Возлюбленный владыки моря

how we are free — hans zimmer myleene klass

как вещь обязательная к восприятию музыки и текста,

потому что глава под это помчалась писаться и переписываться

со скоростью гоночного болида — особенно на фоне того,

как двенадцать месяцев лежала мертвая.

      До самой ночи Кэйю особо никто и не трогал. Приходили жители, осматривали с небольшого расстояния — то почтительно, то как породистую лошадь. Кто-то и вовсе молился в его присутствии покровителям моря, вопрошая о прощении, об исцелении, о чем угодно, считая, что излияние души Кэйе обязательно это желание исполнит.       Забавно, что одних жителей Кэйя понимал отчетливо, другие говорили на языке ему по определению не понятном.       Сам же Альберих, разуверовавший в богов, как мог не обращал ни на что внимания, аккуратно рисуя на песке одному ему ведомые рисунки из неаккуратных каракулей, пока тьма с моря не скрыла от него все детали. Лишь тогда он отложил палку и вернулся к наблюдению за окружающими.       Зажгли огни. Вечерний костер вознесся в небеса — наблюдая, Кэйя не мог не заметить, что здешний народ совсем не против приспособить к делу то, что море вынесло им на берег. Более того — многие знают, как пользоваться маслом, из чего делать муку и какое-то здешнее лакомство, в которое клали мед. Тех, кто этот самый мед принес, чествовали как героев — Кэйя действительно был впечатлен. Возможно жители острова даже меняли свои сокровища на вещи с большой земли — хотелось верить, что их не обманывают и они не продешевят если что, отдавая за кусок глины жемчуг по весу.       Стоило ему оторвать взгляд от тех, кто крутился вокруг костра, как он заметил, что часть жителей столпилась у кромки воды, а кто-то даже вышел на причал. В темных водах при свете факела мелькнул темно-алый отблеск, и альфа понял, что время, о котором говорил Дилюк, пришло. В груди разлилось тепло: его нареченный вернулся за ним, вернулся к нему.       Русал поднялся на руках, почти вылез на причал, с тревогой оглядываясь, отмахиваясь от людей тонкими пальцами с прозрачной перепонкой, и кто-то из почтительно кланяющихся ему попятился, не смея повернуться к морскому обитателю спиной, пока Кэйя силился подняться на ноги, пойти к нему — и все время оскальзывался на песке.       К нему подскочила та самая девушка, которая увела его утром, помогла встать на ноги и осторожно повела к морю — Кэйя понял, что до сих пор даже не взглянул на нее ни разу, и лишь теперь отметил пару нетипично светлых для местных хвостиков, колыхающихся где-то на уровне его груди. Вдвойне забавное открытие, потому что окружающие через одного были смуглыми и темноволосыми.       Увидев его, Дилюк расцвел улыбкой — жители острова забыли, как дышать, увидев частокол острых зубов, но Кэйя лишь улыбнулся в ответ — для него не было ничего прекраснее его опасной, нечеловечески хищной пары.       Русал соскользнул в воду, махнув хвостом, а когда появился над причалом снова — на доски шлепнулась сеть, полная раковин с жемчугом, кораллами, сундучками, темными от воды, и наросшими водорослями. Жители приветственно вскричали, старейшины согнули спины еще ниже. Кэйя скрыл улыбку от чужих глаз и с трудом пробился вперед, падая на колени у самого края досок. За его спиной люди с осторожностью и благоговением разбирали подарки русала, совершая земные поклоны и молясь морю. — Мое сокровище, — прошептал Дилюк, касаясь его лица, выглядя столь любящим, что стало больно в груди. Кэйя потерся о прохладные и влажные ладони, заставляя себя молчать, когда хотелось шептать о любви в ответ.       Люди разобрали сети, унося прекрасные кораллы, перебирая и раздавая изящные морские раковины стоящим рядом. На причале остались лежать крохотные сосуды, опечатанные и закрытые, внутри которых игриво дергались маленькие рыбки — Кэйя даже не знал, что мальки могут быть столь быстрыми и яркими. Именно к россыпи этих сосудов меж чужих ног подбежал чумазый ребенок, схватил добычу и бросился бежать, оглядываясь на двоих нежничающих возлюбленных, разделенных морем и землей — и никто не окликнул малыша, никто не одернул его. Альфа поджал губы: узнать сироту с первого взгляда мог лишь такой же сирота.       Однако за первым малышом взять рыбку рискнул второй, третий, пока гурьба детей всех возрастов не разобрала и последний дар чешуйчатого гостя. Многие показывали свою добычу родителям и их гладили по голове, а кто-то даже вешал рыбку на шею — увы, Кэйя не мог гарантировать, что через день рыбки будут по-прежнему живы в своем стеклянном плену.       В такой трогательный момент Кэйя испытал даже некоторое сожаление о том, что их родина оказалась им же безжалостно разорена и сожжена. Их красивые ритуалы, прекрасные праздники — все, что приносило жителям радость, все это захотелось пережить снова.       И лишь одно событие стирало улыбку и убивало всякую жалость, вызывая стыд за прошлое — его счастливая улыбка в день, когда Люка избрали в качестве подносящего дары. Если бы они только знали, если бы чары жриц, вино и ритуалы не стирали из памяти, что именно происходит с избранными «невестами» богу…       Они всего лишь желали принести друг другу брачные обеты на год раньше.       Пальцы зло сжались, и Кэйя отвернулся, не желая, чтобы Дилюк видел его таким. Если бы не его напористость, если бы не спешка, если бы не дурацкий ритуал — Дилюку не пришлось бы так страдать, что море превратило его в русалку. — Я буду ждать тебя в той стороне, в бухте чуть дальше, — шепнул юноша, взмахом руки отвлекая Кэйю от тягостных мыслей, характерно морща лоб — всеобщее внимание его совсем не радовало. Альфа прикрыл глаза, понимая, что и это — последствие того ритуала, когда омега целую неделю не оставался наедине с собой, будучи круглые сутки под приглядом то жриц, то храмовых стражей.       Поэтому он кивает и уже сам встает на ноги. На свидание с возлюбленным подальше от чужих глаз он доберется любой ценой.       На берегу, стоило Дилюку отплыть, ему в руки впихивают миску с воткнутой ложкой. Очередной шедевр местных поваров имеет в своем составе мясо, и как бы ни было тошно, как бы ни хотелось бросить все и поспешить — Кэйя благодарно склоняет голову и заставляет себя глотать непонятно что, не жуя — ужин был не так давно, он еще не голоден, однако маленькие порции не могли унять какой-то внутренний, неутоляемый голод, терзающий мужчину еще с момента заключения в темницы корабля. Поэтому он ел и даже не ждал, когда придет чувство насыщения.       Запив драгоценной водой невразумительный ком, собравшийся у него в животе камнем, Кэйя вновь отправился туда, где его уже наверняка ждал его омега, с каждым шагом удаляясь от толпы все дальше и дальше.       Теперь, когда ему некому было мстить — как они будут жить дальше? Дилюк придет за ним, и они отправятся куда угодно, но Дилюк — больше не человек. В сравнении со смертью — вообще не проблема. Однако нет города, где он смог бы жить с ним таким, и шансы, что он сможет жить на острове многие годы — тоже были малы.       Кэйя был растерян. У него не было ничего, кроме собственной любви и любви его возлюбленного. Ни прошлого, ни будущего, ничего определенного. Он был совершенно свободен заниматься всем, чем только пожелает, и одновременно накрепко привязан к любому берегу любой точки мира, какой только выберет для остановки.       Однако же, за возможность вновь держать Дилюка за руку, видеть его, говорить с ним — это было даже не смешно. Сироте вроде него, подброшенному на порог храма — и бояться неопределенности, отсутствия дома, забытого имени и стертой вместе с ним репутации?       Кэйя едва не рассмеялся от облегчения, когда тихий оклик отвлек его от странных, несвойственных ему мыслей. У щиколоток плескалась теплая вода — будто молоко, пролитое на серебряный песок. Он даже не заметил этого, хотя, должно быть, брел по воде уже не один десяток шагов. К счастью, в отличие от него, Дилюк был гораздо более сосредоточен на реальности.       Луна, прежде поднимавшаяся с другой стороны острова, наконец-то оказалась достаточно высоко, чтобы свет факелов далеко за спиной превратился скорее в помеху, чем в подспорье. Кэйя поднял взгляд, выискивая окликнувшего его юношу — и пропал, как пропадал тысячи раз прежде, видя собственную пару.       Дилюк расположился на камне в некотором отдалении от берега и смотрел в даль, туда, где вне этой бухты мерцало десятками факелов поселение. Во время отлива этот камень наверняка был обозначением границы берега, но вместе с подъемом в небеса луны начался и прилив — теперь Кэйя вступал в прибывающую воду и та сама несла его прочь от берега, пока русал не поймал его руку и не втянул на камень рядом с собой.       Алые, кажущиеся черными от воды волосы ниспадали, вились и льнули к изящной спине, белой и совершенно чарующе узкой, с рельефом мышц, которые Кэйя не помнил у Дилюка — годы жизни в море не дали юноше шанса отъесться. Лунный свет, льющийся на чешую хвоста, делал и ее уже не столь красной, какой Кэйя помнил ее в солнечном свете, но заставлял слабо мерцать перламутром.       Нечеловеческая красота, против которой Кэйя ничего не имел.       Альфа сбросил с плеч промокшую, пропитавшуюся водой рубаху — щедрый дар кого-то из жителей. Отжимать не было смысла — с каждой новой волной их чуточку обдавало водой, но и сидеть в мокром, покрываясь солью, не было желания.       Будто нарочно, именно в этот миг очередная волна подхлестнула их и его стащило в воду — будто под задницу сунули ладонь и потянули вниз, тяжело, но неотвратимо. Рубашка стала очередным даром морю почти в первую секунду, а Кэйя испуганно дернул руками, пытаясь выплыть на поверхность, не в силах понять, какая под ним глубина. Спину задергало — то ли фантомно, в память об отметинах, которые мучили его месяцами, но не остались на коже волею морской матушки Дилюка, то ли он содрал кожу, и сутки не пробывшую целой.       Плыть обратно оказалось недолго — теперь волна будто сама выталкивала его наверх, и он жадно вдохнул, лишь под конец погружаясь под воду полностью, чтобы вновь вынырнуть уже около нервно плещущего по воде хвоста. Дилюк поймал его за плечи, и он прижался к его бедру, отерся носом о неожиданно мягкую чешую, будто та не рыбья была, а лишь рисунок на нежных омежьих изгибах.       Плечи царапнули острые ноготки, и он с трудом поднялся вверх на руках, из последних сил нависнув над омегой в ожидании. Чего он ожидал — сам не знал. Поцелуя? Может быть. Объятий? Тоже верно. Капли воды скатывались по лицу и Кэйя смешно сморщился, отряхивая их короткими движениями.       Дилюк несколько мгновений смотрел на него, будто зачарованный, пока не опомнился и не потеснился, уступая ему место на камне рядом с собой. Кряхтя, словно старик, Кэйя взгромоздил тощее тело рядом с прекрасным хвостатым наваждением и уставился на него в ответ. Помедлив, омега коснулся его волос, тихо вздыхая с отчетливым сожалением. Роскошная копна исчезла, на ее месте красовалась теперь стрижка средней длины и куцый хвост волос до середины спины, который даже не пришлось бы завязывать. Кэйя на это лишь плечами пожал, мягко отвечая на молчаливый вопрос: — С завшивленной мочалкой я и сам бы жить не смог. Да и мешались они в настоящих сражениях — то мусор застрянет, то подпалит огнем. Красивые волосы — теперь твой удел, Люк. — И с кем мой страж-воин хочет сражаться теперь? — русал вздыхает — после разговора с матерью хочется вновь почувствовать себя могущественным. Взмахнуть рукой, окатить волной и оставить Кэйю обсыхать уже роскошным, холеным красавчиком, сильным, изящным, но совершенно очевидно — сытым, каким тот и являлся в их мирное, счастливое время, прошедшее когда-то уже очень давно.       Однако Дилюк отнюдь не столь всемогущ, как ему хотелось бы, и все, что он реально может — это положить голову любимому на плечо, зажмурившись, когда тот с готовностью приобнимает его за плечи.       Кэйя молчал в ответ на вопрос. Хотелось бы думать, что он и сам не знает ответа.       После всего пережитого, смогут ли они жить мирно? Построить домик на берегу океана, погрузиться в неизбежные хлопоты ведения хозяйства? Или же их следующим шагом станет все же город? Город со своей историей и своими богами, со своими обычаями. Город, где с утеса не сталкивают раз в год по омеге и дно не усыпано золотыми украшениями, до которых никому и дела нет, надетыми на белые, облизанные морем кости.       Дилюк отогнал воспоминания пополам с безрадостными мыслями и потянул Кэйю в воду. Волны были почти неприятно теплыми на мелководье, зато Кэйя не мог замерзнуть. — Более приличной бухты, тем более в прилив, я не нашел, но тут неподалеку есть маленький остров. На самом деле, это место — целый архипелаг, так что остров даже не один, но все примерно одинаковы. Так — скалы, песок, ракушки, камни, какие-то деревья и немного травы. И родники. Не знаю как, но они вроде бы пресные — за вкус сказать не смогу, для меня теперь все безвкусные. Но местные иногда оставляют там лодки и наполняют фляги. Есть несколько укромных уголков, с гамаками, а еще есть приличный навес из парусины от дождя на ближайшем. Всего я не рассмотрел, но самое важное уже отволок, включая кое-какую еду попроще. Как ты себя чувствуешь? — Дилюк легко переворачивается на спину и помогает Кэйе держаться около себя, а потом и за себя — ему не страшны окунания в воду с головой и попытки прилива утащить его за собой.       Убедившись, что альфа держится, он плывет, стремительно рассекая воду, и мощный хвост работает безостановочно, а волосы алым облаком расплываются в воде, во время редких остановок для ориентирования становясь роскошной короной.       В этом месте даже приливы неимоверны красивы — доплыв до пологого берега, на мелководье Дилюк сгрузил своего мужчину и остаток пути тот проделал пешком, уставившись на странные искорки под ногами — светящиеся крупинки планктона, не замеченные им на острове с людьми, здесь лежали густо, вспыхивая синим от каждого его шага, пока за спиной не осталась цепочка следов — и длинная полоса там, где на берег выбирался Дилюк.       Омега же вперед полз на руках, проклиная ощущение тяжести своего тела — то, что у русалок не было задницей, а у человека — очень даже, перевешивало. Кэйя со смехом помог ему выбраться на песок и не превратить в ком грязи мокрые волосы — смешно сказать, сколько помощи могли оказать русалу тощие руки, но вот волосы было придержать очень кстати.       Альберих с ностальгией припомнил деньки, когда стражи напивались до тошноты и разъяренный Дилюк морщил нос, но держал волосы Кэйе, пока того мучительно выворачивало.       Это было глупое воспоминание, но умилительное — любовь иногда принимала весьма странные образы. — Вон там под камнем мешок с топориком и кремнем, должно было высохнуть уже, а на камень я кинул сушиться осьминога. Если чайки не сожрали — будет считай жареным, — Дилюк взмахивает рукой в нужную сторону и оглядывается на горизонт, оценивая преодоленный путь. Отсюда остров с другими людьми — не более, чем размытое пятно с крохотными светлячками вдали.       Для Кэйи «вон там под камнем» оказывается размазанными пятнами метрах в двух, и он долго ищет руками по песку, на камне ожидаемо находит целое ничего, но хоть с хворостом проблем нет — шаг в сторону и под ногой хрустит то ли ветка, то ли очень большой высохший лист. Заодно он замечает упомянутый во время заплыва навес из парусины — тот надо подтянуть, а то до поры тот и сам похож на гамак.       Может, он и морочиться не будет — ляжет на него потом, когда Дилюк вновь уплывет по своим делам, и будет смотреть на звезды, пока не уснет. — Наберешь хворост, зажжешь. Я пока наловлю крабов и креветок, рыбку еще могу, хочешь? — Дилюк плещет по мелкой воде хвостом, воодушевляясь идеей организовать им тут рай — не в шалаше, зато сытыми, и оглядывается на альфу в нетерпении. — Никогда не думал, что слово «охота» будет импонировать именно тебе, а не мне, — Кэйя усмехается, возвращаясь на песок у самой воды, где темнеет силуэт его русала, и садится рядышком. — Все случается однажды, — откликается Дилюк и судя по молчанию и ползущему по коже вниманию — смотрит на партнера в ожидании.       На самом деле, есть Кэйе не особо и хотелось — содержимое миски все еще ворочалось где-то в животе. Но чтобы не расстраивать омегу, он подумал — и все-таки кивнул. Еда станет необходима им обоим, рано или поздно. Но в разы сильнее, стоило подумать, альфу волновало то, что его возлюбленный до сих был непривычно, неприлично тих, словно размышлял о чем-то неприятном для него.       И смылся за добычей, едва получив согласие, так, что думавший еще немного посидеть рядышком, Кэйя неожиданно обнаружил себя на залитом луной берегу в одиночестве.       На расстоянии шага осталось только черная вода и синие искры на мокром песке.