Три луны Татуина

      Все началось с ворвавшегося в Храмовый ангар звездолетов Оби-Вана, его глаза были расширенные, а ноздри раздувались при каждом вздохе, что больше чем отражение в связи говорило, о том, что мужчина был на взводе и решительно настроен. Он старался действовать быстро, чтобы не дать себе время задуматься. Энакин, что копался в своем транспортнике, удивленно вышел из машинного отсека, вытирая руки и смотря на Оби-Вана, который как только поднялся на борт, выпалил:       — Мне нужен «Сумрак».       Энакин растерялся, пока тянуще проговорил:       — Я хотел в нем кое-что подправить, он давно просится ремонта.       Оби-Ван бы сказал, что он давно просится на свалку, но сейчас ему не из чего было выбирать, джедаи не будут официально вмешиваться в Независимые системы, магистры очень точно выразили свое мнение. Поэтому Оби-Ван не мог воспользоваться джедайскими звездолетами, а «Сумрак» смотритель ангара даже отказался ставить на баланс и записывать как Храмовый, на радость Энакина, оставляя этот корабль проблемой Скайуокера, и только бросал косые взгляды на транспортник, что занимал место и был испытанием джедайского смирения и терпения для всех служащих механиков.       — Другого мне не дадут.       — Хорошо, бери, — как-то неуверенно проговорил Энакин, покосившись на гипердвигатель, но Оби-Ван уже направлялся в рулевую рубку.       — Скажи, что случилось! — потребовал Энакин, притормаживая Оби-Вана, прикоснувшись к его руке, когда он начал уже запускать системы.       Оби-Ван замер, нагнувшись над приборной панелью, не поднимая, головы, под грузом своей ничтожности и боясь увидеть неодобрение Энакина. Он брал корабль у своего возлюбленного, чтоб лететь спасать свою бывшую любовницу, но он не мог ее оставить, не мог не прийти на помощь.       — Пришло сообщение с Мандолора. Герцогиню свергли, преступные кланы захватили власть. Она просит о помощи. Магистры отказали, раз в нападении не замешаны сепаратисты, джедаи не могут вмешаться без санкции Сената.       — Надо сказать Падме, она запросит…       — Ты знаешь, как дела затягиваются в Сенате, — Оби-Ван повернул голову к Энакину и в его глазах была боль, не то за Сатин, не то от того, что снова тормошит чувства ревности, и мольба понять и принять. — Прости.       Энакин резко кивнул, не слыша тихого шепота Оби-Вана, погруженный в свои мысли и решительно проговорил:       — Дай мне пять минут, я отправлю Рексу указания и буду готов вылетать.       Энакин развернулся, когда уже Оби-Ван его остановил.       — Нет.       — Я не отпущу тебя без прикрытия! — возмутился Скайуокер, а Оби-Ван с нежностью и любовью смотрел на самого бескорыстного человека, готового броситься на помощь.       — Я полечу один. Один пилот вызывает меньше подозрений, чем двое и тебе нужно будет прикрыть меня перед Советом, когда меня хватятся.       — Я?! — Энакин уже представил, как он будет придумывать оправдания под насмешливыми, все понимающими взглядами магистров, обычно это была прерогатива Оби-Вана отмазывать их из-за частых отлучек из Храма и появление в их комнате только чтоб проведать свой плотоядный, цветущий сад. Но он постарается.       — Послушай, если летишь один, то учти это старый корабль, сильно не гони, а то он рискует развалиться прям в гиперпространстве.       — Обещаю управиться за неделю, — Энакин только вздохнул, Оби-Ван явно пропустил мимо совет по скорости. — И… — Оби-Ван замялся. — Извинись за меня перед Падме.       — За что? — а потом поняв, что имеет в виду мужчина усмехнулся, помотав головой. — Нет необходимости. Боюсь, как бы мне не пришлось ее силой удерживать дома, от порыва рвануть за тобой, на помощь Сатин и жителям Мандолора.       И не смотря на сложность ситуации Оби-Ван улыбнулся, понимая правдивость слов Энакина и переполненный любовью к своей прекрасной Госпоже. Из ангара Оби-Ван вылетал уже с легким сердцем и нацеленный на победу. Надежда растаяла вместе с сорванным побегом, взорванным «Сумраком», с выступающим сквозь дым и темнеющий взор теряющего сознание Оби-Вана, контуров Гривуса, что скрывался в тени преступных кланов и пронзенным мечом телом Сатин Крайз.       Оби-Ван шел по коридорам Храма, только что закончился Совет, где он доложил о случившемся. О том, что Гривус пытался захватить власть на Мандолоре, через марионеточное правительство, как ширма для власти Сепаратистов. А в ответ выслушал заумные речи, об опасности Ситхов, о том, что закрыта истина Тьмой. Словно это могло оправдать их бездействие. Бездействие джедаев, тех, кто поклялся защищать все живое и отвернулись от нуждающейся в помощи планеты в самый сложный период. Сострадание джедаев было только на словах без участия, они наблюдали за разворачивающейся трагедией и только сочувственно мотали головой. Оби-Ван понимал, что позже он устыдиться этих мыслей, когда жар боли пройдет, но сейчас именно так он думал. Джедаи были хранителями мира в Галактике, а теперь только воины Республики, не имеющие права действовать без одобрения черствых, бездушных сенаторов. Теперь же с их лицемерных слов Мандолор в безопасности, туда высадились войска Республики, Гривус снова бежал. А Оби-Ван медленно переставлял ноги по длинному коридору Храма и ему не хватало воздуха, стены сдавливали, а встречающиеся улыбчивые падаваны и рыцари раздражали. Они говорят Тьма?! О! Он почти чувствовал ее дыхание у себя за спиной, там, в наполненном светом троном зале. Но она отступила, потому что ненависть была направлена не на Гривуса, а на себя, позор и стыд испытывал Оби-Ван смотря в жизнь, что уходит из тела молодой прекрасной женщины, как на последнем вздохе она говорит ему о любви, а он даже не может честно ответить ей взаимностью, чтобы полностью не утонуть в беспросветной лжи. Он был раздавлен. О какой ярости говорил Гривус? Ее не могло быть там, где была слабость и отвращение к себе, когда на руках лежало бездыханное тело женщины, что любила его до последнего вздоха, а он не чувствовал того, что должен был.       Он знал, какого это, там на Мортисе, когда руки держат отяжелевшее тело любимой, в котором нет и блика жизни, когда уши слышали яростный, дикий крик Энакина, сливающийся с его собственным. Мир исчезает во мраке, цепляясь только за единственный свет что начинает темнеть рядом с тобой, от поглощающей его Тьмы и чувствовать, как ее щупальца заползают в твое собственное нутро, принося спасительную темноту, от истекающего кровью разбитого мира забирая все светлые чувства и оставляя только холод. Когда время замирает, а реальность произошедшего ускользает от осознания. Но там, в ногах смеющегося кашлем Гривуса он испытывал только опустошение и боль от своей никчемности.       Его догнал Энакин, кладя руку на плечо и мягко подталкивая к ангарам, они не говорили, Оби-Ван даже не до конца осознавал, куда его ведут, только бы подальше от Храма. Он видел, как Падме бросилась к ним, но была остановлена пустым взглядом Оби-Вана и коротким мотком головы Энакина, позволив себе только печально улыбнуться, скрывая свои покрасневшие от слез о гибели подруги глаза. Оби-Ван был благодарен, он не мог запятнать ее Свет, прикоснувшись к любимой, пока его сознание отравлено Тьмой. Вместо этого Падме развела бурную деятельность, отправляя Оби-Вана в освежитель, а потом усаживая за стол, стараясь не смущать его вниманием к тому, что он почти ничего так и не съел. Оби-Вану казалось он хорошо справился, пытаясь вернуться в русло обыденной жизни, в убеждении Падме и Энакина, что с ним все в порядке. Он не оскорбит их своей болью и мерзостью чувств к другой женщине, особенно в их присутствии.       Оби-Ван стоял у окна смотря в даль уже несколько часов, даже Падме, которая давно перестала чувствовать Силу, могла сказать, что он напряжен и ели сдерживает себя. Весь вечер он улыбался, говорил, даже шутил, но глаза были стеклянными. Энакин делал вид, что ничего не замечает, давая Оби-Вану пространство пережить осознать и отпустить, как делают все джедаи, но Падме не была джедаем. И с нее хватит той боли, что нес в себе Оби-Ван в одиночку. Девушка встала и подошла к любовнику, легко положив руку на спину. Оби-Ван вздрогнул и повернулся, смотря на нее нежной улыбкой, даже в таком состоянии он нашел в себе силы показать свою любовь к ней, хотя Падме считала, что ему составляет огромного труда не накричать на них, выплескивая свою боль.       — Все хорошо, — тихо и ровно произнес Оби-Ван, взяв ее ладошку и поцеловав ее, намереваясь после снова вернуться к созерцанию пейзажа электрических звезд что рассыпались по планете, но Падме не позволила, она задержала его голову в руках, не давая отвернуться. Оби-Ван опустил взгляд, не желая, чтобы она увидела боль, что поглощала его.       — Не закрывайся, — проговорила девушка.       — Простите, что вам приходится это переживать, это бесчестно и подло с моей стороны, вы не должны испытывать боль из-за моего двуличия.       — Но это не так. Нам с Энакином больно, но это боль за тебя, мы переживаем за тебя. Ты внушил себе, что не имеешь права на скорбь, что где-то в твоей логике, это предательство и измена. Оби-Ван нет. Это человечность. Ты имеешь право скорбеть о женщине, что была частью твоей жизни, воспоминаний. Что была дорога тебе. Мы понимаем тебя и скорбим вместе с тобой. Она и нам была дорога. Не стоит закрывать в себе эту боль, иначе она поглотит тебя, — с пылом проговорила Падме надеясь пробиться в сознание Оби-Вана, через ту стену, что он воздвиг.       — Она любила меня и до последнего думала, что взаимно, и все это время я позволил ей думать, что отвечаю на ее чувства. Я позволил ей жить и умереть во лжи. Это жестоко с моей стороны.       — Это не ложь, — сказал Энакин. — Это милосердие. Не кори себя за него.       — Она думала, что я такой благородный джедай, что следует всем запретам, и только по этому не могу быть с ней, — Оби-Ван зло усмехнулся, он явно хороший притворщик.       Падме испугалась, эта трагедия могла изменить взгляд Оби-Вана и девушка задрожала, от того куда этот разговор поворачивает. Падме слышала, как Энакин и Оби-Ван иногда заговаривают о Кодексе и его правилах, как они в этих разговорах находят облегчение и словно прощение друг друга, за его нарушение, но Падме не хотела обманывать себя, что привязанность и то что произошло в их жизни не мучает джедаев. И в любой момент вина за нарушение Кодекса могла переполнить чашу сомнений и разбить их стастье. Даже Энакин встал и приблизился, насторожено смотря на мужчину, ожидая его вердикта и готовясь доказывать его ошибочность.       — Ты ведь не… — Падме почувствовала, что начинает задыхаться, боясь озвучить свой страх.       Оби-Ван услышал эти нотки и повернулся, моментально поняв к какому выводу из слов пришли его любовники и улыбка стала горькой, а взгляд обреченным. Обхватив ладонью щеку Падме и посмотрев на Энакина.       — Никогда. Я слишком эгоистичен, чтобы оставить вас. Теперь я знаю разницу между настоящей любовью и тем, что испытывал к Сатин. От настоящей любви невозможно отказаться ради пресловутого высшего блага, — Оби-Ван замолчал вторую часть своего мнения он не планировал озвучивать, чтобы не пугать Падме и Энакина еще больше. Уж точно не ради Ордена и их правил, которые не позволили спасти жизнь невинной женщины, которая хотела только мира для своего народа.       Так Оби-Ван и лежал в объятиях своих любимых, скорбя о той, кто любила его, но кому он не смог ответить взаимностью. Однажды он сказал Сатин, что он бы покинул Орден, если бы она попросила, и это было правдой, но она не попросила. Теперь он понимал свое главное заблуждение. Когда любишь, не ждешь, что тебя попросят что-то сделать, ради его счастья, ты не ждешь чтобы переложить ответственность за свое решение на другого, на человека которого любишь. Ты просто идешь за ним, даже если они попросят этого не делать. Оби-Ван сжал руки Падме и Энакина, что обхватывали его с двух сторон, прижимаясь головами к плечу и груди, теперь он знал истину. Теперь, он готов покинуть Орден в любой момент, даже если Падме и Энакин его об этом не попросят, он просто не сможет оставить их, зная, что его отсутствие сделает их несчастными. Однажды много лет назад, Оби-Ван, стоя на колене, перед магистром Йодой принял самое важное решение в своей жизни, он поставил маленького мальчика выше служению Ордену, принимая решение уйти за ним, покинуть Орден, если это потребуется. Тогда не пришлось этого делать, но единожды принятое решение за все эти годы не менялось. Сердце Оби-Вана успокаивалось, а боль истончалась под светом любви и понимания, обнимающих его Энакина и Падме.       А в кабинете канцлера Палпатина клубилась довольная Тьма, весь его план был разыгран как по нотам. Мандолор был под его властью, Гривус хорошо сыграл свою роль, да и Оби-Ван его не разочаровал, бросившись спасать свою любимую. А смерть герцогини заставила даже Дозор смерти просить о помощи Республику и теперь именно он в глазах жителей Мандолора их спаситель. Конечно, жаль, что Кеноби либо слишком мало любил свою герцогиню, либо черств, как и все джедаи, но бонуса виде падшего на Темную сторону благородного и безупречного джедая Кеноби он не получил. Как было бы красиво подставить любимого учителя Энакина под раздачу Ордена, который или бы попытался его перевоспитать, или заточил бы в Цитадель — тюрьму джедаев или идеально если бы убили. И тогда Энакин сам придет к нему горя ненавистью к джедаям и жаждой мести. Но что ж совсем отбрасывать эту карту лорд Ситхов не планировал слишком идеальной она была. Возможно, получится в следующий раз.

* * *

      Падме тонула в диванных подушках, лениво листая датпад, в котором впервые за долгое время был не отчет или проект, а обычная легкая книга с незамысловатым сюжетом. У низкого столика расположившись прям на полу над очередной починкой сгорбился Энакин и Падме даже было лень отчитывать его, что он снова может испачкать маслом ковер. Для идеального вечера не хватало только одной третьей части, который сразу после ужина ушел переговорить по комлинку по делам Совета и до сих пор не вернулся с террасы. Энакин закоротил провод и выругался, стряхивая руку, которую кольнуло разрядом и именно в это время до Падме долетел легкий смольный запах, который не походил на столь знакомое тление проводов. Женщина обернулась и посмотрела на арку, что вела на террасу, через раздуваемую ветром легкую тюль в малиновых цветах заката четко просматривалась мужская фигура и маленький красный огонек, что вспыхивал возле его лица. Падме снова уловила резкий дымный запах.       — Оби-Ван курит? — удивилась женщина, за эти уже почти два года отношений она ни разу не замечала за ним тягу к сигаретам.       Энакин дергано мотнул головой, демонстрируя свое недовольство.       — Не часто, — буркнул джедай и его негатив был направлен не на сломанного дроида в его руках.       Падме нахмурилась, теперь вспоминая странности, на которые не обратила внимание за ужином, как Оби-Ван и Энакин в основном говорили только с ней, сведя к минимуму общение между собой и может сначала это казалось, что они соскучились по ней, после долгой разлуки сейчас же это настораживало.       — Что-то случилось? — женщина постаралась не сделать голос слишком требовательным, хотя беспокойство уже расползалось по венам.       — Иди спроси, может тебе скажет, раз мне не доверяет, — рыкнул Энакин и Падме побледнела, это было как возвращение на много лет назад, когда Энакин приходил к ней жаловаться на непонимающего его учителя выкрикивая в его адрес обвинения, а ведь эти времена уже давно остались в прошлом.       — Он всецело тебе доверяет, — парировала женщина и только когда на нее был направлен пылающий взгляд поняла, что в данном вопросе в лоб спорить безрезультатно и даже опасно.       — Не во всем. Дела Совета меня не касаются, о них он не может со мной говорить.       — Энакин, — голос Падме стал предельно мягким, и она даже выдавила из себя улыбку, хотя внутри все сжималось. — Ты должен понимать не о всем он может рассказывать, так бывает, в связи с занимаемой им должностью и это его долг, и ему я уверена тайна тоже тяжело дается.       — Но я ведь рассказываю ему все, — Энакин старался злиться, но Падме видела, что это больше боль, она отложила чтение и проведя легким касанием по плечам Энакина, прошла мимо.       — Ты куда? — встрепенулся мужчина.       — Пойду скажу Оби-Вану, что мы всегда готовы его выслушать и несмотря на то, что его гложет, мы всегда будем на его стороне, чтобы не случилось, — Падме сделала паузу смотря на мужа. — Или ты думаешь по-другому?       Энакин опустил взгляд мотнув головой, пробормотав тихое «нет» и Падме не сдержала легкую улыбку, больше раздражения и гнева в нем было волнение и страх за любимого и только его упрямство и гордость не давали ему уже сейчас умолять Оби-Вана рассказать, что того беспокоит, чтобы разделить с ним эту ношу. Что ж Падме давно поняла, что в отношениях с ее мужчинами гордость не лучший советчик и помощник.       Естественно, ее присутствие Оби-Ван почувствовал сразу, торопливо оглядываясь по сторонам пытаясь придумать куда деть сигарету, в конце концов красный тлеющий огонек был отправлен в бездну высоты за пределы террасы, а остатки сизого дыма были унесены освежающим порывом ветра.       — Он сильно зол? — спросил Оби-Ван первый начав разговор, горько хмыкнув.       — Зол? Скорее обеспокоен, как и я, — Падме подошла к мужчине, что присел на бордюр. — Тебя что-то гложет.       Падме утверждала, так как спрашивать было глупо, как и отрицать со стороны Оби-Вана, поэтому он только обхватил ее тело руками прижимаясь головой к груди, на мгновение слушая сердцебиение.       — Скажи у тебя было такое, что хотелось все бросить и катись оно все… Понять, что все чему ты служишь, меркнет перед чем-то более важным, руша все устои и принципы. Знаю такие мысли наверняка тебе кажутся чудовищными, ты намного сильнее меня.       Падме только перебирала его волосы, прижимая голову к груди и смотрела в даль на исчезающее на горизонте солнце, она хотела бы сказать, что понимает, что для нее все также, но она не знала, что бы она выбрала и надеялась, что такой выбор никогда перед ней не встанет, но она могла принять и понять мысли Оби-Вана не коря, тем более, что он сам себя за них уже осуждал. Она могла сказать только одно:       — Я люблю тебя.       Оби-Ван поднял голову и печально улыбнулся, подняв руку и обхватив ее лицо ладонью.       — Я тоже тебя люблю, — после чего коротко отвел взгляд на виднеющийся в дали Храм джедаев и вернул взор к карим глазам любимой, Падме показалось что в них вспыхнула искра решительности. — И прости, что иногда ради долга и на благо Республики мне приходится делать тебе и Энакину больно.       Падме добро улыбнулась.       — Я понимаю и никогда не осужу.       Оби-Ван улыбнулся в ответ печальной улыбкой и раскрыв карман на поясе достал небольшой сверток, передавая Падме.       — Я бы хотел, чтобы это было у тебя.       Падме приняла подарок и с трепетом развернула, зная, что есть не так много вещей, что джедай может подарить, женщина не сдержала тихого возгласа, когда увидела невероятной красоты, а еще большей значимости кулон. На серой невзрачной тряпочке сверкал ярко-голубым светом кристалл.       — Я не могу, — пробормотала Падме, не в силах оторвать взгляд от величайшего символа джедаев — кибер-кристалла. — Я не имею права. Это…       Оби-Ван мягко улыбнулся и нежно взяв ладонь Падме сжал ее вокруг кристалла. Женщина почувствовала легкое согревающее тепло, что начало распространятся от руки по всему телу.       — Когда я попал в плен на Джеонозисе, Дуку забрал мой меч и мне пришлось сделать новый, но не так давно во время миссии я снова вернул свой старый меч и теперь… Этот кристалл напитан моей силой и он, как и меч - моя жизнь. Я хочу, чтобы моя жизнь была в твоих руках.       — Оби-Ван, — выдохнула Падме не находя слов чтобы обличить свои эмоции, от переизбытка которых теплая капля начала скатываться по щеке, остановленная мягким прикосновением джедая и его пальцем стирающем влажную дорожку. Выражая свои чувства губами, слившимся в одно дыхание. Оби Ван еще раз прижался к ее теплу и после решительно прервал поцелуй, отстраняясь, снова становясь спокойным и невозмутимым мастером-джедаем.       — Я не смогу остаться, дела Совета требуют, моего присутствия в Храме.       Падме только кивнула, зажимая в кулачке, невероятный дар, который, как и ее любовь в сердце никогда не будет представлен на обозрение миру, и последовала за Оби-Ваном к входу, где уже сощурив взгляд стоял Энакин. Но даже Падме могла увидеть, что тот утихомирил свой гнев и он просто не доволен расставанием, а уж Оби-Ван прочитал джедая как на ладони.       — Встретимся через четыре часа на патруле? — проворчал Энакин и Оби-Ван кивнул, он стоял у двери словно не желая уходить и затягивая время.       — Когда будем патрулировать, помни, что нужно быть внимательным к деталям и прошу контролируй свои эмоции, не поддавайся им, — проговорил Кеноби, хоть и знал, как эти поучительные строки, снова зажигают в Энакине недовольство.       — Не в первый раз в патруле. Перестань меня поучать.       Оби-Ван тяжело вздохнул и опустил плечи, Падме видела, как ему тяжело и хотелось обнять, но он смотрел на Энакина, пытаясь донести до его закипающего сознания крупицы своих мыслей.       — Да, конечно. Просто прошу запомни это и… — Оби-Ван уже был у двери собираясь выйти, добавил. — Ты же знаешь, что я люблю тебя?       Эти слова были ударом для Энакина, тут же превратив злость и раздражение в прах, который был сметен лавиной зарождающейся паники, в воздухе витало приближение катастрофы.       — Да, знаю. Я тоже тебя люблю, — медленно проговорил Энакин и в его голосе проступил страх, он подался вперед к Оби-Вану, словно желая бежать, остановить. — Все хорошо? Может мне пойти с тобой?       Парень был в растерянности, забыв о том, что уже несколько дней дулся на любимого, но Оби-Ван помотал головой, проговорил:       — Встретимся на патруле на нижних ярусах.       После чего посмотрел на Падме и Энакина и вышел за дверь, отрезая себя от своего мира и спокойствия. Дверь за Оби-Ваном закрылась тихо с легким шипением, но и Энакин и Падме вздрогнули, еще мгновение смотря на закрывшуюся дверь. Следующие два часа прошли в наигранной болтовне и натянутых улыбках, пока они не оказались в спальне, так как Падме настаивала на отдыхе Энакина перед ночным патрулем Нижних ярусов Корусанта. Женщина подошла к своей заветной шкатулке и поместила туда тряпочку с кристаллом, что лег рядом с медальоном и косичной Энакина. Парень встал за спиной с ужасом в глазах смотря на синий кибер-кристалл.       — Что это? — сдавленно проговорил он, уже предполагая ответ.       — Оби-Ван подарил, — осторожно сказала женщина, чувствуя взвинченность мужа и боясь, что это реакция на подарок.       Энакин, не отрываясь, смотрел на кристалл, чувствуя, как в нем поднимается, заполняя каждую клетку, агония паники.       — Он вытащил его из своего старого меча?       — Да, — последовал тихий ответ, что прошелся по напряженным нервам джедая и он вздрогнул, поспешно хватаясь за мантию и направляясь к двери, на ходу бормоча бессвязные оправдания, что забыл о важных делах в Храме, что лучше пораньше подойти перед патрулем, настроиться, подготовиться. Падме следовала шаг в шаг уже у самой двери проговорив:       — Сообщи как увидишь его, что все хорошо.       Энакин кивнул и ушел, оставив за спиной тишину и темноту квартиры, которая разбавилась только коротким сообщением, что джедаи вдвоем, с Оби-Ваном все хорошо и они приступают к патрулю.       Снайпер засел на крыше. И Оби-Ван отдал приказ обходить его с разных сторон, когда раздавшийся выстрел заставил Энакина оглянуться, чтобы увидеть пошатнувшегося на краю крыши Кеноби, что рухнул вниз. Не было никаких замедленных действий или осознания произошедшего, все было мгновением, что разорвало мироздание. Крик «Оби-Ван!» раздался в оглушительной тишине, наступившей в Силе. Энакин спрыгнул вниз, только благодаря Силе не разбившись рядом с Оби-Ваном, зовя, умоляя, тормоша, но понимая, что ответа не последует, уже никогда. Когда прибыли джедаи, когда отцепляли бездыханное тело Оби-Вана от хватки Энакина джедай не кричал и не сопротивлялся, он не рвался в бой, он только смотрел в одну точку, заставляя себя дышать, только на это действие уходили все его силы. Он стал оболочкой, в которой когда-то жил Энакин Сакайуокер. Магистры с опаской смотрели на него, пытались заговорить, но он не отвечал, они пытались проникнуть в его сознание, но, когда он грубо и больно вытолкнул их, они перестали. Только магистр Пло, вдруг посмотрел на Йоду, проговорив, тихо чтобы никто не услышал:       — Думаю идея сохранить все в тайне была ошибкой.       — Справиться с этим должен Скайуокер, если джедай он, — проговорил Великий магистр и добавил. — А нам сообщить о гибели генерала должно. Церемонию сегодня вечером проведем мы.       И сообщение было разослано по всем новостным сетям. А в одной квартире в Сенаторском центре раздался душераздирающий крик, что всколыхнул нежнейшую связь разрядом молнии, приводя в себя Энакина, давая ему смысл существовать.       Падме сидела на полу прислонившись к кровати, держа в руке новостную деку, смотря вперед невидящим взглядом, хватая воздух открытым ртом, когда открылась дверь и в комнату вошла тень от прежнего Энакина Скайуокера, он был статуей, куклой, что дышала, только под действием приказов, сделав пару шагов, он упал на колени перед Падме опустив голову, как приговоренный к казни, ожидает меч палача.       — Прости, я не сберег его, — проскрежетал голос Энакина и Падме послышался в нем механические нотки, в сопровождении с тяжелым, затрудненным дыханием, на Падме пахнуло самой смертью, что подобралась и к ее последнему шансу преодолеть эту боль. Падме схватила Энакина лихорадочно прижимая его к себе, вырывая его из лап мрака, чувствуя, как машинные движения и дыхание сменяется слезами и задавленным шеей криком.       Падме не могла быть рядом с ним, держать за руку, показывая он не один в этом горе. Нет, когда пламя охватило тело, завернутое в полотно, Энакин был один, перед этим огнем в котором сгорало его сердце и сердце Падме. Женщина не могла отвести от огня взгляд, чувствуя его жар всем своим телом, и желая сгореть в нем вместе с Оби-Ваном, но все еще хватаясь за ниточку, что тянулась к Энакину, к ее последнему лучу в этом мраке. Падме подняла глаза и посмотрела на мужа, сдерживаясь, чтобы не отшатнуться, повторяя что это отблеск от огня, что это пламя отразилось, но на мгновение ей показалось что золото сверкнуло в глазах, прорезая темноту наброшенного на голову капюшона.       Они вдвоем зашли в квартиру, раздавленные горем, они не обращали внимание на Дорме, что тут же поспешила уйти и вывела всех остальных служанок, раскрытие их тайны уже не так было важным, как та нестерпимая боль, что сжигала их обоих. Энакин горел местью, все его нутро рвалось в бой, убивать, кромсать, но рядом была Падме, и он не мог ее оставить с горем наедине. Он нужен был ей. Женщина за этот день не проговорила ни слова, держась с достоинством королевы, одев непроницаемую маску, но как только за ними закрылась дверь, она пошатнулась и начала оседать, упав в руки Энакина, уткнувшись в его мантию и забыв все внутренние увещевания, что она должна держаться ради Эни, залилась истеричными навзрыд слезами, что сопровождались животным криком, что с хрипом вырывался изнутри. Энакин только сильнее стискивал ее в своих объятиях, желая, забрать ее боль, но не зная, куда ее добавить, так как и сам был им переполнен, горел в своем собственном пекле, мечтая слиться с ней, чтобы она всегда была под его защитой, всегда рядом, не отпускать от себя то единственное, что стало теперь смыслом его жизни. Больно, как же было больно, хотелось все это остановить, чтобы мир замер, но он должен был жить ради Падме, а она цеплялась скрюченными, в болевом спазме, пальцами за его плечи. Теперь их будущее было огнем, каждый вздох раскаленный газ, каждый шаг горящие угли, но они будут друг у друга, пусть и сожженные заживо. Но тут Падме затихла и Энакин с удивлением увидел осветленный взгляд, что смотрел на террасу, а губы безумно шептали «ради долга перед Республикой я делаю больно».       — Что? — выдавил из себя Энакин, чувствуя, как Падме отстраняется ели держась на дрожащих ногах и лихорадочными глазами оглядывая квартиру, желая зацепиться за проблеск ложно жестокой вспыхнувшей надежды.       — Он сказал, что иногда может причинить боль.       Энакин тяжело вздохнул, не понимая бормотание жены и осторожно обнял, подталкивая, несопротивляющуюся Падме, к спальне. Надеясь, что сон принесет ей хоть мгновение покоя, а ему возможность отдаться своему безумию. Но зайдя в спальню, они замерли мир разлетелся в дребезги, снова, рискуя больше никогда не быть склеенным, на тумбочке возле кровати лежал меч Оби-Вана. Он вспыхнул надеждой, словно подбрасывая в их внутреннее пламя хворост. Энакин окунался в самые болезненные воспоминания — последние мгновения рядом с Оби-Ваном. Меч был при нем, а потом, а потом он уже ничего не помнил, он не помнил этот день, может он сам принес меч и положил его сюда, но Падме уже цеплялась за его тунику, нервно, с надрывом бормоча «Он жив, да жив. Ведь меч — это его жизнь. Прошу посмотри прошу ты ведь должен чувствовать.» Энакин не хотел, он не хотел погружаться в Силу, чтобы снова чувствовать ту пустоту, что образовалась, когда Оби-Ван упал с крыши, он не хотел видеть ошметки столь прекрасной связи. Энакин боялся, что не выдержит этого. Он не чувствовал выбивающей сознание боли от разрыва связи, но это не было удивительно. Еще год назад, когда они с Оби-Ваном снова оказались в смертельной опасности, они, зная, что ни один из них не переживет разрыва и стараясь не думать, но не исключая своей гибели, ведь вокруг них бушевала война, они разработали план, что был найден Оби-Ваном в недрах библиотеки Магистров. У него не было названия, но Энакин назвал его «отсечением», они могли успеть закрыть связь, выстроить стену, Связь не исчезала, она упиралась в стену, за которой и происходил разрыв и тогда это не было бы столь смертельным, постепенно истончаясь и исчезая. Энакин не сомневался, что Оби-Ван воспользовался этим планом и успел отсечь его от боли, до того, как связь была разорвана с последним дыханием Оби-Вана. Но видеть глухую стену, уходящую в никуда Энакин не хотел. Но Падме умоляла, почти падая на колени, если бы руки Энакина не держали ее на весу. Джедай зажмурил глаза из-за закрытых век проступила, скатываясь слеза и погрузился в силу, что клубилась темным дымом вокруг, но Энакин даже не почувствовал страха что Тьма приблизилась к нему, отмахиваясь от нее, но не прогоняя, ему уже было не важно, что окружает его Тьма или Свет все было едино в том потоке боли, что пронизывал Силу, когда он ухватился за обрывок связи, уходящий в никуда и закричал в поток Силы, выплескивая всю агонию муки и любовь, что уничтожали его. И почти сразу связь вздрогнула, словно на том конце вздрогнул человек, получив всплеск страданий. Энакин резко прервал медитацию, не давая себе опомниться и задуматься, набрал на комлинке капитана Тайфо и резко требуя прислать все записи за сегодняшний день. Это были мгновение записи, люди, не обладающие Силой, даже не заметили бы их. Экран шел рябью, но даже через помехи джедай видел, как на экране появляется фигура в плаще и капюшоне, теперь все сопоставив и хоть не видя лица, Энакин знал, кто на видео открывает дверь и заходит в квартиру, чтобы через мгновение выйти из нее. Падме облегчено выдохнула, а Энакин замер.       — Энакин, он жив да? — раздалось словно из далека голос любимой, но он не принес облегчение.       — Падме, прошу, дай мне мгновение, — процедил Энакин и уронил голову на руки, погружая пальцы в волосы, словно желая их вырвать, причинить себе боль, которая возможно заглушила бы боль, что рождалась внутри — боль предательства. Эмоции клубились и крутились внутри джедая, уничтожая, сжигая. Падме замерла с ужасом смотря на тихое горение мужа и не зная, как помочь, как не сделать хуже.       — Как он мог, — провыл Энакин и Падме не выдержала, положив руку на плечо мужа, чуть сдавив, почувствовав его жар и напряжение, словно он вел борьбу внутри себя.       — Будь внимательней к деталям, Энакин, — проговорила она и Энакин вздрогнул у него в голове эти слова были сказаны бархатистым тембром Оби-Вана, парень медленно опустил руки и посмотрел на Падме, женщине потребовалось вся воля, чтобы не вскрикнуть, увидев глаза мужа в них была чистая агония.       — О… — Падме не решилась сейчас произнести его имя. — Он сказал, чтобы ты был внимательней к деталям, чтобы не подавался эмоциям.       И убедившись, что Энакин все же ее слышит добавила:       — Он пытался нас предупредить.       — Как он мог позволить нам пройти через такую боль, он ведь знал, какого это, — Энакин хотел рыдать, но слезы были выжжены злостью и горем.       — Наверняка ему запретили кому-либо говорить, но он все равно пытался нас предупредить. И меч… Он хотел, чтобы мы поняли, что он жив, — голос Падме был мягкий, но дрожал, словно ей было больно говорить, выдавливая из себя слова.       — Как ты можешь его простить за такую боль?! — Энакин не заметил, как закричал, а Падме только лишь молча смотрела на Энакина и он, не выдержав ее взгляда опустил голову, читая в нем ответ: «Так же как я всегда прощала тебя». Энакин резко обхватил ее руками и прижал к себе ища поддержку, но замечая, что Падме дрожит, что было не удивительно после дня эмоционального истощения. Это заставило Энакина устыдиться, он должен был стать ее опорой, а теперь ей приходится его возвращать в реальность. В хорошую реальность, где Оби-Ван жив. Энакин окунулся в тепло любимой, погружаясь в силу, где все еще ощущалось присутствие Оби-Вана, отпуская боль и выхватывая из своего сознания радость, стараясь напитаться ею. И вскоре уже ему пришлось относить обессиленную Падме в спальню, где она погрузилась в целебный сон.       Встреча с Оби-Ваном была лишена тепла и после нее Энакину, как и самому Оби-Вану пришлось залечивать синяки и кровоточащие ссадины от озлобленных ударов. Скайуокер мог сколько угодно говорить, что он не узнал Кеноби в новом обличии, но связь затрепетала практически сразу, как только они встретились взглядами, но злость и боль, что клокотала всю эту неделю нашла выход в методичном нанесении ударов, а слова «Прошу не ищи меня, так надо, прости» были, как еще один удар, что отправил израненное сердце Энакина в нокаут.       Скрывая свое разочарование Энакин полностью ушел в работу, когда Падме по тихоньку приходила в себя ища утешение в надежде, что все скоро наладится, как только Оби-Ван вернется. Рыцарь Скайуокер действовал строго по плану, он был самым серьезным и сосредоточенным в осуществлении охраны канцлера, ни каких безумных спонтанных идей, никаких шуток и улыбок. Короткие ответы и отсутствие споров. Вроде магистрам бы радоваться, что Скайуокер наконец оставил свое ребячество, но только это беспокоило еще сильнее, желая возвращения Кеноби, который единственный знал, как действовать и вести себя со своим бывшим падаваном.       Праздник Огней на Набу был прекрасен. Тид в тот день был многолюдным и суетливым, везде кричали, бегали. Актеры и танцоры уже начали свои выступления на площадях, заработали передвижные аттракционы, а лавочники, раскладывали свой вкусный товар, вокруг которого сразу начинала крутиться веселая и шумная детвора. Над головой перекинутые через улицы были развешены разноцветные ленты и флаги. Каждая площадь представляла развлечение, где-то организовывали танцы, где-то шли состязания в силе и ловкости, факиры крутили огненные круги, канатоходцы, заставляли задирать головы, собирая своими трюками восторженно-испуганные возгласы, дети бегали по улицам, запуская воздушных змеев, а фокусники показывали, что волшебство существует. Жители и гости столицы спешили побывать на каждой площади окунуться в атмосферу праздника, чтоб потом постараться занять лучшие места и увидеть главное представление, что должно было раскрасить темное ночное небо миллионами огней. Энакину это напомнило победный парад, тогда он так впечатлил маленького мальчика, что еще долго он переживал его во снах. Но сейчас празднество не захватывало джедая, что сосредоточился на исполнении своего долга. То ради чего им пришлось пережить столько боли — сорвать покушение на главу Республики. Все праздничные мероприятия Энакин стоял рядом с канцлером, как верный защитник. А Палпатин не стесняясь пользовался этим, на каждом интервью и речи подогревая эго Энакина, напоминая, что в один из самых сложных периодов новейшего времени для Набу именно этот джедай принес победу. Люди ликовали, девушки краснели, дети восхищенно охали, замирая смотря на героя, о котором рассказывали родители, который смотрел на них с экранов датпадов и теперь впервые предстал в живую. Падме, которая как сенатор сопровождала королеву Ниютни и канцлера, улыбалась, видя любовь своей планеты к Энакину, веря, что скоро уже все наладится, но он сам словно не замечал всего этого ажиотажа, как только почувствовал присутствие Оби-Вана рядом. И все же праздник закончился диверсией и похищением канцлера. Снова Энакин и Оби-Ван были в бою, спасая Палпатина, только вот после отсечения Связи, ее канат, словно был оборван по середине, кровоточа болью и недоверием, что вылилось в короткую, но яркую вспышку ярости, когда магистры готовились уезжать на Корусант, оставляя на охране Канцлера только его личную гвардию и Энакина и давая Оби-Вану две недели отпуска, за успешно поведенную сложную миссию, который надеялся провести его рядом с любимыми, хоть где, лишь бы рядом, но чувствуя волну ярости исходящую от Энакина не знал позволят ли ему.       — Ты солгал нам! — вспылил Энакин. — Ты знаешь какую боль мы испытали, хороня тебя.       Оби-Ван бросил взгляд на удаляющуюся с канцлером Падме, что все же оглядываясь бросала на них нежные и сочувствующие взгляды. Оби-Ван опустил голову.       — Если бы ты поверил в мою гибель, поверили бы все. Это нужно было ради успешного плана, — как мантру повторил мастер-джедай.       — Я бы мог помочь, Совет не доверяет мне! Ты не доверяешь мне! Это вы все придумали. Неужели наша с Падме боль стоила этого?       — Нет! — с ужасом воскликнул Оби-Ван, жалея, что все еще в чужом обличие и с чужим голосом.       — Кто придумал это? Кто?       Оби-Ван мог сказать, что это было его решение перевести недовольство Энакина на себя, но понял, что не хочет, что ему надоело быть праведным и страдать за ошибки других, тем более если сам он не был согласен с ними, и поэтому он жестко проговорил:       — Канцлер. Это была идея канцлера, одобренная Советом.       Энакин отшатнулся на мгновение смотря в чужое лицо, чувствуя только эхо Оби-Вана и желая не верить его словам, стараясь объяснить все тем, что канцлер ведь не знает о чувствах джедаев, он заботился о благе всей Республике, ему и так тяжело, это Оби-Ван должен был понять, Оби-Ван должен был поставить чувства любимых выше долга.       — Я рад что ты жив, — сухо проговорил Энакин поспешив догнать канцлера, а Оби-Ван тяжело вздохнул, торопясь в преобразовательную камеру, готовый уже сдирать это ненавистное лицо собственными когтями.       Энакин был растерян идя с канцлером на прием и слушая, как тот восхваляет план о внедрении Оби-Вана в преступную группировку, который по мнению канцлера придумал именно Энакин. Палпатин не мог не знать о плане и ее инициаторе, если сам предложил самую жестокую ее часть. Джедай был в недоумении, не зная кому верить, слушая, но не слыша за своими метаниями слова канцлера о «Недоверии Совета и о том, что джедаи должны же быть как одна команда». Мысли Энакина прервало нападение Дуку, что отодвинула все сомнения оставляя только происходящую сейчас битву. Энакин обрушил на него всю свою холодную ярость, на Совет, на канцлера, на Оби-Вана, на всю ситуацию в которой они оказались. И как всегда подавшись эмоциям он почти проиграл, если бы не подоспевший Кеноби, что, не обратив внимание, на похищаемого графом канцлера бросился в возлюбленному, уже смотря на него своими голубыми глазами и напугано спрашивая, в порядке ли он. А Энакин уже снова рвался в бой, который теперь прошел успешно и Палпатин был спасен, разливаясь хвалебной речью в сторону джедаев и Энакина в частности.       На утро Падме искала Энакина и Оби-Вана, которых не могла увидеть наедине с вечернего спасения канцлера. Перемещаясь по таким знакомым, но сложным и запутанным коридорам Королевского дворца. Завернув за угол и снова наткнувшись на пустоту женщина рыкнула от разочарования и решила воспользоваться тем, что отвергала с Мортиса, их связью. Оглядываясь по сторонам, убеждаясь, что ее никто не видит она села на широкий подоконник и пару раз глубоко вздохнула, очищая голову от мыслей и эмоций, открывая себя миру, усиливая ощущение ветерка, далекие голоса, окунаясь в мир и его жизнь, закрученные в потоки живой силы, вспоминая все наставления Оби-Вана. То бурление, переполнение чувствами и ощущениями, что было в первые дни после Мортиса прошло, но все же она смогла во всей пелене и дыме сознания почувствовать две сияющие серебром и золотом лески, что тянулись через дворец и трепетали от эмоций. Падме открыла глаза и улыбнулась, надеясь, что то, что она почувствовала, означало, что Энакин и Оби-Ван помирились. И хитро улыбнувшись ухватилась за связь и пошла следом чувствуя как увеличиваются, заполняя ее эмоции, что испытывали джедаи. Женщина мотнула головой, разрывая связь, уже слыша недалеко их голоса, и тяжело вздохнула, первое впечатление, что эмоции были страстью, развеялись под гнетом шипящих слов и ели сдерживаемых криков. Они так были погружены в обвинения друг друга, что не почувствовали ни как она дотрагивалась до их связи, ни как открыла дверь в небольшую затерянную в коридорах дворца комнату. Энакин и Оби-Ван вздрогнули только когда она прервала очередные рычащие предложения в которых были слова «Канцлер, долг, Республика и недоверие», и ни с лова о «любви и радости быть вместе».       — Может, хватит уже, — устало и тихо проговорила женщина, хотя до этого у нее было большое желание наорать на них, но только ее в этом вихре тестостерона и не хватало, но ее тихого голоса хватило, чтобы джедаи вздрогнули и замолчали, опуская головы.       Мгновение Падме смотрела на них, прежде чем порывисто рвануть вперед обхватывая руками шею Оби-Вана, прижимаясь к нему всем телом. Джедай не уверенно обнял в ответ, не зная, что ждать дальше, так как несколько минут назад Энакин тоже обнял его, прежде чем рядовое слово и предложение не привело к очередной вспышке и обвинительным крикам. Падме чувствуя эту неуверенность, сама прижалась крепче, чувствуя как мужчина оттаивает в ее объятиях и наконец-то прижимает к себе, наклоняясь, зарываясь лицом в изгиб шеи. Падме по привычке, обхватила руками его голову, желая как всегда зарыться пальцами в волосы, но почувствовав только гладкую кожу, и мягкие щеки на шее, это больше чем что либо напомнило, что все было не ночным кошмаром, что все эти недели боли были реальными и волной вернулись, накрывая ее. Падме не заметила, как тихо начала плакать, ощущая легкие поглаживания и успокаивающие бормотания двух джедаев, что старались успокоить свою женщину. Постепенно Падме пришла в себя и отстранилась, беря лицо Оби-Вана в ладони и с взглядом полным нежности разглядывая его, замечая те знакомые, столь любимые черты. Словно только что возвращаясь в мир, где он жив. Оби-Ван не выдержал взгляда, переполненного счастьем и пониманием и опустил глаза, от боли, через что он заставил их пройти, хоть только что убеждал Энакина в правильности и высшей цели плана, сам в свои слава не верил. Ни что не стоило пустых глаз Энакина и слез Падме.       — С нами не легко, — прошептал Оби-Ван, встретившись взглядом с Энакином, который смотрел на него с грустью, но в ней уже не было и толики обвинений.       — Как же ты нас еще терпишь? — добавил Энакин и печально усмехнулся.       Падме только помотала головой, поворачиваясь к стоящему рядом Энакину и протягивая ему руку, которую он тут же взял своей живой ладонью. Переводя взгляд с одного на другого.       — Потому что люблю и я благодарна за это мгновение, когда мы вместе.       Энакин и Оби-Ван подались вперед одновременно, обхватывая одной рукой Падме, а второй друг друга, прислоняясь головами, над зажатой между ними любимой, замерев окунаясь в ощущения друг друга, пока женщина легонько не пошевелилась, пробормотав:       — Я искала вас, чтобы сказать, что королева попросила меня остаться на Набу по очень важному делу.       Джедаи отступили, смотря на женщину, в глазах которой заплясали хитрые блики, а губы изогнулись в шкодливой улыбке, что разнилась со словами о проблемах на Набу, которые и приведут к тому, что ей придется остаться, а им уехать. А Падме поправляя на одежде своих джедаев не существующие складки и отводя взгляд, растянуто продолжила:       — Канцлер так сейчас обеспокоен, тем, что его пытались похитить, что практически настаивал, чтобы на Набу меня охранял рыцарь Скайуокер, а сам доберется до Корусанта со своей гвардией. Думаю, и Магистр Кеноби не откажется провести свой отпуск на Набу.       Джедаи на мгновение замерли, переглядываясь друг с другом.       — Отпуск? Но сейчас война, а мы генералы, — начал Оби-Ван, который уже наметил план лететь на Корусант вместе с Энакином и Падме и убедить Совет, что война не время генералу брать отпуск и Энакин его в этом поддержал.       — Так никаких возражений, — Падме опасно сощурила глаза, смотря на Оби-Вана. — Я слышала как магистр Винду, говорил, о необходимости твоего восстановления, а ты, — Падме перевела взор на Энакина. — Уже не единожды ныл, что тебе нужен отпуск. Не портите мой превосходный план. И нам всем нужен отдых и время. Нам.       Под конец речь Оби-Ван уже улыбался, а Энакин обхватил со спины Падме смеясь встраиваясь в ее план:       — Знаешь Оби-Ван, лучше места для твоего восстановления, чем Озерный край Набу, ты не найдешь.       — Вот и я о том же, — назидательно проговорила женщина и засмеялась. Ни Энакину, ни Оби-Вану не было что возразить, она была права.