Преодоление трудностей

Тачихара приходит в себя на пустом полигоне — сидящим под большим деревом возле высокой ограды, тянущейся вдоль периметра. Здание корпуса серой коробкой возвышается в нескольких сотнях метров, которые он пробежал, даже не осознавая. В голове мутные обрывки болезненных воспоминаний, уже давно похороненных глубоко внутри. Почему они воскресли именно сейчас? — Просто дай мне отпор, Тачихара-кун. Жмурясь, Мичидзо пытается выровнять дыхание и осторожно касается ладонью шеи. В тот раз он не смог этого сделать, не смог противостоять, когда его — мелкого преступника, впервые попавшегося военной полиции, — прижали к стенке в главном хранилище банка, не давая пошевелиться, но давая понять, что с ним могут сделать всё, что угодно. И как после, подтверждая это, зажимали прямо в коридоре, держа за запястье, рискуя его сломать. И как мучили на допросе. Не физически, но морально. Он не хотел этого помнить. Сколько ночей подряд он не мог больше спать, боясь, что это повторится, что теперь это будет происходить регулярно. Пока однажды его не успокоили — так, что он действительно смог поверить. Неужели не до конца? — Ты в порядке? Вздрогнув, Тачихара поднимает голову и тут же жмурится, чувствуя стыд при виде искренне обеспокоенного лица Дзёно — здесь, в настоящем. Удивительно, но болезненные ощущения страха и безысходности в это мгновение отступают — столь же резко, как и нахлынули, возвращая к реальности, оставляя после себя лишь горечь и подступающее чувство вины. Он шумно вздыхает, закрывая лицо руками, и неуверенно шепчет: — Прости… Я наорал на тебя? Сайгику, вздохнув, осторожно садится на землю рядом, задевая его плечо своим. Помолчав, замечает: — Думаю, ты должен был это сделать. Хоть я и не понял, что произошло. Мичидзо вздыхает, убирая от лица руки, и поворачивает к нему голову. В это мгновение ему стыдно за такую реакцию, за своё недоверие, словно Дзёно ещё мог быть тем, кем показался в первую встречу. Чокнутым, нарушившим все правила задержания, запугавшим до дрожи и оставившим синяки на его руках. Тем, кто мог бы убить за одно движение или сделать с ним что-то, что хуже смерти. Тачихара кривит губы. Он так не хотел к этому возвращаться. Сайгику вслушивается, склонив голову. Серьёзно спрашивает: — Хочешь, чтобы я ушёл? Мичидзо шмыгает носом, без промедления отвечая: — Конечно нет. Дзёно кивает, осторожно продолжая: — Так что случилось? Мне кажется или… Ты вспомнил что-то ужасное? Тачихара глухо усмехается, потирая шею. — Ну да… Нашу первую встречу. — Чёрт. Дзёно виновато улыбается краем губ и осторожно протягивает ладонь, касаясь его предплечья. Мичидзо больше не вздрагивает, только смотрит на его пальцы, вновь начиная ощущать подступающее тепло, что приятно успокаивает, сглаживая пережитые воспоминания, нахлынувшие слишком резко и необъяснимо. Напоминая о настоящем, в котором всё это уже не имеет никакого значения. Да, только приехав сюда, он вновь почувствовал себя новобранцем, тем, кого Дзёно привёл к ним, крепко держа за запястье вместо наручников, — перепуганного и обессиленного. Но всех деталей тех дней он давно уже старался не вспоминать, ведь его убедили, что такого никогда больше не повторится. Разве он может до сих пор сомневаться? Помолчав, он со вздохом замечает: — Я в порядке. Наверно, это чёртовы витамины… До этого я вспоминал о первой встрече с Теруко, когда она при всех на меня уселась, — он слабо усмехается. — Это тоже было страшновато. Вы все тут чудики, знаешь ли. — Ну, это правда. Дзёно немного придвигается, осторожно кладя руки ему на плечи, и оказывается совсем рядом, напротив его лица. Говорит вкрадчиво, мягко: — Тачихара, послушай. Я люблю тебя и не сделаю тебе больно, ты же знаешь об этом. Я бы хотел, чтобы тебе стало лучше, и хотел бы помочь тебе. Мичидзо замирает, глядя ему в лицо, которое выглядит таким искренним, и плотно сжимает задрожавшие губы, не зная, может ли произнести эти слова в ответ. «Я люблю тебя?» — он не уверен, что чувствует в этот момент и имеет ли право на эти чувства. Он застигнут врасплох — вновь показавшим себя страхом прошлого и слишком явной надеждой на настоящее. Может быть, Дзёно и не имеет в виду того, о чём он успел подумать, и всё это — не больше, чем способ успокоить и поддержать. Тачихара не знает, как реагировать, и, не найдя иных слов, лишь приглушённо уточняет: — Чего ещё ты хотел бы? Дзёно вздыхает. — Чтобы ты смог доверять мне. Эти слова больно укалывают, и Мичидзо хмурится. Он тоже хотел бы этого — так неужели и правда до сих пор не может? Он хотел бы избавиться от сомнений прошлого, что имели основания тогда, но не имеют их сейчас. После всего, что они пережили, после нескольких лет совместной работы, на протяжении которых ему больше ни разу не давали поводов, не пугали и не притесняли. Он не может винить Сайгику. Поэтому винит самого себя. Дзёно ерошит ему волосы, и, поддавшись, Мичидзо, так и не давший никакого ответа, сам тянется к нему, обнимая, опуская голову на его плечо, и пару минут они молча сидят под деревом, совсем близко друг к другу. Тепло внутри разрастается, согревая, — именно этот момент Тачихара хотел бы помнить. Схожий с тем, что успокоил его несколько лет назад. В ту ночь он снова проснулся из-за кошмара, где недавние события — его арест и допрос — смешивались с детскими воспоминаниями, в которых брат последний раз улыбался ему, прежде чем уйти и никогда больше не вернуться. Проснувшись, он, тяжело дыша, сидел на узкой койке в тесной комнате, куда его поселили, и следил за лучом прожектора, освещающим полигон, просматриваемый из окна. Кто-то из провинившихся солдат маршировал там посреди ночи, а у Мичидзо не было сил даже встать и умыться. — Ты в порядке? Знакомый мягкий голос за спиной до ужаса напугал. Тачихара отшатнулся, чуть не упав с кровати, и разглядел в полумраке обеспокоенное лицо Дзёно. Сев рядом, тот со вздохом заметил: — Ты плохо спишь. Я всё время слышу, как ты просыпаешься, твоё сердце как попрыгунчик. Сейчас ты тоже боишься меня, — он сделал паузу. — Нам нужно об этом поговорить. Тачихара не имел права голоса, чтобы отказать. Сжавшись в комок, он пытался собрать всё самообладание, чтобы не дрожать и не показывать явного страха. Он боялся Дзёно. Хоть на момент той ночи со дня ареста и допроса прошло несколько недель, во время которых его никто больше не кошмарил, напротив — Дзёно всегда улыбался ему и активно занимался его обучением, во всём помогая, отчего было только хуже. Каждый миг Мичидзо ждал от него чего-то неподобающего, ждал жестокости, но получал лишь поддержку и безобидные прикосновения к плечу, от которых по коже всё ещё бежала холодная дрожь. В ту ночь он, кажется, понял, что происходит, и сумел наконец поверить — всем этим Дзёно пытался загладить свою вину. — Тачихара, послушай. Ты тут единственный, кто мне нравится. Я больше не сделаю тебе больно, я обещаю. В ту ночь он узнал, что их прошлое было схожим. Что Дзёно тоже был пойманным преступником, которому дали шанс. Но прежде отняли всё, что у него было. Он звучал непривычно, рассказывая об этом. Сжавшись и напряжённо слушая, Тачихара вдруг понял, что с того дня впервые увидел в нём человека — такого же несчастного и совершившего много ошибок. Это что-то изменило в его восприятии и странным образом успокоило. Тогда он смог наконец хоть немного его понять. И поверил в его слова. — Мне не нужно было так пугать тебя, знаю. Но в тот момент ты был преступником, — Дзёно сдержанно улыбнулся, склоняя голову. — Мне не хотелось, чтобы у тебя был соблазн оставаться им. Ты способен на большее. Просто ты должен помнить, что тебя ждёт, если ты передумаешь и сбежишь. Вряд ли он мог о таком забыть. Дзёно, приблизившись, положил руку ему на плечо, и Мичидзо привычно вздрогнул. — Я знаю, как это тяжело. Но, в отличие от меня, тебе необязательно проходить через это в одиночестве. Тачихаре вновь становится больно от этих далёких воспоминаний, от тех его слов, ведь они были искренними — он поверил тогда и не мог сомневаться в этом сейчас. Он немного отстраняется, чувствуя, как щиплет его глаза. Сайгику гладит по голове, шёпотом спрашивая: — Как ты? — Не знаю, я… Он вздыхает, всё ещё не зная, как подобрать слова. Лицо Дзёно так близко, и в нём столько переживания, что становится только больнее. Мичидзо снова возвращается к чувству вины, к тому, как подвёл его, так и не сумев довериться до конца. Он хотел бы искупить это, хотел искренне верить, что теперь у него получится. Что впереди их больше не ждёт обоюдного молчания и непонимания. Набравшись сил, он выдыхает: — Спасибо. За то, что ты рядом. Правда. Сайгику кивает, вновь обнимая, касаясь носом его виска. А затем — мимолётно — задевает губами. Дрожь пробегает по коже, но уже не пугающая, а приятная, тёплая. Прикрыв глаза, Тачихара позволяет себе остаться подольше в этом мгновении и невольно представляет, как оно замирает, а они, сидя под деревом, никогда больше друг друга не отпускают. Никогда? Он смущается собственным мыслям и возникшим в голове образам. Чересчур идиллическая картина. Запечатлев её в памяти, он отстраняется, пока с его сердечного ритма не считали слишком вольный полёт фантазии, озвучивать которую он пока ещё не готов. Усмехнувшись, он замечает, потирая ладонью веки: — Боже, ладно, надо идти отсюда, пока я не расплакался от переизбытка чувств. — Можешь не сдерживаться, я никому не скажу об этом. И о том, что ты сломал часть ограды на площадке, пока бежал сюда, — Дзёно с улыбкой треплет его по волосам. — О боже, правда? Тачихаре неловко за доставленные неудобства вместе с порчей имущества, но приятное чувство от участия Дзёно всё же перевешивает. Помолчав, он повторяет: — Спасибо, — имея в виду всё, что для него делают, хоть никакие слова не могут выразить этого чувства — осознания того, что он нужен им, что ему желают только добра. Что именно с ними он сумел обрести дом и оставить позади прошлое. И, может быть, сумеет наконец-то ценить это в настоящем. Даже если и имеет некоторые вопросы к происходящему. Например, к выписанным ему чёртовым витаминам, к врачу, к Теруко, а также к себе, не озвучившему ни один из вопросов ранее, просто подписывая всё, что ему дают, толком не прочитав. И ещё — у него есть вопрос к Дзёно, но пока нет решимости, чтобы его озвучить. Как раз в этот момент, подав руку, Дзёно помогает ему подняться с земли и не брезгует тем, чтобы тщательно отряхнуть его спортивные брюки сзади. Мичидзо усмехается, желая скрыть волнение и привычно перевести всё в шутку: — Опять домогательства? Сайгику хмыкает. — Было бы ими, если бы я прижал тебя прямо к дереву. Тачихара отступает, невольно прислоняясь к широкому стволу спиной, чуть не потеряв равновесие. Он чувствует себя странно и всё ещё не знает, хочет ли всерьёз об этом говорить. Дзёно, подняв брови, подходит почти вплотную. — Решил отдохнуть здесь? Он медленно протягивает руку и опирается ладонью возле его головы, с усмешкой шепча: — Или ты хочешь, чтобы тебя прижали? — он с улыбкой наклоняет голову, ожидая реакции. Тачихара молчит, опустив взгляд с его лица, находящегося в такой близости, на воротник и открытую шею. На его плечи и мышцы груди, обтянутые тканью футболки. Тепло внутри снова начинает жечь. Ему не хочется отстраняться, но он не знает, что делать дальше. Снова свести всё к шутке? Он предпочёл бы не делать ничего, чем мог бы всё испортить. И хотел бы, чтобы и Дзёно не сделал ничего такого, что оттолкнуло бы и вернуло к болезненным воспоминаниям. После молчания Сайгику задумчиво хмыкает и осторожно скользит ладонью на плечо, а затем на шею — мягко обхватывая, но не сжимая. Мичидзо замирает, широко распахнув глаза. И слышит над ухом приглушённое, вкрадчивое: — Неужели тебе правда до сих пор страшно?