Преодоление трудностей

Вечерняя прохлада подбирается к коже, и Тачихара кутается в спортивную толстовку, оглядывая освещённый фонарями внутренний двор. Дорожка тянется вдоль тренировочной площадки и просматриваемого с неё полигона, приводя к небольшому огороженному скверу по другую сторону здания, где под деревьями расположено несколько лавочек. — Не знал, что тут есть такое. И почему здесь никто не гуляет, если время прогулки? Дзёно насмешливо протягивает: — Тебе нужен кто-то ещё? Мичидзо фыркает, понимая, что за прошедший день не успел даже задуматься, на чём вообще специализируется эта часть, к чему готовят здешних курсантов, и толком даже не вчитывался в распорядок, присланный Теруко. Слишком строгой дисциплины, что поначалу была в их штабе, он здесь пока что не заметил. По крайней мере, за ними, Ищейками, сейчас никто толком не следит, не вызывает на общие построения, не досматривает внешний вид, да и в целом словно бы ничего не требует. Сев на лавочку, он потягивается, рассеянно спрашивая: — Нам точно можно здесь находиться? — Конечно нет. — Нет?! Дзёно усмехается, садясь рядом. — Не волнуйся, ничего мы не нарушаем. Тачихара с недоверием смотрит в его лицо, выглядящее совершенно умиротворённым. — Точно? Сайгику вздыхает. — Ну, может быть, Теруко вновь захочет поиграться с плетью, но тебе это не грозит. А меня этим не напугаешь. Мичидзо щурится. — Ну да, ты же мазохист. Но я имел в виду какое-нибудь настоящее наказание от высшего руководства или типа того. Дзёно склоняет голову, приподнимая брови, и молчит несколько секунд. Затем вкрадчиво спрашивает: — Ты же в курсе, что в этой части Теруко и есть высшее руководство? — Что? Смысл слов доходит не сразу. Дзёно медленно кивает. — Именно то, что я сказал. Тачихара с сомнением чешет голову, пытаясь убедиться, что не ослышался. — Ты серьёзно? Она здесь главная? Прям над всеми? Дзёно снова кивает, что заставляет сокрушенно выдохнуть, стыдливо признавая: — Я как-то этого и не понял… Если ты не шутишь, то я чувствую себя тупым. Сайгику мягко успокаивает: — Ты не тупой. И его ладонь привычно оказывается на плече. А голос звучит ровно и без насмешки: — Мы здесь всего один день, и она, кажется, забыла упомянуть это на собрании. Сейчас у всех в голове каша, ты и сам понимаешь. Но да, теперь она здесь всем заправляет, — вздохнув, он чуть тише продолжает: — Конечно, для неё это огромное понижение. Для всех нас. Всего лишь какой-то обшарпанный корпус вдали от центра и никаких мировых угроз. Хотя в целом не так уж плохо. Мичидзо хмыкает, обдумывая его слова. Это и правда звучит неплохо. Но, кажется, она намерена вернуть им статус любой ценой, хотя теперь, раз уж она здесь главная и у них есть какая-никакая работа, это не кажется таким уж жизненно важным. Он-то с чего-то думал, что их положение намного хуже, и они находятся на пороге расформирования, если вообще не на пороге смерти. Он немного хмурится. — А что она говорила там про полгода? Дзёно вздыхает и отвечает не сразу, в итоге с бледной улыбкой говоря лишь: — Может, ты спросишь у неё сам? Она пока ещё не назначала меня своим заместителем. — А собирается? Сайгику улыбается. — Может быть. Но мы пришли сюда расслабиться, а ты опять начинаешь нервничать. Тачихара вздыхает, и сам это замечая. Но тяжесть будущего, которое всё ещё не определено, нависает над ними всеми, как и неясное состояние настоящего, мешающего не возвращаться ко всем тревожным мыслям разом. Словно что-то продолжает ускользать, оставаясь за пределами поля зрения. Теруко ведь тоже выглядела напряжённой и говорила нечто вроде «Если отряд не расформируют»… — Ну же, Тачи-тян. Дзёно, придвинувшись, опускает уже обе ладони сзади ему на плечи, начиная слегка массировать. Мягко спрашивает: — Лучше скажи мне, луну тут хотя бы видно? Мичидзо поднимает взгляд на затянутое облаками небо и отрицательно хмыкает. Сайгику делает печальный вид, ещё раз погладив по плечам, и медленно убирает руки. — Жаль, я бы спросил, красивая ли она. Тачихара открывает было рот, но тут же его закрывает. Луна сегодня красивая. Правда? В этот момент хочется убедиться, что в округе по-прежнему никого нет, что никто их сейчас не видит. Поглядев по сторонам, он немного придвигается и, помедлив, осторожно кладёт голову на плечо Дзёно, ничего не говоря вслух, зная, что он и так может прочесть по сердцебиению намного больше, даже то, что ещё не сформулировано. Прикрыв глаза, он концентрируется на приятном чувстве спокойствия и защищённости. Словно они могли бы просто гулять по парку приятным вечером, не завися от обстоятельств. И быть друг для друга кем-то, кого им так не хватало. Кого так давно хотелось обрести. Но слишком далеко идти у этих мыслей на поводу он тоже пока не решается, и через минуту сам отстраняется, небрежно протягивая: — Ладно, пошли отсюда, раз уж луны не видно. А то я уже начинаю мёрзнуть. — Тебя согреть? Мичидзо со вздохом усмехается. — Знал, что ты это скажешь. И поднимается, не давая этого сделать. В голове продолжают кружиться мысли, и он пытается выстроить их во что-то цельное, невольно хмурясь от ощущения, что что-то всё-таки упускает. Озарение настигает позже — уже в комнате, когда они, умывшись, собираются ложиться спать. Сев на постели и успев стянуть футболку, Тачихара вдруг замирает, глядя в полумраке на лицо Дзёно. Тот, ещё не раздевшись, заинтересованно склоняет голову. — Что такое? Мичидзо хмыкает, перебирая в голове мысли, и наконец озвучивает сомнения: — Если Теруко тут главная, неужели она и правда не могла найти нам отдельных комнат? Дзёно странно улыбается, и Тачихара вдруг понимает. — Чёрт, только не говори мне... Это было твоей идеей? И не знает, что чувствовать на этот счёт, когда Сайгику даже не отрицает, лишь с улыбкой замечает: — Я не думал, что она прислушается. — О боже. На мгновение становится не по себе. Словно его обманули — и, по сути, ведь так и есть. Если причины, названные Теруко, очевидно, не играли никакой роли. Играло лишь слово Дзёно, который ничего не рассказал сразу. И почему? Что ещё он мог бы скрывать? Эти мысли неприятно скребут в голове, и Мичидзо морщится, не понимая, как реагировать. — Эй, — Дзёно встаёт, пересекая комнату, и оказывается рядом, касаясь рукой голого плеча. Тачихара вздрагивает и отодвигается, бросая лишь: — Да забей. Просто мог бы и предупредить, а то я снова чувствую себя дураком. — Я волновался о тебе. Голос Сайгику звучит мягко и искренне, не заставляя в этом сомневаться, и Мичидзо вздыхает. — Я знаю, но... — он замолкает и на этот раз не отстраняется, когда его плечом вновь овладевают. Касания Дзёно ненавязчивые и такие тёплые. А тон — приглушённый, искренний. — Тачихара, послушай... Я хотел быть рядом, но не хотел тебя этим смущать. Если ты хочешь, то можешь переселиться. Но мне правда не хочется оставлять тебя одного. Внутри что-то укалывает, и Мичидзо хмурится. — Думаешь, я не справлюсь? Сайгику мягко вздыхает, поглаживая по спине. — Конечно справишься. Я никогда в тебе не сомневался. Тачихара пытается собраться с мыслями и понять, что же чувствует в этот момент. Ему приятна забота, но неприятно, что нечто довольно важное просто решили за него, ничего не сказав, — вместо того, чтобы предложить открыто. Словно жизнь не научила их, что любое умалчивание до добра не доводит. — Ты ведь не злишься, правда? Ему не хочется злиться, и он негромко вздыхает. — Разве мы не договорились быть честными друг с другом и бла-бла-бла? — он поднимает взгляд, видя замершую улыбку на лице Дзёно, и невольно хмурится. — Или нет? После недолгого молчания ему кивают уже без улыбки, медленно убирая руку. — Да, ты прав. Я попросил Теруко и не хотел, чтобы ты знал об этом. Мне стоило спросить тебя, но тогда ты мог отказать, — его губы вздрагивают. — Ты ведь частенько отказывался от помощи, которую тебе предлагали. Вспомни бедную Саю-чан. Тачихаре неловко это вспоминать. Как он отказался от внимания, а после мучился и не мог уснуть без этой чёртовой подушки, которую не принял исключительно из-за гордости и, наверное, какой-то глупости. Потому что жизнь так упорно и долго ему диктовала, что он со всем должен справляться сам. Сложно избавиться от ошибок прошлого. Даже сейчас. Может быть, им обоим. Потерев шею, он рассеянно бросает, пытаясь себя оправдать: — Ну, я же принял в подарок пижаму... Дзёно тут же улыбается. — Примеришь её? Тачихара вздыхает. — Ну куда я денусь. Отчасти всё-таки понимая, почему Сайгику умолчал, желая ему лучшего. Это ведь двигало и им самим, когда он, узнав о Фукучи, ничего никому не сказал — отчаянная надежда на то, что так будет лучше. Что он сможет справиться и защитить их, не впутывая, не подвергая опасности, а себя — сомнениям. Он понимает. И так отчаянно хочет, чтобы подобного не повторилось. Хочет быть честным и открытым, научиться полностью доверять и принимать заботу, не отгораживаясь и не сомневаясь. Но слишком трудно избавиться от столь долго гнездившегося внутри ощущения, что он всего этого не заслуживает. Такого тёплого отношения и искренних чувств. Близости и понимания. Таких приятных прикосновений. Дзёно гладит по спине, наклоняясь чуть ближе, и осторожно заключает в объятия, шепча на ухо: — Ну? Всё хорошо? И в этот миг кажется, что это и правда так. Но каким образом задержать это ощущение, никогда больше не отпуская, не возвращаясь в глубокий колодец переживаний? Тачихара не знает и чувствует себя всё так же странно. Сайгику долго не отстраняется, успокаивающе поглаживая по голове, и это то, что действительно помогает забыть о тревоге и устало прикрыть глаза, не уворачиваясь от того, как мягко и невесомо губы Дзёно задевают висок и ухо. Этот миг дарит приятное покалывающее волнение, затмевающее всё остальное. Время, будто замедлившись, позволяет чуть дольше побыть в этом состоянии, согреваясь близостью, вновь отзывающейся в сердце далёкими воспоминаниями о том, кого не вернуть. Это больно и одновременно — слишком уж хорошо. Но наконец его мягко выпускают из объятий, шёпотом усмехаясь: — Ладно, переодевайся, иначе я никогда тебя не отпущу. Мичидзо чувствует жар на щеках, невольно затаив дыхание, но приходится открыть глаза, снова вернув себе ощущение реальности, с которой нужно как-то справляться. В которой его ждёт примерка пижамы. Отвернувшись, он не смотрит на то, как Дзёно переодевается в свою розовую, всё ещё опасаясь даже в полумраке взглянуть на его обнажённый торс, что должны пересекать ужасные шрамы. Слишком болезненное и яркое напоминание об их ошибках. Переодевшись, Тачихара поглаживает ткань пижамы на рукавах, непроизвольно восхищаясь: — Какая мягкая. — Тебе нравится? Он кивает, попутно удивляясь, как Дзёно сумел подобрать столь точный размер. — Надеюсь, в ней ты будешь хорошо спать. В груди приятно разливается тепло, и Мичидзо находит силы произнести вслух: — Спасибо. Подумав, он негромко добавляет: — Знаешь... я всё же рад, что ты здесь. Ну, в этой комнате. И вообще... — он потирает руки, пытаясь правильно подобрать слова. — Ну я не злюсь, в общем. Я знаю, что ты заботишься обо мне. Как если бы... Он резко замолкает, осознавая, что в последнее время уж особенно часто возвращается к мыслям о брате. Об этом они никогда ещё по-настоящему не говорили, и он не знает, правильно ли возлагать на кого-то такую роль, правильно ли сравнивать с его образом, так отчаянно нуждаясь в его присутствии, его заботе и одобрении. Дзёно мягко улыбается, поправляя подушку, и спокойно проговаривает: — Я рад, если ты правда позволишь мне это делать, — склонив голову, говорит как бы между прочим: — Ты ведь знаешь, что заслуживаешь целого мира? Тачихара фыркает, польщённый его словами и одновременно не способный так просто это принять. Только бегло усмехается. — Мне так много не нужно. Но спасибо. — Всегда пожалуйста. Кстати, раз уж я тут... — в голосе сквозит довольная ухмылка. — Ни на что не намекаю, но если понадобится утешить тебя посреди ночи, то обращайся. — А ты этого и ждёшь, да? Их койки разделяет всего лишь метр, и Тачихара может увидеть в полумраке улыбку на лице Дзёно и то, как он, ещё раз поправив подушку, ложится на спину и накрывается одеялом, бросая с мягкой усмешкой: — Ну разумеется. Спокойной ночи. Мичидзо видит, как поблёскивает в свете вышедшей наконец луны молчаливый колокольчик длинной серёжки, лежащей сейчас на их общей тумбочке. И с улыбкой прикрывает глаза, не решаясь произнести вслух. Луна сегодня и правда очень красивая.