Накарот

***

Драко, ссутулившись под грузом собственного беспокойства, чувствовал себя обнажённым перед безмолвным вниманием Волдеморта. Тревога сковывала его, как холодные цепи, сдерживая любое движение. Мысли, расплывчатые и ускользающие, пытались собраться в нечто цельное, но вместо этого образовывали хаотический узор, как растрескавшийся лёд на поверхности замёрзшего озера. Пророчество старухи, её хриплый, словно сорванный временем голос, всё ещё эхом отдавалось в его сознании, но слова становились всё менее отчётливыми. Они утекали, как вода сквозь пальцы, оставляя в груди вязкую пустоту. Образы, мелькнувшие перед его внутренним взором, вспышки видений — принадлежали чему-то далёкому и пугающему, тому, что он не мог до конца понять. Угнетающее чувство утраты давило на него, как тяжесть проклятия, о котором нельзя говорить. Тёмный маг, стоящий напротив, казался неподвижной статуей, идолом, которому поклонялись из страха перед его всепоглощающей мощью. Его взгляд был резким, как лезвие кинжала, но с оттенком безразличной насмешки, словно он уже знал ответы на все вопросы. Неожиданно его длинные, изящные пальцы обхватили подбородок юноши, заставляя поднять голову. Прикосновение было ледяным, и кожа отзывалась болезненной дрожью. Серебристые глаза встретились с горящим алым взглядом, и в этом столкновении замер весь мир. — Что ты скрываешь, Драко? — голос Волдеморта был низким, мягким, но в этой мягкости скрывалась сталь, острота которой проникала до самой сути. Это был голос, который требовал правды, вырывая её с болью. — Ничего, Милорд, — выдохнул юноша. Но даже он сам не поверил в свои слова. Голос дрожал, как хрупкая струна, готовая порваться. Уголки губ Волдеморта дрогнули в подобии улыбки, холодной и хищной. Он слегка склонил голову, словно изучая что-то мелкое и незначительное, но всё же любопытное. — Ложь, — произнёс он срезающе. — Ты закрываешь свой ум от меня. Или… пытаешься. Драко широко распахнул глаза, не понимая, о чём говорил Лорд. Но прежде чем он смог возразить, тот продолжил. Голос стал тише, почти ласковым, но эта ласка была замаскированной угрозой: — Ты даже не осознаёшь этого, мальчик. Но я это исправлю. Юноша не успел ничего ответить — он лишь ощутил, как нечто холодное и чуждое вторглось в его сознание. Это было не грубое проникновение, как он ожидал, а тонкое, почти нежное касание. Оно проникало в разум, как туман стелется по земле, обволакивая каждую мысль. — Не сопротивляйся, — раздался тихий, но непреклонный приказ. Его голос звучал, как эхо древнего проклятия. Драко попытался подчиниться, но ощущение вторжения было невыносимым. Холодные нити магии, тонкие и прочные, проникали глубже, раскрывая то, что он не желал показывать. Они скользили мимо поверхностных мыслей, углубляясь туда, где хранились его страхи и сомнения, как сундук, который никто не осмеливался открыть. В густой, вязкой тишине разум юноши стал ареной для битвы. Напряжение сковывало тело, но обостряло сознание. Каждое движение Тёмного Лорда ощущалось, как тонкий, неумолимый резец, высекающий форму из сырого камня. Алые глаза, горящие, как раскалённый уголь, не просто смотрели — они разрушали все границы, скрывавшие сущность Драко. Но он не сдавался. Его сопротивление было отчаянным, как воля умирающего дерева, цепляющегося за корни. Это был древний инстинкт, упрямое желание остаться собой. Теперь, когда между ними пролегла бездна, юноша знал, что Волдеморт видит всё. Каждый страх, сомнение, каждую дрожащую ниточку души. Но одно он не мог позволить — открыть ту слабость, ту жалкую надежду, ту неизбывную тоску, что сковывала его с момента их близости. Он вспомнил слова Лорда, произнесённые с холодным величием: «— Это место станет твоим последним прибежищем, — голос был глубоким и властным, будто тянущимся из самой тьмы. — Ключ к нему будет принадлежать только тебе. Никто не сможет добраться до этой глубины, если ты сам не позволишь.» Эти слова казались уроком, напоминанием, что даже разум — поле боя. Теперь они звенели в сознании, как насмешка. Эта глубина была создана не только для защиты, но и для того, чтобы Лорд мог проникнуть туда, когда придёт время. В разуме Драко всплыло озеро. Его чёрные, гладкие воды скрывали бездну. Где-то там, в самой глубине, находилась пещера. Последний оплот его ума. Она хранила всё, что он боялся осмыслить: слабости, желания, страх быть отвергнутым. Но среди всего этого были моменты, сверкнувший, как проклятые звезды. Моменты их близости. Запретной и случайной, полной боли и невысказанного желания. Он хранил эти воспоминания, как древний артефакт, хрупкий и бесценный. И пусть он никогда не решался признать это, оно стало частью его существа. — Нет… — прошептал он, и это слово, тихое, почти беззвучное, прозвучало в его разуме, как удар грома. Волдеморт наклонился ближе. Его лицо, безмятежное и холодное, оставалось неизменным, но алые глаза вспыхнули, улавливая каждую волну сопротивления, каждую дрожь в сознании юноши. — Ты прячешься, — произнёс он мягко, почти нежно, но в этой нежности таилась угроза, острая, как клинок. — Это… забавно. Чужая магия, словно ледяные пальцы, осторожно, но настойчиво тянулась к порогу пещеры. Драко ощущал, как озеро вокруг вздрагивает, как стены его разума начинают дрожать. Дыхание стало поверхностным, но он не мог отступить. — Прекратите! — его голос сорвался, прозвучав громче, чем он ожидал. В этом крике звучало всё: гнев, страх и яростное, почти детское желание сохранить своё, не отдать самое важное. Волдеморт лишь слегка усмехнулся. Эта улыбка, ледяная и отстранённая, пронизывала его до самой сути. — Я сам дал тебе ключи, мальчик, — его голос звучал с мрачным, почти шутливым удовлетворением. — Теперь… я просто открываю двери. Но Драко не мог позволить ему войти. В его душе поднялась волна — это был не страх, а что-то более глубокое. Это было желание — отчаянное, яростное желание остаться человеком, сохранить своё право на тайну, на чувства, какими бы глупыми они ни казались. Озеро вздрогнуло. Его гладь превратилась в бурю, волны обрушились на стены пещеры. Магия внутри него, пробуждённая этим желанием, ответила, застывая льдом, который превратил порог пещеры в неприступную крепость. На мгновение Волдеморт замер, его взгляд стал более жёстким, но в глазах вспыхнуло что-то иное — искра признания, мрачного, хищного, но настоящего. — Пытаешься использовать западный метод защиты? — произнёс он тихо, его голос был подобен хриплому шелесту мёртвых листьев. — Как интересно… Взгляд тёмного мага оставался неподвижным, пронизывающим, будто взгляд хищника, который уже видел добычу поверженной. Его магия, хладнокровная и бесстрастная, как северный ветер, медленно, но неотвратимо усиливалась, обволакивая сознание юноши всё плотнее. Казалось, что она сдавливает каждую мысль, каждый образ, каждую эмоцию, обнажая их перед алыми глазами, которые были подобны двум раскалённым углям в бездне мрака. Драко ощущал эту тяжесть, этот холодный контроль, словно его душу начали сдирать, слой за слоем, оставляя перед Лордом только обнажённую пустоту. Но в этой пустоте вдруг вспыхнула искра — слабая, но яркая. Это было нечто древнее, интуитивное, пробудившееся в его теле и разуме. Страх и отчаяние, сжавшие его сердце, сменились чем-то иным — оголённой яростью. Не разумной, не осмысленной, а чистой, как детский крик, как взрыв в тишине. И в тот момент, когда холодные пальцы Волдеморта дотянулись до пещеры на дне его озера, Драко не выдержал. Он ударил в ответ. Это был не осознанный акт, не магия, которой его обучали, а импульс — мощный и неуправляемый, словно затопленный шлюз. Едва он почувствовал, как его собственное сознание начинает сопротивляться, его воля обратилась в оружие. И, прежде чем он успел осознать, что делает, его разум резко, как лезвие кинжала, пронзил пространство между ними. Контакт. Секунда. Нет, доля секунды. Но она растянулась, как вечность, пока реальность с треском рушилась под ногами, открывая бездну. Драко ощутил, как в его сознании что-то хрустнуло, словно тонкая, ледяная поверхность под весом шагов. Барьер, неведомый, но пугающе ощутимый, вдруг дал трещину, выпустив наружу поток чужой силы, который захлестнул его разум. Он провалился, как камень в холодное, чёрное озеро. Внезапно он оказался в коридоре, чьи стены были настолько узкими, что они, казалось, сдавливали его со всех сторон. Темнота в коридоре была не абсолютной — её нарушал тусклый, пульсирующий свет, как далёкое дыхание угасающей жизни. Этот свет медленно разливался по маслянистым стенам, придавая им вид чёрных зеркал, в которых можно было разглядеть собственный искажённый облик. Пол был скользким, будто мокрым от пота или крови, и каждый шаг отзывался глухим эхом, неумолимо напоминая о его вторжении. Драко задыхался. Тяжесть тишины давила на грудь, её густота, почти физическая, проникала в лёгкие, заполняя их липким страхом. Он хотел двигаться, хотел уйти от этой давящей пустоты, но ноги казались окованными цепями. Казалось, что этот коридор не просто существовал — он жил, выжидая, следя за каждым его движением. В конце коридора, едва различимая, возникла дверь. Она была хлипкой, деревянной, но её ничтожность казалась обманчивой. На её поверхности светилась цифра: «Двадцать девять». Она пульсировала, как звезда на грани взрыва. Драко почувствовал странное притяжение, как если бы эта цифра была написана только для него. Он не знал её значения, но в её пульсации было что-то невыносимо личное. Каждый шаг в её сторону был мучительно долгим, как будто коридор удлинялся, сопротивляясь его продвижению. Но он шёл, движимый чем-то сильнее страха — чем-то глубинным, неосознанным. Сердце его билось гулко, как барабан, отбивающий ритм на краю пропасти. Когда он почти достиг двери, тишина разорвалась. Глухой звук, словно удар огромного молота по камню, эхом разнёсся по коридору. Он оглянулся, но тени окружили его, закрывая любой путь назад. Бархатная темнота сомкнулась вокруг, и прежде чем он успел что-то понять, сила, невидимая, но неумолимая, вырвала его из этого места. Коридор исчез. Свет погас, и он с треском вернулся в реальность. Но реальность казалась чуждой, как будто он вернулся в мир, который больше не был его. Всё вокруг было размытым, словно он смотрел сквозь слой плотного, старого стекла. Воздух тянул смолой, а лес окружал его, тяжёлый, как огромный купол. Впереди стоял Волдеморт. Его фигура была неподвижной. Драко невольно вздрогнул, глядя в его глаза. Они горели не гневом, как он ожидал, но чем-то более глубоким. Это был взгляд, в котором затаилось нечто древнее, мрачное, задумчивое. Что-то такое, что Драко не мог ни понять, ни объяснить, но оно тянуло его, как омут, к которому нельзя приблизиться, не потеряв себя. Взгляд Волдеморта был пронзительным, тягучим, как медленный поток яда. Он изучал Драко с такой настойчивостью, что юноша почувствовал, как его собственные мысли дрожат под этим невидимым давлением, словно листья, готовые сорваться с ветвей. — Ты… — голос Лорда прорезал тишину, но тут же оборвался. Словно охваченный внезапным сомнением, он замолчал, и тишина вновь сомкнулась вокруг, но теперь она была другой. Это была натянутая, звенящая тишина, в которой даже шелест листьев показался бы взрывом. Его длинные пальцы слегка дрогнули, как будто он обдумывал некое решение, мучительно медленно, почти нарочито. Драко, не выдержав, отвёл взгляд. В этот миг юноша ощутил, что его собственная воля ничтожна, словно хрупкое стекло, готовое разлететься на осколки. Но он знал — молчать нельзя. Молчание перед этим человеком означало слабость. — Я… — голос Драко сорвался, но он всё же сумел найти слова. — Вы вынудили меня. Слова прозвучали так тихо, что их почти поглотила ночная темнота. Они несли в себе отзвук чего-то детского, отчаянной попытки оправдаться. Но Волдеморт не ответил. Он только смотрел, и его взгляд был не просто холодным. Это был взгляд человека, который разглядывает нечто далёкое от человеческого, как алхимик — ртутную каплю на ладони. — Как ты осмелился? — наконец произнёс он. Его голос, низкий, но точный, прозвучал так, словно эти слова существовали всегда, как древний камень, ставший частью леса. Драко почувствовал, как ноги подкашиваются. Но он стоял. Его сердце, как будто вырывающееся из груди, гулко отзывалось в висках. — Я защищался, — снова проговорил он, чуть громче, но всё равно едва слышно. — Защищался? — Волдеморт склонил голову, и лёгкая усмешка тронула его губы. Это не была усмешка радости, скорее что-то вроде издевательства, холодного, как северный ветер. — Ты пробился. Пусть на мгновение, но тебе это удалось. Никому за долгие годы не удавалось даже приблизиться. В этих словах не было ни похвалы, ни упрёка, только констатация факта. Но этого оказалось достаточно, чтобы Драко ощутил странный прилив. Его сердце ещё трепетало от недавнего столкновения, но вместе со страхом в нём родилось что-то иное. Горькое осознание. Он пробил эту грань, коснулся запретного, шагнул в область, куда никто не смел заглянуть. Но что это дало ему? Осознание собственной силы или только ещё большую пропасть перед ним? Волдеморт шагнул вперёд, и его движение, хотя и было медленным, вызвало в Драко почти инстинктивное желание отступить. Но он стоял на месте. Шаг, ещё один — и Лорд оказался так близко, что можно было увидеть каждую тень на его лице. — Что ты видел? — спросил он. Его голос стал шёпотом, и от этого он звучал ещё более угрожающе. Драко сглотнул, и весь мир, казалось, сузился до этого вопроса. Его разум метался, но он знал, что если сейчас солжёт или откажется отвечать, то этого не простят. — Только дверь… — начал он, чувствуя, как с каждым словом что-то внутри сжимается в комок. — С цифрой «Двадцать девять». Лицо Волдеморта застыло. Это была маска абсолютного спокойствия, но его глаза — алые и глубокие, как закат на фоне разрушенного мира, — дрогнули. На мгновение в них мелькнуло что-то странное, почти человеческое. — Эта дверь, — сказал он, словно взвешивая каждое слово, — останется с тобой до конца. И твой конец, — он сделал паузу, его взгляд пронзил Драко насквозь, — будет стремительным, если ты попытаешься заговорить с кем-либо об этом. Слова, сказанные почти шёпотом, прозвучали, как рокот далёкого грома. Они проникли в сознание Драко, заполнив каждую его мысль, и остались там, холодные, как металл, словно напоминание о том, что судьба уже вынесла свой приговор. Всё внутри него кричало о необходимости отступить, исчезнуть, раствориться в ночи. Но какая-то сила удерживала его на месте. Волдеморт резко отступил, словно ощутил ожог на собственной коже. Его разум, холодный и безжалостный, как заточенный клинок, скользнул по следам чужого прикосновения, которое оставило слабую, едва уловимую метку в сознании Драко. Это была не просто магия. Это не был след обычного волшебника-легилимента, не было это и вмешательством ламий, чьи легенды он знал наизусть. Нет, это было нечто древнее, как сама земля, хранящая тайны веков. И Волдеморт узнал его. Фати. Имя прозвучало в его мыслях, как удар гонга, сопровождаемый ледяным дыханием, способным парализовать даже самого стойкого. Фати, Дух, чей голос эхом разносился по мирам, оставил свою метку на сознании мальчишки. Она была глубокой, невидимой, но осязаемой. Это пророчество, заключённое в этой метке, ещё спало. Оно терпеливо ждало момента, чтобы раскрыться, как цветок, распускающийся в самое тёмное мгновение ночи. Почему он выбрал этого мальчишку? — Волдеморт чувствовал, как мысли обостряются, заточенные сомнениями. Что этот Дух видел в Драко? Почему он связал их пути столь явно? Волдеморт вспомнил, как год назад юный Малфой говорил о предсказании Трелони, когда впервые почувствовалось присутствие Фати. Тогда пророчество показалось капризом Судьбы, случайностью, не заслуживающей его внимания. Но именно оно привело их сюда, в Накарот. Связало их пути, сделало мальчишку частью чего-то большего. Тогда Волдеморт решил, что это следствие цепи событий, но теперь он понимал: здесь не было случайностей. Второе пророчество. Оно уже прозвучало, и его эхо всё ещё дрожало в сознании Драко. Волдеморт чувствовал его — спящего дракона, укрывшегося в тёмных глубинах, готового вырваться наружу. Его смысл оставался неясным, как шёпот ветра среди древних руин. Но Волдеморт знал, что оно было важным. Фати выбрал этого мальчишку. Но почему? Почему именно он? Что заставило Духа обратить свой взор на этого дрожащего юнца? Он отвёл взгляд от Драко, давая мыслям ускользнуть в глубину. Его разум, холодный и расчётливый, возвращался к первому пророчеству. «Когда наступит час, следуй за змеёй в её обитель, где скрыты её сокровища. Путь, предначертанный судьбой, начнётся, когда голоса Орфея и Эвридики затихнут, а их печальная песнь прервётся падением. И тогда, в тишине, яйцо, что змей столь долго оберегал, должно треснуть.» Слова, наполненные символами, вновь зазвучали в его голове, и каждое из них было обременено непостижимой тяжестью. Почему Фати указал именно на миф об Орфее и Эвридике? Мифы древнего мира, чьи тени всё ещё окутывают их сознание, редко были случайными. Змея. Этот символ, вечный спутник его существа, был одновременно знаком его силы и его проклятия. Треснувшее яйцо… Возможно, это были секреты, которые он должен открыть. Или это была метафора, символизирующая нечто более сокровенное. Всё казалось логичным, но эта логика была обманчива, как зыбучие пески. Волдеморт углубился в размышления. В мифе змея убивает Эвридику, её смерть становится началом трагической цепи. Орфей, охваченный горем, спускается в подземный мир, чтобы вернуть её. Если змея — это он, то кто такая Эвридика? Драко? Тогда кто Орфей? Он нахмурился, его лицо затвердело, как гранит. Миф мог быть всего лишь ключом, сложной метафорой, призванной скрыть истину за слоями символов. Но что, если это не так? Что, если миф — это прямое указание, вырванное из времени, чтобы направить его? Внутри Волдеморта поднялась холодная волна неудовлетворённости. Он знал: пока он не поймёт этот замысловатый танец Судьбы, он останется лишь пешкой в её игре. И это ощущение, что даже его сила могла быть незначительной перед лицом такой игры, раздражало его, как заноза, которую невозможно вытащить. Он посмотрел на Драко, на его испуганное лицо. Этот мальчишка, этот бессмысленный, дрожащий комок страхов, теперь был не просто частью его планов. Он стал ключом. И Волдеморт понял, что, даже несмотря на своё презрение, он не сможет позволить ему исчезнуть. Он нужен был ему. Игра Судьбы ещё не завершилась. — Непреложный обет, который ты дал мне, — произнёс Волдеморт, его голос был мягким, как бархат, касающийся кожи, — сам убьёт тебя, если ты попытаешься разгласить эту тайну. Он перевёл взгляд на юношу. Малфой стоял, сгорбившись под невидимым грузом вины, будто его плечи давило само осознание собственной дерзости. Тяжёлое дыхание срывалось с его губ, но глаза — серые, как утренний туман над замерзшим полем — не скрывали отчаяния. В этом взгляде читалось ожидание кары, словно он стоял на краю пропасти, уже готовый сорваться. Взгляд Тёмного Лорда скользнул по хрупкой фигуре, и внутри него, на самой глубине его ледяного сознания, зашевелилась странная тень. Она была сродни далёкому воспоминанию, той мимолётной тоске, которую он так давно подавил. Недовольство, что поднималось волнами в груди, смешивалось с любопытством, острым, как тонкая игла. Это ощущение раздражало его. Как он мог позволить такому произойти? Как юнец, только начавший жалкие попытки окклюменции, смог пробиться к его разуму? Этого не должно было быть, но это случилось. Ещё более раздражающим было то, что он ничего не сделал. Если бы это был кто-то другой — Беллатриса, Люциус, кто-либо из старших Пожирателей смерти — он бы не колебался. Одно слово — «Круцио» — и на их дерзость ответила бы боль, обжигающая и неумолимая, как его воля. Он делал это всегда с хладнокровием художника, вырезающего шедевры на мраморе. Но с этим мальчишкой… Лорд снова посмотрел на молодого Малфоя, который стоял перед ним, дрожа, словно ноги могли подломиться в любую секунду. Нет, он знал, что не сделает этого. Не сейчас. Драко не был бойцом, не был создан для подобных наказаний. Его облик говорил о внутренней хрупкости, которая, как ни странно, сочеталась с удивительным упрямством. Сочувствие? Его губы едва заметно изогнулись в холодной усмешке. Нет, сочувствие ему было чуждо. Это слабость, разъедающая душу. Но здравый смысл? Возможно. Всё должно подчиняться логике. А логика говорила, что мальчик — инструмент, тщательно выстроенный, вложение, на которое было потрачено время и усилия. Привязанность юноши, его готовность служить — вот что он должен был использовать. Уничтожать эту привязанность сейчас? Глупо. Бесполезно. И всё же, глядя на него, Волдеморт понимал: наказание могло разрушить то, что только начало формироваться. Этот страх, это трепетное почтение, эта внутренняя борьба — всё это было частью пути. Путь, который он уже определил для мальчика. Драко ждал. Его тело, словно выточенное из хрупкого мрамора, застыло в напряжении. В воздухе повисло тяжёлое ожидание — неотвратимое, как наступление ночи. Он ждал вспышки заклинания, ждал, что его отбросят на землю, что каждое нервное окончание взорвётся болью, что властный и холодный голос велит ему пасть ниц, молить о прощении. Но удара не последовало. Это осознание хлынуло на него, как ледяной дождь, обдавая не столько облегчением, сколько обжигающим недоумением. Его дыхание стало прерывистым, сердце билось гулко и неравномерно, словно захлебываясь в вязкой тревоге. Почему? Почему его пощадили? Он был готов ко всему — к гневу, о котором шептались даже самые преданные Пожиратели, к ярости, не знающей пощады. Истории, которые он слышал, становились слишком реальными в этот миг. Те, кто осмеливались разочаровать Лорда, исчезали, растворяясь в забвении. Но сейчас всё было иначе. Вместо ожидаемой вспышки боли последовало лишь предупреждение. Простое, но обжигающее. Оно выжигало в сознании узор, лишённый формы, но уже вытесняющий привычные очертания реальности. Несоответствие между ожиданием и реальностью ломало рассудок, заставляя мысли блуждать, как испуганных птиц. Сердце, сжавшееся в крохотный комок, билось, словно пытаясь вырваться из этого замкнутого круга. Он вспомнил все их столкновения. Слова Лорда, острые, как кинжалы, разрезали его гордость на мелкие лоскуты. Эти слова не оставляли шрамов на теле, но разрушали душу, наполняя её болезненной пустотой. И всё же физически… Волдеморт никогда не причинял ему вреда. Единственный момент, который остался болезненной отметиной в памяти, — случай с укусом. Но даже тогда это было чем-то иным, чем-то странным, почти… интимным. Драко невольно вспомнил отца. Люциус всегда знал, как наказывать: хладнокровно, методично, с непреклонностью, граничащей с жестокостью. Удары тростью, пронизывающие болью и унижением, возвращали его на предначертанный путь. В этих наказаниях была предсказуемость, своеобразная логика. Но Волдеморт был с ним другим. Он продолжает всё спускать ему с рук. Почему? — Никогда больше не пытайся повторить подобного, — голос Тёмного Лорда прорезал густую тишину, как острый нож. Он был тихим, но в каждой ноте звучала угроза, холодная, как роса на лезвии меча. — Ты жив лишь потому, что ещё не выполнил свою роль. Но когда необходимость в тебе отпадёт, и ты вновь осмелишься на подобную ошибку, последствия будут ужасающими. Юноша молча кивнул. Его глаза — серебристые, но потускневшие — встретились с алым взглядом Лорда лишь на мгновение. В этом взгляде больше не было трепета. Только осознание. Напряжённое, болезненное осознание того, что его жизнь — лишь малая часть чего-то несравнимо большего, чем он сам. Волдеморт медленно отвёл взгляд. Его силуэт, казалось, растворялся в тенях леса, словно он был частью этой гнетущей тишины. Но в его сознании шли свои счёты. Внутренний голос, холодный и расчётливый, повторял одно и то же: это не жалость. Это расчёт. Только расчёт. И всё же, в глубине разума, как тлеющий уголёк, теплилось нечто неопределённое. Не сомнение, но что-то схожее. Невыразимое словами чувство, которое он решительно отверг, не позволяя ему обрести форму.

***

Закат медленно разливался по небу, окрашивая его в густые оттенки ржавчины и крови. Тени удлинялись, обнимая землю, и всё вокруг казалось утопающим в жидком золоте умирающего дня. На склоне холма стояли юноша и его наставник, их силуэты сливались с темнеющим горизонтом, неподвижные, словно древние стражи. Перед ними, внизу, расползались руины — остатки святилища, полуразрушенного и поглощённого временем. Руины выглядели одновременно величественно и угрюмо. Каменные арки, покрытые трещинами, были оплетены корнями деревьев, будто природа стремилась вернуть их в свои объятия. Осколки колонн, обросшие мхом, напоминали кости давно забытого гиганта, а полусгнившие деревянные балки, лежащие на земле, напоминали рёбра огромного зверя, павшего перед лицом времени. Среди каменных плит виднелись странные знаки, вырезанные наспех — остатки рун, смысл которых давно был утрачен. Ветер здесь казался иным. Он был густым, тяжёлым, словно насыщенным шёпотом тех, кто когда-то обитал в этих местах. В этой тишине можно было уловить, как шепчутся камни и трещат корни под ногами, рассказывая свои древние, забытые истории. — Что это за руины? — голос Малфоя прозвучал тише, чем он ожидал. Вопрос, заданный почти шёпотом, нарушил звенящую тишину между ними. Тёмный волшебник не сразу ответил. Его алые глаза задержались на одном из полуразрушенных арочных проёмов, который, казалось, вёл в пустоту. Ветер касался его мантии, но он стоял неподвижно, словно статуя. Когда он заговорил, его голос был низким, лишённым той надменности, что обычно звучала в его речи. В этой интонации слышалась едва уловимая нота чего-то иного — далёкого, непостижимого. — Здесь, — его слова резанули воздух, словно натянутая до предела струна, — ты видишь место, где веками встречались маги, изгнанники, беглецы. Юноша, отступивший назад, посмотрел на наставника с ожиданием, но промолчал. Не требовалось слов, чтобы понять — это место что-то значило. Не для него, а для того, кто стоял рядом. Фигура мага, прямая и величественная, казалась окутанной тенью тоски. Или это было осознание глубины утрат? — Ковен, который образовался здесь, — продолжил он, словно отвечая на невысказанный вопрос, — стал убежищем для многих. Когда инквизиция захлестнула Балканы, охотясь на ведьм и волшебников, те, кому удалось выжить, стекались сюда. Его взгляд, отстранённый и холодный, скользнул по руинам, будто он видел их такими, какими они были в прошлом. — Эти волшебники принесли с собой свои традиции, ритуалы, магические знания из самых разных мест. Здесь, вдали от глаз преследователей, всё это слилось воедино, породив уникальную культуру, — его голос звучал спокойно, но в этой спокойной интонации чувствовалась скрытая мощь. — Это было не просто объединение магов. Это была школа. Посвящение в неё было доступно лишь избранным. Юноша сделал шаг вперёд, чтобы рассмотреть руины. Теперь он заметил, что между плитами пробивалась странная густо-зелёная трава, которая, казалось, светилась в закатных лучах. Её движение под ветром было почти ритмичным, как дыхание чего-то живого. — Почему это место пришло в упадок? — спросил он, стараясь придать голосу твёрдость, но слова прозвучали тише, чем он ожидал. — Проблема преемственности, — последовал ответ, произнесённый медленно, словно каждое слово взвешивалось. — Сложность инициации отсеивала слабых, а с каждым поколением достойных становилось всё меньше. — Его взгляд снова задержался на развалинах. — И общество изменилось. Светские школы, вроде Хогвартса, сделали магическое образование доступным для всех. Безопасность стала важнее глубины. Малфой внимательно слушал, пытаясь понять, был ли в этих словах оттенок презрения. Но он так и не нашёл ответа. — И что стало с ковеном? — вопрос прозвучал почти неслышно, но в нём было что-то напряжённое. — Следующие поколения рассеялись, — его собеседник отвечал без эмоций, словно сам этот факт был ему обременителен. — Глобализация, как это называют сейчас. Они хотели использовать свои знания в мире. Красные глаза обратились к юноше, задержались на его лице. — Теперь, — голос стал твёрже, словно разрывая ночной мрак, — мы возвращаемся сюда лишь в строго определённые дни, когда звёзды выстраиваются в нужном порядке. Но даже на расстоянии ты останешься связан с этим местом. Лес не отпускает. Малфой сжал плащ в руках. Ему казалось, что слова его спутника были чем-то большим, чем просто рассказом о прошлом. Это звучало как откровение, приоткрывающее завесу над тайнами, скрытыми этим лесом. — Именно сюда я попал сразу после… — голос мага прервался, словно он позволил себе долю секунды колебания. — После моего развоплощения. Эти слова звучали гулко, словно колокол отдалённой башни. Земля под ногами будто сместилась, обнажая пропасть, куда исчезали остатки уверенности юноши. — Вы… — начал он, но голос дрогнул. Сглотнув, Малфой поднял взгляд, надеясь, что собеседник продолжит. — Вы жили здесь? Все эти годы? — Если это можно назвать жизнью, — усмешка проскользнула на губах мага, холодная, как хруст льда. — Мой дух был привязан к этому месту. Лес стал для меня единственным прибежищем, где я мог восстановить силы. Быть духом… интересный опыт. Хотя, признаться, я не хотел бы его повторения. Его взгляд вновь обратился к руинам, которые, казалось, оживали под этим вниманием. Полуразрушенные арки, выщербленные камни, покрытые мхом колонны — всё это становилось частью чего-то большего. Он смотрел на них так, словно видел не следы времени, а отражение собственной души, треснувшей, но всё ещё несломленной. Малфой замер. Мысль о том, что Лорд Волдеморт — воплощение власти и страха — провёл годы, блуждая в виде духа, была столь невероятной, что он не мог её сразу осознать. И всё же это было правдой. Все эти годы. Никто из его последователей, даже отец, так гордившийся своей близостью к Лорду, не знал об этом. Люциус, склонявший голову перед этим человеком, даже представить не мог, что в те годы, когда его считали погибшим, Волдеморт не жил, а существовал. Эта идея казалась столь нелепой, что разум юноши метался, пытаясь примирить услышанное с образом того, кого он знал. — И как это… быть духом? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но предательский дрожь выдала его. Тёмный волшебник слегка склонил голову, его алые глаза вспыхнули тусклым светом. — Это сложно описать, — начал он, его голос прозвучал, словно шёпот ветра, проникающего сквозь трещины древнего камня. — Твой разум сохраняет все воспоминания, невесомость, лёгкость, спокойствие… В этом есть своя свобода, но она обманчива. Ты становишься зрителем, но не участником. Мир проходит мимо, а ты цепляешься за его остатки, как утопающий за щепку. Он замолчал, прикрыв глаза, словно снова погружался в мысли о тех бездушных годах. Когда он заговорил вновь, его интонация изменилась — отдалённая, но с едва заметной тенью иронии: — Хотя овладевать телами зверей и людей было… увлекательно. — Эти слова прозвучали неожиданно легко, будто он рассказывал старую, почти забывшуюся историю. За кажущейся непринуждённостью скрывалась мрачная насмешка, словно сам факт подобного опыта приносил ему странное удовлетворение. Не глядя на юношу, он продолжил, устремив взгляд вдаль, туда, где густой туман растворялся среди руин: — Сначала это были мелкие создания. Полевки, лисы, даже птицы. Их жизнь была коротка, но удивительно проста. Каждое из них предлагало мне нечто уникальное: зрение, обострённое до такой степени, что можно различить движение травинок на ветру, слух, который улавливал звуки, недоступные человеческому уху. Каждое тело открывало для меня новое окно в реальность, словно я изучал её заново, слой за слоем. Его лицо оставалось бесстрастным, но слова стали мягче, как будто он невольно увлекался воспоминаниями: — Со временем я научился поглощать их энергию. Медленно, но неотвратимо. Поначалу я едва мог удерживать форму — жалкое подобие духа, балансирующего на грани небытия. Но с каждой жизнью, которой я овладевал, я становился сильнее. Мелкие существа дали мне начало. Затем пришла очередь более крупных — волков, медведей. Их инстинкты были первобытными, но их сила подпитывала меня. Его пальцы едва заметно дрогнули, словно он касался невидимой грани между прошлым и настоящим. — А потом… люди. Их сознание, сложное и беспокойное, стало настоящей находкой. Взгляд на мир их глазами, проникновение в их страхи, желания… Это было словно эволюция. От примитивного к сложному, от первобытного к возвышенному. Тишина, последовавшая за его словами, была обволакивающей, почти осязаемой, как плотный туман. Затем голос его изменился, став холоднее и резче: — Но больше всего меня привлекали змеи. Их тела — совершенство. Скользящие, гибкие, они словно были сотворены самой магией. Я мог разговаривать с ними. Их разум был прост, но точен. Никакой лишней суеты, никаких ненужных движений. Только инстинкты и ясность. Юноша, всё это время молчавший, внезапно ощутил ледяной поток, пробежавший по его позвоночнику. Затем он услышал нечто, что потрясло его ещё больше. — У меня даже был… друг, — произнёс Лорд, его голос прозвучал с едва уловимой насмешкой, но за этим словом скрывалось нечто большее. — Друг? — переспросил мальчик, не сумев скрыть удивления. Его голос, обычно спокойный и выверенный, дрогнул, как натянутая струна. Тёмный маг, казалось, не заметил реакции своего спутника. Он слегка кивнул, оставаясь непроницаемым. — Маленькая гадюка, — пояснил он. — Я назвал его… Робби. Имя прозвучало настолько неожиданно, что Драко потерял дар речи. Спустя мгновение он с трудом вымолвил: — Робби? Волдеморт, чуть наклонил голову, его алые глаза блеснули слабым отблеском задумчивости. — Это магловское имя, — добавил он, словно оправдываясь за излишнее объяснение. — Оно всегда казалось мне… забавным. Драко уставился на него, его мысли метались, как бабочки, запертые в потоке ветра. Робби? Змеи? Магловское имя? Эти образы, такие несочетаемые, будто вызвали в сознании бурю, которую он не мог успокоить. Темный маг, словно наслаждаясь заминкой, продолжил: — Робби был ценным собеседником. Он знал всё, что происходило в лесу, — в его голосе звучала легкая насмешка, почти шутливая. — Болтливым, конечно, но это не умаляло его полезности. Юноша молчал, не смея перебить. Его взгляд невольно скользнул к руинам, застыв на колонне, чии тени напоминали изгибающуюся змею. — Правда, — продолжил он, его голос обволакивал, как густой дым, — наша дружба не продлилась долго. Однажды орел унёс Робби, и больше я его не видел. Слова повисли в воздухе, как тяжелые капли дождя, застигнутые в безвременье. Слушающий почувствовал, как где-то в душе что-то затрепетало — не то смех, не то шок. Картина, нарисованная воображением, казалась одновременно нелепой и печальной. Гадюка, вырывающаяся из лап орла, её слабый, почти истошный крик, — кричат ли змеи? — и фигура черной змеи в роли Волдеморта, чей голос эхом звучит в лесу: «Робби, нет!» — Вы… что, шутите? — выдохнул молодой волшебник, голос сорвался, прозвучал выше, чем он ожидал. Лорд обернулся. Его лицо на мгновение стало неподвижным, как будто тьма, окутавшая руины, застыла вместе с ним. Затем уголки губ едва заметно дрогнули. Раздался тихий, почти незаметный фыркающий звук. Это был смех — короткий, резкий, как щелчок замка, и, несмотря на ледяной оттенок, заставил кровь мальчика застыть. Драко стоял неподвижно, его сердце билось сильнее. Это был миг, в котором ломались привычные границы, и он почувствовал себя выброшенным из времени. Этот смех не был злобным, он не был торжествующим. Это был звук, вырвшийся случайно, словно не принадлежащий человеку, который его издал. — Пошли, — сказал Волдеморт, его голос снова стал бесстрастным, как будто ничего не произошло. Он повернулся и медленно двинулся вглубь леса, оставляя за собой только звенящую тишину. Юноша остался стоять на месте, его дыхание участилось. Мысли, ещё секунду назад рвущиеся из сознания, замерли, не находя выхода. Смеющийся Лорд… Эта мысль была настолько невероятной, что он не знал, как с ней жить. Личность — та, что была его страхом и высшей властью, кто внушал ужас каждому, кто видел его лицо, — только что смеялась. Когда он наконец двинулся следом за наставником, его ноги скользили по влажной земле, оставляя за собой чёткие следы. Фигура Лорда растворялась в тенях, как часть леса, который, казалось, жил своей жизнью. Но внутри ещё долго звучала та короткая, почти человеческая нота смеха, которая оказалась громче любого звука.

***

Туман опустился внезапно, словно вырвавшийся из лесных недр, обволакивая руины вязкой, молочной пеленой. Воздух стал плотным, холодным, влажным, как дыхание древнего существа. Звуки вокруг приглушились, словно их накрыли тяжёлым покрывалом. Деревья, ещё мгновение назад казавшиеся безмолвными стражами леса, теперь медленно шевелились, скрипя, как старые кости. Казалось, они дышали, их дыхание — нечто невидимое, но невыносимо ощутимое — проникало вглубь сознания. Темный волшебник остановился так резко, что молодой Малфой едва не наткнулся на него. Его фигура стала напряжённой, а взгляд алых глаз — острым, как лезвие кинжала, разрезающего туман. — Стой, — голос Лорда прорезал тишину, как тонкий хруст хрупкого стекла. — Что-то изменилось. Юноша ощутил, как его тело невольно напряглось. Это место, которое он всего несколько мгновений назад воспринимал как древние руины, теперь стало не просто чужим. Камни под ногами больше не казались холодными и безжизненными; они словно пульсировали, будто связаны с невидимой магической артерией. — Что… что происходит? — голос молодого Малфоя сорвался на полуслове. Ему показалось, что его слова проглотил лес, едва позволив им достичь ушей Темного лорда. Темный волшебник не сразу ответил. Он медленно повернул голову, его алые глаза скользнули по туману, будто читая тайные письмена, написанные на его молочной поверхности. Он не двигался, но его присутствие наполняло это место ледяным контролем. — Это лес… сигнализирует, — произнёс он, его слова звучали, как удар древнего гонга. — Что-то пробудилось. Драко ощутил, как невидимая сила будто пронзила его сознание. Его разум затопило ощущение чуждого присутствия, которое он не мог определить. Это было не просто давление — это было вторжение. Лес не просто дышал, он шептал, насмехался, пробирался в самые глубины его разума. Мысли, ещё мгновение назад ясные, начали рассыпаться, как трещины на замёрзшем озере. — За мной, — резко бросил Волдеморт, его голос теперь был ещё ниже, насыщеннее, почти хищным. Он указал на ближайшую полуразрушенную колонну, и Драко, чувствуя, как холод пронзает его до костей, подчинился, прячась за холодный, покрытый мхом камень. — Что это? — прошептал он, почти не дыша, стараясь говорить настолько тихо, чтобы не потревожить туман. — Лугат, — произнёс Темный волшебник, его голос был ровным, но в этой ровности чувствовалась пугающая окончательность. Слово ударило по юноше, как внезапный порыв ветра, вырвавший из рук плащ. Он вспомнил всё, что прочитал о нём. Лугат — существо, которое невозможно понять, невозможно победить. Олицетворение самого леса, кошмарный обитатель тьмы, который питался не плотью, а разумом. В книгах его описывали как невидимую силу, которая не просто вторгалась в сознание, а превращала его в арену для самых ужасных кошмаров. Магия лугата разрушала изнутри, погружая жертву в бесконечные петли страха и отчаяния. — Нет… — прошептал молодой Малфой, его голос был еле слышен, но в нём звучала беспомощность, словно признание перед лицом неизбежного. Темный волшебник повернул голову, и его алые глаза, острые и проницательные, впились в юношу. Они были лишены сострадания, но в них горела ледяная решимость. — Замолчи, — резко бросил он, его слова были похожи на удар, разрезающий туман. — Паника тебе не поможет. Юноша попытался что-то сказать, но губы не слушались. Он чувствовал, как его мысли мечутся, как раненые птицы, в поисках укрытия, которого не было. Образ твари — эта древняя, хтоническая сущность, способная превратить его разум в пепел, — затопил сознание, вытесняя всё остальное. Темный Лорд вынул из складок плаща флакон, наполненный густой, тёмной жидкостью. Его рука была спокойной, но в этом спокойствии ощущалась сила, которой невозможно было противиться. — Пей, — коротко приказал он. — Иначе ты сойдёшь с ума, когда увидишь его. Юноша замер, его руки дрожали, сердце стучало так быстро, что казалось, вот-вот остановится. Флакон в руках Темного волшебника казался единственным якорем в этом безумии, и, чувствуя, как невидимая сила леса продолжает давить на него, он подчинился. Его пальцы коснулись холодного стекла, и это прикосновение вернуло ему крохотную искру реальности. — Пей! — голос Волдеморта прозвучал резко, словно удар хлыста. Глубоко вдохнув, Драко поднёс флакон к губам. Зелье обжигало своим горьким вкусом. Но уже через несколько мгновений он почувствовал, как его разум, до этого рассыпавшийся на осколки, начал медленно собираться, будто кости древнего скелета, возвращающегося к жизни. Давление тумана осталось, но оно стало отдалённым, как далёкий раскат грома. — Теперь закрой разум, — холодно произнёс Волдеморт. — Немедленно. Юноша молча кивнул, стараясь подавить дрожь в руках и сосредоточиться. Туман разошёлся, словно разрезанный чьей-то гигантской невидимой рукой, обнажая глубины тьмы, которые до этого лишь угадывались в ночной завесе. Из руин, осквернённых временем, начало медленно вырастать нечто, что не поддавалось человеческому пониманию. Это была не форма, а её отрицание, не тело, а его противоположность. Он здесь. Существо было массивным, исполинским, но лишённым чётких очертаний. Его тело напоминало плоть теней, из которых вырастали головы, конечности, искажённые куски человеческих и звериных форм. Всё это переливалось и колебалось, создавая ощущение непрерывного движения, от которого начинало мутить. Лица на его теле были изуродованы: вырванные глаза, кричащие рты, обнажающие зубы, покрытые кровавыми разводами. Искривлённые губы походили на карикатуры боли. Некоторые головы сохраняли человеческие черты, но их звериное искажение внушало ужас. Его конечности напоминали чудовищные когти, способные разорвать камень. Они были неестественно длинными, а их движения казались хаотичными, как у марионетки в руках безумного кукловода. Из его тела, словно из чёрной смолы, вырывались новые отростки, где появлялись ещё лица. Эти лица словно пытались кричать, но звук был немой, заменённый внутренним вибрирующим криком, который разрывал разум. Глаза существа — глубокие, абсолютные чёрные провалы — проникали в душу. Взгляд этой сущности не просто пугал, он ломал. Юный Малфой встретил этот взгляд лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы ледяные когти ужаса пронзили его разум. Воздух стал густым и тяжёлым, словно каждая молекула сопротивлялась дыханию. Туман больше не был просто завесой — он жил, двигался, липнул к коже, как зловонное дыхание самого леса. Он казался порождением этого тумана, его центром и причиной. Всё вокруг вибрировало в унисон с его присутствием. Драко стоял как вкопанный. Его руки ледяные, пальцы дрожали, дыхание стало рваным, будто он только что вынырнул из ледяной воды. Ноги словно приросли к земле. Он хотел закричать, но не мог. Казалось, даже способность говорить была отнята этим существом. — Это… — выдохнул он, но слова прозвучали как беспомощный хрип. Ему хотелось отвернуться, но не удавалось. Одно из лиц на груди твари издавало беззвучный вопль, отражавшийся в груди, как удар. Лицо смотрело прямо на юношу, и в них он увидел своё собственное отражение — страх. — Малфой, — голос Темного Лорда был холоден, как дыхание зимы, но в нём звучала неодолимая власть. — Смотри на меня. Собрав последние силы, молодой волшебник отвёл взгляд от чудовища и посмотрел на своего наставника. Лорд стоял, словно высеченный из чёрного мрамора, его алые глаза горели, как угли. В этот момент он казался больше, чем человеком — воплощением силы, способным бросить вызов кошмару. — Это древний хищник, — продолжил он. Его голос звучал спокойно, но в этой уверенности была сила. — Он питается страхом. Ты должен закрыть разум. Если уступишь, он сделает тебя своей марионеткой. Слова Лорда звучали как приказ, которому нельзя было не подчиниться. Но даже зная это, юноша чувствовал, как сознание разрывается под давлением. Мысли о том, что он лишь человек перед лицом чего-то за гранью понимания, сжимали его грудь. — Вы… сражались с ним раньше? — голос молодого Малфоя был слабым, почти неслышным. — Да, — коротко ответил Темный лорд, не отрывая взгляда от чудовища. Его фигура была напряжена, как тетива лука. — И я сделаю это снова. Твоя задача — выжить и не дать ему сломить тебя. Юноша ощутил, как внутри него что-то оборвалось. Выжить. Осознание своей беспомощности перед лицом этого кошмара заставило его почувствовать себя ничтожным. — Но… может, мы просто отступим? — его голос дрогнул. — Мы можем скрыться в лесу и обойти руины? Лорд замер, обдумывая, но его ответ был стремителен, как удар молнии: — Нет. — Его голос прозвучал твёрдо. — Лес намеренно запутает нас и разделит. Тварь уже почувствовала нас. Она будет преследовать, пока не уничтожит. Лучше убить её здесь и сейчас. Последние слова были холодны, как железо. Юноша сглотнул, чувствуя, как воздух становится гуще, мысли вязнут, словно в старом мёде. — Он не позволит нам скрыться, — продолжил Лорд. Его голос был резким, словно удар хлыста. — Этот лес — его территория. Чем быстрее ты поймёшь, что бежать бесполезно, тем больше у тебя шансов выжить. Молодой волшебник почувствовал, как его сердце сжимается. Лугат, уже наполнивший его разум кошмарами, казался всепроникающей тенью, от которой не было укрытия. — Сосредоточься, — резко приказал Темный лорд. — Немедленно. Юноша кивнул, с трудом отводя взгляд от твари. Туман продолжал липнуть к коже, а беззвучные крики отдавались в голове. Он закрыл глаза, стараясь подавить дрожь, которая охватывала его тело. Глубоко вдохнув, он почувствовал, как холодный, сырой воздух леса проникает в лёгкие, обжигая их изнутри. Затем медленно выдохнул, словно вытолкнув из себя страх. Ещё вдох. Ещё выдох. Его руки дрожали, но ритм дыхания и воспоминания о тренировках с Лордом начали собирать рассыпавшийся разум. Давление тумана оставалось, но зелье, выпитое ранее, начало действовать. Сознание становилось яснее, а хаос — тише. Волдеморт, не теряя времени, резко приблизился к молодому Малфою и, не церемонясь, снял с него рюкзак, затем сбросил свой собственный. Из складок плаща Лорд достал кинжал. Его лезвие, тонкое и длинное, покрывали древние руны, которые пульсировали тусклым светом, отзываясь на окружающую магию. Он протянул оружие юноше. — Фиосолис, — коротко бросил он. — Ты знаешь, что с ним делать. Рука молодого Малфоя дрожала, когда он принял кинжал. Вес оружия казался ему невыносимым, словно сковывал его пальцы. Он взглянул на Лорда, но в алых глазах не нашёл ничего, кроме ледяной решимости. Темный волшебник резко развернулся и с невероятной скоростью скользнул к полуразрушенной колонне, скрывшись за её массивной основой. Драко наблюдал, как Лорд поднял палочку и направил её на тварь. Первая вспышка света — и заклинание устремилось вперёд, как стрела, но, ударившись о теневую массу существа, растворилось, поглощённое его искажённой формой. Тело чудовища ответило на это едва заметным движением: волна чёрной массы прошла по его поверхности, как будто оно впитывало магию. Волдеморт, казалось, и не рассчитывал на успех. Его рука вновь взлетела, и следующая вспышка оказалась сильнее. Поток энергии пронзил один из отростков существа, заставив его вздрогнуть. На мгновение юноше показалось, что лугат исказился ещё сильнее, его искажённые лица скривились в мучительных гримасах. Но он не отступил. Лорд продолжал. Колонны, каменные глыбы — всё вокруг превращалось в оружие. Камни взмывали в воздух и с силой врезались в тёмное тело чудовища. Глухие удары разносились эхом по лесу, но существо отреагировало на это с пугающим спокойствием, его форма лишь слегка колебалась, демонстрируя свою неуязвимость. Малфой начал понимать: Лорд отводил чудовище подальше от него. Каждое движение, каждое заклинание были направлены на то, чтобы увести лугата, удерживая его внимание на себе. Стратегия была ясна, но волнение никуда не делось. Чудовище оказывало давление не только физически, но и проникало в разум. И словно подтверждая эти мысли, тело чудовища вдруг начало меняться. Драко услышал странный звук — влажный, липкий, как будто что-то разрывали изнутри. Из его черной, бесформенной массы начали выделяться фигуры. Это были человеческие тела, вылепленные из тьмы. Каждое из них, словно по воле безумного творца, обретало конечности, лицо, но всё это было неправильно. Руки были слишком длинными, глаза располагались слишком близко, тела казались скрученными, как тряпки, вывернутыми наизнанку. Они издавали странные звуки, смесь стонов и хрипов, словно каждый вдох причинял им боль. Их движения были рваными, но от этого не менее пугающими. Они были не просто порождением лугата — они были его воплощением, его оружием, живым продолжением кошмара, который он нес. — Мерлин… — прошептал юноша, его голос дрожал, вырываясь из глубины его ужаса. Его взгляд был прикован к одному из созданий. Оно развернуло голову, шея скрипнула, как старая доска, и на него посмотрели глаза, которые не могли принадлежать человеку. Они светились мёртвым, болезненным светом, как два затухающих огня. Эти глаза были направлены прямо на него, и Драко почувствовал, как его тело сковало, словно невидимые цепи приковали его к месту. — Значит, ты умеешь удивлять, — тихо произнёс Волдеморт, его голос звучал спокойно, но в нём сквозила напряжённая концентрация. Он не замедлил движений. Его палочка вновь взметнулась, и яркий поток заклинания пронзил одно из тел. Оно рухнуло на землю, издав последний, слабый звук, но, как только одно было уничтожено, из тела твари начали выходить новые фигуры. Поток был бесконечным. — Они уязвимы, — заметил Лорд, продолжая разрывать тела заклинаниями. — Но их слишком много… — произнёс он скорее себе, чем юноше. Драко не мог отвести глаз. Это было словно затянувшийся кошмар, который невозможно прекратить. Каждый новый крик, каждое изломанное тело, который появлялся из тела твари, был ещё одной нитью ужаса, затягивавшей его разум. Но он продолжал держать кинжал, его пальцы сжимались крепче. Если Лорд мог бороться с этим, то и он должен быть храбрым. Тела, порождённые чудовищем, продолжали появляться из его чёрной, бесформенной массы, словно он был живой раной, из которой сочилась не кровь, а существа, сотканные из боли и ужаса. Их изуродованные конечности вытягивались в разные стороны, а искажённые лица кривились в гримасах, которые невозможно было назвать человеческими. Одно из тел вывернулось вперёд, издав мучительный, хриплый звук, который был одновременно и стоном, и криком, словно множество голосов слились в единое эхо. Драко замер, наблюдая, как эти существа, изогнувшись в невозможных позах, начали двигаться. Их движения были одновременно хаотичными и пугающе целеустремлёнными, как будто они управлялись чем-то невидимым. Одно из тел, вытянув руку с непропорционально длинными пальцами, развернулось так, что на его спине оказалось ещё одно лицо — искривлённое, с пустыми глазницами и открытым, молчаливым ртом, который, казалось, кричал беззвучно. И тут Малфой понял: эти монстры шли к нему. Его сердце, уже бьющееся слишком быстро, будто сорвалось в бездну. Он хотел кричать, двигаться, но ноги словно приросли к земле. Паника, холодная и липкая, накрыла его, сковывая каждую мысль. Волдеморт, который всё ещё бил заклинаниями по основному телу лугата, мгновенно повернул голову. Его алые глаза мелькнули, и в них зажглось что-то острое, как лезвие, словно он ощутил угрозу, прежде чем её осознал Драко. — Протего Максима, — его голос разорвал тишину, как гром. Голубой свет вспыхнул вокруг Драко, создавая купол защитного щита. В тот же миг существа набросились на барьер, их искажённые тела извивались, как змеи. Их конечности, некоторые из которых были больше похожи на щупальца, ударялись о щит, оставляя на нём пульсирующие следы. Руки с костлявыми пальцами, которые заканчивались кривыми, сломанными ногтями, тянулись к нему, пытаясь прорваться через барьер. Одно из созданий, тварь с тонкими, слишком длинными руками и уродливым, изогнутым позвоночником, тянуло свои конечности к щиту. Там, где пальцы касались магического барьера, вспыхивали искры, и воздух наполнялся звуком, напоминающим стон старого металла. Вторая пара рук этой твари росла прямо из спины, нелепо торча из лопаток, и пыталась пробить щит сверху, словно хищная птица, нацелившаяся на добычу. Её лицо было лишено кожи, обнажая мышцы и зубы, которые скрежетали в ритме чудовищных ударов. Малфой судорожно выдохнул, его ладони всё ещё сжимали кинжал, но пальцы не слушались. Он чувствовал, как ноги слабеют, как внутри всё сжимается от нарастающего ужаса. Глухие удары по щиту были подобны похоронным ударам колокола, эхом отдающимся в его сознании. Волдеморт, казалось, расчистил себе пространство для дальнейшего манёвра. Его фигура, словно высеченная из теней, замерла на мгновение, как будто сам лес затаил дыхание. Затем он медленно поднял руку, и багровое свечение заклинания осветило его лицо. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и ночь, как древний союзник, окутала руины своей плотной, холодной тьмой. С точностью хирурга он направил палочку на землю, очерчивая сложный, мерцающий знак. Каждая линия пульсировала, будто обладала собственной жизнью. Темный маг поднял левую руку, и в воздухе прозвучало тихое, но резкое заклинание. На его ладони появился тонкий порез, из которого капли крови упали в центр символа, словно оживляя его. Земля под ногами начала дышать, а свет магической печати, сначала тусклый, постепенно стал разгораться, заливая окрестности алым сиянием. — Сангуис Апери! (лат: «Кровь открой!») — произнёс Волдеморт, и его голос, звучный, как раскат грома, разорвал ночную тишину. Земля затряслась. Молодой Малфой сначала подумал, что это землетрясение, но трепет быстро сменился осознанием: это была не стихия, а нечто большее. Символ под ногами Темного волшебника начал светиться так ярко, что затмил даже лунное сияние. Лучи света прорезали густой туман, разрывая его, как нож режет плотную ткань. Волдеморт взмахнул палочкой и произнёс ещё одно заклинание, его голос стал низким, словно наполняя ночь древним эхом: — Экскурге Инфери! (лат. «Восстаньте мертвецы!») — раздалось повеление, звучащее как удар молнии. Из земли раздался треск, словно сама почва, старая и уставшая, наконец сдалась под тяжестью веков. В следующую секунду её прорвало множество рук. Они были неестественно длинными, мёртвыми, покрытыми пятнами разложения — тени прошлого, восставшие по воле своего властелина. Инферналы. Легендарная армия Тёмного Лорда, которую многие считали мифом, теперь явилась миру. Юноша застыл. Его сердце сначала сжалось от ужаса, но затем волна восторженного трепета наполнила его. Вот она — легендарная сила его повелителя. Тёмный Лорд не просто управлял смертью; он подчинял её своей воле, превращая тела, которые когда-то принадлежали живым, в послушные орудия войны. Инферналы с яростью бросились на порождения лугата. Каждый удар был силой, каждый шаг — угрозой. Разделённые части чудовища, до этого казавшиеся неуязвимыми, теперь встретили равных себе противников. Это был бой мертвецов: тела, лишённые души, сталкивались в глухой симфонии ночи. Инферналы разрывали конечности, ломали хребты, но новые создания, как кровавый поток, продолжали вырываться из тёмной массы лугата. Его магия казалась бездонной. Малфой наблюдал за этим зрелищем с заворожённым ужасом. В этой кровавой, искажённой хореографии было нечто магнетическое. Но в глубине его сознания шевелился страх. Порождения лугата были не просто врагами; они отражали саму суть инферналов, но их управлял не заклинатель, а безжалостный, древний разум. Внезапно существа, которые осаждали его защитный щит, были сбиты инферналами. Юноша на мгновение почувствовал облегчение, но оно оказалось обманчиво мимолётным. Когда он осмелился вдохнуть полной грудью, его плеча что-то коснулось. Его сердце замерло, а взгляд инстинктивно метнулся в сторону. Перед ним стояло одно из созданий лугата, его лицо было искажено в гротескной пародии на человеческую улыбку. Кожа, серая и потрескавшаяся, сочилась чёрной, густой жидкостью. Пустые, гниющие глаза смотрели прямо в его. В этот момент Драко осознал всю обречённость своего положения и шок от того, что твари удалось прорваться через щит. Последнее, что он увидел, — это рот, полный острых, неправдоподобно длинных зубов, который сомкнулся на его лице. Боль, острая и яркая, пронзила его, словно тысяча кинжалов. Мир вокруг погрузился во мрак.