Лабиринтами иллюзий

      — Слушай, я всё думаю, ты когда приехать звал, ты серьезно или так? Мне ж второго приглашения не надо. Но насчет первого бы уточнить.         Аня звучала подозрительно, нет, просто преступно довольно. Кир уже запамятовал, когда видел и слышал ее в таком приподнятом настроении. Так озорно она звучала, словно куш в казино сорвала. Так восторженно, будто получила престижную музыкальную премию, мировое признание, звезду на Аллее Славы, а вишенкой на торте – еще и домик на Багамах. Победно, вот как, ликующе. Новенькие лампочки светят тусклее, чем светилась сейчас его единственная подруга, что наводило Кира на совсем уж интересные мысли. Которые он решил до поры до времени попридержать.         «Не дождешься», — сказала? Ну-ну.         Отведя взгляд от полотна уборного кода, вернулся к экрану подпирающего чашку смартфона. Странно, что он, экран, от такого ослепительного сияния не выгорел. Странно, что шкурку владельца гаджета до сих пор не опалило. Впрочем, последнему нечего удивляться: Кир небезосновательно причислял себя к толстокожим и сейчас в очередной раз в этом убедился.         — Когда это я был несерьезен, Самойлова? — скривив рот в скептической усмешке, хмыкнул он. — Слышишь, какая сладкая вокруг тишина? При правильном настрое тут можно ненароком словить дзен. Тебе, думаю, будет нелишним.          Соловьи ночами заливаются…         — Кстати, да! Слышу! — смешно поджав губы, закивала Аня охотно. — Куда ханурика своего подевал?         Вот не о том она совершенно. Не о том. Но раз уж сама спрашивает…         — Шляется где-то. С друзьями.          Благодать-то какая!         — У-у-у… Друзья – это круто! — сама залилась соловьем Анька. — Всё-таки, Кирюш, варит твой котелок, в который раз подтверждаешь. Отличный план – сбежать из города на лето.         Опять она за своё. Какой он ей «Кирюша»? Зубы скрипнули. А следом огрело опоздавшей больше чем на шестнадцать лет идеей: может, тоже начать называть ее левым именем? И продолжать, пока до нее наконец не допрет. Как назло, созвучные варианты приходить в голову не торопились. Анетта? Анита? Анисья? Анаид? Анания еще неплохо звучит. Правда, оно, кажется, мужское. Кир уже и рот приоткрыл, намереваясь съехидничать, но тут мозг обработал вторую часть фразы, и желание портить момент пропало. Ведь кто-то будто за ушком почесал. Хотя, положа руку на сердце, ничего гениального в «отличном плане» нет: многие так поступают.         Аня явно не торопилась сворачивать пустой треп.         — А чё за друзья, кстати? — лучась улыбкой, поинтересовалась она.         — Понятия не имею, — пробормотал Кир и вернулся глазами к чужому, с виду чисто исполненному, коду. Понимание, что и впрямь не имеет ни малейшего представления о новом приятеле Яна, пришло одномоментно с пониманием, что потерял конец логической нити, которую раскручивал в голове минувшие полчаса, пытаясь выискать баг, превращающий сотни строк в бестолковый набор символов. — Какой-то Сеня...         Должен же он, сука, заработать!          Вечно чьи-то косяки исправлять приходится. Неделями пинать обленившихся фронтэндеров и админку, требуя от них выполнения задач, находящихся в зоне их, а не его ответственности. Своего не добиваться и понимать, что вынужден влезать в чужую работу и давать экспертную оценку самостоятельно – ради того, чтобы получить-таки возможность ответить на бесконечные и по факту не ему заданные вопросы от потерявших всякое терпение заказчиков. Торчать на нескончаемых созвонах с командой и руководством, которое пытается заткнуть тобой все дыры сразу. Потому что, вестимо, больше некем затыкать. Потому что со всех сторон: «Ой, а я не знаю…». И сраться – бесконечно сраться на этих созвонах и в рабочих чатах. Потому что а кто, блядь, знать должен?! Все сроки уже проебали! Снова!         До кучи, помимо созвонов, которые длятся от часа до бесконечности каждый и от которых у него уже знатно подгорает, на завтра назначены еще три собеседования. Которые снова ему проводить. Потому что: «Ну а кому еще, Кир? Ты сеньор. И расположить умеешь». А ничего, что в сутках жалкие двадцать четыре часа? Дурдом.         Кир с тоской взглянул в окно, на залитую солнечными лучами лужайку. А ведь когда-то проблем не знал – в джунах ходил, писал себе код, сам вопросами забрасывал.         У всего есть цена. И у мечты, увы, тоже. Только что-то покатилась мечта его угасающим солнышком за изломанную линию горизонта. А ему только взглядом провожать её и остается.         Где-то на периферии сознания раздалось удивленное восклицание:         — …твой ребенок шарахается хер знает по каким ебеням, хрен пойми с кем, а ты даже не в курсе, с кем именно?!          Вновь переключив внимание на неугомонную, Кир окатил ее предупреждающим, ничегошеньки приятного не обещающим взглядом.         — Ну ладно, не твой, — вскинула ладони в примиряющем жесте Аня. — И все-таки! Аверьянов, тебе в твоей корпорации что, мозги перепрошили? Ты сбрендил там со своим кодом?!         Если бы с кодом…         А ведь буквально минуту назад задвигала про работающий котелок. Самойлова – она всегда так.         — Не вижу повода для беспокойства, — натянув на лицо кривую усмешку, процедил Кир.          Анькины глаза стали круглыми-круглыми – такими, словно только что он спорол полную чушь.         — А я очень даже вижу! Ты даже не знаешь, сколько этому Сене лет! — Откуда такие верные выводы? — А вдруг он курит? Матерится?! Вдруг он вообще главарь какой-нибудь местной банды?!         Я к нему в няньки не записывался – по пятам ходить         Очевидная мысль, которую пыталась задеплоить в его голове Аня, ой как Киру не нравилась. Эта взъерошенная бестия что, предлагает бросить всё прямо в разгар рабочего процесса и пойти выяснять, что там за Сеня? А если Сеня покажется ему подозрительным, что тогда? Запретить общение? Запереть племянника дома, посадить на привязи? Добровольно отказаться от наконец наставшей благоговейной тишины? Ведь ради нее все и затевалось!         Ну ладно, не совсем ради неё, и ради Яна тоже, и все-таки. Сработало же!         — Самойлова, ты тоже пыхтишь, как паровоз, материшься, как гопота подзаборная, а еще возглавляешь небезызвестную банду. Знаешь что? — Кир состроил перепуганную физиономию. — Пожалуй, я с тобой больше не дружу. Ты для меня слишком опасная. Чересчур. Прям чую угрозу своему стерильному розовому мирку.         Сокрушенное цоканье языком поставило точку в озвученной мысли.         — Да ну тебя, Аверьянов! — прыснула Анька. — Это другое!         Ну конечно. Конечно, «другое»         — То же самое, — проворчал Кир, вновь кинув тоскливый взгляд в окно, только в этот раз в окно терминала, и отринув надежду допереть таки собственной башкой, «как сделать так, чтобы оно заработало».           Что точно, так это то, что от того, что ты куришь и материшься, хуже ты не становишься. По крайней мере, для меня         Аня и не думала останавливаться:         — Подними свою затёкшую задницу и пойди глянь, что там за Сеня!         Кир пропустил призыв мимо ушей. Если Аннетт что в головушку ударит, так это тогда с концами. Проще выбросить белый флаг сразу – сэкономишь силы на бессмысленной и беспощадной бойне, которую всё равно проиграешь.         Так-так-так, что это у нас тут?.. Сто восемьдесят первая… Название метода...   181 @query.destroy if allowed_in_report(:destroy, @query)         Правим...   181 @query.destroy if allowed_in_report?(:destroy, @query)         Ну-ка...         — Анька, выключай мамашку-генерала, — запуская тест правленного кода, пробурчал Кир. — Своего заведешь, накомандуешься на жизнь вперед, лет восемнадцать у тебя на это будет, не меньше. А я сам разберусь.         Так… Та-а-ак… Сука! Работает! Коммитим!         Пара мгновений – и пальцы отстучали по клавиатуре: «Fixed method name: allowed_in_report -> allowed_in_report?», и вздувшаяся волна ликования погасила разъедающую кислоту раздражения. Нашел! Таки нашел чертов баг! Вот теперь можно и на перекур с чистой совестью.         Поддавшись шквалу эмоций, он даже не сразу обратил внимание на звенящую тишину: его собеседница замолчала. Давно ли? Кир повернул голову.         — Чего стряслось? — осторожно поинтересовался он.         — Да просто… Вижу, что отвлекаю, — удрученно констатировала Анька. Потухла буквально на глазах: раз – и всё, и лампочку выключили, и пространство погрузилось в прохладный сумрак. — Если однажды у меня будут дети, я буду интересоваться их жизнью. И тебе советую, дружочек. Чтобы потом разгребать не пришлось. Кстати, потом может оказаться поздно. А виноватым окажешься ты!         — Л-ладно! — сдался Кир. Ощущение маленькой, но все-таки победы, окрыляло, а еще принесло понимание, что две минуты назад он заработал не только бонусные очки в глазах пиэма, но и немного свободного времени. — Уломала. Прости, работы и впрямь дохера…         — Да по твоей отрешенной физиономии всё видно, не сомневайся.         — Приезжай как-нибудь на выхи, — повторил приглашение Кир. — Костю бери. Или кого хочешь. Места хватит. Да хоть одна – отдохнешь от своих мужиков в кои-то веки.         — Приеду ведь, — кисло усмехнулась Аня, и Кир вдруг ощутил на собственном языке вяжущий вкус. Что-то случилось у неё, причем только что. На «мамашку-генерала» обиделась, небось. Если так, то отойдет уж как-нибудь сама, без принесенных извинений: за правду не извиняются, это первое. На правду не обижаются – второе. Правду глотают как горькое лекарство, и тут главное не переборщить с дозировкой, а он вроде как успел ее рассчитать, прежде чем пичкать ею пациента. Затем правду переваривают и учатся с ней жить. А сильные духом, вот как Анька, еще и умудряются обернуть её себе на пользу. В списке причин, по которым хотелось бы закруглиться, нашлась и еще одна: наскрести в себе заряда и желания на очередной виток пустой болтовни не вышло.         — Давай уж только до заморозков, а то знаю я тебя, — хмыкнул Кир. — Пошел на разведку. Покеда.     

***

        Кажется, здесь…         По крайней мере, данные о геопозиции телефона подопечного, отображенные в приложении смартфона лица,  за подопечного ответственного, указывали на то, что опекаемый вновь находится на этом участке. Две виртуальные точки – «Ян» и «вы» – накладывались на экране одна на другую. Хорошее приложение, и чего сразу не поставил?         Хмурясь, запихав руки в карманы брюк, Кир изучал территорию, что лежала перед ним фактически как на ладони. А всё благодаря росту (грех жаловаться) и забору из штакетника – слегка облупленному, отнюдь не слегка покосившемуся и, тем не менее, довольно симпатичному. Было что-то уютное и живое в этой зеленой ограде: гармонично вписавшись в ландшафт, она оттеняла природные краски. Посмотришь на шероховатые спилы зубцов, и представится, как кто-то однажды сколачивал и устанавливал её собственными руками, вкладывая в свое творение душу.         Как и в этот дом. «Пряничным домиком» двухэтажную постройку не назовешь, однако выглядела она аккуратно. Словами Аньки: «Миленько». Здесь до сайдинга не дошло, глаз мгновенно определил: настоящая древесина. Стены цвета одуванчика испещрены выемками, что остаются на доске от веток, выпавших в процессе обработки дерева, и краска местами уже облупилась. Кровля – постаревший, покрытый темными подтеками, а кое-где и трещинами шифер. Огромные ветви высоченных груш лежат на крыше сотканным из молодой листвы покрывалом. Окна обрамлены в нарядные деревянные наличники – резные, белые, с редкими вкраплениями небесно-голубого в круглых отверстиях размера пятирублевой монеты.          Высаженные по периметру участка яблони отбрасывают на газон тени, пряча под ними лавочку, садовый стул и раскладной деревянный столик. А вдоль той стороны ограды, что прилегает к дороге, хозяин высадил облепиху, калину, крыжовник, шиповник и неизвестные Киру, тому еще ботану, кусты. Некоторые из них успели вымахать значительно выше его головы, разрастись вширь и служили теперь естественной природной ширмой, скрывающей от любопытных глаз часть владений.         Он стоял и рассматривал забор, дом и сад, потому что больше рассматривать оказалось нечего: изумрудная хозяйская лужайка была девственно пуста – никаких тебе носящихся по ней вопящих детей.  Над домом, где в теории сейчас могли находиться два шкета, висело сонное молчание. И это настораживало.         Глаз зацепился за колесо, что, высунувшись из-за противоположной от Кира стены дома, подмигивало ему отблесками спиц на солнце.         Детский велосипед.          Палец замер над приложением контактов, но уже спустя секунду мысль набрать Яна Кир отбраковал. В конце концов, сюда он пришел глянуть на Сеню. Если Ян сейчас выскочит, а дружбан его нет, задачу можно считать проваленной.         — Сень! — не шибко напрягая голосовые связки, позвал Кир. Оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не засек его на месте свершившегося злодеяния. Надругательство над окутавшей дачу тягучей тишиной в его восприятии приравнивалось к преступлению, которое должно караться по местным законам. Интеллигент в нем цокнул языком, поправил сползшие на нос очки, осуждающе покачал головой и погрозил пальчиком, что следовало трактовать как строгий запрет горланить под чужими окнами. Однако «правильному мальчику» возражал ехидный Логик, что подначивал не стесняться, резонно заключая, что иным способом Киру своего не добиться. Доля правды в рассуждениях этого провокатора имелась: ввалиться на незнакомый участок без приглашения Кир тоже не мог себе разрешить – Интеллигент противился. Аргумент, что где-то здесь ошивается его заблудший «сын», в представлении обеих живущих в Кире личностей вообще аргументом не являлся.         Прошло десять секунд, двадцать, минута, а на крыльце так никто и не появился.         — Сень! — гаркнул Кир со всей дури. И недовольно поморщился – крик этот наверняка долетел до кромки леса. Ни дать ни взять, десятилетний шалопай, что по душу такого же шалопая явился. И бесит своим ором соседей. В том, что на прилегающих участках уже живут люди, сомнений не возникало: СНТ давно ожило.         В – воспитание. ЦП – цивилизованное поведение. Снова В – взрослость. С – самовосприятие. Д – достоинство. И последним гвоздем М – манеры. Забьем по очереди, пожалуй. Замуруем Интеллигента заживо, пусть в заколоченном гробике вертится.          Наконец дом начал подавать признаки жизни. Сначала раздался шорох (как что-то легкое упало), затем – усталый скрип старых дверных петель и звук поступи по деревянному настилу… Оборвавшийся резче ожидаемого: на бетонную тропинку с частично укрытого от глаз крыльца спрыгнуло (спрыгнуло, черт возьми, а не сошло спокойным шагом!) Нечто. В респираторе. Вооруженное газовой горилкой. Развернувшись к калитке и встав в стойку, Нечто выжидательно уставилось на посмевшего нарушить его покой.         Божечки кошечки…         Если бы явление Чужого случилось под покровом безлунной ночи, кто-то от неожиданности схватил бы сердечный приступ. По крайней мере, так отшатнувшемуся от забора Киру на мгновение почудилось. Покрывающая две трети лица маска с двумя массивными фильтрами вместо щек, разворошенное гнездо перехваченных широкими резиновыми лентами волос и «приветливый» взгляд исподлобья производили неизгладимое впечатление, рождая внутри четкое ощущение: нет, ему тут не рады.         Извилины обрабатывали входящую информацию стремительно. Первое: как ни странно, перед ним представительница слабого пола. Возможно, мать этого самого Арсения. Или Семёна. Или Аксёна. Если и правда мать, то – второе: ему эта семейка уже не нравится, ибо гены передаются по наследству. А если нет, тогда кто? Сестра? Похоже… Потому что третье: слишком уж хрупкая. Четвертое: в заляпанных краской джинсах. Пятое: которые он как пить дать где-то видел. Шестое: глаза тоже...         Это ж…         — Здрасьте. А Сеню можно? — придав физиономии выражение крайнего замешательства, а голосу – перепуганных интонаций, прохрипел Кир. И тут же признал, что, кажется, чутка переиграл.         Газовый баллон полетел на газон, тонкие пальцы захватили и стянули виниловые перчатки, а затем, освобожденные, принялись за прорезиненные ремни респиратора. И вот уже перед ним стоял нормальный с виду человек – с алыми контурами маски поверх рек веснушек.         Не ошибся. Она.         — Слушаю, — произнес нормальный с виду человек. Два предыдущих столкновения с данной особой заставляли Кира в этом усомниться, а третье обещало вдолбить первые впечатления намертво. — Дурацкий респиратор. Каждый раз столько мучений с ним. Надеялась, не придется снимать.         Какая тактичность! Нет, чтобы прямо: «Надеялась, ты свалишь и не придется снимать». Или: «Надеялась довести тебя до инфаркта»         Фигульки тебе на рогульки          Кир вяло кивнул, показывая, что переданные данные услышал и уже обработал. В отличие, судя по всему, от нее. Кажется, деваха действительно оказалась туга на ухо и придется повторить еще раз.         — Сеню можно? — вновь озвучил он свою просьбу. — Дело к нему есть. Трындец важное.         Какое дело, Кир пока придумать не успел, но верил, что в нужный момент хвалёный котелок его не подведет.         — Это я. Что вы хотели?         Э–э–э.. Ты?.. Сеня?.. Да гонишь…         Ну всё. Хотел он того или нет, сопротивлялся тому или нет, а впечатление сложилось. Уронив голову на грудь, Кир в сомнении – огромном, огромном сомнении, стоит отметить – уставился на эту Чуму. Может, она и впрямь его сейчас разводит? Ян что, вот с ней задружился? С этой, как он сам ее назвал, «странной тетей»? И всё это время молчал, как партизан? А зачем ей Ян? В чем ей профит с чужой малышней возиться? А она ему зачем?         Чем они тут заняты?         — Есения, — то ли нехотя, то ли недовольно пояснило Чудо в краске. В левой ее руке по-прежнему болтался респиратор, пальцы правой, сложившись в щепотку, удерживали слипшиеся перчатки, а под ногами, на газоне, валялся газовый баллончик.          Кир продолжал исподлобья сверлить ее недоверчивым взглядом, пытаясь сложить «два плюс два». По каким-то причинам у него никак не выходило «четыре».         Видимо, его хаотичные мысли успевали проступать на его же лбу, потому что Есения эта – а имя-то, кстати, красивое, не доводилось встречать, – картинно закатила глаза к безоблачному весеннему небу, механическим движением перекинула на плечо волосы, а после направилась к калитке и не без усилий распахнула её настежь.         — Нет, в моем погребе нет пыточной камеры. И детей я не ем, только котят. Если желаете, можете убедиться.         Желает ли он убедиться?         Вновь накатила неясная тревога. И вызвана она была отнюдь не перспективой пасть жертвой истязаний на terra incognita. Нарастающее беспокойство зазвенело теми же заунывными нотами, что и в первую встречу. Отдавалось тем же свинцовым, тянущим ощущением в груди, что и во вторую. Эта девушка одним своим видом трепала нервы, смущала, тревожила, заставляла ее подозревать и рождала в нем мучительный, назойливый, невыносимый (!) зуд. Микроскопические пузырьки лопались. Лопались. Лопались. Раздраженным пониманием: «Уже было. Было. Было!»         Не было.         Нет объяснений багам в собственном сознании. Он всё перекопал. Всё!         Бочком, бочком, аккуратно – так, чтобы не задеть стоящую на дорожке хозяйку участка и при этом не истоптать свежий газон, Кир протиснулся в калитку.          — Ага, знаю я, что сейчас будет, — пробурчал он нарочито ворчливо. — Это ловушка. Заманите к себе, и поминай как звали. Тут-то мои косточки и истлеют.          За спиной раздалось громкое фырканье.         — Косточки пойдут на суп.         Оборачиваясь, Кир собирался одними глазами сообщить оппоненту: «Засчитано».  Однако передумал, налетев на самый колкий взгляд из всех, с какими только сталкивался в жизни. На прочерченную как по линейке жесткую линию губ – она и не думала расслабляться. На надменно вздернутый подбородок, сообщающий ему лично, что... Что…         Становилось все любопытнее и любопытнее. Будто шипы выпустила. Заблаговременно, просто на всякий случай. Будто считывала его скептический настрой или, что вероятнее (и хуже), видела в нем угрозу. Будто уже приняла боевую стойку, чтобы или защищать, или защищаться. Что и от кого?          Нет, все-таки ты забавная…          — Я ядовитый, — расплываясь в самодовольной улыбке, отозвался Кир. — Ты же ведь так и считаешь, да? — Так что придется вам придумать косточкам другое применение.         На лице Есении проступило некое подобие понимающей усмешки.         — Я подозревала. Ну, раз так… Перемолю в порошок, буду колорада травить. Проходите-проходите, не стесняйтесь, — напряженным кивком указала она в сторону дома. — Вы же на разведку пришли. Так разведывайте.          Да расслабься ты уже, что ли!         И вдруг откуда-то снизу раздалось:         — Кир!          Звучало одновременно знакомо и как-то подозрительно гулко, словно из недр преисподней. Повернувшись на голос и опустив голову, Кир в ту же секунду отшатнулся – второй раз за пять минут.         — Твою мать! Вы тут все сговорились, что ли?! — в сердцах воскликнул он.          О таком предупреждают заранее!         Снизу вверх двумя идеально круглыми стеклянными зенками на него смотрело маленькое лысое темно-зеленое чудище. С хоботом. Кое-как взяв себя в руки и заставив взгляд сфокусироваться, Кир определил в резиновой маске противогаз советских времен.          — Круто, да?! — прогундел Ян, вскинув руки, облаченные в такие же виниловые перчатки, что и у его «друга Сени». И перчатки эти предсказуемо оказались ему безбожно велики. — Только я снять не могу. Из-за перчаток. Они липкие.         Выпустив из легких воздух, Кир досчитал до пяти, а затем на четыре счета вобрал новую дозу. Здесь творилась какая-то чертовщина, и не приди он сюда по настоянию Ани (aka ясновидящей Ванги  aka  Марии Магдалены), ничего об этом бы не узнал. Может, Яна затащили в секту и уже успели промыть мозги? Бред же, но воображение любезно нарисовало перед мысленным взором пляски дикарей вокруг языков пламени высотой до неба.         — Во что тебя втянули, приятель? — сквозь зубы процедил он. — Признавайся. Еще не поздно всё рассказать дяде.         Киру хотелось бы прожечь в этой Сене дыру (и побольше), однако ж исполнить желаемое мешало поразительно хорошее настроение Яна. Даже сквозь два потускневших от времени иллюминатора было видно сияющие глаза мальчугана.          — Мы с Сеней рисуем! — раздалось из глубин противогаза.         Ага. Да-да. Конечно… Рисуете вы… Вот в этих хреновинах, угу         — Смолой! — считывая скепсис Кира с его перекошенного лица, поспешил пояснить Ян. — Этой… Как её?.. Забыл. Хочешь посмотреть? Сень, а можно дядь... Ой, то есть Киру… Ну… Посмотреть?         Кир покосился на Есению в ожидании решения, уже понимая, что все равно не уйдет, пока своими глазами во всем не убедится. Сложив руки на груди, та хмуро наблюдала за происходящим на ее дорожке. Кивнула, надо же. Что ж, если про смолу действительно правда, выходит, она художник? Работает с нестандартным материалом?         Это многое объясняет. Творческие – они все малость того-этого… Ку-ку.          — А противогаз зачем? — чувствуя, как чуть попускает, поинтересовался Кир.         — Техника безопасности, — холодно пояснила Есения. Подошла к Яну, присела на корточки и сняла с его головы резиновую хрень. Кир в мрачном молчании сверлил взглядом чуть взъерошенный затылок. — При нагревании смола выделяет пары, ими вредно дышать, — будто почувствовав, что двумя куцыми словами не отделается, продолжила она. Поднялась, обошла Яна со спины и уставилась на Кира. — Респиратор у меня пока только один, я заказала новый, но доставка лишь через три дня. Так что Яну пришлось надеть дедушкин противогаз.          Так вот ты почему такая. Всё – пары… Ясненько. Но заботливая, смотрите-ка…         — А горелка?..         Два поджигателя!         — Горелкой из смолы удаляются пузырьки воздуха, — пуще прежнего нахмурилась Сеня. — Для эффекта гладкого стекла.         — А перчатки?.. — никак не унимался Кир. Нет, ну надо же понимать!          — Смола липкая. Вы… Если не верите, взгляните сами!         Всё, психанула.         А Ян будто только ее разрешения и ждал. Схватив Кира за руку, племянник тут же потянул его на веранду. В маленьком шкете совершенно неожиданно обнаружилась нехилая сила, сопротивляться которой Кир не нашел в себе ни малейшего намерения. В конце концов, помимо Яна, подстегивало разгоревшееся любопытство и желание утихомирить собственную буйную фантазию.         Спустя десять секунд он стоял посреди скромной по убранству комнаты, пялясь на укрытый клеенкой стол и два полупрозрачных пластиковых короба (ничего не понятно, но очень интересно). Помимо коробов, столешницу «украшали» смятые пластиковые стаканчики, кучки широких и узких деревянных шпателей и рассыпанных повсюду выпуклых разноцветных капелек. Крошечные пузырьки красителей валялись и стояли тут и там. Кухонные весы, упаковка перчаток, длинный пинцет, маленькая горелка, заляпанный строительный фен и два бутыля, очевидно, со смолой, завершали причудливый натюрморт. Сама хозяйка дома застыла в дверном проеме: прислонившись к косяку, поджав губы и скрестив на груди руки, молча наблюдала за захватчиками ее личного пространства.         — Они под коробками! — воодушевленно воскликнул Ян. — Смотри!         — Ян, постарайся поднимать аккуратнее, — раздалось со стороны двери. — И помни про пыль.         Схватившись за боковины коробки, Ян потянул ее вверх. Так старался не задеть, что аж рот открыл, а предъявив «шедевр» на суд дяди, замер в ожидании оценки. Кир озадаченно склонил голову к плечу, не зная, как и реагировать.         Мозг вынес вердикт мгновенно: «Блестящая разноцветная мазня». Синий, белый и желтый цвета пятнами вливались один в другой, образуя завихрения, пузыри, полосы и грязноватые разводы, и как Кир ни пытался понять, что здесь изображено, фантазия не справлялась. Закос под Ван Гога? Абстракционизм какой-то. Или импрессионизм. Он в этом не разбирается, неуч.         — Ну… Живенько, — кое-как выдавил Кир из себя. — Я так точно не нарисую.         Беспомощно обернулся к художнице в ожидании пояснений. Лёгкий укор с лица Есении считывался безошибочно. Впрочем, от немого озвучивания ответа – например, с помощью красноречивой мимики, что донесет до него, тупицы, мысль о бесчувственном чурбане, который к тому же «нихера не понимает в настоящем искусстве», – она воздержалась. Более того, даже от едких комментариев в его адрес воздержалась. На секунду Киру даже сочувствие в глазах цвета мха почудилось. Показалось, наверное.         — Замечательно, Ян! — сделав три широких шага к столу, заключила Есения. — Для первого раза вообще шедевр. Смотри, как здорово у тебя вышла морская пена. Ну прямо как настоящая! Как натурально она перетекает с воды на песочек. Смотри, а вот тут прямо видно, что песок мокрый. Давай скорее закроем, а то пыль налетит, и завтра будет обидно.         Берег моря, значит… Вообще-то, да, похоже… Спасибо за подсказку         Кир ощутил себя учеником первого класса для папаш-недоумков. Вводный курс, урок номер какой-то там. Тема: «Начинания вашего чада». Ключевой тезис (нравоучительным тоном): «Заткните в себе критикана и привыкайте поддерживать любые достижения вашего ребенка. Давайте ему позитивный фидбэк. Помните, что ваша оценка ляжет в основу его восприятия себя как личности. Да-да, не сомневайтесь, себя вспомните».          — А у Сени луг! — водрузив коробку на место, сообщил ликующий Ян. Кир скосил глаза на полупрозрачный пластиковый купол, под которым мало что выходило разглядеть. Зелень разных оттенков да красно-оранжевые пятна. Маки? Или тюльпаны?         — Она будет сохнуть около суток, — опустив глаза, неожиданно неуверенно отозвалась та, чьей рукой луг был нарисован. — Я сейчас десять минут с высунутым языком вытаскивала из нее пылинки, пока смола не загустела… Так что простите, не рискну показать…         Словно весь боевой настрой с нее сошел: голос зазвучал куда тише, дрогнул и надорвался извиняющимися нотками. То ли не желала услышать вот такое же натянутое и скупое «живенько», то ли смутилась, то ли что, но щеки покрыл бледный румянец, а взгляд она по-прежнему прятала.         И в ответ на выказанное замешательство Кир внезапно пришел в замешательство сам. А в башке стрельнуло отнюдь не язвительным, а чуть ли не ликующим: «Ах, пылинки ты, значит, вытаскивала. Вот почему мне так долго орать пришлось». Да что говорить – в эти секунды он облегчение испытал! Ведь оказалось, дело не в том, что она не желала общения. Дело не в том, что он ей с первого же взгляда не понравился и она его избегала. Дело совсем в другом. В пылинках.         Наверное, с самого начала неверно трактовав ситуацию и включив ехидну, сам ее против себя и настроил. Кир уже не воспроизведет последовательность их реакций друг на друга при встрече у забора. Но в том, что физиономия его выдала весь спектр эмоций от очередного ее эффектного перформанса, не сомневался ни на йоту. Короче, вроде как первый начал.         Походило на судорожный поиск аргументов в пользу отказа от поспешно навешанных ярлыков, вот на что. Странно. А может, не так уж и странно, с учетом того, что Киру не хотелось бы лишать племянника только-только обретенного «друга», а самому – возвращаться в хаос из только-только обретенной благословенной тишины.          Снизу дергали за руку.         — Вот, Кир, смотри! Картина! Вот так потом будет! Круто, скажи?         Куда смотреть-то?...         — Не преувеличивай, Ян, — шумно вздохнув, отозвалась Есения. — Приятно, что тебе нравится, но мне еще учиться и учиться.         Стесняется         Единственная «картина», которую глаза нашли на стенах, больше напоминала витраж. Глядя на нее, было сложно поверить, что она создана этой веснушчатой Чумой. Кир подошел ближе, пытаясь рассмотреть детали. Разномастные сушеные соцветия и их стебли, перья папоротника и стрелы травы создавали полное ощущение, что на рассвете смотришь в окно и действительно видишь перед собой луг, покрытый дымчатой вуалью тумана. Здесь чувствовался объем, а голова отказывалась понимать, за счет чего достигнут подобный эффект. Но полупрозрачную подкладку словно заливал теплый утренний свет, а цветы и листья укрывала где-то сероватая, а где и фактически невидимая глазу дымка. Казалось, картина соткана из воздуха.         Ни единого изъяна. Не к чему придраться, безупречно. И действительно талантливо.         — Это… Это другая техника, — еще тише, будто оправдываясь, прошелестели за спиной. — Сегодня мы с Яном на бордах рисовали. А здесь…         — Очень круто, — перебил Кир. Есения явно не хотела оценки, но уши цеплялись за внезапную нетвердость голоса, и желание выразить мнение таки одержало верх. Может, ей надо это слышать – и почаще. — Если хотите, можем сделать раму. Хотя не уверен, что она тут нужна.          — Вы?.. Для меня?..         Зазвучала так удивленно, будто он предложил ей не посильную помощь, а организацию выставки её работ в московском Манеже.          — Ну… Да. Можно террасное окно сымитировать, — подтвердил Кир собственные намерения. — Правда, как бы эта конструкция не лишила вашу картину эффекта парения в невесомости. — Кстати, а закрепила-то ты ее как? — Можно попробовать наложить и посмотреть, что получится.         В школьном кружке под кодовым названием «Очумелые ручки» Кира считали умельцем номер раз – не сказать что заслуженно. Те времена давно позади, но пальцы должны помнить.          — Неудобно вас таким напрягать… — выдавила она из себя.         «Напрягла ты меня уже самим фактом своего существования, так что можешь теперь расслабиться», — мысленно констатировал Кир с недовольством.          Лёгкие все активнее работали, втягивая порции воздуха. В доме пахло смолой, однако сквозь химический смоляной исподтишка просачивался иной запах, ноздри улавливали его и пытались распознать. Не апельсин, не мандарин, не лимон. Не лайм и не грейпфрут. Глаза бродили по поверхностям, выискивая источник запаха, а голова понимала, что источник находится прямо за спиной. И центрифуга тревоги продолжала разгоняться.          — Я же сам предложил, — повел он плечами, отвлекаясь на сервант с книгами. Любопытный литературный микс. С корешков на него смотрели Чак Паланик и «Квантовая физика», Дина Рубина и «Справочник садовода», Эка Курниаван и «Астрологический вестник». «Сад и огород», «Энциклопедия ароматических масел», «Хиромантия для чайников», «Начертательная геометрия в популярном изложении», «К себе нежно», «Сопротивление материалов» и «Почему он делает это?». Взгляд пробежался по самому внушительному по толщине тому. «Красота – это горе» – гласило название.          — Это… Моего тут мало, — смутившись, пояснила Есения. — В квантовой физике я ни бум-бум.         Память услужливо подкинула информацию о содержимом собственных книжных полок. Да, им до такого разнообразия далеко. На его полках пылятся «Программирование на Clojure», «Компьютерные сети», «Новые правила деловой переписки», «Разумный инвестор», «Лепрозорий. Избранное» и «Тонкое искусство пофигизма». Франц Кафка и Дэниел Киз, можно сказать, случайно затесались – все никак Ане не вернет.         — Значит, Сеня… — не сводя глаз с серванта, скорее сам себе сообщил Кир.         — Значит, Кир… — раздалось за спиной приглушенное.          Ах ты ж черт! Не представился!         — Александрович, — пробормотал он себе под нос. Эта внезапная неуверенность человека, который только и делает, что нападает, на раз-два сбивала с толку. Вся она с толку сбивала! Впрочем, озвучив отчество, Кир тут же пожалел о неудачном комментарии, что стал реакцией на неожиданную нерешительность и теперь грозил разрушить едва-едва наведенный хрупкий мостик. Ну какой он Александрович? До Александровича еще дожить надо.         — Кхм… Вы не будете против, если Ян… Ну… Если он будет проводить время со мной?         А, вон оно в чем дело…         Не выдержав, Кир таки повернул голову в сторону хозяйки дома. Да, от воинственности Есении и следа не осталось: если раньше она показывала готовность атаковать или защищаться, то сейчас покорно замерла в ожидании его вердикта. И все же на него смотрели с надеждой, во все глаза. А ее смятение, сочась наружу, насыщало пространство едкими примесями страха. Кажется, двое из троих здесь боялись отказа. Даже забравшийся на диван с ногами Ян притих.         Инспектор, блин. Устроил обыск         Кир представил, как выглядит со стороны. Как чужак. Который в довесок с таким пристрастием рассматривает обстановку, словно прямо сейчас выискивает любой повод наложить строгий запрет на пребывание здесь Яна. Но дело в том, что… Что… Не знает он, в чем именно дело, да только, похоже, этим двоим вместе лучше, чем по отдельности, а его сложившийся расклад карт устраивает.           — Пусть проводит, — вздохнул Кир. — Раз уж тут ему интереснее, чем у нас.         Только тебе это зачем, не пойму…         Напитанный напряжением воздух словно слегка разрядился. Послышался шумный выдох, торжествующий вопль племянника, а в следующее мгновение Кир узрел наконец то, чего до сего момента наблюдать ему не доводилось: глаза цвета подвыцветшего мха стали ярче, осветившись искорками благодарности, натянутое тугой струной тело расслабилось, а опущенные уголки губ дёрнулись вверх, складываясь в робкую улыбку. Раз – и...         Есения. Весенняя. Еся – Осень. Сеня – Лето. Женщина, так ты кто?         Впрочем, она быстро спохватилась.         — Кир – это от Кирилла? — принявшись наскоро собирать рассыпанные по плечам волосы в низкую боковую косу, уточнила Есения.          Мозг даже не отреагировал на набившее оскомину имя: Кир поймал себя с поличным – на безотчетном слежении за стремительными движениями проворных длинных пальцев.          Мизинец оттопырила… Мизи… А где?.. Так оставит?.. А?..  Да твою мать! Что здесь такого?..         — Это от Кира, — нахмурился он. Бесил не «Кирилл». Бесила адская, охватившая внутренности щекотка, страшный зуд. Невыносимая чесотка в башке, грудной клетке и животе, что усиливалась ежесекундно. Это не она его нервировала. Он сам себя нервировал – идиотскими комментариями, невнятным откликом на все подряд ее действия и зацикленностью на поиске ответа, пусть поиск этот раз от раза оказывался бесплодным.          — О-о-о… — явно снова смутилась. Волосы свои оставила в покое (наконец!). — Понятно. Интересное имя.          — Ваше тоже.          Нет, это невозможно. Такими темпами ведь и чокнуться недолго. А он рассчитывал прожить трезвую жизнь и помереть в состоянии ясного сознания. Психически здоровым. Четко понимая – это конец. Однако судя по тому, что реальное кажется ему ирреальным уже сейчас, плакали его планы, ведь при виде нее мозг скрипел и выдавал баг за багом, баг за багом.         С этим надо что-то делать. Рука на автомате отправилась в задний карман брюк.         — Ян, партзадание тебе, — выуживая слегка смятую пятисотенную, пробормотал Кир. — Очень ответственное. Держи деньги, дуй в магазин и потрать их на то, что будешь есть на ужин. Чего там твоя душенька пожелает.          Я сдаюсь          — А что такое партзадание? — тут же ожил племянник.         Ян, отстань, заклинаю… Не время для вводного курса в политологию         — Это такое очень, очень важное поручение, — в очередной раз смиряясь с раздражающим пониманием, что проще объяснить сразу и на пальцах, ответил Кир, — От выполнения которого в данном случае зависит, ляжешь ты спать голодным или нет. Мне кажется, тебе пора познакомиться с основами товарно-денежных отношений, — Ты справишься — Купишь – возвращайся сюда.         — Каких отношений? — переспросил заинтригованный Ян.         Кир сделал страшные глаза. Этот взгляд был призван донести до маленького обормота, что вот сейчас лучше воздержаться от новых вопросов «дяде Киру», а то, не ровен час, громыхнёт, как громыхало всю минувшую неделю. Грёбаная работа…          — У вас товар, у нас купец, — Не знает такого слова  — Мы вам деньги, вы нам стулья, — И «Двенадцать стульев» наверняка не смотрел — Ян… — простонал Кир, более не в силах хладнокровно реагировать на выражение крайнего недоумения на детском лице, — это такие отношения, в которых за твои деньги тебе дадут то, что ты хочешь.          Иди уже!         Выдохнуть получилось, лишь когда утоливший жажду знаний Ян скрылся в дверном проеме. Откинув голову назад, Кир на мгновение прикрыл глаза. Перед внутренним взором застыла картинка секундной давности: племянник выметается по особо важному поручению, а Есения легко и коротко треплет его всклоченные кудри.          У самого Кира никогда не возникало ни мысли, ни желания погладить Яна по макушке. И его особо не гладили, только мама. Иногда. Вспомнилось, как вжимал голову в плечи каждый раз, когда видел перед глазами ладонь отца. Как правило, далее следовал подзатыльник. «За дело». За какое, он и понимал, и не понимал одновременно. Редко, но бывало, что отцовская ладонь ложилась на плечо парой тяжелых хлопков. «Может, и выйдет из тебя толк». Тимуру в этом смысле досталось больше терпения и ласки, на него папа возлагал все надежды.         — Теперь понятно, откуда в вас это, — хмыкнула Есения. Минуты шли, и ее напряжение сходило на нет, чего не скажешь о нем. Потребность докопаться до сути топила Кира штормовой волной. Он же знает себя – он же спать не сможет, пока не решит поставленную задачу. Пока не починит или не напишет код, не даст экспертную оценку, не отправит проект в продакшн, не получит ответ на заданный вопрос. Пока не найдет гребаный баг! Уже ведь и путь себе расчистил.         — Что «это»? — эхом отозвался Кир, искоса наблюдая за тем, как она подошла к столу и принялась усмирять учиненный хаос: натянула новую перчатку и стала собирать в пакет одноразовые стаканчики, палочки и зубочистки. «Это» – в смысле, «холодность к своему ребенку»?          — Умение простыми словами объяснять суть, — пояснила причина его взорванной головы, не отрываясь, впрочем, от своего занятия. — Вас просто ежедневно тренируют.         — Угу. Некоторое время…         И терпение мое тоже…         Нет, если смотреть на объект со спины, червяк сомнений не грызет. И чувство дежавю не посещает. Ничего необычно обычного с такого ракурса подметить не удается.         — Слушайте, Есения, — буравя взглядом ходящие туда-сюда лопатки, решился Кир, — мы не могли раньше видеться? Меня не покидает ощущение, что я вас знаю. Но никак не могу вспомнить, откуда. Может, подсказку?..         Не покидает – это мягко сказано. Прямо сейчас оно его жрет, вот-вот обгложет до костей. Сбудется его предсказание – и косточек не останется. Конопушки. Запах. Мизинец. Волосы… Не мог понять, что не так с волосами, почему вдруг его перемкнуло на этих пальцах и косе.         Память настаивала на своем. Впервые встретились здесь. В конце апреля. Не. Знакомы. Он не бился башкой, не получал сотрясений, не впадал в кому. Даже под общий наркоз его не отправляли. Ни разу. Он прекрасно помнит свое детство, отрочество, юность и молодость, а еще людей, что успел повстречать на пути.         А вдруг про прошлые жизни – правда?..         Тут хочешь не хочешь, задумаешься.         Нужно у Ани спросить на всякий. Она всех помнит         Есения обернулась. Сканирующий взгляд пролетел по нему от макушки до пят и вернулся к откровенно озадаченной физиономии. Что ж, плачевный вывод, к которому Кир за эти секунды успел прийти, заключался в том, что на лице ее признаков осознания и узнавания не отразилось. Ч.т.д.         — Нет, не думаю, — покачала она головой. — Я еще та затворница. Я бы вас запомнила, если что.          Прозвучало вполне искренне, да и выглядела Сеня в своем недоумении более чем убедительно. Если бы она сейчас его вдруг узнала, он бы точно заметил, потому что всё это время не сводил с нее глаз, выискивая малейшие признаки сомнений или вранья. Но она даже взгляд ни разу не отвела, как это неосознанно делают люди, планирующие солгать. Нет. Не знакомы.          И, если уж на то пошло, если уж признавать свое разгромное поражение, то финальным аккордом в этом признании должен прозвучать тот факт, что никаких Есений он на своем веку не знал. Это первая. Железно.         Затворница, значит. Понимаю… Сеня… Еся… Еся… Есения… Еся… Есения… Нет         Голова угрожающе трещала, готовясь разлететься на тысячи черепков. То ли от напряженного поиска мало-мальски годного объяснения, то ли от запаха смолы.         Всё, пора валить. Что ни встреча с тобой, то какая-то жесть…          — Понятно, — кивнул Кир, принимая ответ. — Ладно. Передайте Яну, чтобы дул домой. Я пойду. Предложение насчет рамы в силе. Приятно было познакомиться.         Рубленные фразы наверняка звучали не слишком-то вежливо, но честное слово, кого это сейчас волновало? Не его точно. Всё, чего хотелось Киру – доползти до дома и снять похмельный синдром. Имелся проверенный способ – пахать до мушек в глазах, потери чувства времени и связи с реальностью. Работой и займется. Сисадмину сегодня не поздоровится.         — Вы сказали, «некоторое время», — послышалось со стороны стола. — Наверняка вам сложно.         Чего?..         Правая нога застыла на полпути в левый кроссовок. Интонации ее голоса ощутимо изменились, и теперь в них слышалось обезоруживающее понимание. И толика сочувствия. И черт знает что еще, чего он не смог определить на слух.         Резко разогнувшись, Кир воззрился на Есению в ожидании дальнейших комментариев. И они последовали.         — Ян рассказал, что вы ему не отец, ну, и про… папу кое-что, — опершись бедрами на стол, продолжила она в явном смущении. — Вам сейчас, наверное, тяжело. Вам обоим.          Маленькое трепло…         Неопределенно поведя плечами, Кир вернулся к кроссовкам. Правый на правую, левый на левую. Выход там. Этот болтун даже калитку за собой не прикрыл: распахнутую настежь, ее было прекрасно видно из окна дома. Выход – там. Ему – туда.         Есения хранила молчание, полагая, видимо, что пояснила достаточно, и предоставляя ему возможность что-то сказать. А что? Что он должен сказать? Что тяжело?         Ну тебе какая печаль, а?         — С чего вдруг такие выводы? — пересилив себя, процедил Кир.         Уперев ладони в стол, Есения опустила голову, и свободно заплетенные волосы тут же укрыли часть лица.         — Ну… Долгое время меня растил отец. В одиночку, — негромко начала она. — Если начистоту, он растил меня один, даже когда мы были одной семьей. С мамой, я имею в виду. Я… В общем, я видела, каково ему приходится. Так что могу представить, как это – оказаться один на один с ребенком. — Вот только давай без жалости! — А Ян вам еще и не...         — Ян родной, — обрубил Кир. Что угодно, но только не никчемное сочувствие: ничего уже не исправить и не вернуть, так зачем тогда сотрясать воздух и душу?         Получилось резче, чем следовало. Грубо. Зря он так. Есения тут же сжалась, сгруппировалась вся, обращаясь тугой пружиной, губу прикусила, и уголки рта опустились под тяжестью эмоций. А руки, взлетев к груди, сложились крест-накрест в не осознаваемом жесте защиты. Ощущение посетило такое, словно она спохватилась и уже конопатит цементным раствором образовавшиеся в стене прорехи.          Их хрупкое, едва обозначенное перемирие он умудрился разрушить двумя словами.         — Простите, голова раскалывается, — глубоко вздохнул Кир. — От запаха, наверное. Мне нормально. А как ему… Он не докладывает. Первое время точно было погано, а сейчас не разберешь. Так что я не возражаю против вашего общения. Хоть отвлечется.         По лицу Есении не сказать было, что она поверила в его трусливую отмашку. Но, к счастью, поняла, что это не та тема, которую он готов обсуждать, потому что перевела её так же внезапно, как и начала.         — Я с детства влюблена в Дом с Аистом, — обняв себя за плечи, доверительно сообщила она полу. — Вам повезло там жить.         Интересно, о чем вообще Ян тебе не протрепался?..         Странная, закрытая. С ним совсем не такая, как с Яном или с тем маленьким воришкой. У магазина она сказала, что понимает чувства обчистившего ее мальчугана, потому что бывала на его месте. Как же это она сформулировала?.. «Готовилась погибнуть от рук бесноватой толпы»? Он что, ассоциируется у нее с толпой? Киру подумалось, что если бы Есения знала, каким затюканным тихоней он когда-то был, сразу бы просекла: он не способен на растерзание.         — Если бы Ян сейчас околачивался где-то поблизости, он бы непременно пожелал узнать, как можно влюбиться в дом, — пытаясь ликвидировать неприятный осадок, выпавший вследствие внезапного взрыва, негромко ответил Кир. — А потом бы началось: «А в дерево можно? А в кота? А в кирпич?»         Усмехнулась. Так-то лучше. Даже рот вон открыла, непонятно правда пока, к добру это или не к добру.         — Любить людей сложно, — продолжая излишне пристально изучать пол, пробормотала Есения. — Любить дома, деревья, цветы и котов хотя бы безопасно. Детей еще… Они маленькие, они примут.         Прозвучало горько. Пугающе. И – понятно. Кир подвис. Он же пять минут назад дёру дать хотел... Но теперь, когда она потухла, теперь, когда снова насторожилась и захлопнулась, теперь, когда переменчивый Март вновь обратился дождливым Ноябрем...          Теперь захотелось исправить допущенную оплошность.          Потыкать в нее палочкой, расшевелить, растормошить, как в свое время его самого тормошил Тимур. Расколоть как грецкий орех захотелось. Понять, в чем с ней все-таки дело, что мешает ей свободнее и спокойнее дышать?          А может, в своей бетонной келье он попросту напрочь забыл, как чувствуется человек рядом? Как выглядит, ощущается и пахнет живое общение? Запамятовал и теперь пытается втянуть в него всех, кто под руку подвернется?         Как бы то ни было, начнет он, пожалуй, сейчас. Если еще не поздно.         — Значит, Сеня? — повторил Кир, понимая, что впервые за десять лет добровольного затворничества сам распахивает дверь чему-то новому. А это что-то – совершенно новое (?!) – еще пять раз подумает, переступать ли порог.          Есения еле заметно кивнула, показывая, что подобный вариант обращения её устраивает.          — Очень приятно, Кир. Может, на «ты», Сеня?         Ответа не последовало. Возможно, потому что спустя секунду за окном раздался лязг упавшего велосипеда, а спустя еще несколько невероятно довольный собой, судя по выражению моськи, Ян, влетел в дом.         — Я купил гигантские рожки́! Всем!          Закатное солнце заливало оранжевым светом покрытые оливой деревянные стены и потертый светло-коричневый пол, просачивалось сквозь полупрозрачные пластиковые коробы, касалось растерянных лиц и окрашивало волосы в золотой. Не понимая, как реагировать на форменный беспредел, Кир перевел взгляд с подсвеченного счастьем детского лица на Есению. В конце-то концов, он ведь сам дал Яну деньги и велел купить, чего душенька попросит. Кто ж знал, что душенька попросит не сосисок, а мороженого? «Гигантского»…         Кажется, за минувшие месяцы кто-то безнадежно состарился. Еще чуть-чуть – и начнет брюзжать, и притворяться ворчливым дедом больше не придется.         Кажется, Тимур в ответ на такой фокус своего сына исполнил бы собственный. И назывался бы он: «Раз, два, три – губёшку закати» («закатай», конечно, но так совсем уж не рифмуется). Тимур бы добился своего мягко, но наверняка, как добивался раз за разом. Вот и в голове только что промелькнуло его смешливое и сочувственное: «Не поддавайся, братиш – главный тут ты».         Кажется, желание вступать с мелким в очередной ожесточенный бой за «правильный ужин» отсутствовало более чем полностью. Эти ежедневные бестолковые пляски с бубнами только нервы трепали, а еда заканчивала свой путь в помойке.           Кажется, «папаша поневоле» и впрямь по всем фронтам проваливал собственное «партзадание». Не умел он в «жесткую руку» и потому никакого авторитета в глазах Яна не заслужил. И пока ничто не указывало на то, что однажды заслужит. Так может, настало время наступить на горло собственному опыту и заставить уважать свою позицию? Пойти по стопам отца? (с каких это пор отец стал для него эталоном?)       Кажется, Есения учуяла ядовитое амбре сомнений, что травили его изнутри и сочились наружу, потому что в ответ на его ошалелый взгляд стянула перчатку и вновь едва заметно покачала головой. Только теперь это было однозначное твердое «нет».          — Самое вкусное мороженое – это, конечно, мороженое, слопанное прямо на улице, — отрываясь от стола, звонко хлопнула она в ладоши. — Пойдемте на лавочку. Что скажешь, Кир?         Что он скажет?         Кир не скажет спасибо за выбор его стороны, за согласие переступить условный порог, за неожиданно протянутую руку.          Не признается, что глухое отчаяние довело его до ручки. До точки, в которой он не откажется от любой помощи. Не покажет слабость.         Проигнорирует мимолетное ощущение дуновения теплого ветерка, что, облизав душу, был таков.         Кир коротко кивнет, скупо усмехнется и отправит себя на лавку. Есть мороженое.          Вместо ужина.         Вместо слов.