Великолепный лжец

      В общем-то, это утро было таким же, как и обычно. Проснувшись в своей постели Олег даже не вспомнил, что четыре года назад именно с этого дня для него началась новая жизнь.       Потом под ухом раздался гулкий звук вибрации с высвечивающимся на экране абонентом, что звонил редко, и память, как цунами, накрыла его.       Бесконечно отвратительный, самый популярный рингтон действовал на нервы ещё с минуту — поднимать трубку было невмоготу — а затем выключился, и вина растеклась внутри, заполнив его до краев и оставив отвратительный привкус на языке.       Он потащился в ванную внизу. Вторую, находившуюся на верхнем этаже рядом с его спальней постигла участь такая же, как и большую часть помещений на их просторной даче, когда-то спокойно размещающей на своих площадях их большое семейство. Теперь на втором этаже признаки жизни можно было отметить только в одной комнате — его собственной, тогда как на дверях остальных успел осесть внушительный слой пыли.       Старая плитка холодила ступни, так что он поспешил выкрутить кран с горячей водой на максимум и подставить обросшую голову под струи.       Понежиться в душе не вышло бы, даже если бы Олег всё ещё мог получать удовольствие от таких простых штук: в дверь отчаянно поскреблись, сопровождая звук тоскливым скулежом, как никогда совпадающим с общим настроением. — Жди, Шерри!       Шерил ждать не собиралась, отчаянно разразившись лаем.       Олег раздраженно выполз, матеря себя за извечную ошибку: сначала выгул этой зажравшейся принцессы, потом всё остальное.       В клубах пара отражение показывало лишь его размытый силуэт, что не могло не радовать. Он завис над амальгамой с поднятой рукой, всматриваясь в темный ореол, обрамляющий лицо, но передумал стирать конденсат. Нет причин делать этот день ещё хуже.       Его взбешенный взгляд на Шерил — суку (во всех смыслах) самоеда шести лет — не произвел, как обычно, никакого эффекта — та лишь обрадованно поскакала к входной двери, готовясь собрать на своей ослепительно белой шерсти всю раскисшую грязь во дворе.       Февральский день дыхнул ему в лицо унылой сыростью, так что он поспешил выкурить сигарету быстро, впихнув бычок в жестянку. Загнал изгвазданную собаку в дом и с тяжелым сердцем покинул своё убежище. — Мне десять гвоздик.       Эта фраза неустанно превращала лица продавцов цветочных магазинов в неправдоподобно скорбные маски. Это злило потому, что он точно разгадывал эту ложь — он и сам раньше давил из себя гримасу уныния, мыслями оставаясь в стороне от чужих проблем.       Девушка завернула в прозрачный целлофан букет, потянувшись с вопросительным взглядом к черной ленте. — Да, спасибо.       Нервное напряжение скользнуло с его языка холодом, заставило чужой взгляд дрогнуть, но ему всё спустили с рук, благодаря, очевидно, подтверждению его скорби, перемотанной черным.       Кладбище было вдалеке от инфраструктуры, и свежих захоронений здесь было не больше, чем пальцев на руках. К одному из них Олег и шел.       Всё поросло бурьяном, замерзшим на холоде и припорошенном снегом, и лишь за одним из надгробий в этом богом забытом месте продолжали тщательно ухаживать.       У них был семейный участок в Самаре, но мать боялась, что могилу осквернят, так что они похоронили его здесь, у черта на куличиках, под самым скромным памятником из возможных, без портрета. Сердце ныло каждый раз, когда Олег взирал на выбитые на камне из мраморной крошки буквы, спрашивая себя, где он не доглядел и в какой момент всё пошло прахом. — Привет, — букет лег на стылую землю, сменив свою увядшую копию.       Было тяжело без фотографии.       Собственно, с портретом, наверное стало бы только хуже.       Ужасно осознавать, что некоторые мелочи уже начали стираться из памяти. Можно было представить, как самый близкий человек смотрит на тебя, но мимика, движения рук, наклон головы вспоминались с трудом.       Чужой голос теперь звучал будто сквозь пелену, четко представлялось только «Олег», брошенное на разный манер, видимо, как самое частое, что говорил в своей недолгой жизни его брат.

***

— Что это за хрень? — в руках Джебисашвили держала нечто, похожее на ловец снов. Разве что загнутые когти вместо перышек давали сомневаться, что индийский амулет служил во благо успокоения кошмаров.       Вспоминался старый тупой анекдот: «Верблюд, верблюд, почему у тебя горб? — А где у меня ровно?». Так и в этой захламленной квартире — куда не ткни, везде сосредоточение разной сомнительной атрибутики, приковывающей взгляд своей отвратительной нелепостью. Не сказать, что побрякушка из ночного кошмара была самой занимательной.       Даже тело, подвешенное посреди помещения, внушало ровно такие же чувства.       Женщина была в мантии — ему подсказали, как называется красный атласный балахон — на голое тело, без обуви. Длинные черные волосы кольцами спускались почти до колен, пепельное лицо с темными глазами бороздили морщины, намекающие, что городской ведьме лет больше, чем скажешь на первый взгляд. В помещении уже стоял знакомый каждому следователю аромат, подтверждающий, что висит она здесь побольше трех суток. — Не боишься подхватить сглаз? — Дима отвлекся от работы, круто развернувшись на подставленном табурете. С усмешкой Влад подумал, что в данной инсталляции он смотрится уместнее, чем в лаборатории в белом халате. — Судя по всему, здесь можно подхватить только клопов. О чем она нам и поведала.       Предсмертная записка ждала их на журнальном столике, рядом со сферой с молочно-белым туманом внутри. Написана она была на обычном тетрадном листке в клетку, что сильно резонировало с характером жертвы, и Влад давал зуб, что почерковедческая экспертиза подтвердит непричастность ведьмы к мелким убористым буквам.       Он был в этом хорош, что бы кто не говорил — подмечал мелочи раньше всех чисто на интуитивном уровне, знал, что дьявол кроется в деталях.       Так и сейчас он чувствовал, что экстравагантная мадам, называющая себя Лейлой, не могла написать обличающую исповедь на обычном тетрадном листке, а затем вздернуться в кабинете для приема посетителей.       Вещдоки упаковали, но текст он запомнил наизусть.       «Я ухожу из жизни, так как не могу больше скрывать правду. Магии не существует. Я обманывала людей, и мне не было жаль».       Влад думал, что убийца сработал топорно и до этого послания, но после прочтения был вынужден признать, что преступник и не пытался представить всё как самоубийство. Слишком много злости было в этих трех предложениях.       Их вызвали на место происшествия после того, как все осмотрел участковый, взломавший замок. Типичный мужик старой закалки, который не видел ничего более занимательного в своей жизни и любознательно облапал тут каждый уголок, подпортив им нервы. Димка чертыхался как заведенный, пока уважаемый Павел Сергеевич делился с ними, «зелеными ещё», тем, как прошелся по квартире аки слон в посудной лавке. В результате дядьку пришлось вернуть с небес на землю, пришить к делу и обязать подойти в следственный участок до конца рабочей недели. — Я закончил, снимаем, — Дима сполз со своего постамента на пол и пошел к рабочей сумке за секатором, оставив Лейлу качаться в гордом одиночестве.       Эту часть работы Влад терпеть не мог, но выбора особо не предоставляли, ссылаясь на то, что он был самым крупным в их тщедушной команде. — Документы ты нашла? — обратился он к Лине. Дима вернулся и пришлось приступить к делу — удержать безвольное распухшее тело за бедра и приподнять. Руки отчаянно скользили по красным тряпкам вверх, и Череватый задрал их жертве на грудь, схватившись за голую кожу. Под пальцами даже через перчатки чувствовалась отвратительная слизь, но сгребать выскользнувшую на пол ведьму совершенно не входило в планы. — Нет, тут дня не хватит, чтобы всё просмотреть, — Джебесашвили продолжала с исследовательским интересом переворачивать все, попавшее под руку, игнорируя их существование. В арсенале её находок уже покоились многочисленные перья, кости, свечи и пара самокруток с марихуаной, найденных в карманах таких же мантий, как на жертве, развешенных в шкафу.       Секатор в руках Димы приступил к делу, веревка лопнула, и женщина упала в объятия Влада, перевесившись через его плечо вниз, разбросав свои жесткие волосы у него по плечам и голове. Запах заполонил ему ноздри, вчерашний поздний ужин поднялся комом вверх. — Красавчик, — умилился Дима. — Заткнись.       Тело они вдвоем уложили на металическую каталку, любезно оставленную отчалившими на улицу медиками. Лейлу можно было отдавать со спокойной душой во власть фельдшеров и Матвеева, приступающему к дальнейшей работе завтра с утра.       Странгуляционная борозда приковывала внимание сильнее, чем весь этот магический антураж. Жертва не казалась ему хорошим человеком, но вряд ли она заслужила того, что случилось. — Идеи? — Дима склонился над каталкой, встав с ним плечом к плечу.       Определенно, городская ведьма перешла кому-то дорогу. Пообещала выздоровление смертельно больному, сказала, что на раз два вернет мужа в семью или, может, просто раздражала соседей экстравагантностью и толпами шизофреников, посещавших её. — Без понятия, — признался он после затянувшейся паузы, — Таких, как она обычно хотят придушить все и сразу. Спасибо убийце, что хоть суицид не рассматриваем.       До пола ногами ведьма не доставала сантиметров пятнадцать, и если не рассматривать идею, что худенькая взрослая женщина подтянулась на балке и затянулась в петле самостоятельно, то возникали закономерные вопросы.       Впрочем, странности всё же были: Лейла не сопротивлялась. Дима уверял, что синяков и ссадин у жертвы нет, так что Владу приходилось ждать полный отчет судмедэксперта, чтобы подтвердить свои догадки. Если в крови Лейлы Матвеев не обнаружит яд, вопросы только умножатся. — Мальчики!       Влад с облегчением воззрился на Лину, сжимающую в длинных ногтях чужой паспорт.       Таинственная ведьма тщательно скрывала своё имя от соседей, а на раскиданных на журнальном столике визитках значилось только «Лейла», да и то наверняка выдуманное. — Удиви нас. — Аббасова Лейла Рамиль Кызы, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения, — победоносно провозгласила Лина, сняв с их жертвы маску обезличенности, — Надо же, хоть имя не оказалось фальшивым.       С переданного в руки документа на Влада смотрела красивая женщина, черты которой никак не прослеживались в раздутом трупе на каталке. Запах, пропитавший помещение, вдруг показался совершенно невыносимым. — Заканчиваем тут, — решил он, пытаясь победить дурноту, — Хватит на сегодня.       Ему требовалось время, чтобы подумать.       И горячая ванна.