Три луны Татуина

      На следующее утро Энакин проснулся, но Оби-Вана в комнатах не было. Он помнил, что уже засыпал тяжелым сном, когда муж все-таки вернулся в спальню. Когда парень пару раз просыпался в течение ночи помнил, что тот сидел на краю кровати, наверно все еще под впечатлением от видения. Это Энакин прекрасно понимал, только вот почему-то не отрываясь смотрел на него, или это со сна ему так показалось. На датпаде было оставлено сообщение, что сам Оби-Ван с утра ушел в библиотеку магистров, что тоже было объяснимо.       Самому Энакину тоже было пора начинать день, но стоило ему выйти из комнаты, как за спиной раздался быстрые, легкие, ели заметные шаги. Энакин усмехнулся и, завернув за угол коридора, резко повернулся, так что Асока, торопясь идя следом врезалась в него. Энакин поймал ее от падения и добро засмеялся:       - Ну, здравствуй, Шпилька. Навык бесшумного передвижения и слежки тебе еще нужно улучшить.       - Здравствуйте, учитель, - звонко и улыбаясь, проговорила Асока и задумалась. – А разве такая дисциплина в программе джедаев есть?       Энакин присел, чтобы быть с ней на одном уровне.       - Это очень важная дисциплина, она может сохранить тебе жизнь. Так что у меня есть предложение. Начнем игру. Ты будешь пытаться подкрасться ко мне так, чтобы я тебя не заметил. И будем пробовать до тех пор, пока не получится.       - Отлично!       - Так, а теперь почему ты не на занятиях?       - У нас свободный час. Лекцию должен был вести магистр Винду, но его вызвал магистр Йода и они вместе с магистром Кеноби ушли к нему. Я видела, как они выходили из библиотеки.       - Понятно. А ты значит здесь.       Асока потупила взгляд.       - Да, я хотела вас поздравить. В яслях говорят, что вы теперь в Совете. Это правда?       Энакин улыбнулся.       - Да, правда.       Асока задумалась, а потом порывисто бросилась, обхватывая шею и быстро прошептав «Поздравляю», отпрянула.       Энакин мягко смеялся, полными глазами счастья смотря на ученицу.       - Спасибо Асока. Ну что ж раз свободный час. То можно его занять…       - Тренировкой на мечах? – подпрыгнула девочка.       - Медитацией.       Энакин не сдержал улыбки, когда Асока скривилась, остро осознавая, что становится похож на Оби-Вана и чувствуя за это гордость. Да и медитации последнее время начали ему нравится, казалось, что все эти годы он плавал в озере и только сейчас узнал, что на дне целый прекрасный мир.       - Не кисни, Шпилька, это тоже важно и нужно.       - Но это не весело, мастер.       - Что ж не все уроки должны быть веселыми.              С Оби-Ваном Энакин столкнулся по пути в Зал заседаний, когда их вызвали. Кеноби был задумчив и бледен, он натянуто и извиняющие улыбнулся мужу и снова погрузился в свои мысли. Он словно все еще не проснулся от видения кошмара, что предрекало им будущее, его начинала бить дрожь от одного воспоминания о нем. И не щадя его, судьба только что подбросила не самый приятный разговор с Йодой и Мейсом, а темы, которые поднимались, были волнительны и пугающие. Слова о заговоре и смещении канцлера звучащие в стенах Храма джедаев устрашали своей дикостью, еще большей дикостью было, что Темная сторона силы все еще клубилась вокруг канцлера даже после ликвидации Слай Мур. Но если эти темы его смущали, беспокоили и волновали, то, что Совет собирался предложить Энакину, то, какую роль они ему уготовили, просто злило, но он чувствовал себя скованным. Он возражал убеждал их, он говорил, что это задание уничтожит Энакина, как война уничтожила его безмятежную улыбку. Он верен, честен и невероятно остро чувствует несправедливость, а магистры предлагают ему ударить в спину, того кого считает другом. Что бы не считал Оби-Ван, как бы не относился к связи Энакина и Палпатина, он не мог допустить, чтобы Орден сам собственноручно вбивал между ними клин. Это уничтожит последние крупицы доверия Энакина в чистоту и непорочность Ордена. Но Совет принял решение и Оби-Ван отступил. Единственное, что мог сделать Оби-Ван, это отказаться быть посредником между Советом и Энакином в передаче этого задания. Если Совет решился на такое, то пусть делает сам, смотря Энакину в глаза, он смягчать удар не будет, не станет им помогать, не станет брать подлость Совета на себя, не будет просить Энакина предать друга, как бы он не относился к дружбе мужа и канцлера. Орден не понимал, почему Энакин может отказаться выполнить прямой приказ, не понимал мотивы молодого рыцаря. И сейчас, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу и еще больше не усилить недоверие Совета к Энакину, если тому не удастся совладать с эмоциями и не дать Совету осудить его непокорность, это передать через их связь: «Прошу, чтобы тебе не сказали, держи себя в руках. Прости, что не смог тебя от этого избавить.» Энакин нахмурился, но кивнул.       О том, что это не будет самый простой разговор Энакин понял, как только осознал, что Совет собрался не официально, так как не была включена программа записывания протокола. Когда же зазвучал непреклонный грубый голос Мейса о том, что дружба Энакина с канцлером наконец-то может сыграть на пользу Ордену и Республике, хорошо, что канцлер доверяет Энакину. И Совет требует от рыцаря Скайуокера докладывать о всех встречах и делах канцлера. После этих слов парню потребовалось призвать всю имеющуюся у него сдержанность, что звучала в голове голосом Оби-Вана и его недавно высказанной просьбой.       - Вы говорите, что канцлер мне доверяет, и сейчас просите бесчестно предать это доверие, - произнес Энакин, смотря хоть куда, но только не на Мейса, не доверяя себе, что если увидит его, то никакая просьба Оби-Вана не заставит его быть смирным. – Более того, вы просите меня быть шпионом за главой Республики. Это измена.       - Это война, Скайуокер, - отрезал Винду, он не переносил, когда Скайуокер ему перечил, не понимал его непокорность, ему не нравилось, что, когда Энакин начинал говорить это заставляло задуматься и усомниться, он не должен был позволить этому мальчишке говорить дальше. Все больше Винду начинал склоняться, что мыслящие джедаи - это червоточина Ордена, они должны служить, а не рассуждать, о том, чего не могут понимать, он должен только слушать и исполнять, но Энакин не собирался молчать.       - И что теперь мы воюем с канцлером?       - Который задержался на своем посту дольше положенного, - все жестче говорил Винду, пока остальные молчали, напряжение и сомнения висели над Советом, но никто не возражал, хоть не все были довольны развернувшимися событиями.       Энакин молчал, опустив взгляд в пол, и Винду уже улыбнулся уголками губ, оставляя взгляд ледяным, думая, что спор окончен и Скайуокер принял поручение, только Оби-Ван не отрываясь смотрел на Энакина, сжимая подлокотники, про себя повторяя мантру «Контроль, контроль, контроль». Энакин был оголенным нервом, но тут вдруг резко выключил все эмоции, все возмущения, и когда Оби-Ван уже выдохнул, что все обошлось, рыцарь Скайуокер медленно встал со своего места и размеренным, выверенным шагом прошел в центр зала, вставая напротив кресел Йоды и Винду, медленно поднимая голову, схватывая руки за спиной, выпрямляя спину и упираясь взглядом в глаза магистра, с достоинством, ровно, озвучивая каждое слово, заговорил:       - Шпионить за канцлером - это нарушает все мыслимые заветы Ордена. Если у вас есть конкретные подозрения, говорите, а так для рыцаря джедая это позорная просьба, которая претит всем принципам благородства и честности. Вы предлагаете мне быть соглядатаем, за тем, кому мы клялись в верности, кому должны служить.       Этот не свойственное Скайуокеру спокойствие практически вывело из себя Винду, но зато очень заинтересовало Йоду, который с интересом и вниманием посмотрел на стоящего перед ним рыцаря, поэтому не успел пресечь, назревающий спор, когда сидящий рядом магистр зашипел, сдерживая крик:       - Мы служим жителям Галактики, а не канцлеру. Если ты это не усвоил, тебе не место в Совете.       Винду и так больше всех возмущался введением Скайуокера в Совет, отодвигая совместно с Ки-Ади-Мунди, Тийном и недавно вошедшим в Совет магистром Ккай все предложения о предоставлении ему места на неопределенный срок, пока все его возражения не перебил приказ канцлера, и он надеялся хоть, что-то получить от Скайуокера, раз уж ему пришлось отступить и согласиться с его назначением в Совет,       - О я многое усвоил, - без эмоционально улыбнулся Энакин. – Особенно то, что ни о какой Галактики никогда не шло и речи, наши полномочия ограничены границами Республики и служим мы только Республике и ее жителям, а значит, мы сами выбрали подчиняться Сенату и канцлеру, раз он избранник Сената. И это ограничение в глубине тысячелетий джедаи выбрали сами по каким-то до сих пор не понятным мне причинам, о которых вы, уважаемые магистры не распространяетесь перед рядовыми рыцарями. Что нам не положено знать? Почему Хранители мира Галактики вдруг ограничили свои полномочия одной Республикой?       Энакин колко усмехнулся, он прекрасно понимал, они не просто защитники мира, они всегда были военной мощью, они были оружием Республики и за счет финансирования Республики они и жили. Все сводилось к финансам, о каком бы аскетичном образе жизни не проповедовали джедаи, есть все равно хотелось и джедаям тоже. О, Энакин ударил в самую больную точку Ордена он не видел, стоя спиной к остальным магистрам, зато хорошо видел Оби-Ван как магистры начали прятать взгляд. Винду понимал, что сейчас закричит на этого несносного мальчишку, который возомнил себя знатоком всех тонкостей отношения Ордена и Сената, но его опередил голос магистра Ки-Ади-Мунди, который спас его от срыва:       - Мы служим Республике, а канцлер явно попрал все правила Республики, задержавшись на своем посту, а это все больше становится похожим на автократию.       Энакин посмотрел на ответившего, и начал говорить, медленно поворачиваясь, обводя взглядом каждого магистра. И Оби-Ван замер пораженный, от Энакина исходила Сила, не ненавязчиво, незаметно он выпускал Силу из себя, окутывая все помещение, придавая словам могущество и влияние. Кеноби не был уверен, что Энакин делает это осознано, просто Сила подчинилась испытываемым эмоциям рыцаря, и не видел, что бы кто-то еще заметил эту легкую дымку, которая была видна через связь, которую они делили с мужем. Но Оби-Ван не мог оторвать взгляд, это было прекрасно, Энакин словно возвысился над всеми, а его голос звучал эхом в самой сути, внутри слушающих.       - Канцлер стоит на защите Республики и демократии, о которой мы все так печемся, наверно даже больше, чем о их жителях. Но все же, разве мы служим политическому стою? Разве джедаи не должны быть вне политики? Если, по вашим же словам, наша цель благополучие населения Галактики. Разве нас должно волновать при каком именно строе и чьем правлении оно достигается. Если жители Галактики счастливы, в мире и безопасности. Так скажите, что для нас важнее политика и ее перипетии или все-таки жизни и благополучие населения? А теперь ответьте на вопрос, чем вам не угодил канцлер и в чем его обвиняет Совет? А то это уже смахивает на заговор и государственный переворот.       Завершающие слова были пощечиной, тем, что и правда только что обсуждалось и многие магистры уже начинали переходить грань, обдумывая смещение канцлера на полном серьезе. Но прежде чем кто либо, включая Винду не сделал все еще хуже, вступая в открытое противостояние, разбивая хотя бы иллюзию мира в Совете и Ордене целом, заговорил Йода, что не сводил пытливого взгляда с молодого джедая.       - Заставляют задуматься, рыцарь Скайуокер, слова ваши. Но Совет вашей помощи сейчас просит. Защитить Орден и развеять сомнения наши. Самому канцлеру угрожать опасность может, кружат силы Тьмы над ним.       Как Энакин был слабостью Йоды, так и Скайуокер никогда не мог отказать Великому магистру. Энакин впервые за спор посмотрел на Йоду и поклонился.       - Хорошо. Я прослежу за ситуацией в аппарате канцлера и за ним и доложу, если посчитаю, что есть угроза благополучию жителей Республики или Ордену, но не больше. Докладывать о делах канцлера я не буду.       - О большем, не просим мы, - Йода завершил эту сложную тему. – На этом закончить заседание предлагаю.       Энакин поклонившись вышел из зала первым, следом начали выходить остальные, а Йода смотрел им вслед, потирая подбородок. То, что он услышал от Скайуокера, его мысли и взгляды волновали его, но больше этого взволновала та волна Силы, что он поднял, это не был Свет и это не была Тьма, это была просто Сила, могущественная и давящая на всех кто был рядом.              -Что на тебя нашло? – Оби-Ван догнал Энакина, уводя его к окну, оглядывая пустой коридор, надеясь, что их не услышат.       И тут Энакин дал всплеск, возмущение волной вырвалось, ударяя все перед собой, окна задрожали, Оби-Ван пошатнулся.       - Что на меня нашло!? Что нашло на Совет! – практически прокричал парень и вздохнул, цепляясь за глаза мужа, снова беря себя в руки и усмиряя. Чувствуя, как на него наваливается усталость. - Это низко и не достойно. На что еще способны джедаи ради достижения своей цели? На что еще они готовы закрыть глаза и на какие низости пойти, какие границы перейти ради пресловутой победы добра?       Энакин не ждал ответа от Оби-Вана и уж точно не такого, обреченного, подавленного, сказанного с оттенком разочарования.       - Я не знаю, - устало сказал Оби-Ван и его плечи поникли, и Энакин почувствовал, то что чувствовал сам Энакин, тоже самое испытывал сейчас и Оби-Ван вселенскую усталость, и желание все прекратить, чтобы их оставили в покое.       Энакин так был удивлен состоянием обычно сдержанного и уверенного во всем, Оби-Вана, что не сдержался, и привлек его к себе, обхватывая в объятия, обеспокоенный, что Оби-Ван даже не сопротивлялся, даже не забеспокоился, что их могут увидеть, только смял пальцами, мантию мужа, опуская голову ему на плечо, на мгновение прячась в его объятиях от мира. Вдалеке раздались шаги и голоса, и они отпрянули друг от друга. Энакин все еще насторожено смотрел на мужчину, что постарался улыбнуться.       - Я вообще уже не знаю, что происходит, - и поспешно добавляя. – Встретимся дома, у меня еще в Храме есть дела.       Оби-Ван не произвольно посмотрел вниз, туда, где лежало хранилище, где была единственная возможность спасти жену и мужа. Энакин кивнул и тоже под стать Оби-Вану печально усмехнулся, саркастично добавляя:       - А я тогда, направлюсь к канцлеру, пора исполнять просьбу Совета.       Оби-Ван проследил за удаляющимся Энакиным взглядом, он явно принял и смирился со своей обязанностью, но Оби-Ван чувствовал, доверие было подорвано и его доверие к Совету тоже начало давать трещины. Это было опасно, но становилось неизбежным.              День за днем Энакин снова не отходил от канцлера в свободное время погружаясь в изучение Силы, так же, как и Оби-Ван. Встречаясь по вечерам дома мужчины обменивались взглядами и только мотали головой – «Ничего». И не сговариваясь уходили в комнату к исаламири, где наконец-то оба могли отдохнуть от взбудораженной вокруг них Силы. Все было зыбко, а изучения продвигались медленно. Они даже не знали к чему готовится, с чем бороться. Энакин не знал, даже не предполагал, что может произойти при родах не так, а у Оби-Вана к волнению о жене еще добавлялось не понимание, что случилось в этом видении с Энакином. Он бросался из крайности в крайность, становясь в своих изысканиях все смелее, уже не зная никаких границ. Но ответа так и не было, а время неумолимо утекало сквозь пальцы.       Энакин, снова чаще видел Падме в Сенате, чем дома, а Оби-Вана в Зале заседаний Совета. Энакин метался между канцером и его недоверием Совету, и Советом и его подозрениями к окружению канцлера. А ему не этим надо было заниматься, ему нужно было спасать Падме. Иногда Энакин чувствовал непреодолимое желание уничтожить их всех, всю эту ситхову Галактику, чтобы остались только они. Они и их ребенок. В такие дни, когда он был наибольше не в настроении, когда кипел яростью и практически желал задушить сидящих перед канцлером политиков, которые слишком долго болтали, отнимая время у Палпатина, а значит и у него, у Падме. Палпатин становился все более радостным, и тогда желание задушить начинало перекидываться на него. Канцлер, конечно этого не знал, да и Энакин хорошо уже научился держать каменное лицо. Но иногда он так сильно начинал ненавидеть мягкую улыбку Палпатина, что это пугало его, и он тут же старался напомнить себе, что Палпатин один из лучших его друзей, он его наставник и всегда поддерживал его. А сейчас, когда ему нужна поддержка Энакина, Энакин вдруг начинает во всем сомневаться, даже в тех, кто этого не заслуживает, а заслуживает только его преданность.       Энакин присутствовал на каждом заседании канцлера, он целый день общался с его сторонниками, или выслушивал донесения на заседании Совета. И с каждым днем все сильнее ощущал эту давящую на всех Тьму, и видел то, чему не хотел признаваться Республика уничтожала сама себя. Сенат был разделен, склоки не давали обсуждать проблемы, канцлер пытался их объединить, но его голос был слишком слаб, когда Сенат считал себя вправе указывать, голос канцлера тонул в спорах и разногласиях, а ведь Палпатин только и хотел, что закончить войну. Канцлер становился все более жестким, но оно было объяснимо, война не прощает слабости лидера, а сейчас накатывало напряжение от ее возможно скорого завершения. Энакин только мог представить, какой непомерный груз несет канцлер и как мог старался облегчить его ношу, оказывая полную поддержку и постоянно находясь рядом. Но если со всеми Палпатин был предельно строг, то к Энакину был как всегда внимательным и понимающим.       Иногда по вечерам Энакин оставался с канцлером, и они шли на какой-нибудь ужин, прием, присутствовали на открытии выставки, где его неизменно представляли, как представителя канцлера в Совете джедаев. Что, как и предполагалось, гражданами Республики было встречено с восторгом. Приемы Энакина раздражали и все больше выводили из себя, ему больше по душе были непродолжительные, но откровенные разговоры с Палпатином наедине в его кабинете, в свете заката дня, после которых он радостно отправлялся домой с улыбкой по пути исполняя очередную вкусовую прихоть жены. В основном говорил канцлер, а Энакин слушал, вставляя свои рассуждения, неизменно получая поддержку своих идей и мнений, об укреплении власти и недовольства излишней свободой в Сенате, которая только и приводит к хаосу. Они с канцлером были одних взглядов, одних рассуждений. Они никогда не спорили, их разговор всегда лился в одном направлении, предложение одного вытекало из только что высказанной мысли другого. Это было время единения и уверенности. В такие часы Энакин становился спокойным и убежденным в своей правоте, он знал, что возникшая в его голове мысль всегда найдет поддержку у канцлера, он не боялся получить осуждение. В такое время парень начинал стыдиться своей мысленной несдержанности по отношению к наставнику, но и этот груз с его плеч снял Палпатин, когда признался, что иногда сенаторы так выводят его из себя, что хочется с ними расправиться, тут же с улыбкой убеждая Энакина, что это нормально, пока это желание не мешает достижению цели. Энакин тогда подумал, что канцлер бы наверняка удивился, узнав, что такие желания иногда вызывает у Энакина и он сам, но вместо этого парень согласно кивнул и улыбнулся.       Но и в их отношениях начали появляться и новые оттенки, Энакина начала напрягать доброта Палпатина его мягкость, ведь за эти дни он не раз видел, как канцлер одним словом, заставлял сенаторов замолчать, как голос становился сильным и мощным, как спокойствие разрывалось от нетерпения. Парень понимал, что Палпатин-канцлер, сильнейший человек Республики и ему нужно быть сильным, чтобы вести за собой Республику и Палпатин - его друг - это разные стороны одного человека, поставленные в совершенно разные обстоятельства, спокойный, почти семейный разговор с тем, кого он считает за сына или разговор правителя, только вот Энакин начал задумываться, какой же из них настоящий. Ведь Энакин понимал если его взгляды и взгляды канцлера так похожи, то и стремления, и понимания власти у них тоже схожи, и сами они похожи по своей сути. А Энакина не считал себя мягким или добрым человеком, он точно знал, что несмотря на свои достоинства, о которых так любили говорить его супруги, его великого сострадания и любви ко всему миру, желания добра, он был жестким, жестоким, в путях достижения всеобщего блага. Да и в вопросах правления придерживался полного контроля и только Оби-Ван и Падме, смягчали его, притупляя его взгляды, помогая осознать, что нужно быть лояльнее. Значит и Палпатин не мог быть полностью добрым и милым, каким он представал перед Энакином и впервые за столько лет парень задумался, какой же его друг настоящий. Ответа так и не было, но эта неопределенность начала тяготить.       И вот в один из таких вечеров сидя на одном из мягких диванов, ведя разговор о всех тайных заговорах, которые когда-либо были и раскрывались в Сенате Палпатин проговорил:       - Боюсь тебя расстроить Энакин, - Палпатин был невероятно печален, накрыв своей абсолютно холодной рукой руку Энакина, словно успокаивая парня, предвкушающее считывая его эмоции, что должны были вызвать следующие слова. – Я знаю, как ты предан Ордену, но боюсь, они не полностью честны перед тобой.       Энакин отвел взгляд, о он это знал точно, но больше всего они не честны перед канцлером, а Палпатин радостно улавливал букет самых прекрасных для ситха эмоций, что, не скрывая, транслировал его ученик.       - И даже самые близкие из джедаев тоже. Это больно слышать, но иногда лучше знать правду, чтобы не жить с закрытыми глазами.       Энакин прикрыл глаза, готовый услышать о том, что Совет не доверяет канцлеру, что тот знает о задании шпионить за ним, но вместо этого Палпатин мягко, тихо заговорил. Да канцлер говорил о заговоре, говорил о джедаях и о сенаторах, которые хотят его свержения и готовят переворот, но чего он не готов был услышать, это имена Оби-Вана Кеноби и сенатора Амидалы как руководителей этого заговора. Если Оби-Вана еще можно было приписать, как одного из магистров, то Падме, это было смешно. Заговор – последнее, о чем она сейчас думала.       - Поверьте ни магистр Кеноби, ни сенатор Амидала не замешаны в заговорах, Они преданы Республике и демократии, - Энакин не мог поверить в то, что сказал ему Палпатин, но все же отвел взгляд, они не были замешаны, а вот он предал доверие друга, согласившись за ним следить. Это он не достоин доверия канцлера, а не Оби-Ван и уж тем более Падме.       - Возможно, ты прав, сынок, вокруг меня столько слухов, что мне так сложно разобраться, кто мой друг, а кто держит нож за спиной. Хорошо, что хотя бы в тебе я могу быть уверен.       Энакин тяжело сглотнул.       - А Оби-Ван и сенатор Амидала, возможно их встречи просто ни так поняли, - и Палпатин мягко рассмеялся. – Возможно там не политический, а любовный заговор. Ты ведь знаешь, что магистры, требуя соблюдение кодекса, сами его игнорируют.       Энакин замер, его прошиб холодный пот, а Палпатин посмотрев на него, даже не пытался скрыть довольную улыбку, маскируя ее в мягкий смех.       - О, мальчик мой, не думаешь ли ты, что джедаи никогда не имели любовных связей, ох, сколько пикантных историй я слышал в стенах Сената. Да, они стараются это не афишировать, скрывая свои маленькие тайны, даже от своих собственных людей. Наверняка ты всегда верил в честность и бескорыстие своих друзей. Жаль тебя разочаровывать, но наличие у них любовников это только малая часть тайн джедаев, которые тебе еще предстоит раскрыть. Они так много скрывают и в познании Силы тоже. Твое сердце как чисто и искренне, мой милый мальчик.       Энакин тяжело сглотнул и с трудом заставил себя начать говорить, в голове стучал вопрос – где они ошиблись, где были не осторожны, кто пустил слух, кто их выдал.       - Думаю, и в этом вас ввели в заблуждение, Ваше превосходительство, Оби-Ван и сенатор Амидала мои друзья, я бы знал.       - А разве ты не говорил мне, помню, когда ты был еще мальчиком, как ты скучаешь по прекрасной королеве с Набу. Я искренне думал, ты ей тоже был не безразличен. Возможно я ошибся, и она думала о другом джедае. Возможно, они щадили твои чувства. А в прочем прости мои стариковские сплетни, чем мне еще жить как не счастьем молодости.       Палпатин произносил слова, а сам следил за каждым изменением в парне, вкушая его эмоции как прекрасный десерт, это было удивительное сочетание, из паники, недовольства, страха, неверия и самый сладкий гнев.              Когда Энакин вернулся домой, он был не спокоен, весь путь до квартиры Энакин оглядывался, чтобы за ним никто не следил, и только гадал от кого мог пойти слух, кто его распространяет, где они оступились, ведь всегда старались быть предельно осторожными. Злость на себя, на Оби-Вана, что они не смогли сберечь их тайну, утихла, только когда он снова оказался в квартире, которую называл домом, даже ее аромат нес спокойствие и уравновешенность. Словно дверь этой квартиры отрезала от них весь мир с его проблемами. Оби-Вана еще не было, он приходил обычно поздним вечером или даже ночью, но сегодня им нужно было поговорить. Падме была задумчива, и это было не то приятное мечтательное состояние, которое они иногда видели у нее. В такие моменты она смотрела в даль наверняка рисуя в голове будущее, поглаживала живот и улыбалась, спокойной улыбкой. Мужчины в такие моменты замирали, боясь спугнуть самую прекрасную картину и на одно мгновение они забывали о страшном будущем, что пророчила им Сила. Сейчас же брови были чуть сведены, губы сжаты в полоску и от нее веяло тайной. Энакин некоторое время следил за ней взглядом, оторвавшись от протоколов, которые один за другим присылали ему из администрации канцлера, и военных сводок из Совета.       - Здесь кто-то был? – спросил Энакин, когда Падме, прошла мимо, легко проведя ладонью по его плечам.       - Да, я принимала несколько гостей, - проговорила Падме, она отвела взгляд, не желая подставлять мужей-джедаев под удар тех разговоров, что велся пару часов назад в этих стенах.       - Сенаторов? – Энакин нахмурился, странным образом в голове начали всплывать слова Палпатина о заговоре в Сенате. Энакин не расслышал ответ, погружаясь в свои мысли. А когда вынырнул из них, Падме уже стояла напротив, мягко обхватывая его голову и приподнимала ее, ловя взгляд мужа.       - Что тебя беспокоит?       - Сенат, канцлер, Совет, Орден, так по мелочи, - натянуто улыбнулся Энакин, раньше когда Падме так подходила к ним столь было приятно обнять ее, почувствовать ответные объятия и окунуться в ее мягкость, а теперь… Энакин улыбнулся уже искренне и открыто, теперь он мог прижаться губами к скрытому тонким слоем домашнего платья животу и почувствовать легкий, ели заметный отклик в Силе, что перекликался с тем замечательным стуком, который они с Оби-Ваном только сейчас смогли расшифровать, каждую медитацию теперь наслаждаясь биением сердца их ребенка.       Оби-Ван пришел поздно ночью измотанный и на взводе, сегодня пришли новые сведения по поискам Гривуса, Энакин о них знал, но чего он не знал, что Мейс сказал, что как только поймают Гривуса если канцлер не снимет полномочия его нужно будет отстранить от должности, на вопрос Оби-Вана, как они планируют это сделать? Магистры промолчали. Они планировали государственный переворот, но у них не было даже плана. Не было никакого обоснования своих требований, кроме слов, брошенных канцлером, после спасения, но это только слова, ничем не подкрепленные. Единственные, кто мог его дать или разобраться в перипетиях закона - это сенаторы, но тех из сенаторов кому Оби-Ван доверяет, он меньше всего хотел подставлять под знание о зарождении заговора. А сами магистры даже не хотели слышать о подключении к обсуждению сенаторов. Ответ всегда был один – это дела Ордена, словно забывая, что они влезают в дела Сената. Пока ехал домой, Оби-Ван прокручивал в голове все возможные варианты смещения канцлера, но чем больше он думал, тем яснее понимал, такого варианта нет, ни один не подходил. Ни арест, ни постановка вопроса о вотуме на голосование, джедаи не имели полномочий ни на одно из этих действий, особенно теперь, когда канцлер контролировал Совет, он обладал всей полнотой власти и единственный действенный вариант включал в себя физическую ликвидацию канцлера, Оби-Ван только надеялся, что джедаи не задумываются об этом варианте. Он хотел надеется, что Орден не пал так низко, но все больше начинал в этом сомневаться, слыша сколь безапелляционными стали высказывания джедаев. Дома он надеялся расслабиться и получить хоть пару часов покоя, но увидев ожидающего его Энакина и его лицо, понял, что не получит ни того, ни другого.       Оби-Ван выслушал абсолютно ровный рассказ Энакина, который уже давно успел успокоится, а Оби-Ван только обреченно выдохнул и встал налить себе кружку чая, пока Энакин строил предположение, как все можно повернуть, как можно, скрыть, опровергнуть, возможно это единичный слух. Оби-Ван же отпил чай, после чего отрешенно проговорил:       - Мы никогда не были очень уж скрытными. О нас точно знают служанки, хотя больше чем уверен слух пошел не от них, наверняка догадывается охрана, вот здесь я уже не столь уверен, знает Бейл, но он точно не проронил и намека, нас могли видеть здесь и днем, и ночью, любой житель комплекса. Хотя все это уже не важно. Нашей тайне в том или ином виде скоро придет конец. Меня больше интересует вопрос – почему канцлер хочет настроить тебя против меня и Падме?       После этого вопроса Энакин вздрогнул.       - О чем ты? Он просто пересказал случайно услышанный слух. Или ты и правда думаешь, что мы единственные нарушители кодекса в Ордене? Предположу, что ты прекрасно осведомлен, что нет. Сам же мне об этом говорил.       - Я не хочу с тобой сорится, Энакин, у меня просто нет на это сил. Только ответь на вопросы. Можешь не говорить вслух, просто ответь честно сам себе. Палпатин знал о твоих чувствах к Падме?       - Да, я говорил ему, еще, когда был подростком, он сообщал мне новости с Набу.       Оби-Ван кивнул, это он и так догадывался.       - А о том, что скорей всего твои чувства к Падме до сих пор неизменны? А о нас с тобой? И какие именно между нами отношения?       Энакин нахмурился, он больше не произносил ответы, но Оби-Ван и так знал какими они были. Да, Палпатин догадывался, что отношения с Падме продолжаются, Энакин даже в какой-то момент начал думать, что Палпатин знает и о тайном браке на Набу, и нет ни кто даже не предполагал о нем и Оби-Ване. Для всех они были просто хорошими друзьями-джедаями.       - Вот именно. А теперь главный вопрос. Зачем канцлеру, нужно было сообщать тебе о возможной любовной связи между твоим другом и бывшим учителем и девушкой, которая тебе не безразлична? Чего он этим мог добиться, если представим, что мы не были бы уже женаты? Какой бы была твоя реакция?       Энакин поднял на Оби-Вана тяжелый взгляд, да, они оба знали, какой бы была его реакция.       - Но я так и не понимаю зачем? – Энакин был растерян.       - Я тоже, я тоже не понимаю, это-то меня и беспокоит.       Проговорил мужчина, но это было слишком тревожным.              Он так и не нашел ответ на эти вопросы, когда канцлер пригласил его в Оперу, но вопрос засел в голове. Место Слай Мур теперь занимал Сейт Пестаж, а его кресло уже ожидало Энакина. Сегодня само представление парня мало беспокоило, оно шло фоном, и он даже не заметил сюжет, потому что первые же слова канцлера, о том, что разведчики наконец-то выследили Гривуса полностью завладели вниманием джедая. А следующие слова о том, что за Гривусом джедаи должны послать его, как самого достойного в ответ получили его самую почтительную улыбку согласия, но уже не отразились тем теплом, что обычно разливалось при получении похвалы от канцлера. Факт, что он сразил Дуку, был более чем подтверждающим, что он в силах сразить генерала сепаратистов, но сейчас, когда Падме оставалось до родов от силы две недели. Быть в дали от Корусанта это последнее, чего желал обеспокоенный будущий отец. И все же мысль, что это шанс, что ребенок родиться в новой мирной Галактике, вселяла надежду и требовала немедленного действия. Пока Энакин был погружен в раздумья, канцлер расхваливал его, отослав всех остальных из ложи, оставаясь с ним наедине.       - Я усомнился бы в мудрости членов Совета, если они не направят за это задание тебя, мой мальчик, ты достойней всех, на много.       - Благодарю, за доверие, Ваше Превосходительство, - дежурно поблагодарил Энакин, лесть постепенно начала ему приедаться и что стало удивительным начала на оборот отталкивать. Это было странно даже для самого Энакина, но в тоже время, это изменение ему правилось. Словно стал взрослее в своих собственных глазах.       - Ведь это ты убил Дуку.       Энакин кивнул, отмечая и так известный факт, он не был рад смерти Дуку, скорее удовлетворенность от хорошо проделанной работы, что приближает Республику к миру. Он вдруг понял, что ему уже не требовалось доказывать, что он лучший, он уже это знал, теперь он точно это знал, об этом ему говорило восхищение Падме, об этом ему говорила гордость Оби-Вана и ему об этом говорили страницы Голосети. Каким же глупым он был, что кому-то пытался доказать, все, кто ему был важен, знали какой он и любили. Он впервые по-настоящему понял, что он лучший. Доказывать уже было нечего. Только дальше и выше, шаг за шагом. Когда-то Отец сказал, что его гордыня уничтожит Галактику и любящих его, и он это ясно запомнил, что ж кажется его гордыня впервые была усмирена, ей не осталось место среди тех чувств заботы и любви, которые его окружали и которыми он окружал свою семью, его бушующее эго, больше не требовало подпитки. А если не получалось, и его зазнавшаяся гордость давала о себе знать, то на этот случай у него тоже были Падме и Оби-Ван, что мягко, но непреклонно сбивали спесь, показывая, что он достиг многого, но есть куда еще расти, и мотивировали на дальнейшее развитие. А от слов Палпатина постепенно он начинал ощущать себя ребенком, с которым сюсюкают и подкармливают конфетами, что ж он уже давно не ребенок, да и сладкое не очень любил.       Они четверть часа смотрели за представлением молча, но каждый был погружен в свои мысли, это витало над ними. Никто из них, не замечал ни красоту музыки, ни сюжета, пока канцлер не заговорил мягко и ненавязчиво, что так не сочеталось с ужасом сказанных им слов.       - Над нами весит предательство, Совет джедаев хочет управлять Республикой, они решили предать меня, ты наверняка чувствуешь это.       Палпатин смотрел на Энакина, следя за его реакцией и увидел то, что его порадовало, согласие, Энакин не оскорбил себя отрицанием очевидного факта, поднял голову и прямо посмотрел на канцлера. Тот мягко кивнул, принимая этот молчаливый ответ, показывая, что он просто подтвердил, то что канцлеру и так было известно.       - Они уже не верят мне, не верят в Сенат, в Республику и демократию, - проговорил Палпатин. – Не верят в то будущее, которое я желаю построить.       Здесь бы Энакин возразил, но решил промолчать, так часто общаясь с политиками он понял золотое правило иногда лучше промолчать и дать своему собеседнику говорить. Слова - это оружие, но как известно оружие может выстрелить в обе стороны. В последнее время Энакин предпочитал слушать.       - Ты считаешь иначе? – спросил канцлер.       - Орден джедаев потерял свою основу, они идут по ошибочному пути, но не желают этого осознавать.       Канцлер не скрывал своего искреннего интереса к этим словам.       - Они не оправдывают твоего доверия, Энакин, - согласно и с выражением сожаления проговорил Палпатин. - Вспомни начало обучения те, кто достиг власти не хочет ее терять.       Энакин прекрасно это понимал, понимал это щекочущее чувство могущества, он сам упивался своей властью и контролем, это был его сутью, его чертой, но также, как и любой джедай, принимал не только свою власть, но и ту ответственность, что она несла с собой. Осознавая, что со способностью возвышения над другими, приходят обязанности, которые накладывало могущество. Все же он рос джедаем, а они старались не зацикливаться на возможностях, что давала им имеющаяся у них власть и служить на благо в силу своих возможностей и обстоятельств. Хотя Энакин был согласен - обычные граждане цеплялись за каждое маломальское влияние, что давало им почувствовать свою значимость. Эту природу живых существ Энакин тоже прекрасно понимал. Только вот Палпатин тоже был живым существом и ни что ему не было чуждо, достигнув такого могущества, на сколько ему не хотелось с ним расставаться.       - Джедаи проповедуют добро, - проговорил Энакин.       - Друг мой, добро вещь относительная.       И с этим Энакин был полностью согласен, он достаточно поведал подтверждений этих слов. Чего Энакин не ожидал, так это куда заведет их разговор с Палпатином, они иногда касались материи Силы и отношений ситхов и джедаев, но очень вскользь. Энакину больше казалось, что Палпатин интересуется этим, как и любой другой человек интересовался тем чего не понимает, но восхищается. Теперь же разговор приобрел более конкретный разговор с именами и фактами. Только вот в действительность этих фактов Энакин сомневался. Он читал историю ситхов, он помнил все имена, что были в веках и сохранились в библиотеке магистров Ордена, но ни о каком Дарте Плегасе там не говорилось. Явно Палпатину кто-то рассказал придуманную легенду, за бокалом вина, для красивого словца. А возможно это был кто-то кто внедрен ситхами в Сенат. Как бы эта история не дошла до Палпатина, была она правдой или нет, Энакин внимательно слушал, запоминая. Он был знаком с учением Ситхов, он рос с учением Джедаев и составлял свое мнение, свои взгляды. Но история была интересна.       - Что случилось с дартом Плегасом? - спросил Энакин смотря на представление перед собой, но Палпатин знал Энакин слушает именно его, слушает и запоминает.       Палпатин не мог скрыть самодовольной улыбки.       - Его убил его ученик. Но то, что он погиб не означало, что его способности его учение умерли вместе с ним. Его исследования нашли свое продолжение в его ученике. Они нашли возможность воздействовать на мидихлорианы, для создания жизни.       Палпатин сделал небольшую паузу скосив взгляд на сидящего рядом, замечая, как лишь на мгновение лицо Энакина сморщилось, а брови чуть сдвинулись, показывая, что суть этих слов дошла до его сознания и если он не провел параллели, то точно запомнил. Во всем остальном парень оставался невозмутимым.       - И даже спасать от смерти любимых, - продолжил Палпатин радуясь реакции, которой вызвали эти строки, Энакин напрягся и заинтересованно повернул голову, но все еще молчал, поэтому Палпатину пришлось продолжить.       - Да, мой мальчик, не будь так удивлен можно спастись от смерти. Это тебя интересует?       - Это было бы удивительным открытием возможностей Великой Силы и так как мы знаем только ограниченную часть, того, что может дать этому миру через своих проводников Сила, то предположу, что такое возможно. Но меня удивило другое, Ваше превосходительство, - Энакин улыбнулся. – Вы сказали любимых.       Палпатин нахмурился, Энакин поставил его в тупик этим странным вопросом, а улыбка Энакина стала более снисходительной.       - Боюсь, Ваше превосходительство, вас ввели в заблуждение. Ситхи, как и Джедаи не признают любовь, она под запретом. Страсть, основа ситхов, сострадание основа джедаев. Любовь же сочетает в себе и страсть, и сострадание, но по отдельности это не любовь. Ни ситхи, ни джедаи не имеют любимых, которых стоило бы спасти от смерти. Вы сказали, что ситхи и джедаи похожи в своем стремлении к власти, что ж в вопросах любви они тоже очень схожи.       Энакин говоря это смотрел перед собой, а в голове всплывали строчки учения, которое он прочитал в одной из самых старинных книг: «Ты можешь умереть как личность или жить вечно в Великой Силе». Энакин хорошо помнил, эту голограмму книги, старинной, да он не знал каковы ее страницы на ощупь. Оби-Ван не выносил ее из хранилища, взяв с собой только образ голограммы, но даже через голограмму он чувствовал, что они могут рассыпаться от прикосновения. Другая книга была выбита в камне. Вот истинные учения, о которых забыли джедаи, вот слова, которые звучат через толщу тысячелетий. Им Энакин верил гораздо больше. Тому что было до джедаев, до ситхов. Древние точно постигли суть равновесия всего сущего. Энакин понимал, что внутри в своей душе уже давно отвернулся от учения джедаев, хоть и готов был остаться в Ордене ради его ресурсов, возможности помогать и изучать пути Силы, которые все больше восхищали и манили молодого адепта. Но и учение ситхов было не для него, полная вседозволенность ему нравилась, но потерять способность любить и сострадать он не хотел, да и любителем боли и страданий он не был. Как сказал ему Оби-Ван - найти баланс, Энакин надеялся сохранить все стороны себя и приумножить их. Он познает все о Силе и тогда он станет всемогущим. Энакин верил в слова Палпатина, Сила может сохранить твою личность, но из того, что он уже успел узнать, для этого все равно надо иметь связь с Силой, поэтому он отбросил этот вариант, Падме он не поможет.       - Я допускаю, что Сила может даровать бессмертие, но только тем, кто имеет связь с ней и джедаи точно не научат этому, но и тот ситх, о котором вы говорите, скорей всего нашел способ спасти себя от смерти, а не любимых.       Теперь настало время Палпатина молчать, не зная, как реагировать, он не заметил, как мальчик, вдруг стал таким рассудительным, прогнав из себя вбитый с детства страх даже думать о ситхах, не то что обсуждать их учения и сравнивать с джедаями. Эта новая привычка думать и анализировать могла стать проблемой, но не успел Палпатин забеспокоится, как Энакин заговорил снова.       - А в прочем, - парень посмотрел на своего наставника. – Могу я вам признаться? Надеюсь вы не осудите мои мысли.       Палпатин улыбнулся и в его глазах вспыхнул огонек предвкушения:       - Я всегда пойму и подержу тебя, сынок. Ведь ты это всегда знаешь.       Энакин кивнул и признательно улыбнулся.       - Считаю, что джедаи ограничивают себя. Сила может дать столько возможностей, открыть так много тайн, но джедаи не стремятся к их познанию, они бояться зайти дальше. Это невежество с их стороны. А я хочу большего, хоть и знаю, что нельзя.       Палпатин не мог скрыть довольного оскала вот оно, то чего он ждал столько лет, да парень оказался умнее, чем он рассчитывал и откуда-то сам много подчерпнул. Палпатин сомневался, что от столь ограниченного Кеноби. Но вот он его ученик, готовый идти дальше, да он будет опасным учеником, пытливым, но он будет достойным наследием, даже если сам Палпатин оступиться, пока он не вернется, его дело, дело Темной стороны найдет продолжение и дождется его возвращения. Да и Палпатин всегда любил рисковать, от этого победа более сладка. Энакин дал ему шанс, теперь его ход и Палпатин со всей силой убеждения заговорил:       - Я верю, ты сможешь познать больше, знания не могут быть под запретом. Но только не у джедаев.       Взгляды Энакина и Палпатина пересеклись.              Когда Энакин зашел в зал заседания вместе с Кит Фисто и Агеном Коларом, в Зале заседания уже были включены голограммы Пло Куна с Кейто-Неймодия, Ки-Ади-Мунди, что вел бой на Майгито, Стас Алли подключилась с Салукемая, а Йода что направился на помощь вуки, находился на Кашиике. Когда собрались все остальные Энакин озвучил информацию, переданную ему канцлером.       - Серьезный противник Гривус. Осторожно и разумно подойти к назначению джедая на миссию должны мы, - проговорил Йода, но взгляд его голограммы остановился только на двух на Энакине и Оби-Ване, тихо добавив. – Магистр здесь нужен.       И через мгновение уже громче сказав:       - Магистр Кеноби на себя эту миссию возьмите.       Оби-Ван кивнул, он осознавал двоякость положения желание остаться с женой, но также ему не хотелось оставлять Энакина, тень ужаса видения все еще преследовала его. Брать его в бой или оставить рядом с канцлером, почему-то от обоих из этих вариантов веяло опасностью. Оби-Ван выбрал тот, который бы он принял, если бы не было ужаса ведения, если бы этот страх не весел над ними. Нельзя подчинять свою жизнь вечному страху. Оби-Ван вздохнул и в мгновение уходя в связь с Энакином.       «Энакин», - раздался в голове голос Оби-Вана. – «Решай скорей, полетишь со мной или нет»       «Падме», - только и подумал Энакин.       «Утопау ближе к Набу, чем Корусант. Она собиралась лететь на родную планету, а это будет завершение всей войны.»       Энакин легко кивнул.       - Магистры, благодарю за оказанное доверие, - произнес Оби-Ван. – Но не только звание магистра дает мастерство, рыцарь Скайуокер доказал свое сразив в бою ситха Дуду.       - Вы предлагаете направить рыцаря Скайуокера? – удивился Мейс, он бы хотел держать Энакина под своим присмотром.       - Я предлагаю направить нас двоих, - проговорил Оби-Ван, но взгляд его был направлен на голограмму Йоды, что задумчиво отвел взгляд.       - Хорошо, летите оба вы. Эффективней действуете вдвоем вы, - произнес он, посмотрев на маленькую голограмму Энакина, сидящую перед ним на столе переговоров на Кашиике, он чувствовал волнение в Силе, приближалось то, о чем предупреждали его ведения. И Йода был бы глупцом если бы не понимал, что это связано со Скайуокером, осталось только уповать на то, что за эти годы было вложено в мальчика и на его решения.              Джедаи говорили о своем отъезде осторожно, боясь того, что Падме попросит их остаться, не зная, как смогут отказать ее просьбе. Падме же только улыбнулась и согласилась, что пока они перед столь опасным противником будут вдвоем, ей будет спокойнее. Мужчины мягко ей напомнили, что она рассматривала идею перед родами улететь на Набу. Падме же на это нежно улыбнулась и кивнула, это была прекрасная возможность встретить столь важное для них событие вместе.       - Да, думаю, вы правы. Это была отличная идея и ее нужно реализовать, я вылечу сразу после вас, только завершу некоторые дела. Освобожу несколько месяцев, наконец-то возьму отпуск, - но улыбка чуть поникла, когда женщина добавила. - Все равно на Корусанте делать больше нечего, канцлер не слушает возражения, а следить за подписанием новых законов и указов я могу и с Набу. Пока подумаю о ребенке, а потом уже вернусь к делам Республики. Если конечно будет к чему возвращаться, - Падме говорила ровно, джедаи не слышали той обреченности и беспомощности, что была раньше, скорей всего ожидание встречи с малышом, не давало полностью пасть в уныние, но все же слова были полны разочарования и принятия. - Боюсь, что Республики, которой мы служим уже нет, - тихо, словно из толщи своих мыслей проговорила Падме.       Энакин нахмурился ему не нравились такие рассуждения жены, и он уже хотел возразить, что Республика как никогда сильна и готова завершить эту войну, что они должны оставаться верны Республике, канцлеру и демократии, но следующие слова на столько повергли в шок, что он замер, смотря на своих супругов.       - Как и Ордена, - обреченно, тихо, чуть громче чем мысль проговорил Оби-Ван и встав подошел к большому стеклу окна, прислоняясь к нему лбом, чувствуя его холод и как он временно остужает жар его мыслей. А мысли роились, столько мелких событий складывались в единую и удручающую картину. Он больше не видел того Ордена, который был раньше или его никогда не было, а все что он знал об Ордене, о его семье это был только плод его ожиданий и мыслей. Разговоры о перевороте и заговор, только обнажил и так нависшие над Орденом проблемы. Только полюбив открывшись своим эмоциям и чувствам, он понял, как черствы джедаи. И что самое горькое, они не хотят меняться, оставаясь статичными, когда мир вокруг них преобразовывался и менялись его потребности, а джедаи самоуверенно держались за прошлое, может поэтому ситхи достигли успеха, переманивая к себе одних из лучших, а ведь Дуку, при всей его непримиримости, жестокости и жажде власти, в свое время был великолепным джедаем. Ситхи учились у окружающего их мира, когда как джедаи пытались этот мир перестроить под свои требования. Джедаям нужно было меняться, но Оби-Ван не видел, как это можно сделать, слишком неповоротливая была система, может Энакин когда-нибудь сможет сдвинуть ее со статичной точки, но скоро ли это будет.       Падме понимающе, сочувствующе с глубиной болью смотрела на мужа, понимая его разочарование, понимая, что оно очень похоже на ее, но от этого было еще страшнее, если даже джедаи начали терять веру в Орден и Республику, то разве теперь есть надежда.       - Тогда ради чего нам сражаться? – проговорила Падме, думая, если сейчас ее мужья не дадут ей причину, то она будет умолять их поехать с ней, и не Набу, а дальше затеряться в просторах Вселенной, только их семья, их маленькое счастье.       - Ради нас, нашего ребенка и той Галактики, в которой мы хотим жить, - тут же раздался жесткий, сильный голос.       Оби-Ван развернулся на этого разгоряченного, взбудораженного мужа, от мигрени, что уже несколько недель сопровождала Энакина, апатии, что иногда появлялась в нем последние дни, от молчаливого погружения в себя, не осталось и следа. То, что Оби-Ван и Падме, те, кто в его представлении никогда не сдавались, вдруг решили расписаться в бессилии, так его удивило, так встряхнуло, что сейчас он чувствовал, что готов перевернуть мир. А главное вернуть своим супругам вкус к жизни.       - А если той Галактики в которую мы верим уже нет, если все что в ней было уже разрушила война? – проговорила Падме, а в глазах стояла мольба переубедить ее, дать надежду.       Энакин мотал головой.       - Нет. Я в это не верю. Да если это так, даже если она разрушена, то соберем осколки и на ее развалинах, построим новое, более прекрасное. Что мешает нам хотя бы постараться изменить ее, сделать такой, какой мы хотели ее видеть, такой в какой хотели бы чтобы жил наш ребенок.       Падме смотрела на мужа с восторгом и нежной любовью, но в ее улыбке была снисходительность. Именно за это она его и полюбила, за неисчерпаемую веру, за энтузиазм и надежду, то чего давно в ней уничтожили стены Сената.       - Даже то, что вы джедаи, а я сенатор недостаточно, чтобы изменить Галактику, - проговорила Падме. – Поверь, я пыталась, я так долго пыталась.       Энакин улыбнулся и присел перед Падме, беря ее ладони в свои.       - Знаешь, что чаще всего любит повторять магистр Йода? Или делай, или не делай. Прекращай пытаться!       Оби-Ван смотрел на мужа, на огонь и Свет, что струился из него и начинал улыбаться, да рано они опустили руки, рано начали сдаваться на произвол судьбы. И если их жизнь – борьба, что ж они и так были лучшими войнами. Падме нежно улыбнулась на слова Энакина и мягко провела ладонью по его волосам.