Преодоление трудностей

Остаток дня проходит терпимо, хоть Тачихаре и тяжело отогнать лишние мысли — он неосознанно прокручивает в голове произошедшее, пытаясь понять, что это вообще было. И для чего Дзёно в принципе приходил к нему, никого не предупредив и не думая о последствиях. А теперь они оба могут поплатиться. Впрочем, винить его не получается. Только самого себя. Может, если бы Мичидзо не оставлял той сентиментальной записки с четырежды повторёнными извинениями в жалкой попытке оправдаться за своё молчание, ничего бы этого не было. «Любовное послание». Он нервно усмехается. Ну что за чушь? Листая журнал, что Теруко великодушно оставила на крыльце, он пытается отвлечься хотя бы на час, но понятия не имеет, сколько на самом деле проходит времени. Мысли всё равно упорно возвращаются к одному и тому же. Как Дзёно прикасался к нему, как говорил «я же твой друг», а после «не придумывай ничего лишнего». Что это должно значить? И почему так не отпускает? Злясь на себя, он вновь пролистывает страницы, бездумно бегая взглядом по строчкам и тут же их забывая. Это невыносимо. И для чего Теруко сказала нечто подобное? И после это дурацкое «Покажите вашу любовь». Что она планировала увидеть? — Чёрт, да о чём я думаю? Тачихара отбрасывает журнал в сторону, полностью отчаявшись его прочесть, и откидывается на спину, ложась на футоне, невольно представляя, как это выглядело со стороны: два парня в обнимку под одним одеялом. В общем-то, неудивительно, что Теруко интерпретировала это по-своему, имея столь благодатный повод и неиссякаемую фантазию. Но он же знает, чем это было, вернее — чем это не было. И вовсе не должен испытывать смущение из-за чьих-то домыслов. Он просто хочет отсюда выбраться. Хочет вернуться к работе, которая не ломала бы его изнутри. Может, немного поддержки и тепла ему бы тоже не помешало, но он не должен воспринимать это как что-то большее. — Какое большее, да о чём я думаю? С тяжёлым вздохом он прикрывает лицо руками. Невольно вспоминает и другие слова Теруко: об обезумевшем, который вновь что-то вытворил, ища Сайгику. На миг он ловит себя на странной смеси эмоций. Возможно, это даже зависть — ведь Тэтчо, по крайней мере, не боится делать то, что ему велит сердце, ни от кого не прячась. На миг он хмурится, вспоминая его лицо, его частые безмолвные взгляды в сторону Дзёно, ничего будто не выражающие, но, может, и правда таящие что-то большее? Интересно, а как это воспринимает сам Дзёно? Может ли он об этом с ним поговорить, надеясь, что его выслушают и поймут? Нет, он не станет. Нужно просто перестать думать, не загоняться, не обольщаться и вовсе выкинуть это из головы. Тачихара морщится, тяжело вздыхая. Он ведь только и умеет что ошибаться. Значит, ошибается и теперь? Когда лежит на полу, перебирая пальцами одеяло с той стороны, на которой спал Сайгику, словно пытаясь выскрести хоть чуть-чуть тепла, что могло остаться. Даже понимая, насколько это глупо. Насколько жалко так сильно нуждаться в ком-то, кто проявил совсем немного простой заботы, может быть, ведомый только чувством вины. Он вспоминает его слова, сказанные перед сном. Ну разумеется, так и есть. Круг виноватых, ищущих искупления. Ничего большего в этом нет. И не должно быть. Но почему вдруг от этого так паршиво? Чёрт, мысли явно ведут не туда, и от этого нужно избавиться. Заперевшись в ванной, он долго стоит под прохладным душем, надеясь смыть с себя это чувство, эти чёртовы домыслы, которые не приносят ничего, кроме тревожности и опустошения. Он просто устал. Ему нужно отдохнуть, ведь так? Но не расслабляться. Его разум и не позволит. Ночью он снова видит кошмары, слышит скрипучий шёпот над ухом, повторяющий: «Всё это ничего не значит». Чувствует липкую кровь, стекающую по лицу, и просыпается до рассвета, тяжело дыша, готовый взвыть от беспомощности, от невозможности вырваться из собственной головы. Второй день даётся тяжелее. Вспоминая слова Дзёно, он пробегает вокруг дома несколько десятков кругов, пока не выдыхается. Садясь на пороге, смотрит на пустырь, на обнажённую сухую землю, на обступающий её лес. Может, ему стоит пойти проверить, действительно ли вымерли волки в этом лесу, или то, что говорит Сайгику, действительно ничего не значит? В груди укалывает неприятным чувством, о котором уж точно не нужно думать. Он ужинает и после очередной опустошённой банки с бобовой кашей чувствует, как его тошнит, и оставшийся вечер продуктивно проводит в ванной, не вставая с кафеля. Ночью снова снится тёмная кровь, заливающая глаза, и смех Теруко, что издевательски звонко повторяет: «Покажите вашу любовь». И он кричит ей без остановки надрывающимся голосом: «Просто оставьте меня в покое». Но слова будто рассыпаются, и он слышит совсем другое: «Пожалуйста… не оставляйте меня одного». Он просыпается, крепко сжимая в руках сбившееся в ком одеяло, на миг думая, что он всё-таки не один, что ему есть, за кого держаться. И, может быть, так и есть? Но можно ли об этом думать? Третий день должен стать последним. Тачихара надеется на окончание заточения — что о нём не забудут, что он снова увидит Дзёно, хоть теперь и не уверен, хочет ли этого на самом деле, или встреча принесёт только больше сомнений после всего, что он успел надумать. «Не надумывай ничего лишнего» Разумеется, он не справился. Вечереет, когда тишину вдруг озаряет короткий сигнал мобильника, и Мичидзо чуть не подпрыгивает от неожиданности, почти потеряв уже надежду, что с ним кто-то свяжется. На экране высвечивается зашифрованное сообщение. «Завтра в 6:00 за тобой заедут» Тут же приходит следующее: «Но я зайду к тебе сегодня, не возражаешь?» Как будто он может что-то возразить. Первым делом он, разумеется, думает о Теруко, давшей ему этот телефон, хотя понятия не имеет, для чего ей на ночь глядя к нему приходить. Да и вряд ли она стала бы спрашивать его согласия. После он думает о Дзёно, но это больше похоже на навязчивую идею и слишком призрачную надежду. Откладывая телефон, он садится на футоне, глядя на красные лучи заката, пересекающие комнату. Косится на журнал, валяющийся рядом, который так и не прочитал. Вздохнув, тянется к нему, вновь начиная бездумно листать страницы, пытаясь унять непонятную дрожь в руках. Почти получается прочитать одну статью целиком, когда он слышит стук по дверному косяку, от которого снова пугается, резко поднимая голову. В дверном проёме стоит Сайгику, мягко улыбаясь. Склоняет голову, спокойно спрашивая: — Что ты тут делаешь? Мичидзо глухо усмехается, не зная, что чувствовать, но всё же чувствует облегчение. — Пытаюсь не сойти с ума. Дзёно выглядит будто бы понимающим и, проходя в комнату, осторожно садится рядом на край футона. Кивает на журнал. — О чём читаешь? Глядя в его бледное лицо в красных лучах заката, Тачихара забывает обо всём прочитанном, испытывая странный набор чувств — словно всё, о чём он думал эти дни, перемешали в блендере. Не зная, что ответить, он бросает первое, что приходит в голову: — О вымерших волках. — Об этом пишут в «Космополитане»? — Конечно. Сайгику усмехается и после паузы спрашивает уже серьёзно: — Как ты себя чувствуешь? Мичидзо вздыхает и отвечает абсолютно честно, откладывая журнал: — Паршиво, — но в то же время не хочет выворачивать душу прямо сейчас, сам не зная, что именно на его душе, говоря только: — Кажется, я отравился вчера этими чёртовыми консервами. Дзёно протягивает руку и сочувственно гладит его по спине. Тачихара вздрагивает, всё больше путаясь в ощущениях, тут же ответно спрашивая: — А ты? Ты прошёл все процедуры? Сайгику выглядит задумчивым, словно упорно вслушивается в его пульс, и стоит некоторых усилий держать его под контролем. — Всё в порядке, тебе не нужно переживать, — помолчав, он добавляет, как бы между прочим, не убирая ладони с его спины: — Можно остаться с тобой сегодня? Мичидзо замирает, уже не зная, обрадован ли он таким вопросом. Дзёно кратко усмехается, предвосхищая его реакцию: — Да, я знаю, что здесь всё ещё один футон. Но Теруко завтра не заявится, у неё куча дел. С утра машина могла бы забрать нас обоих. Тачихара всматривается в его лицо, пытаясь понять, для чего он всё это делает. И не знает до конца, хочет ли действительно знать ответ. С сомнением спрашивает: — Это не слишком? — Не слишком что? — Не знаю, — он вздыхает в попытке подобрать слова. — Теруко и так подумала много лишнего. Сайгику улыбается краем губ. — Тебя это беспокоит? Мичидзо фыркает, чувствуя, что только больше загоняет себя в угол, когда сам же столь открыто придаёт этому какое-то значение. Пожимает плечами, говоря как можно безразличнее: — Да нет, с чего бы. Просто не люблю лишнее внимание. — Да ну? — Дзёно с лукавой улыбкой склоняет голову, продолжая поглаживать между лопатками. — Не любишь внимание, значит? — Я сказал «лишнее», — Тачихара нервно усмехается, невольно отстраняясь. Всё это кажется всё более странным, запутанным, словно он ходит по минному полю, не зная, чем обернётся дальнейший шаг. Сайгику медленно убирает руку, уже тише говоря: — Мне жаль, что так вышло. Я должен был услышать её, но, видимо, мне слишком хорошо спалось. Мичидзо кривит губы, вновь вспоминая, каким смущающим было то утро. Он и так провёл с этими мыслями две ночи подряд, не зная, куда их деть и как это воспринимать. Желая избавиться от этого странного чувства, он, спохватившись, моментально переводит тему уже проверенным способом: — Как там Тэтчо-сан? Сайгику ожидаемо морщится. — Как обычно. Завтра ты сам его увидишь, если так соскучился. Тачихара с сомнением смотрит в его лицо, не понимая, для чего он говорит именно так, словно видя подвох теперь во всех словах. Не сдерживаясь, спрашивает то, что давно уже хотел спросить: — И почему тебе так нужно постоянно его задевать? Я имею в виду, когда он относится к тебе так хорошо. Дзёно вновь морщится, словно намереваясь сказать что-то колкое, но после паузы вдруг говорит уже серьёзно и тихо: — Ты знаешь, как безрассудно он поступил, — он вздыхает, немного хмурясь. — Просто нелепость. Что бы ни случилось, между мной и приказом он, разумеется, должен всегда выбирать приказ, чёрт его возьми. Это не то, что Мичидзо ожидал услышать. В попытке переварить это, он неуверенно уточняет: — Ты бы так и поступил? Между мной и приказом ты бы выбрал приказ? Лицо Сайгику меняется и на миг кажется каким-то разочарованным, но затем он, качнув головой, говорит уже с привычной улыбкой, игнорируя вопрос: — Может, ты выберешь предложить мне чаю? Тачихара хмыкает, поднимаясь с пола. — Как скажешь. Не то что бы он надеялся услышать что-то другое, но всё же словно чувствует странную опустошённость и неприятную недосказанность. Разве Дзёно, приходя сюда, поступает не безрассудно? И разве до всего этого он относился к Тэтчо как-то иначе, чтобы лишь это называть причиной? Он лишь уходит от ответа, ведь так? Уже на кухне его догоняют, осторожно опуская ладони на плечи. — Тачихара. Он чувствует затылком дыхание, когда сзади к нему наклоняются, и поспешно отстраняется, выпутываясь из его рук, чувствуя себя слишком глупо из-за того, как громко, должно быть, реагирует на это его сердце. Говорит как можно невозмутимее: — Забей, это был дурацкий вопрос. Мы все должны выполнять приказы. У меня просто крыша уже едет торчать здесь и бегать вокруг дома, как идиот. — Ты правда бегал? Я же пошутил. Мичидзо слабо усмехается. — Ну а что мне ещё, блин, делать. — Читать про вымерших волков? — Ну, это тоже. Он ставит чайник и оборачивается, глядя, как спокойно ему улыбаются, и окончательно не понимает, что происходит у Дзёно в голове. А в его собственной? С каких пор настолько волнительно просто находиться рядом, и намеренно ли у него вызывают такие чувства? И для чего? Утаивают ли что-то важное? Сердце укалывает, и он вдруг понимает — даже если да, не ему обижаться на отсутствие кристальной честности после всего, что было. Сайгику садится за стол, спокойно замечая: — Ты всё ещё можешь просто сказать, чтобы я ушёл. Если это то, чего ты хочешь. Если бы Тачихара действительно понимал, чего хочет, ему жилось бы намного легче, но в какой-то момент это стало чересчур сложным. Впрочем, он бы хотел перестать чувствовать себя таким потерянным и предпочёл бы не ощущать всей этой неловкости. Хотел бы не придумывать ничего лишнего. Вздохнув, он бросает с лёгкой усмешкой: — Ну и куда я тебя выгоню на ночь глядя? Всё, чего он хочет прямо сейчас, — чтобы эта ночь прошла лучше, чем предыдущие. Ведь в тот раз, когда Дзёно был рядом, он хотя бы не видел кошмаров, наоборот — спалось в его объятиях удивительно спокойно и хорошо. Пожалуй, даже слишком. Но, если бы не слова Теруко, он не думал бы об этом так? Мичидзо устал всё портить. Ему лишь хочется задержать это ощущение — тепла, защищённости, близости, в этом ведь нет ничего такого. И, наверно, это последняя возможность — перед тем, как из этой пустоши их забросит в неизвестную новую жизнь, где это чувство, возможно, никогда больше не повторится.