Накарот

***

27 июня 1996 года Лес вокруг них замер, словно осознавал: они приблизились к чему-то недоступному обыденному восприятию. Ветви деревьев извивались, как чёрные змеи, плетущиеся над их головами, — мрачные стражи, замыкающие этот таинственный круг. Драко ощущал странное давление в воздухе: каждая травинка, каждый шорох становились частью невидимого механизма, готового поглотить их. Словно само пространство предупреждало о том, что назад пути не будет. Волдеморт остановился. Его фигура казалась неподвижной, как мраморная статуя. Он всматривался в горизонт — не на тропу впереди, а будто сквозь неё, в саму суть этого леса, этого магического водоворота. Драко почувствовал, как в его груди зарождается тревога, сначала едва уловимая, но быстро нарастающая. Его руки непроизвольно сжались, как если бы это могло защитить его от неизбежного. — Мы подошли к границе второго круга, — раздался голос Волдеморта, холодный, как первый мороз. В нём не было ни страха, ни волнения — только беспощадная уверенность, как в словах палача перед казнью. — Сейчас всё изменится. Эти слова, подобные заклинанию, ударили в сознание Драко, и мир вокруг замер. Он больше не был уверен, что земля под ногами — реальна, что воздух, которым он дышит, принадлежит этому миру. Всё стало зыбким, как сон на грани кошмара. Ветви деревьев теперь выглядели как когтистые руки, готовые сомкнуться вокруг них. Необычный холод проник в его кости, как предупреждение: здесь ничего нельзя воспринимать как данность. Волдеморт повернулся к нему, его алые глаза светились ледяной мудростью. Каждое слово Лорда звучало словно молитва разрушения. — Теперь, Драко, начинается самое сложное. Ты должен применить всё, чему я тебя научил. Всегда держись рядом со мной. Здесь тропы ведут не туда, куда кажутся. Ты пойдёшь вперёд и будешь унесён назад. Одна ошибка, и ты останешься здесь навечно. Голос Волдеморта оплёл Драко, как стальная сеть. Он говорил тихо, но каждое слово проникало в его разум, запечатывая страх глубоко внутри. — Окклюменция станет твоим щитом. Разум должен быть чистым, спокойным. Если позволишь страху взять верх, он поглотит тебя, как чёрная бездна. Драко почувствовал, как его руки задрожали, а дыхание стало прерывистым. Он знал, что магия леса уже проникает в его сознание, обволакивая мысли, делая их неясными. В голове всплывали образы и страхи, которым он не мог дать названия, словно тени, возникшие из подсознания. Волдеморт продолжал, его голос стал тише, как шёпот смерти: — Если ты почувствуешь, что теряешь контроль, выпей «Умиротворяющий бальзам». Но помни: он замедлит твои реакции. Бдительность — твой единственный компас здесь. Эти слова были сказаны, как последнее наставление перед неизбежным крахом. Драко понимал: у него не было права на слабость. Здесь даже одна секунда промедления могла стать роковой. Он попытался вдохнуть глубже, но страх уже проник в его легкие, как яд, отравляющий каждую мысль. — Милорд… — Драко осмелился заговорить, но его голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Что, если я потеряю контроль? Что, если магия этого места обманет меня? Волдеморт повернул голову, его глаза блестели, как две тёмные звезды, лишённые света. Взгляд был подобен холодному лезвию, готовому разрезать любую слабость. — Ты не потеряешь контроль, если будешь следовать моим указаниям, — отрезал он, как если бы каждая ошибка уже была не только прощена, но и наказана. — Не думай о том, что может пойти не так. Думай только о том, что должно быть. Каждый шаг — осознанный, каждое движение — точное. Паникуешь — умираешь. Ламии не дремлют. Эти последние слова ударили в Драко, как колокол смерти. Он почувствовал, как его пальцы стиснули рукоять палочки так крепко, что костяшки побелели. Он знал, что их враг не только снаружи, но способен проникнуть и внутрь его разума. В этом лесу даже дыхание могло стать предательством. Лес становился невыносимо тесным, как будто сам воздух пытался вытолкнуть их, заключая в свой древний, неумолимый ритм. Драко ощущал, как с каждым шагом его тело становится частью этого странного мира, как будто магия проникала в него, размывая границы между его разумом и окружающим пространством. Земля под ногами казалась зыбкой, ветви деревьев — колючими пальцами, готовыми схватить его в любой момент. Сама природа превращалась в враждебную силу, взывающую к его страхам. Волдеморт двигался вперёд с той же безупречной уверенностью, как всегда. Его фигура была неподвижна в своей грации, словно статуя, шагнувшая из древнего храма, несущая в себе уверенность, которая не знала сомнений. Драко старался не отставать, но каждый шаг давался с трудом, как будто пространство вокруг загустело и сопротивлялось его присутствию. Казалось, что само время в этом месте растягивалось и сжималось, путая восприятие, унося тропу вдаль, едва они пытались на неё ступить. Он боролся с собой, с магией, которая затягивала его мысли в круговорот сомнений. Его разум плыл, мысли рассеивались, словно отблески на воде, и он понимал, что может потеряться, если поддастся этому. Но за всем этим отчаянным усилием оставаться в сознании таился новый страх: как бы далеко он ни следовал за Лордом, он всё равно оставался на грани бездны. Впереди, словно дух, вырисовывалась фигура Волдеморта. Его спокойствие несло в себе нечто большее, чем обычное самообладание. Оно было подобно равнодушию к самому времени, к самому миру. Это спокойствие обжигало Драко больше, чем магия леса. Он понимал: здесь каждая ошибка обернётся разрушением — не только его тела, но и его воли. В тишине, нарушаемой лишь слабым шелестом листьев, Волдеморт наконец заговорил. Его голос был тихим, но остаться неслышным он не мог — он вонзался в сознание, как лезвие, погружающееся в мягкую плоть. — Мы идём к Ковену, — произнёс он, и хотя его слова были безмятежными, за ними скрывался приказ, окончательный, как печать судьбы. — Скоро ты станешь его частью. Как и я. Эти слова разорвали что-то внутри юноши. Внезапно мир, каким он его знал, рассыпался, как осколки стекла, и каждый обломок отражал реальность, в которой его существование переставало иметь значение. Все уверенности, что он бережно хранил в себе, рушились. Что-то глубокое и древнее поднималось на поверхность — магия, превосходящая любую известную ему философию или традицию. Волдеморт заговорил снова, и его слова звучали, как хладнокровный приговор: — Чтобы стать частью ковена, — голос был тихим, но тяжёлым, как груз, который невозможно сбросить, — ты должен быть готов отречься от всего. От своих убеждений. От своих привилегий. От всего того, что ты знал до этого. Драко почувствовал, как что-то внутри него сжалось от этих слов, словно в последний миг перед падением в бездну. Всё, что он знал, все его детские представления о том, что значит быть чистокровным, разлетелось на части. Его прошлое больше не имело значения. Всё, что его семья внушала ему с самого рождения, что он носил в своём сердце как знак принадлежности к высшему обществу, теперь стало ничем. — Твои старые верования, твои традиции — это оковы, которые тебе придётся разбить, — продолжал Волдеморт, не оставляя юноше ни малейшего шанса удержаться за прошлое. — В этом новом мире старые законы не действуют. Здесь магия сильнее крови. Грудь Драко сдавило тяжёлое чувство утраты. Он понимал, что этот момент был не просто испытанием, а окончательной переменой. Всё, что он когда-то принимал за истину, оказалось всего лишь преддверием того, что предстояло понять. Или принять. Волдеморт шёл впереди, его фигура была чёткой и непоколебимой, словно вырезанной из самого пространства. Его уверенность казалась частью этой древней магии — чего-то такого, что невозможно было понять или постичь, только принять как данность. Драко, напротив, ощущал, как его шаги становились всё более тяжёлыми. Мысли путались в голове, словно тонкие нити, рвущиеся от напряжения. Он пытался следовать за Лордом, но это было больше, чем просто путь по лесу. Это был переход в новый мир — в место, где всё, чему он верил, растворялось в прах. — Ты должен научиться отпускать, — произнёс Волдеморт, не оборачиваясь. Его голос был как холодный ветер — резкий и безапелляционный. — Не сопротивляйся тому, что будет происходить. Прими всё, как оно есть. Без страха, без сомнений. Если будешь цепляться за старые представления, ты не выдержишь испытания. Слова впивались в сознание Драко, оставляя холодные следы. Он пытался их понять, но это казалось невозможным. Как можно так просто отречься от всего? От того, что всегда было его основой — чистоты крови, силы традиций, уверенности в том, что мир магов подчиняется строгим законам. А теперь, посреди этого леса, Лорд говорил, что всё это не имеет значения, что всё это — иллюзия. — Ты не должен испытывать страха, — продолжил Волдеморт, его голос был спокоен, но в нём звучала такая твёрдость, что от неё сжималось сердце. — Страх разрушит тебя изнутри. В этом месте страх — твой враг. Драко почувствовал, как холод волной поднялся в груди. Слова Лорда были не просто наставлением — это был приговор. Но как можно не бояться? Как можно смотреть в лицо неизвестности и принять её, как если бы она была старым знакомым? Внутри него бушевала борьба. Он был воспитан в мире, где каждое действие подчинялось строгому порядку, где каждое решение опиралось на прошлое, где его кровь определяла его судьбу. Но здесь всё было иначе. Лес, этот странный магический круг, ломал всё, что он знал. Магия вокруг была древней и беспощадной, как сама природа. И Волдеморт знал это, двигался сквозь этот мир так, словно сам был частью его. Тишина леса сгущалась, и с каждым шагом напряжение только усиливалось. Драко глубоко вдохнул, пытаясь подавить тревогу, собирая все свои силы, чтобы сосредоточиться. Он знал, что Лорд прав. Он должен был отпустить свои страхи, свою гордость и своё прошлое, если хотел перейти на новый уровень силы и сделать это не только ради выживания, но и ради знаний. — Есть вещи, которые я пока не могу тебе раскрыть, — тихо произнёс Волдеморт. Его слова прозвучали, как далёкий отзвук чего-то огромного и неведомого. — Тайны ковена откроются лишь в момент Посвящения. Но ты должен быть готов. Эти слова были загадкой, очередным намёком на нечто большее, чем он мог осознать. Драко чувствовал, что, даже после всего, что он узнал, Лорд оставался для него недосягаемым. Непреложный обет не изменил этого. Даже их связь, их игра на грани разумного и допустимого не приблизила его к разгадке. Волдеморт был и оставался тайной. Но теперь это казалось естественным, почти неизбежным. Тишина леса была оглушающей. Каждый звук казался подавленным, как будто само пространство вокруг них сжималось под давлением древней, первобытной силы. Всё, что когда-то казалось естественным, теперь изменилось, стало чужим. Ветви деревьев, которые раньше качались на ветру, застыли, словно заглядывая в самую душу юноши. Этот лес был не просто местом — он был живым существом, испытывающим их на прочность. Тревога росла внутри Драко, медленно и мучительно, как холодная волна, накатывающая на берег. Он сосредоточился, вспоминая всё, чему его учил Лорд. Воссоздать в разуме образ спокойствия, неподвижности. Озеро без ряби, чёрное, как ночь. Но воздух вокруг него был густым, пропитанным магией, и каждый вдох приносил с собой ощущение опасности. Он видел, как змеи скользят по траве, их движения были плавными, как сама смерть, поджидающая неосторожного. Внезапно Волдеморт остановился. Его фигура встала неподвижно, как памятник — олицетворение древнего зла, что таилось в этих лесах. Драко замер в ожидании. Его дыхание стало тяжёлым, как будто каждое движение лёгких требовало усилий. Но тишина вокруг была настолько густой, что любое слово казалось бы громом. И в этой тишине Лорд медленно повернулся к нему. Мир вокруг словно замер. Лес, магия, даже тени перестали двигаться, когда Волдеморт приблизился к своему спутнику. Его шаги были бесшумны, словно он был частью самой тьмы, пропитывающей всё вокруг. Драко застыл, чувствуя, как его тело напряглось до предела. Прежде чем он успел осознать, что происходит, Лорд уже был настолько близко, что их дыхания слились в одно. — Если ты будешь послушным мальчиком, — прошептал Волдеморт, его голос был как шёлк — мягкий, но в то же время несущий в себе стальную нить власти. — Тебя ждёт награда. Пальцы Лорда скользнули по губам Драко, лёгкое прикосновение, и всё его существо отозвалось на этот жест. Внутри что-то вспыхнуло, как огонь — смесь желания и страха. Это прикосновение не было просто жестом, это было вторжение, нарушающее все барьеры, которые они так старательно выстраивали. Он был поглощён этим моментом, как рыба в сети, без возможности вырваться. Волдеморт смотрел на него с таким мучительным желанием, что это было почти невыносимо. В его взгляде таился соблазн, сила, обещание чего-то большего, неизбежного. Улыбка, появившаяся на его губах, была мягкой, как ласковый ветер, но за ней скрывалось вожделение, от которого Драко не мог убежать. — Ты ведь этого хочешь? — прошептал Лорд, его голос проникал в самое сердце Драко, касаясь самых сокровенных струн его души. Это было не вопрос, а утверждение. Драко не мог говорить. Его дыхание стало тяжёлым, грудь сдавило от чувства, которое невозможно было ни выразить, ни подавить. Сердце стучало так громко, что казалось, этот звук был единственным, что он мог слышать. Все его мысли разлетелись в пепел. — Так же, как и Вы, — еле произнёс он, и его голос звучал грубо, как будто прошедший через тысячу лезвий. Мир сузился до одной точки. Волдеморт медленно наклонялся, его губы приближались, и каждый миллиметр был мучительным, словно это был последний миг перед падением в бездну. Драко чувствовал, как его тело замирает в ожидании, как все его желания и страхи смешались в один невыносимый коктейль. Их губы почти соприкоснулись, осталось лишь один вздох… — Драко! — резкий, хлёсткий голос Лорда разорвал тишину, как удар грома, заставивший всё задрожать. Драко, словно в оцепенении, ощутил, как всё внутри него рушится, разрывается на части. Его мысли, уведённые в сторону сладких иллюзий, столкнулись с ледяной стеной реальности. Лорд стоял в нескольких шагах, смотря на него с презрительным, отстранённым выражением — как будто ничего не произошло, как будто всё, что казалось таким реальным, не имело значения. — Тебя поймали, — прозвучал холодный приговор Волдеморта, его голос резанул сознание, как лезвие скальпеля. — Сосредоточься. Гнев, сверкавший в глазах Лорда, был пугающим, как замёрзший огонь. Это был не просто упрёк — это было предупреждение. В этот момент Драко ощутил, как холодный укол страха пронзил его, как острый клинок, на мгновение вытеснив все иллюзии и грёзы, в которых он запутался. И тут до него дошло: всё это было лишь иллюзией. Лес, с его древними магическими силами, играл с его разумом, вводил в состояние зыбких грёз, от которых невозможно было укрыться. То, что казалось реальностью — шёпот Лорда, прикосновение пальцев, их близость, жаркое дыхание — всё это было ловушкой, созданной существами ламиями, чтобы обмануть его. Драко, словно вынырнувший из глубокого сна, начал идти вперёд. Но теперь его шаги стали осторожными, словно каждая тропинка скрывала опасность. Его разум был на грани, напряжённый до предела, как туго натянутая струна. Он повторял наставления Лорда, как заклинание, удерживая в голове образ спокойного, безмятежного озера — того равновесия, к которому его вёл учитель. Но лес не был спокоен. Его кажущаяся тишина была неестественной, наполненной скрытыми движениями и шёпотами. Лишь хруст листьев под ногами нарушал эту тишину, и даже этот звук казался слишком громким. И вот, словно внезапное дыхание леса, лёгкий холодный ветерок коснулся его кожи, как едва уловимое предупреждение, как прикосновение теней. Драко невольно обернулся, чувствуя, как сердце сжимается в тревоге. Его взгляд наткнулся на густые деревья позади. Тени стали длиннее, изломанные контуры ветвей словно тянулись к нему, их формы извивались в темноте, как древние пальцы, пытающиеся его достать. И тут чья-то рука резко схватила его за плечо, словно когти вонзились в плоть, и Драко был развернут с такой силой, что ноги подкосились. Он инстинктивно поднял взгляд, ожидая увидеть перед собой безмолвное лицо Волдеморта, но наткнулся на совсем другое лицо. Он смотрел на искажённое до неузнаваемости лицо его отца, Люциуса Малфоя. Его кожа была серой и потрескавшейся, как пергамент, натянутый на сломанных костях. Окровавленные губы дёргались в судорожном молчании, и из уголков рта стекали тёмные капли, падая на землю с едва слышным шипением. Земля, как хищный зверь, жадно впитывала кровь, словно ожидала этого момента всю вечность. Глаза Люциуса были пустыми и мёртвыми, но в их глубине пылал обжигающий упрёк, отчаяние, не оставляющее места для прощения. Взгляд отца был полон боли и ненависти, словно Драко своим существованием предал всё, что было для него важно. Эти глаза обвиняли его без слов, но вес их молчаливой ненависти был невыносим. — Ты подвёл меня, Драко… — прошептал Люциус, его голос дрожал, как натянутая струна, готовая лопнуть. Это был не просто укор, а смертельный приговор, полный горечи и разочарования. Драко вскрикнул, его сердце бешено колотилось, словно намереваясь разорвать грудную клетку изнутри. Весь мир закружился в безумном водовороте теней и кровавых шепотов. Ноги отказались повиноваться; он упал на колени, и земля под ним задрожала, как будто стремилась поглотить его целиком. Лес ожил, шёпоты стали громче, их голоса всё настойчивее тянули его в тьму. Но в тот миг, как его руки коснулись влажной земли, видение растаяло, будто утренний туман под солнечным светом. Он остался один — трепещущий, дрожащий, обнажённый перед лицом собственной слабости. Перед ним вновь стоял Волдеморт, неумолимый, как сама смерть. Его лицо было холодным, лишённым всякого выражения, но в этом молчаливом взгляде таилась угроза — напоминание о том, что любые иллюзии были его слабостью, которой не место здесь. — Сосредоточься, — голос Лорда был ровным, но в нём чувствовалась жёсткость, как если бы каждое слово било в сознание, вытесняя остатки страха. — Это иллюзия. Мы должны идти дальше. Его рука опустилась на плечо юноши с неожиданной силой — жесткий, контролирующий жест, в котором не было ни тени сочувствия. Он рывком поставил его на ноги и подтолкнул вперед, как зверя, которого ведут на бойню. Но в этом прикосновении было что-то большее, чем просто сила — что-то угрожающее, как будто сама воля Лорда вплелась в этот жест, предупреждая о том, что ошибки недопустимы. Драко пытался вернуть себе контроль, заставляя себя двигаться, шаг за шагом, несмотря на неустойчивую почву, которая дрожала под ногами, словно зыбучие пески. Каждый шаг был как попытка пройти по тонкому лезвию: одно неверное движение — и он падет в бездну. Его разум изо всех сил старался удержать образ озера — спокойного, неподвижного, зеркального — но каждый шаг давался с невероятным усилием. Деревья вокруг начали меняться. Их ветви вытягивались, извиваясь, словно змеи, их лиственные кроны превращались в длинные, острые когти, жаждущие схватить его. Каждое движение леса было одновременно пугающе реальным и болезненно невозможным. Шёпот ветра сменился зловещими голосами, которые шептали его имя, насмехаясь и завлекая. — Слабый… Слабый мальчик… — эти слова эхом разносились в его голове, как проклятье, разрушающее его волю. Казалось, что лес, древний и беспощадный, говорит с ним напрямую, разоблачая все его страхи и слабости. Шёпоты усиливались, превращаясь в истеричные крики, и перед глазами юноши мелькнули безумные, светящиеся глаза теней, поднимающихся из глубин леса. Их ненависть была невыносима, она давила на его разум, и мир вокруг начинал распадаться, как гниющий плод. В этот момент он почувствовал мощный рывок — холодное прикосновение Лорда, как спасительный удар, возвращающий его в реальность. Все иллюзии исчезли мгновенно, словно их смыло ледяной волной, и лес вновь застыл в своём привычном, пугающем спокойствии. Земля под его ногами вновь стала твёрдой, но ощущение зыбкости ещё долго не оставляло его. — Возьми себя, наконец, в руки, — повторил Лорд, его голос был острым и холодным, как лезвие ножа. — Ты должен бороться с этим. Но Драко уже не мог различить, что было реальностью, а что — иллюзией. Его тело было тяжёлым, как будто лес тянул его вниз, заставляя подчиняться своей жуткой воле. Каждая иллюзия погружала его всё глубже в бездну страха. Он видел Лорда — его образ то исчезал, то вновь появлялся перед ним, порой меняясь до неузнаваемости, словно подчиняясь злобным законам леса. В один миг его черты превращались в искажённую маску — кожа стягивалась на скулах, обнажая острые, как ножи, кости, зрачки сужались, наливаясь кровавым светом, словно два мерцающих угля в мраке. Улыбка, если это вообще можно было назвать улыбкой, растягивалась до ушей, обнажая бесконечный ряд тонких, острых, как иглы, зубов, готовых разорвать его разум на части. Черты лица, искажённые злобой и презрением, то растягивались, то сминались. Драко казалось, что сам Лорд становится частью этого кошмара, играя с его сознанием, как с марионеткой. Он заставлял себя считать шаги. Каждый шаг был медленным и тяжёлым, как если бы каждое движение требовало невероятных усилий. Он пытался контролировать свои мысли, повторяя про себя наставления Лорда: «Не поддавайся, не позволь страху захватить тебя». В некоторые моменты ему казалось, что он побеждает, что его разум вот-вот выйдет из этой тёмной ловушки, и жуткий лес отступит перед его волей. Но каждый раз, как только он начинал верить в свою победу, его разум снова скользил в хаос, словно тёмная магия этого места смеялась над его попытками. Но самым страшным были не деревья, не шепоты ветра и даже не исказившийся Лорд. Самым жутким был его отец. Вдали, в сумеречных тенях леса, из которых не было выхода, стояла фигура Люциуса Малфоя. Окровавленный и изуродованный, как труп, обманчиво скрытый под покровом живой плоти. Его лицо было маской боли и отчаяния, словно весь мир рухнул для него в один момент, а виновником этого был только его сын. Кожа Люциуса была растянута на изуродованных чертах, едва удерживаясь на сломанных костях, как плохо натянутая пергаментная оболочка на расколотом каркасе. Кровь продолжала стекать с его губ, густая, черная, слабо поблёскивающая в лунном свете, как осквернённая тьмой смола. Глаза Люциуса… В них не было жизни, но был невыносимый укор, свёрнутый в тугой клубок ненависти. Эти глазницы не моргали, глубокие, как бездонные провалы, и в их тьме плавал только один зрачок, расширенный до размеров пропасти, чернее, чем самая ночная мгла. Это был взгляд не человека, а существа, что больше не знает жалости и не ищет прощения. Он смотрел прямо на Драко, не отводя глаз, пронизывая его насквозь, как клинком, который неторопливо вонзают всё глубже и глубже. В этом взгляде было что-то древнее, не поддающееся времени, как если бы сам ад сквозил из его глазниц, и этот ад был вечным приговором, которому не будет ни конца, ни избавления. Монстр застыл напротив, не двигаясь и не моргая, словно пытался вобрать в себя всё существование Драко, пожирая его волю и душу. Его взгляд не был пустым — он был заполнен ненавистью, настолько плотной и тяжёлой, что Драко казалось: ещё немного, и он утонет в этом мраке. Вокруг них сгустилась тишина, но это была не тишина покоя, а безмолвный гул страха, от которого мороз пробегал по коже. От этого взгляда невозможно было спрятаться. Он не преследовал — он уже был внутри него, как заноза, как яд, медленно растекающийся по венам. — Ты подвёл меня, — слова Люциуса были шёпотом, но этот шёпот резонировал в сознании, словно колокол, отзывающийся эхом в глубине его души. Этот голос был не просто звуком — он был ядром его боли, раздирающим его разум на части. Каждое слово падало, как удар, каждая буква вырезала рану в сердце. Драко вскрикнул, его тело содрогнулось, дыхание стало прерывистым. Он ощущал, как страх парализует его. Он стоял на месте, его ноги вросли в землю, и он не мог двигаться — его собственное тело отказывалось повиноваться. Каждая клетка его существа хотела убежать, но ноги были словно вкопаны в землю. Словно лес запустил свои корни в его плоть. Монстр приближался. Шаг за шагом он бесшумно двигался сквозь лесные тени, будто сама смерть шла навстречу своему жертвенному агнцу. Его немигающие глаза следили за каждым его движением, а изуродованные черты лица превратились в гротескную маску ненависти и разочарования. — Как ты мог, Драко? — ледяной голос Люциуса проникал прямо в мозг, как яд, растекающийся по венам, замедляющий мысль и дыхание. Он был полон горечи и боли, каждая нота звука была наполнена упреком, который был сильнее, чем любой удар. Голос отца тянул его в пропасть, в бездну его вины, которой было некуда скрыться. Драко с трудом сдерживал дыхание, его разум пытался сопротивляться, но голос был слишком силён, тени — слишком реальны. Он повторял себе, что это всего лишь иллюзия, что отец жив и находится далеко отсюда, что этот образ — лишь воплощение его собственных страхов, усилившихся магией леса. Но монстр продолжал приближаться. — Ты предал меня ради него, — голос Люциуса звучал неумолимо, полон боли, как лезвие, прорезающее сознание до самой сути. Драко не мог сопротивляться, не мог изменить происходящее. Слова обжигали его изнутри, словно душу начали разъедать, выжигая последние осколки хладнокровия. Юноша содрогнулся. Его тело больше не подчинялось, взгляд был прикован к изуродованной фигуре отца. Его разум колебался на грани безумия, балансируя между страхом и отчаянием. Он отчаянно пытался вернуть контроль, но холодный, всепоглощающий ужас уже прорвался сквозь все его защиты. — Он убил меня, Драко, — шёпот Люциуса был наполнен ледяной горечью, он проникал под кожу. Тень отца была слишком близко, её дыхание — холодное, как мёртвый ветер, касалось затылка, заставляя его содрогнуться. — Он убил меня за мою ошибку. Драко чувствовал, как руки отказываются повиноваться, а мысли кружатся в хаотичном вихре. Его взгляд скользнул к Волдеморту, который шагал впереди, величественный и бесстрастный, но слова Люциуса разрывали уверенность на части, словно паутина под ударами ветра. — Он не знает жалости, сын, — голос Люциуса становился тише, но его влияние лишь усиливалось, затягивая Драко всё глубже в омут сомнений. — Ты для него ничто. Как только ты перестанешь быть ему полезен, он убьёт тебя так же, как убил меня. Мы для него ничего не значим. Никто не значит. Эти слова ударили, словно молот. Они разлетелись по его разуму, разрушая последние попытки удержаться на грани реальности. Горло сдавило, дыхание стало рваным. Его тело дрожало, а слёзы непроизвольно покатились по щекам, словно доказательство того, что лес нашёл его слабость. Он терялся в этом моменте, погружаясь в иллюзорный кошмар, из которого не было выхода. — Ты должен сбежать от него, пока не стало слишком поздно, — прошептал Люциус, его голос был прерывистым, как скрип ржавого железа, и с каждым словом в воздухе нарастала гнетущая тяжесть. Он наклонился ближе, так близко, что его дыхание, холодное и гнилостное, коснулось лица Драко. Оно было пропитано запахом сырого мяса, затхлых могильных плит, и чего-то ещё, чего разум отказывался узнавать, словно запаха смерти, который прицепился к нему навсегда. Люциус смотрел на Драко в упор, его глаза, превращённые в две тёмные бездны, не моргали. Только один расширенный, безжизненный зрачок медленно колебался в глубине каждой глазницы, будто заблудшая тень, захваченная в тисках вечного кошмара. Эти зрачки не просто следили за ним — они пожирали его изнутри, как если бы тьма внутри них знала каждый его страх, каждую слабость, каждую мысль. Это был взгляд существа, что не живёт, но не умирает, затянутое в состояние вечной ненависти, и теперь эта ненависть нашла новую цель — Драко. И вдруг Лорд встал рядом — холодный и грозный, словно сама смерть. Его пальцы вновь сжали плечи Драко, встряхивая его с пугающей силой. Голос Волдеморта был как раскат грома, разрывающий тьму и иллюзии: — Драко! Но даже это не могло сразу вернуть его. Слёзы продолжали течь, сердце билось, как пойманная птица, безумный ритм которого угрожал разорвать грудную клетку. Юноша погружался в тягучее отчаяние, а руки Лорда, хотя и удерживали его в реальности, не могли сразу вырвать его из этой бездны. — Не позволяй лесу победить, — голос Волдеморта был резким, как лезвие, но в нём слышалась беспощадная уверенность. — Ламии питаются твоими эмоциями. Ты должен бороться. Лес шептал, тени кружились, а тень Люциуса лишь наполовину растаяла, готовая снова напасть. Волдеморт цокнул языком с раздражением, и прежде чем Драко успел осознать, что происходит, он почувствовал, как его подбородок крепко зажали. Тёплая, горьковатая жидкость потекла в горло, её тяжесть заставила проглотить, не успев сопротивляться. «Умиротворяющий бальзам». Вкус был горьким, обжигающим, словно напоминание о том, что жизнь возвращается только через боль. С каждым ударом сердца Драко чувствовал, как напряжение в его разуме рассеивается, как иллюзия медленно отступает, тая в тумане, который вновь окутывал лес. Тень Люциуса растворилась, оставив после себя лишь щемящее эхо. Драко остался стоять в полутьме, его грудь поднималась и опадала в медленном ритме. Перед ним был только Лорд — холодные, красные глаза сверкали от раздражения. Их пламя несло с собой тяжесть упрёка, и это уязвляло его глубже, чем он хотел бы признать. — Прошло не так много времени, а ты уже теряешь контроль, — произнёс Волдеморт. Его голос был полон презрения и холодной строгости, словно учитель, готовый наказать ученика за нерадивость. Но за этим голосом скрывалась едва уловимая тень разочарования, которое Драко не мог не почувствовать. Холодный узел страха всё ещё держал его сердце в тисках. Губы дрожали, и, несмотря на действие зелья, ему казалось, что каждое слово может выдать его внутреннюю слабость. Он чувствовал, что обязан что-то сказать, оправдаться, не столько перед Лордом, сколько перед самим собой — словно слова могли дать ему опору в этом зыбком пространстве. — Они сказали мне, что Вы убили моего отца, — голос его был тихим, приглушённым, едва вырвавшимся из глубины горла, словно каждое слово проходило через невидимое сопротивление. Этот страх, даже ослабленный действием зелья, отравлял сознание, как медленно действующий яд. Волдеморт не ответил сразу. Его взгляд на мгновение остекленел, а затем, словно не желая поддаваться раздражению, он отвернулся к лесу, будто шёпоты деревьев были теми, кого он винил за эту слабую мысль. Тени деревьев отразились в его глазах, превращая их в ледяные огоньки, готовые вспыхнуть гневом, но тщательно сдержанным. — Ламии пытаются запугать тебя, — произнёс он, его голос был острым и отрезвляющим, как ледяной клинок. Каждое слово звучало отчётливо, словно Лорд хотел раз и навсегда стереть сомнение из разума юноши. — Твой отец сейчас в Азкабане, но он жив. Глаза Волдеморта вспыхнули холодным блеском, как если бы в его словах содержалась скрытая угроза — предупреждение о том, что этот вопрос не терпит повторений. — Мне нет смысла убивать его, — добавил он так, будто любая другая мысль была абсурдной, лишённой логики и значимости. Его лицо оставалось бесстрастным, но в этом равнодушии таилась мощь — ледяная, безжалостная уверенность в своих действиях. Эти слова принесли некоторое облегчение, но юноша не мог понять, откуда именно пришло это чувство. Было ли это воздействием зелья, вытесняющего страх и сомнение? Или это была сила логики Лорда, пронизывающая его разум, разгоняя туман иллюзий? Мир вокруг начинал возвращаться к своим истинным очертаниям, но всё ещё оставался пугающе пустым, словно лес только ждал подходящего момента, чтобы снова обрушиться на его сознание. И только Волдеморт стоял перед ним, словно единственная реальность, которую нельзя было поставить под сомнение. Лорд крепко приобнял Драко за плечи, прижимая к себе, и в этом жесте ощущалось нечто большее, чем просто поддержка. Твёрдость его пальцев напоминала, кто здесь держит контроль. Это не было прикосновением заботы или понимания — это был акт власти. В его взгляде мелькнуло презрение, настолько тонкое, что его можно было ощутить, но не увидеть. Это презрение разъедало юношу изнутри, как медленный огонь, оставляя в груди пустоту, которая не исчезала, даже когда страх начал угасать. — Держись за меня, — коротко бросил Волдеморт. Его голос был твёрд и не терпел возражений, словно вопрос о выборе вообще не стоял. — Нам предстоит ещё долгий путь. Не теряй концентрации. Драко кивнул, не в силах найти слова, чтобы выразить свой внутренний разлад. Он чувствовал, как страх отступает, но на его месте остался горький осадок. Лорд снова говорил с ним, как с тем, кого можно только контролировать, словно он был инструментом, нуждающимся в постоянном наблюдении. Шаги становились всё более тяжёлыми, словно тянулись вглубь земли, а сознание цеплялось за каждое слово Волдеморта, как за единственную ниточку, которая могла удержать его от падения. Но внутри, глубоко в сердце, росло нечто иное — едва заметное, но неугасимое ощущение того, что его место рядом с Лордом было шатким, зыбким, словно игра на краю бездны. Несмотря на действие зелья, Драко ощутил, как разум вновь наполняется тенями. Но эти тени были иными — холодными и зловещими. Они стояли вдоль тропы, вытянувшись в бесконечный строй, как каменные изваяния, чьи пустые глаза прожигали его взглядом, хотя и не касались его сущности. Фигуры — мужчины, женщины, дети, старики — застыли в болезненной неподвижности, искажённые, как призраки, чьи жизни давно угасли. Их лица были разнообразны, но каждый из них нес ненависть или презрение. Их взгляды, мёртвые и холодные, словно прожжённые пустоты, касались чего-то внутри него, затрагивали глубинные страхи, прячась за каждым вздохом. Эти фигуры стояли так, как если бы они ожидали чего-то, готовясь разом обрушить свою ненависть на того, кто двигался впереди. Их тела, искажённые до безобразия, вытянутые, как старые, иссохшие коряги, казались готовыми в любой момент вырваться из этой застывшей тишины и поглотить всё живое. И когда один из них повернул голову — медленно, с хрустом неестественных суставов — его глаза, покрытые плёнкой мертвецкой слепоты, остановились на Драко. В этом взгляде не было жизни, только чёрная пустота, как окно в бездну, из которой нет возврата. Шёпот наполнил воздух, еле уловимый, словно ветер, внезапно ставший настолько резким, что вгрызался в сознание. Эти слова были бессвязными, хаотичными, как голоса заблудших душ, идущих из глубин. Но среди этого хаоса один из голосов прорвался, словно удар кинжала сквозь туман: — Отцеубийца… Ужас пронзил Драко, как ледяной ветер. Он резко повернулся, его сердце замерло, дыхание участилось. И тогда он увидел его. Фигура красивого мужчины с пугающе знакомыми чертами стояла среди теней. Этот человек был пугающим отражением молодого Лорда — но его глаза были полны не ярости, а холодной, бездушной пустоты. Эта тень смотрела на Волдеморта с укором, разъедающим юношу изнутри. И тут он понял: эти тени — не для него. Их взгляды и ненависть предназначались Лорду, это был его суд, его наказание. Но почему юноша был свидетелем? Почему лес позволил ему увидеть то, что должно было терзать самого Волдеморта? Голоса становились всё громче, их шёпоты — агрессивнее. Слова били в сознание, как удары молота. — Убийца, мерзкий полукровка, монстр, магловский ублюдок… — голоса накрывали их волнами, разрушая тишину леса, как громовые раскаты. Каждое слово, каждый звук пронизывал Драко, словно они обращались не только к Лорду, но и к его собственным глубинным страхам. Тени безмолвно осыпали Волдеморта этими обвинениями, и с каждым словом казалось, что лес содрогается, усиливая давящий ужас. Каждое дерево изгибалось под их ненавистью, как если бы сами корни леса хотели выбросить Волдеморта из своего лона, как проклятие. Лес был живым существом, и его дыхание было пропитано ненавистью, чёрной, густой, словно дёготь, пропитывающей воздух. Ветви деревьев вытягивались вперёд, как обезумевшие руки, рвущиеся схватить его, разорвать плоть, добраться до его сердца. Земля под ногами дрожала, её рытвины и трещины становились похожими на рты, шепчущие бессмысленные заклинания проклятий. Драко почувствовал, как злоба леса медленно переползает на него, как тень от проклятого факела, передавая ему всё, что предназначалось Лорду. Шёпоты становились его собственными мыслями, проникая под кожу, словно сотни мелких змей, извивающихся в его венах. В этот момент ему показалось, что ненависть к Лорду станет и его судьбой, что лес заставит его разделить ту же участь. Он почувствовал, как холод ползёт по позвоночнику, и с трудом выдавил вопрос: — Вы тоже их слышите? — его голос дрожал, наполненный ужасом, который он уже не мог скрыть. Этот вопрос был рождён внутренней борьбой, и он больше не мог молчать. Волдеморт остановился, его глаза сузились, как у существа, привыкшего подозревать всё вокруг. В них мелькнул отблеск чего-то едва уловимого — удивление, возможно, или, скорее, затаённая ярость. Но это чувство быстро утонуло в ледяной отстранённости, как труп, брошенный в глубокую воду. На его лице не было ни страха, ни боли. Только каменная маска бездушного презрения, столь совершенная, что казалась искусно высеченной скульптурой из мёртвого мрамора. — Почему они называют Вас полукровкой? — прошептал Драко, его голос дрожал, будто чужой, но эти слова, сорвавшиеся с его губ, повисли между ними, как проклятие, от которого нельзя уклониться. Вопрос рассеял ночную тишину, как удар колокола на смертном приговоре. Волдеморт на мгновение застыл, как зверь, пойманный в капкан. Его рука резко вцепилась в плечо Драко с такой силой, что юноша едва не вскрикнул, ощутив холод пальцев, в которых не было жизни, только ненависть. Сдавливание было не просто физическим — оно проникало в самую суть его существа, как будто эта рука хотела выжать из него последнее дыхание. Глаза Лорда оставались холодными и тёмными, но в глубине их тлела искра чего-то опасного, словно древняя рана, которую снова разодрали до крови. Это не было болью — это было воспоминание о боли, о том, что давным-давно съело его изнутри и превратило в того, кем он стал. Его взгляд был проникающим, словно он пытался увидеть, сколько правды выдержит Драко перед лицом этой раны, раскрытой перед ним. Тишина леса напряглась, словно сама природа затаила дыхание, ожидая, когда напряжение разорвёт их на части. И в этот миг голос Волдеморта прозвучал — низкий, ровный и отстранённый, как рокот далёкой грозы. — Потому что я и есть полукровка. Магловский ублюдок. И убийца. И монстр. Эти слова прозвучали, как выстрел, гулким эхом разорвав окружающую тишину, но не несли в себе ни тени раскаяния. В них не было ни оправдания, ни смирения — только бесконечный, холодный, как ледяная сталь, приговор, который он давно вынес самому себе. Его глаза остались пустыми, как застывшие глубины зимнего озера, чьи воды не отражают ничего, кроме безмолвной бесконечности. В этом взгляде не было ни малейшего намёка на человеческие эмоции, лишь равнодушие к истине, настолько давней и неотвратимой, что она больше не нуждалась в объяснениях. Тени вокруг них начали двигаться. Они были уродливо вытянутыми, как сны, слишком долго заточённые в забвении. Их глаза — бездонные ямы пустоты, в которых не угадывалось ни капли жизни. Их лица кривились в нескончаемых гримасах, словно черты были вытянуты пальцами невидимых мучителей. Улыбки расползались по их лицам, обнажая тёмные провалы вместо зубов. И эти улыбки — безрадостные, звериные — обещали мучения, от которых невозможно сбежать. Голоса, что ранее были шёпотом, теперь разразились беспокойным хором, как раскаты грома перед бурей. Они не кричали — их звуки были ниже, глубже, похожи на низкое рычание голодных зверей, срывающееся на мрачные песнопения. «Убийца… Монстр… Проклятый на веки…» — голоса скручивались в вихри, проникая в самую суть леса, окутывая их плотной завесой злобной, неослабевающей ненависти. Эти фигуры были как живые обвинения, как древние духи, что веками ждали часа возмездия. Они медленно приближались, их тела извивались, как змеи в клубке, а руки тянулись вперёд, готовые схватить Волдеморта, как палачи, готовые вершить давно отложенный суд. Их беззвучные шаги оставляли за собой след, словно земля под ними обжигалась их присутствием. — Монстр, погубивший мир, — голос заполнил пространство, отдаваясь эхом в душах тех, кто был здесь. — Тот, кого будут ненавидеть вечно. Слова били Лорда, как острые лезвия, но его лицо оставалось каменным, непроницаемым, как будто каждый удар скользил по нему, не оставляя следа. Он вёл Драко вперёд, шаг за шагом, невозмутимый, как если бы этот лес был ничем иным, кроме обычной тропы. Проклятия, шептания, полные ненависти и боли, сливались в один бесконечный поток, но для Волдеморта это был лишь шум, незначительный, как шелест ветра в листьях. Но для Драко — это было иначе. Что-то внутри него начало трескаться. Эти голоса, эти лица, их пустые взгляды — они не были просто тенями прошлого. Они становились чем-то гораздо более реальным, более страшным. Словно яд, проклятия просачивались в его сознание, медленно, но неотвратимо, парализуя каждую мысль, каждое чувство. Это был мир, в который его ввёл Лорд, но этот мир обнажал самую тёмную и болезненную правду. Он не мог уйти от этих голосов. Они тянулись к нему, обвивали его, как змея, готовая сдавить горло в последний, смертельный момент. Это был яд, от которого не было спасения. Это не просто слова. Это были предзнаменования, тени, что окружали его, осуждали его, выносили свой приговор. И тогда он понял: они не остановятся. Никогда. Это не просто ненависть к Лорду. Теперь они обращались и к нему. В их мрачных глазах отражалась его собственная судьба, его проклятие. Он стал частью этого мира, этой тьмы, которая простиралась далеко за пределы леса, глубже, чем он мог себе представить. Он видел себя в будущем — одинокого, проклятого, окружённого тенями, которые следят за каждым его шагом, напоминая о его падении. В этих глазах не было ни капли прощения, и он знал, что в их мире нет места искуплению. И каждый раз, когда они смотрели на него, он чувствовал, что с каждым днём всё больше становился частью этого проклятия. Слова выжигали его изнутри. Они говорили о предательстве, о крови, о его принадлежности к этому злу, о том, что он был не просто учеником Лорда — он был его отражением. — Предатель. — Сын убийцы. — Обречённый на вечное порицание. Эти слова били по сознанию, ломая его изнутри. Драко почувствовал, как сердце сжимается, словно холодные пальцы сжали его грудь. Как долго он сможет выдерживать этот путь? Как долго он сможет идти рядом с Тёмным Лордом? Перед ним мир рушился, разрываясь на куски, словно сама реальность отказывалась удерживать его страх. Лес, казавшийся магическим и таинственным, растекался, как затхлый туман, просачиваясь в каждый уголок его сознания и превращаясь в невыразимую сущность ужаса. Тени вытягивались из темноты, их искривлённые тела двигались рывками, как если бы каждое движение было для них актом мучительной агонии. Руки, исковерканные и вытянутые в невозможные пропорции, тянулись к нему с медленной неизбежностью, словно древняя кара. Их лица были гротескными масками боли, натянутыми на сломанные черепа. Каждая гримаса — застывший вопль, который не смог вырваться наружу. Пустые глазницы смотрели в самую душу, как две бездны, в которых обитала вечная тьма и отчаяние. В этих глазах не было ни жизни, ни покоя — только мертвенное осуждение и ненависть, что отравляли всё вокруг своим присутствием. Теперь они больше не были похожи на людей. Их конечности ломались и вытягивались, как у марионеток, которым сорвали нити и бросили в бесконечное падение. Длинные пальцы скручивались в немыслимых направлениях, их движения напоминали ритуальный танец — обряд безумия и обречённости. Кости проступали сквозь серую, восковую кожу, а уродливые лица, искажённые в полуулыбках, несли на себе печать проклятия. Их голоса поднимались, как волна ненависти, катящаяся через лес и заполняющая его до краёв гулом проклятий. Это был не просто шёпот — это был порыв чёрного ветра, впивающийся в кожу, проникающий в разум, оставляя за собой пустоту и страх. Каждый звук был как удар, глубокий и гулкий, словно эхо тысяч безликих судеб, забытых и оставленных в этом мрачном месте. Это был хор, полный злобы и безысходности, в котором каждая нота была подобна ядовитому кинжалу, разрывающему сознание изнутри. Лес жил их болью, питался их ненавистью, и каждый новый шаг был как шаг на лезвие — неотвратимый, смертельный, затягивающий. — Будь ты проклят! — Мерзавец! — Чудовище! — Вы оба обречены! Эти слова били в его душу, как ядовитые стрелы, одна за другой, проникая глубже, как иглы, вонзённые в самую сердцевину. Они разрывали разум, превращая его мысли в осколки, острые, как стекло, которые невозможно собрать. Страх и ужас набухали, как черный нарыв, готовый лопнуть, и каждое слово теней звучало, словно приговор, высеченный в камне. Тени не просто осуждали Лорда — они вцепились в Драко, обвив его, как холодные, извивающиеся змеи, сжимая кольцами его разум. Их голоса резонировали, пробивая барьеры, как трещины, расползающиеся по стеклу, превращая внутренний мир юноши в руины. Это был крик, который невозможно было заглушить, крик, который разносился эхом, от которого хотелось вырваться, но некуда было бежать. Мир начал рушиться, как тонкий лёд, и слова сливались в едкий поток тьмы, пронизывая его сознание, словно хищные лозы, затягивающие в бездну. Каждая мысль, каждая эмоция становились приманкой для этих существ, и чем больше он пытался отгородиться, тем глубже они проникали, свиваясь вокруг его рассудка, как змеи, которые душат медленно, с наслаждением. Тени сгущались вокруг, их движения были болезненно медленными, но полными жуткой, необратимой силы. Они извивались, как существа, давно утратившие человеческий облик, их конечности ломались и вытягивались, как у манекенов с вывернутыми суставами. Их пасти раскрывались, но не издавали ни звука — только раздирающий безмолвный крик, который слышал лишь Драко, и этот звук не просто звучал — он въедался в его разум, словно тысяча острых игл, проникающих в мозг. — Прошу Вас, сделайте так, чтобы они замолчали! — его голос был хриплым, полным боли и отчаяния, словно вся его воля растворялась в этом крике. Он рухнул вперёд, прижавшись к груди Волдеморта, как если бы это было его последнее убежище, как отчаявшийся ребёнок, ищущий защиты от кошмаров, которые невозможно постичь разумом. Слёзы текли по его щекам, смешиваясь с чувством бессилия и страха. Мир вокруг рушился, а вместе с ним — и его способность различать реальность и иллюзию. Видения захлестнули его сознание, как шквал тьмы, заполнив разум картинами будущего, которые не оставляли надежды. Сотни лиц, безжизненные и безмолвные, окружали его и Лорда, их фигуры вырисовывались, как искажённые тени, застывшие в мучительном осуждении. Это были не просто мертвецы, это были олицетворения ненависти, изуродованные и поглощённые болью, которые утратили всё человеческое. В их пустых глазницах не было ни искры жизни, ни намёка на сострадание — только бездна. Они не произносили слов, но их взгляды были тяжелее любого приговора. Эти тени прошлого и будущего, стоявшие полукругом, словно судьи, заставляли его тонуть в своей вине, вине, которая становилась невыносимой. Они жаждали не просто смерти, они жаждали их полного уничтожения — физического, душевного, духовного. Тьма вокруг них сгустилась, словно сама вселенная осуждала их, лишённая жалости и света. И тогда он услышал голос — холодный, как сталь, острый, как лезвие, пронизывающее его душу. — Ты предал всё во что верил, — голоса теней свистели в его сознании, как ветер, проносящийся через могильные плиты, шипящие, обжигающие. Эти слова не просто звучали — они разрезали его изнутри, каждый звук был как удар невидимого кинжала, и каждый удар оставлял рану, от которой не было спасения. — Ты сгоришь вместе с ним. Никто не простит тебя. Никто не пожалеет. Каждое слово било его, как удар в сердце. Он был поглощён их ненавистью, утопая в безысходности, чувствуя, как страх парализует его волю. И вдруг холодные руки Волдеморта обвились вокруг него. Сильные, надёжные, словно его прикосновение было единственным, что удерживало этот мир от окончательного распада. Сила Лорда пронзила окружающую тьму, его руки сжали Драко с такой уверенностью, что казалось, даже сам лес не мог противостоять этой незыблемости. Тёмный Лорд — холодный, недоступный, как сама смерть, — стал для него единственным якорем в этой трясине страха и боли. И в этом неожиданном, пугающем жесте Драко нашёл странное утешение. Казалось, что тьма, ползущая из всех углов, на мгновение отступила перед его присутствием, словно сдержанная самой природой силы Лорда. Драко начал дышать глубже, его дыхание постепенно становилось ровным. Слёзы медленно перестали течь, и мир вокруг него вновь начал обретать форму. Голоса теней ослабели, их крики становились всё более отдалёнными, словно они таяли в этой тишине, уступая место холодному присутствию Волдеморта. Юноша почувствовал, как его сознание, разорванное на части, медленно собирается воедино. Руки Лорда, обнимающие его, были как якорь, удерживающий его в реальности. Он сосредоточился на тихом, размеренном стуке сердца Волдеморта, которое билось так медленно, так ритмично, словно древний барабан, отбивающий ритм неизменной вселенной. Один удар. Второй. Третий. С каждым ударом его сознание находило покой, словно весь страх растворялся в этом звуке. Перед его внутренним взором вновь всплыл образ спокойного озера, зеркальной поверхности, без единой ряби. Драко ощутил, как эта картина возвращает его к равновесию, к умиротворённой ясности. В тишине этой безмятежной воды он представил, как его пальцы касаются лица Лорда, словно они были вдвоём, в одиночестве у этого озера, вдали от всего зла мира, вдали от теней, проклятий и шёпотов. Он поймал себя на мысли, что жаждал исчезнуть. Исчезнуть вдвоём с Лордом — в тишине укромного уголка, где не было ни теней, ни людей, ни проклятий, ни страданий. Он мечтал о месте, где они могли бы остаться навечно, где не существовало бы ни прошлого, ни будущего, где весь мир прекратил своё существование, оставив их двоих в этом совершенном забвении. Драко смотрел на Лорда снизу вверх, его взгляд был полон мольбы и тихого отчаяния, но это отчаяние не было слабостью. Это был вопль к той силе, которую воплощал Волдеморт — к той древней, непреклонной мощи, к чему-то столь всесильному, чему Драко хотел поклоняться. Тёмный Лорд казался для него не просто учителем, но божеством, к которому он мог обратиться в миг слабости. — Поцелуйте меня… Прошу. Мне это нужно, — его голос, тонкий, дрожащий, ускользал в пространство между ними, словно был не более чем шёпотом, потерянным среди шелеста ветра. Но в этих словах была вся его правда, вся потребность в спасении. Это был не просто зов страсти — это был зов о покое, который казался недостижимым, таким отчаянно нужным. Темный маг не отвечал сразу. Его алые, холодные глаза сверлили юношу, будто проникая в самую глубину его существа, выискивая в этой мольбе что-то скрытое. Ища, возможно, отторжения, страха или отвращения — тех эмоций, с которыми он привык сталкиваться в других. Но в глазах Драко не было ничего подобного. В них светилась немая просьба, глубокая и искренняя, как тишина перед бурей. Волдеморт медленно наклонился, и в этом движении ощущалась неумолимость, как если бы само время склонилось перед ним. Каждый его шаг был лишён звука, но полон неизбежности, словно сама тьма вокруг них готовилась замкнуться, заперев их в этом мгновении навеки. Лицо его, бледное и мрачное, приближалось к Драко, и юноша ощущал холод его дыхания, словно оно вытягивало тепло из окружающего мира. Когда их губы наконец соприкоснулись, это было не просто прикосновение. Поцелуй не был мягким — он был полон силы, но не той силы, которая подавляет или уничтожает. Это была сила удержания, непривычная, почти болезненная в своей нежности, словно Волдеморт, всегда привыкший к жестокости, учился быть другим в этом одном мгновении. Драко почувствовал, как его тело дрожит под этим наплывом противоречивых ощущений. Губы Лорда, холодные, но живые, прикасались к его собственным с той медлительностью, которая рождала невыносимую напряжённость, словно каждый миг длился вечность, словно это было больше, чем просто поцелуй. Тени, которые прежде захватывали их сознание, наполняя воздух ненавистью, мгновенно отступили. Их искажённые, уродливые фигуры, буквально дышащие злобой, растворились в темноте леса, словно сам этот поцелуй был щитом, поглотившим все их страхи, все их кошмары. Лес, наполнившийся мгновенной тишиной, замер, уступив место этому редкому мгновению, когда два сердца, оторванные от мира, бились в унисон. Драко, ощущая губы Волдеморта, закрыл глаза, погружаясь в это мгновение, словно оно было его спасением. Спокойствие окутало его, глубокое, как тёмная вода, обволакивающее каждую клеточку. Впервые за долгое время он почувствовал, что может дышать, что может существовать без страха. Всё вокруг прекратило своё существование, оставив лишь их двоих — затерянных во времени, в тишине, вдали от мира и его ярости. Он вспомнил тот день на озере — как Лорд касался его, как в тот миг все страхи и сомнения отступили перед чем-то куда более важным, чем их совместное прошлое. Но теперь это чувство было ещё сильнее. Его сердце билось ровно, как музыка, которую он так отчаянно искал среди хаоса, что преследовал его. Этот поцелуй стал не просто утешением — он стал его жизнью. Волдеморт, возможно, сам того не осознавая, дал Драко больше, чем просто силу. Он дал ему защиту, дал спасение, дал возможность быть живым, существовать в этом мире без страха и сомнений. Прикосновение Лорда несло не холодную власть, а нечто более болезненное — нежность, которую он, вероятно, не желал признавать. Юноша, утопая в этом моменте, понял, что в мире, полном ненависти и злобы, их единственное утешение было друг в друге. В этом коротком мгновении они нашли покой — покой, который не могли дать им ни мир, ни лес, ни их враги. Мир сложился в совершенную гармонию в этот миг.