Преодоление трудностей

Тачихара не знает, что будет после. Он ведь не станет жалеть об этом или мучиться ещё больше? Когда мгновение близости неминуемо кончится и он медленно отстранится, всё ещё чувствуя на губах тепло и опасаясь открыть глаза. За этим ведь может последовать что угодно. Возвращение в реальность, где, наверное, придётся что-то сказать. Осмыслить каким-то образом. Примириться с чувствами, что всегда слишком сложно ему давались. Может ли он вообще их себе позволить? Когда даже не знает, какое решение всё-таки примет в будущем, когда действительно сможет стать кем угодно. Кем-то, кто нечаянно может ранить, всё же решившись уйти из отряда и искать счастье где-то ещё. Разве Мичидзо уже не сделал это, когда столь опрометчиво думал, что хочет остаться в Мафии? Голова кружится, и он чувствует слабость. Об этом он ведь так и не рассказал. Да и как он мог бы? Когда и сам предпочёл забыть. Всё, что связано с теми днями, что чуть не стали для всех последними. Тех слов, что он оставил в записке после, на жалком клочке бумаги, что сумел добыть в лазарете, никогда не хватило бы. Он мог лишь просить прощения, но не мог описать всё, что чувствовал. Не мог расшифровать даже для самого себя. Прямо сейчас, обнимая Дзёно за шею, деля с ним одно дыхание, почему же он чувствует себя так паршиво? Словно всё ещё этого не заслуживает. Словно всегда был для всех предателем. В груди больно сжимает, и он поспешно отстраняется, тяжело дыша, едва слышно шепча прямо Дзёно в губы: — Прости, я… — хмурится, боясь растерять решительность. — Мне надо что-то сказать тебе, я… — Я знаю. Тачихара замирает, пока его так мягко обнимают за пояс, с тихой усмешкой добавляя: — Я не читаю твои мысли, не бойся. Но я знаю, что тебя гложет прошлое. Только оно не имеет уже значения, — Дзёно вздыхает, чуть отстраняясь, чтобы погладить по щеке. — Ты можешь рассказать мне о чём угодно, если тебе станет легче, я всегда тебя выслушаю. Но ты не должен чувствовать себя виноватым. Уж тем более передо мной. Но Тачихара чувствует. Ему так хочется снова сказать «Прости» — может быть, сотни раз. За свою глупость, за сомнения, за все ошибки. Он собирается с силами, чтобы сказать чуть больше: — Дзёно, я… Это даётся непросто, но он ведь должен покончить с молчанием, что всегда вредило. Между ними не должно быть никаких тайн, никаких больше тёмных пятен. Мичидзо вздыхает. — Я и правда дурак, прости. И молчит ещё пару секунд, прежде чем наконец признаться: — Знаешь, я… Я ведь чуть не решил, что хочу быть в Мафии. Ну, тогда… — он болезненно морщится, вспоминая тот самый день, о котором мечтал забыть, но который так отчётливо всплыл вдруг в памяти. — Я не знал, что мне делать. Из-за всего, что тогда случилось… Я действительно на секунду поверил, что моё место там, хотя оно всегда было здесь, чёрт возьми. С тобой. Он вдруг сам удивляется смелости произнесённых слов и на мгновение замирает. Дзёно слушает, склонив голову, всё ещё обнимая одной рукой. Другой мягко ерошит волосы, так спокойно замечая: — Всё хорошо. Ты знаешь, твоё место может быть где угодно, — он поощрительно улыбается, задевая пальцами ухо, и переходит на шёпот, склоняясь ближе: — Но всё же помни… Если ты вновь решишься стать преступником, боюсь, мне придётся ещё раз произвести арест. Просто имей в виду. Тачихара усмехается — немного нервно. Память о том дне тоже не лучшее, что с ним случалось — впрочем, он смог это пережить. Дважды. В конце концов, именно тот день привёл к настоящему, к тому, кем он стал благодаря им всем. Благодаря Дзёно. Который здесь, в настоящем, так мягко гладит по волосам, вновь вовлекая в объятия, тепло шепча где-то у виска: — Не переживай об этом. Всё хорошо. Мичидзо правда старается. Изо всех сил. Мысли о прошлом и о неясном будущем — и правда, к чему они в этот момент, когда Дзёно рядом. Когда можно чувствовать бережные прикосновения, успокаивающие поглаживания по спине. Помнить тепло его губ, что ощущались так хорошо и правильно. Так, словно об этом и не нужно даже говорить. Или мучительно долго думать. Просто держаться друг за друга, не прерывая молчания, что, оказывается, может быть столь приятным, когда главные слова уже были сказаны. Пока Сайгику вдруг аккуратно не замечает: — Знаешь, думаю, нам не стоит пропускать обед. Иначе Теруко может решить, что пора взяться за твоё воспитание. И осторожно отстраняется, потянув за собой, так просто добавляя: — Мы можем продолжить позже. И от этого вдруг бегут мурашки. Он с усмешкой уточняет: — После твоего совершеннолетия, я имею в виду. — О боже? — Тачихара фыркает, пристально щурясь, пока ему поправляют смятый воротник. — Хочешь сказать, что теперь это вдруг волнует тебя? Дзёно с усмешкой наклоняется к самому уху. — Ну разумеется. Всё, что связано с тобой, волнует меня. Близкое дыхание, задевающее ушную раковину, вызывает мурашки вместе с приятной слабостью, которой не хочется противостоять. Но, наверное, не сейчас, он прав. Не посреди рабочего дня. Чуть помедлив, Тачихара сам мягко отталкивает его, бросив с ухмылкой: — Время обеда, значит? Когда ты сводишь меня в ресторан уже? — Хм… Наверное, когда ты сможешь за себя расплатиться? Мичидзо кривит губы. — Это как-то не романтично. — У нас ведь равные отношения, — Дзёно с хитрой улыбкой мягко хлопает его по щеке, что, должно быть, моментально краснеет от этих слов. Он и правда сказал «отношения»? Дзёно спокойно добавляет: — Знаешь, я с удовольствием свожу тебя куда захочешь, но, к сожалению, то, что мне выделили из бюджета, я потратил уже на пижамы. Тачихара усмехается с лёгкой досадой. Ему не выделили и этого. Сейчас он и правда чертовски беден, как будто не работал так долго на двух работах. Все его сбережения оказались заморожены из-за внутреннего расследования. Впрочем, сбережения Дзёно тоже. Так что пока их ожидает всего лишь столовая и ещё одна порция риса с рыбой. И этого, в общем, вполне достаточно. Их снова встречает отсутствие знакомых лиц — не считая той молодёжи, что теперь, кажется, смотрит на Дзёно со смесью опаски и благоговения. И это после одной лишь лекции, на которой он, должно быть, импровизировал. Мичидзо вдруг становится жаль, что он пропустил её. И сам, конечно, ни к чему так и не подготовился. Теруко, наверное, отчитает его ещё раз и, может, действительно возьмётся за воспитание. А может, будет нескончаемо рада наконец-то увидеть то, что с таким энтузиазмом просила их показать до этого. — Всё нормально? Ладонь аккуратно дотрагивается под столом до верхней части бедра, и Тачихара едва не роняет палочки. Сдавленно шепчет: — Что, прямо так? Дзёно мягко усмехается, проводя пальцами до колена и чуть сжимая. — Иногда тебе стоит быть более сосредоточенным на реальности. Ты ведь снова прослушал, что я сказал? Мичидзо вздыхает, опуская ломтик рыбы обратно в рис, и рука под столом отступает. — И что же? — Я сказал, что ты очень милый. Тачихара кашляет. Ему вдруг кажется, что все смотрят. Что все отчётливо слышат эти слова. И, возможно, завидуют, тоже желая снискать одобрения у такого человека, как Дзёно. Он не может даже винить их. Тем более, когда всё это ему, наверное, только кажется. Их столик достаточно удалён, а голос предельно тих. И всё же дрожь пробегает вдоль позвоночника, и он невольно прикрывает лицо рукой, слыша насмешливое: — О, тебе не стоит этого стыдиться. Но он всё же краснеет. Наверняка. Усмехается в край ладони: — Иди ты к чёрту. И испытывает от этого странное удовлетворение. От того, что может просто здесь находиться, словно ничего необычного между ними не произошло. Просто быть с ним рядом, разделяя такие простые вещи — обед и ужин. И общую комнату. И, может, даже общее будущее. Но, глянув на стрелки настенных часов, он быстро спохватывается, вспоминая о настоящем. — Чёрт, мне надо успеть забежать в медблок. — Как там идут дела? — Не знаю, — он на мгновение задумывается. — Я не успел ещё выяснить, что за таблетки они мне дают. — Ты сказал «витамины». — Это они сказали. Дзёно качает головой. — Не волнуйся, никому здесь не выгодно травить тебя, ты же знаешь. Мичидзо мысленно отмечает: «Может быть, кроме Тэтчо-сана», но пока он зарёкся вновь говорить о нём. Вслух лишь вздыхает: — Не знаю, просто… Я должен хотя бы прочесть, что там за состав. А то, знаешь, за всё это время читать вы меня, блин, так и не научили. Сайгику кратко смеётся. — Да, нам следует наверстать это. Впредь всю документацию будешь читать мне вслух. — О боже. Фыркнув, Мичидзо доедает кусочек рыбы и отставляет тарелку в сторону, задерживаясь взглядом на руках Дзёно, на изящных пальцах, обхватывающих палочки. На приоткрытых губах, к которым он их подносит. Странное чувство — оттого, что недавно он целовал его, всего несколько долгих секунд, что так приятно осели в памяти. Что и впрямь были такими… правильными? Словно это должно было произойти уже так давно и наконец произошло теперь. А ещё — оттого, что никто вокруг не догадывается. Никто не знает о том, что связывает их, и это странно приятное ощущение. Ну, кроме Теруко — она, должно быть, ещё тогда успела в красках себе представить — даже то, чего ещё не было. А теперь, значит, будет? Становится жарко от этих мыслей, возникающих так спонтанно. Чтобы как-то отвлечься, он бегло спрашивает: — Так что, тебя уже назначили замом? — Можешь поздравить. — О, правда? И когда она только успела? — Пока ты спал. Он внимательно щурится, поджимая губы. — Что ещё я пропустил? — Даже не знаю… — пожав плечами, Дзёно направляет в его сторону палочки, задумчиво сводя брови. — Очередное травмирующее обнажение Тэтчо-сана? Мичидзо кашляет, подавившись воздухом. Сдавленно шепчет: — Чёрт, а может ты тоже не будешь о нём заговаривать? Склонив голову, Дзёно с усмешкой кивает, примирительно опуская ладонь ему на колено. — Прости, от дурных привычек так тяжело избавиться. И столь же трудно — от возникшего в памяти образа. Ей-богу, Тачихара не хотел помнить такого про Тэтчо-сана. Его обнажённой фигуры, особенно — его члена напротив своего лица, что пугал размером даже в расслабленном состоянии. Это не то, о чём он хотел бы думать, пока его колено так мягко поглаживают под столом. И вдобавок — информация о признании в любви к Дзёно… Не хотелось думать в этом направлении и вновь с кем-то сравнивать себя, но он всё же не мог не задавать про себя вопросы. Неужели у Суэхиро действительно не было шансов? И мог ли Дзёно не принимать его чувства по каким-то другим причинам, может быть, схожим с теми, что двигали и Мичидзо всё то долгое время, что он привык от всех отгораживаться? И как им продолжать всем вместе работать, не превращая всё это в драму? Шлепок по колену отрезвляет, что очень кстати. Дзёно с ухмылкой напоминает: — Ты, кажется, торопился? Не забудь им сказать, что всё время где-то витаешь, это следует записать в анамнез. Ладонь всё ещё поглаживает под столом — легко и непринуждённо. Незаметно для окружающих. Но это всё равно заставляет заёрзать, с усмешкой заметив: — Я не уверен, что публичные домогательства мне помогают, но спасибо за старания. Убери уже руку. Дзёно протяжно вздыхает. — Ты прав. Тебе не стоило так кружить мне голову, — он спокойно улыбается. — Из-за тебя я действительно забываю, что другие люди существуют. И могут на это пялиться. — Они пялятся, боже, я так и знал. Тачихара сокрушённо опускает голову, не желая встречаться с чужими взглядами, когда ладонь с его колена никто так и не убрал. Не то чтобы он был против по-настоящему. Но разве он должен так легко это признавать? — Не беспокойся. Если кто-то посмотрит на тебя косо, я могу вырвать ему глазные яблоки. — О, ну теперь мне легче. Усмехнувшись, Мичидзо вдруг настораживается. В конце концов, это не так уж и далеко от правды. Дзёно мог бы это сделать на самом деле. И, может, преподнести в качестве романтического подарка. Не желая останавливаться на этих мыслях, он на всякий случай уточняет: — Ты же не станешь этого делать, правда? Дзёно качает головой, изображая сомнения, но наконец заключает: — Ладно. В конце концов, это не педагогично. Мы же теперь наставники. — Рад, что хоть это тебя останавливает. Но тут же вновь настораживается. — Блин, наставники… И откуда в Теруко столько энтузиазма? Вопрос скорее риторический, и потому ответ удивляет: — Очевидно, витамины всё-таки помогают. Чуть хмурясь, он с опозданием осмысляет. — Так она тоже пила их? — теперь уже трижды настораживаясь и с подозрением щурясь. — Подожди, что ещё ты об этом знаешь? — Только то, что ей стало лучше, — Дзёно сдержанно хмыкает, так плавно переходя на серьёзный тон, и пожимает плечами. — Она не из тех, кто будет откровенничать. Это просто мои наблюдения. В любом случае, Теруко любит тебя, так что ты можешь просто поговорить с ней об этом. Тебе не о чем беспокоиться. Она ведь тоже распотрошит любого, кто причинит тебе вред. Это я знаю наверняка. — Тоже? Он вновь улыбается, клятвенно прикладывая руку к груди. — Я обещаю не потрошить никого без крайней необходимости. Честное слово. Тачихара не отвечает, всерьёз обдумывая его слова.