Лабиринтами иллюзий

      Ноги гудели. Упав на свободную скамейку, Аня достала из джинсовки пачку сигарет и смартфон. Если бы ей доплачивали за то, чем она занимается бесплатно по доброте душевной, наверное, сейчас у нее уже имелся бы собственный загородный домик в новеньком коттеджном поселке где-нибудь под Красногорском. Однако же она потратила много лет, пытаясь убедить всех вокруг, что исполнять роль менеджера группы «за спасибо» ей в удовольствие, так что заикаться об оплате за труды праведные теперь казалось по меньшей мере странно.         Все познается в сравнении. По сравнению с тем, что творилось в их творческой жизни сейчас, раньше времена и впрямь были ненапряжные. «Мамихлапинатапай» не ставил задачи раскрутиться и на сцену выходил нечасто, так что ей действительно не составляло труда послеживать за наполнением парочки аккаунтов в соцсетях, поглядывать за финансами, время от времени коммуницировать с площадками, а под настроение штурмовать радиостанции. Контролируя процессы, Аня чувствовала себя при деле и на волне. Потом Егор ушел, все посыпалось, и она попробовала сосредоточиться на личной жизни. Ситуация начала стремительно меняться по его возвращении: популярность резко взлетела, а вместе с ней под небеса взлетело количество забот. На голову одновременно свалилось все: и вопросы продвижения бренда, и юридические, потому что группа переориентировалась на каверы, что требовало заключения договоров с правообладателями и получения согласия на переработку от авторов, и продумывание стратегии развития, и взаимодействие со СМИ, и создание контента для стриминговых сервисов, и проч., и проч. У более или менее успешных артистов такую работу выполняют отдельные люди, а у «Мамихлапинатапая» ответ на все давно был один: «Анька».         Потому что когда-то Анька сама просилась. Потому что Анька чувствует себя в пожаре, как рыба в воде. Потому что у Аньки стальные яйца нервишки, лидерские замашки, горящий взгляд и коммуникабельность восьмидесятого уровня. О том, чтобы делегировать часть задач кому-то из парней, она и помыслить не могла с тех пор, как благодаря несдержанному на язык Чернову группа лишилась возможности выступить на крутом open-air . Организаторы тогда дружным строем промаршировали в места всем хорошо известные, а от Егора Аня услышала лишь лаконичное: «Найдем посговорчивее».         Но как бы неподъемно ни стало, именно этой весной она и не думала жаловаться вслух. Потому что этой весной спасал ее только режим попавшей в центрифугу неунывающей белки.   17:05 Кому: Кирюша: Я в парке на скамейке между прудами. Прямо передо мной какая-то белая хрень. Думала, это кофе, а это овес. Ты где?   17:05 Кому: Чернов [аудиосообщение]: Я сделяль, но задрался. У них половина оборудования не по райдеру. Я им на это пальцем тыкаю, а они глазками хлоп-хлоп. Надо было сразу звонить Леше.   17:06 От кого: Кирюша: Мы тебя найдем   17:06 От кого: Чернов: Спс         Вот и всё. Все твои старания, твои искры из глаз, твою беготню по незнакомому городу с высунутым языком в единственный выходной оценят тремя буквами.    17:06 От кого: Чернов [аудиосообщение]: Нам нужен менеджер. Ты молодец, но всего лишь человек и ходишь по краю. Займусь вопросом.         Глаза распахнулись от бесконечного удивления, нахлынувшей благодарности и чувства стыда. И сразу стало легче дышать и появились силы, пусть при осознании, что у нее могут отобрать спасательный круг, внутри и поднялась волна протеста. И еще одно напрягло – с чего вдруг выводы про край? Неужели Ему для своих умозаключений хватило единственной «неуставной» истерики?   17:08 Кому: Чернов [аудиосообщение]: Нет, не нужно, все нормально, мне не сложно.   17:08 От кого: Чернов [аудиосообщение]: Угу. По-твоему, я слепой? Или глухой? Переслушай свои войсы, Ань. Тебе пора что-то с собой делать, а то кукушкой поедешь. Спрошу у Ули, может, захочет попробовать себя в SMM. Будет легче.         Что тебе не так с моими войсами?   17:08 Кому: Чернов: Не надо! Это тоже нервяк, а ты говорил, что она и так зеленая. У меня все процессы схвачены.    17:10 От кого: Чернов [аудиосообщение]: На базе поговорим. Со стороны все выглядит так, будто процессы твои разлажены, Самойлова. Последние месяцы звучишь ты как расстроенная гитара, с каждым днем все хуже и хуже. Так что готовься передавать полномочия.         Боги, этому хрипловатому, низкому, обволакивающему голосу она поклоняется. Но упертую задницу готова надрать! Годы идут – ничего не меняется.   17:11 Кому: Чернов: Я могу уволиться и стать полноценным менеджером на зарплате у нас. Все равно все достало.   17:11 От кого: Чернов [аудиосообщение]: А ты не лопнешь, деточка? Плюс зарплаты не сравнимы. Насчет Ули ты – да, права, не время.    17:13 От кого: Чернов: Кстати, вчера Костян у базы ошивался. Видок у него был так себе. Осиротевший.         Блядь!   17:13 Кому: Чернов: Чего хотел?   17:13 От кого: Чернов [аудиосообщение]: Черт знает. Видимо, чтоб я ему на пальцах вашу ситуацию разложил.         При мысли о том, что Костя говорил с Егором тет-а-тет, грудную клетку пережало, а вентиль с воздухом резко перекрыли. Аня не ждала от мужа не то что бурной, а вообще хоть какой-то деятельности, была фактически уверена, что Костин максимум – лежать на диване в квартире друга, словно на кушетке в кабинете психотерапевта, тоскливо разглядывать потолок, страдать и жаловаться на жену. Но никак не искать разговора с ее бывшим. Какого черта?!          Какого вообще черта она согласилась на пьяную игру в «Правду или действие», которую по возвращении с отмечания росписи Черновых затеял муж? Сейчас, спустя время, ответ кажется простым. Согласилась, чтобы Костя отстал, потому что достал! Потому что полдня тогда потратил на попытки нивелировать ее «ПМС-ное» настроение, и под конец от себя стало совсем тошно. Согласилась, потому что устала прятаться и притворяться.          А он даже… Он… Предъявленный перечень бывших оказался внушительным, но Костя сделал вид, что все нормально, а она – вывод, что не ревнует, значит, не любит. А теперь Егор рассказывает, что он ошивается у базы и выглядит неприкаянным.   17:14 Кому: Чернов: А ты-то тут причем?   17:15 От кого: Чернов [аудиосообщение]: Хз. Он решил, что причем. Я его отправил за ответами к тебе, на что мне объявили, что дома ты не ночуешь. Открыл ему базу, чтобы убедился, что тебя и там нет. Но это уже смахивает не на акцию протеста, а на госпереворот. Вопросики, Самойлова.   17:15 Кому: Чернов: [аудиосообщение]: Я временно переехала к родителям загород, дома одной тоска. Поэтому и прошу тебя дать мне возможность продолжить заниматься нашими делами. Они отлично отвлекают, думать некогда.          Ни о ком    17:15 От кого: Чернов: Ясно / Ок с натягом / Такое / Голос – пиздец   17:16 Кому: Чернов: Еще что-нибудь спрашивал?         Скажи, что нет. Скажи, что он тебе не предъявлял   17:16 От кого: Чернов [аудиосообщение]: Ничего такого. Спросил, как жизнь семейная. Про Улю, про планы. Сказал, что тоже думал, что женится один раз и на всю жизнь.    17:16 Кому: Чернов: А ты?   17:16 От кого: Чернов: Поблагодарил за поддержку, че.          Аня оторвала глаза от экрана и расфокусировано уставилась перед собой. Взгляд уперся в стильный автомат с надписью «Корм для уток», а затем неохотно заскользил по водной глади и по прохожим, которых ближе к окончанию рабочего дня становилось все больше. Кажется, местный парк в сезон был местом притяжения горожан, что вовсе неудивительно, с учетом его ухоженности. Левее, на холме, возвышалась какая-то розовая постройка, а дорожка под ее ногами упиралась в ступени. Подумалось, что если Кир так и не соизволит объявиться, она, пожалуй, прогуляется по окрестностям перед долгой поездкой до родителей.          С тех пор, как ее накрыла та «неуставная» истерика, Егор будто стал к ней внимательнее. Уже не первый раз она слышала от него про угрозу кукухе. А ответы от него стали приходить сразу, а не через полдня, и при этом куда более развернутые, чем прежде. Особенно – что размером, что шквалом эмоций, которые вызвал, – запомнился спич про «Лабковского» и «Некрасовскую женщину» объемом в несколько разворотов экрана.          После того припадка на базе он дал ей выговориться. Они сидели в кафе, и из нее лились бурные потоки отчаянной и безысходной бессвязной речи – об усталости, смятении, отобранной надежде и разочаровании. И ни слова – об общем прошлом. Заикнуться о прошлом Аня страшилась, потому что чуяла пятой точкой, что на этом их уютные посиделки будут закончены, а протянутая «вытащить из дерьма» рука поспешно убрана в карман. Иссякнув, она зашла на новый круг самоистязания, закидав Егора вопросами, цель у которых была единственная – уничтожить в себе всякую иллюзию самой возможности, это наивное предположение, что всё у них могло бы сложиться иначе. Его она потерять не могла, и занималась в том кафе тем, что собирала прах своих бестолковых надежд в крепко сжатый кулак, чтобы развеять золу над Москвой-рекой той же безлунной ночью. Помнит, как кожа ладоней горела от впившихся в нее ногтей.              То ли ее откровения произвели на него впечатление, то ли он пытался поддержать, дав понять, что она не одинока в своих метаниях, то ли что, но и правда рассказывал больше, чем она могла от него ждать. Сухость и лаконичность манеры изложения не могли ее обмануть – за десяток лет она слишком хорошо его изучила.          Егор рассказывал о том, что боится оказаться херовым отцом и еще более херовым мужем. Что нет в нем уверенности в том, что он сможет обеспечивать потребности троих и при этом уделять семье достаточно внимания, ведь придется впахивать, чтобы Уля с ребенком ни в чем себе не отказывали. Он говорил вроде бы спокойно, но она читала тревогу в темнеющих синих глазах.          Говорил о страхе потерять. Он говорил об этом ровно, говорил, что возможности современной медицины фактически безграничны, что придет время – и он настоит на платном сопровождении беременности, и найдет лучший роддом, но во взгляде проступал необъяснимый ужас, брови хмурились, а скулы разрезали изломанные линии.          Говорил, что не хотелось бы оказаться третьим лишним. Что начитался, будто, становясь мамами, женщины забывают о своих мужчинах. Он говорил об этом с притворным спокойствием, только усмешка его была вымученной. А внутри нее все кричало о том, что если бы на месте Ульяны оказалась она, он бы чувствовал себя самым нужным и желанным, независимо от количества маленьких троглодитов.          Он говорил, что Уле потребуется поддержка, что он должен быть рядом, заботиться о ней и ребенке, а вместо этого будет торчать на базе и разъезжать по бескрайним просторам страны, «чтобы у всех все было».          Что не доверяет своей теще. Что совета спросить не у кого. Что однажды мечта обернется явью, но плита ответственности давит на радость предвкушения.          Он сказал так ничтожно мало – и сказал совсем все. А она думала о том, что перед ней сидит человек, осознающий свой долг и готовый – нет, жаждущий – его принять. И ведь кто бы мог его в таком заподозрить... А еще о том, что это сердце отдано целиком, и даже на крохотный пятачок в самом пыльном его углу ей не претендовать. О том, как соскучилась по эмоциям на этом притягательном лице. О том, что видит перед собой Его версию девятилетней давности, и о том, что Он вновь живой – и это заслуга другой девушки, замечательной девушки. О том, что она не станет, не станет… Не станет! Что пора выкарабкиваться из темной, душной, тесной западни…          …и предложила Егору моральную поддержку, дружеский совет и плечо. Он в ответ напомнил о намерении вытащить ее «из этого дерьма». Он не знал, не знал, не знал… Не знал! Они повязаны узами общего прошлого и настоящим, нотными текстами, двумя микрофонами, гитарными струнами, сорванными связками, говорящим молчанием, а теперь еще и данными друг другу обещаниями.          Они повязаны.          И как же, черт подери, порой хочется этим злоупотребить!         Окурок отправился в стоящую у лавочки урну, телефон – в карман, и Аня вновь сфокусировалась на том, что видит вокруг себя. Все тот же автомат приглашал потратить сто рублей на правильный корм для уток, на зеркальной глади пруда по-прежнему резвились тысячи солнечных бликов, пенсионер в выцветшей панамке, устроившись на раскладном стуле, ловил рыбу, прохожие спускались и поднимались по ступенькам по левую руку от нее, а по правую, вдоль пруда, двигалось интересное семейство: чуть впереди наяривал педали пацаненок в кепке цвета одуванчика, а за ним, на расстоянии метров десяти, не спеша ехала пара на электросамокате. На них-то взгляд и остановился.         Глядя на эту троицу, она ловила себя на чувстве страшного возмущения и страшной зависти одновременно.          «Нет, ну не придурки ли?» — с прищуром следя за приближающимся тандемом, спрашивала себя Аня. Риторический вопрос не требовал ответа. Автомобилист и любитель неспешной прогулки под музыку в ушах, она, конечно же, кляла водителей электросамокатов на чем свет стоит, а саму услугу проката иначе чем «петушерингом» не называла. И ладно еще седлать железного коня в одиночку, так нет же! Пол-Москвы гоняет по парам, напрочь игнорируя ужесточившиеся правила и организовывая проблемы на жопы что себе, что окружающим.          Но эта троица… Этот тощий цыпленок, на вид лет шести-семи, его голые острые коленки и тоненькие ручки. Такой крохотный, а уже на двухколесном велосипеде, ну какой молодец! Эта девушка с красивой небрежно заплетенной косой, что лежит на левом плече. Из-за расстояния не разглядеть глаз, но на губах ее Ане чудилась застывшая растерянная полуулыбка. Похоже, ей нравится, она доверяет своему спутнику, которому, кстати, хватает мозгов не гнать. Парня за ее спиной видно совсем плохо: пол-лица в солнечных очках, шапку каштановых волос, с которыми заигрывает встречный ветерок, да жилистые руки, оградившие девушку с обеих сторон. Аня с одобрением отметила подкатанные к локтю рукава клетчатой рубашки: ей нравились открытые рельефные предплечья, потому что это, черт возьми, волнует.          Прической и ростом молодой человек уж больно смахивал на Кирюшу, но, конечно, это не мог быть Кирюша – тому бы и в голову не пришло: 1) седлать электросамокат 2) седлать электросамокат вдвоем. Кирюшу от монитора не отодрать – это три, из чего закономерно вытекает четыре: Кирюша не встает в пару, он и помереть, по ходу, собирается в гордом одиночестве, и вопрос о том, кто поднесет ему на старости лет стакан воды, волнует этого интроверта и домоседа не больше, чем прогноз погоды на завтра. Кирюшино мнение об отношениях давно ей известно. Формироваться оно начало, похоже, еще в детстве, крепло в юности и цементировалось в молодости. Звучит лаконично: «Нет». Аня даже проверила как-то, скорее из женского любопытства, чем от большой и чистой подростково-юношеской любви – выяснилось, что и правда не врет. До сих пор помнит, как озадаченный Кир, в смятении глядя на нее ясными янтарными очами, выпалил: «Не, Ань, давай лучше назад – дружить». Чего только в тот момент на его лице ни читалось. Все читалось, кроме сомнений в принятом решении. Она тогда прыснула со смеху и согласилась. Дружить у них и впрямь получалось куда лучше.          Зато, в отличие от простых смертных, Кирюша неуязвим.          С другой стороны, знает она таких… «неуязвимых».         Аня полагала, что парочка на электросамокате продолжит двигаться прямо, в сторону модной кафешки и выхода из парка. Однако, к ее немалому удивлению, мальчуган притормозил на развилке, а ребята по широкой дуге повернули направо и не торопясь ехали теперь ровнехонько на нее. «Вы куда? — подумалось Ане, которая к этой секунде уже успела пожалеть, что ей не довелось вот так же покататься с Костей по полупустым паркам. — Там же лестница…»         А потом самокат затормозил аккурат напротив утиного автомата, парень окликнул обогнавшего их мальчугана, и Аня потеряла дар речи, стукнувшись челюстью о подтянутые к подбородку коленки.  

.

        И где он только откопал эту богиню? Правда, что ли, на даче? Его спутница, Есения, определенно приковывала к себе внимание каждого в видимом радиусе. Роскошные темно-русые волосы бликовали рыжиной на солнце, ради таких же зеленых глаз, широких густых бровей и бархатной кожи можно было бы без лишних размышлений пойти на преступление. А главной отличительной чертой лица Кирюшиной, как он ее назвал, «приятельницы» являлись, конечно же, густо усыпавшие нос, разлитые реками по щекам и осы́павшиеся даже на подбородок веснушки.          Поздоровавшись с Аней, вежливо выслушав короткий невозмутимый спич Кира и отделавшись стандартной фразой о том, что приятно, мол, познакомиться, его очаровательная спутница подозвала Кирюшиного пацана и увела его в сторону – к самой кромке воды. Тактичная какая… Впрочем, возможно, она просто не хотела позволять двум здоровым лбам окуривать человеческого детеныша сигаретным дымом. Если так, то к «красивой», «скромной» и «тактичной» можно смело добавлять «заботливую».         Охренеть.            Аня вопросительно воззрилась на Кира.         — Быстро ты мне замену нашел, — хмуря брови и складывая губы в куриную жопку, притворно обиженно резюмировала она. — Аж в сердечке кольнуло… Зависть и ревность, сто пудов.         Аня знала, что пассаж про замену пролетит мимо его ушей, не задев мозг. Кир никогда не воспринимал всерьез ее шуточки на этот счет. В конце концов, там, у школьной доски, он не клялся ей в верности до доски гробовой. Но все дело в том, что к званию единственной и потому лучшей подруги быстро привыкаешь, носишь его гордо и разделять с кем-то желанием не горишь. Порой Ане казалось, что собственница она еще та.          — Никого она тебе не напоминает? — прищурившись, очень тихо пробормотал Кир. А Аня осознала вдруг, что еще чуть-чуть, и она и впрямь начнет ревновать: он же просто глаз с этой Есении не сводил. Может, конечно, не с нее, а со своего подопечного, но кто ж разберет!         Скользнув взглядом по хрупкой фигурке, Аня задержалась на шикарной косе и вновь оценила профиль. Объекту наблюдения не обязательно было поворачиваться к ним анфас – крупный бисер конопушек и выразительные глаза запомнились, казалось, на веки вечные.          — М-м-м… Вроде нет, — покопавшись в памяти, признала она. — А должна?         Вообще-то, знакомых у нее пруд пруди, и вот так на два счета изъять из картотеки нужное досье – это еще надо постараться. Однако Аня не сомневалась, что встреть она на своем жизненном пути такие выразительные веснушки, уж как-нибудь запомнила бы.            — Черт, — еле слышно ругнулся Кирюша. На его лице отражалось неприкрытое разочарование. — Я надеялся, ты мне скажешь.         — Ты ща дыру в ней прожжешь, вот что я тебе скажу, Аверьянов, — прошелестела Аня. — Не пались.         Кир не был бы Кир, если бы воспринял призыв немедленно остановиться как руководство к действию.         — Может, школа? — продолжая исподлобья рассматривать парочку, растерянно предположил он. Никогда еще не доводилось видеть его таким обескураженным, недоумевающим и… беспомощным. Что, в свою очередь, наводило на мысль, что над решением этой задачки Кирюша бьется долго, по пути теряя уверенность и самообладание.         Аня хмыкнула, представив себе, как Кир, лежа темной-темной ночью в темной-темной комнате, копается в темных-темных недрах своей памяти. Дни сменяют ночи, закаты сменяют рассветы, время утекает сухим песком, а он все ищет. И ведь со своей въедливостью однажды найдет – без вариантов. Кирюша не признает поражения.          Школа, говорит? Пришлось перебрать в голове очередную порцию портретов – на этот раз детских, выцветших и смазанных от времени – и вновь уткнуться в пустоту.         — Нет, — отозвалась Аня, — никто на ум не приходит.          — Вот и мне, — соизволив, наконец, обратить внимание и на нее, потерянно вздохнул Кир. — Еще немного – и я точно сойду с ума, Ань. Не могу избавиться от ощущения, что знаю ее. Она говорит, что мы не встречались. Врача посоветуешь?         — Считаешь, что сбрендил?         Кир болезненно поморщился и отвернулся в сторону, пряча проступающие эмоции. Даже жалко его стало. Прямо сейчас он во всей красе демонстрировал качество характера, которое к двадцати шести годам обеспечило ему кресло старшего разработчика в крупной компании, а теперь, судя по всему, обещало обеспечить койко-место в дурдоме. Лишаться такого друга в Анины планы на жизнь не входило.         Легко коснувшись пальцами чуть колючей скулы, Аня легким нажимом вернула себе его внимание.         — Аверьянов, честно – посоветую тебе засунуть куда-нибудь свою дотошность, а то реально головушкой поедешь, — пристально глядя в глаза, произнесла она с нежностью, которую сейчас могла подарить только ему. — Ну, может, где-то бродит ее сестра-близнец или просто похожая девочка, и ты с этой девочкой однажды в очереди за хлебом постоял. А может, вы в одной песочнице играли – по законам дорам. Сидели друг напротив друга в метро. А может, она…         — А когда ты в нашу школу пришла? — отстраненно отозвался Кирюша, вновь залипая на объект своего интереса. В данный момент объект мешал другому объекту – маленькому – свалиться в пруд. Вот зараза Аверьянов – ноль реакции. Вообще не слышит воззваний к себе, вообще, похоже, ничего не слышит. Да он не здесь… Прямо сейчас он где-то еще, погружается на дно бездонного колодца своей памяти.          Подхватив Кира под локоть, Аня оттащила его подальше на газон, дабы язвительные комментарии, что рвались из нее наружу, не долетели до ушей той, о ком в них пойдет речь. Пламенная.          — В пятом. Сука, Кир! Ты меня воспринимаешь вообще? — основательно встряхивая его за плечи, зашипела она. — Ты еще, блин, попробуй вспомнить всех, с кем на горшке в детском саду сидел. А потом можешь переключиться на роддом. Вдруг она в соседней люльке лежала… Если не поможет, обратимся к гипнотизеру, в прошлую жизнь тебя отправим, там порыщешь.          Кажется, ее манипуляции не остались незамеченными парочкой на пруду. Ян, позабыв про камушки, которые вот только-только увлеченно кидал в воду, развернулся и, хмурясь, глядел в их сторону, а Есения, присев перед ним на корточки, положила обе руки на его плечи и что-то тихо ему объясняла. В их сторону летели мимолетные смятенные взгляды.          — С Санькой сидел… — сморгнув туман в глазах, глухо откликнулся друг. — Только это не Санька.          Пи-и-и-здец!         — Так, ясно. В общем, дружочек, ты упертый и тебя переклинило, понял? Червяк навязчивой идеи жрет твой аналитический мозг. Оставь эту затею, а то выест.         — Просто… — меж широкими бровями пролегли два глубоких каньона. — А, ладно. Твои дела как?          Уф!         — Да никак, — повела Аня плечами. — Выгнала мужа, переехала к родителям, загрузила себя работой – помогает. Не смотри на меня так, я тебе еще не проиграла. Пока это всё, у тебя поинтереснее, судя по всему.         Кир ухмыльнулся, однако задавать уточняющих вопросов не стал – вновь обратил взор на компанию и кому-то из этих двоих подмигнул. Насупившийся было Ян тут же заулыбался, а вот девушка откровенно смутилась, и до того трогательно почему-то у нее это вышло, что Аня не сдержала усмешки. Этих троих друг к другу притягивало, иначе чем объяснить, что пока ни минуты не прошло без чьей-нибудь свернутой шеи, ревнивого или следящего взгляда и розовеющих щек?          А потом больно кольнуло пониманием, что она рискует потерять Кирюшу на очень неопределенный срок, если не навсегда.         — Кстати, я была права – у тебя и правда удар, — резюмировала Аня, вспоминая о содержании утренней переписки. — И лето тебе подавай, и улыбка резкость потеряла, и взгляд осоловелый... Мысли где-то плывут, правила нарушаешь...       Закончив предъявлять по фактам, Аня многозначительно замолчала.         — Правила? — глухим эхом отозвался Кир. — Какие правила? О чем ты?          Вот об этом. Этом самом         Замолкнув, он вопросительно воззрился на нее, а потом его наконец осенило:          — А, да… Это тщательно продуманная операция… С определенной целью и туманными перспективами.         Кажется, настало время признать: неуязвимых нет. Однажды кто-то входит в твою жизнь, и ты просыпаешься другим. И слои стальной брони начинают трескаться, откалываться и сыпаться с тебя, что шмотки известковой штукатурки, открывая захватывающий и живописный вид на суть. Кир просто пока не успел понять, что уже проснулся другим. А может, и успел…          —  Забей, Кирюш, — снисходительно хмыкнула Аня. — Зови их, а то как-то неудобно, что я у них тебя забрала. Пойдем кофе возьмем, и я поеду.          Кир удивленно вскинул брови.         — Ты же вообще ничего не рассказала!         О-о-о… Она собиралась. Собиралась вылить на эту голову всё, что успело накопиться за минувшие месяцы. Рассказать про отчаянную борьбу с собой и сообщить Кирюше, что он, безусловно, уже проиграл в их пари, потому что этих голубков способна разлучить только смерть. Что отчетливо чувствует, как будет гореть в Аду, если все-таки разрушит их отношения, жизни и мечты. Но что противостоять желанию общаться с Черновым ближе она не в силах. Что ощущает его плечо и не собирается отказываться от поддержки: в кои-то веки ей позволили быть слабой. Что сама ищет эти поводы для неуставного общения, что Егору тоже нужна помощь, и она уже успела ее предложить. Что угодила в западню, но ей там нравится.          Что без Кости плохо. Что она скучает. Что дома невыносимо и что она съехала к родителям, чтобы не «видеть» его тут и там, не вертеть в руках оставленные им вещи, не вспоминать, засыпая в одиночестве, как пригревалась у него под рукой. Не носить его футболки. Что теперь никто не выслушает и не пожалеет, не успокоит ее штормы крепкими объятиями и невинной улыбкой, не сделает чай, не поцелует в лоб, не зароется носом в волосы и не скажет, что все будет хорошо. Не скажет: «Сбавь обороты, любимая, просто оставь это».          Что Костя знает о Егоре, виделся с ним и черт знает, на самом деле, что там могло происходить в ту встречу. Чернов же… Он наверняка что-то от нее утаил, его же словами, «во избежание».         Что не брала трубку, когда муж звонил, потому что сил на сопротивление по-прежнему нет, и вообще непонятно, откуда они взялись, когда она предложила жить отдельно. Не брала она трубку, когда Костя звонил, чувствуя, что даст слабину, все простит, предложит вернуться и вновь увязнет в одном на двоих болоте – на этот раз окончательно. А теперь Костя не звонит, и она спрашивает себя почему. И мысль о том, что он принял расклад, отзывается болью за грудиной.         Но вот ведь – оказывается, приезжал домой на днях! На базу приезжал! И от понимания, что нет, пока не принял, на сердце теплеет. И, кажется, она вновь видит перед собой берег болота. И слышит кваканье лягушек. И ей хочется туда, к лягушкам… Там останавливается время.         Так хотелось послушать, что думает по этому поводу Кирюшина светлая голова. Хотелось засечь каждую эмоцию на его аристократическом артистичном лице, прочитать каждую мысль в этом честном взгляде. Услышать: «Самойлова, ты вконец чокнулась». Но, видимо, не судьба, не в этот раз: Кир не способен воспринимать.         — Потом расскажу, — вздохнула Аня обреченно. — Сегодня мы каши не сварим.