Фениксы

Часовое интервью молодого редактора «TeenAge+» Ри Мингю с юным дарованием Пак Чимином подходит к концу. Журналисту омега очень понравился. Что парень умница, то сразу было ясно: олимпиаду такого уровня выиграл. Но Чимин, в принципе, для любого журналиста находка: на вопросы отвечает так четко и грамотно, при этом так красочно, с интересными и нужными подробностями, что никакая особая редактура не нужна – просто снимай за собеседником текст да на компьютерный лист выкладывай. И цель, достойная уважения, несмотря на юный возраст, у Чимина уже имеется – стать детским врачом. И он движется к ней упорно после того, как посетил впервые хоспис. И продолжает ходить в это непростое место, с детишками занимается, поддерживает, как может. Даже не всякому взрослому такое под силу, но юный омега справляется с собственными тяжелыми эмоциями. Потому что радость и смех этих детей бесценны. Как и робкие, редкие улыбки их родителей. Чимин, рассказывая о своих подопечных, едва ли не впервые за все время беседы улыбается сам. И эта краткая совсем улыбка, как солнышко, которое прорвалось на мгновения сквозь бесконечные дождевые тучи. Ри сразу отметил, что его юный собеседник слишком, чересчур серьезный и задумчивый. Или просто грустный очень? Едва журналист отрывается ненадолго, чтобы найти и озвучить очередной вопрос, или отвлекается на неотложный телефонный звонок, омега мгновенно погружается в свои какие-то мысли и не всякий раз быстро реагирует на слова собеседника. – По какому поводу, Чимин, вы впадаете в такую глубокую задумчивость? Быть может, порадуете нас в скором времени каким-нибудь невероятным открытием или эксклюзивной химической формулой, которая всем людям жизнь облегчит? – Ри говорит шутливо, но очень доброжелательно. Омега молчит некоторое время, а потом головой качает отрицательно и смеется негромко, через силу: на лице улыбка, но в уголках небольших глаз – крохотные слезинки. И он смахивает их украдкой. – О, Чимин, – журналист деликатен и делает вид, что не замечает ни капель, ни попытки избавиться от них. – У меня, в самом деле, возник вопрос. Возможно, гхм… глупый. Тем не менее. Вы хотите стать врачом. Но, учитывая вашу любовь к химии: будь Пак Чимин химиком-фармакологом, лекарство от какой болезни он попытался бы создать в первую очередь? Ри почти уверен в ответе своего неулыбчивого собеседника: учитывая его походы в хоспис и диагноз большинства находящихся там детей, невозможно ожидать иного. Но у журналиста брови уходят вверх, когда юный омега, руками обхватывая худые плечи, выдает с горьким едким смешком: – Я создал бы таблетку от неразделенной любви. Выпил – и плевать хотел… на него… на любовь… – и вздрагивает от собственного откровения, ладонь к губам прижимает. – Господин Ри, считайте, я не говорил ничего. Да, если честно, ответа на ваш вопрос у меня нет, потому что это было бы лекарство от всех болезней сразу, а такое едва ли когда-нибудь появится в нашей Вселенной. Замолкает, голову опускает, всхлипывает едва слышно. Ри смотрит расстроенно на Чимина: редактор нисколько не хотел быть причиной слез этого симпатичного мальчика. Но кто же знал, что вопрос с уклоном в профессиональное заденет в душе его собеседника что-то, по-видимому, очень личное и эмоционально непростое. Впрочем, омега старается взять себя в руки, глаза, из которых так и не ушли до конца слезы, поднимает на главреда, а тот, напротив, в планшет опускает взгляд, листает страницы, ищет «затерявшийся» вопрос, давая юноше возможность полностью успокоиться. Наконец, возвращается к разговору: – Чимин, у вас ведь есть, конечно, лучшие друзья. На нескольких фотографиях к интервью мы всегда запечатлеваем наших главных героев с ними, поэтому попрошу и вас привести на съемку своих друзей. «Да что же я опять сказал не так?!» – спрашивает внутренне теперь уже с досадой Ри, потому что упрямые слезинки вновь катятся по щекам омеги, но теперь он и скрыть их не пытается. И на вопрос отвечает сразу: – У меня есть… был… есть только один друг, – голос дрожит, – и я почти уверен, что он откажется от этой съемки. Но у него веские причины на то имеются. – Тем не менее, попробуйте, спросите. И постарайтесь все-таки убедить вашего друга прийти. Если вопрос, скажем, в его занятости… Чимин впервые перебивает, произносит едва слышно: – Да, вы совершенно правы, именно в занятости. Он занят теперь. Очень. – О, так это не проблема. Мы готовы подстроиться и организовать съемку в любое удобное время. Тем более, она займет от силы несколько часов, – главный редактор смотрит дружелюбно, но с внутренним напряжением и желая уже скорее закончить разговор: мало ли, омега опять, не пойми почему, плакать начнет. Но лимит на слезы, кажется, исчерпан. – Я спрошу непременно, и как только получу ответ, сразу позвоню вам, – едва заметно улыбается, кивает, руку протягивая. Через пару минут омега покидает здание редакции. «Занят. Он занят с другим. И так всегда теперь будет». *** На большой перемене Чимин заглядывает в класс физики – у Юнги там следующий урок. Но альфы нет в кабинете, только его приметный ярко-оранжевый рюкзак стоит на третьей парте у окна. Юнги во многих вопросах отличается, или отличался – Чимину ли этого не знать – завидным постоянством, и на этом месте сидит бессменно уже много лет. Только теперь рядом с альфийским мандариновым стоит ярко-зеленый стильный рюкзачок его омеги. – Чимин, привет, – Гесан встает из-за своей парты, улыбается, торопится к Паку. – Привет, – на эту искреннюю улыбку, как бы погано ни было на душе, невозможно не ответить. – Ты Юнги ищешь? Они с Ваном где-то бродят, – Пак молча кивает, вздыхает, а альфа подходит ближе, и едва слышный приятный аромат нагретой солнцем хвои затекает в легкие. – Чимин, Ван сказал, в «TeenAge+» интервью с тобой выйдет да с фото на обложке. Так что ты скоро настоящей звездой станешь. – Подменной, Гесан, – омега усмехается криво. – Продюсеры какого-то k-pop айдола в экстренном порядке отказались от его интервью для журнала, а тут я удачно под руку подвернулся. Мне не надо все это, но Юнги и его… парень, попросили. Ты же знаешь, кто отец Вана? – Знаю, Го рассказывал. Но я уверен, что ты заслуживаешь этого интервью куда больше какого-то айдола. И этого интервью, и внимания, и уважения. Чимин плечами пожимает: ему, в самом деле, все равно. Он и Юнги не стал бы разыскивать, но вчера обещал главреду спросить о фотосессии, а дозвониться до друга так и не смог. И альфа сам не перезвонил. И не написал. «Занят был, наверное», – липкий горький ком появляется в горле, когда Чимин безмолвно произносит это оправдание. Юнги последние несколько дней вообще часто занят. И трубку не всегда берет. Но всегда перезванивает. Перезванивал. – Я пойду, урок скоро начинается, – он улыбается тускло, разворачивается, но тут же большие теплые ладони обхватывают ледяные пальцы. – Ох, Чимин… Лапки опять холодные. – Они всегда почти у меня такие, Гесан, – начинает высвобождать пальцы медленно. – Чимин, – альфа смотрит внимательно, грустно, говорит тихо, мягко, – я согрею, если ты позволишь. Я думал тогда, когда мы к олимпиаде готовились… Я надеялся… Чимин опускает голову, слезы льются из глаз. Он понять не может, откуда их столько берется. Кажется, за ту первую неделю, что прошла с момента возвращения из Токио, выплакал все. Но мерзкие неподконтрольные капли вновь и вновь жгут глаза, оставляют соленые дорожки на щеках. Класс наполняется учениками, которые приветствуют Чимина – он столько лет с их одноклассником дружит, что его все без исключения парни знают. Вот только… Омеге кажется, или они взгляды на него бросают, в которых любопытство и… жалость перемешаны? Чимину не нужна она нисколько. От них не нужна, ни от кого вообще. Только от одного человека готов был еще совсем недавно принять ее омега. И не из-за него ли Пака и жалеют сейчас остальные? «Нафиг надо, отвалите все», – про себя раздраженно, зло. Он не пытается больше высвободить руки из пальцев стоящего рядом альфы. – Чимин, ты, конечно, как минимум будущая звезда школы, но пока еще не так крут, может, позволишь обычному альфе пригласить тебя куда-нибудь? В кафе, например, или на картинге покататься. Помню, ты говорил, что любишь его очень? – Гесан сжимает ладони омеги сильнее, говорит спокойно, но настойчиво, и альфийский аромат становится ярче, гуще, теплее. Взбудораженный, с сияющими глазами Юнги и растрепанный, смеющийся розовощекий Ван заходят в обнимку в кабинет в тот момент, когда Гесан, стоя у двери, озвучивает негромко свой вопрос. Взгляды Чимина и Юнги в этот момент пересекаются, а потом Мин переводит глаза ниже, задерживается на руках одноклассника и донсена. Коротко, кажется, иронично хмыкает, улыбается плотно сжатыми губами. И из его цветка уходит вся сладость, одна горечь остается. Юнги подходит в тот момент, когда Чимин против собственной воли, наперекор себе кивает и четко, громче, чем нужно, чтобы не только Гесан услышал, выдает с усмешкой: – Почему бы и нет. Набери меня сегодня вечером, а через три дня мы непременно куда-нибудь сходим. И нечего умалять свои достижения, о-быч-ный, – передразнивает, голосу Гесана стараясь подражать, и дразнит, кончик языка альфе показывает. – Серебро олимпиады разве меньше достойно уважения? – Привет, Чимин, – Мин вплотную подходит, переводит глаза с одноклассника на донсена, не говорит, констатирует холодно, – через три дня точно нет. В его взгляде сейчас столько всего намешано. Там настороженность, раздражение, недоверие… Ревность? – Мин, мы уж как-нибудь без тебя решим с Чимином, когда и куда нам идти? – голос Гесана спокойный, ровный, только два слова он произносит с большим нажимом и чуть насмешливо, руки же омеги слишком сильно сжимает сейчас в своих. А Юнги не замечает даже, как изо всех сил стискивает собственные кулаки: это «без тебя» – как хлесткая пощечина альфе. И омеге. Юнги вздрагивает, ладонь прижимая к щеке. «Без тебя» – это ревность хена к донсену, старшего друга к младшему. И да, Юнги признается себе сейчас, что не готов отпустить Чимина во взрослую жизнь. Но ему ничего не останется, когда омега примет такое решение. А Юнги седьмое чувство не подсказывает даже, но вопит: вот это «мы с Чимином» сейчас только Гесану нужно. Не донсену. Чимин вздрагивает, ладонь прижимая к щеке. «Без тебя» – это значит, что Юнги и Ван уже для всех пара. И Чимин может быть парой для кого-то. А Гесан, даже произнося «мы», на самом деле уже лишает омегу права на собственное решение. Чимин, может быть, и ошибается, но чувствует именно так. Парня, который столько значил в жизни, отодвигают куда-то на задний план. Ну, нет уж! И пусть Юнги теперь – альфа Вана, но он по-прежнему друг Чимина. И Пак не готов все-таки отказаться от этой дружбы по доброй воле. По крайней мере, вот так – сразу, быстро, вдруг. И не позволит решать за себя кому-то другому. Хен советовал, но не давил никогда, решение всегда оставляя за донсеном. Гесан же, несмотря на «мы», все решил сам. А хвоя и миндаль уже схлестнулись в воздухе, накаляя его. И Чимин поначалу благодарный взгляд бросает на Вана, который простым объяснением гасит опасные искры. – Гесан, – Го обнимает Мина за плечи, – не сердись, пожалуйста: я вчера вечером билеты взял в кино на троих. Нам с Юнги и Чимину. А сеанс состоится именно через три дня. Только и всего. Так что просто перенесите свидание. Если же это невозможно, отдадим вам с Чимином один из своих билетов, а сами сходим в кино позже. – Не заводись, Гесан, я просто сказать не успел, – Юнги хмурится: последнее предложение Вана, явно, было лишним. Ведь позавчера еще договорились сходить втроем. Но Гесан, услышав объяснения, уступает: – Ладно, проехали. Чимин, я позвоню, – омега кивает, и альфа возвращается за парту. Юнги по плечу треплет донсена: – Извини, дружище, я вчера очень поздно пришел и спать лег сразу. А позвонить возможности не было. – И кружочек записать тоже? – Чимин надеется, что ему удалось скрыть горечь в голосе, потому что невесть откуда взявшаяся гордость диким зверем рычит внутри, не хочет, чтобы омега сейчас был слабым перед другом. И все-таки Юнги услышал, потому что смотрит виновато, но улыбка и смешливые интонации в голосе здорово контрастируют со взглядом: – Ну, прости мой хороший. Ты ведь искал нас. Что ты хотел? Чимин это ощущает отчетливо – хен чувством вины не мучается. Впервые, наверное. Обычно, замечая, что донсен на него дуется, Юнги пускается в долгие, подробные объяснения: альфе важно все проговорить, дать понять омеге, что поводов обижаться нет никаких. И Чимину это педантичное, занудное даже разъяснение, нравится очень. Хотя, если честно, он его оправданием называет. И всегда слушает внимательно, и губки, поначалу надутые, на вишенку по форме похожие, расслабляются постепенно, расплываются в широкой довольной улыбке. А сейчас есть лишь формальное «прости» и очередным камешком в душу – «нас». Но непонятная, иррациональная надежда хрупким ростком проклевывается, когда Чимин вспоминает раздраженный взгляд Юнги, брошенный на пальцы донсена в руках Гесана. И горечь хенова цветка. – Чимин, хороший мой, так что ты хотел? – Юнги смотрит внимательно, а Го кивает, улыбается понимающе, направляется в сторону парты: – Не буду мешать вам. – Нет, Ван-щи, останься. Звонок на урок раздается, Чимин торопится: – Господин Ри, главный редактор «TeenAge+» сказал вчера после интервью… – Ты не говорил, что у тебя была такая важная встреча. – Хен, ты ведь не снял трубку. Не перебивай, пожалуйста, – омега хмурится. – Он сказал, что на фотосессию мне непременно надо прийти с лучшим другом. Потому что на паре снимков герой рубрики должен быть именно с ним. Хен, я… Я ответил, что ты занят очень и вряд ли у тебя получится. Я подумал… Может, Вану-щи будет неприятно? Го смотрит на него мгновение, распахнув широко глаза, а потом бросается и обнимает. И до того, как Юнги хочет сказать что-то, тараторит сам: – Небо, Чимини! Да, Юнги-я без устали говорил, какой ты чудесный, но то, что настолько деликатный и так тонко все чувствуешь… Спасибо, мне очень приятно. Нет, я не возражал бы, конечно, против съемки, но, вообще, ты все очень верно подметил… Юнги смотрит на своего омегу поначалу с одобрением, потом брови уходят вверх, недоумение и плохо сдерживаемое раздражение проступают на лице. Но Чимин слышит только благодарный щебет Вана и его высокую крепкую фигуру, что скрывает от него хена, видит перед собой. И да, Пак безбожно врал. Ему плевать на чувства Го. Он просто проверял, насколько далеко позволит Юнги зайти своему парню. Далеко, наверное. Иначе не молчал бы сейчас. – Господин Мин, господин Го, за парты, пожалуйста. Чимини, друг любезный, а что вы здесь делает? Если не ошибаюсь, мой предмет у вас завтра. Быстренько в свой класс, гордость школы, – седовласый, добросердечный очень преподаватель физики, что появился в дверях, смотрит на омегу, широко улыбаясь. – Поздравляю, мой мальчик, но ваша блестящая победа все же не повод опаздывать на уроки. Не так ли? Чимин, которого Ван с появлением преподавателя выпустил из объятий, кивает, благодарит педагога, короткий взгляд бросает на Юнги. Но тот уже сидит за партой, опустив голову, торопливо набирая что-то в телефоне. Омега выходит за дверь. Он снова проиграл. Нет сил и желания анализировать и думать. Нет сил и желания идти на урок. Он едва переставляет ноги, повторяя на автомате, как заведенный: – Про-иг-рал. Про-иг-рал. А потом к стене прижимается, сползает на пол. Он прямо сейчас наберет господина Ри, который попросил связаться с ним, едва будет ясность. Хотя самому омеге все было очевидно еще вчера, в кабинете главреда. Он достает телефон из кармана и тот дергается в руке – сообщение. От Юнги сообщение. Усмехается криво: очередные извинения и объяснения по поводу того, почему хен не может принять участие в съемках. Зачем? Ван ведь и так все объяснил предельно ясно. «Чимина, я непременно приду на эту фотосессию. Мы же столько лет дружим! И только это важно сейчас. Все остальные слова и эмоции, особенно необдуманные, не имеют для меня значения». Чимин перечитывает, не веря своим глазам. Юнги не наплевать на него, да и реакция Го, судя по вот этому «необдуманные» не по вкусу все-таки пришлись альфе. И хенова влюбленность не обесценила их дружбу. А может, никогда не обесценит? В тот день, когда Мин познакомил Чимина с Ваном, Пак сам малодушно открещивался от нее. От тех прекрасных десяти лет, что были в его жизни, и столько тепла, радости, позитива подарили. Да ведь и его влюбленность в хена выросла именно из дружбы. Но нечестно было думать, что переросла ее. Да, Чимин со своим признанием опоздал на две недели, на всю жизнь опоздал, возможно. И он ничего не скажет о своих чувствах хену. Не сделает ему больно. И себе еще больнее не сделает: ему любовь нужна, а не жалость в обмен на отсутствие любви. У них с Юнги игра в разные ворота. Старший дружит. Младший любит. И пока в жизни Юнги есть Ван, Чимин будет оставаться другом. Если Го исчезнет – Чимин признается. Хотя Ван ведь и есть признание Юнги Чимину. В дружбе. Слишком сложно. Сейчас омега будет жить одним днем. И ждать, когда они с хеном придут в редакцию. И вместе, рядом проведут хотя бы немного времени. Он звонит главреду, сообщая, что его лучший друг примет участие в съемке. *** Юнги появляется в редакции, когда молодой, подвижный, как ртуть, фотограф заканчивает с персональной фотосессией Чимина, успевая вдобавок порасспросить омегу о лучшем друге. – У меня уже есть парочка задумок, – резюмирует, когда альфа заходит в помещение, предназначенное для съемок. В нем есть несколько готовых локаций и достаточно инвентаря, чтобы создать нехитрую новую. Впрочем, фотограф предупреждает, что ему нужно только два студийных фото, еще два будут выбраны после съемки на улице. – Юнги, я читал интервью Чимина, знаю, что он в школьных спектаклях играл и неплохо поет, как и вы. Но вы еще и на гитаре играете. – Вообще-то, это был наш с Чимином секрет, – альфа усмехается, головой качает, глядя на смущенного омегу. – Вы скажете всем, что это была всего лишь задумка фотографа. У нас тут как раз есть импровизированная сцена, а нужный фон мы наложим с веб-дизайнерами позже. Белые рубашки, голубые джинсы. Высокие барные стулья. Двое спиной к спине на маленькой сцене. Юнги легко перебирает пальцами по гитарным струнам. Чимин держит в руке золотистый микрофон. То и другое, на удивление, в отличном рабочем состоянии. – Чимин, улыбаемся широко и счастливо! Юнги, у вас улыбка более сдержанная, задумчивая. Парни, ну вы даете! Все наоборот! Юнги, хватит сиять! Чимин, хватит грустить! Все трое смеются. А Чимин не грустит, нет. Он сказал себе, что постарается жить одним днем. И ему так хорошо сейчас. От этих соприкосновений, от любимого, едва слышного аромата, от того, что внимание Юнги только ему принадлежит. Насладиться в полной мере этими часами, не думать о том, что вечер снова будет одиноким. Впрочем, омега заполнит его воспоминаниями дня. Чимина словно мощным магнитом притягивает к Юнги, он вжимается в его спину так сильно, что хен вперед подается, едва не соскальзывая с высокого стула. А потом отвечает телом так же, смеется: – Чимин, у нас квест: усиди на двух стульях. «Нам бы один на двоих, хен. Чтобы ты на нем, а я на твоих ногах». – Молодые люди, еще раз, пожалуйста, – фотограф отрывается от навороченной техники. – Юнги, вы можете, в самом деле, сыграть что-то. Чимин, микрофон к губам чуть ближе. Длинные пальцы альфы касаются струн, несколько аккордов извлекая. Омега узнает композицию тотчас. «See you again». Этот лирик-сингл популярного корейского дуэта «Pair» – одна из любимых композиций Чимина. Немного мелодичного, спокойно-размеренного рэпа альфы Agustа D, нисколько, в отличие от многих его композиций, не бунтарского. И поп-лирика омеги JimMini. Микс обворожительной хрипотцы одного голоса и нежности другого. Юнги играет, Чимин поет. Почти неслышно партию альфы, но слова омеги в полную силу, также высоко, нежно, чисто. А потом Юнги вступает сам, подражая популярному рэперу. И низкая царапающая хрипотца его голоса, на музыку положенная, кожи Чимина касается приятно, ток возбуждения в кровь несет. И оно в горле оседает, в связки впивается. Может ли чистота звучать сексуально? Порочно-прекрасно? Будоражаще? Еще как! Под тонкими рубашками тепло кожи обоих и напряжение мышц. Юнги хочет остановиться. Прекратить петь, прекратить чувствовать. А Чимин не хочет. Спина к спине, затылок к затылку. Тело к телу. Молодой фотограф машинально, кажется, делает снимки один за другим. Слушает это, всю душу наизнанку выворачивающее исполнение, и на друзей смотрит. «Друзья? Да ну, нахрен! Это пара самая настоящая… Здесь сексуальность брызжет в голосах, соприкосновениях тел, в этих длинных напряженных пальцах альфы: он не струны перебирает, кажется, он ласкает кого-то. В этих маленьких подрагивающих пальцах омеги. Он микрофон в руках держит, а вот что представляет, о чем думает, когда запрокидывает шею, затылок в плече альфы топит, губами микрофона касается». Музыка обрывается резко. Юнги со стула соскальзывает, и Чимин быстро в себя приходит. А фотограф аплодирует: – Парни, это прекрасно было. – Получились снимки? – Юнги пальцами по волосам ведет раз за разом, словно стряхнуть хочет что-то. – Дуэт получился! Просто бомбический! Вам бы выступать вместе, что ли. А теперь давайте на улицу. Есть у вас, может, любимое место в городе, раз вы дружите столько лет. – В пекарню, Чимин? – В парк у Нактонгана, хен. – Парк? Отлично! – резюмирует фотограф. Ясный теплый сентябрьский день. Неделю назад Чимин думал, что никогда больше не придет с Юнги в парк. Но вот двое здесь, и по просьбе фотографа подбрасывают в воздух, в столп дымчатого солнечного света чуть суховатые, лежавшие на земле листья, и сами подпрыгивают, то держась за руки, то резко выбрасывая кисти вверх. И хохочут беззаботно. И каждый из двоих вспоминает, что так и было уже когда-то много лет назад, когда оба были детьми и также после уроков бесились беззаботно в осеннем парке. А потом фотограф ведет их к огромной надувной горке. И они с десяток раз съезжают с нее. Синхронно не получается никак. Один почему-то всегда обгоняет другого. А потом они просто отрываются, балуются: Чимин спускается, лежа на животе, и Юнги повторяет немедленно. И вверх они карабкаются не по удобной лестнице, а по гладкой ровной поверхности. И когда альфа почти взбирается наверх первым, Чимин хватает его за лодыжку, и оба вновь, хохоча, съезжают вниз. Наконец, фотограф делает нужные кадры, благодарит и оставляет двоих вместе. И они идут по дорожке рядышком, обсуждают теперь учебу и курсы, и Чимин рассказывает, наконец, подробно о прошедшей олимпиаде, а Юнги о подготовке к своей. И хен вновь извиняется, что они видится стали реже, а Чимин кивает, спешит убедить, что все понимает прекрасно и проблем никаких. И ведь на самом деле понимает, хоть и не принимает. А проблема. Он учится жить с ней. И пока плохо получается. Пока очень больно. Слышать в трубке напрасные гудки. Идти одному в школу и возвращаться также. И большую перемену проводить не с хеном, а в каком-нибудь закутке или на улице, от одноклассников свое одиночество пряча. Будто так можно спрятать, когда все в курсе романа Мина и Го. И посиделки в кафе, и совместная подготовка домашнего задания, и недолгие прогулки – все ушло почти, когда пришел Ван. А Юнги. Он дважды уже ходил на показы, в которых его парень участвует, и на вечеринке после одного из таких мероприятий был. Он в хоспис, как и Чимин, в тот субботний вечер собирался. Но Ван попросил. Мягко, спокойно, обещая, что все ближайшие субботние вечера в это время на Юнги посягать не будет. И Мин не смог отказать своему парню. Этому красавцу, с подиума едва сошедшему. С неброским, но выразительным макияжем, глубоким розовым тоном подчеркнутыми губами. И с творческим беспорядком на голове, который любому порядку давал фору, ибо придавал Вану озорства и очаровательного лукавства. И весь образ омеги притягивал, манил, требовал обнять крепче и сильнее прижаться, забыв обо всем и всех. Прозрачная серебристо-серая, расстегнутая едва ли не до пупка рубашка, сквозь которую виднелись темные островки ареол и горошины сосков, и черные укороченные джинсы, что подчеркивали крепкие, стройные ноги и упругий зад, и открывали красивые тонкие лодыжки с выступающими сильно косточками. И Мина не смущает нисколько, что Ван немного выше. И старше почти на год. Напротив. Греет его самолюбие, самооценку повышает. Энергия альфы, сила и тепло его рук, властные, требовательные, но вместе с тем нежные прикосновения, низкий хрипловатый голос, дрожь запускают по телу этого красивого омеги. Делают его, такого умного, гордого, успешного, знающего себе цену, покорным, податливым, послушным. И Мина греет то, что Ван по достоинству оценил и ум, и целеустремленность, и работоспособность своего альфы. И его нежность. И юмор. И до известных пределов сдержанность и терпение. Юнги же был покорен еще и теми словами, что Го произнес после первого знакомства с донсеном, когда тот поспешно ушел расстроенный. Такое понимание эмоций Чимина, столько чуткости! Конечно, Юнги почти уверен был, что Чимину непросто придется, и, скорее всего, он будет ревновать хена к Вану, дружбу к влюбленности. Но они ведь и говорили уже не раз о личной жизни. О том, что каждый имеет на нее право. Юнги на следующий день после первого не свидания даже, но простой прогулки, когда Мин и Го шли поначалу рядом, а потом в разговоре незаметно как-то сплели пальцы и перед расставанием неловко мимолетно коснулись губ друг друга, рассказал Вану о Чимине и их многолетней дружбе. И Ван принял все совершенно спокойно. Волновался только о младшем омеге, о том, что тот не получит теперь столько внимания, сколько привык получать от друга. Но вот уже пару раз Ван повел себя так, как не ожидал Юнги, как не хотел. Чимин готов был отказаться от съемки с Юнги, чтобы Вану было комфортно. А тот согласился сразу, да еще о том, что ему неприятна была бы эта фотосессия не преминул заметить. Да, он всего лишь повторил слова Чимина, но Юнги не этого ждал. И его резануло тогда. Он и так взбудоражен был после разговора с Гесаном. И обрадовался, услышав о фотосессии, для себя сразу решив, что она состоится непременно. Двое идут сейчас молча, и Юнги замечает, что донсен похудел и привычного легкого румянца нет на лице, и взгляд другой какой-то. В нем всегда эмоций было полно, а сейчас сосредоточенный слишком. На внешнем? На внутреннем? – Чимина, как дела вообще? – мягко голосом и взглядом, лишь последнее слово с нажимом. Омега улыбается одними губами, а потом, бесполезно стараясь звучать ровно, грустью наполняет невольно каждое слово: – Я скучаю, хен. Я все понимаю, но скучаю. Привык за много лет, что ты все время рядом, даже если мы не вместе. Но я и к тому, что есть, привыкну, – не дает сказать, спрашивает сразу. – А ты как? Ты счастлив? Юнги улыбается своей чудесной, неповторимой улыбкой, которую так обожает Чимин. Она его персональным солнцем всегда была: теплым, ласковым. И так хочется к губам хена своими прикоснуться или хоть пальцами обвести по их контуру. – Счастлив, наверное, громко сказано, дружище. Просто все хорошо. С учебой, с курсами, с предстоящим поступлением. С Ваном у нас все хорошо, – омега кивает, облизывает губы суетливо. Улыбается. Кто бы мог подумать, как тяжело иногда улыбаться. – А знаешь, я вот только подумал, что, в самом деле, счастлив сейчас. Потому что мы это время провели вместе. И фотосессия получилась классная! – И спели здорово, хен! – Чимин искренне улыбается. Так легко иногда улыбаться. – Да, внезапный какой-то дуэт получился, но симпатичный. А не хочешь спеть «See you again» в эту субботу в хосписе? Я виноват, не пришел в прошлую, хоть и обещал. Мальчикам и тебе. – Мне… – вздыхает. – Я ждал, да. Но мальчики. Знаешь… А мы просто пели. Без музыки. И это все равно было... – голос ломается, наполняется слезами, – здорово. Опускает голову и радуется звонку на мобильник старшего. – Да, Ван, – Юнги улыбается. – Да, закончили. Гуляем. И погуляем еще. Сейчас в кофейню поведу Чимина. На курсы я все равно опоздал, – омега при этих словах поднимает голову, ставшие огромными глаза сияют. – Ван, мы увидимся завтра. Я в последние дни немного забил на учебу, хочу позаниматься. И с Чимином мы давно не общались вдвоем. Ревнуешь? Нет? Вот и прекрасно. Обнял. Поцеловал. Созвонимся. Сегодня Юнги принадлежит Чимину. Они гуляют еще немного, потом альфа предлагает пойти в их кондитерскую, но омега говорит, что рядом с его домом открыли новую. И они туда отправляются. Там очень уютно и вкусно, почти как в «морковной боженькиной». Они угощаются и болтают. И Юнги говорит, что на выпускном сыграет, пожалуй, в первый и последний раз для одноклассников на гитаре. И… – Чимина, давай споем вместе? – Мне кажется, тебе с Ваном-щи спеть лучше. – Он не умеет петь, совсем. – А если бы умел. – Я спел бы с ним. И с тобой. Непременно. Спою. И омега не спорит, соглашается, уверенный, что дальше разговоров дело не зайдет. – А Ван-щи куда поступать планирует? – спрашивает Чимин, отправляя в рот кусочек торта. – В Корейский национальный университет искусств, на факультет кино, телевидения и мультимедиа. Вечер был слишком хорош. «Юнги и Ван уедут из Пусана вместе. И вместе будут в Сеуле. Учиться. Жить. И встречаться». Все холодеет внутри, все скручивает болью. «Не сейчас, я не буду думать об этом сейчас». – Чимин, – хен не голосом касается, плечо сжимает осторожно. – Ну, ты где, мой хороший? В третий раз на правах близкого друга спрашиваю: у тебя с Гесаном, в самом деле, что-то намечается? – Не знаю, Юнги-хен, – Чимин звучит вдруг устало да и чувствует себя так же: последняя новость о Ване перечеркнула весь позитив нынешнего дня. Хотя ничего особенного в ней нет. Тысячи выпускников каждый год уезжают учиться в столицу Южной Кореи. Как Юнги уедет. Как сам Чимин собирался. Так что же помешает Вану? С Юнги. – Ты же говорил, что Гесан нравится тебе, – хен вновь возвращает донсена к теме, которая Чимину малоинтересна. – Я говорил, что нравлюсь ему, – парирует. – Правда? Ну, это вообще не удивительно. Ты у меня красавец, омега. «Не у тебя, – слезы жгут, режут глаза. – Но я сильный, я справлюсь. Даже если сгорю, восстану…» – Хен, обещаю тебе, что о моем альфе ты узнаешь первым. Сегодня был отличный день. Но мне пора. Побегу. Чимин вскакивает, одевая на ходу рюкзак на плечи. Кивает, когда теплые сильные ладони обхватывают предплечья: – Во-первых, я провожу тебя. Во-вторых, в субботу мы вместе пойдем в хоспис. В-третьих, я буду находить время, чтобы чаще общаться с тобой. – А Ван-щи? – Ван – мой парень, Чимин. А ты – мой маленький донсен, самый славный, чудесный, милый. Чимину хорошо. Чимину плохо. Но он подумает об этом сегодня вечером. Или завтра… *** Юнги держит слово. Он заходит теперь за Чимином утром, и двое вместе идут в школу. Не каждый, конечно, день. Но хотя бы пару раз в неделю. И одну из перемен Мин проводит с донсеном. А на большой Юнги, Чимин и Ван часто обедают вместе. И после уроков друзья не единожды провожали до дома старшего омегу, а потом вдвоем возвращались обратно. Чимину неудобно быть хвостиком, он остро чувствует себя лишним, свое общество, кажется, навязывает влюбленной паре. Хотя Вана и Юнги присутствие младшего омеги не напрягает нисколько. Го неизменно приветлив, мил, доброжелателен. И хен ведет себя совершенно естественно. С ним парень и лучший друг. Чему смущаться? От чего испытывать дискомфорт и неловкость? Старшие всегда находят общий предмет для разговоров, Ван непременно тормошит Чимина, спрашивает его мнения, комментирует ответы. С неизменным интересом слушает редкие рассказы парней об их дружбе, каких-то особо значимых ее моментах, смешных или грустных. И даже всплакнул, когда узнал, как Юнги спасал Чимина и Перца. И обнял тогда своего парня крепко, и от поцелуя не смог удержаться. Хотя, Чимин заметил, когда они втроем, Ван в плане объятий и поцелуев сдержан сейчас. Его ли это решение или Юнги попросил? Чимин в любом случае чувствует себя неловко, потому что он причина такой сдержанности и есть. А потом злится на себя: Ван и так с его хеном! Потерпит, ничего с ним не случится. И злится снова, и снова на себя: Го ведь не на веревке Юнги держит, это выбор самого альфы. А еще Чимин старается не думать о том, как ведут себя двое, чем занимаются, когда наедине остаются. И ночами, оставаясь наедине с собой, по-прежнему ласкает себя и кончает, Юнги представляя. И та фиолетовая лента лежит на подушке тоже. Аромат альфы давно ушел из нее, и как было бы здорово, когда бы Юнги ушел из сердца Чимина. Как было бы здорово, когда бы из сердца Юнги ушел Ван – такой приветливый, тактичный, дружелюбный. Они идут втроем в кино, и старший омега усаживает младшего между собой и альфой. Чимин сопротивляется, отнекивается, шипит, но Юнги умирающим тоном интересуется, чем же он так провинился перед донсеном, что тот сидеть с ним не хочет категорически. А Ван таким же подхватывает, что туалетная вода Giorgio Armani Acqua Di Gio, подаренная им Юнги, имеет, наверное, совершенно отвратительный запах. И младшему его выдержать не под силу. На самом деле, нежный, свежий тонкий аромат нравится Чимину очень, хотя для омеги нет ничего лучше, чем природный запах альфы. Как бы ни было, омега не бунтует больше. Но до конца фильма все равно сидит как на иголках, упорно ощущая себя лишним, мучаясь и переживая. Из кинотеатра он выходит с головной болью и пониманием того, что быть третьим с этими двумя ему слишком тяжело. Быть может, лучше все же короткие моменты пребывания с Юнги вдвоем? Чимину больно, но и хорошо, когда хен рядом. А втроем – только больно. И также больно было вдвоем с Гесаном: и на картинге, и в темном кинозале, и за столиком в кафе. За себя и за альфу. Он умный, веселый, добрый, внимательный, галантный. И очень хорош собой, и аромат у него приятный. И каждое его мягкое прикосновение, осторожное объятие… огнем жжет омегу. Гесан чудесный. Но он не Юнги. Да, не Юнги. Потому что чуткий очень. У дома Пака он в очередной раз берет дрогнувшие ладони омеги в свои, вздыхает грустно: – Я все понимаю, Чимин. Твоя дружба стала чем-то большим. А для него… так и осталась дружбой. Омега смотрит на альфу тоскливо-благодарно: – Гесан, неужели, это так заметно? Всем? – Ты хорошо держишься. Но сегодня, когда рядом был, ты ведь не со мной был. Не со мной хотел быть… Да только ли сегодня. Но не волнуйся, я неболтлив. И не хочу, чтобы тебе больнее было, чем есть. И если понадобится помощь, я буду рядом… Чимин обнимает и альфа тоже. После этих слов прикосновение Гесана не жжет больше. В нем тепло и забота. Увы, ни того, ни другого не может принять омега. И дать не может тоже. *** В начале октября Ван приглашает на показ, в котором участвует, Юнги и Чимина. И младший омега на удивление легко соглашается. И видит другого Вана. Го и так хорош собой, но сейчас по подиуму не иначе как принц идет. Светлые волосы перекрашены в «пепел». Черные и серебристо-серые тени лежат на веках и в уголках глаз, делая взгляд выразительным и глубоким. Омега в белом одеянии и, в самом деле, с маленькой, из серебристого металла короной на голове. И с букетом белых кал в руке, ярко-алой лентой перевязанных. Белые скинни и белая шелковая свободная блуза с высоким воротником-стойкой, широкими свободными рукавами и удлиненными серебристо-белыми манжетами. Высокие белые полусапожки на шнуровке и длинный, красиво струящийся шелковый плащ за спиной. Чимин от удивления открывает рот и глаза, маленькие скрещенные ладошки прижимает к груди: – Какой же он красивый! – в голосе столько восторга, во взгляде – наивного детского восхищения. – Волшебный принц из сказки! Или жених! – Красивый, – Юнги старается говорить сдержанно, но и в его голосе слышны восхищение и нежность. – И, в самом деле, жених. Это ведь свадебный костюм. Донсен голову опускает: – У тебя красивый… жених, Юнги-хен. – Чимин, ну, ты сказал! Сам же понимаешь, это всего лишь образ. Хотя мой омега, в самом деле, красивый. Но и лучший друг у меня совершенно очаровательный, – голос звучит искренне, Юнги гладит им омегу и смотрит мягко, ласково. – Куда мне до Ван-щи, – Пак вздыхает тяжело. – Чимин, – Юнги касается щеки младшего и говорит сейчас очень серьезно, строго. – Тебе не надо до Вана. Ни до кого не надо. Ты сам по себе чудесный. Умный, добрый, сострадательный. И – тебе не друг сейчас это говорит, но альфа – красивый. – А ты встречался бы с таким, как я, хен? Ты бы со мной встречался, если бы не наша дружба? – Чимин спрашивает спокойно, улыбается нешироко, искренне, и взгляд у него такой ясный, чистый, безмятежный. Он не знает, как сорвался с губ этот вопрос, он не знает, почему спрашивает об этом без надрыва и боли. Юнги смотрит на него внимательно несколько мгновений, не говорит ничего, улыбается так же – сдержанно, спокойно. И… утвердительно качает головой. Он не готов был к этому вопросу, он не готов был к своему ответу. Но он кричит себе сейчас безмолвно, надрывно и почему-то с отчаянием, что тысячу раз ответил бы также. Впрочем, нет. Это не друг Чимина кричит. Но Альфа Мин Юнги. Это ведь Альфа видит перед собой очаровательного Омегу, мягкого, по-детски еще уютного. Но вместе с тем… Этот бутон уже начал раскрываться, уже глянули первые лепестки, прозрачные, нежные, робкие. И свежесть этой юности прекрасна. А потом бутон будет наливаться все большей силой и красотой. Уверенной, яркой, совершенной. Смелой. Но так и останется нежным и ранимым, даже если будет прятать ото всех свою слабость. Если жизнь заставит прятать. А еще он будет покорять и когда-то покорится сам. И тогда последние лепестки раскроются, и какой-нибудь альфа заберет себе сердце омеги, спрятанное в самой глубине бутона. И весь этот чудесный бутон себе заберет. Утвердительный кивок головой – и глаза Чимина на секунды открываются невозможно-широко. Он не был готов к этому безмолвному, но предельно ясному ответу. Но он ждать готов. Сейчас ему кажется, что готов ждать долго. Сейчас он уверен, что дождется когда-то. «Дурацкая сказка!» – тут же убеждает себя, а настырно-сладкий аромат розы разливается в этот момент в воздухе. – Юнги, – принц в белом подбегает к поднявшемуся хену, и тот заключает его в объятья, и касается губ легонько. И, обвивая руками шею альфы, Ван кивает, улыбаясь, Чимину. И сказка заканчивается. А Чимин твердит себе упрямо, что она просто на длительную паузу поставлена… И еще ему кажется: взгляд Вана сейчас наполнен раздражением и злостью. А Го сильнее прижимает к себе хена, словно заявляя о своих правах на него. *** Ван, направляясь к Юнги и Чимину, глянул на них, и сердце екнуло нехорошо: этот взгляд омеги. В нем нежность, мягкость, тепло влюбленного сердца. И Юнги в ответ смотрит тепло, нежно, мягко. И головой кивает. Го кажется, этим кивком Юнги отвечает на вопрос Чимина: «Ты любишь меня?» Маленький омега влюблен. Да, он неплохо скрывает свои чувства. До того момента, когда думает, что никто не смотрит на него и его «друга». Го предположил это в первый день их знакомства, и еще пара ситуаций позволила думать так же, но сегодня, кажется, окончательно убедился. Да, Юнги с Ваном. Альфа нежен, заботлив, внимателен, ласков. Они уже очень многое позволяют себе, и омега разрешил бы еще больше, однако Юнги сам не переходит пока черту. Но и так хватает страсти, дурманящей тяжести поцелуев, нежности прикосновений, сжатия и толчков, и трения. И рваных стонов альфы, и нежных, томных Вана. – Ты прекрасен, мой омега, – и губами к губам, с которых не ушел еще солоноватый вкус альфийского семени. Чимин не конкурент Вану. Или все-таки? Го ускоряет ход, его роза источает удушливую сладость, обгоняет омегу. И Юнги тут же поднимается навстречу, и в объятьях сжимает. – О чем вы тут шепчетесь? – нотки раздражения с трудом скрывает в голосе. – Чимин восхищается твоей красотой, Ван, – Юнги чуть отстраняется. – И Юнги-хен тоже, – голосе донсена звучит искренне. – Ты похож на сказочного принца, Ван-щи. – Это свадебный наряд, Чимини. – Знаю, мне Юнги сказал. Го берет под руку одетого во все черное альфу, смотрит на омегу, спрашивает шутливо: – Чимин, как думаешь, может, заказать себе такой на нашу с Юнги свадьбу? Маленькие пухлые пальчики вцепляются в манжеты худи, омега кивает: – Почему бы нет. Костюм идет тебе. И вообще, я говорил хену, что у него очень красивый жених… Ван совершенно не ждал такого ответа, но он приятен ему. А вот насколько искренен? Мин не ждал такого вопроса. И он не нравится ему, хоть и звучит шутливо. И почему-то режет больно, что Ван адресовал его Чимину. – Не рано ты о свадьбе заговорил? Кажется, я не давал пока таких поводов, – Юнги не может сдержать нахлынувшее сильное раздражение. Ван поднимает голову – на глазах, в сдавленном глухом голосе слезы: – Я просто пошутить хотел. Прости, Чимин, если обидел. Прости, Юнги. Ладони к лицу – вздрагивает, плачет, скорым шагом уходит. Альфа стоит, не двигаясь. Он по-прежнему зол, но нисколько не хотел быть причиной слез своего парня. – Юнги, что же ты сидишь? Догоняй его скорее! Так грубо нельзя было! Он же плачет! – Чимин сам губы кривит. Альфа срывается с места, спешит за Ваном. И Чимин спешит. Уйти. Он снова лишний. Сказка-надежда закончилась, едва начавшись? *** Ван слышит шаги Юнги, чуть замедляется и прилежно давит из себя слезы, всхлипы и рыдания. И разрешает себе думать о том, от чего открещивался упорно с самого первого знакомства с Чимином. Итак, альфа – не друг, но возлюбленный омеги. И подтверждения тому есть. Слезы, что пытался скрыть донсен, когда Юнги представил ему Вана. Время, которое мелкий бессовестно, бестактно и вне всякого, из ревности, забирает у Го и его парня, таскаясь за обоими. О моментах, которые Пак и Мин вместе проводят, вообще думать тошно! А этот взгляд, которым ласкал и целовал Чимин своего «друга» полчаса назад. И еще те долбанные фотографии… Ван ни Чимину, ни Юнги, разумеется, ни слова не сказал. Но вечером после съемки он был в редакции и видел все до одной – разве мог фотограф «TeenAge+» отказать сыну владельца журнала в его просьбе посмотреть на эту фотосессию? Там много разных снимков. Но взгляд цепляет несколько десятков, сделанных один за другим, в режиме непрерывной съемки. Двое спиной к спине. Так тесно. Так невозможно, недопустимо близко. Но Юнги допустил, позволил! Эти полузакрытые глаза и томный взгляд, и микрофон у полуоткрытых восхитительно-пухлых губ, и запрокинутая изящная шея, и затылок на плече Юнги. Омега – воплощенная сексуальность и красота, и порочная невинность. Потому что рядом друг? Да не смешите! Ван уснуть до утра не мог! – Что ты, гаденыш, представлял вместо этого микрофона. Член Юнги, его яйца, губы, пальцы? – шипел от ревности. А утром снова маску на лицо: – Чимин, как дела? Я так рад тебя видеть. Мы пообедаем сегодня втроем? А вечером не хочешь ли с нами на квест? Мне будет очень приятно, если ты составишь нам компанию, а про Юнги и говорить нечего. Хватит! Чимина слишком много в их с Юнги жизни. Угрожающе, недопустимо много. Юнги слеп, а если прозреет? Кто даст гарантию, что не уйдет к «дружочку». Нет, Ван не допустит этого! Он тоже влюблен. И не отдаст своего парня этому мальчишке. У них достаточно было времени не только на дружбу, но и на любовь. А сейчас время Вана. Ему надо что-то делать. И он подумает об этом сегодня вечером. Дома. Один. А сейчас Юнги совсем рядом, его горько-сладкий цветок затекает в легкие. – Ван, подожди, остановись, давай поговорим… – сильные теплые пальцы альфы ложатся на плечо. Пальцы его альфы! Никак иначе! Довольная улыбка трогает губы, но тут же на смену ей – плач и всхлипы. Ван надеется: они звучат естественно...