Фениксы

Они познакомились в контактном зоопарке, расположенном, как выяснилось позднее, в шаговой доступности от домов обоих. И недалеко от школы, где уже учился Юнги и куда через несколько месяцев отправился Чимин. Омеге было шесть, альфе восемь. Паку очень хотелось пожмякать большого серого кролика, который флегматично жевал морковку в дальнем уголке просторного вольера, но омеге никак не удавалось справиться с хитрым замком, чтобы попасть внутрь. Сотрудников зоопарка поблизости не наблюдалось, а родители любовались шиншиллами в другом, отдаленном от кроличьего, павильоне. Темноволосый, темноглазый паренек-альфа, наблюдавший некоторое время за бесплодными попытками Чимина, справился с замочком в два счета. И притащил омеге серый длинноухий комок. Чимин смутился, уткнулся ненадолго носом в нежную кроличью шерстку, потом глянул на альфу: – У тебя глаза, как у лисички, – произнес своим нежным высоким голосом и очаровательно-смущенно улыбнулся. – А у тебя, когда улыбаешься, на радуги похожи, – сказал и улыбнулся в ответ, обнажая десны и некоторое, не слишком по причине возраста многочисленное, количество небольших ровных «жемчужин», молочных и постоянных. – У тебя такие зубы красивые, ровные. А у меня вот, – омега запечалился, указал на передний центральный, – один уже точно кривым вырастет. – Ты все равно симпатичный очень. Даже с таким, – серьезно заявил альфа и протянул омеге ладонь с тонкими длинными узловатыми пальчиками. – Меня Мин Юнги зовут. – А я Пак Чимин, – маленькие пухлые омежьи обхватили на секунды альфийские. И в этот момент оба ощутили мягкое искрящее тепло и приятное нежное покалывание. Но тут же и прошло все. И не повторялось потом очень долго. Да, возможно, и не было ничего, обоим просто показалось. А спрашивать друг у друга о подобном детям и в голову не пришло. К тому же кролик в этот момент оросил свитшот омеги пахучей мутно-желтой струйкой. Двое замолчали на мгновения, потом рассмеялись, и альфа, который в зоопарке был не впервые и все закоулочки в нем знал, сопроводил нового знакомого в туалет, чтобы смыть с одежды Чимина остро-ароматные кроличьи труды. Вернувшись к вольеру, мальчишки услышали громкие взволнованные голоса: родители метались по павильонам, безуспешно разыскивая чад. Спустя час альфа Мин Юнги позвонил омеге Пак Чимину: – Привет, Чимин. Чем занимаешься? – В углу стою, наказан, за то что в туалет ушел без предупреждения, – смущенным шепотом и со слезами в голосе ответил омега. – А ты? – Я там же и по той же причине, – улыбнулся Юнги. – Давай стоять вместе. – Давай. Так веселее, – немедленно согласился Чимин. – Я вообще рад, что ты позвонил. Мне очень тоскливо было. И я как раз о тебе вспомнил. А тут звонок. Сколько их потом было, таких звонков: Юнги умудрялся набирать, а то и появляться именно тогда, когда омеге это было совершенно необходимо. И по хорошим поводам, и по плохим. И грустью, и радостью, и даже порой откровенно-сокровенным, лично-омежьим за много лет Чимин привык делиться со своим хеном. А Юнги? Ну, он же альфа все-таки. Вдобавок старше. А потому моральная и прочая поддержка идет пока, в основном, в одни ворота. Омежьи. То у Чимина телефон подвис и не перегружается, то задачка по математике не решается, то он модель кроссовок выбрал, а с цветом никак не определится. А уж какая катастрофа была, когда в школьном новогоднем спектакле омеге дали вторую по значимости роль вместо первой, которую Чимин честно заслужил, пройдя три этапа жесткого кастинга! Юнги перегружал телефон, и тот перегружался. Задачка в хеновом объяснении – или в его обществе – решалась легко и ненапряжно. Юнги больше нравились черные кроссовки, и Чимин, оказывается, все-таки именно к этому цвету склонялся. Что касается роли. Главная, на минуточку, досталась Ли Ёнкею, омеге, который актерским талантом отнюдь не блистал. Но у его папы, заместителя директора школы, была иная точка зрения. И директор школы в лучших друзьях. – Коррупционер-р-р-ры-ы-ы, – рыдал Пак, сидя в одном из кресел на последнем ряду пустого школьного актового зала, когда туда заглянул Юнги. – Чимина, – альфа обнял зареванного, икающего от продолжительного плача друга, за серьезной интонацией скрывая улыбку, – слезами горю не поможешь. Но гражданский долг требует от нас внести свой вклад в борьбу с коррупцией. Здесь все довольно просто: ты должен сыграть так, чтобы затмить исполнителя главной роли. С твоими-то талантами это труда не составит. Будем репетировать. Давай на сцену. Тайные персональные занятия Чимина продолжались параллельно общим. Причем омега, репетируя с другими школьниками, по совету хена все свои способности свел к минимуму, вел себя скромно, играл вполсилы. И это удавалось ему, по причине все того же таланта, так виртуозно, что даже Ёнкей расслабился. В результате, на новогоднем спектакле Чимин не только уделал главного конкурента, но затмил всех вообще участников. И огромный торт-презент для юных актеров вручили не Ли, а Чимину. И один из двух небольших кусочков он предназначил персональному режиссеру, личному вдохновителю и лучшему другу. – Хен, это же не моя только победа, наша! Спасибо! Люблю тебя, – с этими словами омега обнял крепко Юнги, не замечая, как тот напрягся на мгновение, как полыхнули ярким румянцем бледные всегда щеки альфы. – Обращайся, Чимина, – он улыбнулся, отстранил омегу слишком резко. Тот глянул недоуменно: – Хен, все в порядке? – В порядке, просто тортика очень хочется, – посмотрел с каким-то особенным, непонятным Чимину, блеском в глазах. И тут же отвел взгляд. Омега подошел, протянул угощение, улыбнулся невозможно очаровательно, но без тени кокетства: – Я тоже очень хочу быть полезным тебе, Юнги. Ты тоже обращайся. Пожаловаться там или проблему обсудить. – Непременно, Чимина, – залипая на милых пальчиках, которые с аппетитом, по-детски совершенно и очень тщательно облизывал от остатков вкуснейшего крема Чимин. И Юнги облизывал. И касался. Взглядом. И пальчиков. И губ. А хотелось языком, руками. Хотелось прижать. И губами к губам, к шее… Он не понимал, что происходит. Откуда взялось это желание? Внезапное, новое, иррациональное. Чимин всегда был дорог и важен. Чимин всегда нравился. Чимина никогда не хотелось! Да и как можно было хотеть друга? Вдобавок ребенка совсем! И все же… Юнги, кажется, помимо воли – разум точно в дымку был погружен – взял нисколько не сопротивляющегося омегу за запястье, ладонь его поднес к своим губам и провел ими и языком по мизинцу-крохе, снимая с пальчика густой тяжелый сладкий крем, ощущая, какой густой тяжелой сладостью налился пах. Прислонился к стене, голову опустил. – Понимаю, хен: вку-у-усно, но мало, – Чимин вновь улыбнулся, а потом втянул носом едва ощутимый, невесть откуда взявшийся, горьковатый аромат миндаля. – Я в кабинет за рюкзаком, а потом пойдем домой вместе. И, не дожидаясь ответа, торопливо пошел в нужную сторону, ощущая усилившийся цветочный запах. Когда он вернулся, Юнги не было. И телефон хена не отвечал. И в школе он появился лишь после зимних каникул. И ту страсть, которой полыхнул к другу, объяснил логично и просто. Он на любого омегу бы так отреагировал. У него просто начался гон. Первый в жизни.   ***   И опять жаловался Чимин. Юнги жаловался. На Юнги же. – Хен, ну как можно было исчезнуть вот так, вдруг! И трубку не снимать. Я прям весь переволновался, прям места себе не находил! Ты бы хоть в Kakao написал, что ли. Пак перед этим коротеньким монологом обнял хена крепко, и пальцы его сжал сильно. И получил в ответ мягкие привычные объятья и ласковое рукопожатие. Мин, похудевший и бледнее обычного, встретил омегу в первый день нового года у дома, вручил в подарок смешные, очень теплые – у Чимина с холодом как-то не складывалось, он и летом мог спать под зимним одеялом – длинные носки и огромную коробку обожаемых омегой макаронс. И вот они гуляют по зимнему Пусану. И Юнги идет совершенно спокойно рядом с Чимином, удивляясь, что мог испытывать к омеге иные, нежели дружеские, чувства, но понимая отлично, почему именно так происходило. Он не стал говорить Чимину про гон. А тот и не догадался даже. Юнги теперь в каком-то смысле еще более взрослый, а Чимин по-прежнему маленький. Для него маленький. И дружить с ним альфе все так же важно и нужно. Вот начнется у омеги течка, и двое вроде как в одинаковом положении будут. Тогда и темы для разговоров станут более разнообразными, и чем-то личным Юнги поделится с Чимином. О первой влюбленности, например, расскажет. Ведь появится же такая в его жизни? И Чимин поможет выбрать лучшие цветы, и парфюм, и какую-нибудь приятную неизбитую идею для подарка подскажет. И кофейню-кондитерскую покажет с самыми вкусными лакомствами. Чимин вообще сластена, каких свет не видел. Он в чай или капучино добавляет кучу сахара, даже если рядом торт и килограмм шоколада в свободном доступе находятся, и съедает-выпивает всю эту запредельно-приторную сладость подчистую. При этом попа его чувствует себя прекрасно, не слипается и в обтягивающих джинсах выглядит сладко-привлекательно: два идеальных, по форме трюфельные конфеты напоминающих полушария. Как раз сейчас друзья направляются в какую-то новую кондитерскую, которую омега обнаружил совсем недавно. В ней пирожные бомбические, шоколад ручной работы просто отвал башки, а морковный тортик, наверное, омегаверсный Боженька делал, до того совершенный вкус! Так почему бы не взять это местечко на заметку. Юнги как раз с друзьями на дискотеку в ночной клуб собирается в ближайшее время. Мало ли, познакомится с каким-нибудь омегой привлекательным. Вот и не будет ломать голову, куда его отвести. Чимину Юнги решает про дискотеку ничего не говорить: омеге всего четырнадцать, а туда с шестнадцати лет пускают только. И младший может расстроиться из-за того, что хен будет отдыхать и веселиться в месте, куда донсену доступа нет. «Только в этом причина?» – хмыкает внутренний альфа. Юнги вздыхает. Ему эту мысль даже себе неловко озвучивать. Да, они друзья с Чимином, лучшие друзья, но вдруг Чимин... Вдруг потенциальный омега Юнги Чимину не по душе при... «Да вот еще, имею полное право!!! – альфа коротко сердито рыкает, отгоняет от себя и мысли подобные, и сомнения. – Рано или поздно и у меня, и у донсена начнется своя личная жизнь». Он выныривает из рассуждений в мир, где мелкий тычет сердито кулачком ему в грудь: – Хен! Ты заснул? В третий раз спрашиваю, что случилось? – Я простудился сильно, Чимина, – мягко перехватывает холодный кулачок горячими пальцами, хмурится, но тут же улыбается, головой качает. – Перчатки надень, сосулька мелкая... Простудишься! – Заботливый какой, посмотрите! – пухлые губки надуваются, голос звучит обиженно, но в очаровательных серых глазах лукавые искорки пляшут. – И это друг, который бросил меня одного накануне Нового года! И я в одиночестве шел по ночному городу, рискуя жизнью и... м-м-м... честью! – Чимина! Жизнью? – ремарку о чести Юнги, умышленно ли, случайно ли, опускает, но бледные щеки покрываются румянцем. – Это в восемь часов вечера?! Ну, прости, если можешь... Альфа смеется, и Чимин любуется его улыбкой, такой чудесной, теплой, как солнышко, как сама радость. И смех слушает: низкий, как и голос, бархатный. Он будоражит, в горле и животе резонирует приятно, гладит мягко. Чимину хочется вдохнуть голос хена поглубже, задержать в себе надолго. Чтобы эти поглаживания не прекращались так скоро. Омега сам замирает, закрывает глаза, обо всем забывая, лишь прислушиваясь к своим ощущениям. И теперь уже очередь Юнги вернуть его в привычный мир. – Мелкий, о чем задумался? – кладет пальцы на плечи младшего, сжимает их аккуратно. – Выходи на свет. Спрашивал – отвечаю: мне тогда в школе резко плохо стало. И температура подскочила. Три дня вообще голову от подушки не мог поднять. Но сейчас все хорошо. – Хорошо-о-о... – бездумным, кажется, эхом, о чем-то своем думая, отвечает омега. Через полчаса они располагаются в той самой новой бомбической пекарне, и Чимин с удовольствием налегает на «боженькин» морковный тортик, который даже привереда-Юнги к радости омеги находит вкусным и тоже уплетает за обе щеки. Они болтают о милых мелочах. О том, что завтра неплохо бы съездить за город, опробовать трассы нового горнолыжного комплекса. А послезавтра на коньках покататься – перед мэрией огромный каток залили. А через два дня Чимин с компанией омег-одноклассников вечером идет в кино. У Юнги же и его друзей большое танковое онлайн сражение. А Чимин в конце каникул идет с папой к ортодонту. И это плохо. Потому что родители считают, что омеге нужен ровный зуб и, соответственно, брекеты. А Юнги по-прежнему убежден, что Чимин и так отлично выглядит. И это его очаровательная совершенно индивидуальность. И омега вновь думает так же. Юнги вообще старается дать Чимину то, чего младшему точно недостает: уверенности. В себе, своих силах, потенциале, способностях. Накопленных уже знаниях. Ведь все это, очевидно, есть. – Чимин, чуть больше веры в себя, упорства, терпения. И учись, слушая других, отстаивать свое мнение, если оно, в самом деле, важно для тебя, и ты уверен, что оно правильное, не на одном упрямстве, но на знаниях и опыте, пусть сейчас и небольшом, основано. И тогда все будет хорошо. И сейчас, и в будущем. А в случае чего – я рядом. По крайней мере, пока. – А когда тебя не будет рядом? – омега хмурится. – Ясно ведь, что придет такое время. – Ну, это, очевидно, не помешает тебе жить и взрослеть, – смеется Юнги. – Умнеть, набираться разного опыта. И для учебы, и для карьеры… – И для любви-и-и-и, – омега закатывает глаза, за утрировано-мечтательным тоном прячет смущение. Эти слова, кажется, помимо воли сорвались с его губ. Но Юнги удивляет: – И для нее, конечно, Чимин. А как иначе? И голос звучит как никогда серьезно.   *** У Юнги, в отличие от Чимина, все всегда хорошо. И жаловаться ему, несмотря на просьбы омеги, не на что. Учеба? Он отлично успевает по тем предметам, которые нужны в будущем для поступления на медицинский факультет Сеульского национального университета, на остальные же беспечно поплевывает и все равно успешно с ними справляется. Увлечения? Все ему нравится, все выбрал сам. Тренажерка, картинг, занятия вокалом, о которых не знает никто. Друзья? Сугубо альфийская компания Юнги уже несколько лет была разбавлена одним омегой. Причем сущностные различия до поры до времени не мешали нормальному общению. Альфы научили омегу играть в танчики и самостоятельно чинить самокат и велик, а омега плотненько подсадил всю компанию на дорамы и плетение фенечек из бисера. Вполне себе альфийских, темных оттенков браслетиков и моносережек. Подростковый возраст сделал-таки свое дело. И Чимин-дружбан по мере взросления становился Чимином-омегой. С одной стороны, объектом повышенного альфийского внимания. С другой, лишним теперь в компании молодых людей иной сущности. Ну, как, в самом деле, обсуждать в деталях и подробностях прелести других омег, когда Чимин рядом? Вслух мечтать о том, как бы эти красоты использовать быстрее себе на радость. И собственные, пустившиеся в рост, достоинства обсуждать. И сравнивать хотя бы на словах длину и толщину. И дрочку обсуждать, и порнушку. И делать ставки на то, кто, как и с кем быстрее лишится обременительной для любого уважающего себя альфы девственности. Юнги в этом смысле от своих сверстников ничем не отличался. И омега общался теперь с компанией его друзей значительно меньше. Да и сама компания уменьшилась на одного участника после того, как тот рассказал Юнги не раз и не два, подробно и в похабных довольно выражениях, как, где и сколько раз он оттрахал бы четырнадцатилетнего Чимина, который, справедливости ради, на альф тоже смотрел уже с особым интересом. Но как на источник невинных пока, целомудренно-целовательных и нежно-обнимательных инициатив. Мин холодно, обстоятельно, но не подбирая выражений попросил Кегвана заткнуться и избавить его впредь от подобных разговоров и любых действий в отношении его юного друга. – Пальцем тронешь – оторву и палец, и яйца, – резюмировал как никогда холодно. – Какого хрена, Юнги! Давай Чимин будет сам решать, кому, когда и чем его трогать! – ледяным тоном парировал Кегван. – Непременно, когда ему хотя бы шестнадцать исполнится. – А ты ему кто вообще, чтобы решать? Или… Подожди! Ты ревнуешь что ли? Мин усмехнулся так едко и глянул так презрительно, что все подозрения Кегвана мгновенно улетучились. Юнги же, закончив неприятную беседу и домой направляясь, задумался. «Ревность? Да прямо! Страх, волнение, опасение. Его Чимину всего четырнадцать. Его Чимин маленький еще. Маленький для того, чтобы быть объектом влажных хотелок для спермотоксикозного придурка Кегвана. Для кого бы то ни было вообще! Он тоненький и хрупкий, и невысокий совсем – в классе своем почти самый мелкий. И этот его зуб вывернутый, и улыбка чудесная, совершенно еще по-детски наивная! А мизинчики! Чимин растет медленно, они же, наверное, остановились в росте, когда Юнги и омега познакомились восемь лет назад! И представлять эту маленькую пухлую ладошку, эти крохотные «пятнашки», сжимаемые чьей-то грубой лапищей альфийской, просто невыносимо! А еще его Чимин любитель поплакать. По делу, конечно, тоже. Если с самоката упал и разбил колено, или не пять максимальных баллов заработал за контрольную, к которой обстоятельно готовился, а четыре. Но и без особых поводов готов разреветься. Дорамы вон вообще без носового платка не смотрит, дитё неразумное! Утешить же его быстро и эффективно только Юнги под силу. Омега любит к альфийской груди прижаться, пореветь в футболку, ладошкой нос вытереть невыносимо трогательно, а потом ребенком обиженным смотреть на Юнги, взглядом прося защиты. И у альфы просыпаются, наверное, отцовские инстинкты: любить и оберегать! Он обнимает мягко, и по волосам гладит, и урчит что-то успокаивающее на нежно-кошачьем. И все проблемы, которые, как правило, и не проблемы, проговариваются. И всем находится решение. Впрочем, в ситуации с некоторыми не иначе как само Небо помогает Юнги защитить донсена. После прошлогодних летних каникул Пак наконец-то вытянулся немного и стал на пару сантиметров выше такого же, как сам, миниатюрного одноклассника. На уроке физкультуры Чимин впервые в жизни не первым стоял с конца шеренги, а вторым, буквально раздуваясь от удовольствия. Но преподаватель физкультуры, не отличавшийся ни острым глазомером, ни чувством такта, не просто отправил Пака на прежнее, ненавидимое им место, но и обидной ремаркой ударил. Мол, до серебра Чимин все еще не дотягивает, и по-прежнему достоин золота. Ибо первый! С конца! Омега пулей тогда из зала выскочил в гробовой тишине: никто из его класса не оценил, слава Небу, дурацкую шутку преподавателя. А Чимин ревел до икоты в раздевалке и выходить из нее отказывался даже после завершения урока. Благо, тот последний был. Ребята его успокаивали, как могли, но получилось это только у Юнги, которого одноклассник Чимина удачно выцепил на перемене и в омежью раздевалку притащил. Юнги дал Чимину выплакаться, напомнил, что омега в интеллектуальной шеренге класса, с которой никакие физкультурные и рядом не стояли, не просто первый, но первее всех вообще, потому что единственный на отлично учится. А на последней городской олимпиаде по химии уделал даже участников на год старше. Кроме того, альфы в большинстве своем вообще предпочитают омег невысоких и хрупких. Пак отстранился от Юнги, захлюпал носом и вытер его по обыкновению ладошкой. Глянул на альфу распухшими от слез, в узенькие щелочки превратившимися глазами. И поэтому только Юнги не смог разглядеть еще и плескавшееся в них подозрение, и некоторое удовольствие. Мин своим носовым платком промакнул глаза донсена и, нисколько не брезгуя, подержал платок у покрасневшего чиминова носа, пока омега очищал его от ненужного содержимого. Чимин успокоился, наконец, и спросил заинтересованно-смущенно, чуть отведя лицо в сторону: – А ты, хен? – Что я? – Ну-у-у… Это… Невысоких там, хрупких… э-м-м-м… предпочитаешь? – Конечно, это прям совершенно, абсолютно в моем вкусе омеги, – поторопился заверить Юнги, а Чимин высоко, тоненько, нежно уркнул. Куда только вся хрипотца из голоса подевалась? Альфа улыбнулся, уркнул в ответ одобрительно: – Переодевайся, Чимина, и жди меня у выхода из школы. Вышел из раздевалки и направился в кабинет учителя физкультуры. Об этом визите ни одна душа живая, включая Чимина, так и не узнала. Но на следующем уроке омега в присутствии всего класса выслушал, пусть невнятные, извинения от педагога и взял-таки по закону принадлежавшее ему «серебро». А физрук даже в темное время суток зарекся отныне «поливать собой» небольшую цветочную клумбу, разбитую прямо под огромными, в пол, окнами его кабинета. И, как напрасно педагогу казалось, надежно скрытую густыми кустами сирени. Наглый и чрезвычайно наблюдательный старшеклассник Мин Юнги просто не оставил ему выбора. Точнее, альтернатива была сомнительная: либо физрук извиняется перед Чимином в присутствии всего класса и дает тому возможность занять законное место в шеренге, либо видео специфической поливки клумбы учителем физкультуры увидит руководство школы. Ясно. Четко. По делу. Только тогда с физруком. Сейчас – с Кегваном. И ревность Мин Юнги тут абсолютно ни при чем! Просто. Его Чимин. Еще маленький! ***   Юнги-то, может, и ясно выразился. Но Кегван плевать хотел. Он звонит Чимину и, поднапустив в голос обворожительной когтистой хрипотцы, приглашает в кино. А потом смеется тихонько, добавляя, что у него есть два билета на последний ряд. На места для поцелуев. Чимину льстит внимание старшего. И места для поцелуев льстят. Целоваться он, конечно, не планирует, но на кино соглашается. А лучшему другу заранее рассказывать ничего не собирается. По факту только. Пусть сюрприз будет. Сюрприз удается на славу, особенно с учетом того, что Кегван умышленно приглашает омегу в кино в тот же день, когда Мин отправляется на очередную дискотеку. Юнги в полумраке ночного клуба прижимает к себе теснее приличного симпатичного омегу. Тот определенно на пару лет старше, но в общении с альфой явно заинтересован: от миновых объятий не отказывается, потирается своим полувозбуждением об альфийский выраженный стояк, одобрительно-сладко урчит и тихонько постанывает, когда Юнги, обхватив его за задницу, вжимает омежий пах в свой еще сильнее и дышит отрывисто, жадно в шею, и губами испытующе проходит по ее изгибу, по ароматической железе, источающей приглушенный тягуче-сладкий запах жимолости. – У меня квартира недалеко, сахарочек, – мурлычет омега, – ты говорил, что в медицинский собираешься поступать. Не хочешь ли немного практической анатомии? Я тебе помогу, ты – мне. И томный вздох, и усиливающийся течный аромат ответом на возбужденный альфийский рык, следующий за столь заманчивым предложением. Юнги обнимает омегу за талию, двое направляются к выходу. Телефон срабатывает в кармане джинсов альфы, когда он накидывает на плечи куртку. «Чимин». На часах начало двенадцатого. Донсен и позже звонит изредка, но это если уж что-то совсем экстренное происходит. В основном пишет. Юнги колеблется пару секунд, пока телефон настойчиво музицирует в длинных сильных пальцах, на которые смотрит с особым, жадным огоньком в глазах спутник альфы. Мин извиняется коротко, улыбается бегло, отходит подальше. И уже через полминуты срывается с места и вылетает стремглав из клуба, злобно урча, под изумленным взглядом столбом замершего омеги. Чимин, едва Юнги активирует звонок, даже не здоровается, но шепчет в трубку возбужденно, что они с Кегваном были уже в кино и в кафе. А сейчас альфа зашел в магазин за соджу и предложил у него дома посмотреть еще один, какой-то исключительно интересный фильм. Немецкого режиссера. И Чимин согласился. И это вообще очень кстати, потому что по истории искусств они проходят как раз современную культуру Германии, и кинематограф тоже. Так что потом можно будет рассказать преподавателю и о режиссере, и о фильме. Юнги поплохело. Он и у Кегвана, в компании друзей, и особенно в одиночестве дома тоже любил смотреть интересные немецкие фильмы. Под них так хорошо было дрочить, так вкусно оргазмировать. Но сейчас юнгиевы яйца поджались в ужасе и, кажется, тонкой ледяной паутинкой покрылись. «Вот же с-с-сука Кегван! Ведь ясно же сказал, не трогать!» – Все, Юнги, пока. Альфа идет, – захихикал омега, – а мы договорились никому о нашем свидании не рассказывать. Я и так слово нарушил. Чимин отключился. Юнги взял первое попавшееся такси, благо, их у клуба стояло достаточно, и уже через десять минут подъехал к жилому комплексу Кегвана. Дом был погружен в темноту. По-видимому, обесточен. Поэтому альфа, минуя лифты, бросился к темной же лестнице. Взлетел на пролет, замер. Сдавленный писк раздался где-то внизу, в районе электрощитового помещения, которое располагалось в отдельном закутке, на пролет ниже первого этажа. Юнги кинулся вниз, включая фонарь в мобильнике. Чимин, тихонько поскуливая, стоял у стены без куртки, свитшота и с прокушенной нижней губой. Кенгван, отошедший сейчас подальше от омеги, тяжело дышал, на щеке его виднелись три отчетливых глубоких царапины. Оба, ослепленные ярким светом, не сразу узнали Юнги. Но в этот момент электричество врубилось, неяркая стационарная лампочка загорелась в закутке. Кенгван же почувствовал резкую боль в носу, а потом беспорядочные болезненные удары во всех частях тела. – Юнги, остановись! – Чимин несколько секунд стоял молча, потом заревел, кинувшись на спину альфы. – Он не сделал ничего! – Не успел, потому и не сделал! – зарычал Мин. Подошел, опустился на колени перед лежащим на бетоне альфой. Спросил, казалось бы, ласково, но почему-то от этого тона и у Чимина, и у Кегвана волосы на затылке стали дыбом. – Я тебе, с-с-сука, режиссер немецкий, неясно что-то объяснил? Ты все равно решил в свое кино поиграть?! – Придурок, это всего лишь пара поцелуев была, Чимин сам просил! А я бы дальше и не зашел! Малолеток трахать и в тюрьму идти – нет дураков, – выдавил альфа, и Юнги почувствовал вдруг удушливый, горький аромат полыни. – Неправда, неправда, не просил! Он сам! Сам! – омега взвизгнул отчаянно и, заревев, вылетел из закутка. – А рожу тебе Чимин, конечно, в порыве страсти расцарапал, скотина? – Юнги тряхнул Кенгвана изо всех сил. – Тварь, у тебя гон, что ли? О чем ты думал вообще? Вместо того, чтобы подавители принимать и дома сидеть, к мелкому омеге подкатывал! Еще раз тронешь… Не удержался, кулаком вмазал по скуле изо всех сил, подхватил лежавшие на полу куртку и свитшот Чимина, бросился догонять. Выбежал из подъезда, оглядываясь. – Хен, – Чимин стоял у входной двери, крупно вздрагивая от холода и тихих теперь слез. Юнги надел ему свитшот и куртку, застегнул замок под само горло. Прижал к себе. – Все, все, мой хороший... Жаль, конечно, что первый, такой важный блин, комом. Но немецкое кино, определенно, пока не для тебя. – При чем тут оно, хен, мы даже до квартиры не дошли, – всхлипнул омега и, втянув вдруг носом воздух, замер, словно принюхиваясь к чему-то. «Слава Небу, что не дошли!» – произнес безмолвно альфа, чувствуя, какая бешеная ярость, неконтролируемая злоба вновь закипает внутри. Чимин же в эти мгновенья нашел ладонь Юнги, уцепился крепко: – Кенгван весь вечер был немного взбудораженный, но вел себя нормально, за руку только держал, обнимал, шутил много. А в дом зашли – будто с ума сошел. Схватил и вниз потащил. А тут еще и свет потух. Но я сопротивлялся, – Чимин немного приосанился, а потом опять поник, остановился, уткнулся Юнги в куртку. – Я все понимаю, если бы не ты… – Чимин, – Мин сказал спокойно. – Ты взрослеешь, и в том, чтобы с альфами общаться, нет ничего плохого. Просто убедись, что на свидание идешь не потому, что это круто, и можно похвастаться друзьям, что ты альфу закадрил. А потому, что он тебе точно нравится. И не только внешне. Это прям очень важно. Что и как потом сложится, не знает никто. Но давай по чесноку, ты почему приглашение Кенгвна принял? Чимин насупился, глянул из-под бровей: – Он первый альфа, который меня на свидание позвал, а тут еще родители уехали к деду и дедушке в Тэджон на выходные, и я мог вернуться домой, когда захочу. Почти все мои друзья уже с кем-то хоть по разику встретились, а я нет. Знаешь, как мне было приятно, что кто-то, наконец, и меня позвал. – Это была главная причина, по которой ты согласился? – Угу. И единственная, – Чимин замялся вдруг. – Друзья говорят, что пока ты школу не закончишь, у меня шансов на личную жизнь вообще нет. – Это еще почему? – небольшие глаза Юнги открылись широко. – Потому что моим парнем многие считают...– вдох-выдох, – тебя. У альфы брови ушли вверх: – Меня?.. Но ты же знаешь, что это не так! Кажется, только идиот или слепой не в курсе, что мы с тобой просто дружим много лет. Омега улыбнулся: – Значит, в нашей школе полно слепых идиотов, хен. Ладно, я не в обиде. Мне приятно, что такому красивому, умному, элегантному альфе приписывают роман с мелким, ничем не примечательным омегой. Юнги посмотрел на смеющегося Чимина, улыбнулся сам: – На комплимент нарываешься, непримечательный? Да ты хорошеешь с каждым днем, распускаешься, расцветаешь. Ведь встретишь рано или поздно своего альфу, и он запретит тебе со мной общаться. Смех прерывается мгновенно, и раздается совершенно неожиданное, злое, раздражительное, короткое: – Да ни за что! Мой альфа не запретит! А если так, значит, он не мой! Замолкает, потом глубоко вздыхает, вновь будто принюхивается к чему-то, спрашивает требовательно: – А что же… твой омега, хен? Твой омега... Поводит носом и смотрит серьезно, внимательно. Без тени улыбки. – Чимин, ты о чем вообще?! Да я ведь не встретил еще никого! – А вот встретишь, и он запретит. И все: наша дружба многолетняя прервется из-за твоего омеги противного! – Чимин, – Юнги берет маленькие, точно детские, ладони в свои, сжимает длинными пальцами, говорит спокойно, дружелюбно. – Надеюсь все же, что твоя и моя личная жизнь не помешают нашей дружбе. Но если тебе придется выбирать между мной и тем, кто заберет себе твое чудесное сердечко, кому ты отдашь его сам, с радостью, с любовью, с кем рядом ты будешь безоговорочно счастлив… Я... уйду сам. – Значит ли это, что и мне надо будет уйти, если ты влюбишься?.. Полюбишь… если?.. – шепчет-шипит раздраженно омега. А Юнги в морозном зимнем воздухе ощущает слабый, едва-едва слышный, невесть откуда взявшийся аромат дыни. И молчит. Потому что сейчас ему кажется: если он, в самом деле, полюбит так, как рассказал Чимину, то выбор сделает в пользу своего омеги. Но не дай ему Небо стоять перед таким выбором! – Чимин, зачем говорить о том, чего нет и, возможно, не будет. Омега смотрит, взглядом и голосом прожигает: – Ты ведь уже все решил. Ты его выберешь… Ты уже выбрал кого-то... Жимолость. Думаешь, я не слышу! Юнги берет донсена за руку, но Чимин вырывает пальцы резко, едва ли не отпрыгивает, а потом со злыми горькими слезами: – Отвали! Не смей идти за мной! Предатель! Ты чертов предатель, Мин Юнги! Ненавижу, ненавижу тебя! И торопливо направляется к дому, до которого осталась сотня метров, шлейфом оставляя после себя легчайший сладкий аромат дыни, не слышный самому Чимину, но учуянный альфой, что молча, не двигаясь, смотрит вслед лучшему другу...