а потом подполз к сестре, внимательно разглядывая иллюстрации. Оби-Ван познакомил их с голомультиками и они поражено сидели, смотря на двигающиеся, танцующие фигуры. Падме присев рядом пыталась назвать детям расы, которых они видели в этой незамысловатой передаче с примитивными стишками и танцами и заедающей в голове музыкой, но детям больше нравилось хлопать в такт, чем вникать в разнообразие рас Галактики. А через пару дней Оби-Ван готовя чай, напевал о том, как порги прыгают на лугу.       Падме улыбалась, облокотившись на косяк двери, смотря, как пробуждается от холода сад, как сквозь черноту земли начинает пробиваться молодая золотая поросль. Женщина куталась в шаль подставляя лицо первым теплым лучам, перебирая в пальцах два медальона, что она не снимая носила. Два таких непохожих, но самых родных. Кусочек дерева джапора и голубой кибер-кристалл, что был помещен под стекло и в оправу, защищая от нагрева.       «Энакин, я все еще скучаю, и ты никогда нас не покидаешь. Но я снова дышу полной грудью, наша любовь с Оби-Ваном, снова стала такой же как прежде, без недомолвок, без условностей и ограничений. Теперь мы не обдумываем каждое слово, боясь ранить, боясь вызвать боль. Боль все еще приходит, неожиданно, резко, вонзая свои кинжалы, но они вынимаются понимающими улыбками, лаской, поцелуями. Мы справились, Энакин. Теперь, когда я тебя увижу, я смогу сказать, что мы смогли, не разрушили то, что мы втроем так упорно создавали. Мы не подвели тебя, мы все еще семья. Хотя пустота присутствует в душе. Особенно это было ощутимо в праздники, когда мы отмечали окончание цикла. Первый праздник, с детьми и без тебя. Я говорю первый, потому что о том, что прошли наши Дни жизни мы с Оби-Ваном вспомнили, уже когда золотились деревья. Рассмеялись, ни один из нас не вспомнил, что стал на год старше. А в этот праздник, как подарок, пошел снег. Дети так были удивлены, а когда снежинки касались их щек, Лея морщилась, а Люк хлопал себя по щекам, словно не понимая, откуда холод. Только вот одеваться на прогулку они очень не любят, одеть их двоих, даже со способностями Оби-Вана это целое приключение и поверь, не самое приятное. Оби-Ван даже пригрозил, что если они не смиряться с курточками и комбинезонами, то мы переедем на Татуин. Они в раз прекратили плакать. Конечно, они так отреагировали на незнакомое слово и на интонацию отца, но все же это выглядело смешно, словно им генетически от тебя передалась не любовь к этой планете, а вот я ей благодарна за тебя, Энакин, за нашу встречу и за то что на ней была создана наша семья. Люку был вручен макет звездолета, он не был похож не на твой, ни на Оби-Вана. Я сначала удивилась, а потом поняла, Оби-Ван не хочет, что бы Люк был вашим отражением, он хочет, что бы сын был самим собой, не копируя своих отцов, чтоб стал собственной личностью, без груза прошлого и крови. Это похвально и мудро, но не думаю, что сработает, ведь наши дети Кеноби-Скайуокер, это всегда с ними, это в их имени. Лея получила куклу. И знаешь, что она начала с ней делать? Посадила перед собой и начала грозить пальчиком, лепеча с интонацией внушения. О, великие Боги, неужели она копирует меня. Надо пересмотреть методы воспитания, а то мы явно воспитываем командира. Оби-Ван смеется, что Лея это та, кто скоро будет командовать всеми нами. Я не сомневаюсь. А нашим с Оби-Ваном подарком был тихий вечер, который нам подарили измотанные и крепко заснувшие дети и мы сидели, закутавшись в плед перед разведенным камином, не думаю, что кто-нибудь из нас смотрел на его пламя. Взгляд приманивала голография. Ты.       А через неделю снег выпал более основательно. Оби-Ван ушел утром. Вернулся только днем весь в снегу с раскрасневшимся лицом и невероятно счастливой улыбкой, зовя нас на улицу. Он сделал горку, не высокую, и мы скатывались с нее, держа детей на руках, они хохотали, смеялись, визжали от счастья. После этого каждую прогулку требуя нести их на горку, капризничая. Да мы не были против. Но сколько было в них трагедии, когда солнце растопило ее. Пришлось отвлекать их катанием на Боге. Тогда Оби-Ван впервые взял их с собой, держа в седле рукой, прижимая к себе. Восторга было столько же сколько от скатывания с горки, они хлопали и смеялись, пока проезжали круг по загону. И, Энакин, мы тоже были счастливы, купаясь в их радости, Оби-Ван смеялся, а я готова была расплакаться от вида их, таких счастливых. Дети наше спасение, наша надежда.       Оби-Ван ушел на ежедневную прогулку с детьми, они уже такие большие и отказываются сидеть в переноске, требуют ползать и исследовать мир самим. Они уже даже начали вставать на ноги, это такое чудо держать их за ладошки и смотреть, как они довольные пытаются переставлять ножки. Они теперь сами пытаются есть, правда после этих самостоятельных попыток, нам приходится их постоянно мыть. Теперь их любимая игрушка кубики, они составляют башню и с большим удовольствием и возгласом ее рушат. А Лея заговорила, возможно, было бы обидно, что ее первое слово не «мама», но я была так счастлива. Знаешь, ее первое слово было - «Иса». Представляешь? Она теперь постоянно его повторяет. Иса с момента, как Лея начала ползать теперь старается не попадаться ей. У Леи особая любовь к хвосту Исы. Люк все еще молчит, он уперто общается жестами, или применяет Силу. Ису приходится постоянно держать рядом с ним, что бы он хотя бы пытался начать говорить, но пока это только отдельные звуки, хотя Лея уже и «мама» говорит и «папа».       Сейчас снег сошел, а солнце грело теплом, кое-где на солнечных склонах начинала пробиваться трава. Холодные месяцы отступили, и скоро официально придет время пробуждения природы, а с ними два самых противоречивых дня в их жизни. День величайшего горя и день радости, что следовали один за другим.       Падме, стояла на пороге дома, набросив на плечи шаль, смотря, как Оби-Ван идет по дорожке к ней, под его подмышками болтались перепачканные в мокрой земле, но невероятно довольные близнецы. На вопросительно поднятую бровь, Оби-Ван только пожал плечами.       - Они попытались от меня сбежать. И кажется, вазюкаться в земле им понравилось, больше чем в холодном снеге.       - Нам не понравится их отмывать, - проговорила Падме, тяжело вздохнув, но не могла не улыбнуться в ответ на улыбки детей.       Все же они смогли вернуть себе счастье, отстояли право на радость.              Этот день пришел молча и тихо, просто Падме открыла глаза, и смотрела на потолок, замечая, как он светлеет. Солнце всходило, начиная день, который стандартный год назад, стал их с Оби-Ваном кошмаром. Падме все еще лежала, смотря в потолок, когда поняла, что рядом вздохнул Оби-Ван, словно набираясь сил, что бы встать и начать этот день, словно заставляя себя не забывать, как дышать. Оби-Ван встал с кровати и молча вышел, направляясь в детскую из которой по передатчику, уже доносилось копошение детей. Падме встала следом.       День прошел в прострации и в тишине, что разбавлялась только пиликаньем Ардва и речью дроидов, Падме и Оби-Ван старались свети слова к минимуму, ограничиваясь односложными фразами. Они точно улавливали настроение друг друга, и общее желание просто пережить этот день, что длился непозволительно медленно. Иногда Оби-Ван ловил себя на мысли что прокручивает тот день, смотря на хронометр, вот сейчас они все еще с Падме в гиперпространстве, сейчас они вышли из гиперпространства для подзарядки и внесли новые координаты, координаты Мустафара. До того как они окажутся на планете и начнется битва оставались считанные часы. Слез уже не было, они просто молчали, подгоняя время, надеясь, что день скоро закончится.       Дети не капризничали, словно чувствуя тяжесть, что давила на родителей, Лея даже без возражений съела пюре, это больше чем что либо показало, насколько этот день отличается от других. Падме и Оби-Ван были им благодарны. Взглядами и прикосновениями поддержки, сообщая друг другу, что они рядом, что не одни, что они проживут этот день, а завтра будет новый. Ночь встречалась с благословением, и только закрывая глаза, понимая, что именно сейчас то время, когда Энакин скрывался в дыме Мустафара, Падме позволила слезе скатиться из закрытых глаз, чувствуя, как крепче сжались руки Оби-Вана на ее талии, прижимая к себе.              Новый день все еще нес отпечаток прошедшего, как отголосок прекратившейся головной боли, эхо тяжести и давления на сердце. Но Падме и Оби-Ван улыбались, когда зашли в детскую Люк и Лея уже в нетерпении подпрыгивали, держась руками за поручни кровати, готовые к новому дню и новым открытиям. И сегодня у них было самое знаменательное открытие их первый День жизни.       Падме смеялась, подхватывая дочь и сына на руки, кружа их по комнате, расцеловывая в пухленькие щеки.       - С годиком вас, мои дорогие! – напевала Падме, слушая, как рядом посмеивается Оби-Ван.       - Оби-Ван, помнишь, какими они были крошками, а теперь, такие тяжелые. Не буду отпускать их с рук, чувствую, что скоро только ты сможешь поднимать таких тяжеленьких и то с помощью Силы.       Падме светилась, передавая детей в руки отца, что крепко прижал их к себе, позволяя себе на мгновение вспомнить, какими легкими и крошечными они были в его руках, когда он впервые взял их на руки.       День был полной противоположностью предыдущего, наполненный шумом, гамом и смехом. Они гуляли, катались на Боге, впервые познакомили детей с качелями. Лея была в восторге, поняв, что сегодня ее не собираются кормить овощами. Тут же проникнувшись любовью и значимостью этого дня. А после пришло время подарков, конструктор, за который ухватился Люк, переставляя и прикрепляя крупные детали, демонстрируя, каждое попадание в крепление и правильное соединение, неизменно получая похвалу и задумчивый взгляд отца. Лея заинтересовалась детской книжкой не просто рассказом в датпаде, а настоящей на бумаге с нарисованными картинками, она с расширенными глазами и с почти благоговейным восторгом на детском личике рассматривала книжку, словно знала какая это редкость в их мире. Девочка даже не прикасалась к ней, рассматривала картинки, пока ее мама перелистывала страницы, рассказывая о том, что нарисовано на каждой. Дети заснули рано, измотанные впечатлениями и насыщенностью дня. А их родители устало забрались в теплую постель, с облегчением опуская головы на мягкие подушки. Перед тем как закрыть глаза Падме смотрела на невероятной красоты цветок, что стоял на столике, и который был подарен Оби-Ваном, что выращивал его в тайне несколько месяцев, что бы он специально зацвел к этому дню вперед всех других цветов, которые только пробуждались от спячки. Падме почувствовала, как Оби-Ван обнимает ее привлекая к себе, а его шепот опаляет ухо.       - Спасибо.       Падме улыбнулась.       - За что?       Мысленно он благодарил Энакина, за то, что тот сумел выдернуть его из кокона бесчувствия, за то, что пробил корку защиты, которой оградил Оби-Ван свое сердце, за то, что показал, каково это любить и быть любимым. За то, что стал благословением Оби-Вана. Если бы не он ничего этого не было. Оби-Ван благодарил его, но сегодня, слова благодарности были Падме, той, что удержала его на краю, когда он готов был упасть в бездну Мрака.       - За все. За детей, за эту жизнь, за то, что стала моим Светом. Спасибо, что не бросила нас, спасибо, что продолжала бороться, за то, что такая сильная и смогла остаться.       Падме повернулась в руках лицом к мужу, положив ладонь на его щеку, мягко поглаживая бороду, смотря, как он прижимается к ее ладони, прикрывая глаза. За всей радостью этого дня она забыла, чем мог стать этот день для Оби-Вана - очередной потерей.       - Я не могла сдаться, зная, что меня ждут, смогла бороться, потому что ты держал меня, справилась, потому что ты протянул руку.       Падме мягко улыбнулась, она помнила те ленты, что опутали ее, те которые тянули ее назад. Это были ленты Силы, но еще они были лентами любви, что не позволили ей уйти в темноту. Падме наклонилась, целуя мужа, ощущая ответный поцелуй, обещание – они вместе, они рядом.       А их мысли в ночной тишине возносили в пространство мироздания, разрывая все расстояния и Силу, картины и образы, что были с ними весь этот год, то, что они каждый день отправляли к звездам: «Энакин».       

* * *

      Вначале была пустота, покой и безмятежность. Он был защищен и лелеем. Волны тепла омывали его. Он был всем и был никем. Пространства не было, он парил. Он даже не знал кто он, что он, и вообще существует ли он, или он только поток сознания, растворившийся в этой бесконечности. Удерживать сознание было трудно, и не хотелось утруждаться, поэтому часто оно просто ускользало, оставляя ничто. Не было ощущений, да и название им он не смог бы дать, потому что не знал ничего. Его окружали только потоки, поддерживали его, проходили через него и иногда в его покой они приносили далекое эхо чего-то не известного, громкого, яркие вспышки, отголоски боли, хаоса. Ему это не нравилось, и он закрылся от него, покой был приятней, покой был защитой.       Его пустота взорвалась двумя тихими голосами, которые словно дуновение ветерка прошлось вскользь его сознания: «Энакин», «Энакин» взорвав безмятежность. Принеся первое ощущение, и этим ощущением была – Сила. Он впервые заглянул в суть всего, что его окружало, и увидел Свет и Тьму, они занимали все, что его окружало, и он почувствовал себя частью всего, он был все и везде, он ощутил могущество, а с ним и тяжесть, что давила на него со всех сторон, забирая столь лелеемою безмятежность. Он задыхался, пространство вокруг него стало зыбким и горячим, и он барахтался в нем, пока часть его – отросток – рука, подсказало сознание, подсказала Сила, не вырвалась из этой тяжести, наткнувшись на пространство, так похожее на пустоту. Ему так хотелось вернуться туда, в спокойствие туда, откуда его вырвали, и он рванул вперед. Пока металлические пальцы загребали песок. Но покоя больше не было, ее заменили звуки, ощущения и белые точки на черноте, которые встретили его, затягивая к себе. Это можно было бы сравнить с пустотой, погружаясь в их мерцание. Но и пустоты уже не было, везде была Сила и везде была жизнь, он чувствовал ее, а также смерть и страх. Подобие пустоты и покоя теперь разорвал крик о помощи. И первое, что он сделал в этом мире «не Пустоты» – убил. Чувствуя, как Сила вытекает из него, чувствуя, как она сдавливает угрозу тому, кто кричал, в надежде, что тогда он замолчит и снова придет покой.       Те, кого он убил, преклонились перед ним, тот, кого он спас убежал с криком.       Он смотрел на этих непонятных существ, что стояли перед ним на коленях и понимал, что ему не нравится убивать, от этого в Силе неприятное ощущения холода, он не любит холод. Он огляделся, под ногами рассыпались крупинки, ветерок ласкал его, а над ним сверкало три белых диска. Он смотрел на мир, ощущая свою власть над ним, ощущая, как он хрупок перед ним и ощущая, как он любит его.       Он остался с теми, кто преклонился перед ним, что смотрели в его глаза, как смотрят в глаза смерти, но не убегали, а шли рядом. Ему дали имя – Демон пустыни и он принял его равнодушно, снова ощущая пустоту, но не вокруг себя, а внутри.       Он познавал мир «не Пустоты», получая ответы, что звучали в голове, Сила защищала и заново растила его.       Он шел по раскаленным мелким частицам, и Сила сказала – это песок. Он был противным и забивался в нос, глаза, он скрипел на зубах, и Сила выставила перед ним барьер.       Он горел под светом, что лился с неба, и Сила сказала – это Солнца и жара. От нее было трудно дышать, а голова кружилась, нагревая волосы и обжигая. Сила подсказала скрыть лицо и голову тканью.       В горле жгло, и он хрипел, с трудом разлепляя губы, и Сила сказала – это жажда. Он не мог издавать звуки и мысли путались от нее. Сила повела его и тех, кто был с ним и вывела на источник, грязной, но желанной влаги.       Слабость закрывала глаза, он иссыхал изнутри, и Сила сказала – это голод. Ноги переставлялись с трудом, и нужно было за что-то держаться, чтобы не упасть. И Сила вырвалась потоком вперед, когда ему под ноги упала мертвая кровавая туша. Те кто был с ним кричали и радовались, разводя костры и он понял, что убив можно накормить себя.       Сила вела его, Сила оберегала его, Сила учила его. Сила объяснила ему, почему его одна рука черная, почему она крепче другой, но не сказала, что за тонкий ободок, огибает один их черных металлических пальцев, Сила не знала функциональное назначение этого ободка, рука бы работала и без него. Сила разъяснила движение частиц и токов. Сила рассказала, что за огромные птицы бороздят небо – корабли и что Вселенная огромна. Он не понимал речи, что говорят существа, окружающие его. Он слышал только Силу, и она сказала ему, что тех с кем он жил называют таскенами, но это название ничего не сказало ему, он принял их образ жизни и традиции некоторые кровавые и жестокие, но не вмешивался в их образ жизни, оставляя им право жить, так как они хотят, но еще сильнее чувствуя разницу между ними.       Сила сказала, что племя, которое он начал считать своим, боится его, что он странный для них, потому что редко есть и пьет, не спит и молчит, он их Демон, что был прислан покарать их. Но он не хотел карать. Он стал есть и пить, стал одевать их грубые одежды, стал изучать их язык и говорить, хотя не видел в этом смысла, он и так знал их мысли, но это не убрало липкого страха и дурманящего восхищения, тех с кем он жил. Он не чувствовал то, что чувствовали они. В нем не было страха, он не горел яростью, он не испытывал печали и не знал радости. Он мог управлять этим миром, но не знал для чего и зачем. Он узнавал мир, в который привела его Сила, который подарила ему Сила, но он не знал себя.       Когда его племя напало на джав, так назвали их таскены, с которыми он жил, бродя по их железной крепости, он узнал, что может давать жизнь неживому металлу, когда из-под его рук послышался треск и ожившая металлическая коробка укатилась в даль. Тогда он впервые услышал звук, и он понял это смех. Тогда он узнал, что такое скорость, когда потоки ветра били в лицо, а внутри сжимался комок, что взорвался искрами, прошедшими по нервам, вырываясь криком, и он понял, что это радость. Сидя на барханах, над лагерем своего племени, не желая идти к ним, он понял - это одиночество. Он смотрел на три луны, что поднимались на звездном небосклоне, те самые что когда-то приветствовали его в этом непонятном мире «не Пустоты», и одну из которых он долгое время не видел, и он понял - это тоска. Он закрыл глаза, и Сила повела его, показывая нити, что терялись в дали Великой Силы, и от того, что он не мог дотянуться до того, что было спрятано вдали, на том конце нитей, грудь сдавило и дыхание сбилось, и он понял - это боль. Он впервые заснул, не окутывая себя потоками Силы, что дарили ему бодрость, и видел сквозь темноту сна яркие улыбки, смех и любовь и проснувшись, он рыдал, понимая - это скорбь. Когда же над горизонтом вставало два Солнца, что слепили глаза, но он не отводил взгляда, хоть по щекам текла влага, тогда он познал надежду.       Эти чувства заполонили его и позвали и впервые за долгое время он ушел от своего племени, провожаемый молчаливыми взглядами. Он пошел за осколками чувств и неясными образами, летя сквозь пустыню и в первые Сила молчала, потому что это было его решение и его выбор, он искал себя. Голос Силы был заглушен далеким эхом мужского голоса, что обволакивал его нежностью, женским смехом, что наполнял душу радостью и детским лепетанием, что сжимало сердце в тески любви. Он наткнулся на образ, нарисованный в скалах, образ Демона, его образ, но отвернулся от него, идя вперед.       Он нашел то, что искал в больших залах, утонувших в песках, в темном гладком круге, в котором отражалось звездное небо и три луны, в обволакивающем холоде воды что манила и пугала, но он все глубже погружался в нее, пока эта пелена не сомкнулась над ним. Тогда он понял, что Сила была им, его воспоминаниями, его знаниями, его памятью. И когда воздуха стало не хватать, когда желание жизни наполнило каждую клетку, картины чувства и эмоции наполнили сознание, взрывая мироздание. Он сделал первый жадный вздох, и он знал. Он – человек, его имя - Энакин. И он жив.