Накарот

***

26 июня 1996 года На следующее утро путь продолжился. Лес всё ещё хранил тишину ночи, но их шаги уже разрезали утренний воздух, превращая его в бесконечную ленту пути. Волдеморт двигался впереди, как неизменная тень, его шаги были безупречно ровными и плавными, как у того, кто всегда знает, куда идёт. Величественная и отстранённая фигура, будто вырезанная из камня. В его движениях не ощущалось ни малейшего отклонения, ни намёка на тот момент, когда их губы соприкоснулись на берегу озера. Для него это, очевидно, ничего не значило. Малфой шёл позади, погружённый в собственные мысли, как утопающий, не желающий выбраться на поверхность. Воспоминания о ночи в деревне, о тихой глади озера, где он создал в уме свою крепость, теперь казались призрачным сном, едва уловимым эхом, оставившим после себя странное чувство утраты. Там, у воды, он впервые ощутил нечто, похожее на освобождение — временный покой от бесконечного бремени своих мыслей. Но теперь это казалось недосягаемым, словно унесённым утренним туманом. Был ещё один момент, который тревожил его. Тёмный Лорд не оставил ни намёка, ни жеста, ни взгляда, который бы напомнил о той близости. Для Волдеморта этот поцелуй был ничем, всего лишь эпизодом, не имеющим значения. Но для Драко… для него это было переворотом. Он пытался оправдать свои чувства — знал, что Лорд не привязан к человеческим эмоциям. Его природа была иной. Тот, кто однажды отрёкся от всего человеческого, не мог позволить себе таких чувств. Он был воплощением контроля, холодного расчёта, лишённого ненужных привязанностей и слабостей. Но именно это делало его ещё более притягательным. Необъяснимое влечение к Тёмному Лорду, к его чуждой и пугающей сущности, разрасталось внутри Малфоя, как ядовитый цветок, который отравляет, но всё же манит своим ароматом. Волдеморт был как крепость, защищённая не только магическими барьерами, но и эмоциональными стенами. Драко понимал, что приближение к нему будет бесконечной борьбой — не только с Лордом, но и с самим собой. И всё же он не мог отступить. Он чувствовал, что между ними зародилась тонкая, почти невидимая связь, которую нельзя было просто так разорвать. Как можно приблизиться к тому, кто сам отгораживается от мира холодной стеной? Как проникнуть за эту стену, если тот, кто её воздвиг, презирает всякую привязанность? Эти мысли крутились в голове юноши, пока он смотрел на спину Волдеморта, на его длинный чёрный плащ, касавшийся земли, словно след тьмы, оставляемый на пути. Возможно, Лорд ожидал от него отстранённости, того, что он примет молчание как неизбежность. Но внутри Драко росло упрямство. Он не мог позволить этим моментам раствориться в пустоте. Он не хотел быть одним из тех, кто отступает. Это было не просто физическое желание; это было стремление понять Лорда, коснуться той тьмы, которую тот так ревностно оберегал. Каждый шаг Волдеморта вперёд ощущался для Малфоя как вызов, как проверка на прочность. Внутри него зреет план — смутный, неясный, но невыразимо соблазнительный. Пусть Лорд внешне оставался холодным и равнодушным, Драко знал, что он помнит. И он не собирался позволять этому исчезнуть, как исчезает рябь на озере. Именно поэтому Малфой выбрал момент, когда путь стал коварнее, а корни деревьев тянулись, словно змеиные петли. Он позволил себе лёгкую, почти незаметную неуклюжесть — шаг внезапно стал неровным, и он наклонился вперёд, падая. Но это не было случайным падением: Драко намеренно направил его прямо в объятия Волдеморта. Это была не ошибка, а тщательно спланированный манёвр — игра на грани, где риск мог обернуться как наказанием, так и маленькой победой. Руки Лорда поймали его с холодной точностью, без единой эмоции, как если бы это было не больше чем рефлекс. Но даже в этом равнодушии чувствовалось нечто большее. Драко ощутил твёрдость, безупречную уверенность и бескомпромиссную силу, как если бы эти объятия были крепостью, которую он хотел разрушить, но пока не мог. Именно это неподатливое спокойствие и делало Лорда ещё более притягательным — желание разбить его контроль становилось почти навязчивым. Малфой задержался чуть дольше, чем следовало. Его рука медленно скользнула вдоль плеча Лорда, а затем по груди, как если бы он проверял, где начинается граница дозволенного. Движение было тонким и осторожным, но в нём скрывалась дерзость, которую нельзя было не заметить. Пальцы юноши скользнули чуть ниже, и он почувствовал, как разлившееся напряжение. Это было не просто прикосновение — это был вызов. И тогда их взгляды пересеклись. Красные глаза Волдеморта вспыхнули на мгновение, как огонь под слоем пепла. В этом взгляде читалось раздражение, но не отторжение. Это был миг, когда Лорд позволил близости существовать, пусть и на пределе. Малфой знал: эта маленькая уступка была опасным допущением. Одно неверное движение могло привести к катастрофе. — Прошу прощения, Милорд, — выдохнул Драко с лёгкой, вызывающей улыбкой, словно мальчишка, играющий с огнём. Его голос был шаловливым, но в нём скользнула насмешка, как тщательно заточенное лезвие. — Я споткнулся. Вы ведь знаете, какой я неуклюжий. Лорд задержался с ответом, его молчание весомее любых слов. Он мог оттолкнуть Драко, мог пресечь эту дерзость на корню, но ничего не сделал. Они застыли в тишине, как два противника, выжидающие, кто первым сделает неверный шаг. — Кажется, Вы всегда здесь, чтобы меня поймать, — добавил Малфой, его слова звучали с мягким, но явным намёком. Это была не просто благодарность — это был вызов. В этих словах скрывалась правда, которую они оба знали, но не произносили вслух. На мгновение в воздухе повисло напряжение, густое и тяжёлое, словно пелена тумана, которую невозможно разогнать. Волдеморт мог сломать этот момент, разрушить его одним движением, но вместо этого позволил ему существовать. Когда Малфой начал отстраняться, он сделал это медленно, как если бы проверял, последует ли реакция. Но Лорд оставался на месте, не нарушая дистанции, не давая ему ничего, но и не забирая. Воздух между ними вновь стал холодным, но всё, что произошло, оставалось висеть в этом пространстве, как невидимый узел, который невозможно развязать. — Ты действительно неуклюжий, Драко, — наконец произнёс Тёмный Лорд, его голос был тихим, но под ним чувствовалась угроза, как скрытое лезвие. Это было больше, чем просто замечание — это был намёк на то, что он видел намерение юноши насквозь, но всё равно позволил ему сыграть свою роль. Но не оттолкнул. И в этом молчаливом допущении Малфой видел свою маленькую победу. Пусть и временную, пусть и хрупкую — но всё же победу. — Прошу прощения, Милорд, — повторил он, но на этот раз в его голосе звучала насмешливая ирония. — Я постараюсь быть осторожнее. Улыбка мелькнула на его лице, лёгкая, почти незаметная, но достаточно дерзкая, чтобы Лорд уловил её. Это была игра, в которую они оба продолжали играть, и Драко знал, что сделал ещё один шаг вперёд. Тёмный Лорд не ответил, и в этом молчании скрывалось всё: предупреждение, угроза и интерес. Он знал, что Драко ходит по опасной грани, но позволил ему продолжать — на этот раз. Они продолжили путь. Шаги Волдеморта отмеряли тишину леса — незыблемые и точные, как отзвуки древней ритуальной церемонии. В этих шагах не было суеты, только предельная ясность, будто сама земля знала — этот человек был воплощением судьбы, чьё присутствие не может быть случайным. Но даже за этим совершенством скрывалась едва заметная тень удивления. Малфой снова потряс его дерзостью, но не просто юношеской, а той особенной дерзостью, которая порой свойственна молодым, ещё не познавшим полное падение. Это была наглость того, кто ходит по краю пропасти, не понимая, что гибель уже зовёт его. Юноша был странным сплавом страха и решимости. Страх витал вокруг него, словно ореол; он знал, что Лорд мог бы раздавить его одним жестом. Но в этом страхе скрывалось что-то другое — какая-то необъяснимая внутренняя сила, то ли инстинкт, то ли интуиция, подталкивавшая его к действиям. Каждый его шаг, каждое слово выглядели как поиск границ дозволенного, словно он пытался найти ту черту, за которой его ожидает истина. Драко шёл по самому краю, но ни разу не оступился. И то, что Волдеморт позволял ему продолжать, было загадкой. Он не останавливал его, не возражал. Прежде никто не осмеливался подобраться так близко. Вокруг Лорда всегда стояла тишина — преграда, которую никто не решался нарушить. Люди отступали перед ним, их страх был предсказуем, словно закон природы. Но Малфой не отступал. Это было как порыв ветра, внезапный и несдержанный. В тот момент у озера, когда он готов был утонуть, он не просто искал смерть — он искал ответ на вопрос, будет ли Лорд спасать его. И Лорд спас. Но что это было — акт милосердия или акт власти? Этот вопрос нависал между ними, как едва уловимая тень. Манипуляция Драко была безрассудной, почти хаотичной. Он не строил хитроумных планов, не выстраивал интриг — его действия были как шторм, который приходит неожиданно. Это делало его опасным, потому что он был непредсказуем. Волдеморт видел это. И именно это удерживало его от мгновенного разрушения мальчишки. Малфой шёл по лезвию — слишком молод и слишком неопытен, чтобы понять, насколько близок он к пропасти. Но это же делало его дерзость притягательной. Тонкая усмешка мелькнула на губах Волдеморта, и в этой усмешке была неизбежная угроза. Драко ещё не понимал, как близок он к гибели. Эта игра с огнём могла поглотить его, и Лорд видел это как на ладони. Но Лорд был не просто наблюдателем. Он был охотником, и эта игра тоже была его. Юноша мог думать, что ведёт, но это был лишь сон, который наяву превращается в кошмар. Словно хищник, который ещё не решил, когда нанести удар, Лорд позволял этой игре продолжаться. Он изучал Драко, как волк изучает жертву, прежде чем перейти к нападению. Каждый шаг юноши был вызовом, каждый взгляд — поиском истины, но Волдеморт знал, что истина всегда подчиняется силе. Тишина леса окутала их, как прозрачный саван. Лишь мягкий шорох листвы и мерный стук шагов наполняли пространство между ними. В этой пустоте, лишённой слов, Драко вновь почувствовал отголоски того мгновения близости, когда его рука скользнула по груди Лорда. Но теперь, когда расстояние между ними вновь выросло, в его сознание начали просачиваться более глубокие мысли — те, которые он так долго подавлял. Шаг за шагом, словно подбираясь к краю невыразимого, Малфой обдумывал то, что хотел сказать. Его сердце колотилось, как пойманная в клетку птица, а разум боролся с сомнениями. Он знал, что этот вопрос несёт риск, что ответ может разрушить хрупкое равновесие между ними. Но он также понимал, что молчание лишь усилит эту боль, это непонимание, которое разъедает его изнутри. Он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями, и наконец решился. Его голос прозвучал тихо, но в нём ощущалась твёрдость, рождённая из внутреннего противоречия: — Мой Лорд, могу я задать серьёзный вопрос? — его голос прозвучал тише, чем обычно, почти неуверенно, но с оттенком решимости. Волдеморт не замедлил шаг, но его присутствие как будто стало более напряжённым. Драко почувствовал, что внимание Лорда полностью сосредоточено на нём, хотя внешне он этого не показывал. Красные глаза не повернулись к нему, но юноша знал, что Лорд внимательно слушает. — То, что Вы рассказывали оборотням — это правда? Маглы действительно угрожают нам? Волдеморт продолжал шагать вперёд, но его шаги стали чуть медленнее, словно воспоминания начали обволакивать его сознание. Напряжение висело в воздухе, невидимое, но плотное, как приближающаяся гроза. Малфой, чувствуя эту перемену, не мог не вздрогнуть. Он понимал: вопрос, который он задал, сорвал покров с чего-то огромного, зловещего, чему не было места в привычном ему мире. — Ты хочешь знать, правда ли то, что я рассказал оборотням? — тихо проговорил Тёмный Лорд, не замедляя шага. Его голос был низким, ровным, но в нём звучало нечто холодное, как сталь, хранящая в себе отголоски невиданных бедствий. — Да, это правда. Маглы действительно угрожают нам. Их сила — не в том, что они многочисленны, а в том, что они безразличны к жизни. Даже своей собственной. Он замолчал на мгновение, но этот момент тишины был полон тревожных образов. Волдеморт повернулся к юноше. Его глаза смотрели в самую душу Драко, не давая ему уклониться. — Ты молод, и я не виню тебя за наивность. Ты родился в мире, где маглы для тебя — лишь тени на периферии. Тебе всегда говорили, что они ничтожны, что маги выше их по своей природе. Но то, о чём тебе не говорили, — это реальность, в которой маглы уже давно стали опасными. Не для нас как отдельных личностей, но для самого существования нашего мира. Волдеморт сделал шаг ближе к Драко, и тот почувствовал, как в воздухе между ними повисло напряжение. Малфой ощутил, как воздух вокруг стал густым, будто пропитанным тревогой. Те слова, которые произносил Лорд, были не просто фактами — они были приговором миру, который Драко ещё не успел понять. Тёмный Лорд говорил ровно, без малейшей интонации, словно перечитывал давно выученный текст, выверенный и безупречный. Но в этом холоде ощущалось что-то неизбывное — глубоко затаённая ярость, разочарование, которое он никогда не позволял себе выразить открыто. Каждое его слово было как удар — точный, бескомпромиссный, проникающий под кожу, обнажающий истину, от которой нельзя было отвернуться. — Ты, вероятно, слышал о Второй мировой войне, — произнёс он, и его голос был как ветер, несущий запах пепла. — Многие маги знают о ней поверхностно. Но я видел её. Видел, как Лондон горел. Ты знаешь, что такое ковровые бомбардировки? Волдеморт остановился, не глядя на юношу, но Драко чувствовал, что его внимание, словно невидимый луч, направлено прямо на него. — Это когда магловские самолёты сыплют бомбы так, будто дождь льётся с неба. Дома сгорают дотла, улицы погребаются под обломками, а люди превращаются в кровавую кашу. Всё это — дело рук тех, кого чистокровные волшебники так долго считали слабее них самих. Юноша застыл, ошеломлённый этими словами. Ему никогда не доводилось видеть войну — не так, как её видел Лорд. В школе о таких вещах не говорили. Там война была абстракцией, далёким воспоминанием магловского мира, к которому они не имели никакого отношения. Но сейчас каждое слово Волдеморта ложилось на него тяжестью, словно камни, погружающие в незнакомую бездну. Тёмный Лорд продолжал говорить, не обращая внимания на повисшую между ними тишину, словно невидимую завесу. — Я был там, среди этих руин. Видел, как маглы уничтожают друг друга, превращая города в кладбища, заваленные телами. — Его голос стал холоднее, как лёд, покрывающий глубокие воды. — И я ничего не мог сделать, потому что Статут о секретности сковал мне руки. Министерство волновалось не о нашем спасении, а лишь о сохранении иллюзии. Грудь Драко сжалась от тревоги. Он чувствовал, как эти образы, нарисованные словами Волдеморта, проникают в его сознание, оставляя за собой ощущение беспомощности. Мир, который он знал, вдруг раскололся на части, и в щели этого раскола выглянула бездна, наполненная невыразимым ужасом. Лорд повернул к нему лицо, и на мгновение их взгляды встретились. В этих алых глазах было нечто большее, чем просто холодная злоба. Это была жестокая ясность — ясность того, кто видел конец и остался стоять среди руин. — Министерству было всё равно. Профессорам Хогвартса — тоже. Они сказали, что это не их война. Их волновал лишь Гриндевальд. Им казалось важнее спрятаться за стенами школы, чем сделать хоть что-то, чтобы остановить кровавый хаос. Каждое слово падало, как удар хлыста, заставляя юношу невольно содрогнуться. Лорд продолжал, и его голос теперь звучал так, словно он резал ножом по стеклу. — Я видел, как трупы лежат на улицах, растерзанные, как бесформенные ошмётки плоти. Бомбы не оставляли шансов — они превращали людей в ничто, в лужи крови и пепла. Это был мир, созданный маглами. Мир, где слабость карается мгновенно. Мир, где никого не интересует, кто ты и какова твоя история. Драко почувствовал дрожь в руках, но старался сохранять внешнее спокойствие. Ужас от услышанного проникал глубже, чем он мог себе представить. Это была не просто история о прошлом — это была реальность, к которой он никогда не был готов. Волдеморт замер на мгновение, словно размышляя, насколько далеко стоит зайти. В воздухе повисло тяжёлое молчание, в котором было больше смысла, чем в любой произнесённой фразе. — Ты знаешь, что такое ядерная бомба? — произнёс Лорд, и его глаза, красные, как свечение на краю ночи, вспыхнули мгновенным огнём. — Это оружие маглов, созданное для мгновенного уничтожения. Одна такая бомба стирает с лица земли всё живое на несколько километров. Драко ощутил холодный комок в груди. Никогда прежде он не слышал ничего подобного. Ядерное оружие? Способное уничтожать целые города? Эти слова, сказанные столь спокойно, казались немыслимыми. Как что-то столь катастрофичное может существовать в мире, о котором ему никогда не рассказывали? Кошмары всегда были связаны с магией — заклинаниями, проклятиями, монстрами. Но реальность, о которой говорил Лорд, была куда ужаснее и безжалостнее. — После взрыва начинается медленная смерть, — продолжил Волдеморт, его голос был без намёка на сострадание. — Радиация проникает в тела тех, кому «повезло» выжить. Клетки разрушаются изнутри. Люди начинают гнить заживо. Недели, месяцы, а иногда и годы мучений от болезней, которые провоцирует радицация. Вот, что такое ядерное излучение. Тело Драко напряглось, словно ледяная рука сжала его изнутри. Он чувствовал, как страх медленно проникает в его разум, окутывая его, как ядовитый туман. Он, который всегда видел мир через чёткие границы магического и магловского, внезапно столкнулся с чем-то непонятным. Как маглы, которых он считал ничтожными и безвредными, могли создать нечто столь ужасающие? Если это правда, то какова их сила на самом деле? Волдеморт продолжил с той же ледяной, выверенной точностью, словно на этих цифрах держалась его уверенность в неизбежности войны. — В тысяча девятьсот шестидесятом году в мире было девятнадцать тысяч шестьсот боеголовок, а в тысяча девятьсот девяносто четвёртом — уже тридцать восемь тысяч пятьсот. — Он говорил так, будто перечислял улики против обречённого на казнь. — Маглы никогда не остановятся. Они продолжают накапливать своё оружие, готовятся к войнам, которые будут вести до полного уничтожения. Волшебники наивны, если верят, что однажды маглы не воспользуются им. Лорд шагнул ближе, настолько близко, что его дыхание едва коснулось шеи юноши. Его рука мягко, почти невесомо, коснулась плеча Драко, но от этого прикосновения тело сковало ледяным холодом. Это было больше, чем страх перед могуществом Волдеморта. Это было осознание безысходности. — Ты знаешь, как маглы убивают своих врагов? — Волдеморт склонил голову, его глаза сверкали алым огнём в вечернем сумраке. — Они используют оружие, стреляющее пулями. Маленькие кусочки металла, которые разрывают плоть с такой скоростью, что жизнь может оборваться в одно мгновение. Так же быстро, как от «Авада Кедавра». Драко замер. Он слышал о магловском оружии, но никогда не думал о нём всерьёз, считая его чем-то далёким и варварским, не имеющим значения для мира волшебников. Тёмный Лорд, словно прочитав его мысли, продолжил, его рука сжала плечо юноши чуть крепче, демонстрируя силу своих слов: — Но не всегда пуля убивает мгновенно, — Волдеморт говорил медленно, словно смакуя каждое слово. — Иногда она калечит. Она разрывает мышцы, ломает кости, оставляя тебя корчиться от боли, как под «Круцио». Маглы не знают магии, но их способы причинять страдания куда более физичны, более жестоки. И иногда смерть приходит лишь через долгие часы, полные агонии. Лорд усилил давление на плечо, почти касаясь кожи через ткань мантии, словно желая сделать это осязаемым — тем, что невозможно забыть. Сила этого прикосновения была едва заметна, но в ней чувствовалась вся тяжесть неизбежности. — Ты не можешь представить себе, каково это — умирать в мучениях от простого кусочка металла, — прошептал Волдеморт, его голос стал ещё ниже, почти интимным, как если бы он делился древней тайной, доступной лишь избранным. — Маглы живут в мире, где боль — их естественное состояние. Они привыкли к смерти и страданиям. Это — их реальность. Юноша опустил взгляд, его руки дрожали. Было больно осознавать, как мало он знал о мире, в который был рождён. Какой он был наивный, как глубоко погружён в свои иллюзии о том, что всё можно решить волшебной палочкой. — В тысяча девятьсот шестьдесят втором году случился Карибский кризис, — продолжил Лорд, его голос казался спокойным, но за этой спокойной поверхностью пряталось нечто опасное, как натянутый лук перед выстрелом. — Мир стоял на грани ядерной войны. Одна искра — и всё живое было бы уничтожено. Не просто города или армии — весь мир. Почему это произошло? Потому что маги отказались вмешаться. Они прятались, как трусы, за своим Статутом о секретности, вместо того чтобы взять контроль в свои руки. Вместо того, чтобы нести ответственность за собственный мир. Они позволили маглам творить свою волю, разрушая его. И теперь они наивно полагают, что могут продолжать игнорировать его вечно. Слова Волдеморта обрушились на Драко, как холодный ветер, сбивающий с ног. Его глаза, горящие багровым светом, прожигали юношу насквозь. Этот взгляд был подобен пощёчине, заставляя мальчика застыть, сердце болезненно билось в груди. — Думай, Драко, — голос Тёмного Лорда стал более низким и плотным, как будто он вёл его за руку в пропасть ужасающих откровений. — Если маглы так легко убивают друг друга, как ты думаешь, что они сделают с волшебниками, когда узнают о нашем существовании? Мысли мальчика начали путаться, словно тёмный туман медленно окутывал его рассудок. Он пытался найти ответ, хоть какой-то выход из этой пугающей реальности, но перед лицом таких угроз казалось, что спасения нет. — Они жаждут силы, — Волдеморт сделал шаг ближе, его фигура, как тень, заслонила солнце. — Они захотят завладеть нашими магическими артефактами, использовать их. Захотят подчинить волшебных существ, заставить их служить. И если мы дадим им шанс, они уничтожат нас так же безжалостно, как уничтожают друг друга — ради своего выживания. Слова Лорда звенели в воздухе, как колокольный звон. Холод скользил по коже Драко, будто ледяная вода заливала его тело. Он был парализован страхом перед тем, что никогда не думал — что маглы могут оказаться не просто врагами, а разрушительной силой, которую он недооценил. Волдеморт продолжал: — Маглы не остановятся, — его слова резали слух, словно лезвие, обнажая истину, которую юноша не хотел принимать. — Они продолжают создавать еще более смертоносное оружие, укрепляют армии, их амбиции безграничны. Они вечно воют друг с другом ради власти над миром. Они уже подчинили себе природу. А теперь очередь за нами. — Его голос был ровным, почти равнодушным, от чего становилось ещё страшнее. — А мы, волшебники, как слепцы, сидим в наших башнях из слоновой кости, утешаясь ложной безопасностью Статута о секретности. — Он усмехнулся, и эта усмешка напоминала трещину в ледяной глыбе. — Но секреты не хранятся вечно. Время работает против нас. Они найдут нас, Драко. А когда найдут, не остановятся. Они сотрут нас с лица земли так же, как стирали своих врагов на полях сражений на протяжении тысячелетий. Лес сгустился вокруг них, словно воздух был пропитан тяжестью их разговора. Волдеморт, не дожидаясь реакции Драко, решительно продолжил путь вперёд. Юноше ничего не оставалось, как последовать за ним. Они продолжали идти, кроны деревьев покачивались в молчаливом согласии с предсказанием Лорда, а сухие листья под ногами хрустели словно кости. Драко шёл позади, не отставая, но его разум был переполнен мыслями, которые не давали ему покоя. Каждое слово Волдеморта тянуло за собой лавину сомнений и вопросов. Страх всё ещё сковывал его, но молчать он больше не мог. Слова рвались наружу, как вода, стремящаяся прорваться через трещину в плотине. Волдеморт предлагал ему не просто взгляд на мир — он открывал бездну, в которую юноша неизбежно падал. Но с каждым шагом нарастала и другая тревога. Волдеморт говорил о маглах так, будто их уничтожение было неизбежным. Но что хотел Лорд сам? Эта мысль не давала покоя. В его словах был холод расчёта, скрывающий цель, гораздо более опасную, чем просто защита. — Вы хотите остановить их, объединив весь магический мир под своим руководством? — произнёс он медленно, словно взвешивая каждое слово. — То, чего не смог достичь Гриндевальд? Вопрос прозвучал осторожно, без вызова, но в голосе Драко чувствовалась напряжённость. Ему было важно понять. Политическая игра магического мира всегда была сложной, и, несмотря на юный возраст, он знал достаточно, чтобы различать нити, связывающие прошлое и настоящее. Но как Лорд собирается преодолеть то, что однажды разрушило Гриндевальда? Волдеморт не ответил сразу. Его лицо застыло, словно отлитое из мрамора, а взгляд — бесстрастный и холодный — задержался на мгновение, как будто Драко затронул тему, требующую особого внимания. — Гриндевальд был слаб, потому что его власть строилась на иллюзиях, — начал Волдеморт, его голос был холоден, словно полированная сталь, не терпящая ни малейшего изъяна. Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, будто разрезая ткань чужих ошибок, превращая их в уроки. — Он думал, что можно объединить магический мир через идеи, которые превосходят страх. Но его ошибка заключалась в том, что страх — это не что-то, что можно заменить верой. Страх незаменим. Тёмный Лорд остановился, и в этот миг лес, казалось, затаил дыхание. Огонь тихо трескал в костре, отблески пламени скользили по его неподвижному лицу, подобно теням на клинке. Взгляд его был направлен вперёд, но слова били точно в сердце слушателя. — Гриндевальд не был простаком. Он не полагался лишь на мечты и компромиссы, — продолжал Волдеморт, его голос стал тяжёлым, как молот. — Он умел убивать, он устрашал, и его боялись не меньше, чем восхищались им. Но он искал равновесия между страхом и убеждением, пытаясь создать союз тех, кто никогда не мог бы доверять друг другу. Это и погубило его. Мир нельзя контролировать двумя руками — одной силой, другой надеждой. Та рука, что несёт надежду, всегда дрожит. Волдеморт замолчал на миг, словно оставляя это изображение дрожащей руки висеть в воздухе, прежде чем продолжить. — Я заключил союз с оборотнями, не из страха и не из убеждений. Я дал им то, что никто другой не смог бы предложить: свободу, силу, средство обуздать их проклятие. Они служат мне не потому, что боятся или любят. Они служат, потому что знают — это их единственный путь к существованию, достойному их природы. В его глазах сверкнула хищная уверенность. Лес не дрогнул, но напряжение в воздухе стало почти осязаемым, как тетива лука, готовая выпустить стрелу. — Гриндевальд ошибся, полагая, что власть требует признания, — тихо добавил Волдеморт. — Он искал союзников в их сердцах, в их надеждах на лучшее будущее. Я же создаю союзы, подчинив их волю. Это не компромисс — это манипуляция. Я не нуждаюсь в их верности, только в их подчинении. Он повернул голову к Драко, его лицо не выражало ни гнева, ни злобы. Только ледяная ясность. — Гриндевальд пал, потому что искал слишком многого — согласия, признания, легитимности. Я же знаю: даже свободу можно продать. Когда их выбор сведён к одному варианту — они подчинятся. Эти слова резанули Драко, как кинжал, оставив след где-то глубоко внутри. Они были безжалостны и точны, лишены сантиментов и оправданий. Это не был рассказ о победах или ошибках прошлого — это был манифест, жестокий и беспощадный, как сам Лорд. — Власть — это не искусство компромиссов, а искусство контроля, — заключил Волдеморт. — И я не намерен делиться этим контролем с теми, кто не понимает, что страх — это единственная истина. В их разговоре чувствовалась напряжённость, словно каждый шаг по тропе вёл всё глубже в неведомую тьму. Драко шёл за Лордом, его мысли метались между страхом и любопытством. Его сердце билось быстрее, но он старался не выдавать этого. — Но страх порождает ненависть, Милорд, — осмелился сказать он, и его голос прозвучал твёрдо, хотя внутри всё дрожало. — Когда люди боятся, они начинают ненавидеть того, кто держит их в страхе. Ненависть растёт. Рано или поздно это приводит к бунту. Волдеморт остановился. Красные глаза, холодные и острые, словно лезвие, впились в Драко. В его взгляде сквозило нечто большее, чем раздражение: это было испытание. — Ненависть — это слабость, Драко. Она свойственна тем, кто не умеет контролировать свои эмоции, — голос Волдеморта прозвучал как змеиный шёпот, но в нём чувствовалась безжалостная твёрдость. — Пусть они ненавидят. Это подтверждает, что они признают мою власть. Если они меня ненавидят, это значит, что я сильнее их, и они это понимают. Слова проникали глубоко, как ледяной дождь, разъедающий кожу. Драко понимал, что Лорд не просто объясняет свою философию, но и погружает его в неё, затягивает в водоворот идей, в которых нет места жалости. — Власть через страх надёжнее, чем любая преданность, основанная на эмоциях, — продолжил Лорд. — Страх прост и постоянен. Он не зависит от переменчивых чувств и не требует взаимности. Люди подчиняются не тем, кого любят, а тем, кого боятся потерять или разгневать. Даже если они возненавидят меня, они будут подчиняться, потому что боятся последствий. Эти слова были одновременно убедительными и пугающими. Драко чувствовал, как эти идеи затягивают его, заставляя сомневаться в том, что он когда-то считал истиной. Но он не мог сдаться так легко. — Но разве любовь не может быть сильнее? — спросил он, пытаясь скрыть беспокойство в своём голосе. — Разве преданность, основанная на любви и вере, не даёт больше, чем страх? Волдеморт остановился, его глаза сузились. Он смотрел на Драко, словно тот произнёс нечто непристойное. — Любовь? — в его голосе прозвучала тихая насмешка, пропитанная презрением. — Любовь делает людей уязвимыми. Она заставляет их поступать против своих интересов и становиться заложниками своих чувств. Люди, полагающиеся на любовь, легко манипулируемы. Они предают принципы ради тех, кого любят. Любовь не ведёт к власти. Она разрушает её. Драко чувствовал, как внутри него что-то сжимается. Он не мог согласиться с этим, ведь он знал пример, который оспаривал слова Лорда: любовь его матери была его опорой, источником силы в самые трудные моменты. Для неё семья всегда была смыслом жизни, её философией — поддерживать и защищать своих близких, несмотря ни на что. Она верила, что именно любовь, а не страх, создаёт истинные узы между людьми. Её любовь к отцу и к нему самому была её бронёй, которую невозможно было пробить. Это восхищало Драко, заставляло его чувствовать, что она всегда будет на его стороне, каким бы тяжёлым ни был путь. — Но есть люди, ведомые любовью, которые обретают силу, которую сложно объяснить, — голос Драко стал твёрже, он поднял глаза на Лорда. — Люди могут следовать за тобой, если верят в тебя, если уважают. Разве такая преданность не даёт больше, чем страх? Волдеморт изучал его взглядом, словно пытаясь понять, действительно ли Драко верит в свои слова. — Преданность, основанная на любви, непостоянна, — Лорд говорил спокойно, но в его голосе звучал стальной холод. — Люди предают тех, кого любят, если их любовь меняется. Но страх вечен. Он не нуждается в переменах. Если кто-то возненавидит меня, это неважно. Ненависть — это просто другая форма признания власти. Между ними повисла тишина, плотная, как туман. Драко чувствовал, как эта тишина проникает в его сознание, заставляя его осознать, что слова Волдеморта касались не только власти, но и их связи. — А что, если я выберу не бояться? — тихо спросил он. Его голос звучал как вызов, но в нём была и тень откровения. Его глаза пристально смотрели на Тёмного Лорда, и это был не просто вопрос. Это был шаг навстречу чему-то неизведанному. Волдеморт замер, его взгляд стал ещё более пристальным. В этом молчании было что-то ледяное, словно Драко затронул запретную тему. Но вместе с этим он увидел в глазах Лорда нечто, что трудно было распознать, как если бы этот вопрос проник глубже, чем казалось. — Тогда ты будешь слаб, — произнёс Волдеморт. Его слова повисли в воздухе, как тёмное облако, грозящее пролиться ливнем, но не спеша исчезнуть. Каждый звук, произнесённый с непререкаемой уверенностью, оставался гулким отголоском в сознании Драко, заставляя его сердце сжаться, а разум метаться между послушанием и сомнением. Эти слова пронзили его глубже, чем он мог ожидать, словно Волдеморт одним своим высказыванием вынес ему приговор. Малфой замер, чувствуя, как внутри зарождается противоречие, острее, чем страх, но тоньше, чем откровенная непокорность. Волдеморт говорил о власти, о страхе, как о единственном и непреложном пути, и эти слова касались самых тёмных уголков разума Драко. Но был ли страх действительно тем, что держит магический мир на плаву? В каждом слове Лорда скрывалась жестокая философия, которой он следовал с безукоризненной точностью, но Драко не мог отделаться от ощущения, что этот путь был опасен. Опасен не для Лорда — его философия была незыблемой — но для тех, кто последует за ним. Он почувствовал, как его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Внутри него кипело что-то большее, чем простое послушание. Он уважал Волдеморта, почитал его силу и власть. Но в его душе зародился вопрос, который не давал ему покоя. Этот внутренний конфликт был словно огонь, горящий под поверхностью, медленный, но неугасимый. Он рос с каждым шагом, с каждым взглядом Лорда, пронзающим его разум. Драко, как и его родители, был воспитан в среде, где сила была всем. Он знал, что в магическом мире уважают тех, кто может доминировать, кто способен сокрушить врагов и удержать власть. Но слова Волдеморта о страхе и власти звучали иначе, чем учения его отца. В них не было ни капли той гордости за чистокровную магию, что преподавал ему Люциус. Это было что-то холодное, чуждое, как снежная буря, которая не даёт шанса на выживание. Он понимал, что власть, основанная на страхе, может удерживать людей в подчинении. И всё же, что-то внутри него сопротивлялось — может ли этот путь действительно принести успех? Волдеморт наблюдал за Малфоем, и его проницательный взгляд проникал глубже, чем юноша мог предположить. Он видел, как внутри молодого мага борются противоречивые чувства — страх перед силой, сомнение в идеалах, попытка понять, как соединить всё это воедино. Драко был не только сообразительным и умеющим задавать правильные вопросы, но и пытался понять мир вокруг себя глубже, чем это делали его чистокровные собратья. Он думал, анализировал, был готов подвергать сомнению даже те истины, которые казались ему нерушимыми. Тёмному Лорду понравилось, как Малфой старался соединить куски мозаики воедино, даже если это противоречило его воспитанию и тому, во что он привык верить. Это была способность видеть дальше, чем другие, и это, возможно, было самым важным качеством, которое могло отличать его от всех остальных сторонников Волдеморта. Он начал видеть в Драко то, что прежде не замечал ни в одном из своих последователей — нечто зыбкое, но ощутимое, как проблеск света сквозь рваную ткань тьмы. Это был потенциал, который Лорд не искал, но который теперь раскрывался перед ним, подобно скрытой трещине в идеально гладкой стене. В этом юном наследнике он увидел возможность не просто следования, а глубокого постижения сути — сути, которую он сам оберегал, завуалировал и заковал в безмолвие на протяжении долгих лет. Смысл, спрятанный за словами и действиями, которые лишь немногие могли бы понять и осилить. Лорд знал: истина, которую он хранил, была опасна. Откровение подобного рода — это нож, которым можно либо выковать судьбу, либо разорвать душу. Чтобы Драко смог принять её и не сломаться под её весом, потребуется время. Время и осторожные касания, как при оттачивании лезвия, где каждое движение должно быть точным, а ошибка непростительной. Пока он будет играть с ним, словно обучая правилам древней игры, юноша даже не заметит, что шаг за шагом приближается к моменту, который изменит всё. — У меня есть ещё вопрос, Милорд, — начал Драко осторожно, его голос был тихим, но в нём звучала нотка серьёзности, — я долго думал о том, что Вы рассказывали о магических существах. Волнует ли Вас на самом деле их судьба? Вы говорили о необходимости отмены рабства и дискриминации. Но разве это не противоречит тому, что пропагандируют чистокровные? — Малфой замолчал, взвешивая свои слова. — Чистокровные волшебники всегда держались за строгую иерархию, считая себя выше всех. А Вы говорите, что традиции пора изменить. Это звучит… опасно. Волдеморт понимал, что это призыв к более глубокому разговору. Мальчик был проницателен, и Лорд знал, что с ним нужно быть осторожным. В Драко было нечто большее, чем простое следование заветам чистокровного общества. Его ум искал ответы, и Волдеморт видел, что юный Малфой готов выйти за рамки предвзятостей, которые его окружали. — Ты прав, Драко, — сказал Лорд с тихой уверенностью, его голос был низким и ровным, как звук далёкого колокола, пробивающегося сквозь туман. — Чистокровные всегда держались за иерархию, за традиции, которые якобы делают их сильнее. Но это иллюзия. Они цепляются за старые порядки, как утопающий за обломки. Их время проходит. Чтобы магический мир выжил и процветал, мы должны быть не только сильными, но и умными. Эти слова были как удар молота по хрупкой броне. Драко почувствовал внутреннее сопротивление, словно кто-то стянул с него старую шкуру, оставив его уязвимым. Всё его воспитание, всё, чему учили его в детстве, было построено на идее превосходства, и теперь Лорд обесценивал этот образ. — Я не собрал сторонников среди чистокровных из-за веры в их превосходство, — продолжил Тёмный Лорд, его взгляд был изучающим, а голос — твёрдым, как гранит. — А потому, что они представляют магическую элиту. Это важный инструмент. Они понимают силу и ценность магии. Но их мир узок, и этот узкий взгляд долго не позволял им расти. А без роста нет выживания. Эти слова резали слух юноши, как заточенный нож, но он не мог отвести взгляда от Лорда. Они не просто противоречили всему, что он знал, они разрушали само основания для поддержки его семьи Тёмного Лорда. Ему было трудно принять эту мысль, словно собственные корни, которые казались нерушимыми, вдруг начали рассыпаться под ногами. Люциус всегда внушал ему, что магическая элита стоит над всеми — выше правил, выше компромиссов, выше любых существующих систем. А теперь Лорд говорил, что всё это лишь иллюзия. Лицо Волдеморта оставалось непроницаемым, но в его глазах мерцала едва заметная искра удовлетворения, он знал, что его слова попали точно в цель. Драко почувствовал, как это новое знание размывает прежние границы его мира, расширяет их, превращая каждую уверенность в зыбкую догадку. Теперь ему предстояло учиться заново. — Традиции делают чистокровных уязвимыми, — продолжил Лорд, не спеша, как будто наслаждаясь каждой каплей правды, которая разъедала привычные представления Драко, словно кислота. — Они не хотят изменяться, потому что боятся потерять свою власть. Но власть — это не статичное явление. Власть принадлежит тем, кто умеет адаптироваться и использовать ресурсы с умом. Мир магов не может игнорировать магические существа. Они — наши ресурсы и союзники. Те, кто понимает это, будут стоять на вершине. Слова Лорда ложились на сознание Драко тяжело, как осенняя роса на увядшие листья. Они не просто затрагивали его разум, они проникали глубже, вынуждая переосмыслить то, что казалось незыблемым. Внутри него продолжала бушевать буря сомнений. Каждое слово Волдеморта резало его, но в этих порезах он чувствовал странную ясность, как если бы боль открывала новые горизонты. Он понимал логику Лорда, но всё же оставался в плену противоречий. Его ум, воспитанный на традициях, сопротивлялся новой истине. Драко знал, что должен задать вопрос, иначе его собственные сомнения разорвут его изнутри. — Вы действительно хотите дать магическим существам больше свободы? — спросил он, его голос дрогнул на миг, но быстро обрёл твёрдость. Это был не просто вопрос — это была попытка заглянуть глубже в мотивы Лорда, понять, как далеко он готов зайти в своей философии. Волдеморт коротко усмехнулся, и эта усмешка была похожа на удар хлыста — быстрая, холодная, болезненная. Его глаза сузились, как если бы он ожидал этого вопроса и был доволен тем, что Драко решился его задать. В этой усмешке читалось нечто большее, чем ответ — это было предвкушение дальнейшей игры, в которой правила создавал только он. — Власть? Нет. Я не делюсь властью. Я даю свободу только для того, чтобы лучше управлять. Сущности, которые чувствуют свободу, служат лучше. Они не осознают, что эта свобода контролируется мной. Он сделал паузу, короткую и напряжённую, словно оставляя свои слова увязнуть в сознании Драко. — Каждое магическое существо обладает уникальными способностями, — Волдеморт не спешил, его голос звучал словно шелестящая ткань, обёрнутая вокруг острого кинжала. — Кентавры знают звёзды и циклы природы лучше, чем кто-либо. Они — идеальные стратеги. Гоблины — лучшие мастера артефактов. Их ремесло и металлургия бесценны. А домовые эльфы… Мы всегда недооценивали их магию. Если мы соберём все эти силы и используем их с умом, мы создадим армию, которую никто не сможет победить. Слова Лорда опустились на Драко, как тяжёлый груз. Это звучало логично, но всё же противоречило его представлениям о порядке вещей. — Но как чистокровные примут такие изменения? — спросил он, его голос звучал осторожно, но в нём таилась тень сомнения. — Они привыкли видеть в магических существах только слуг. Разве это не вызовет гнев и сопротивление? Глаза Волдеморта остались холодными, не выражая ни малейшей эмоции, кроме презрения к тем, кто откажется следовать его пути. — Они примут это, потому что у них не будет выбора. Страх потерять власть заставит их согласиться. Когда моя армия будет готова, никто не сможет меня оспорить. Чистокровные будут вынуждены измениться, если хотят выжить. Их старые представления о превосходстве устарели. Они сами станут частью моей силы — или исчезнут. Тишина на мгновение заполнила пространство между ними, и в этой паузе таился намёк на окончательность решения, которое нельзя оспорить. — Любая магия и любая сила должны быть использованы на благо нас, волшебников, — его слова прозвучали, как приговор. — Тех, кто умеет адаптироваться, я вознагражу. Тех, кто цепляется за старые идеи, я оставлю позади. Они мне больше не нужны. Взгляд Волдеморта, тяжёлый и проникающий, будто игла, проткнул сознание Драко. Красные глаза горели тусклым огнём, словно костёр на исходе ночи, но в этом пламени таилась угроза, которую невозможно было игнорировать. Волдеморт смотрел на него с таким вниманием, что казалось, будто в этот момент он видел Драко до самого его существа, до мельчайших колебаний его души. — Ты гораздо внимательнее, чем твой отец, — продолжил он. — Люциус был полезен, но он слепо следовал устаревшим принципам. Ты способен видеть дальше. Ты способен понять, что традиции могут стать преградой на пути к великой цели. Ты — тот, кто сможет адаптироваться. Эти слова, словно тяжёлые камни, опустились в грудь юного Малфоя, вызывая у него ощущение необратимости момента. Быть замеченным и оценённым тем, кто стоял на вершине власти, кем он всегда тайно восхищался и кого так боялся, — это было как шаг за грань, в область, откуда нет возврата. Гордость и страх, словно два лезвия, пересеклись в его сердце, пронзив его своей невыносимой противоречивостью. Он почувствовал, как сердце на мгновение остановилось, а затем застучало быстрее, отзываясь на этот едва заметный миг признания. Это было словно получить подтверждение собственной значимости, но в то же время — предупреждение о весе этой значимости. Быть признанным Волдемортом означало вступить в игру, где каждый шаг требовал безупречной точности. Ошибка могла стоить всего. В голове юного Малфоя вспыхнула мысль: этот миг — не просто похвала. Это было приглашение в иной мир. Он понимал, что этот выбор отныне определит его путь. Но с этим осознанием пришла и тяжесть: быть избранным Волдемортом значило не просто служить — это значило стать его отражением, жить в постоянной борьбе за одобрение и контроль. — Но ты должен понять, что я рассказал тебе слишком много, — сказал Тёмный Лорд, его голос стал угрожающим, словно шёпот, разливающийся в сумерках. — Слишком много о моих планах. И теперь… мы должны заключить Непреложный обет. Время замерло. Сердце юноши пропустило удар, и он почувствовал, как страх и обида, словно лезвие, впиваются в его грудь. Это была не просто просьба. Это было предостережение: Лорд не доверяет ему — не до конца. Но в этой требовательной осторожности была и определённая логика, холодная, безжалостная. Волдеморт не оставлял места для наивных привязанностей. Его недоверие было не оскорблением, а частью его природы. — Вы мне не доверяете, — произнёс Драко. Слова сами сорвались с его губ, прежде чем он успел их сдержать. Но в глубине души он понимал: это не было личным недоверием. Это был способ выживания. — Это не вопрос доверия, — ответил Лорд холодно, его голос прозвучал как отточенное лезвие, касающееся самой сути. — Это вопрос безопасности. Ты теперь знаешь слишком много, и я не могу рисковать. Драко отвёл взгляд, кивнув. Он знал, что Лорд прав. И всё же волнение продолжало терзать его изнутри, словно тонкая игла. Непреложный обет — это не шутка. Подобные клятвы обходились дорого и несли разрушительные последствия. Это связывало их с Волдемортом сильнее всего прочего. Их шаги замедлились. Они остановились на поляне, окружённой деревьями, чьи ветви тянулись к ним, словно охраняя их от чужих глаз. Природа, казалось, тоже замерла в ожидании. Лес был немым свидетелем их сделки, и даже солнечный свет терял свою силу, пробиваясь сквозь листву лишь тусклыми отблесками. Тёмный Лорд стоял напротив него, как фигура, высеченная из мрамора — несокрушимая и холодная. Его взгляд был неумолимым, а присутствие — подавляющим. Тишина между ними стала густой, как преддверие бури. В этом молчании было что-то большее, чем просто необходимость заключить договор. Это был поворотный момент в их связи, момент, когда каждая эмоция обнажалась и становилась ясной, словно лезвие, сверкающее в свете уходящего дня. — Это не просто формальность. Мне нужны гарантии, что всё, что мы обсуждали, всё, что я тебе доверил, никогда не выйдет за пределы твоего сознания без моего разрешения. — Волдеморт произнёс это тихо, почти ласково, но в его голосе звучало нечто более весомое, чем слова. Это было обещание и предупреждение одновременно. — Милорд, но как мы сможем провести ритуал без Связующего? — осторожно спросил Драко, его голос был тихим, но в нём слышалась тонкая нотка сомнения, смешанного с любопытством. — Мы не будем нуждаться в Связующем, Драко, — мягко, почти лениво произнёс Тёмный Лорд. — Когда-то я переписал саму структуру ритуала. Третья сторона больше не потребуется. Вместо неё я создам заклинание, которое имитирует её роль. Слова Лорда повисли в воздухе, как нечто невообразимое, и юноша почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Он знал о силе Тёмного Лорда, но каждый раз, сталкиваясь с его безграничными знаниями, ощущал, как его собственное понимание магии рассыпается, словно песок сквозь пальцы. Это была не просто демонстрация мастерства — это было утверждение превосходства над самой природой волшебства. — Никто не должен быть свидетелем, — продолжил Волдеморт, его голос стал чуть глубже. — Свидетели — ненадёжны. Нельзя доверять третьей стороне. Драко был удивлён. Мысль о том, что Непреложный обет можно заключить без Связующего, была на грани невозможного. И всё же Лорд утверждал это с такой ясностью, что не оставалось места сомнению. Он не просто выходил за пределы традиционной магии — он переписывал сами её законы. Волдеморт протянул руку, его движения были точными, выверенными, словно каждое действие уже давно было предопределено. Его холодные пальцы мягко коснулись ладони Драко, и это прикосновение вызвало лёгкую дрожь по телу юноши, как если бы само осознание близости с этим человеком врезалось в его сознание. Кожа Лорда была прохладной, гладкой, но в этом касании чувствовалась скрытая сила — как железо, скрытое под шёлком. Мир вокруг сжался до этого прикосновения, и в нём больше не было ни леса, ни времени. Только две фигуры, два дыхания, одно намерение. Драко ощущал, как эта близость наполняет его странной смесью трепета и одержимости, как если бы сам факт прикосновения был подтверждением его принадлежности к чему-то большему, чем он мог себе представить. Он ожидал простой клятвы молчания, но как только пальцы Волдеморта коснулись его, магия начала стягиваться вокруг них, плотной спиралью сжимая пространство. Это было больше, чем он мог представить. Магия — не холодный инструмент, а живая, пульсирующая энергия — будто протягивала свои нити, втягивая его в нечто неизбежное. Палочка Лорда скользнула по их соединённым ладоням, и огненные нити, вспыхнув, словно ожили сами по себе. Их свет не согревал — он обжигал, рассекая воздух магическим напряжением. Драко с трудом подавил порыв отдёрнуть руку, понимая, что уже слишком поздно. Магия, захлестнувшая их, была больше, чем просто ритуал. Это был обет, связанный неформальными узами — цепь, замыкающаяся на его душе. Волдеморт начал говорить, и его голос прорезал сознание, как кинжал, оставляя глубокие следы. — Поклянись, что ты сохранишь каждую тайну, которую открою тебе, отныне и навсегда. Скажи это, Драко. Слова повисли в воздухе, словно заклинание, требующее отклика. Драко попытался собрать мысли, но огонь, опоясывающий их руки, казался живым существом, сжимающим его волю. — Я клянусь, — выдавил он, чувствуя, как магия мгновенно отозвалась, ещё туже сжав их руки. Первая нить завибрировала, проникая в его кожу, и он ощутил жжение — не физическое, а будто магия врывалась в его самую суть, лишая его права на отказ. Волдеморт продолжил без паузы, словно каждое слово было заранее предопределено: — Поклянись, что ты скроешь от всех не только мои тайны, но и намерения, планы, даже те, которые тебе ещё не будут известны. Ты никогда не усомнишься в их правильности. Драко замер. Слова, звучавшие так мягко, теперь казались цепями, опутывающими его разум. Сомнение пронеслось в его голове, как мимолётный призрак, но магия уже сжимала его запястье. Он чувствовал: каждый миг промедления мог привести к наказанию. — Я… клянусь. Вторая нить вспыхнула, опаляя его кожу, и лёгкая боль вызвала дрожь в руках. Это был намёк на то, что отныне боль будет не только физической, но и душевной — если он нарушит эту клятву. Волдеморт, не снижая темпа, произнёс: — Поклянись, что ты скроешь моё прошлое — всё, что узнаешь или заподозришь. Даже от тех, кто тебе дорог. Даже от матери. При этих словах что-то внутри Драко надломилось. Упоминание Нарциссы ударило сильнее, чем он ожидал, и он почувствовал, как сомнение вспыхнуло ярче прежнего. Но нити уже сковали его запястья, и магия обжигала, как ледяной ветер, лишая возможности отступить. — Я… клянусь, — прошептал он, чувствуя, как третья нить вплелась в его сознание, оставляя шрам внутри него. Свет от нитей на мгновение ослепил их, но это было не освобождение. Драко почувствовал, что это мигально пролетевшее осознание запечатлало его судьбу, затягивая его в бездну, из которой уже не было выхода. Волдеморт, заметив мгновение сомнения, наклонился ближе, его голос стал мягче, но в нём звучала скрытая угроза: — Поклянись, что ты сам станешь частью этой тайны. Что ты отречёшься от своей воли, если это потребуется ради её сохранения. Что ты будешь готов отдать не только своё слово, но и свою душу, чтобы никто и ничто не узнало того, что мне дорого. Паника захлестнула юношу, его дыхание стало сбивчивым. Он понял, что Лорд увёл его дальше, чем обещал. Это был не просто ритуал — это была ловушка, захлопнувшаяся вокруг него, без возможности вырваться. Он хотел протестовать, но слова застряли в горле. Огонь нитей пульсировал, требуя завершения. — Я… клянусь, — прошептал он, едва сдерживая подступающую панику. Последняя нить вспыхнула ярко, затем поглотилась их кожей, оставив невидимый, но ощутимый шрам — знак того, что этот обет стал частью его самого. Драко сжал зубы, чувствуя, как магия тянет его всё глубже, словно привязывая его волю к воле Тёмного Лорда. Он осознал: пути назад больше не было. Он стал частью чего-то гораздо большего, чем мог себе представить. Волдеморт, убрав руку, посмотрел на него с той ледяной усмешкой, которая всегда означала победу. — Ты же знал, на что соглашаешься, Драко. И в этот момент юный Малфой понял, что был обманут. Не прямой ложью, но обещанием, которое оказалось больше, чем он ожидал. Он чувствовал, как этот обет проникал в каждую частицу его сознания, становясь частью его сущности. Теперь он был не просто учеником или последователем. Он стал носителем тайны, запертой в самой структуре его души. И с этим осознанием пришло странное чувство — смесь страха и гордости, радости и ужаса. Отныне он принадлежал Тёмному Лорду. Полностью и навсегда.

***

Лес вокруг них становился всё более густым, словно деревья пытались скрыть их путь. Драко шёл чуть позади Волдеморта, погружённый в безмолвные размышления. Вокруг царила тишина, но его мысли были наполнены шумом вопросов, страхов и догадок. Теперь, после Непреложного обета, всё, что Волдеморт говорил, обретало новую весомость. Это были не просто слова, вырванные из контекста разговоров о власти и магическом мире. Это было учение, глубокое и опасное, вплетённое в каждое движение и слово Лорда. Философия Волдеморта была ядром всего, что он делал. Драко пытался собрать всё по кусочкам, словно распутывал сложную головоломку. Кто такой Лорд Волдеморт на самом деле? Он был чем-то большим, чем просто могущественный маг, стремящийся к власти. Его действия не подчинялись устаревшим догмам магического сообщества — это был индивидуалист, который творил новые законы, отбрасывая старые, как ненужные оковы. Волдеморт играл в свою собственную игру, правила которой оставались неведомыми для всех вокруг. Но что было истинной целью Волдеморта? Драко чувствовал, что даже после клятвы что-то ускользало от него. Казалось, что за всеми этими разговорами о власти, магическом мире и необходимости контроля скрывалась тайна, настолько глубокая, что даже самые близкие к нему не могли постичь её полностью. Драко это чувствовал: даже после всего, что они обсудили, после клятвы, Лорд не раскрывал всей правды. Волдеморт говорил одно чистокровным, другое — оборотням, и каждый раз находил слова, внушавшие доверие и преданность. Эта игра была изощрённой, многослойной, как шахматная партия, где каждый ход был тщательно продуман, а фигуры расставлены так, чтобы скрыть истинные намерения. Особенно Драко смущали слова о магловских технологиях. Как могли маглы, не обладающие магией, достичь таких разрушительных высот? Как могли они создать что-то столь могущественное, что само его упоминание вызывало у Лорда Волдеморта ненависть и страх? Эти технологии казались чем-то невероятным. Как могли люди без магии добраться до звёзд, создать оружие, способное уничтожить целые города? Эти мысли проникали в его разум, как холодная вода, заполняющая трещины в скале. Он начал понимать, что Волдеморт не просто стремился к личной власти. Он что-то скрывал, что лежало глубже озвученной философии. И Драко хотел понять, что именно. Время от времени Волдеморт, как и обещал, бесцеремонно врывался в разум Драко, словно ледяной ветер, проникающий в самые сокровенные уголки его сознания. Каждое проникновение было жестоким, словно удар молота по тонкому стеклу. Драко напрягал все свои силы, применяя всё, что знал об Окклюменции. Он старался упорядочить свои мысли, укрыть их за слоями лжи и отвлечений, как его учил Лорд. Но порой его внимание рассеивалось, и тогда Волдеморт, как безжалостная буря, стремительно врывался в его сознание, с холодной уверенностью. Боль была пронизывающей, такая, что каждый нерв кричал в протесте. Он стиснув зубы терпел, а гнев медленно разгорался в его груди, как тлеющие угли под ветром. Это была не только физическая боль — это было напоминание о том, что он в полной власти Волдеморта, и что любое сопротивление бесполезно. Жестокость этих проникновений будила в нём чувство глубокого унижения, но ещё больше — чувство несправедливости. Однако сильнее всего его злило то, что Лорд не оставлял выбора — покориться или страдать. Иногда Волдеморт отступал, словно его холодная хватка ослабевала, и Драко на мгновение ощущал, что может дышать свободнее. Но он знал: это не была настоящая пауза. Это было лишь иллюзией затишья, мгновением для восстановления сил, ловушкой, в которой он должен был привыкать к чувствительности, к контролю над собой, даже когда не чувствовал ничего. Каждое такое ослабление было как натянутая струна, которую Лорд держал в своих руках — готовая порваться в любой момент. Эти чередования — от жестокого насилия до мнимого покоя — сводили с ума. Драко не знал, когда ожидать следующего удара, и его сознание металось, как птица в клетке. Волдеморт не оставлял ему места для отдыха, не позволял расслабиться. Даже в те моменты, когда в голове было тихо, Драко знал, что Лорд следит за ним. Даже если ничего не чувствовал, это не означало, что его не наблюдают. Тишина была лишь иллюзией, и она была даже страшнее, чем боль. Каждый раз, когда Лорд ослаблял контроль, Драко пытался отпускать мысли, наполнять их чем-то незначительным — пустыми образами, которые могли бы отвлечь. Но даже в такие моменты он не мог полностью расслабиться. Каждое мгновение его разума было под наблюдением. С каждым мгновением этой бесконечной игры напряжение становилось невыносимым, как если бы он жил на краю пропасти, ожидая, что Волдеморт вот-вот снова подтолкнёт его в бездну. Но Драко был не из тех, кто сдаётся. Лорд вторгался в его разум, как холодный шторм, жестокий и методичный, но теперь он решил встретить этот шторм открытым лицом. Если Лорд хотел испытать его границы, Драко был готов поддаться, но поддаться до такой степени, чтобы эта уступка превратилась в вызов. Это была его новая тактика: смутить противника, заставив его ослабить контроль. Образ руки на шее Волдеморта, ощущение тепла под тканью, пальцы, на миг замершие, прежде чем скользнуть дальше. Он чувствовал, как Волдеморт натыкается на эти воспоминания, как тонкая нить их взаимодействий натягивается всё сильнее. Это было испытание не только для него, но и для Волдеморта — испытание границы, которую нельзя переступать. Темный Лорд никак не выдал своих чувств. Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд стал тяжелее, как на краю раздумий. В молчании был скрыт упрёк, но и нечто похожее на оценку — как будто он подмечал смелость Драко, анализируя её, словно проверяя остроту лезвия. Магия Волдеморта проникала глубже, холодные волны его присутствия растекались по сознанию Драко, пробираясь к самым укромным уголкам. Это было как прикосновение ледяных пальцев, скользящих по нервам, вызывая дрожь, но не от страха, а от яростной решимости. Это была борьба желаний, сокрытых под масками контроля. И Волдеморт поймал его. На миг их сознания сцепились, как противники на ринге, и Драко почувствовал, что его уловка раскрыта. Темный Лорд не спешил отступать. Он раздвинул образ в его разуме, исследуя его с ледяной сосредоточенностью, словно шахматную комбинацию. — Ты жаждешь того, чего не понимаешь, — прозвучал его голос, как сталь, скользящая по обнажённой коже. — Власть. Эти слова резанули, как нож. Воспоминание распалось, обнажая пустоту. Сердце Драко заколотилось, но не от страха — от злости, от того, что его обман раскрылся. Он хотел возразить, бросить что-то в ответ, но слова застряли в горле. Волдеморт снова вырвал у него контроль. — Ты думаешь, что близость даёт тебе власть, но это иллюзия, — продолжал он, его голос оставался холодным, как снег, который никогда не тает. — Ты готов рисковать, потому что знаешь, что я не пересеку эту черту. Это делает тебя смелым. Но не забывай, Драко: даже смелость может стать слабостью, если ты воспользуешься ею неразумно. Эти слова оставили тяжёлый след, словно камень на душе. Волдеморт разрушил его иллюзии, превратив каждую попытку сближения в оружие против него. Всё, что казалось моментом власти, оказалось просто ещё одной проверкой, ещё одним уроком — напоминанием, что игра всегда принадлежит Волдеморту. Лес затих, словно прислушиваясь к их безмолвному поединку. Драко чувствовал, как внутри него зреет отчаяние, но вместе с ним росло осознание: Волдеморт играет не потому, что безразличен. Он играет, потому что тоже ощущает эту связь, но отказывается её признать. Когда Темный Лорд, наконец, отступил, его взгляд задержался на лице Драко, как если бы он увидел в нём что-то большее, чем просто ученика. — Ты играешь опасно, мальчик, — произнёс он, его голос был низким и ледяным, как вода, замёрзшая в горных озёрах. — Но ты не способен управлять этой игрой. Позже, вновь остановившись на ночной привал, они ужинали. Ночь поглотила лес, обнажив их в хрупком коконе тишины, будто мир за пределами лагеря растворился в беспамятстве. Пламя костра вспыхивало короткими вздохами, выбрасывая искры, которые мгновенно исчезали в темноте. Каждый звук — потрескивание дров, лёгкий шорох листьев, тихий вдох — разрастался в тишине, как трещина на гладкой поверхности зеркала. Между ними повисло ожидание, невидимая нить напряжения, натянутая до предела. Оба знали: кто-то должен сделать первый ход, но ни один из них не хотел нарушить равновесие. Малфой медленно отложил ложку, когда почувствовал знакомое давление в своём разуме. Лорд вновь проникал в его мысли, как хищник, незаметно подкрадывающийся к жертве. Это было не просто вторжение — это был удар, обманчиво лёгкий, но беспощадный, как осенний ветер, обрывающий последние листья с ветвей. Драко чувствовал, как его внутреннее равновесие начинает дрожать под этим напором, но он не собирался отступать. Нет, он знал, как обернуть это вторжение в свою пользу. Он вновь открылся, позволяя своим мыслям и образам касаться глади внутреннего озера. Его разум распахнулся, словно шелковая завеса, едва прикрывающая тайну, которую можно увидеть лишь краем глаза. В мыслях Малфоя вновь возникли приглушённые образы: лунный свет, скользящий по коже, тишина ночи, его собственное тело в ожидании — не открытое, но готовое. В этих образах не было явных прикосновений, только едва заметные намёки на близость, которая манила и отталкивала одновременно. Это была его игра: уступчивость, превращённая в вызов, мягкость, обещающая быть сильнее всякого сопротивления. Волдеморт не отреагировал, но в его взгляде мелькнуло раздражение — едва уловимая вспышка, мгновенно подавленная. Малфой знал: он проник глубже, чем Лорд хотел бы признать. Это был танец без ритма, в котором каждый шаг был проверкой. Они оба балансировали на грани, проверяя, насколько далеко можно зайти, не переступив ту черту, за которой уже нет возврата. Когда ужин закончился, Лорд поднялся. Его движения были безмятежны, но в них ощущалась скрытая угроза, как в затихшем перед броском звере. Он исчез в лесной темноте, словно тень, растворившаяся в ночи. Его уход был предсказуем, но не менее тревожным. Это не было завершением — лишь пауза в игре, которая продолжалась, растягиваясь, как натянутая тетива лука. Малфой остался на месте, ощущая, как в груди скручивается знакомое чувство — смесь тревоги и предвкушения, слишком острой, чтобы игнорировать её. Их напряжённая динамика была чем-то большим, чем просто ментальное противостояние. Это было как медленное, мучительное вытягивание из них обоих скрытых желаний, которые никто не осмеливался признать. Ночь бесшумно окутала лагерь, как паутина, запутавшая их в зыбком коконе тишины и тайного напряжения. Малфой улёгся на живот, оставив вход в палатку чуть приоткрытым, чтобы лунный свет пробивался внутрь, скользил по его обнажённой коже, подчёркивая каждый изгиб, каждую тонкую линию мышц, создавая видимость уязвимости и вызова одновременно. Под этой хрупкой маской спокойствия словно билось два сердца: одно — ждущее, наполненное трепетом предвкушения, другое — испуганное, словно осознающее опасность игры, в которую он вступил. Воздух стал плотным, как будто ночь сама по себе наблюдала за происходящим. Прошло какое-то время, и он услышал тихий шорох снаружи — звук, едва уловимый, но неумолимый, как дыхание застывшего времени. Шаги Волдеморта были настолько лёгкими, что их можно было принять за ветер. Сердце забилось в груди так сильно, что казалось, звук его ударов эхом разносится по палатке, но Малфой остался неподвижен, притворяясь спящим, готовый встретить то, что должно было произойти. Лорд вошёл внутрь бесшумно, словно был не человеком, а самой тьмой. Его присутствие окутало всё вокруг, заполнив пространство так, что казалось, даже воздух уступил ему место. Глаза Малфоя не видели его, но он чувствовал его взгляд — пристальный, холодный, словно ледяной поток, который струится по его обнажённому телу. Это был взгляд не просто наблюдателя, а того, кто обладал абсолютной властью, кто мог в любой момент нарушить хрупкую границу между ожиданием и прикосновением. Легким движением Лорд осторожно сдвинул одеяло ниже, открывая место, где лунный свет скользил по округлым линиям ягодиц, подчеркивая их плавные изгибы. Они выглядели безупречно в своей естественности — мягкие, но упругие, с холодной, гладкой кожей, что мерцала, как тонкий слой фарфора под светом луны. Линии тела были точны и выверены, без излишеств, но с той изящной ясностью молодости, где каждая форма будто стремилась к совершенству. Мышцы бедер едва заметно напряглись от прикосновения прохладного воздуха, скользнувшего по коже, словно намек на опасность. Это напряжение отозвалось во всем теле, достигнув поясницы и пробежав тонкой дрожью вдоль позвоночника. Под этим скрывалось неуловимое возбуждение — тягучее и болезненное. Но Волдеморт не касался его. Его рука зависла над телом мальчика, создавая не прикосновение, а тяжёлую, мучительную тень желания, которое осталось несбыточным. Его дыхание было холодным, как ночной ветер, а его присутствие — обжигающим, как раскалённый металл. Он не собирался давать Малфою то, чего тот жаждал. Он пришёл, чтобы дать почувствовать эту пустоту, напомнить, что власть всегда останется на его стороне. Это был акт безмолвной победы — не прикосновение, а отказ, утонувший в намеренном молчании. — Ты знаешь, что я не нарушу эту грань, — прошептал он, и его голос разнёсся, как звон стали, касающейся стекла. Он звучал тихо, но в нём была непоколебимая власть, равная самой ночи. — Ты не получишь, то чего так хочешь. Эти слова резанули сознание, как бритва. Желание, которое казалось таким сильным, в одно мгновение превратилось в обман, в иллюзию, которую Лорд с лёгкостью развеял. Малфой почувствовал, как внутри него что-то сжалось — гордость, возбуждение, злость — всё это смешалось в одно острое чувство беспомощности. Сердце билось так громко, что он слышал его гул в ушах, но он не мог ничего сказать, не мог бросить вызов. Это была ещё одна победа Лорда — победа, в которой Драко остался без награды. Лорд медленно убрал руку, словно давая понять, что каждый миг этой пустоты — его подарок, его урок. Затем он развернулся и исчез, оставив мальчика лежать на месте, сжимая кулаки от досады. Он остался один в темноте, охваченный возбуждением и злостью, с пульсом, бьющимся так быстро, что казалось, сердце готово вырваться из груди. Эта ночь оставила его с ощущением, что он потерял больше, чем мог получить. Волдеморт пришёл, но даже не коснулся его, оставил его наедине с этим ожиданием, с этой незавершённостью, которая пожирала его изнутри. И всё же, Драко понимал: их игра продолжается. Тёмный Лорд никогда не оставлял его по-настоящему — он жил в его мыслях, в каждом напряжённом вздохе, в каждом касании, которое так и не случилось.