Накарот

***

25 июня 1996 года Драко лежал, ощущая холод простыней на своей коже и глухую тишину вокруг. Медленно, почти болезненно, в его сознании начали всплывать картины прошедшей ночи. Они были словно фрагменты разбитого зеркала — неясные, но с каждым мигом всё более отчётливые. Сначала пришёл смутный образ козы. Почему ему понадобилось украсть её? Воспоминание было нелепым и унизительным. Он пытался освободить бедное животное, цепляясь за верёвку с таким отчаянием, словно от этого зависела его жизнь. И где теперь эта коза? Уж не бросил ли он её посреди леса, пока в голове творился хаос? Мысль об этом вызвала у него странное чувство вины, смешанное с лёгкой долей абсурда. Но это было лишь начало. За ним пришли другие, более тревожные воспоминания, как волна за волной. Оборотень — сильные руки, приглушённый смех, его горячее дыхание на коже. Он видел себя в этой сумасшедшей ночи: флиртующего, обнимающего, крадущего поцелуй у мужчины, чьё тело манило его своей грубой силой. Этот момент был странным, почти гротескным, и в то же время волнующим. Губы оборотня были солоноватыми, жёсткими, и Драко отдался этому мгновению с дикой жаждой, будто хотел на миг сбежать от себя самого. Но затем пришла другая сцена — тень, которую невозможно было игнорировать. Волдеморт. Его глаза — ледяные, пронзительные, казалось, видели Драко насквозь. Сама мысль о том, что он коснулся губ Тёмного Лорда, была настолько абсурдной, что он зажмурился, как будто это могло помочь стереть память. Но воспоминание было настойчивым и беспощадным. Он видел себя — дерзкого, переполненного чем-то опасным и необратимым, как волк, который наконец обнажил клыки. Губы Лорда были холодны, неподвижны, но Драко не остановился. Он украл этот момент — глупо, безрассудно, но с такой силой желания, что оно до сих пор жгло его изнутри. Стыд окатил его холодной волной, как ледяной дождь, проникающий до самых костей. Драко перевернулся на бок, прижав руки к лицу, как будто мог этим жестом заглушить ту бурю, что развернулась у него внутри. Сердце бешено колотилось, глухо отдаваясь в груди. Всё казалось невыносимым. Как он мог допустить это? Он, наследник древнего рода Малфоев, поцеловал двоих мужчин за одну ночь, и один из них был сам Волдеморт! Он всегда верил, что его сдержанность и контроль над желаниями были частью его силы. Но всё это рухнуло в одно мгновение, как карточный домик под ветром. Теперь ему было ясно, почему он так упорно подавлял свои чувства. Дай волю этим тайным желаниям — и он потеряет себя, переступив ту черту, которая казалась ему неприкосновенной. И как легко это произошло! Стоило только позволить себе расслабиться, поддаться безумному течению ночи, как все эти подавленные эмоции хлынули наружу, разрушая всё на своём пути. Кто был следующим в его списке тайных увлечений? Кузен Жан, обаятельный француз, чей смех всегда казался таким притягательным. Виктор Крам с его мощной физической силой и отрешённым взглядом. Теодор Нотт, с его молчаливой загадочностью. Даже Блейз, его близкий друг, который убивал наповал своей харизмой. А теперь… оборотень Гезим и сам Тёмный Лорд. Мерлин, да он просто испорчен до самого основания! Это не было простым увлечением, мимолётной слабостью. Нет, его привлекали мужчины. Всегда привлекали. И всё это время он жил, подавляя это внутри себя, боясь признаться даже самому себе. Он страдал, каждый раз отводя взгляд, каждый раз подавляя в себе малейшую искру этого влечения. Он надеялся, что это пройдёт. Надеялся, что стоит только найти подходящую девушку, и всё станет на свои места. Но вместо этого всё только накапливалось внутри, как раскалённая лава, готовая вырваться наружу. Вчера это произошло. Вспышка желания освободила его от годами накопленных уз. Алкоголь снял маски, и перед ним оказался тот, кем он всегда был на самом деле. Но теперь, в холодной реальности утра, он не мог не думать о последствиях. Как он мог так низко пасть? Ведь он был наследником великого рода, его будущее было связано с продолжением этой древней линии. Он единственный сын, последний Малфой, на котором лежала ответственность за весь род. И если его семья узнает, что женщины никогда не привлекали его, что он не способен ни на одну из тех брачных стратегий, которые они строили для него, — всё будет потеряно. Чистокровные семьи были суровы и консервативны. Ожидания, правила, традиции — всё это давило на него, заставляя чувствовать себя пленником. Да, в магическом обществе не было предрассудков по поводу гомосексуальности. Многие маги и ведьмы вели отношения с представителями своего пола, и никто не смотрел на это косо. Но у Драко была совсем иная ситуация. Ему нельзя было позволить себе такую свободу. Его жизнь была подчинена не ему, а его долгу перед семьёй. Малфои всегда следовали одному пути: заключали браки с чистокровными ведьмами, рожали детей, расширяли влияние семьи. И теперь он, единственный наследник, рисковал стать полным разочарованием для отца, для матери, для всего рода. Как он будет жить с этим? Притворяться? Искать девушку, которая станет просто фасадом для его жизни? Но это казалось невыносимым. Ложь, скрытность, постоянное напряжение — всё это грозило разрушить его изнутри. Он не мог представить себе жизнь, в которой каждое его действие будет пропитано фальшью. Но вчера… вчера он впервые ощутил, что значит быть самим собой. Впервые в жизни он испытал подлинное удовольствие, полное принятие себя, без масок и ожиданий. Это было как освобождение — мгновение, в котором он почувствовал гармонию, будто наконец обрёл своё место в мире. Здесь, в этом далёком лесу, он мог быть собой, без страха осуждения, без тяжести ответственности. Всё казалось правильным, настоящим. И как же теперь вернуться обратно в тот мир, где всё это будет отвергнуто? Но самым потрясающим открытием стало то, что он чувствовал к Волдеморту. То, что произошло вчера, было за пределами любого опыта, за гранью понимания. Гезим был лишь развлечением, экспериментом, на который он решился ради собственной свободы, ради того, чтобы, наконец, разрушить цепи запретов, которые тянулись за ним с юности. Но Лорд… Лорд был не просто увлечением. Это было что-то другое, куда более глубокое и необратимое. Как будто всё, что скрывалось в его душе, все те неосознанные желания, наконец, обнажились. Драко чувствовал, что встреча с Волдемортом стала кульминацией его стремлений — абсолютным желанием, против которого невозможно было устоять. Этот поцелуй не был случайностью или мгновенным порывом, который можно забыть с приходом дня. Это было признание. Признание в самом сокровенном, в том, чего он боялся всю свою жизнь. Волдеморт тянул его, как чёрная дыра, как непреодолимый магнит, притягивающий не только его тело, но и душу. Страх перед этой тягой и был причиной всех его попыток отгородиться от своих чувств, убежать от них. Но, столкнувшись с Лордом, он понял, что нет никакого побега. Это не была простая страсть, не мгновение слабости. Это было нечто большее — откровение, что он желал всю свою жизнь, но не смел признаться даже самому себе. Он провёл пальцами по губам, словно хотел ощутить остаток того поцелуя, который теперь казался ему нереальным, как сон. Но холодный привкус, оставшийся на губах, доказывал обратное. Это случилось. Это было реальностью. Тяжесть этого мгновения, его ледяная неизбежность всё ещё висели над ним, оставляя в теле странное ощущение удовлетворения, смешанного со стыдом. Он думал, что должен стыдиться. Хотел стыдиться. Но вместо этого в груди разливалась тёплая, умиротворяющая уверенность, как будто он наконец достиг чего-то, о чём мечтал всю свою жизнь. Ему хотелось бы провалиться под землю, скрыться от этой нестерпимой ясности, которую принёс с собой новый день. Ясности того, что это не было ошибкой, не было заблуждением. Это было подлинным. И это пугало его больше всего. Он видел свои страхи, обнажённые, как на ладони: не страх перед тем, что Лорд отвергнет его, а страх перед тем, что он больше никогда не сможет забыть это чувство. Страх, что теперь ничто другое в его жизни не сравнится с этим моментом. Он пытался представить, что будет дальше. Что, если это было лишь мгновение слабости для Лорда? Что, если для Волдеморта это ничего не значило? Мысль об этом была невыносима. Он знал: если этот поцелуй станет лишь случайным эпизодом, то он будет разрушен окончательно и бесповоротно. Ведь он не сможет вернуть себя назад, снова натянуть маску равнодушия. Всё, что он так долго пытался подавить, уже вырвалось наружу, разрушив преграды, выстроенные годами. Драко перевернулся на спину, чувствуя, как утренний свет нежно проникал через ткань палатки, мягко касаясь его лица, будто подшучивая над его растерянностью. Внутри него разрасталась тревога, смешанная с чем-то почти болезненным — но не страданием, а сладким, тягучим ощущением. Он задавался вопросом: что теперь? Вчерашний вечер казался далёкой, причудливой фантазией. Может ли такое событие, такое сближение с Лордом Волдемортом, действительно что-то значить? Или же это всего лишь иллюзия, которой не суждено повториться? Мысли крутились в голове, вызывая смятение. Изменилось ли что-то между ними? Волдеморт… холодный, невозмутимый, беспощадный. Драко не мог поверить, что именно с ним случилось то, о чём он никогда и не смел мечтать. Теперь он был растерян. Как ему себя вести? Притворяться, будто ничего не произошло? Или, напротив, ждать продолжения, новых мгновений близости? Он не знал, как быть. Его сердце то замирало в страхе, то снова начинало гнать по жилам огонь желания, волнами поднимающегося в теле. Он вспомнил своих сокурсников, как всё у них было просто. Одна фраза — «ты мне нравишься», другая — «и ты мне», и всё решалось. Они становились парой, открыто гуляли, строили планы. Это было настолько наивно и просто, что Драко не мог сдержать тихого смешка. Но он и Лорд Волдеморт… Как можно даже представить себе подобное? Они, гуляющие рука об руку, как обычная пара? Это было почти комично в своей нелепости. Волдеморт, таинственный, страшный, волшебник, который наводил ужас на весь магический мир, — и он, Драко Малфой, наследник древнего рода. Такое сочетание казалось невозможным, несовместимым с реальностью. Но, несмотря на это, Драко не хотел отпустить случившееся. Он не мог принять мысль, что это останется просто мимолётным эпизодом, который сотрётся из памяти, как многие другие моменты. Он жаждал повторить этот опыт, вновь оказаться рядом с Лордом, ощутить его холодное, но притягательное присутствие, его властные руки, его губы, которые, хотя и были неподвижными, так ясно говорили о силе и самоконтроле. Драко хотел ощущать эту связь — глубокую, тайную, словно магия, которая захватывала и притягивала к себе, несмотря на страх и все логические доводы. Он закрыл глаза, пытаясь вообразить, как сложатся их отношения дальше, и невольно усмехнулся. Волдеморт и Драко Малфой. Как это вообще возможно? Конечно, никто в здравом уме не сможет воспринять их как пару. Никто, кроме, пожалуй, его самого. Ведь для него это уже стало чем-то большим. Не просто поцелуй. Не просто желание. Первым всплывало в голове лицо отца. Люциус… Драко живо представлял, как отец, ещё верный слуга Волдеморта, будет просто потрясён. Ведь он с таким благоговением говорил о Лорде, всегда подчёркивал его могущество, но чтобы его сын вступил в такие отношения с самим Тёмным Лордом? Нет, это за гранью воображения Люциуса. Отец скорее пришёл бы в ужас — его гордость была бы уничтожена. Это не могло не вызвать у Драко лёгкой усмешки. Мать, конечно, тоже была бы в шоке, но её реакция была бы мягче. Её первый порыв был бы направлен на защиту сына, даже если она не понимала бы его выбора. Но тётя Беллатриса… Драко передёрнуло от этой мысли. Она бы убила его. Без промедления. Её преданность и одержимость Лордом были слишком сильными, чтобы терпеть подобную дерзость со стороны племянника. Беллатриса, с её безумными глазами, не остановилась бы перед убийством ради сохранения своих фанатичных мечтаний о Волдеморте. Магическое общество? Драко мог только представить себе их шок. Они, наверное, просто потеряют дар речи. Он представил лица тех, кто всегда над ним насмехался. Теперь-то он будет их пугать не словами «Я расскажу отцу», как раньше, а гораздо более весомой фразой: «Я расскажу своему парню». Что ж, никто не посмеет смеяться над ним после этого, да и Гарри Поттер, когда узнает… Лицо Поттера было бы бесценно! Этот жалкий герой был бы в полной растерянности. Однако вместе с этим Драко осознавал, что они оба — мужчины. Это означало, что никакой свадьбы, никаких официальных отношений. А без магического брака Лорд мог бросить его в любую минуту. Эта мысль всколыхнула в нём странное чувство беспокойства. Что, если Волдеморт уйдёт? Исчезнет, как тень, как будто ничего не было? Это было бы невыносимо. Драко желал чего-то более надёжного — магический брак был бы идеален. Контракт, который бы защитил его. И почему бы не включить в него условие: если Лорд решит бросить его, его ждёт… наказание. Превращение в змею до конца жизни. Забавная мысль. И, конечно же, была проблема продолжения рода. Малфоям нужно было продолжать свой чистокровный род. Это означало, что ему, вероятно, придётся жениться на ведьме, как того требовали традиции. Но как тогда жить на две семьи? Драко попытался представить эту картину: у него есть жена, ребёнок, а потом он объясняет сыну, что таинственный «друг» отца — это не просто друг. И в этот момент на лице ребёнка будет ужас и непонимание. Как бы он объяснял своему сыну, что его возлюбленный — сам Лорд Волдеморт? Но самое ужасное — это их разница в возрасте. Драко ощутил холодок, когда подумал об этом. Лорд был ровесником его дедушки, если не старше. Бессмертный. А он? Драко был смертным. Означало ли это, что однажды он постареет и умрёт, а Волдеморт будет стоять рядом, как вечный наблюдатель? Этого Драко не мог вынести. Мне нужно стать бессмертным, подумал он, чуть нервно посмеиваясь над этой мыслью. Ведь умирать одному было бы слишком печально. Он попытался представить их будущее вместе. Как они будут проводить время? Чем будут заниматься? Малфой усмехнулся, представляя, как Волдеморт с холодной отрешённостью рассказывает ему о том, кого проклял на этот раз. И о чём с ним говорить? Явно не о квиддиче и моде. Скорее о том, как он уничтожил очередного врага… Драко не хотел игнорировать то, что возникло между ними, но всё это выглядело слишком… сложно. В конце концов, он почувствовал, как на него медленно опускается гнетущее опустошение. Все его размышления, смешные фантазии и наивные мечтания растворились в холодной реальности. Реальность оказалась куда тяжелее и прозаичнее, чем он ожидал. Если его желание быть с Волдемортом было серьёзным — не просто мимолётной слабостью, а настоящей потребностью — тогда вся его жизнь изменится. Ему придётся отказаться от привычных правил и подчиниться чему-то совершенно иному, чему-то беспощадному. Как будто этот один поцелуй обрушил на него целую лавину последствий, с которой он не знал, как справиться. Но больше, чем собственные сомнения, его терзала одна мысль: что думает о нём Лорд? Этот поцелуй… Что он значил для него? Была ли это всего лишь случайная слабость? Способен ли Волдеморт воспринимать его всерьёз? Тот, для кого существование других казалось не более чем инструментом для достижения целей. Что если Драко для него — просто очередная игрушка? Юноша медленно сел на краю койки, чувствуя, как тело неприятно ныло, а виски отозвались тупой болью. Он глубоко вдохнул, но даже воздух леса, насыщенный свежестью и влагой, не мог полностью развеять лёгкое похмелье, давившее на сознание, как свинцовая тяжесть. Весь его облик отражал беспорядок внутренних мыслей — спутанность желаний и сомнений, которые по-прежнему тлели где-то на краю разума, едва касаясь реальности. Он с усилием поднялся, ощущая слабость в ногах, и сделал несколько шагов к ванной комнате. Пространство палатки, хоть и было расширено магией, оставалось скромным и лишённым излишеств: аскетичная мебель, ровные деревянные поверхности, не более того. Здесь не было ни зеркал в золотых рамах, ни удобных кресел, к которым он привык. Всё было настолько просто, что это вызывало у него невольное раздражение, смешанное с каким-то странным чувством освобождения. Войдя в ванную, он закатал рукава и открыл краны, выпуская поток ледяной воды. Брызги касались его пальцев, обжигая своей прохладой. Он умылся, ощущая, как вода стекает по лицу, смывая остатки ночи, но не воспоминания, которые крепко зацепились за его сознание. Долго смотрел на своё отражение в маленьком, тусклом зеркале над раковиной. Его лицо выглядело уставшим, глаза слегка покраснели, но в них всё ещё горел тот огонь — неугасимый, скрытый за безупречной маской. Он погрузился в ванну, надеясь, что горячая вода вернёт ему ясность и вытеснит остатки похмельной мутности из его головы. Тёплая вода разливалась по телу, успокаивая натянутые мышцы, но вместе с ней в сознание возвращались сцены ночи. Руки Волдеморта — холодные, властные. Его лицо, неподвижное и пугающе красивое в своём безразличии. Поцелуй, украденный у самой тьмы. Драко вдруг почувствовал, как по телу прошла дрожь, но он не мог понять — от стыда ли это или от желания. Он выбрался из воды и, промокнув тело полотенцем, переоделся в чистую одежду. Руки всё ещё слегка дрожали, но он заставил себя собраться. Он должен был выглядеть безупречно, даже если внутри всё бурлило. Пальцы прошлись по волосам, приглаживая их. Маска благополучия надета, но что-то внутри трещало по швам. Выйдя из ванной, он осмотрел лагерь и палатку Лорда, но его там не обнаружил. В голове зашевелились тревожные мысли. Где он? Почему оставил его одного? Неужели избегает? Холодок тревоги прокрался в его грудь. Его взгляд упал на стол. Там лежала записка. Пергамент был сложен аккуратно, каждая складка выверена, словно и здесь Волдеморт продемонстрировал свою безупречную точность. Рядом стоял флакон с зельем. Драко протянул руку, развернул записку и увидел ровные строчки уверенного почерка: «Я отправился по делам в деревню. Сегодня ты должен продолжать тренировки. Если чувствуешь себя плохо после вчерашнего — выпей зелье. Встретимся позже.» Лаконичность слов обожгла его. Как будто ничего и не случилось. Как будто это было всего лишь ещё одно задание, ещё один день. Юноша стоял, держа записку в руках, и его мысли снова метались. Может, Волдеморт действительно решил забыть об этом? Может, всё это — не более чем слабость, о которой лучше не вспоминать? Но, драккл раздери, он не мог просто забыть. Пальцы крепче сжали записку. Он не хотел возвращаться к прежней дистанции. Не хотел, чтобы Лорд снова отгородился от него ледяной стеной. Он жаждал тепла, силы, которую ощутил прошлой ночью. И больше всего боялся, что Волдеморт может исчезнуть так же внезапно, как появился в его жизни. Медленно опустившись на стул, Драко почувствовал, как изнутри его охватывает противоречие. Внутри него горело желание, но поверх него лежал страх — страх, что это была всего лишь игра. Но если это так, он был готов сыграть. Ведь теперь пути назад для него больше не существовало. Он откупорил флакон и без колебаний выпил зелье. Горький, слегка мятный привкус обжёг горло, но почти мгновенно прохладной волной разошёлся по телу, смывая остатки похмельной тяжести. Легкость заполнила каждую клетку его тела, как будто он сбросил невидимый груз. Он медленно выдохнул, с облегчением, как человек, пробудившийся от дурного сна. Этот маленький жест от Волдеморта был ему приятен, но он всё ещё не понимал, продиктован ли он чувством заботы или проявлением необходимости. Собравшись с мыслями, юноша вышел из палатки, чувствуя, как окружающий мир встречает его невозмутимой ясностью. Лагерь был пуст — только звуки леса окружали его, приглашая на утреннюю тренировку. Он шёл через траву босыми ногами, ощущая прохладу земли и лёгкую росу, что осталась после ночи. Природа казалась равнодушной к его внутренним переживаниям, как и всегда. Здесь всё следовало своему неизменному ритму — спокойному, неторопливому, как течение реки, которое не остановишь ни волей, ни магией. Он отошёл от лагеря на несколько шагов к берегу озера, где вода блестела в утреннем свете, словно холодное стекло. Здесь он нашёл то, что искал: уединение и простоту, которой так не хватало в его жизни. Драко разложил мантию на мягкой траве и сел, скрестив ноги. Вокруг стояла тишина, наполненная лишь звуками леса: шорохом листвы, едва различимым шелестом ветра и редкими птичьими трелями, словно утро только начинало раскрываться. Он прикрыл глаза и медленно вдохнул, наполняя лёгкие прохладным воздухом. Вдох. Выдох. Его дыхание постепенно становилось глубоким и ровным, как течение подземной реки, скрытой под толщей камней. С каждым выдохом он отпускал напряжение, словно разматывал тугие узлы, стягивавшие его мысли и тело. Время текло медленно, растворяясь в безмятежности леса. Он следил за его течением не минутами, а звуками: пение утренних птиц постепенно сменилось невнятным гудением насекомых, а солнечные лучи, проникавшие сквозь плотную листву, двигались по земле, оставляя едва заметные следы. Он чувствовал это движение кожей, как лёгкое касание, как дыхание леса. Тени деревьев становились длиннее, воздух теплее, и вместе с этим его мысли успокаивались, словно утихший шторм. Каждая минута становилась для него попыткой вернуть себе ускользающее спокойствие, которого он отчаянно жаждал. Он погружался всё глубже в своё сознание, пытаясь отгородиться от воспоминаний о прошедшей ночи. Но как бы ни старался, мысли не отпускали его. Они возвращались, как рой назойливых насекомых: Гезим, Лорд, нелепая коза, которую он пытался украсть. Смешно, абсурдно. И всё же эти образы оставались в его памяти — живые, чёткие, словно это происходило снова и снова. Мысли постепенно перетекали к их разговору о деревне оборотней. Он вновь и вновь прокручивал детали: как Волдеморт помог этим людям много лет назад, когда сам ещё только укреплял своё влияние. Конечно, это можно было списать на простой расчёт, сделанный ради собственной выгоды. Но в том, как это было сделано, было нечто странное. Лорд не потребовал ничего сразу. Он не воспользовался их благодарностью моментально, как сделали бы другие. Прошли годы, прежде чем он вернулся и попросил услугу. Почему так долго ждать? Это не укладывалось в простую логику власти. Лорд всегда действовал с безупречной точностью, но здесь чувствовалось что-то иное. Он задумался над этим. Что за человек перед ним? Властолюбивый тиран, подчиняющий мир своей воле, или тот, кто действительно верит в то, что говорит? Он вспомнил их разговор, когда Волдеморт говорил о будущем магического мира, о маглах, которые становились сильнее и опаснее. Его слова звучали не просто как манипуляция, а как пророчество, с оттенком неизбежности. В них была сила, но не сила угрозы — это была сила понимания. Словно Волдеморт видел то, что другие не могли или не хотели видеть. «Лояльность, Драко. Это ключ к пониманию. Они несут в себе угрозу нашему существованию, ведь они всегда будут ближе к своим, к тому миру, который пытается уничтожить всё волшебное». Эти слова застряли в его голове, как заноза. Волдеморт произнёс их с такой уверенностью, что они не могли быть просто уловкой. Но что означала эта угроза? Что значило это «пытается уничтожить»? Он не мог отделаться от чувства, что за этими словами скрывалось нечто большее. Словно Лорд намекал на то, что маглы уже знают об их мире и что столкновение неизбежно. Но это невозможно. Статут Секретности всё ещё действует. Маглов держат в неведении, и всё, что касается магии, остаётся скрытым. Или… это не так? Слова Лорда звучали так, словно он знал что-то, чего не знал никто другой. Словно угроза не была чем-то отдалённым, а уже стояла на пороге. Эта мысль не давала ему покоя. Он чувствовал, что за словами Волдеморта скрывается нечто большее. Да, Лорд всегда стремился к власти — это очевидно. Но когда он говорил о том, что магический мир слабеет, что маги теряют свою силу, в его голосе не было фальши. Это были не просто пустые слова, сказанные для манипуляции. В них чувствовалась тяжесть чего-то подлинного, словно сам Волдеморт верил в это всей душой. Но что именно двигало им? Стремление изменить систему ради всех магов или лишь ради себя? Был ли он действительно обеспокоен судьбой магического мира, или это всего лишь оправдание для достижения абсолютной власти? Он пытался вспомнить, что говорил ему отец о политике Лорда. Люциус всегда уверял, что путь Волдеморта обещал сохранить власть и привилегии чистокровных семей. Он говорил, что Лорд защитит их от угроз маглорождённых и маглов, что он вернёт мир к «золотому веку» магии, когда древние Роды правили безраздельно. Эта идея элитарности, превосходства чистокровных, была внушена ему с детства, и он впитал её, как губка. Но из того, что он услышал от самого Волдеморта, всё это казалось не таким однозначным. Лорд стремился не просто укрепить власть чистокровных, но и объединить под своим знаменем всех — магических существ, волшебников, даже тех, кто прежде считался врагом. Он обещал каждому свою долю привилегий. Но для чего? Какое именно общество он стремился построить? Он не мог понять. Волдеморт говорил о единстве, о необходимости изменить мир, но что именно это значило для него? Было ли это искренним желанием спасти магический мир от упадка, или всего лишь ещё одной формой власти, где он станет единственным хозяином? Эти мысли клубились в его сознании, как густой туман. Ему было сложно разобрать, где заканчивается правда и начинается манипуляция. Но одно он знал точно: Волдеморт видел будущее иначе, чем все остальные. И в этом видении, каким бы мрачным оно ни было, заключалась своя логика, своя неизбежность. Он глубоко вздохнул, ощущая, как его тело, напряжённое от размышлений, начинает постепенно расслабляться. Он осознал, что слишком увлёкся мыслями о Лорде, о власти, о судьбах, которые казались слишком далёкими и одновременно невыносимо близкими. Это уводило его в сторону, заставляло потерять внутреннюю гармонию. Он решил отложить эти мысли на потом, отогнать их, как ненужный шум, нарушающий его сосредоточенность. Сейчас, здесь, ему нужно было одно — вернуться к себе, к своему внутреннему центру, к медитации, которая всегда дарила ему спокойствие и ясность. Снова выпрямив спину, он плавно закрыл глаза, позволяя теням леса продолжить свои тихие, неторопливые танцы на его лице. Окружающий мир — лес, ветер, утренний свет, пробивающийся сквозь листву — начинал сливаться в единое целое, словно пейзаж, который медленно растягивался в бесконечность. Вдох. Выдох. Каждое движение его лёгких было ровным и размеренным, как пульс мироздания, частью которого он становился. Его мысли, ещё недавно так буйно метавшиеся в голове, начинали затихать, уходя в туманное небытие, отступая вглубь сознания, где больше не тревожили его. Он начал слышать, как лес оживает в своём безмолвии: каждый шорох, каждый едва различимый звук был частью ритма, помогавшего ему восстанавливать концентрацию. Это было нечто большее, чем простое звуковое сопровождение — это была симфония природы, которую он, наконец, позволил себя охватить. Ощущение беспокойства, недавно захватившее его, начало растворяться, словно утренний туман под первыми лучами солнца. В этом бесконечном потоке спокойствия он чувствовал, как его разум очищается, а тело вновь обретает лёгкость. С каждым медленным вдохом и выдохом он возвращался к самому себе. Это был процесс очищения, не грубый и резкий, а естественный, как смена времён года. Мысли, тревоги, образы Волдеморта — всё ускользало, растворяясь в небытие. С каждой минутой, с каждым касанием воздуха его губ, он ощущал, как его внутренний мир восстанавливается, приходит в равновесие, как все внутренние конфликты, терзавшие его последние дни, наконец-то утихают. Лёгкий ветерок, пробегающий по листве, стал его спутником, его другом в этой медитации. Звуки леса, обычно такие раздражающие в своей постоянной переменчивости, теперь были ему близки, как внутренний голос, напевающий тихие слова умиротворения. Всё, что раньше казалось важным и запутанным, постепенно теряло своё значение. Оно уходило, словно волна, накрывшая берег и оставившая после себя гладкий песок. Он почувствовал, как его тело становится невесомым, как границы между его физическим существом и окружающим миром исчезают. Боль, тревоги, страх — всё это исчезло. Даже дыхание, которое раньше было ключевым элементом концентрации, стало вторичным — оно было, но больше не требовало контроля. Это был естественный процесс, словно жизнь, разворачивающаяся перед ним в бесконечной тишине. Тишина. Абсолютная, глубокая тишина заполнила его. Это была не просто тишина леса, это была тишина, идущая изнутри, как будто вся его сущность погрузилась в состояние покоя и гармонии. В этой тишине не было места мыслям, не было места тревогам. Все заботы прошлого — о Волдеморте, о магическом мире, о будущем — стали настолько далёкими, что казались чужими, словно принадлежали не ему. Он был лишь частью этой бескрайней пустоты, растворяясь в ней всё глубже с каждым мгновением. Он не знал, сколько прошло времени — минуты, часы, вечность. Это уже не имело значения. Время утратило своё присутствие, растворилось в безвременье, которое охватило его целиком. Теперь, где раньше были чувства, эмоции, мысли, осталось только спокойствие, абсолютная пустота, которая не давала ему никаких ответов, но и не требовала вопросов. Эта пустота была ему родной, как забытая истина, которая ждала его всё это время. Он больше не ощущал себя как отдельную сущность. Его личность, со всеми её страхами, желаниями и сомнениями, растворилась в бесконечной гармонии. Границы его «я» исчезли, как свет в сумерках. Он стал частью чего-то великого и необъятного, словно его тело и душа слились с окружающим пространством. Это состояние напоминало глубокий, неизменный океан, где нет волн и течений, только ровное и бесконечное спокойствие. Ни прошлого, ни будущего — только бесконечное «сейчас», чистое и неподвижное бытие, лишённое времени и тревог. Все прежние заботы и тревоги — те, что ещё недавно казались непреодолимыми, — отступили. Страхи, страсть к Волдеморту, борьба за контроль над собственной судьбой — всё это исчезло, стало незначительным и далёким, как обрывки чужих снов. То, что мучило его и владело разумом, теперь казалось иллюзией, фантомом, с которым он больше не был связан. Он был освобождён. Не осталось ни боли, ни страха. Лишь тишина, мягкая и спокойная, как лёгкий шелковый покров, окутала его разум, делая тело лёгким, почти бесплотным. Это состояние напоминало первый свет зари, когда мир ещё погружён в темноту, но на горизонте уже виднеется пробуждение нового дня. Всё вокруг было безмолвно, словно сама природа заключила с ним тайное соглашение, позволив ему стать частью этого мира, но на иных условиях — условиях полного погружения в бытие. Это было то, что на Востоке называют «недеянием» — состоянием безусильной гармонии с собой и миром, когда каждое движение, каждый вздох сливаются с окружающим пространством. Он не знал, сколько времени прошло — минуты, часы, вечность. Время потеряло значение, его течение казалось остановившимся. Он парил, как лист, замедленно кружившийся в неподвижном воздухе, неподвластный ни времени, ни пространству. Но постепенно ощущение полного растворения, этой великой тишины, начало отступать. Словно невидимые волны начали мягко и настойчиво оттаскивать его обратно к берегу, возвращая к реальности. Сначала пришло слабое покалывание в пальцах — лёгкий намёк на то, что кровь снова начинает струиться по его телу. Затем тепло в груди, ощущение дыхания, которого он больше не осознавал в этом состоянии. С каждым вдохом и выдохом реальность снова медленно, но неотвратимо входила в его мир. Возвращение было тихим, как скольжение ладони по водной поверхности. Ничто не нарушало этот процесс, и он словно выходил из глубокого, успокаивающего погружения, медленно обретая свои очертания и границы. Он почувствовал, как каждый слой его сущности вновь начал обретать форму, ощутил тяжесть собственного тела, которое раньше казалось бесконечно лёгким. Лёгкие звуки природы — шорох листьев, слабое журчание ручья, дыхание ветра — начали наполнять пространство вокруг, словно вытесняли ту бескрайнюю пустоту, в которой он недавно находился. Теперь эти звуки казались не просто отголосками, а настоящими свидетельствами жизни, к которой он возвращался. Мир вокруг снова начинал дышать, возвращая его из состояния безвременья в реальность. Он медленно открыл глаза, словно опасаясь, что этот жест разрушит хрупкую нить тишины, которую он только что обрёл. Свет проникал сквозь густую листву, мягкие лучи золотились на его коже, как прикосновения чего-то древнего и неторопливого. Мир вернулся — неуловимо знакомый, но теперь он был иным. В нём больше не ощущалось прежней тяжести и шума, что давили на него прежде. Всё вокруг словно очистилось, став лёгким и прозрачным. Он ощущал в себе эту перемену: внутри осталось эхо покоя, который он нашёл в медитации, и это эхо звучало тихо и уверенно, как ритм дыхания. Он сидел спокойно, без желания двигаться или нарушать эту безмятежность. Его дыхание было ровным, размеренным, и с каждым вдохом он чувствовал, как умиротворение охватывает его целиком. В этом покое не было нужды ни в вопросах, ни в ответах. Всё просто было. Всё находилось на своём месте. Когда его взгляд встретился с Гезимом, сидящим неподалёку, он не почувствовал ни неловкости, ни удивления. В этом молчаливом присутствии не было места для тревоги. Они смотрели друг на друга спокойно, как старые знакомые, разделяющие нечто важное, о чём не нужно говорить вслух. Гезим наблюдал за ним внимательно, но его взгляд был лишён ожидания или осуждения. Это было естественное, простое любопытство, которое не требовало ответа. — Извини, если помешал, — тихо произнёс Гезим, словно боясь нарушить тот покой, что окружал их. Его голос был мягким, как шёпот ветра в кронах деревьев. Малфой не ответил сразу. Он лишь слегка приподнял уголки губ в едва заметной, умиротворённой улыбке. Эта улыбка была не жестом вежливости, а чем-то глубинным — как отражение внутренней ясности, которую он обрёл. В ней было принятие, благодарность ко всему вокруг: к природе, к самому моменту, к людям, которые его окружали. Он чувствовал, как в нём тихо разливается странное, но чистое ощущение гармонии. Всё, что происходило, казалось правильным, каждое событие — неизбежной частью чего-то большего, чем он сам. — Всё в порядке. Я уже закончил, — сказал он, и его голос звучал так же тихо и спокойно, как дыхание леса. Гезим нахмурился — не с раздражением, а скорее с лёгким любопытством, как человек, которому открылась загадка, но ответ на неё остался за завесой. — Что ты делал? — спросил он, его слова прозвучали в воздухе так, словно не ожидали немедленного ответа. Драко задержал взгляд на собеседнике, а затем, с той же тихой уверенностью, которую обрёл в медитации, ответил: — Тренировался. Больше ничего не нужно было говорить. Их разговор завершился в самом зачатке, словно и не был предназначен для продолжения. Оба замолчали, погрузившись в тишину, которая вновь окутала их, но уже не как преграда, а как невидимая нить, соединяющая их в этот момент. Это молчание не было тяжёлым или неловким. Оно было полно внутреннего покоя, словно оба знали, что здесь и сейчас не нужно ни слов, ни объяснений. Спустя некоторое время Малфой нарушил молчание, его голос был всё ещё тихим, как будто он боялся разрушить хрупкую гармонию момента. — Почему ты пришёл? — спросил он, глядя прямо в глаза Гезиму. Гезим слегка улыбнулся, в его взгляде появилось что-то простое и бесхитростное, как луч утреннего света, проникающий сквозь тёмную листву. В этой улыбке было нечто тёплое, словно даже сам он не ожидал от себя подобного желания. — Я хотел снова увидеть тебя, — признался он, колеблясь, как человек, который решился на важные слова и теперь не знает, как их воспримут. — Я встретил мистера Реддла в деревне. Он сказал, что вы продолжите путь завтра утром. И… я хотел спросить: могу ли я потом писать тебе? Время от времени. Эти слова окутали Малфоя неожиданным теплом. Он ощутил что-то странно трогательное в этом предложении, словно в мире, полном обмана и скрытых намерений, нашлось место для чистой дружбы. Тёплая, мягкая улыбка коснулась его лица — не вынужденно, а естественно, словно она сама нашла себе дорогу. — Конечно, — ответил он, чуть расслабив плечи. — Я дам тебе свой адрес. Он прищурился, легкая усмешка скользнула по его губам. — А вы тоже используете почтовых сов? Гезим тихо засмеялся, качая головой. — Нет. У нас вороны. Мы обучаем их доставлять письма куда угодно. Но… когда я приеду в Англию, — голос его чуть дрогнул от скрытого волнения, — мы сможем вновь увидеться? Этот вопрос пронзил Драко, как внезапный порыв ветра. Он взглянул на Гезима, его сердце на мгновение забилось быстрее, чем обычно. — Ты собираешься в Англию? Гезим кивнул, его лицо стало серьёзным, словно он сейчас раскрывал нечто важное, что носил в себе долгое время. — Отец заключил союз с Тёмным Лордом. Я возглавлю один из отрядов нашей стаи. Когда придёт время, я отправлюсь в Англию. Эти слова, как удар молота, прервали тот покой, который Малфой обрел в медитации. Вся ясность и умиротворение внезапно показались хрупкими, как стекло, готовое разбиться от малейшего прикосновения. Всё, что окружало его — лес, тишина, ощущение свободы — теперь выглядело временным и ненадёжным, словно это был лишь короткий перерыв перед чем-то неизбежным. Он знал, что этот союз был частью огромной игры, где каждый ход имел последствия. — Ты хочешь участвовать в войне? Гезим посмотрел на него ясным, спокойным взглядом, полным решимости. — Хочу, если это принесёт нам свободу, — произнёс он с твёрдостью, в которой не было ни сомнений, ни страха. — А ты? Ты ведь тоже будешь сражаться на стороне Тёмного Лорда? Вопрос повис в воздухе, тяжёлый, как грозовая туча. Малфой опустил взгляд, и в его душе разгорелась невидимая борьба. Слова застряли у него в горле, словно каждая мысль была цепью, которая удерживала его от ответа. — Я… должен, — сказал он наконец, но голос его прозвучал так, словно он убеждал не Гезима, а самого себя. Гезим нахмурился, в его взгляде отразилось не осуждение, а тихое, искреннее беспокойство. — Ты не хочешь? — спросил он, его голос был мягким, почти заботливым, как у того, кто пытается заглянуть в самую суть чужой души. Малфой глубоко вздохнул, его взгляд скользил по лесу, по свету, что мягкими лентами струился сквозь густую листву. Тишина обволакивала их, но она уже не давала ему покоя, а казалась напоминанием о том, что выборы и решения всегда следуют за моментами затишья. — Я не знаю, — тихо признался он. Его голос звучал так, будто он наконец решился произнести вслух правду, которую долго прятал даже от самого себя. Это признание показалось ему обнажающим, как будто слова сорвали с него защиту, оставив наедине с внутренней пустотой. В тот момент он чувствовал себя одновременно частью чего-то великого и вечного — и абсолютно потерянным в этом же величии. — Война… это страшно, — прошептал он, его взгляд блуждал среди деревьев, как будто в зелени и тенях он мог найти ответы, которые ускользали от него. Лес дышал, казалось, в своём ритме, равнодушном к их беспокойству. Он слышал, как тишина вокруг поглощает его сомнения, и всё же ясности не приходило. Гезим слегка наклонил голову, в его глазах появилось что-то задумчивое, полное спокойной, но глубокой мудрости. — Ещё страшнее, когда ничего не меняется, — произнёс он тихо, словно эти слова сами нашли дорогу к его губам. Эти слова, как камень, брошенный в спокойную воду, нашли отклик в душе Драко, заставив его замереть. Он понимал, что Гезим имел в виду. Много лет его семья, как и все чистокровные волшебники, жила в мире, застывшем в лицемерии и традициях, как древний памятник, стоящий на века. Этот мир был прочным, но в его основе лежала пустота — пустота, от которой невозможно было убежать. И всё же война… Война обещала перемены, но какой ценой? Смерть. Убийства. Разрушение. Всё это было слишком страшным, слишком большим для его сердца. Как можно бороться за мир, погружая мир в хаос? Как можно достичь чего-то лучшего, разрушая всё на своём пути? Эти мысли, как змеи, извивались в его сознании, затягивая его в бесконечный лабиринт сомнений. Тишина между ними углублялась, как тёмная вода. Внезапно Гезим, словно желая сбить это напряжение, тихо спросил: — Ты и мистер Реддл… вы вместе? Его голос был едва слышен, но в нём таилось нечто большее, чем простое любопытство — лёгкая тревога, скрытое беспокойство. Малфой напрягся, как будто вопрос оголил всё, что он так старательно пытался скрыть. В вихре событий последних дней он сам не находил ясности. Воспоминания кружились в его голове, как осенние листья на ветру, не позволяя выстроить из них что-то цельное. Он взглянул на Гезима, на его ясные, полные простоты и искренности глаза, и тихо признался: — Я и сам не знаю. Молчание вновь обволокло их. Но это молчание не было тяжёлым, оно не требовало слов. Это была та тишина, что возникает между двумя людьми, которые пережили нечто важное вместе и теперь понимают, что каждый следующий шаг ведёт в неизвестность. — Придёшь в деревню вечером? — наконец спросил Гезим. Его голос был полон надежды, но звучал тихо, без настаивания. Малфой улыбнулся, но его улыбка была полна сомнений, словно он не был уверен в собственных словах. — Мне нужно продолжать тренировки, — осторожно ответил он. — Я не обещаю. Гезим лишь кивнул, приняв его ответ без тени разочарования. В его взгляде не было упрёка, только мягкое понимание. Он был рядом — не как тот, кто требует чего-то, а как тот, кто принимает всё как есть. Они сидели в этой тихой гармонии, каждый погружён в свои мысли, словно этот момент был их общей тайной, частью пути, который только начинался. После они вернулись к лагерю. Молодой волшебник достал пергамент и перо, аккуратно нацарапав свой адрес. Почерк не был столь ровным, как обычно, но в этот момент это не имело значения. Он передал бумагу оборотню, и в тот миг, когда их пальцы соприкоснулись, что-то внутри дрогнуло. Лёгкая, едва ощутимая волна грусти пронеслась через его сердце, словно он прощался с чем-то важным, чем-то, что олицетворяло его юность — безрассудные порывы, мечты, которым больше не суждено сбыться. Встреча с Гезимом была вспышкой — яркой и мгновенной, которая позволила ему обрести путь к самому себе. Это было словно лето, которое подходило к концу. Гезим посмотрел на него с неожиданной нежностью, его глаза излучали странное спокойствие, как будто он тоже понимал, что этот миг — последний отблеск чего-то большего. Молча, он достал из кармана небольшой, но изящный медальон, выгравированный с изображением орла и древними рунами. Орёл — символ Албании, и руны, говорящие о судьбе. Гезим протянул его юному волшебнику с лёгкой, почти смущённой улыбкой. — Это на память, — тихо сказал он. — Пусть принесёт удачу в пути. Юноша взял медальон, его пальцы чуть задержались на прохладном металле, но взгляд оставался неподвижным. Этот простой жест, это подношение казалось наполненным значением, тяжёлым, как прощание. Он не знал, что сказать. Слова казались ненужными, бессильными перед этим моментом, который уже был предопределён судьбой. Не говоря ни слова, он подошёл ближе и, почти робко, осторожно, как будто боясь разрушить тишину, поцеловал Гезима в щёку. Поцелуй был лёгким, как дуновение ветра, чистым и невинным, как прикосновение осеннего света к земле. Это было их прощание, не требующее объяснений. Гезим улыбнулся, в его глазах сверкнуло тепло, как отблеск далёкого костра в тёмной ночи. — Я буду помнить о тебе, — тихо сказал он, его голос звучал глубоко и уверенно, как будто эти слова несли в себе больше, чем просто обещание. Юноша посмотрел на него, на миг задержав взгляд на его лице, и ответил, почти шёпотом: — И я о тебе. Они стояли рядом, окружённые шёпотом леса и мягким светом уходящего дня. В этой тишине не было неловкости или неудобства — только принятие того, что их пути, возможно, скоро разойдутся. Этот момент казался завершённым и цельным, словно лес сам решил оставить его неприкосновенным, скрыв в своих тенях. Здесь, в этом мгновении, не было нужды в обещаниях или объяснениях. Они просто стояли рядом, два человека, переживших нечто важное вместе, понимая, что жизнь, как и этот лес, полна встреч и расставаний, где каждое прощание становится началом нового пути.

***

Волдеморт вернулся, когда солнце уже клонилось к закату, и густой золотой свет рассыпался по листве, окрашивая лес в багряные и янтарные тона. Тени вытягивались, как длинные пальцы, вытаскивая вечер из дня. Воздух наполнился прохладой, резкой и свежей. Пройдя через лагерь бесшумно, словно тень, он остановился на краю опушки. Его взгляд сразу нашёл Драко, сидящего в глубокой медитации. Лёгкий ветер шевелил волосы юноши, но он не обращал на это внимания, погружённый в ритм своего дыхания. Волдеморт прищурился. Он мгновенно считал состояние Драко и узнал, что тот проделал впечатляющую работу над собой. Ещё недавно мальчик был полон хаотичных эмоций, словно пламя, которому некуда вырваться. Но теперь его дыхание было ровным, движения — плавными, как у того, кто обретает контроль не только над телом, но и над разумом. Это вызвало у Волдеморта странное удивление: мальчику удалось достичь внутренней тишины так быстро. Он сам когда-то шёл этим путём, и это заняло у него куда больше времени. Это было… неожиданно. Но вместо того чтобы просто оценить этот факт и отложить его в памяти, Волдеморт обнаружил, что его мысли ускользают. Воспоминания о прошедшей ночи всплывали в его разуме, как чёрные крылья, мерцающие в тени. Эти образы были неуместны, как наваждение, но не желали покидать его. Он чувствовал, что что-то внутри него изменилось. Отрицать это было бы глупо, а Лорд никогда не обманывал себя. Прямота с самим собой была одной из его главных сил, но сейчас эта сила обращалась против него, заставляя признать нечто, что он не хотел осознавать. Это чувство было новым и чуждым, но в нём таилась угроза. Оно тревожило его, как слабый зуд в глубине сознания, не дающий покоя. Словно тень, что спала в нём долгие годы, вдруг пробудилась. Волдеморт не мог точно определить, что именно изменилось. Это не было ни гневом, ни разочарованием, но оно пульсировало внутри, как нечто живое и неумолимое. Тот поцелуй… Близость с Драко была глупостью. Пустым эпизодом, которому не следовало придавать значения. Он не должен был позволять себе такие слабости. Мальчишка был уязвимым, жалким в своём отчаянии, как утопающий, хватающийся за щепку. Это должно было вызвать презрение, возможно, даже отвращение. Но не вызвало. И этот факт беспокоил его. Лорд задавался вопросом: почему? Почему он, человек, который всю жизнь презирал слабость, не почувствовал ни отвращения, ни презрения к этому проявлению уязвимости? Вместо этого в нём на миг проснулось что-то другое — нечто, что он не мог назвать. Это не было ни жалостью, ни симпатией, но оно напомнило ему о том, что он когда-то давно закрыл внутри себя, обратив свою душу в холодный камень. Удивление, мелькнувшее в его взгляде, мгновенно сменилось холодным анализом. Волдеморт всегда смотрел на людей как на инструменты, и ничего более. Цели были ясны, контроль безупречен. Чужие слабости и желания не вызывали в нём ничего, кроме отстранённого любопытства, граничащего с презрением. У него не было привязанностей, не было нужды в них. Ни семьи, ни друзей, ни любовников, чьё присутствие могло бы утяжелить его путь. Жизнь — это свободное скольжение, он знал это с самого начала. Все уходят, отношения неизбежно разрушаются. Сегодняшний друг — завтрашний враг, а любовники — незнакомцы, чьи имена и лица утрачивают значение. И всегда, всегда Волдеморт был тем, кто уходил первым, сжигая мосты, оставляя после себя лишь пепел. Меняя страны, континенты, судьбы людей, он уходил без сожалений. Одиночество было его выбором, и он наслаждался им. Он любил своё собственное общество, находя в нём ту ясность и свободу, которую другие искали в бесконечных привязанностях. Волдеморт не зависел от чужого внимания, не нуждался в тепле других людей, потому что оно не могло дать ему ничего ценного. Когда он развоплотился, и его Последователи — те, кого он сам учил, те, кто сражался рядом с ним — не сделали ничего, чтобы найти его, помочь ему, он не испытывал ни капли разочарования. Он знал их природу. Их желание спасти собственные жизни было рациональным, естественным, и в этом не было ни малейшей личной обиды. Он всегда знал, что от людей не стоит ничего ожидать. Люди — это существа иллюзий, погружённые в собственные фантазии о «дружбе» и «любви», считая эти чувства вечными и прочными, хотя на деле они были хрупкими, как хрусталь. Питер Петтигрю — прекрасный пример. Могли ли его друзья когда-то представить, что он предаст их? И тем не менее, Волдеморт видел в воспоминаниях Петтигрю, что это не была дружба в её чистом виде. Глубоко внутри Питера всегда была обида, скрытая под маской преданности. Он терпел насмешки, унижения, всегда находясь в тени других. Волдеморту понадобилось всего лишь обнажить перед ним эту горькую истину, чтобы сломать его последние иллюзии. Предательство Петтигрю было лишь вопросом времени, закономерным итогом того, как его друзья относились к нему. И Волдеморт видел в этом не вину Питера, а холодную логику: каждый раб когда-нибудь обрывает свои цепи. Даже в самой глубокой дружбе всегда есть тот, кто доминирует, и тот, кто подчиняется. Это незыблемый закон. Северус Снейп, бедняга, был ещё одним примером разрушительной иллюзии. Любовь к Лили Поттер, которую Снейп называл вечной, была не более чем одержимостью. Эта безответная страсть унижала его, заставляла ползать перед Лордом на коленях, умоляя сохранить ей жизнь, предавая все свои принципы. Эта «любовь» заставила его предать Лорда ради женщины, которая даже не испытывала к нему симпатии. И вот, теперь Снейп строил козни, работая на Дамблдора, наивно полагая, что Лорд ничего не видит. Как можно быть таким слепым? Даже навыки его окклюменции не могли скрыть от Волдеморта правды. Снейп заблуждался, думая, что Лорд не видит его измены, но Волдеморт давно уже наблюдал за ним, как паук за мухой, запутавшейся в паутине. И что же, ради чего всё это? Ради женщины, которой не было до него дела? Волдеморт сделал Снейпу одолжение, избавив его от Лили. Это могло бы освободить его, позволить ему начать жить собственной жизнью. Но вместо этого Северус остался пленником прошлого, своих фантазий и жалкой преданности воспоминаниям. Волдеморт не мог считать таких людей достойными. Как можно уважать тех, кто добровольно превращает себя в раба своих страстей? А затем была ещё одна ироничная история — Дамблдор, этот великий волшебник, который однажды любил Гриндевальда, а потом заточил его в тюрьму, оставив гнить там до конца дней. Любовь? Сомнительно. Это было более извращённым, чем все предыдущие примеры. Если бы это была настоящая любовь, разве мог бы он оставить человека, которого когда-то любил, в таком заточении? Смерть была бы более милосердной, мгновенной. Но Дамблдор предпочёл что-то более жестокое, придавая этому оттенок морали и величия. Или Регулус Блэк. Талантливый, перспективный юноша, чья преданность и жажда признания когда-то вызывали у Волдеморта мимолётный интерес. Его идеалы, его стремление быть кем-то великим могли бы принести плоды. Но всё рухнуло в тот момент, когда Лорд отказал ему в просьбе — жалкой попытке романтического сближения. Как это было предсказуемо. Вместо того чтобы подняться над своим желанием, Регулус выбрал путь предательства. Всё его будущее оказалось разрушенным одним решением. Он погиб, словно тень, растворившись в забвении, оставив после себя лишь слабый след в истории. Как глупо — как отчаянно глупо. Всё это ради эмоций, ради обиды, которая овладела его разумом, подавила всё, что могло бы сделать его великим. Ах, и Гарри Поттер. Волдеморт с отстранённым презрением вспоминал этого мальчишку, который видел мир лишь в чёрно-белых тонах. Наивный юнец, веривший в простые истины, в мир, который поддаётся объяснению: есть «свои», есть «чужие», и между ними пролегает чёткая граница. Гарри был воспитан в уверенности, что добро всегда побеждает зло, что выбор очевиден и прост. Его мир — это игрушечный театр, где роли давно распределены. Но Волдеморт знал: реальность была иной. Она была сложной, полной неразрешимых противоречий. В этом мальчике не было ни силы, ни глубины, лишь иллюзия, созданная теми, кто направлял его жизнь. Поттер — всего лишь орудие, фигура на доске, не понимающая, кто и зачем двигает её. Все эти истории, все эти люди — они проносились перед Волдемортом, как череда бесконечных драм. Люди играли в свои игры, погружённые в страдания и иллюзии, и каждая из этих историй казалась ему ничтожной и предсказуемой. Родители, отвергающие своих детей за несоответствие их ожиданиям. Семьи, разрываемые нескончаемыми конфликтами, вызванными желанием навязать своё представление о мире. Ревность и страсть разжигали убийства, влечение становилось надругательством, а отчаяние вело к самоубийству. Люди были рабами своих страстей, и эти страсти раз за разом поглощали их, как огонь, питающий сам себя. Разрушенные судьбы. Загубленные души. Волдеморт наблюдал за этим, словно зритель на театральном представлении, где каждое действие завершалось неизбежной трагедией. Как же примитивны были эти люди, как они наслаждались своими страданиями, как упивались жалостью к самим себе! Они искренне верили, что живут, потому что чувствуют, потому что их эмоции делают их реальными. Но Волдеморт знал другую правду. Он видел, что их чувства и бесконечные желания лишь превращают их в рабов. Они горят в собственном огне, раз за разом делая одни и те же ошибки, полагая, что это и есть жизнь. Люди принимали боль как нечто неизбежное, как естественную часть своего существования. И эта боль становилась их тюрьмой. Они строили вокруг себя стены, где запирались вместе со своими страданиями, и называли это любовью, привязанностью, смыслом жизни. Волдеморт презирал эту слабость. Он видел, как люди разрушают себя, как их эмоции становятся оковами, которые они сами куют для себя, и как они гордо носят эти цепи, убеждённые, что это их выбор. Но разве это не жалкий самообман? — думал он, стоя в тени деревьев, наблюдая за миром, который был так далёк от него и одновременно так предсказуем. Ему были понятны их страсти, их желания. Но он никогда не был их частью, никогда не давал им захватить себя. Именно это и делало его сильнее. Сила — это свобода от всех этих иллюзий. Он не нуждался в привязанностях, потому что знал: ничего не вечно. Дружба, любовь, привязанность — всё это рано или поздно угасает, как звёзды на небе. Остаться одному — значит остаться свободным, непобеждённым. И всё же… Он не мог отрицать того, что внутри него что-то шевелилось — неясное, тревожное, как скрытая трещина в тщательно выстроенной стене. Волдеморт нахмурился, губы сжались в тонкую линию. Это ощущение было ненавистным. Его тянуло к Драко, и эта тяга выглядела как слабость, как-то, что он всегда презирал в других. Он знал, что нужно делать. Он должен был пресечь это на корню, разорвать эту нить, пока она не затянула его в бездну. Но как? Он никогда не сталкивался с этим прежде. Его жизнь была тщательно выстроенной системой отказов. Но сейчас он стоял перед чем-то новым, чем-то, что не поддавалось его привычным методам подавления. Это не было обычное желание — он знал желание, знал, как с ним справляться. Это было другое. В конце концов, он решил отстраниться. Абстрагироваться от этого чуждого, тревожного чувства. Прежде чем оно сможет окрепнуть, прежде чем оно станет слишком сильным. Это была его единственная стратегия. Он не мог позволить себе погружаться в этот хаос, не мог позволить чему-то столь неопределённому овладеть им. Его молодой облик уже утратил свою силу, скользнув с его лица словно вуаль. И сейчас он вновь вернулся к своему истинному воплощению — облику, пугающему многих. Волдеморт двигался к своей палатке с намеренно нарушенной плавностью, создавая звук там, где обычно властвовала полная тишина. Его шаги по траве были резкими, а плащ, сброшенный на землю, с шуршанием развернулся, словно занавес, объявляющий начало нового акта. Всё это — не случайность. Он хотел, чтобы Драко знал: он вернулся. Чтобы тот прервал свою медитацию и встретил его взгляд. Как и ожидалось, юноша открыл глаза. В этом простом обмене взглядами таилось нечто тревожное и непонятное. Он ждал увидеть страх, тот знакомый ужас, который всегда являлся зеркалом его власти. Люди боялись его — это было аксиомой, фактом, не требующим доказательств. Они трепетали перед его взглядом, как перед неизбежностью смерти. Этот страх был его щитом, его оружием, неоспоримой истиной, которая обеспечивала ему власть. Но в глазах Драко не было страха. Вместо этого Волдеморт увидел что-то иное: мягкий, внимательный взгляд, проникающий глубже его облика. Юноша смотрел не на мраморно-бледное лицо с отсутствующим носом, не на жуткие красные глаза, сверкающие в полумраке леса. Он смотрел сквозь всё это, будто пытался разглядеть нечто скрытое за этой маской ужаса. Что он ищет? Этот вопрос мелькнул в сознании Лорда, оставив после себя тягостный осадок. Драко пытался что-то понять, что-то узнать, словно этот взгляд был мостом, перекинутым между их душами, мостом, который Волдеморт не собирался переходить. Он привык разрушать такие мосты, не давать им ни малейшего шанса на существование. Он вернул привычное выражение лица: холод, безразличие, отстранённость. Тонкая маска, которую он носил всю свою жизнь, вновь встала на место. Он не мог позволить себе отклониться от этого курса, не мог дать Малфою то, что тот, возможно, ждал. — Значит, ты завершил первую часть практики, — произнёс Волдеморт медленно, тщательно выверяя каждое слово. Его голос был ровным и отстранённым, словно лезвие, оставляющее за собой холодный след. В нём не было ни намёка на что-либо личное, будто события прошедшей ночи растворились в тумане и не оставили следа. В этом голосе не было ни малейшей эмоции, ни тепла, ни признания. Лорд вновь поставил границы, возвёл стену между ними, отделяя себя от всего, что могло стать слабостью. Его глаза, алые и бесстрастные, внимательно следили за лицом Драко. В них сквозило нечто неизменное, как отражение вечной ночи. Малфой, к его удивлению, не выказал ни страха, ни смятения. Он сидел спокойно, уверенно, словно знал, что между ними есть нечто большее, чем то, что могло бы исчезнуть с наступлением дня. Это спокойствие было странным. Волдеморт привык к тому, что его холодность вызывает смятение и беспокойство. Люди цеплялись за иллюзии тепла, всегда пытались вернуть прежнюю близость, найти укрытие от его ледяного присутствия. Но не Драко. Этот юноша принимал происходящее без суеты, будто знал: их связь — это нечто, что нельзя разрушить обычными словами или жестами. Волдеморта это раздражало. Он долго и пристально смотрел на Драко, изучая его с бесстрастным интересом. Красные глаза проникали в его разум, проверяя, насколько глубоко мальчик смог погрузиться в это спокойствие. Волдеморт видел в этом нечто подозрительное. Как такое возможно? Откуда в этом юноше взялась такая внутренняя устойчивость? — Ты справился быстрее, чем я ожидал, — наконец произнёс он. Его голос был едва уловим, как дыхание тени, словно каждое слово исходило из глубин, куда не проникает свет. — Продолжим. Пока ты ещё удерживаешь это состояние. Он сел рядом, движением столь плавным, что казалось, он просто слился с пространством вокруг. Волдеморт откинул все мысли о прошлой ночи, заставляя своё сознание сосредоточиться на главном — на задаче, на тренировке, на укреплении контроля. Именно это было его истинной целью. Контроль над собой, над мальчиком, над всем, что окружало его. Малфой не произнёс ни слова, но Лорд чувствовал, как тот наблюдает за ним, изучает его так же, как он сам изучал юношу мгновением ранее. Это было противостояние двух взглядов, двух разумов, которые пытались проникнуть друг в друга, не нарушая хрупкой грани между близостью и отчуждением. — Вторая часть твоей подготовки в окклюменции, — начал Волдеморт, опуская голос до едва уловимого шёпота, — заключается в сокрытии мыслей. Теперь, когда ты достиг состояния покоя, тебе нужно научиться создавать внутреннее пространство для контроля. Это не просто пространство для отдыха, это будет твоя крепость. Он сделал паузу, его взгляд остановился на лице Драко, словно ожидая увидеть в глазах юноши осознание сказанного. — Ты должен создать в своём сознании символ или образ, который станет твоим щитом, той защитой, за которой спрячутся твои самые глубокие мысли. Это может быть что-то личное, что связано с твоими воспоминаниями, с местом, которое для тебя имеет особое значение. Место, где ты чувствуешь себя в безопасности. Это должно быть нечто, что оставило на тебе глубокий след, чтобы ты мог легко воссоздать его в своём разуме. Слова Волдеморта резонировали в тишине, как тихий, но неумолимый шёпот ветра среди деревьев. Драко задумался, его сознание начало блуждать в поисках того самого места — той крепости, которую Лорд велел ему построить внутри себя. Это должно быть не просто место. Оно должно было стать его убежищем, символом, который укроет его мысли от любого постороннего вторжения. Вдруг его взгляд упал на озеро, спокойное и неподвижное, скрытое за густыми деревьями, окружавшими лагерь. Вода была безмятежной, как его собственное сердце в тот момент, когда оно впервые почувствовало что-то другое — не только честность, но и безопасность. Вчерашний поцелуй на берегу этого озера был больше, чем просто физическое соприкосновение, это было нечто, что раскрыло перед ним новый внутренний мир, новый образ гармонии и покоя. — Это место, — прошептал он, почти про себя, глядя в сторону озера, где ветер шевелил поверхность воды, словно закрепляя этот образ в его сознании. Волдеморт кивнул, принимая его выбор. В его глазах мелькнуло что-то неуловимое, но яркое — словно он на миг проник в ту часть сознания Драко, куда юноша сам ещё не решился заглянуть. — Теперь это озеро станет твоим якорем, — произнёс Лорд, его голос был сух, как шелест старинных свитков, — всякий раз, когда кто-то попытается проникнуть в твоё сознание, ты будешь возвращаться сюда. Это твоя крепость. Малфой закрыл глаза, представляя гладкую поверхность озера, его тихие воды, скрытые за деревьями. Он чувствовал, как его мысли погружаются в это внутреннее озеро, растворяются в его безмолвии. Каждый шум, каждый ветерок — это часть его сознания, спокойного, как вода. В этой тишине его мысли были в безопасности, они становились неуловимыми, спрятанными за образом озера, за этим пространством, которое не поддавалось вторжению. — Следующий шаг, — продолжил Волдеморт, его голос был мягким, но за ним ощущалась скрытая сила, — это научиться пропускать мысли сквозь своё сознание. Ты не должен блокировать каждую мысль, но должен научиться отпускать их. Представляй их как рябь на воде — они проходят мимо, касаясь поверхности, но не оставляют следа. Слова Волдеморта медленно проникали в сознание Драко, словно капли дождя, падающие на спокойную гладь воды. Он представлял свои мысли как лёгкие волны, которые возникали на поверхности озера и исчезали, не оставляя ни следа, ни отпечатка. Эти мысли были пусты, бессодержательны. Легилимент мог бы видеть их, но они не имели значения. Всё, что увидит любой, кто попытается проникнуть в его сознание, — это спокойное, безмятежное озеро, лишённое глубины. — Это искусство не цепляться за мысли, — говорил Волдеморт, его голос становился всё тише, словно исчезая в этой внутренней тишине. — Ты позволяешь им приходить и уходить, не давая им задержаться. Так ты создаёшь иллюзию пустоты, чистого разума. Легилимент увидит только спокойную поверхность, за которой не скрывается ничего значимого. Юноша снова закрыл глаза, его разум стал частью этого озера. Он не сопротивлялся своим мыслям, но и не пытался удержать их. Они приходили, как лёгкая рябь, касались воды и тут же исчезали. Озеро оставалось чистым, спокойным, безмятежным. Каждая мысль становилась частью этого великого спокойствия, растворяясь в безмолвии внутреннего пространства. — Но это ещё не всё, — произнёс Тёмный Лорд, в его голосе прозвучала едва уловимая напряжённость, словно он касался самой сути чего-то сокровенного. — Пустота может вызывать подозрения. Легилименту нужно увидеть что-то реальное, незначительное. Иначе он насторожится. Ты должен создать иллюзию. Обман. Пустить его по ложному следу. Ложные мысли, которые отвлекают. Юноша медленно кивнул, его разум углубился в поиски тех образов, которые могли бы стать ширмой для его настоящего «я». Что показать? Что оставить на поверхности? В его голову пришли банальные образы: обыденность Хогвартса, бесконечные уроки, разговоры с однокурсниками, моменты, которые сливались в рутину и не несли никакого значения. Мысли о семье, учёбе, книгах — всё это было пустой мишурой. Но именно в этой обыденности крылась сила. Она создаёт иллюзию, что перед Легилиментом разворачивается настоящая жизнь. — Твои мысли на поверхности должны быть незначительными, но убедительными, — продолжил Волдеморт. Его голос приобрёл отстранённую, почти наставническую интонацию. — Например, образы, в которых ты завтракаешь в Большом зале или читаешь что-то у камина. Легилимент увидит лишь это и подумает, что проник в суть твоего сознания. Но это только маска. Юноша закрыл глаза, воображая себя сидящим за длинным столом в Большом зале, погружённым в учебник. За столом шумят однокурсники, раздаются привычные звуки разговоров и смеха. Эти сцены были так естественны, что он почти поверил в их реальность. Легилимент увидит именно это — ученика, погружённого в учёбу, простого мальчика, которому чужды тайны. Но всё важное будет спрятано глубже, под гладью озера, где он держал своё настоящее «я». — Теперь, когда ты создал своё укрытие, — продолжил Волдеморт, его голос стал мягким, но за этим шелестом скрывалась опасность, — тебе нужно усложнить его структуру. Как у озера есть глубины, так и у разума должны быть слои. Поверхностные мысли — это лишь первая защита. Но за ними должно скрываться большее. Юноша сосредоточился, представляя слои внутри себя. Озеро стало метафорой его разума. Верхняя гладь — это лишь отражение неба, несущее обманчивую ясность. Под ней — тёмные воды, скрывающие секреты. Там, в глубине, под толщей воды, хранились его истинные эмоции и страхи, всё, что он не мог позволить увидеть никому. Каждая мысль была спрятана, как жемчужина в скорлупе. — Легилименту должно казаться, что он движется вперёд, — произнёс Волдеморт, его взгляд стал острым, как лезвие. — Ты должен заманить его в лабиринт, уводить от сути. Чем глубже он погружается, тем сложнее ему понять, что настоящие мысли остаются недоступными. Каждый слой запутывает его, отдаляет от истины. Волшебство, заключённое в этих ментальных техниках, было тонким и искусным. Магия здесь, в тишине леса, действовала иначе. Она не подчинялась законам пространства и времени. В мире разума не было границ, не существовало ограничений. Магия держала в своих невидимых нитях каждую мысль, каждый образ, связывая их в совершенную сеть. Юноша чувствовал её, как дуновение ветра на коже, как трепет листьев на поверхности воды. Здесь он был хозяином своего разума. — Следующий этап — управление вниманием, — Волдеморт сделал паузу, как дирижёр, затягивающий молчание перед важным аккордом, чтобы юноша почувствовал вес его слов. — Ты должен научиться направлять Легилимента. Не позволить ему рыскать в твоём разуме, а подсовывать именно то, что ты хочешь показать. Голос Лорда звучал ровно, но в нём проскальзывала угроза, словно каждое его слово открывало бездну, в которую можно было шагнуть по собственной воле. Юноша закрыл глаза, представляя свой разум как озеро — прозрачное и обманчиво спокойное на поверхности. Под водой плавали его мысли, как рыбы: некоторые блистали серебристыми боками, другие, затенённые и опасные, прятались в глубине. Он сам решал, какую мысль выловить и показать Легилименту, а какие оставить незамеченными. — Твоё внимание станет твоим главным оружием, — продолжал Волдеморт, его голос был холодным, как зимний воздух перед рассветом. — Ты решаешь, что показать и что оставить в тени. Ты контролируешь всё. В этом и заключается искусство Окклюменции. Юноша видел, как мысленно управляет своим вниманием, направляя его как луч света сквозь темноту. Легилимент мог следовать только по тому пути, который он сам ему укажет. Все остальные тропы, ведущие к истине, останутся заперты. Это был обман, тщательно продуманный и построенный, иллюзия безупречной обыденности, под которой скрывалась глубина, опасная и неприступная. — Но самое важное, — Волдеморт понизил голос, словно делился древним знанием, — это создать последнее убежище. Место в твоём сознании, куда не проникнет ни один враг. Даже при самой изощрённой атаке Легилимент не найдёт путь туда. Это место должно быть спрятано за всеми барьерами, за самой глубокой пещерой твоего разума. Это твой последний оплот. В воображении юноши его озеро преобразилось. На самом дне, в тёмной бездне, он увидел укромную пещеру, защищённую магией и ментальными ловушками. В этой пещере, скрытой от всех глаз, хранились его самые важные воспоминания и чувства — те, которые нельзя было обнаружить ни при каких обстоятельствах. Там, глубоко под водой, лежали его страхи, его сомнения и… его чувства к Лорду. В этом месте покоились воспоминания о том поцелуе — запретные, сокровенные, полные невыразимой тоски и тайного наслаждения. В этом укрытии он мог прятать то, что никто никогда не должен был узнать. — Это место станет твоим последним прибежищем, — произнёс Волдеморт, пристально глядя на юношу, словно читал его мысли, — и ключ к нему будет принадлежать только тебе. Никто не сможет добраться до этой глубины, если ты сам не позволишь. — И последнее, — Лорд понизил голос почти до шёпота, словно раскрыл перед ним древний секрет, не предназначенный для чужих ушей. — Эмоции. Они — последний рубеж. Даже если ты спрячешь мысли за идеальными барьерами, даже если твой разум станет лабиринтом, Легилимент всё равно сможет прочесть тебя через чувства. Страх, тревога, надежда — всё это выдаст тебя, если не научишься их контролировать. Ты должен научиться не только подавлять эмоции, но и направлять их, как инструмент. Юноша сделал глубокий вдох, представляя, как его эмоции превращаются в тихую воду на поверхности озера. Он видел их — страхи, гнев, странное, томительное влечение к Лорду — как рябь, способную разрушить его крепость. Но рябь не захватит его, если он станет хозяином этой стихии. Он должен был научиться не бояться бури, а управлять её силой, замораживать воду до состояния безмолвной тишины, пока она не станет зеркалом, отражающим только то, что он решит показать. — Когда ты овладеешь этим искусством, — произнёс Лорд медленно, словно каждое слово имело вес, — ты станешь непроницаемым. Ни один Легилимент не сможет проникнуть за твои барьеры, потому что они будут не просто стенами — они станут самой тканью твоего сознания. — Даже вы? — вопрос прозвучал почти шёпотом, но вес его был огромен, как вызов, брошенный не просто Лорду, но самой природе их взаимоотношений. Это было нечто большее, чем простое любопытство — юноша хотел знать, возможно ли стать таким, каким хотел его видеть Лорд. Возможно ли ему выйти за пределы своей слабости? Вопрос завис в воздухе, разделяя их, как тончайшая грань между настоящим и будущим. Лорд Волдеморт, чей взгляд обычно был наполнен холодным презрением ко всем, сейчас задержал своё внимание на юноше дольше обычного. Красные глаза вспыхнули чем-то неуловимым — это была тень эмоции, которую он тут же подавил, как учил юношу подавлять свои. Для него этот вопрос был не просто пустой фразой. Он видел в нём что-то новое, неясное, нечто, что могло стать опасным, если дать ему развиться. Но это его и интриговало. Он ощущал ту силу, которая могла превратить мальчишку в нечто большее, чем просто ученика или слугу. В будущем он мог стать кем-то значительным, возможно, даже противником. Но в этот миг Лорд отмахнулся от этих мыслей, как от наваждения. Он усмехнулся про себя. Как легко этот юнец полагает, что сможет достичь подобного уровня самообладания. Волдеморт давно научился не верить в потенциал других — слишком часто те, кого он считал способными, разочаровывали его. И всё же что-то в этом вопросе не давало ему покоя. — Если тебе удастся достичь совершенства, — ответил Волдеморт с ледяной усмешкой, которую нельзя было принять за истинную доброжелательность, — возможно, даже я не смогу проникнуть в твой разум. Но не обольщайся. — Его глаза вспыхнули пронзительной, презрительной насмешкой. — Твой темперамент едва ли позволит тебе это. Эти слова ударили точно в цель. Юноша почувствовал, как внутри закипает гнев, тонкая искра вызова, которая так часто подводила его. Но на этот раз он подавил её, едва позволив ей разгореться. Он выровнял дыхание, сосредоточился на той внутренней тишине, которую начал строить под руководством Лорда. Усилие далось нелегко, но принесло странное удовлетворение. Он понял: это и есть первый шаг к той силе, о которой говорил Лорд — контроль, выходящий за пределы простых мыслей и эмоций. — Прежде чем мы приступим к следующему этапу, — Лорд произнёс неторопливо, с той надменностью, которая всегда сопровождала его слова, — расскажи мне о разнице между западным и восточным подходами к Легилименции. Ты ведь изучил этот материал. Юноша ощутил, как внутренняя тишина, достигнутая медитацией, начала трещать под тяжестью ожидания. Вопрос прозвучал просто, но за ним таилась проверка. Разочаровать Лорда — допустить ошибку — было недопустимо. Он глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, словно готовился к прыжку в холодную воду. — Западный подход, — начал он, тщательно подбирая слова, — основан на силовом вторжении. Легилимент атакует разум, как осаждающий крепость: разрушает барьеры, проникает сквозь них, стремясь извлечь скрытые мысли. Здесь нет тонкости — это прямая атака. Окклюменция при таком подходе становится вопросом выстраивания стен и ловушек, сложных иллюзий и лабиринтов, которые замедляют или запутывают вторжение. Лорд выслушал это без выражения на лице, его взгляд оставался неподвижным, словно ледяное зеркало, отражающее лишь поверхность сказанного. — А восточный? — мягко подбросил Лорд, и его голос, несмотря на кажущуюся простоту, нес в себе оттенок требования. — Восточный подход не полагается на грубую силу, — продолжил юноша, теперь уже увереннее. — Здесь Легилимент действует, как вода, проникающая в малейшие трещины. Вместо того чтобы ломать преграды, он использует слабости того, в чьё сознание проникает. Легилимент ждёт колебаний в эмоциях, мельчайших вибраций мыслей, чтобы незаметно вплестись в них. Окклюменту нужно развить высочайшую чувствительность, чтобы замечать эти изменения и не позволять вторжению пустить корни. Волдеморт кивнул, едва заметно, словно подтверждая, что услышанное соответствовало его ожиданиям. В его взгляде не было похвалы, но было что-то тонкое, почти неуловимое — лёгкий проблеск одобрения, который тут же исчез. — Прекрасно. — Его голос звучал почти ласково, как если бы он говорил о простых истинах, давно забытых миром. — Сегодня мы займёмся восточным методом. Он сделал паузу, вглядываясь в юношу, словно прощупывая его внутреннюю готовность. — Твоя задача — почувствовать каждое прикосновение к твоему сознанию, — продолжил Лорд. — Ты не должен бороться. Позволь мыслям течь, как вода. Пусть они приходят и уходят, не задевая тебя. Волдеморт наклонил голову, его глаза вспыхнули лёгким оттенком нетерпения. Юноша закрыл глаза, представляя своё внутреннее озеро — гладкую поверхность, тихую и неподвижную. В этом спокойствии не было места страху. — Готов? — прошептал Темный Лорд, его голос был тихим, но не терял своей власти. Затем Волдеморт начал. Вторжение было столь тонким, что его можно было сравнить с прикосновением ветра к воде. Оно не нарушало поверхность, лишь намекало на своё присутствие. Драко почувствовал это, как лёгкий шорох в глубинах разума. Он напрягся, пытаясь мгновенно заблокировать мысли. Ошибка. Волдеморт уловил это движение сознания, как хищник, почувствовавший страх своей жертвы. — Не сопротивляйся, — Лорд произнёс эти слова медленно, почти лениво, как хищник, уверенный в своей победе. Но его голос, этот мягкий шелест, был подобен кнуту, разрывающему внутренний покой Малфоя. — Ты чувствуешь моё прикосновение, но слишком цепляешься за свои мысли. Это не западный метод. Ты должен научиться отпускать. Присутствие Волдеморта усиливалось, ощущалось как нарастающее давление в сознании, словно туман, который медленно обволакивает и лишает свободы движений. Вторжение не было агрессивным, но его сила возрастала, как приливная волна. Драко чувствовал, как его мысли сопротивляются, пытаясь укрыться за тонкими барьерами, которые могли рухнуть в любой момент. — Сосредоточься на ряби, а не на волнении, — голос Лорда был как шёпот внутри разума, тихий, но властный. Это не просьба, а приказ. Малфой закрыл глаза, пытаясь восстановить внутренний покой. Он видел своё озеро — гладкая поверхность, тишина. Но по воде уже пробегали волны. Как только Волдеморт усиливал своё присутствие, вода в его воображении начинала колебаться. Он пытался вернуть тишину, позволить мыслям течь без сопротивления, но его инстинкты, страх перед вторжением, брали верх. Он не мог просто отпустить свои мысли — каждый раз, когда они начинали ускользать, его разум судорожно хватался за них, как за спасательный круг. — Хорошо, теперь я уменьшу давление, — Лорд произнёс это почти снисходительно, и напряжение в сознании Драко стало спадать. Волдеморт ослабил своё вторжение, и Малфой ощутил это как лёгкое облегчение. Присутствие стало мягче, почти невидимым, едва ощутимым. Это было как дуновение ветра, касающее поверхность озера — настолько тонкое, что Драко мог бы и не заметить его, если бы не знал, что оно здесь. Но Лорд не просто ослаблял давление — он манипулировал своим присутствием с мастерством, которое поражало. Драко чувствовал, как Темный Лорд управляет его сознанием, играя с ним, меняя интенсивность, заставляя его прочувствовать каждую деталь, каждую перемену. Лёгкое прикосновение стало как рябь на воде, но Драко всё ещё не мог отпустить контроль над своими мыслями. Его страх и напряжение, которые он пытался подавить, мешали ему расслабиться полностью. — Ты всё ещё напряжён, — голос Волдеморта был холоден, как ледяной клинок, скользящий по коже, но в нём звучала нотка терпения, словно он ожидал, что мальчик учтёт его уроки. — Ты должен научиться чувствовать тончайшие изменения в своём сознании. Моё проникновение становится тише, но оно здесь. Слушай себя. Позволь своему разуму остаться безмятежным, как это озеро. Драко глубоко вдохнул, снова представляя своё внутреннее озеро. Волны становились мельче, но они всё ещё поднимались, реагируя на лёгкие касания Лорда. Он осознавал, что его разум сопротивляется — страх перед вторжением, инстинктивная потребность защищаться, оставались с ним. Но он пытался, представляя, как его мысли уходят вдаль, как рябь, медленно исчезающая в глубинах воды. Волдеморт продолжал уменьшать своё влияние, его проникновение стало едва ощутимым — как лёгкий, почти неуловимый шёпот на грани слуха. Драко чувствовал это прикосновение, тонкое, будто оно исходило не из внешнего мира, а зарождалось внутри него самого. Его мысли уже не метались, как испуганные звери; теперь они двигались плавно, словно тени под водой. Он начал отпускать их — не удерживать, не разбирать, не прятать. Они просто были, проходя мимо, исчезая, не оставляя следов. — Ты начинаешь понимать, — тихо произнёс Лорд, в его голосе прозвучало лёгкое, едва уловимое одобрение. — Чувствуй каждое движение. Легилимент, который действует с такой тонкостью, незаметен для большинства. Если овладеешь этим искусством, сможешь управлять своим сознанием на любом уровне. Малфой вслушивался в эти слова, чувствуя, как внутреннее напряжение постепенно уходит, а разум становится восприимчивым к этой тонкой игре. Он начал различать малейшие вибрации, которые проскальзывали в его сознании, как лёгкий ветерок над гладью озера. Теперь, когда давление Лорда ослабло, Драко ощущал эти едва заметные касания более чётко. Они не пугали его. Они были частью того безмятежного мира, который он учился создавать внутри себя. Ещё немного — и он почувствовал, как его мысли сами отпускают себя, ускользая одна за другой, как рябь, тающая в глубине воды. Больше не было необходимости удерживать контроль над каждой из них, как над хрупким фарфором. Теперь они могли приходить и уходить. Это было естественно, как дыхание. Они продолжали этот странный танец, погружённые в невидимую борьбу, где Лорд, как искусный дирижёр, вёл Драко к тому, чтобы его разум стал идеальной симфонией. Это взаимодействие было почти интимным, как прикосновение невидимых рук. Здесь, в этом ментальном пространстве, не существовало слов и масок. Их умы соприкасались в тишине, где каждая вибрация мысли была важна, каждый импульс — осязаем. С каждым прикосновением разума Волдеморта сопротивление Драко ослабевало. Его разум становился податливым, как вода, принимающая любую форму, в которую её поместят. Ему больше не хотелось бороться. Он позволял своим мыслям течь — свободно и естественно, словно они были потоками, которые Волдеморт мог увидеть, но не коснуться. Всё важное оставалось спрятанным в глубине, на дне его озера, недоступное даже для самого искусного проникновения. Присутствие Лорда стало частью его собственного осознания. В этот момент их умы слились в единое, общее пространство, где не было страха, не было тревоги, только сосредоточенность и тишина. Это было похоже на медитацию на грани между сном и бодрствованием, где всё становится лёгким и чистым, а любые слова кажутся ненужными. Казалось, что Волдеморт был везде и нигде, как будто он стал элементом самого пространства разума Драко. Наконец Лорд отступил, выведя своё сознание из этой тонкой игры. Его красные глаза задержались на Малфое, пристально изучая его, словно он хотел прочесть в мальчике нечто большее, чем просто успех в тренировке. На мгновение его взгляд стал глубже, чем обычно, и в нём промелькнула таинственная тень — смесь одобрения и чего-то ещё, более сложного, более личного. — Теперь перейдём к западному методу, — произнёс Лорд, его голос прозвучал спокойно, но в нём ощущалась ледяная серьёзность, словно предостережение. — Задача остаётся прежней: сохранять спокойствие и отпускать мысли. Этот метод будет грубее и жестче, но тебе придётся научиться сохранять равновесие, независимо от того, каким образом я проникну в твой разум. Драко кивнул, стараясь удержаться в состоянии внутреннего покоя. Но он знал: предстоящее испытание будет тяжелым. Западный метод Легилименции не был танцем тонких вибраций и мягких прикосновений. Это была атака — врывание в сознание с грубой силой, разрушающее барьеры, как осадный таран ломает ворота. Он глубоко вдохнул, вновь представляя своё внутреннее озеро. Вода должна была остаться спокойной, а мысли — лёгкими и бесследными, как рябь, исчезающая на поверхности. Вторжение началось внезапно. Как удар, как яростный порыв ветра, который выбивает дверь с петель. Не было предупреждения, не было времени подготовиться. Словно кто-то ворвался в его сознание, разбрасывая всё на своём пути. Драко ощущал это вторжение, как яростное разрывание, как будто его внутренний мир превратился в поле битвы. Всё, что он так старательно выстраивал, рушилось под давлением этой неумолимой силы. Мысли, ещё минуту назад такие спокойные, вдруг взбесились, как волны во время шторма. Его ум метался, и каждая часть его существа кричала о защите. Он инстинктивно пытался закрыться, возвести барьеры, оттолкнуть натиск, но понимал, что это было ошибкой. Любое сопротивление только усиливало хаос. — Не сопротивляйся, — голос Лорда прозвучал в его голове, холодный, как лёд, и непреклонный, как камень. — Отпусти их. Позволь им исчезнуть. Не борись с силой, иначе ты проиграешь. Драко затрепетал. Он знал, что Лорд прав. Борьба была бесполезной. Всё его существо стремилось к защите, к закрытию, но именно это и разрушало его изнутри. Он сосредоточился на своём озере — его гладь больше не была спокойной, волны были высокими, неистовствующими. Но он знал, что должен их отпустить, как бы трудно это ни было. Сделав глубокий вдох, он представил себе, как эти волны, поднимающиеся из глубин его разума, одна за другой исчезают в бездну. Они не могли больше его тревожить, они не могли зацепиться за его сознание. Давление Волдеморта всё ещё было подавляющим, его разум, как смерч, пронизывал всё, что стояло у него на пути. Но Драко начал отпускать — каждый образ, каждую мысль, как волны, разбивающиеся о берег и исчезающие в песке. Лорд продолжал давить, его пронизывающий взгляд словно сканировал глубины сознания юноши, стараясь разрушить его последние барьеры. Но Драко уже не сопротивлялся. Он позволял натиску проходить сквозь него, не задерживаясь. Его разум становился гибким, словно вода, которая не может быть сломлена и ускользает от любой силы. Это была битва внутри самого себя. Одна часть его сущности кричала о защите, требовала сопротивления, чтобы укрепить стены своего разума. Но другая, которую он так долго развивал под руководством Лорда, училась отпускать. Каждый образ, каждое воспоминание теперь стало частью его внутреннего озера — волн, которые приходили и уходили. Он не позволял им задерживаться, не давал им укорениться в его сознании. Проникновение Лорда продолжалось, но Драко больше не боролся. Каждая мысль стала частью потока, и он позволял им свободно исчезать. Теперь это было похоже на медитацию, но гораздо более интенсивную. Он чувствовал, как его разум очищается от груза мыслей, как его внутреннее озеро снова становилось спокойным. — Неплохо, — наконец произнёс Волдеморт, его голос был тихим, но в нём прозвучало лёгкое, едва уловимое одобрение, как звук падающего лепестка. — Ты начинаешь понимать. Но это лишь начало. Западный метод требует полной концентрации, чтобы не утонуть в собственной защите. Запомни: цель — не закрываться, а позволить мыслям быть свободными. Тогда Легилимент не найдёт ничего стоящего. Лорд едва заметно кивнул, словно одним движением головы задавая дальнейший ритм тренировке. В его алых глазах горела холодная решимость, неуловимая и страшная в своей неотвратимости. Их встреча была больше чем наставничеством. Это была схватка воли. — Мы ещё не закончили, — его голос прозвучал мягко, но за этой мягкостью скрывалась сталь, не поддающаяся никаким уговорам или слабостям. — Теперь я буду идти глубже, прорываясь сквозь слои твоего сознания. Я буду комментировать каждую твою ошибку. Ты должен усвоить одно: твои мысли должны быть многослойными, словно лабиринт, но при этом естественными. Каждый слой — это барьер, но если они будут слишком прямолинейны, Легилимент сразу почувствует подвох. Драко напрягся, его спина будто застыкла, как лук, готовый выпустить стрелу. Предстоящее испытание казалось ещё тяжелее, ещё больше раскрывающим его уязвимость. Он понимал, что Волдеморт намеренно будет искать слабые места в его защите, проверять его до самого предела. — Не думай о слоях как о стенах, — продолжил Лорд, его голос напоминал колебание струны, чья вибрация пробиралась прямо в сознание, — это лабиринты. Каждый слой должен быть сложным и запутанным, но не искусственным. Если твои мысли будут казаться слишком гладкими, слишком идеальными, Легилимент поймёт, что ты что-то скрываешь. Добавь к ним жизни. Например, незначительное раздражение на учителя или тревогу перед экзаменом. Это создаст видимость реальности. Проникновение Лорда началось вновь, но теперь оно было медленным, как неотвратимый прилив. Его влияние напоминало паутину, которая незаметно обволакивает разум, оставляя лишь мгновение на осознание происходящего. Первый слой Драко был полон привычных, незначительных образов — завтрак в Большом зале, обсуждения школьных занятий. Это были воспоминания, которые Легилименту было бы скучно рассматривать. — Этот слой слишком прямолинейный, — Лорд резко оборвал мысль, как мастер, отбрасывающий неудачное полотно. — Ты должен добавить эмоций, чтобы они не выглядели фальшивыми. Юноша кивнул и попытался усложнить эти простые мысли. Он добавил лёгкое раздражение на профессора, которое испытал когда-то в реальности, незначительное беспокойство перед экзаменом. Эти эмоции должны были создать более убедительную защиту. Легилимент должен был «купиться» на них, не подозревая, что за этим слоем скрывается нечто более важное. Лорд проник глубже, его касание становилось всё более ощутимым, как тёмная тень, окутывающая внутренний мир Драко, стремясь дойти до самой его сути. С каждым шагом Волдеморт приближался к его истинным мыслям, к тому, что Драко боялся раскрыть. Он чувствовал, как давление усиливалось, создавая огромное напряжение, угрожающее разрушить его внутренний мир. — Ты слишком напряжён, — голос Волдеморта был как холодный ветер, дующий с горных вершин, проникающий прямо в сознание. — Ты цепляешься за свои слои, вместо того чтобы позволить им быть податливыми, как вода. Отпусти контроль. Легилимент не должен чувствовать, что ты управляешь каждым шагом. Драко постарался расслабиться, представив своё озеро вновь. Он увидел, как рябь на воде сменяется более сильными волнами. Но теперь он должен был научиться отпускать их, позволить им исчезать, не зацепляясь за его сознание. Лорд двигался глубже, и здесь мысли касались его семьи — образ Нарциссы, строгий взгляд Люциуса. Эти мысли были более личными, но не касались его сокровенного. Это был второй слой, отвлекающий внимание от того, что было спрятано гораздо глубже. — Лучше, — прошептал Лорд, в его голосе сквозило едва заметное одобрение, но оно не принесло облегчения. — Но ты всё ещё слишком напряжён. Ты боишься того, что я могу найти дальше. Это естественно, но твои эмоции должны быть под контролем. Легилимент сможет почувствовать твой страх, если ты не научишься управлять им. Страх поднимался, словно туман, окутывающий сердце. Это была его самая уязвимая точка — страх, что Лорд найдёт то, что он пытался спрятать, страх разоблачения. Но он знал, что Волдеморт прав. Эмоции были слишком яркими, слишком явными. — Не держи страх, отпусти его, — Лорд произнёс это медленно, почти бесстрастно, но в его голосе чувствовалась безапелляционность. Его слова были острыми, как меч, прорезающий тишину. — Эмоции выдают тебя. Легилимент чувствует не только мысли, но и то, что ты переживаешь. Ты должен научиться управлять эмоциями так же, как и мыслями. Драко стиснул челюсти, собравшись с силами, словно перед битвой, где его врагом был он сам. Озеро внутри его разума всё ещё было неспокойным, волны страха и беспокойства нарушали гладь воды, но он не должен был позволить им подняться выше. Вода — это не его эмоции, она лишь поверхность, в которой они отражались. «Они могут быть, — напомнил он себе, — но не должны владеть мной». Волдеморт, как хищник, почуявший лёгкое изменение, начал проникать глубже. Процесс был как резкий взмах когтей в темноте — незаметный, но разрушительный. Драко чувствовал, как его защита трещит, как Лорд проникает в третий слой его сознания. Здесь уже обитали более сложные образы — мысли о миссии, о Фати, об истории, которую Волдеморт рассказывал ему накануне. Это был важный слой, и юноша осознавал, что за ним скрывается самое сокровенное. Если Лорд пройдёт дальше — он увидит его истинное лицо, оголённое и беззащитное. — Вот теперь ты близок к тому, что нужно, — голос Лорда был наполнен скрытым, почти удовлетворённым холодом. — Но запомни: не прячь свои мысли слишком глубоко. Если Легилимент почувствует, что ты скрываешь что-то важное, это только усилит его подозрения. Защита должна быть естественной, словно каждый образ возникает сам по себе, без твоего вмешательства. Драко напрягся, пытаясь усложнить свои мысли, позволить им течь свободно, как Лорд велел. Но это было невероятно трудно. Мысли возникали одна за другой, они были реальны, но эта реальность выглядела сконструированной, выстроенной им самим. Его разум словно блуждал в лабиринте, который он создал не для себя, а для того, кто вторгся в его внутренний мир. Волдеморт двигался, как тень, чувствуя каждый разрыв в его защите, каждый изъян. Проникновение становилось всё сильнее, и Драко ощущал тяжесть этого испытания, но на этот раз ему удалось сохранить внутреннее спокойствие. Его озеро оставалось почти неподвижным. Ветер больше не рвал его мысли на части. Он позволил образам быть, и в этом позволении нашёл странное освобождение — чувство, которое приходило только в моменты, когда он сдавался чему-то неизбежному. Волдеморт медленно выпрямился, его движения были настолько чёткими и размеренными, что в них читалась непоколебимая власть. Он наблюдал за Драко, как генерал, оценивающий солдата после трудного боя. Ментальная усталость навалилась на юношу, словно волны после шторма. Всё внутри него вибрировало, и каждая мысль отзывалась слабостью, но он не дал этому показаться на лице. — Продолжай тренировки самостоятельно, — наконец произнёс Волдеморт, его голос был строгим, но в нём проскользнула тень удовлетворения. — Я буду периодически проникать в твой разум. Ты не будешь знать, когда это случится. Драко почувствовал, как его сердце пропустило удар, но внешне оставался спокойным. Он знал, что это часть обучения. Волдеморт не просто учил его защищать разум, он тренировал его душу, закаляя её в холодном огне своего ментального давления. — Сначала я буду объявлять своё присутствие, — Волдеморт продолжал, и его голос вновь стал шёлковым, почти мягким, — чтобы ты мог почувствовать момент проникновения. Но с каждым разом я буду уменьшать это предупреждение. Твоя задача — быть готовым всегда. Драко кивнул, принимая слова учителя, как будто они были высечены на мраморе. Это была не просто инструкция — это был приказ, который вошёл в его сознание, как ледяное лезвие. Волдеморт знал, что враги не дадут времени на подготовку, и в этом была суть каждого их урока. Не оставлять пробелов. Не позволять себе слабость. — Враг не предложит тебе передышки, — голос Волдеморта был ровным, но в нём чувствовалась скрытая угроза, будто каждое слово несло на себе вес обречённости. — Ты должен быть готов защищаться всегда. Расслабление — это роскошь, которой ты не можешь себе позволить. Эти слова были как острый кинжал, легко проникший в самую глубину его сознания. Драко чувствовал, как они расправились с его иллюзиями. Это не была просто тренировка. Это был шаг в войну, где противник может быть невидимым и всегда рядом. Здесь, на поле мыслей, не было места ошибке. Он почувствовал, как страх зашевелился внутри него, но быстро подавил его, словно гасил огонь, пока тот ещё не разгорелся. Юноша вновь кивнул, ощущая, как его разум и тело истощены до предела. Он опустил взгляд, стараясь скрыть усталость, но Волдеморт, как опытный хищник, заметил это. Каждая ментальная атака наставника оставляла внутри него пустоту, след, который казался ему непреодолимым. Но что-то странное таилось в этой усталости — близость Лорда, как тень за плечом, дарила ему ощущение уверенности. Это было тихое тепло в его душе, словно костёр, который разгорается в ледяной пустыне. — На сегодня всё. Завтра мы идём дальше, поэтому пора отдохнуть. Волдеморт повернулся, собираясь уйти, но что-то остановило его. Его движение замерло на мгновение, как будто мысль заставила его вернуться. Он снова посмотрел на Драко, и этот взгляд был полон той неопределённости, которую невозможно было истолковать. На мгновение Драко показалось, что он увидел в этих бездонных, красных глазах что-то почти человеческое — тень уважения, едва заметное признание усилий. — Ты быстро учишься, — сказал Волдеморт с холодной отчуждённостью, но в его голосе скользнула едва уловимая нота одобрения. Эти слова пронзили Драко, как будто он долго шёл по тьме и вдруг увидел свет впереди. Похвала из уст Лорда была редкостью, и оттого её ценность ощущалась почти невыносимо. Внутри него что-то дрогнуло, как тихий удар колокола, от которого вибрация разошлась по всему его существу. Это был момент признания, которого он так жаждал. Он едва заметно улыбнулся, не давая себе увлечься этим чувством, как человек, который боится, что счастье разобьётся, если он прикоснётся к нему слишком резко. — Благодарю, Милорд, — произнёс он тихо, стараясь, чтобы его голос оставался твёрдым, хотя внутри всё кипело. Похвала Лорда была как вспышка света, пробившаяся сквозь тёмные облака его разума. Это было не просто радость — это было ощущение цели, подтверждение, что он на правильном пути. Волдеморт ничего не сказал в ответ. Он молча отвернулся и исчез в своей палатке, оставив Драко наедине с этим странным чувством. И хотя Лорд уже ушёл, его присутствие всё ещё ощущалось в воздухе, как шлейф дыма, оставленный догорающим костром. Драко остался сидеть на месте, чувствуя, как его сердце всё ещё колотится, словно оно пытается вырваться из грудной клетки. Но в этом бешеном биении не было страха. Это был вызов самому себе — доказать, что он достоин. *Интеграция тени — это процесс, описанный Карлом Густавом Юнгом, при котором человек осознаёт и принимает подавленные или отвергнутые аспекты своей личности, называемые «тенью». Интеграция помогает обрести внутренний баланс, принять себя и использовать эти качества конструктивно. В мифологии этот процесс часто выражается через образы героев, встречающих чудовищ, являющихся отражением их самих, а в алхимии описывается как фаза нигредо — погружение в хаос для достижения трансформации. В духовных традициях, таких как буддизм, интеграция аналогична практике осознания и принятия всех аспектов сознания для обретения просветления и внутренней гармонии.