Великолепный лжец

      Влад затормозил у двери старого архива, дела из которого после ремонта переехали этажом выше. Кажется, сначала начальство использовало освободившиеся квадратные метры под кладовую — Влада как-то отправили сюда за стульями — пока на обшарпанном ДСП не появилась табличка, сообщающая, что в душной комнатке с одним маленьким откидным окном у потолка разместился психолог.       Спеша сюда, Череватый представлял себе этакого субтильного очкастого додика, покрытого многовековой пылью: до встречи с Олегом о нем можно было точно сказать только одно — душой компании тот не был.       За несколько лет Влад поименно выучил почти всех сотрудников и даже мог приблизительно рассказать об укладе их жизни. Из поля его зрения не ускользали даже самые незаметные для обывателя личности, — спасибо профдеформации, — а вот что представляет из себя штатский психолог он не знал, и добиться этого должно было быть исключительно трудно.       Не раздумывая, он отрывисто постучал в дверь и потянул ручку на себя, являя взгляду нового человека, готовый как губка впитать всю правду о нем.       Парень в стеганной куртке замер посреди помещения, пытаясь стянуть ботинки. В памяти всплыл «Звонок», когда белое лицо с огромными запавшими глазами показалось из-за копны черных волнистых волос.       Чудовищно заметное, особенно вкупе с двухметровым ростом и широким разлетом плеч, оно било по самооценке, потому, что мгновенно отпечатывалось в памяти. Простительно, если перед ним действительно изгой общества, никогда не покидающий свою каморку, но доказательства против этого были прямо перед ним — чужая обувь оставляла на полу следы только что растаявшего снега. — Полдесятого, — тупо указал Влад на маленький циферблат под потолком, приветствуя в уме нового нарушителя режима и ставя ещё одну галочку в пользу собственной несостоятельности: их таких, пренебрегающих правилами, было от силы человек шесть, легко запомнить.       Явно опешивший, похожий на оленя в свете фар, парень изящным движением зачесал пряди за уши. Видавшая виды куртка заученным движением была сброшена с плеч и заняла свое положенное место на вешалке вместе с ботинками.       Мелкими иголочками закололо на периферии сознания от несостыковок, бросающихся в глаза. Ни растянутая толстовка и старые джинсы, ни нечесаные кудрявые волосы, ни даже ссутулившиеся под чужим взглядом плечи не могли обвести его вокруг пальца — Олег заполнял собой всё пространство, как никогда бы не смог сам Влад. И одновременно с этим перед ним был очевидно глубоко неуверенный в себе человек. — Я… У меня была причина опоздать. — Какая? — невольно вылетело у него, и тут же в кабинете будто стало прохладнее от чужого настороженного взгляда. Не желая сразу портить отношения он продолжил, — Не важно. Начальство настаивало, чтобы я зашел.       Обогнув его по широкой дуге, психолог устроился в офисном кресле, зарывшись в пухлый ежедневник. Не заметивший наплыва посетителей, Череватый был уверен, что бурную деятельность перед ними изображают из чувства неловкости, окружившем их. Стремясь внести свою лепту в его развенчивание, он уселся в кресло напротив. — Вы… — Ты.       Стол так-то был не чище, чем у него самого: пара немытых кружек, органайзеры, кипы беспорядочно сложенных листов и маленькая картонная елочка на краю, венчавший весь этот беспорядок, явно оставшаяся с Нового года. Ни картин, ни статуэток, никаких предметов, указывающий на профессию обитателя кабинета больше не находилось. — Ты Владислав, верно? Тот, чей друг чуть не погиб при штурме офиса на Береговой.       Уловив искру интереса в собеседнике Влад кивнул, не понимая, как свернуть разговор в нужное ему русло. — Николай Иванович сказал, что это сильно отразилось на тебе.       И снова тупик. Чужой азарт даже не дал проявить ответную любезность, спросить имя. Разбираться со случившемся ему совершенно не хотелось, да и всё там было кристально прозрачно — виновные были пойманы и осуждены, дело закрыто.       Возможно, нужно просто выложить все карты на стол, не тратя время их обоих впустую, но стоило открыть рот, как его прервали. — Итак, какой он?       Серые глаза вдруг немигающе уставились в его карие, и Влад ощутил, как внутренности будто наматывают на крюк. Специфический малый, ничего не скажешь. — Николай Иванович? — Твой друг. Как его зовут? Левая нога отчего-то снова нещадно заныла, так, что он вцепился пальцами себе в бедро до побелевших костяшек. Судорога стекала вниз, к щиколотке, концентрировалась там и распирала голеностоп. Влад поспешил положить ногу на ногу, скользнув свободной ладонью к эпицентру боли.       Интересно, Толик чувствовал сейчас боль в ампутированной ноге? Понимал, что значительная его часть теперь отсутствует? — Анатолий.       Полное имя не вязалось с образом, жившем в его голове. Он знал о Толике всё, чего не мог сказать о других своих друзьях, бывшей жене или даже самом себе, и с его босоногого детства друг не называл себя так.       Они были Владом и Толиком, неразрывно соединенными вместе, как сиамские близнецы. — Итак, расскажи мне что-нибудь об Анатолии.

***

      Чужие чайные глаза будто подернулись дымкой. Олег от интереса даже считал про себя секунды, когда заметил, что веки Влада не смыкаются. Где-то он слышал, что этот рефлекс служит для смачивания и очищения глазного яблока, плюс помогает разгрузить мозг и обработать поступившую информацию. Так вот, моргнул его собеседник только после двадцати добрых секунд. Стоило задуматься, отчего бы.       Личное дело Череватого перед ним положил Николай Иванович ещё две недели назад, но Олег принципиально не изучал всё досконально, видя в этом некую халтуру — человек напротив дышит, чувствует и говорит, чего вполне достаточно, чтобы сложить свое собственное мнение.       С титульного лица на него тогда пялилось лицо среднестатистического мужчины, разве что глаза были чуть нагловаты, что не подтвердилось при личной встрече. Влад казался… приятным, хоть и слегка пугающим.       Даже после того, как нечаянно оттоптал ему больную мозоль, напомнив, какой сегодня день.       Обывательские черты лица будто преображались под влиянием живого ума, делались чуть хищными, как у гончей. Олегу было страсть как интересно, подбирались ли невзрачные шмотки так, чтобы люди не признавали во Владе угрозу.       Потому что он угрозу прочувствовал сразу же, как только попал в поле чужого зрения. На маленькой фотографии три на четыре этого не было видно. — Мы похожи, наверное, — также глядя в пустоту наконец-таки заговорил Череватый, и лицо его пропиталось какой-то невообразимой мукой, — Мы оба… Умеем делать свою работу.       Всё сказанное ни за что нельзя было назвать исчерпывающим ответом на его вопрос, но так часто случалось, что собеседник вспоминал и озвучивал в первую очередь то, что волновало его больше всего. Понять глубинный смысл простых слов сначала не представлялось возможным, но со временем их истинная сила показывала себя.       Олег поощрительно кивнул, призывая продолжать.       Забавно, что именно об этом он подумал, когда нашел в интернете статью о головокружительной смелости отряда полиции, с заголовка которого на него смотрел Анатолий — до чего же похожи могут быта два разных человека.       Одного телосложения, с одинаковыми ухмылками и идентичными стрижками их можно было принять друг за друга влегкую, намного проще, чем спутать его самого с родными братьями. — Он сложный человек. Но я к тебе не за этим, Олег, — вернул его в настоящее Череватый одним махом, уверенно произнося чужое имя.       Зыбкий туман в его глазах и мученическая гримаса мгновенно сменились радостью ребенка, потрошащего сладкий подарок. Он раскрыл ненужную до этого момента, спокойно лежащую на коленях папку и достал оттуда какие-то бумаги. — А зачем же? — невольно спросил Шепс. Дверь в чужую душу и память неожиданно захлопнулась, и он представить не мог, для чего ещё мог понадобиться.       Будто дождавшийся разрешения, Влад вскочил со своего места и встал у него за спиной, окончательно выбивая из колеи. Шустрые пальцы стали в два ряда раскладывать перед ним листы а-четыре, и с каждой новой фотографией Олегу всё больше казалось, что он уходит под воду: от ужаса у него закладывало уши, так что слышал он лишь стук своего сердца, бешено бьющегося в горле.       По очереди и степени устрашения перед ним ложились на стол фотографии повешенной женщины, картонных прямоугольников с номером телефона и обещанием чудес, рабочего стола, заваленного разной псевдомагической атрибутикой, и, под конец, как последний гвоздь в крышку его гроба, фото записки.       Неожиданно Череватый отступил от него на полшага назад, и Олег понял, что тот всё это время стоял вплотную, практически закинув свои руки ему на плечо. Ближе, чем он обычно позволял, минимум на метр.       Проваливаясь в свой давний кошмар, который вдруг решил напомнить о себе наяву, он как завороженный придвинул к себе последнюю фотографию, как никогда сильно чувствуя своё одиночество.       «Я ухожу из жизни, так как не могу больше скрывать правду. Магии не существует. Я обманывала людей, и мне не было жаль».       Вот и всё.       Крупные горошины слез снова набухли в уголках глаз, пока Влад беспечно отстукивал пальцами мотив какой-то детской песенки на спинке его кресла, не замечая, как разрушил в пыль чужую жизнь.       А может, он знал всё с самого начала? Может, он этого и ждал всё время, как только связал воедино все тонкие ниточки прошлого и настоящего и понял, чем он занимался.       Пришел лично плюнуть ему в лицо, а затем обнажить отвратительную истину перед всеми, сложив карточным домиком его убогий мирок, который он с таким трудом строил.       Сожаление неожиданно заполонило его до краев — он мог ещё много чего сделать для тех, кто непременно начнет презирать его, как только узнает правду — но и оно меркло перед осознанием происходящего.       В этот скорбный день четыре года спустя после смерти Саши он наконец-таки получил весточку с того света.       Иначе кто мог почти дословно повторить последние слова, записанные на бумаге его братом? — Я расскажу тебе все детали, а ты по зову профессионального долга попробуешь докопаться до того, кто и почему мог отправить на тот свет нашу ведьму-обманщицу, идет? — Как ни в чем не бывало спросил Череватый у его затылка, продолжая отбивать одному ему знакомый ритм по пластику.       Слезы-предатели всё-таки сорвались с его ресниц, упав на ксерокопии и расплываясь на бумаге жирными кляксами.