Великолепный лжец

О, йес! Руки моей железной

Боятся, как огня

И в общем бесполезно

Скрываться от меня

Проворнее макаки

Выносливей вола

А нюх, как у собаки

А глаз, как у орла

      Песня гениального сыщика часто превращалась в аккомпанемент его полета мысли, хоть и была завуалированной издевкой над окружающими. Но плевать, никто так и не вычислил за все эти годы его любви к Бременским музыкантам.       Бодрый ритм раздавался ещё секунд двадцать, затем Влад одними губами проговорил «Оу, йес!», обнял спинку стула с двух сторон и навалился на него, зависнув головой в паре сантиметров от чужой макушки. — Идеи?       Не то чтобы он ждал чего-то стоящего внимания за такой короткий промежуток времени и без подробного введения в курс дела, но молчание, перемежающееся с сиплыми вздохами, его не утешало абсолютно. — Эй, прием! — позволил себе он кончиками пальцев дотронуться до чужих плеч, а когда реакции не последовало, ухватился за одно из них и присел на корточки, заглядывая в глаза.       Плакали перед ним как-то… безжизненно. Как будто внутренний огонь в человеке погас, и Влад видел теперь лишь куклу.       Тонкий пергамент кожи лица вблизи ужасал, но было в этом образе что-то завораживающее. Влад подумал, что отныне все лики святых, навязчиво показанных ему в детстве, носят в его памяти смоляные кудри и печальные серые глаза. — Что с тобой, Олег? — свободная рука вплелась в чужие волосы, приглаживая их успокаивающими движениями. Он видел иссушающие до дна истерики и панические атаки и знал, что живое тепло могло быть хорошим проводником к реальности, — Дыши. Все хорошо.       Мир сузился до глаз, обрамленных лопнувшими капиллярами, устремившими взгляд прямо на него. Влад вдруг подумал, что синяки насыщенного цвета индиго под ними не сойдут, проспи Олег хоть тридцать часов — слишком долго длится чужая усталость. — Нет, — возразили ему, — Не надо.       Ему бы послушать и убраться восвояси, но жалость и понимание, что его участие всё же требуется, заставили сидеть на месте.       Волосы были влажными — верный путь на больничную койку с менингитом в такую погоду. Прощай-пока тогда его планам по привлечению офисных сотрудников к работе, и, чего уж там врать, здравствуйте стенания совести. — Ты не из-за Саши пришел, — пролепетал какую-то сумятицу психолог, — Или всё-таки из-за него? Не может же это быть просто совпадением?       На дыбы встало шестое чувство, позволяющее ему талантливо собирать по кусочкам полотно прошлого. — Из-за Саши? — ласково переспросил он, — Почему ты так решил?       Чужие руки вдруг осознанно отвели его ладонь от лица. Чувствовалась таяющая на глазах возможность вытащить из Олега что-то стоящее, поэтому он поспешил встряхнуть его за плечо, надавив: — Скажи мне, почему?       Дверь отворилась, явив перед глазами мягко улыбающегося Иваныча, истуканом застывшего от увиденного. Влад завыл про себя, когда оттолкнув его, Олег решительно отъехал назад. — Не твоё дело, — процедил он, и Череватый готов был руку дать на отсечение, что прочувствовал на своей шкуре летящие в его сторону стрелы ненависти. Может, оно и к лучшему — для ненависти тоже нужен был внутренний огонь. — Её убили в собственном доме, и если ты что-то знаешь, скажи сейчас. — Хватит!       Оба они повернулись к отмершему начальнику, теперь раздувающемуся от злости. Влад обличающе ткнул указательным пальцем в осклабившегося психолога, надеясь на поддержку, уверенный, что может расчитывать на старшего товарища. — Подыши воздухом, Череватый, — сказал как отрезал Иваныч, заняв место за спиной Олега.       Тупая тишина заполнила крохотное помещение. Мощная фигура начальника, заменившая во многих аспектах ему родительскую, мешала здраво рассудить складывающуюся картину. Отогнав застилающее глаза раздражение Влад попробовал ещё раз. — Он знает что-то! — поднялся он с корточек, так, чтобы смотреть в глаза, — Сам мямлил про какого-то Сашу, о котором никто ни сном ни духом. Поймите же, это может оказаться зацепкой!       Буравящий снизу взгляд он чувствовал кожей, но игнорировал и Олега, и скребущее изнутри сожаление. Его работа требовала от него изворотливости, и если нужно надуть кого-то ради правды, он готов обхитрить хоть тысячу грустных мальчиков. А этот явно знал больше, чем любой из них и больше, чем ему было положено.       Первоначальная идея подключить к расследованию психолога провалилась по всем фронтам, но к черту её, если он нащупал что-то стоящее. — Для допроса свидетеля нужно что-то больше мямления. Ты официально его вызвал в участок? Нет? Извини.       Осознание предательства всё никак не доходило до Влада, хоть все карты и были у него на руках.       Это за его спиной должен был стоять подполковник, это на его оппонента он должен был смотреть волком.       Уловивший что-то в его взгляде Николай Иванович будто сдулся, как воздушный шарик. — Выйди, прошу тебя, Влад, — устало вздохнул он, — Дай мне немного времени, и я обьясню.       Взыгравшая обида должна была послужить ему топливом, слишком хорошо себя знал Череватый. Гонимый ей, он покинул кабинет.

***

      Лавина из чувств, побежденная Владом каким-то чудом, шла на него откатом в несколько раз сильнее.       Горловина толстовки вдруг стала непомерно тесной, а крохотная комната огромной настолько, что не добраться до выхода, даже если и удастся преодолеть тремор ног. Страх смешивался с всеобъемлющей тоской, вытеснял из его черепа остальные мысли. — Олег? — его развернули в кресле, схватили за подбородок, — Перестань.       Чертова ищейка что-то унюхала, и теперь вовек не отстанет.       Это он виноват, снова. Это он натравил полицию на верный след.       В который раз за последний час его телом распорядились как марионеткой, потащив куда-то в сторону. Как сквозь вату он услышал сначала шум воды, а затем по приказу давившей на затылок руки его голова оказалась под прохладными струями. — Хватит. Возьми себя в руки.       Автономно рассудок принял команду подполковника как единственно верную.       Олег длинно выдохнул, утерев мокрое лицо ладонью. — Я соберу вещи и уеду сегодня вечером.       Перед глазами отчего-то встала счастливая Шерил, со всех сторон извалянная в грязи. Глупую псину, видимо, придется оставить.       О том, что ему придется оставить ещё и Сашу он старался не думать. — Куда? В Самару? — с усмешкой спросил Николай Иванович, знающий, что Олег лучше уж пополнит список безвременно ушедших из жизни, чем вернется в родной город. Мысль о том, чтобы оказаться на расстоянии меньше, чем сотня километров от матери, вызывала у него тошноту, — Не дури. Я обещал помочь тебе, и для этого ты останешься.       — Вы не понимаете, — покачал головой Шепс, не зная как объяснить ощущение надвигающейся на него катастрофы. Ворота, ведущие его к свободе, медленно захлопывались перед носом — Череватый собирался рыть землю до победного, пока не вывалит всё его грязное белье наружу, он ясно видел. — Конечно нет, ты ведь не говоришь о том, что произошло четыре года назад, — на лицо подполковника будто набежали тучи, — Кстати, я помню про Сашу. И всё ещё соболезную вашей семье.       Порыв проорать в морщинистое лицо горькую правду о том, что четыре года назад семьи у него не стало, Олег подавил. Николай Иванович тем временем продолжил: — Я видел дело Влада. И пока нет причин связывать эти два случая. Ты можешь думать по-другому, но я всё ещё уверен, что самоубийство твоего брата к этому расследованию не относится.       Текст записки встал у Олега перед глазами, практически идентичный со словами, оставленными Сашей. Её и тела, которое нашли в день его смерти, было достаточно, чтобы уверить Олега в том, что начальник не прав. — Но мы проверим. Аккуратно, чтобы знать наверняка. Они ведь не были знакомы? — будто считали сомнение с его лица. — Нет. Не знаю. Я пробыл с ним недолго до того, как…       На фото он успел разглядеть иссохшее серое лицо — пойди разбери какой она была раньше и, что главное, пересекалась ли когда-то с Александром Шепсом.       Горло сжало спазмом, и он снова нагнулся над раковиной для того, чтобы уйти от сочувствующего взгляда. Наступило время его любимой шарманки, неустанно треплющей ему нервы. — Олег, что случилось с Сашей?       Как и тысячу раз до этого он повторил набившие оскомину слова: — Самоубийство. Вы ведь читали его записку.       Николай Иванович расстроено покачал головой. Олегу показалось, что в этот раз от него и не ждали другого ответа.       Горькая тишина стояла ещё несколько секунд, пока не пришлось поднять самый важный вопрос на сегодня. — Что делать с Череватым? Он ведь не отстанет, — утвердительно спросил Шепс. — Не отстанет, — с неясной гордостью ответил подполковник. Пожевал седые усы, затем осторожно продолжил, — Он не похож на обычного следака. Влад… хорошо знаком со сложностями.       Будто собираясь добить его окончательно, продолжил: — Было бы неплохо, знаешь, кинуть ему кость самим, а не ждать. Это неизбежно — Череватый точно начнет задавать вопросы.       Олег в недоумении уставился на собеседника: — Кинуть кость? В смысле, рассказать ему? — Немного.       Иссушенный истерикой он не мог наскрести достаточно возмущения для ответа. Он устал. Он не знал, что ему делать дальше, и единственный из посвященных людей, оставшийся с ним, советовал ему сдаться с поличным. — Может, мне сначала всё-таки стоит уволиться? Не хочу быть закиданным дерьмом прямо в офисе.       В плечо вцепились с недюжинной силой: — Нет, сынок. Ты это делал, но это было давно, и ты был слишком молод. Это было обязанностью твоих близких — следить, чтобы ты не ввязался в дерьмо, а вместо этого твой брат… — Хватит.       Он не мог это слушать, только не сегодня. — Влад будет держать рот на замке, — безапелляционно заявил подполковник, — Я позабочусь об этом, и о том, чтобы ваша фамилия не всплыла и не упоминалась снова в медиа. Верь мне.       Олег усмехнулся. У него не было права голоса, но он всё ещё мог рассчитывать на побег, если всё обернется слишком скверно.