Накарот

***

Малфой шёл позади, стараясь держаться на расстоянии, но его взгляд, словно против воли, вновь и вновь возвращался к фигуре Лорда, как к чему-то неотразимому, от которого невозможно было оторваться. Вечерние тени медленно окутывали лес, тонкий свет заката бросал длинные полосы на землю, придавая их пути загадочную мистику, в которой таилось нечто неуловимое. Волдеморт двигался плавно и уверенно, почти бесшумно, словно сам был частью этого леса — древней и непоколебимой его силы. Его молодое лицо, скрытое тенью капюшона, казалось воплощением спокойной жестокости, той, что могла подчинить себе весь мир. И Малфой не мог отвести глаз. Каждая его мысль, каждое чувство казалось ему тяжёлым, как цепи. Внутри разгорался пожар, который он тщетно пытался подавить. Этот огонь тлел уже давно, с того момента, как Тёмный Лорд вошёл в его жизнь — как что-то далёкое, пугающее и одновременно притягательное. Драко всегда списывал это на простое восхищение. Он убеждал себя, что это лишь страх, смешанный с уважением, что это детская преданность, жажда признания. Ведь он всегда стремился к силе, искал того, кто мог бы быть примером, воплощением мощи и величия. Его отец был таким примером… когда-то. Но теперь всё было иначе. Теперь был Волдеморт. Осознание этого приходило неотвратимо, словно неумолимая тьма. Он больше не мог отрицать правду, не мог обманывать себя. Это было не просто восхищение, не просто стремление угодить. Это было что-то большее. Нечто, что трепетало в его груди каждый раз, когда взгляд Лорда задерживался на нём чуть дольше обычного, когда холодный голос звучал совсем рядом. Малфой чувствовал это в том, как его тело реагировало на присутствие Волдеморта, как сердце ускоряло ход, когда он смотрел на него. Это чувство было неправильным. Оно пугало своей силой. И всё же… оно жило в нём, яркое и необратимое. Раньше Драко мог убежать от этого — списать всё на детскую увлечённость, на юношескую страсть к величию. Но теперь, находясь перед этим магнетизмом, перед этой личностью, которая не только притягивала, но и раздирала его изнутри, он ощущал разлад в собственной душе. Он больше не мог лгать себе. Его восхищала не только сила Лорда, не только внушала страх его власть. Это было что-то куда более шокирующее и тревожное. Не только внешность Волдеморта, пугающе совершенная в своей молодости, но и сама его сущность — жестокая, непроницаемая, абсолютно контролирующая. Это была личность, которую невозможно было игнорировать, и от этого Драко только сильнее ощущал, как его внутренний мир трещит по швам. Его всегда привлекали сильные фигуры, но этот магнетизм, эта необъяснимая тяга к Тёмному Лорду была иной. Это не походило ни на что из того, что он испытывал прежде. Это было куда глубже, куда опаснее. Он чувствовал, как этот магнетизм окутывал его, словно липкий туман, захватывая и заставляя идти туда, куда он сам боялся. Но почему именно Волдеморт? Почему он, этот жестокий, беспощадный, непреклонный Лорд? Ответ был где-то глубоко внутри, в том месте, куда Драко боялся заглянуть. Волдеморт был тем, кем он никогда не мог стать, и в то же время тем, кем он желал быть. Это одновременно пугало и тянуло к Лорду, к этой тьме, которая была пугающе прекрасной. С детства Малфоя тянуло к тому, что находилось за пределами дозволенного. Он ощущал это как тонкий, почти неуловимый зов, к которому сначала не мог прислушаться. Но с годами этот зов становился всё отчётливее. Первая искра пробудилась в нём не из мира магии, а из мира древних мифов и искусства. В раннем возрасте, когда он впервые увидел скульптуры античных героев в одном из семейных поместий, что принадлежало далёким родственникам, Драко не мог оторвать глаз от мраморных тел — мощных, крепких, полных скрытой силы. Их обнажённая мощь, выраженная в холодной, неподвижной красоте камня, вызывала в нём что-то странное, глубокое, почти пугающее. Позже, в одной из библиотек семейного архива, Малфой наткнулся на запрещённые магловские книги — «грязные», как назвал бы их отец. Среди пыльных страниц, затерявшихся между многовековыми фолиантами, он обнаружил старый том, испещрённый изображениями древнегреческих мифов. Он знал, что не должен касаться этой книги — отец наказывал за интерес к подобному. Но отвращение, которое он должен был чувствовать, не возникало. Вместо этого его переполняло чувство, острее которого он не знал. Он находил извращённую красоту в картинах, изображающих любовь между юношами и воинами. Тело Аполлона, согнувшегося над Гиацинтом, или Ганимеда, украшающего пиры богов, казалось ему воплощением чего-то недостижимого. Эти истории были запретны, но в этом и заключалась их тайная притягательность. В каждом прикосновении, в каждой позе он видел не просто любовь, но подчинение силе, перед которой невозможно было устоять. Книги, которые он позже нашёл среди тёмной магической литературы, принадлежавшей предкам, казались ему одновременно ужасающими и вызывающими странное влечение. Описанные в них ритуалы были аморальными, наполнены кровью и запретами. Всё, что запрещалось моралью, здесь возвышалось. Власть над телом и душой, которую предлагала тёмная магия, была не просто вульгарной демонстрацией силы — это было погружение в мир, где законы света больше не существовали. Он не испытывал отвращения, читая эти строки. Скорее, он находил в этом извращённую форму красоты, где слабость подчинялась силе, а страдание становилось искусством. Самым странным для него было осознание того, что его тянуло не просто к тем, кто владел силой, но к тем, кто мог подчинить. Ещё на втором курсе Хогвартса, когда он однажды увидел драку между старшекурсниками — сцену, которую он не мог забыть, — это чувство оформилось в нечто более чёткое. Они бились по-магловски, кулаками и ногами. Эти удары, летящие по воздуху, сломанные рёбра и кровь на губах — всё это казалось Драко диким, грязным, но одновременно завораживающим. В этой магловской грубости было что-то первобытное, неподдельное. Он стоял в стороне, наблюдая, как один из старшекурсников рывком притянул другого к себе и ударил его так, что тот рухнул на землю. Малфой чувствовал, как внутри что-то закипало, но это было не возмущение или страх. Это был странный восторг. Он зачарованно следил за каждым движением, осознавая, что в этом бою — где один подчинял, а другой вынужден был принять боль — заключалась не просто борьба за власть, а нечто более глубокое, более личное. В те минуты, когда они обменивались ударами, в их силе и боли было то, чего Драко сам никогда не мог испытать. Он не был создан для того, чтобы быть сильным — он ощущал это с самого детства. Но в этом противостоянии он видел свою мечту: быть подчинённым тем, кто силён не только телом, но и духом. Эта сцена, где физическая боль становилась пределом понимания, открыла ему, что его тянет к тем, кто может поставить его на колени — не силой, а волей. Он хотел чувствовать эту силу, исходящую от другого, погружённую в тайну тёмной магии, ту самую, что скрывалась на страницах древних книг. Лето во Франции всегда приносило Малфою ощущение свободы, непохожее на то, что он испытывал в мрачных и величественных поместьях Англии. Семья приезжала сюда, чтобы насладиться непривычной лёгкостью, царившей в этих землях, в окружении виноградников и лугов. Ему было всего тринадцать, и это был год, когда он начал замечать тонкие грани своего характера, которым не находил объяснений. Но на тот момент он не придавал этому значения. Тот день начинался как и многие другие на солнечном юге Франции: утренние прогулки среди виноградников, лёгкий завтрак на террасе, обрамлённой густыми кустами розмарина и жасмина. На фоне бесконечных разговоров взрослых голос Жана, старшего кузена юного Малфоя, звучал для него как нечто неизменно уверенное, как спокойная мелодия среди хаоса. Жану было двадцать один, и в его манерах, в походке ощущалась та сила и зрелость, которые так привлекали Драко. Жан умел обуздывать крылатых коней, его движения были уверенными, грациозными. Он был воплощением той непринуждённой уверенности, которую Малфой в глубине души всегда жаждал. Тогда, под влиянием желания доказать свою смелость и быть наравне с кузеном, Драко вскочил на спину гранианского коня, пытаясь не показать страха. Его ладони дрожали, но он решительно сжал поводья, заставляя жеребца подняться в воздух. На мгновение он почувствовал эйфорию: ветер в лицо, мощные крылья существа разрезали воздух, поднимая их всё выше. Но уже через несколько секунд он осознал, что теряет контроль. Конь почувствовал его неуверенность, взбрыкнул и, не поддаваясь поводьям, бросил его вниз, в свободное падение. Юный волшебник рухнул на землю, как сорванный лист, а боль молнией пронзила его тело. Он попробовал встать, но боль в ноге приковала его к месту, словно цепь. Пыль осела на его одежде, но это была лишь внешняя рана. Гораздо глубже резал стыд. Он не мог позволить себе быть слабым, не мог позволить себе это унижение. Боль, разочарование и страх клубились внутри, обжигая его как яд. В этот момент он услышал знакомый голос, полный спокойствия и уверенности, которой ему так не хватало. — Всё в порядке, Драко, — мягко произнёс Жан, наклоняясь к нему. Его руки коснулись плеча мальчика с такой осторожностью, словно он был чем-то хрупким и бесконечно ценным. — Не двигайся. Сейчас я помогу. Кузен провёл рукой вдоль ушиба, исследуя повреждение. Его пальцы были тёплыми и заботливыми, и от одного их прикосновения напряжение немного спало. Драко затаил дыхание, когда Жан начал шептать заклинание. Словно лёгкий ветерок прошёл сквозь его тело, боль утихла. Свет от магии едва заметно пробежал по ноге, смывая остатки боли. — Почти готово, — сказал Жан с тихой улыбкой, не отнимая руки. Он оставался рядом, словно его присутствие само по себе имело целительную силу. Его прикосновения были осторожными, будто он имел дело с дорогим фарфором. Драко мог поклясться, что чувствовал в них не только заботу, но и что-то большее — ту безмятежную уверенность, которую он сам искал всю жизнь. Не успел он осознать происходящее, как Жан, не задавая лишних вопросов, поднял его на руки. Тело Драко невольно поддалось — он позволил себе быть беспомощным, впервые за долгое время не испытывая за это стыда. Кузен нёс его с той лёгкостью, с какой носят спящих детей, его руки надёжно обвивали мальчика, как незримый щит. Сердце Малфоя билось быстро, но в этот момент это не был страх — это было что-то другое. Что-то, что он не мог осознать, но от чего не хотел отказываться. — Всё хорошо, ты в безопасности, — тихо произнёс Жан, словно знал, что именно эти слова нужны Драко больше всего. Малфой чувствовал, как его тело покоряется этому ощущению. Странное наслаждение пронизывало его, когда он лежал в руках кузена, окружённый теплом и заботой, которых ему всегда не хватало. Это было чем-то гораздо большим, чем просто физическая безопасность. Это было ощущение того, что он принадлежит кому-то сильному, кто готов взять на себя его боль. Когда они подошли к террасе поместья, Драко закрыл глаза, не желая, чтобы этот момент завершился. Его трясло не столько от холода, сколько от мысли, что это чувство может исчезнуть, как только Жан отпустит его. Ему хотелось верить, что он никогда больше не останется один в этом мире, где всё слишком зыбко. Жан оставался спокойным, как море в безветренный день, а в душе юноши вспыхнуло странное, противоречивое желание: часть него хотела быть таким же сильным и уверенным, но другая часть — оставаться вечно в руках того, кто был готов взять на себя его слабость. Драко замер, словно сам лес вдруг остановил его своим дыханием. Вечерний воздух становился всё более густым, почти осязаемым, когда голос Волдеморта раздался в тишине и резанул его мысли. — Драко, — прозвучал низкий, ровный голос Волдеморта. В этом призывном звуке не было ничего обыденного — это был приказ, лишённый необходимости объяснений, и от него по телу Малфоя словно пробежал электрический разряд. Он вздрогнул, но быстро собрался, пытаясь не выдать своей растерянности. — Куда дальше? — в голосе Тёмного Лорда была ледяная терпимость, за которой скрывалось нечто большее. Юный волшебник застыдился своего замешательства, вспоминая инструкции, которые ему дали оборотни. Они говорили о деревне, спрятанной за магической завесой. Драко на мгновение замер, его разум пытался осмыслить происходящее, но он глубоко вдохнул, подавив волнение. Ему пришлось взять на себя ответственность. Они продолжили двигаться вдоль реки, её тихий шум смешивался с тяжестью их шагов. Природа вокруг становилась всё более непроходимой, как будто сама земля выталкивала их, проверяя, достойны ли они проникнуть в её глубину. Малфой чувствовал присутствие чего-то древнего — не только оборотней, но и самой земли, которая давно приняла этих существ. Но с каждым шагом его всё больше охватывало чувство, что они не одни. Он часто оглядывался, чувствуя на себе невидимые взгляды, но видел только тёмные силуэты деревьев. Когда они подошли к большому камню с вырезанными рунами, это было словно перерождение: знак указывал, что они нашли вход в скрытую деревню оборотней. Камень, казалось, дышал магией, веками хранившей этот древний уклад. Но ни тропы, ни каких-либо других следов цивилизации не было видно. Скалы вокруг стояли, как естественная преграда, удерживая всё чуждое. Всё это было настолько скрыто и запретно, что сердце юного Малфоя замирало от предвкушения. Он ощутил, как где-то в глубине его существа нарастает противоречивое желание проникнуть за эти барьеры. Он увидел, как одна из скал изменила свою форму, едва заметно дрогнув в воздухе. Драко осознал — они подошли к магической завесе, скрывающей деревню от посторонних глаз. Внезапно из тени выступили двое стражей. Их присутствие было так же тихо, как само лесное дыхание, но они выглядели внушительно, словно материализовались из мрака. Они говорили на албанском, их голоса были грубыми и низкими, звучали с резкой уверенностью: — Kush jeni dhe për çfarë keni ardhur këtu? («Кто вы и зачем пришли сюда?») Малфой напрягся. Он не понимал албанского, но тон этих слов был недвусмысленным. Это был вызов, проверка, и каждый его неверный шаг мог означать беду. Но прежде чем он успел что-то сказать или сделать, Волдеморт уже выступил вперёд, и его голос разнёсся в воздухе, холодный и властный, словно сам лес замер, прислушиваясь к каждому его слову: — Ne jemi miqtë tuaj të vjetër. Njoftoni Kryetarin se Tom Riddle ka ardhur. («Мы ваши старые друзья. Сообщите Старосте, что Том Реддл пришел.») Эти слова, произнесённые с таким совершенством и чистым акцентом, задели что-то внутри юного волшебника. Он никогда не слышал, чтобы Волдеморт говорил на албанском, и теперь эта уверенность, это знание, которым Лорд так свободно владел, ударило по нему с новой силой. Малфой снова почувствовал тот трепет, который сопровождал его с первых дней их миссии. Волдеморт казался ему всё более загадочным, всё более недосягаемым и… одновременно всё более притягательным. «Том Реддл?» — подумал Драко, ощутив непонятное беспокойство. Это имя казалось таким чужим в устах Тёмного Лорда. Что за странное имя и кому оно принадлежало? Лорд заметил его растерянность, его губы дрогнули в лёгкой усмешке, и он скользнул взглядом по лицу Драко. Это был взгляд того, кто знал гораздо больше, чем готов был сказать. В этом взгляде было что-то величественное, почти трагичное, словно он знал, что ни один смертный не способен постичь глубину его существования. Стражи переглянулись, и в их взглядах мелькнуло легкое узнавание. Имя «Том Реддл» пробудило что-то в их памяти, хотя на лицах всё же осталась настороженность. Они, не спеша, окинули взглядом юного волшебника, стоявшего чуть позади Лорда, очевидно, пытаясь понять, кто этот юноша, сопровождающий знакомого им мага. Малфой почувствовал нарастающее напряжение — он не понимал, что означало имя «Реддл», и что происходило в этом странном месте. — Покажи им амулет, — раздался мягкий, но не терпящий отказа голос Волдеморта. Драко мгновенно, с некоторой поспешностью, полез в карман и достал амулет, который оборотни дали ему ранее, словно спасательный круг в этом море неизвестности. Один из стражей взял его в руки, тщательно осмотрел, его пальцы, загрубевшие от лет жизни в лесу, осторожно ощупывали резные символы. Молчание стражей казалось непереносимо долгим, но наконец, один из них кивнул другому, соглашаясь. — Njoftojeni Kryetarin, — ровно произнёс он, отступая в сторону. («Сообщите Старосте.») Когда они прошли через завесу, скрывавшую проход в деревню, перед Малфоем открылся поразительный пейзаж — ничего подобного он не ожидал увидеть. Деревня оборотней была далеко не тем заброшенным и диким местом, что он себе представлял. Яркие огни светились в окнах, освещая аккуратные, вымощенные улицы. Казалось, жизнь здесь била ключом, напоминая магический мир, но с грубоватой, первобытной атмосферой, словно цивилизация и дикая природа тут уживались в неведомом симбиозе. Некоторые дома были древними, их стены потрескались и обветшали, но рядом с ними стояли новые здания, сиявшие свежестью, словно эта деревня переживала период бурного развития. Странное чувство проникало в сознание Малфоя — они находились на границе двух миров: мирных и урбанизированных магов и суровой, необузданной природы, которой следовали оборотни. На улицах было полно людей, все в своей обычной, не оборотной форме, будто обычные маглы или волшебники. Они спокойно разговаривали, торговались на местном рынке, проходили мимо, почти не обращая внимания на новых посетителей. В их одежде не было особой роскоши — простые деревенские плащи, грубые, но удобные вещи, явно подходящие для жизни в условиях дикой природы. Казалось бы, как будто эти люди и не были опасными созданиями, способными терять себя в ярости полной луны. Но каждый их шаг, каждое движение тела выдавало скрытую силу, суровую энергию, которой не хватало привычным обитателям волшебного мира. Малфой был ошеломлён. Этот скрытый мир существовал параллельно с тем, к которому он привык. Как и Хогсмид, деревня жила своей жизнью, но в ней было что-то неуловимо дикое, что-то, что напоминало Драко о его собственных страхах и желаниях, о той тьме, которая иногда прокрадывалась в его мысли. Этот мир был неукротимым, свободным — всё, чем он не был. — Prisni atë në tavernë («Подождите его в таверне»), — произнёс один из стражей на албанском, указывая на небольшой дом в стороне, с мерцающим знаком над дверью. — Është drejt dhe majtas. («Это прямо и налево».) Волдеморт, не сказав ни слова, повернул в указанном направлении, а юный волшебник последовал за ним. Его мысли снова вернулись к тому, что он видел раньше. В этой деревне оборотней была какая-то магнетическая свобода, которая глубоко его тронула. Как и сам Лорд, эта деревня олицетворяла силу и тайну. Они пошли в указанном направлении, и Драко, не в силах сдержать удивления, свернул к Волдеморту, его голос, несмотря на попытки казаться спокойным, прозвучал дрожащим от скрытого беспокойства: — Их так много в одном месте, — заметил он, бросая взгляд на оживлённую деревню. — Что происходит, когда они превращаются? Я знаю, что кровожадность оборотней в это время не поддаётся контролю. Они могут разнести всё вокруг, не оставив и следа от этого места. Тёмный Лорд, молча шедший впереди, обернулся к нему, и в его глазах сверкнула насмешка. Мальчик был наблюдателен, но в его вопросах порой сквозила детская тревога, которая развлекала Лорда. — Ты думаешь, что здесь всё так же, как в Англии? — Волдеморт слегка усмехнулся, словно вопрос его спутника был ему забавен. — Ты забываешь, что эти оборотни не простые. Это Накарот, место, где сама природа диктует свои правила. Лес защищает их от того звериного инстинкта, о котором ты говоришь. Здесь лунный свет не оказывает такого глубокого воздействия, как в других местах. Их превращение проходит легче, разум сохраняется частично, и они не теряют контроль. Юноша с недоумением взглянул на Лорда. Лес, защищающий оборотней от их собственной природы? Эта идея казалась ему настолько чуждой, что на мгновение он потерял нить разговора. — Как это возможно? — пробормотал он. — Лес может сдерживать природу оборотней? Темный маг шел впереди, не отрывая взгляда от дороги, но продолжил говорить с той же спокойной уверенностью: — Накарот — это не просто лес. Он живой, он видит, чувствует, управляет своими обитателями. Оборотни здесь служат лесу, как ведьмы в своих ковенах, принося жертвы взамен на защиту. В полнолуние они покидают деревню и уходят на священные пастбища неподалёку, где проводят ритуалы поклонения лесу. Эти жертвы — их дань лесу за спокойствие, за сохранение разума. Принцип тот же, что и у ковенов ведьм: жертвы взамен на энергию и покровительство. Так было всегда. — Жертвы? — переспросил юный волшебник, чувствуя, как его голос слегка задрожал. — Что это за жертвы? — Обычные козлы, которых они разводят. Здесь много пастбищ, и стая использует их как источник жертвоприношений. Это не требует особых жертв с их стороны, но в обмен они получают куда больше, чем контроль над зверем внутри себя, — Волдеморт говорил спокойно, словно рассказывая об обыденном. Его тон не выражал отвращения или удивления — для него это был просто один из множества фактов. Мальчик замолчал на мгновение, осмысливая услышанное. Всё это было слишком чуждо привычному миру волшебников, в котором он вырос. Даже оборотни Англии, хоть и отверженные, были другими существами, чем эти, живущие в гармонии с магической природой. — Но тогда зачем им зелье? — задал он новый вопрос, его мысли вертелись вокруг того, что они не полностью полагаются на магию леса. — Если лунный свет так сильно на них не влияет, зачем зелье Волчьего зова? Темный Лорд, слегка наклонив голову, снова усмехнулся, но его взгляд стал мрачнее. — Не всегда можно полагаться на услуги леса, юный Малфой. Накарот — это не просто обитель магии, это живое существо, у него свои планы и свои желания. Сегодня оно может давать защиту, а завтра потребует что-то взамен, чего оборотни могут не захотеть. Лес — это сила, но он капризен и непредсказуем. Зелья же куда надежнее. Их влияние предсказуемо, и оборотни предпочитают иметь контроль над собственной судьбой. Юноша кивнул, понимая, что сила леса, о которой говорил Лорд, могла оказаться не такой стабильной, как ему показалось вначале. — Но если Ваше зелье такое эффективное, почему оно не может помочь оборотням в Англии? Почему мы не используем его там? — спросил он, и в его голосе прозвучало нечто похожее на вызов. Он хотел понять, почему решение, столь очевидное для этого места, не применялось на его родине. Темный маг усмехнулся, и в его взгляде появилось ледяное понимание. — Потому что Министерству магии это невыгодно, — ответил Волдеморт, его голос звучал с едва заметной горечью. — Министерство никогда не хотело, чтобы оборотни стали полноправными членами общества. Как и многие другие существа, они остаются на периферии нашего мира, отвергнутые и униженные. Большинство магов считают это ужасной болезнью, но это не так. Оборотни существуют на этой земле с древнейших времён, задолго до появления волшебников. Это старая история, Драко. Вековая дискриминация. Наш мир основан на одной идее — волшебники стоят на вершине, а все остальные вынуждены подчиняться. Драко замер от услышанного. Его взгляд, в котором смешались недоумение и легкая тревога, остановился на Лорде. Слова Волдеморта, прозвучавшие с таким спокойным укором, заставили его чувствовать странную неуверенность. — Вы говорите так, словно Вам это не нравится, — произнёс он осторожно, всё ещё пытаясь разобраться в том, что услышал. — Но ведь это логично, не так ли? Мы, волшебники, куда более развиты, чем те же великаны. Мы обладаем магией, знаниями, которые они не могут понять. Разве это не естественно, что мы стоим на вершине? Темный Лорд, услышав этот наивный аргумент, посмотрел на юношу с холодной улыбкой, но в его глазах мелькнул некий отблеск интереса. Его голос стал тише, как будто то, что он собирался сказать, было неким откровением. — Ты слишком молод, чтобы видеть шире, Малфой, — начал он, его голос был тихим, но проникновенным. — Я знаю, что тебя учили этому с рождения. Великий род Малфоев, всегда на вершине, всегда среди избранных. Но что, если я скажу тебе, что такое «развитие», как ты это называешь, — всего лишь ложь, удобная конструкция для поддержания власти? Юноша моргнул, его сердце колотилось в груди от этих слов. Внутри возникло странное ощущение, словно мир, который он считал таким чётким и понятным, вдруг начал распадаться на части. — Ты говоришь, что волшебники более развиты? Но это лишь потому, что мы никогда не давали другим существам шанс раскрыть свой истинный потенциал. Скажи мне, видел ли ты когда-нибудь великана, который смог бы получить достойное образование? Эльфа, который достиг чего-то большего, чем слуга в нашем мире? Оборотня, который был принят как равный? Юноша молчал, и Волдеморт продолжил, его голос стал более серьёзным: — Дискриминация уничтожает возможность для развития. Когда волшебники поставили себя на вершину, они заперли всех остальных в клетке. Например, оборотни? Они были дискредитированы потому, что могли бы представлять угрозу для этого порядка. Ведь что такое оборотень? Это существо, которое объединяет в себе силу и магию, а это магическому обществу невыгодно. Страх перед ними был создан намеренно, чтобы держать их в подчинении. В Англии их называют чудовищами, существами, не заслуживающими прав. Но если бы они получили возможность развиваться, то смогли бы стать куда более значимой силой, чем большинство волшебников. Темный маг остановился, его голос звучал всё более проницательно: — Оборотни дискредитированы потому, что они — символ разрушения того магического порядка, который был установлен веками. Они — воплощение силы, которую нельзя контролировать, и поэтому общество стремится их подавить. Вместо того чтобы искать способы интеграции, волшебники предпочли создать вокруг них ореол страха и ненависти. Юный Малфой шёл молча, поглощённый мыслями. Ответы Лорда до сих пор звучали в его голове, каждый новый аргумент словно вскрывал перед ним глубины, о которых он раньше не задумывался. Логика казалась безупречной, но одно противоречие не давало ему покоя. — Милорд, — начал Драко, его голос был тише обычного, но в нём чувствовалась решительность. — Почему же тогда Вы выступаете против маглорожденных? Ведь это ведь тоже дискриминация, не так ли? Он произнёс это, зная, что Волдеморт не простит глупых вопросов. Но несмотря на трепет, Драко искренне желал понять позицию Лорда, которая, казалось, была куда более сложной, чем он мог представить. Волдеморт остановился, медленно обернулся к нему, словно обдумывал, насколько подробно ему стоит отвечать. — Драко, — начал Лорд, его голос был холоден, но с ноткой терпеливого объяснения. — Ты говоришь о дискриминации как о чём-то примитивном. Но суть моего видения магического мира не в узкой идеологии чистокровности. Всё намного сложнее. В его голосе было что-то гипнотическое, что заставляло Драко внимать каждому слову, словно в каждом из них крылась великая истина. — Маглорожденные, — продолжил Волдеморт, — приходят в наш мир из совершенно иной реальности. Их семьи, их окружение, их корни — это мир маглов. Они принадлежат к тому обществу, которое стремится к разрушению всего магического. И ты видишь в этом просто дискриминацию? Нет, дело не только в доступе к магии и нашим знаниям. Дело в том, что они по своей сути остаются привязанными к магловскому миру. Лояльность, Драко. Это ключ к пониманию. Они несут в себе угрозу нашему существованию, ведь они всегда будут ближе к своим, к тому миру, который пытается уничтожить всё волшебное. Драко напрягся, услышав эти слова. Ему показалось, что Лорд чего-то не договаривает. Он открыл рот, чтобы задать ещё один вопрос, но тут они уже подошли к таверне. Волдеморт первым толкнул тяжёлую деревянную дверь, и они вошли внутрь. В отличие от тёмного леса, таверна встретила их теплом и светом. Просторное помещение было полным жизни: смех, голоса, звук кружек, стучащих по столам, наполняли воздух. Оборотни в человеческом облике сидели за массивными деревянными столами, многие ели и пили, кто-то оживлённо спорил. Казалось, здесь царила атмосфера, совершенно отличная от дикого и сурового леса снаружи. Это был центр жизни деревни, место, где можно было почувствовать себя частью сообщества, забыть на время о звериной сущности, которая пробуждалась каждое полнолуние. Драко невольно огляделся, заметив, что на них почти никто не обратил внимания. Это было неожиданно, но в то же время принесло ему облегчение. Он ожидал, что их появление привлечёт больше взглядов. Но Волдеморт, казалось, не был удивлён — его спокойное лицо не выдавало ни капли тревоги. Лорд шёл вперёд с такой уверенной грацией, словно всегда был здесь своим. Они заняли столик в углу, который открывал отличный обзор на зал. Волдеморт осматривался с холодной внимательностью, будто вспоминал всё, что изменилось с его последнего визита. Каждый взгляд Лорда был, как прикосновение: острый, но невидимый, выхватывающий из шума и суеты мелкие, но значимые детали. Драко устроился напротив, чувствуя себя неловко в этом месте, полном чужих людей. Ему казалось, что, несмотря на внешнее спокойствие, эта деревня хранила множество тайн. Оборотни казались вполне обычными, но это была всего лишь иллюзия. В любой момент эти существа могли обнажить свою звериную сущность. И всё же… что-то тянуло его к этой опасности, что-то в их свободе, в их скрытой, но ощутимой силе казалось ему притягательным. — Интересно, волшебники здесь часто бывают? Он задал этот вопрос не столько из любопытства, сколько чтобы отвлечься от нарастающего напряжения внутри. Волдеморт медленно повернул голову, его взгляд задержался на оборотнях, собравшихся в таверне, прежде чем ответить, словно вспоминая былые времена. — Раньше — да. Сюда приезжали торговцы, искатели артефактов, исследователи. Но все — только с дозволения. Это сообщество всегда было закрытым, — его голос звучал спокойно, даже отстранённо. — Ты же понимаешь, по каким причинам. Хотя теперь, как я вижу, деревня стала намного больше. Возможно, оборотни из разных уголков решили найти здесь убежище. Драко бросил взгляд в зал и заметил оборотней, чьи черты лица и одежда выдавали их азиатское происхождение. Это был новый мир для него — сообщество, где существа, которых он привык воспринимать с настороженностью, жили бок о бок, как обычные люди. Он уже собирался задать ещё один вопрос, как их прервала официантка. Её голос был тихим, почти ласковым: — Përshëndetje, jeni këtu për herë të parë? Udhëtarë? («Здравствуйте, вы здесь впервые? Путешественники?») Мягкий голос оборотнички, её дружелюбная улыбка — всё это казалось странным контрастом с суровым окружением и ещё более странным на фоне холодной и пугающей ауры Волдеморта. Но что смутило Драко больше всего, так это реакция Лорда. Волдеморт, обычно непреклонный, жёсткий и лишённый какого-либо намёка на любезность, вдруг улыбнулся. Улыбка эта, хоть и едва заметная, была достаточно дружелюбной, чтобы ошеломить Драко. Волдеморт, говорящий на албанском языке с таким вниманием к официантке, внезапно выглядел… человечнее. Но в этом было что-то чуждое и тревожащее. Легко и непринуждённо беседуя с девушкой, Лорд полностью изменил свою маску. Его поведение было настолько неожиданным, что Драко почувствовал, как внутри него что-то напряглось. — Përshëndetje. Po, po udhëtojmë. Kam qenë këtu shumë vite më parë dhe vendosa të kthehem përsëri gjatë rrugës. («Здравствуйте. Да, мы путешествуем. Я был здесь много лет назад и решил заглянуть по пути.») — сказал Волдеморт, его голос, на удивление, был спокоен и даже… мил. Он произносил слова с такой лёгкостью, которуюй Драко никогда раньше не замечал. Казалось, что внешняя оболочка молодого человека пробуждала в нём что-то почти живое и притягательное. Официантка, польщённая таким вниманием, кивнула с радостью, явно не подозревая, кто перед ней. — Mirësevini përsëri atëherë. Çfarë dëshironi? («Тогда добро пожаловать снова. Что желаете?») Драко, который всё это время молчал, чувствуя, как внутри него закипает раздражение, смотрел на Тёмного Лорда с возрастающим недоумением. Всё происходящее казалось настолько неуместным, что он с трудом сдерживал эмоции. «Мне он никогда так не улыбался», — с горечью подумал Драко. Волдеморт же, не обращая внимания на напряжённость своего спутника, продолжал разговор с официанткой, заказывая еду и напитки. — Një gjellë e lehtë dhe disa pije, ndoshta diçka lokale për ta shijuar atmosferën. Çfarë mund të sugjeroni? («Что-нибудь лёгкое и пару напитков, может быть, что-то местное, чтобы насладиться атмосферой. Что можете предложить?») Официантка радостно предложила несколько местных блюд: — Ne kemi supë me mish të egër dhe djathë të freskët nga mali, dhe për pije mund t'ju sjell birrën tonë tradicionale ose raki të bërë në shtëpi. («У нас есть суп с дичью и свежий сыр с гор, а из напитков могу предложить наше традиционное пиво или домашнюю ракию.») Малфой сдержанно выдохнул. Он наблюдал, как Волдеморт делал выбор с такой уверенностью и даже лёгкой игривостью, которую тот никогда не проявлял рядом с ним. Это злило его. Злило то, что Тёмный Лорд вдруг казался более… доступным, когда рядом была простая официантка. «Он знает, что я это вижу,» — мелькнула в голове Драко мысль, полная недовольства. И правда, когда девушка ушла, Волдеморт медленно повернул голову к юному волшебнику, его взгляд был проникающим, словно он давно прочитал все его мысли. В его глазах промелькнула тень понимания, которая лишь усилила чувство бессилия у Драко. Усмешка на губах Лорда была едва заметна, но её было достаточно, чтобы Драко понял: Волдеморт наслаждается этим. — Что-то не так, Драко? — голос Волдеморта, звучащий мягко и почти насмешливо, разорвал напряжённую тишину между ними. Одновременно с этим юноша вздрогнул, не ожидая услышать своё имя таким тоном. Было в этом что-то двусмысленное, почти вызывающее. Он не мог справиться с ощущением, что Лорд намеренно играет с ним, заставляя чувствовать себя уязвимым. — Так значит, Вы умеете быть милым? — вырвалось у Драко, прежде чем он успел подумать, его голос был окрашен смесью раздражения и неуверенности. Волдеморт лишь усмехнулся, его взгляд был лениво изучающим, как будто он с наслаждением наблюдал за внутренней борьбой мальчика. — При необходимости, — ответил он спокойно, будто это было чем-то само собой разумеющимся. Малфой нахмурился. Волдеморт всегда казался ему холодным, отстранённым и жестоким. Та внезапная мягкость, которую он проявил с официанткой, выводила его из равновесия. Он не мог понять, была ли это маска, или что-то изменилось в этом человеке. — Какая необходимость в этом, чтобы сделать обычный заказ? — бросил Драко, стараясь удержать свой тон как можно более беззаботным, но зная, что вряд ли сможет скрыть все свои эмоции. Взгляд Тёмного Лорда мерцал лёгким весельем, скрывающим более глубокие, опасные слои. — Я не хочу, чтобы мне плюнули в еду, если я буду недостаточно вежлив, — ответил он с холодным, почти хищным юмором. Его слова были полны иронии, но в них сквозила некая истина — Волдеморт знал, как управлять другими, знал, когда скрыть свою истинную натуру. Драко молча всматривался в лицо своего спутника, его разум лихорадочно искал смысл в этих словах. Он не привык к тому, что Волдеморт, обладающий неограниченной властью, может играть столь простую роль — очаровывать кого-то ради небольшой выгоды. — Что ж, — произнёс Малфой, его голос дрожал от неуместного смешка, — теперь я знаю, что у Вас прекрасный актёрский талант. Одновременно с этим юноша почувствовал, как внутри него разливается волна раздражения, когда заметил взгляды, украдкой брошенные в сторону Тёмного Лорда. Девушки-оборотни, сидящие за соседним столом, смотрели на Волдеморта с тем самым выражением, которое Драко всегда считал для себя запретным — восхищение, интерес, лёгкая, почти невинная жажда изучить. Они видели его привлекательным, они не знали о его истинной природе. В их глазах он был не опасным магом, а красивым, почти загадочным мужчиной. И это пробуждало в Драко что-то дикое, неуправляемое, похожее на ревность, которую он сам едва осознавал. «Какого драккла, они на него так смотрят?» — с гневом подумал Малфой, чувствуя, как его лицо начинает гореть от раздражения. Если бы они только знали, кто на самом деле перед ними, если бы понимали, что скрывается за этим привлекательным обликом, то их восхищение сменилось бы ужасом. Волдеморт был чудовищем, и именно это делало его недосягаемым, отталкивающим, и в то же время… притягательным. Но эти девушки видели только оболочку, видели человека, в котором Драко теперь ясно различал искаженную идею человеческой красоты. Он не мог избавиться от ощущения, что они смотрят на Лорда так, как и сам он, но без глубины того, что уже знал. Их интерес был поверхностным, они не понимали, с кем имеют дело, а это делало их взгляды почти оскорбительными. Внутри Малфоя разгоралась ревность — первобытное чувство, которое волнами билось в груди. Он знал, что это нелогично, что Волдеморт всегда был вне досягаемости кого-либо. Но теперь, когда он видел, как другие люди смотрят на Лорда с таким же интересом, его раздражение становилось почти невыносимым. «Они ведь не понимают, что он на самом деле… » — мысленно кричал Драко, чувствуя, как внутренний конфликт разрывает его на части. Раньше Волдеморт был для него абсолютной фигурой — далёким, неприступным, внушающим трепет. Но теперь этот контраст, это несоответствие между тем, кем он был и кем казался в глазах этих наивных девушек, делало Лорда ещё более притягательным. Драко ощутил, как в нём пробуждается нечто невыразимое. Это было не просто восхищение, не просто страх. Это было желание быть ближе, быть признанным, быть тем, кто видит Тёмного Лорда таким, каким он был на самом деле. Никто другой не мог бы смотреть на него так, как он сам, потому что никто не знал истинного Волдеморта. Это открытие было ошеломляющим и болезненным одновременно. Он хотел быть особенным в этих чувствах, но видя, как другие тоже проявляют интерес, чувствовал себя уязвлённым. — Ты снова смотришь на меня так, будто хочешь что-то сказать, — прервал его мысли голос Волдеморта, спокойный и вкрадчивый. Это был мягкий упрёк, но в нём читалась лёгкая насмешка, как будто он уже предвидел его эмоции. Драко вздрогнул, не ожидая такого обращения. Он не знал, что ответить, но раздражение нашло выход. — Стоило Вам изменить облик, и сразу стали появляться те, кому Вы нравитесь, — наконец проговорил он, не скрывая горечи в голосе. — Им ведь даже в голову не придёт, кто Вы на самом деле. Волдеморт слегка прищурился, его губы искривились в усмешке, полной холодного веселья. — Почему тебя это беспокоит? — его голос был наполнен едва заметной иронией, как будто сам факт ревности Драко забавлял его. Юноша сжал кулаки, стараясь удержать свои чувства под контролем. Его сердце колотилось, словно отвращение и странное влечение боролись за место внутри него. Он не хотел показаться слабым, но слова сами слетели с его губ: — Меня раздражает их наивность, — ответил он резко, с ноткой вызова в голосе. — Они видят только красивое лицо. Но Вы ведь не об этом, верно? Волдеморт медленно наклонил голову, его взгляд стал более пристальным, почти проникновенным. Драко почувствовал, как его собственные слова эхом отозвались в душе, вызывая одновременно облегчение и стыд. Да, он тоже был захвачен этим внешним обликом, образом человека, который никогда не мог бы быть настоящим. Но Лорд был больше, чем просто лицо, больше, чем привлекательная оболочка. — Ты прав, — тихо произнёс Волдеморт, его голос прозвучал с почти хищной мягкостью. — Они видят только то, что хотят увидеть. Вероятно, как и ты. Эти слова проникли в сердце юноши, словно холодный нож. Он не мог отрицать этого. Он почувствовал, как всё внутри него обрушивается в бездну. Слова Волдеморта были точными и безжалостными, как хирургический надрез, обнажающий самую суть. — Я отлучусь, — резко бросил Драко, чувствуя, что единственным спасением от своих эмоций сейчас было сбежать в ванную комнату. Он быстро поднялся из-за стола, стараясь не встречаться с Волдемортом взглядом, и направился к двери. В ванной комнате Драко замер перед зеркалом, уставившись в своё отражение так, будто мог найти в нём ответы на все свои внутренние противоречия. Но лицо в зеркале не давало ничего, кроме усталости и раздражения. Он облокотился на раковину, впиваясь пальцами в её холодную поверхность, пытаясь хоть так обрести контроль над телом, мыслями, над этим мучительным огнём, что разгорался внутри него с каждым взглядом на Лорда. «Что со мной?» — прошептал он, почти умоляя своё отражение. Волдеморт. Его имя пульсировало в голове, как заклинание, от которого невозможно было укрыться. Это не был простой страх или детское восхищение — это было что-то глубже, невыносимо болезненное и, что самое страшное, прекрасное в своей разрушительности. Драко чувствовал, как тонкая грань между отвращением и восхищением стирается. Это тянуло его ко дну, словно он упивался запретной страстью, наслаждаясь тем, что не имел права чувствовать. Его мысли беспорядочно метались, и вдруг перед глазами всплыло лицо тети Беллатрисы. Он вспомнил их первую встречу на зимних каникулах. Она была безумна в своей верности Лорду, это безумие светилось в её глазах. Мать предупреждала: «Не забывай, что Белла… не совсем в себе. Но она верна, как никто другой. Верна семье. И ему.» Когда Драко впервые услышал от тети Беллатрисы рассказы о Волдеморте, это было похоже на сказание о каком-то падшем божестве. Её голос дрожал от обожания, она говорила о нём с такой яростью, будто каждый его шаг был неоспоримой истиной, в каждой его ошибке она находила оправдание, а в каждой жестокости — высшее благородство. Её одержимость была пугающей, но заразительной. Драко слушал, затаив дыхание, и где-то глубоко внутри его юная душа резонировала с этим культом. Это был не просто страх перед Волдемортом, это было нечто большее: тёмное восхищение его абсолютной властью над собой и окружающими. Тетя Белла видела Лорда не как чудовище, но как совершенство — и её безграничная вера заставляла Драко чувствовать то же самое. Она прославляла его силу так, словно даже его уродство было символом высшей красоты. «Он чистая магия», — шептала Беллатриса, — «его прикосновение обжигает душу. Его нельзя любить, Драко. Но ты не сможешь не желать его». Тогда эти слова показались ему сумасшествием, но теперь… Теперь они обретали другой смысл. «Почему это случилось именно со мной?» — спрашивал он себя, но знал ответ. Всё началось с восхищения и подчинения. Его тянуло к силе, которая могла разрушить его. Его бессилие перед этой тьмой — перед Волдемортом — вдруг обернулось желанием. Желанием принадлежать. Желанием исчезнуть в этой безжалостной воле. Он глубоко вдохнул, чувствуя, как руки дрожат. Быть покорённым — это то, что он всегда искал, но боялся признать. В том, чтобы уступить, было странное облегчение, почти экстаз. Это был парадокс: власть Волдеморта манила его не потому, что пугала, а потому, что давала обещание свободы от самого себя. Он опустил голову, уткнувшись лбом в холодное зеркало, чтобы хоть как-то унять это нарастающее безумие. — Драккл, — выдохнул он с горечью, — что же мне с этим делать? Но ответа не было. Лишь собственное отражение, безмолвное, как все его подавленные желания. Когда Малфой вернулся за столик, он застыл на месте, едва скрывая своё замешательство. Рядом с Волдемортом сидели двое мужчин, и их присутствие мгновенно изменило атмосферу. Один из них, пожилой, но мощный, казался воплощением древней силы — его крепкие руки и седая грива волос придавали ему облик старого воина. Лицо этого человека было покрыто глубокими морщинами, но в его взгляде таился опыт, а в улыбке — едва уловимая доброжелательность. — Драко, — произнёс Волдеморт спокойным, выверенным тоном, — это Старейшина деревни и глава стаи, Крешник Ходжа. Он долгое время руководит этим местом. Крешник кивнул в знак приветствия: — Можешь называть меня просто Крешник, — его глаза мягко изучали юношу, словно проникая в самую суть его неуверенности. Улыбка старейшины была почти отеческой, но таила в себе нечто большее — терпеливое понимание, как у того, кто привык видеть страх в глазах других и принимать его как неизбежность. — А это Фенрир Грэйбэк, — продолжил Волдеморт, его голос оставался ровным, но в нём проскользнула ледяная нотка, заставившая Драко сжаться внутренне. Грэйбэк сидел вальяжно, его широкие плечи заполняли пространство вокруг, как будто он владел этим залом. Его всклокоченные темные волосы тронутые сединой и щетина придавали ему облик хищника, который выжидает момент для прыжка. Когда его глаза встретились с глазами Драко, тот почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки. В этом взгляде было всё, о чём шептали ночные ужасы: звериный голод, удовольствие от боли, извращённая радость от разрушения. Драко инстинктивно подался ближе к Лорду, стараясь найти в его присутствии хоть какую-то защиту. Грэйбэк заметил этот жест и ухмыльнулся, словно довольный тем, что юноша угадал его природу с первой встречи. — Значит, это тебя встретил мой сын Гезим у реки? — заговорил Крешник на удивительно правильном английском. Его голос был глубок и спокоен, в нём не было угрозы, но в словах чувствовалась внутренняя сила. — Надеюсь, он не напугал тебя. Гезим? Тот самый длинноволосый оборотень? Драко собрался, стараясь придать своему голосу уверенности: — Нет, сэр. Он был вполне дружелюбен. Крешник кивнул, довольный ответом. Его взгляд был мудрым и проницательным, как у человека, привыкшего различать в людях истину. Но Драко чувствовал, что и это доброжелательное лицо было не более чем маской — за ним скрывалась древняя хитрость и осторожность. Фенрир, напротив, был лишён всякой маскировки. Он ухмыльнулся, хищно и нагло, как будто наслаждался тем, что мог смутить юношу своим присутствием. — Значит, ты Малфой? — бросил Грэйбэк, его голос был груб и дерзок. — Как поживает твой отец? Слова прозвучали, как ловушка. Драко знал, что этот вопрос был не более чем насмешкой. Конечно, Грэйбэк прекрасно знал, что Люциус находится в Азкабане. В этом вопросе сквозила издевательская насмешка, игра на слабостях и боли. Драко почувствовал, как внутри закипает гнев, готовый вырваться наружу в ответ на это оскорбление. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, Волдеморт мягко, но неумолимо вмешался: — Видимо, Вы продолжаете следить за событиями в Британии? Фенрир, не пора ли обратно, домой? Его голос прозвучал ровно, но в этой ровности ощущалась угроза, словно каждый звук был обоюдоострым лезвием. Лёгкая насмешка, скользнувшая в словах Волдеморта, была опасна, как волчья улыбка. Она заставила даже Фенрира слегка прищуриться, оценивая новую динамику в разговоре. Драко чувствовал, как его сердце колотится в груди. Волдеморт снова стал для него тем непроницаемым существом, чьё присутствие могло одним лишь словом поставить на место даже самых дерзких. Этот момент напомнил Драко, почему именно к нему его тянуло: он был воплощением силы и власти, перед которой никто не мог устоять. Фенрир выпрямился, его звериный взгляд блеснул странной смесью трепета и опаски, как будто перед ним находилось нечто гораздо более древнее и могущественное, чем он мог представить. — Значит, Тёмный Лорд действительно вернулся? — произнёс он с едва уловимым благоговением, словно это было не просто утверждение, а некая священная истина. Драко заметил в этом трепете нечто тревожное. Он и не думал, что кто-то вроде Грэйбэка, с его жестокой натурой, способен испытывать такие чувства к Волдеморту. Юноша ощутил едва заметное замешательство. Как эти люди не понимают, кто сидит перед ними? Он бросил быстрый взгляд на Лорда, но тот оставался невозмутимым, словно эта игра — скрывать себя под личиной другого — была для него лишь очередным удовольствием. Старейшина, не обращая внимания на напряжённость момента, слегка наклонился вперёд, опираясь на массивные руки, покоившиеся на столе. Его взгляд был тёплым, но настойчивым, как у человека, привыкшего прощать мелкие грехи за старую дружбу. — Том, — произнёс Крешник с почти ностальгической улыбкой. — Полагаю, ты пришел сюда не просто так? Хотя я, признаться, надеялся, что встреча будет скорее дружеской, чем деловой. Всё-таки столько лет прошло с нашей последней встречи. Драко замер, это имя — Том. Слово звучало неправильно, неуместно, чуждо его восприятию. Неужели это и есть та тень, которая скрывается за именем Волдеморт? Оно звучало так просто, почти унизительно, совершенно лишённое магической силы. «Почему такое странное имя? — подумал он. — Это псевдоним? Или что-то большее?» Каждое новое открытие о Лорде сбивало его с толку, разрушая привычные образы, как хрупкую иллюзию. Волдеморт слегка улыбнулся — но эта улыбка была холодной, словно он заранее знал, что встреча не доставит ему никакого удовольствия. — Жаль разочаровывать тебя, мой старый друг, но я здесь действительно по делам, — сказал он, его голос был вкрадчивым, но непреклонным, как остриё кинжала, готового пронзить самую суть разговора. Старейшина не выглядел обескураженным. Его лицо, прорезанное морщинами, просветлело в усмешке, в которой было больше понимания, чем обиды. — Полагаю, пришло время платить по счетам, — произнёс он со стариковским добродушием. — Тем более, я и так задолжал тебе с последней выплатой. Столько лет прошло… А ты не изменился ни на день. Волдеморт чуть склонил голову, его тёмные глаза вспыхнули на мгновение, словно он нашёл в словах старика что-то забавное. — Магия, — коротко ответил он. — Признаюсь, мой облик за эти годы претерпел изменения. Сейчас я предпочитаю… не привлекать излишнего внимания. Фенрир, сидящий напротив, внимательно изучал его, как волк, унюхавший слабость в потенциальной добыче, но ещё не готовый напасть. Его глаза сузились, в них мелькнуло что-то близкое к прозрению, но вместе с тем — недоверие, словно его разум отказывался принять истину о том, кто на самом деле перед ним. — Отвечая на ранее заданный тобой вопрос, Фенрир — да, — произнёс Волдеморт низким, уверенным голосом, как человек, чьи слова нельзя поставить под сомнение. — Лорд Волдеморт вернулся. И он рассчитывает, что оборотни, чья сила и выносливость столь ценны, присоединятся к его армии. Грэйбэк на мгновение замер, словно поглощая смысл этих слов, а затем его лицо озарилось лихорадочным восторгом. Он ударил ладонью по столу, так что стакан с пивом покачнулся, и рассмеялся, словно только что услышал самое радостное известие за последние годы. — Я знал! — почти выкрикнул Фенрир, его голос дрожал от возбуждения. — Я знал, что этот день наступит! Что Лорд не мог умереть, как они говорили! — Его глаза блестели, полные первобытной радости. — Моя стая, конечно, будет с ним, мистер Реддл. Мы вернёмся в Британию и заставим их трепетать! Мы будем рвать глотки за свободу, как и прежде. Но Волдеморт, словно не замечая пыла оборотня, медленно повернулся к Крешнику, чьё лицо оставалось непроницаемым. Он молчал, и тишина между ними становилась ощутимой, как невидимый барьер. — И что будет с нами? — наконец произнёс старейшина, его голос был тихим, но весомым. — Лорд предлагает нам присоединиться, но какая польза будет нашей стае? Понятно, что Фенрир мечтает вернуться в Британию и жаждет войны. Но мы не связаны с вашей землёй. Мы живём отдельно, свободно. Зачем нам ввязываться в чужие дела? Темный Лорд наклонился ближе, и его голос стал мягче, но с каждым словом в нём нарастала убедительная сила, как в шелковом узле, который затягивается всё туже: — Потому что Темный Лорд не остановится на Британии. Это только начало. Его возвращение коснется всех. Мир слишком долго гнил под гнётом устаревших законов и слабых правителей. Нам нужны союзники по всему миру, чтобы изменить его. В его словах звучал тон осторожного манипулятора, обещающего золотые горы, но не открывающего своих истинных намерений. Он говорил с уверенностью и спокойствием человека, который уже не раз выигрывал подобные разговоры. — Волшебный мир не просто застрял в прошлом, — продолжал Волдеморт. — Он деградирует. Законы, установленные Министерствами по всему миру, не позволяют магии развиваться. Они боятся перемен, боятся силы, которая не подчиняется их контролю. Старые порядки не способны защитить вас. А новый мир, который создаст Лорд, даст вам свободу. Малфой, сидя рядом, внимательно вслушивался в каждое слово. Волдеморт излучал безупречное красноречие, каждое его предложение било точно в цель, зажигая воображение Фенрира и подтачивая сомнения старейшины. Но Драко чувствовал в этом какую-то фальшь, тонкую, едва заметную. Слишком гладко, слишком удобно. Он не мог отделаться от мысли, что Лорд лишь сыплет пустыми обещаниями, чтобы добиться своего. Крешник нахмурился, но всё ещё молчал, раздумывая. Фенрир, напротив, выглядел так, словно готов был подняться и объявить клятву верности прямо сейчас. Драко заметил, как напряглись мышцы на руках Грэйбэка, будто он был готов сорваться с места. Эта демонстрация слепой преданности показалась юноше отвратительной. Волдеморт, уловив колебания старейшины, наклонился вперёд, его голос понизился до тёплого шёпота, но в нём звенела сталь: — Накарот — это сила. Но сила непостоянна. Лес может дарить свою защиту, а может забрать её в любой момент. Ты прекрасно помнишь об этом, — он выразительно взглянул на Крешника. — Вы не можете вечно полагаться на его милость. Зелья надежнее. Так же, как и союзники. Поддержка Лорда обеспечит вам безопасность не на годы, а на века. Крешник задумчиво нахмурился, его взгляд был напряжённым и колеблющимся. Он провёл рукой по бороде, словно хотел смахнуть свои сомнения. — Я слышал о нём. Разные, мягко говоря, неприятные слухи ходят в Европе, — проговорил он осторожно, будто пытался не довести разговор до открытой конфронтации. — Говорят, что он — враг всего магического сообщества. Что его методы слишком жестоки, даже по сравнению с тем, что творил Гриндевальд. Старейшина намеренно говорил спокойно, без обвинений, избегая резкого тона. Он знал, что разговор с тем, кто имеет такую власть, требует осторожности. Но даже несмотря на его учтивость, слова оставались прямыми. Они пронзали воздух, как иглы, замедляя ход беседы. Темный Лорд сохранял невозмутимое выражение лица, как будто эти слова проскользнули мимо него, не задевая. Фенрир же, напротив, напрягся, и в его глазах загорелся огонь ярости. Он, казалось, едва сдерживал себя. — Жестоки? — рявкнул Грэйбэк, его голос наполнился ядом. Он резко дернул головой, взгляд его устремился на старейшину, словно тот косвенно оскорбил его самого. — Жестоки? Ты говоришь, что Темный Лорд жесток, потому что услышал слухи от этих европейских болтунов? А знаешь ли ты, какие жестокости творило Министерство все эти годы? Что они вынудили нас терпеть в Англии? Нет? Тогда слушай, старик, и пойми, что на самом деле значит жестокость! Малфой непроизвольно напрягся от жесткого, грубого голоса Фенрира. Взгляд оборотня, дикий и свирепый, бросал вызов самому Старейшине. Этот человек был воплощением всех тех ужасов, которые он когда-либо слышал об оборотнях. Его грубое лицо, перекошенное злобой и болью, внушало неприкрытый страх. И хотя Драко хотел, чтобы его слово было хоть как-то услышано, он не мог помешать этому зверю говорить. — Знаешь ли ты, каково было нам, оборотням, в Англии? — продолжил Фенрир с яростью в голосе. — Как меня выперли на улицу, когда убили моего отца? Зарезали его, словно скота, потому что узнали, что мы оборотни. Мы жили тихо, не причиняли никому зла, но однажды люди из деревни ворвались к нам в дом. Они выпотрошили его, а потом сожгли наш дом дотла. Я остался один, как щенок, брошенный на улице, без семьи и без крова. Фенрир замолчал на мгновение, облизнув губы, словно бы воспоминания об этом моменте пробуждали в нём первобытную ярость. Его кулаки сжались, и казалось, что в любой момент он может взорваться от эмоций. — Жил я как собака. Скитался по улицам, питался тем, что удавалось украсть. И что сделало Министерство? Ничего! Они смотрели на нас свысока, как на диких зверей. Нас обвиняли во всех преступлениях, которые не моги объяснить. Работы не найти, образования не получить. А что они предлагали? Реестр, в котором каждый из нас записан как зверь, чтобы можно было повесить на нас любую вину. Удобно, не так ли? Мы ничего не соображаем в полнолуние — значит, почему бы не воспользоваться этим? Вот что значит быть оборотнем в мире магов! Малфой сидел рядом и чувствовал, как его кровь стынет в жилах. Он всегда знал, что оборотни не были в почёте в обществе магов, но слышать всё это так яростно, так сыро и больно… Это заставило его пересмотреть своё отношение к этим существам. Он всегда воспринимал оборотней как диких тварей, полуживотных, лишённых всякой морали. Но что, если всё не так просто? Что, если Фенрир говорил правду, и за этой дикостью скрывались годы страданий? — И ты называешь Темного Лорда жестоким? — бросил Фенрир, его голос теперь звучал с надрывом. — Жестоки они, эти министерские трусы! Мы вынуждены жить, как собаки, прятаться и скрываться. А Лорд предлагает нам нечто другое. Свободу. Уважение. Малфой слушал эту яростную тираду и чувствовал, как гнетущая реальность оборотня проникает в его сознание, разбивая привычные представления о добре и зле. Он всегда думал, что оборотни — это опасные существа, которые заслуживают того, чтобы их держали под контролем. Но слова Фенрира и холодные, расчётливые аргументы Лорда заставляли его чувствовать тревогу и растерянность. Как будто мир, в котором он жил, начинал рушиться прямо у него на глазах. — Ты прав, Фенрир, — сказал Волдеморт, его голос звучал почти ласково. — Магический мир никогда не станет свободным, пока существам, вроде вас, не дадут возможности быть теми, кто вы есть. Но это возможно лишь в новом мире. В мире, который построит Лорд. Крешник молча выслушивал каждое слово, словно старое дерево, впитывающее медленный, холодный дождь. Его лицо оставалось неподвижным, но глаза выдавали беспокойство и раздумья. Рядом Грэйбэк откинулся на спинку стула, его губы растянулись в хищной усмешке. Лицо оборотня сияло восхищением, словно он слушал пророка, чьи обещания вот-вот исполнятся. — Итак, — Крешник осторожно поднял взгляд на Волдеморта, — Лорд Волдеморт планирует не просто перевернуть магический мир, но бросить вызов всему миру. — Его слова звучали медленно, с осторожной, древней мудростью. — Но ведь война требует жертв. Сколько таких жертв он готов принести? И какая будет наша цена? Волдеморт на мгновение замолчал, затем мягко провел рукой по краю стола, как будто отвечая на этот вопрос не торопясь. — Жертвы будут неизбежны, — тихо начал он, его голос прозвучал так, будто он рассказывает об очевидном. — Но, в отличие от маглов, которые уничтожают безрассудно, Лорд действует аккуратно. Его планы не направлены на хаос и разрушение. Это возрождение. Пробуждение магического мира. Новый порядок, где магия снова обретет своё место. Малфой сидел молча, его взгляд был направлен в одну точку на столе. Он анализировал каждое слово Волдеморта, пытаясь найти в нём подвох, ложь или хотя бы проблеск истины. Он уже слышал эти идеи о возрождении и возмездии от тети Беллатрисы, но теперь, когда он слышал их от самого Лорда, они казались одновременно и прекрасными, и устрашающими. — Но зачем же Лорду помогать оборотням? — пробормотал Крешник, его глаза сузились. — Почему он решил, что наше участие необходимо? Мы живем на этой земле и не враждуем с маглами или магами. У нас есть своя свобода. Фенрир не выдержал, ухмыльнулся и ударил ладонью по столу. — Свобода? Ха! Вы живете в лесу, как дикие звери. Свобода — это когда ты можешь выйти в магловский город и не бояться быть тем, кем являешься. Свобода — это когда не нужно прятаться, как крыса. Крешник бросил на Фенрира тяжёлый взгляд, но не ответил. Его молчание лишь подтверждало, что слова Фенрира нашли отклик. Тёмный Лорд наклонился вперёд, его глаза блестели так, что даже тусклый свет таверны не мог их затушить. — Вы считаете, что нашли мир и покой здесь, в этом лесу, — тихо начал он, его голос звучал как змеиный шёпот. — Но вы забываете, что мир меняется вокруг вас. И даже этот лес однажды перестанет быть вашим. Маглы проникают всюду. Они уничтожают леса ради своих дорог и городов. Они подчиняют себе всё. Если магия леса ослабнет, то рано или поздно они найдут и вас. Они придут сюда с огнём и оружием, и тогда вы поймёте, что ваша свобода была иллюзией. Крешник не мог не признать этого. Он видел, как быстро менялся мир, как маглы, полные самоуверенности, не щадили ни природу, ни людей. Даже здесь, в диких землях Албании, слухи о вырубке лесов и строительстве дорог доходили до его ушей. — И тогда что? — спросил Крешник, его голос был низким и задумчивым. — Война? Мы станем частью какой-то новой империи, во главе с Лордом? Волдеморт улыбнулся, но в этой улыбке не было теплоты. — Не империи, а нового мира. Выбор простой: либо вы остаетесь здесь и ждёте неизбежного конца, либо присоединяетесь к тем, кто готов сражаться за будущее. Оборотни всегда были на грани между двумя мирами — магическим и магловским. Но теперь у вас есть шанс выбрать свою сторону. — И какова будет наша роль? — Крешник по-прежнему был насторожен, но что-то в его голосе смягчилось. Волдеморт откинулся на спинку стула, его взгляд был исполнен уверенности. — Вы станете частью армии, которая вернёт магии её законное место. Вы будете первыми, кто получит свободу и уважение, которых вас лишали веками. Оборотни не будут больше второсортными созданиями. Вы станете теми, кто изменит мир. Юный Малфой слушал эти слова и чувствовал, как внутри него борются две противоположные силы. Он был потрясён искусностью, с которой Тёмный Лорд манипулировал каждым словом. Его доводы звучали так убедительно, так правдоподобно, что даже Драко на мгновение захотел поверить, что они могут создать этот новый, справедливый мир. Но где-то глубоко внутри его разума продолжал звучать тихий, настойчивый голос сомнения. Разве это не очередная иллюзия? Разве Волдеморт не использует их всех — Крешника, Фенрира, самого Малфоя — для своих целей? Разве не оставит он их позади, когда достигнет своего? Старейшина молча кивнул, словно соглашаясь с услышанным, но его глаза оставались настороженными. Он был мудрым стариком, и даже перед лицом столь убедительных слов он не спешил делать выбор. — Я подумаю над этим, — наконец сказал он, его голос прозвучал спокойно, но тяжело, словно каждая фраза несла груз многолетних раздумий. Фенрир, напротив, выглядел довольным, словно уже праздновал свою победу. Он не сомневался, что Лорд исполнит свои обещания. Для него это был не просто план — это была месть за все годы унижений и страданий. Тёмный Лорд склонился чуть ближе к Крешнику, его голос стал глубже, приобретая почти гипнотическую интонацию. В приглушённом свете таверны его слова казались не столько речью, сколько заклинанием, способным всколыхнуть самые скрытые страхи и амбиции собеседников. — Ты знаешь, Крешник, я уже видел, как твой мир приходит в упадок. Когда я впервые оказался в вашем лесу, ваша стая была на грани вымирания. Ты помнишь? — Его глаза на миг сузились, и Малфой заметил в них что-то, похожее на тонкий след воспоминания. — Магия леса ослабла, и ваша деревня увядала. Магия, которую вы так чтили и на которую полагались, подвела вас. Именно тогда мои зелья помогли вам сохранить то, что у вас было. Если бы не они, что стало бы с твоей стаей? Старейшина задержал взгляд на Волдеморте, его лицо оставалось спокойным, но морщины на лбу чуть углубились. Это были слова, которые нельзя было оспорить. Крешник знал это. Лес когда-то подвёл их, магия утончилась, а природа оставила их в одиночестве перед неизбежным вымиранием. — Конечно, Том, я помню. — Голос Крешника был тихим, но весомым. — Мы все благодарны тебе за то, что ты сделал. Но то, что ты просишь сейчас… Война — это не игрушки. Волдеморт выпрямился, словно дав понять, что у него есть ещё неоспоримые доводы. Его тон стал более прямым, но всё ещё оставался проникновенным, как голос учителя, который объясняет своему ученику суть неизбежного. — Ты смотришь на войну слишком узко. Вопрос гораздо шире, чем несколько стычек или битв, которые ты себе представляешь. Магический мир уже деградирует с каждым годом. А маглы, напротив, развиваются, умножаются, выстраивают свои империи, которые проникают в каждый уголок мира. Мы стоим перед пропастью, и если не остановим их сейчас, они уничтожат нас. Они вырубят леса, опустошат океаны, изменят климат — и всё это, даже не замечая нас. Они уже это делают. Фенрир одобрительно кивнул, его губы растянулись в довольной ухмылке. В его глазах горел свет одержимости. — Они думают, что мир принадлежит им. Они ведут себя, словно боги. Они летают в космос и развязывают войны, уничтожая целые города за секунды, словно это их право. А что делаем мы? — Волдеморт на мгновение замолчал, будто давая Крешнику возможность самому ответить на этот вопрос. — Мы прячемся. Мы живём в тени. Мы следуем законам, которые были созданы столетия назад, в мире, который больше не существует. Крешник нахмурился, осмысливая сказанное, но не прерывал. Его молчание было знаком того, что каждое слово попадало точно в цель. — В прошлом мы правили этим миром, а теперь цепляемся за остатки. Мы утратили величие. Мы позволили маглам загнать нас в тень. — Волдеморт прищурился, в его голосе появилась суровая решимость. — И если мы не возьмём власть в свои руки, магия исчезнет. Мы станем вымершим видом, жалкими призраками прошлого. Это вопрос времени. Драко слушал в тишине, его взгляд был направлен на неподвижное лицо Лорда, но внутри него бушевала буря. Эти слова пробуждали что-то опасное: смесь страха, восторга и сомнений. Юноша пытался разобраться, искренни ли эти речи или же это лишь очередное мастерское плетение лжи. Неужели мир маглов таит такую опасность? Волдеморт продолжал: — Магические правительства слепы. Они надеются, что маглы нас не тронут, если мы будем скрываться. Но это иллюзия. Рано или поздно они найдут нас. Они найдут этот лес, Крешник, и тогда уже будет слишком поздно. Старейшина смотрел на Тёмного Лорда, его руки нервно сжимали край стола, но он не прерывал. — Министерство не только игнорирует угрозу извне. Оно ослабляет наше общество изнутри. Они угнетают магических существ — оборотней, великанов, кентавров. Вешают на них ярлыки, отказывают в праве на образование, на труд. Оборотни вынуждены прятаться, жить в нищете, скрываться от преследований. Сколько ещё вы будете терпеть это, Крешник? Фенрир не выдержал, резко встал и ударил кулаком по столу, как будто его ярость требовала выхода. — Сыт по горло этим всем! Мы не собаки, чтобы жить на цепи, прячась от луны! — Грэйбэк оглядел Крешника, его глаза горели от ненависти к системе, которая сделала его таким. — Мы должны бороться, иначе нас и дальше будут убивать и загонять, как диких зверей. Волдеморт лишь слегка кивнул, признавая гнев оборотня. Затем он снова обратил свой спокойный, ледяной взгляд на Крешника. Он медленно, почти торжественно, вынул небольшой флакон с густой жидкостью и поставил его на стол перед оборотнями. Стекло флакона отражало слабый свет ламп, и зелье внутри казалось чем-то живым, почти пульсирующим от магической силы. Его тёмные глаза обвели стол, оценивая реакцию каждого, прежде чем снова обратить свой взгляд на старейшину. — Вы как никто знаете, что оборотни во многих частях мира до сих пор лишены доступа к зелью Волчьего противоядия, — начал он, его голос был низким и плавным, напоминая змеиное шипение. — Даже если оборотень решится принять зелье, он может просто не иметь доступа к нему. Многие из вас живут вдалеке от магических центров, на краю общества, в страхе перед преследованиями. Даже в Англии, под контролем Министерства, производство зелья строго ограничено. Только избранные могут его получить — те, кто согласился зарегистрироваться, те, кто прошёл все проверки и подчинился законам магического правительства. Фенрир скривил губы в презрительной гримасе, явно вспоминая собственные встречи с системой, которая сделала его и его стаю изгоями. — И даже если они решат подчиниться, зелье не всегда доступно. Оно сложное в приготовлении, требует мастерства. Только опытный зельевар способен создать его, и даже среди тех, кто умеет, не все готовы помочь оборотням. Их страх и предвзятость сильнее милосердия. Темный Лорд наклонился ближе, почти доверительно, как будто раскрывал тайну, известную немногим. — Но это зелье — особенное. Оно больше, чем обычное Волчье противоядие. Оно облегчает трансформацию настолько, что вы сохраняете контроль даже в самый критический момент. Нет боли, нет потери сознания. Только сила и ясность. Лорд Волдеморт разработал его для тех, кто устал быть жертвой собственных инстинктов. И только он знает, как его готовить. Крешник внимательно всматривался в флакон. Его лицо оставалось непроницаемым, но глаза выдавали интерес и осторожность. Волдеморт, почувствовав его сомнения, добавил: — Это знание теперь принадлежит только одному человеку в мире. И этот человек — Лорд Волдеморт. Это его дар вам. Дар свободы. С этим зельем у вас не будет причин больше бояться своих превращений. Оно станет вашей опорой, гарантией того, что вы не потеряете контроль. А мы создадим сеть производства, которая обеспечит зельем каждого оборотня, где бы он ни жил. Магия леса может быть переменчивой, но зелье — надёжно. Фенрир жадно посмотрел на флакон, его глаза сверкали первобытной жадностью. Малфой отметил это про себя: для такого человека, как Грэйбэк, идея контроля над своим звериным началом была настоящим даром. Вожак стаи молчал, его мысли были темны и глубокие, словно корни древнего дуба. Он осознавал тяжесть выбора, от которого зависела судьба всей его стаи. Драко сидел молча, погружённый в свои мысли. Его взгляд блуждал между лицами Крешника, Фенрира и Темного Лорда — того самого человека, который искусно манипулировал словами и расставлял перед каждым свою идеальную приманку. Всё в этой встрече — от момента их прибытия в деревню до того, как флакон с зельем оказался на столе — было частью тщательно продуманного плана. Никаких случайностей. «Как он всё это устроил?» — размышлял юноша. Казалось, Волдеморт предвосхищал каждое сомнение, каждую мысль, которая могла возникнуть у Крешника. Он пришёл не просто с обещаниями, а с фактами, с историей, которая напоминала каждому оборотню, что их место в обществе — лишь результат систематической дискриминации. Даже слова о маглах, которые, казалось бы, должны были вызвать ненависть, были мастерски вплетены в речь как неизбежная угроза, от которой можно спастись лишь объединением всех магических существ. Юный Малфой понял, что Крешник склонится к согласию, просто потому, что Волдеморт не оставил ему другого выбора. Аргументы были убедительны, флакон с зельем — наглядным доказательством, а отсылки к прошлому — напоминанием о ненадёжности магии леса. Этот союз казался единственным выходом для оборотней, если они действительно хотели выжить. Но что больше всего беспокоило наследника Малфоев — это скрытая идеология, читавшаяся между строк. Темный Лорд говорил о равенстве между магическими существами. Это звучало странно для Драко, который с детства впитывал рассказы о превосходстве чистокровных магов. Отец всегда внушал ему, что они — высшая каста, что их кровь сама по себе символизирует власть и силу. Но Волдеморт предлагал нечто иное. «Как это возможно?» — думал Драко, чувствуя зарождающееся беспокойство. Если бы его отец или кто-то из других чистокровных волшебников услышал эти слова, они бы назвали это изменой. Где правда? Кому Волдеморт действительно говорит истину, а кем лишь манипулирует? Он говорил оборотням о справедливости и свободе, но что он говорил чистокровным семьям? Об их праве на власть и господство? Эти мысли тревожили юного Малфоя. Были ли его родители лишь частью игры? Они, как и другие Пожиратели, верили, что Волдеморт возведёт их на вершину магического общества. Но теперь Драко видел иное. Что, если Темный Лорд манипулирует всеми вокруг? Чистокровные думают, что он вернёт их в былое величие, оборотни — что он освободит их от оков дискриминации. Но кого он на самом деле приведёт к власти, когда всё закончится? И каким будет этот новый мир? Внутри Драко что-то трепетало. Этот странный огонь, который Волдеморт зажёг своими словами, не угасал. Мир перемен был опасен, но манил его. В нём не было места для застоя, в котором погрязли чистокровные семьи. Возможно, это было не то будущее, о котором мечтал его отец, но оно было живым, пульсирующим, словно кровь, бегущая по венам. Юноша чувствовал это каждой клеткой своего тела. Его взгляд скользнул к Темному Лорду. Тот сидел, расслабленный, с лёгкой усмешкой на губах, словно уже знал исход переговоров. Волдеморт был слишком умен. Он плёл паутину из слов, в которой каждый находил то, что искал. Малфой сомневался, что кто-то способен противостоять ему. В этот момент он понял, что Волдеморт — не просто маг, стремящийся к власти. Он был кем-то большим. И этот новый мир принадлежал ему. «Кто я в этом мире?» — думал Драко, ощущая, как под его ногами рушатся старые догмы и предрассудки, которые внушали ему с детства. — Mirëdita, baba! (Здравствуй, отец!) — весело поприветствовал Гезим своего отца, Крешника, когда подошёл ближе. Напряжение за столом растворилось в тот момент, когда к ним присоединились молодые оборотни. Разговоры о войне и политике сменились непринуждённой атмосферой. Гезим, Шкумбин, Мира и Эрида — они внесли живую, почти домашнюю энергетику, словно ветер из другого, более простого и радостного мира. Но Малфой всё ещё ощущал, как невидимые нити, сплетённые Волдемортом, оставались натянутыми, готовыми снова затянуться в нужный момент. Крешник, услышав сына, сразу смягчился, его суровые черты стали менее строгими. На мгновение он выглядел просто пожилым мужчиной, который рад видеть своего сына. Но в этом жесте была и мудрость: он позволил разговору расслабиться, выжидая момент, чтобы снова вернуться к серьёзным темам. — Ai erdhi më në fund, dhe solli një mik. Dhe ti ishe e shqetësuar, — Шкумбин поддразнил Эриду с мягкой насмешкой. («Он всё-таки пришёл и друга привёл. А ты переживала».) Эрида махнула рукой и шлёпнула его по плечу, что вызвало у того смех. Затем она повернулась к Драко и, улыбнувшись, заговорила по-английски: — Привет, Драко! Юноша ощутил, как его тяжёлые мысли начали расползаться, растворяясь в этой дружеской атмосфере. Этот живой момент служил спасительным контрастом к тягостным раздумьям о политике и речам Волдеморта, которые увлекали его в глубину опасных размышлений. — Привет, рад вас снова видеть, — ответил он с лёгкой улыбкой, стараясь быть вежливым и дружелюбным. Крешник сделал знак в сторону Волдеморта и произнёс на албанском: — Përshëndetje, ky është miku im i vjetër z. Tom Riddle. I njëjti që dikur shpëtoi kopenë tonë («Поздоровайтесь, это мой старый друг мистер Том Реддл. Тот самый, который когда-то спас нашу стаю».) Эти слова вызвали мгновенное уважение среди оборотней. Их лица просветлели, в глазах зажглось что-то искреннее, почти детское. Они начали поочерёдно выражать Волдеморту благодарность, говорили быстро, на албанском, перескакивая с фразы на фразу, но каждый раз с искренностью и теплотой, как будто он был спасителем или давним другом, которого они рады видеть снова. Малфой смотрел на Лорда с новым удивлением. Сложно было поверить, что тот, кто в прошлом вызывал у него лишь страх и трепет, мог так легко вписаться в этот круг, быть для них кем-то важным. «Как он может так ловко манипулировать?» — размышлял Драко, чувствуя, как растёт его внутреннее беспокойство. Фенрир, который не понимал албанского, сидел нахмуренный, его звериные глаза наблюдали за происходящим. Он с интересом следил за общением оборотней с Малфоем, словно это было для него неожиданностью. Видимо, он не ожидал, что мальчик, чистокровный волшебник из семьи Малфоев, так легко найдёт общий язык с этими людьми. — Ты, оказывается, уже успел с ними подружиться? — спросил он грубым тоном, его взгляд метнулся от Драко к оборотням. Его, похоже, смущала лёгкость, с которой юноша нашёл общий язык с местными. Драко молча кивнул, не зная, как отреагировать на такой вопрос. Тем временем Волдеморт продолжал доброжелательно принимать благодарности. На его губах играла лёгкая, вежливая улыбка. Крешник, заметив, что разговор рискует затянуться, поднял руку, жестом призывая всех к порядку: — Na falni, por duhet të diskutojmë diçka të rëndësishme. («Извините, но нам нужно обсудить кое-что важное»). Гезим с пониманием кивнул. Его тон стал уважительным, когда он обратился к отцу: — Nuk do të ju pengojmë, baba. («Не будем мешать вам, отец»). После этого он повернулся к Драко и сказал по-английски: — Драко, пойдём с нами, выпьем. Малфой замер на мгновение, не зная, как поступить. Он украдкой взглянул на Волдеморта, пытаясь уловить хоть какое-то одобрение. В глазах Лорда читалось лёгкое раздражение, словно ему не хотелось отпускать мальчика, но в конечном итоге неохотно кивнул. — Иди, — коротко произнёс он, словно это слово было частью его плана. Малфой почувствовал облегчение, но в глубине души не мог избавиться от странного ощущения, что каждое его действие — ещё один шаг в сложной игре Темного Лорда. Но сейчас он хотел забыть об этом, хотя бы на короткий миг. Он поднялся из-за стола и поспешил вслед за оборотнями, чувствуя, как их лёгкая и беззаботная энергия словно вырывает его из тягостного мира, созданного словами Волдеморта. Фенрир, который наблюдал за происходящим, едва сдержался, чтобы не задать новых вопросов. — Этот мальчишка точно знает, как адаптироваться, — буркнул оборотень, глядя вслед юноше и его новым спутникам. В его тоне было что-то, что заставило Волдеморта на мгновение задуматься. Они пересели к новому столику, где воздух наполнился тихими разговорами и лёгким, почти праздничным теплом. Вокруг стояли простые деревянные кружки и бутылки с ракией — горный алкоголь, обжигающий, как зимний ветер, и согревающий, словно костёр в холодной ночи. Драко наблюдал, как Гезим ловко разливает напиток по маленьким стаканам, и ощутил, как лёгкое напряжение опутывает его, словно тугая сеть. «Зачем я здесь? Что я делаю за этим столом?» Но что-то в этой ситуации, в этом молчаливом ритуале, притягивало его. Незнакомый мир распахивался перед ним, и он, пусть и неохотно, переступил его порог. Гезим повернулся к Малфою, его взгляд был прямым, спокойным, но проницательным: — Так как ты познакомился с мистером Реддлом? Юноша замер, почувствовав, как слова застряли у него в горле. Он не мог сказать правду, не мог раскрыть, кем на самом деле является Волдеморт для него и его семьи. Слишком многое связывало их, слишком много недосказанности и опасных тайн. Он осторожно подбирал слова, словно играя на тонкой грани между ложью и правдой: — Он друг… моего отца. Гезим кивнул, прищурившись, но не стал настаивать. Казалось, такой ответ его вполне устроил, хотя в глазах скользнула тень сомнения — как будто он знал, что Драко не договаривает. За их столом царила атмосфера невысказанного понимания. Шкумбин, с ухмылкой на лице, толкнул Драко стакан с ракией: — Pini! (Пей!) Юноша взял стакан и, приподняв его, мельком представил лицо отца. Холодное, презрительное выражение, которое Люциус неизменно принимал, когда видел что-то «ниже его достоинства». Он ощутил приступ ужаса при мысли о том, что бы сказал отец, увидев его здесь, среди оборотней, с чашей дешёвого алкоголя в руках. Но сейчас рядом не было Люциуса, и это придавало странное чувство свободы. — За встречу! — Гезим поднял свой стакан, и все оборотни последовали его примеру. Малфой почувствовал, как все взгляды обратились на него. Отступать было уже некуда. Он медленно поднёс стакан ко рту и сделал первый глоток. Обжигающий вкус ракии ворвался в горло, разливаясь теплом по телу, вызвав мгновенный кашель, который он из последних сил подавил. Казалось, будто горло охватило пламя; он понял, что никогда прежде не пробовал ничего столь грубого и дикого. Гезим, заметив, как Драко борется с собой, рассмеялся: — Ну, как тебе? Юноша, стараясь сохранить лицо, кивнул, будто всё в порядке: — Неплохо, — выдавил он, хотя внутри его голову уже окутывал лёгкий туман от первого глотка. Шкумбин что-то сказал на албанском, и Гезим, смеясь, перевёл: — Шкумбин говорит, что ты выглядишь как маг, который однажды рухнул без сознания после трёх стаканов. Мы пока держим тебя на одном. Тёплый смех прокатился за столом. Драко, вопреки своему желанию казаться серьёзным, улыбнулся. В этот момент алкоголь, скользящий по венам, начал оказывать своё действие: мысли стали мягче, тревоги — менее острыми. Он сделал ещё один глоток, на этот раз чуть увереннее, и ощутил, как незримая тяжесть, сжимающая его плечи, начала исчезать. Мира взглянула на него, её взгляд был мягким, почти заботливым. Она что-то сказала Гезиму, и тот перевёл: — Ты, кажется, впервые пьёшь ракию, да? Малфой кивнул, ощущая лёгкую неловкость, но теперь эта неловкость не пугала его, а была частью нового мира, в который он погружался. С каждым глотком он чувствовал, как привычные ему барьеры распадаются, как ожидания и страхи отступают на задний план. Но где-то в глубине души оставался вопрос: а что, если это всё — ошибка? Что, если его присутствие здесь, за этим столом, среди людей, которых он всегда считал опасными, было неправильным? Почему он чувствовал себя здесь так… свободно? — Да, так и есть, — признался он с лёгким смущением, делая ещё один маленький глоток. Они продолжали сидеть за столом, и атмосфера с каждым глотком становилась всё более лёгкой и непринуждённой. Ракия согревала их изнутри, размывая границы между ними, словно превращая случайных знакомых в друзей. Драко позволил себе расслабиться впервые за долгое время. Он обернулся к Гезиму, с интересом разглядывая его, и спросил: — Как ты так хорошо говоришь по-английски? Гезим усмехнулся и слегка пожал плечами, его взгляд был лёгким и дружелюбным: — Меня учил отец. Он выучил английский, когда мистер Реддл жил здесь. И мистер Реддл тоже выучил албанский благодаря ему. Отец говорит, что он изучал язык с таким усердием, что теперь его акцент не отличить от нашего. Малфой поднял брови, удивлённый. Ему казалось невероятным, что Волдеморт не только выучил чужой язык, но и был в этой деревне так давно, что успел завоевать уважение её жителей. — А вы могли бы научить и меня? — не удержавшись, спросил он. Гезим перевёл его слова всей компании, и за столом раздался одобрительный гул. Шкумбин фыркнул и произнёс с хитрой усмешкой: — Mund t’i mësojmë disa fjalë, por përgatitu që ato të mos jenë shumë të hijshme. («Мы можем научить тебя нескольким словам, но готовься, что они могут оказаться не очень приличными.») Эрида закатила глаза и легонько ударила его по плечу: — Mjaft, budalla. Fillojmë me diçka të thjeshtë. Përshëndetje. (Хватит, глупец. Начнём с простого. Привет.) — Она наклонилась к Малфою с мягкой улыбкой и произнесла на ломаном английском: — Попробуй сказать: Përshëndetje. — Пер… шендете? — Драко запнулся, но его лицо озарила гордость за попытку. Все рассмеялись, но Эрида подбодрила его: — Mirë për herën e parë. (Неплохо для первого раза.) Теперь скажи: Të lutem (Пожалуйста). — Тё… лютем? — на этот раз Малфой произнёс чуть увереннее, и снова раздались одобрительные возгласы. — Ты быстро учишься, — с улыбкой сказал Гезим, разливая ещё по стаканчику. — Пара таких вечеров, и мы сделаем из тебя настоящего албанца. Юноша улыбнулся, чувствуя, как алкоголь немного развязал его язык и усыпил привычную настороженность. Какое-то время оборотни продолжали учить его некоторым словам и фразам до тех пор, пока он не смог произнести более-менее достойное предложение. Малфой откинулся на спинку стула, ощущая, как тёплая тяжесть напитка окутывает его. Горячая жидкость текла по венам, сглаживая острые углы мыслей, и он неожиданно для себя наслаждался моментом. Оборотни окружали его, их разговоры стали звучать так непринуждённо, словно они знали друг друга всю жизнь. — Na trego diçka për Anglinë. (Расскажи нам что-нибудь об Англии)— предложил Шкумбин, наклоняясь ближе; его глаза блестели в свете тусклых ламп таверны. Драко задумался на мгновение, подбирая слова, но алкоголь уже ослабил барьеры. Он начал рассказывать о красоте местных пейзажей, о сезонах, которые сменяли друг друга, о климате и магической фауне. А потом, разговор плавно перетек о его школе. Точнее бывшей школе, которую он, якобы, уже закончил. В рассказе о Хогвартсе упоминались старые каменные коридоры, замковые башни, лестницы, которые вечно меняли своё направление, путая учеников, и призраки, жившие в каждом уголке замка. Он упомянул разделение на факультеты и дружбу, рождавшуюся в их стенах, но также и о вечном соперничество между учениками с разных факультетов. — Там действительно было ощущение, что вся магия мира сосредоточена в одном месте, — задумчиво произнёс он, отпивая ещё глоток ракии. — Но со временем я стал замечать, что даже в Хогвартсе есть свои проблемы. Там не так безопасно, как принято считать. Оборотни слушали его с вежливым вниманием, пока Гезим переводил, но на их лицах не было удивления. Мира наклонилась ближе и тихо произнесла что-то на албанском: — Kjo tingëllon shkëlqyeshëm. Do të doja të vizitoja edhe unë një ditë atje («Это звучит великолепно. Я хотела бы побывать там однажды») Гезим перевёл её слова, и Малфой нахмурился. Впервые в жизни он увидел магический мир с другой стороны — глазами тех, кого всегда считали чужими. — Мы редко покидаем деревню, — пояснил Гезим. — Здесь, среди своих, мы чувствуем себя на своем месте. Шкумбин вставил что-то с лёгкой усмешкой: — Nuk mund të udhëtojmë lirisht pa rrezik gjatë rrugës. («Мы не можем путешествовать свободно, не подвергаясь угрозе в пути»). Гезим перевёл, и Малфой ощутил странное сжатие в груди. Он вспомнил, как в детстве его учили презирать таких, как эти оборотни. Они были опасны для окружающих из-за своей непредсказуемости. Даже не учитывая ночи полнолуния — волшебники все-равно опасались, что дикий нрав оборотней сопровождает их по жизни. — Вы все родились в этой деревне? — не удержался он от вопроса, его голос был полон удивления. Гезим продолжал переводить каждое его предложение, чтобы все участвовали в разговоре. Мира кивнула: — Po, të gjithë kemi lindur këtu. («Да, мы все родились здесь».) Малфой нахмурился, словно не веря услышанному: — Но как? В Англии ликантропия считается болезнью. Я думал, оборотни не могут… размножаться. На его слова все за столом разразились смехом. Эрида с усмешкой толкнула Шкумбина: — Shpjegoja se si bëjmë fëmijë. («Объясни ему, как у нас появляются дети».) Гезим перевёл, и Драко почувствовал, как его лицо заливается краской. — О, нет, не надо! — воскликнул он, заставив всех снова рассмеяться. Когда смех улёгся, Гезим заговорил серьёзнее: — В Накароте мы верим, что такие, как мы, существуют не случайно. Оборотни не просто страдают проклятием. Мы — те, кто связывает физический и духовный миры. Мы рождены, чтобы стать проводниками для тех, кто ищет истину. Эти слова поразили юного Малфоя. Он никогда не слышал, чтобы оборотни воспринимались так — не как опасные создания, а как мост между мирами, обладающий особым предназначением. — То есть вы не считаете себя проклятыми? — с осторожностью уточнил он, вглядываясь в лицо Гезима. Тот покачал головой: — Нет, для нас это Дар. — Что означает этот Дар? — снова осторожно спросил юноша. Гезим задержал взгляд на собеседнике, будто обдумывая, стоит ли делиться этой древней историей. Затем он наклонился ближе, словно раскрывая сокровенную тайну: — Наш Дар — способность видеть путь там, где другие видят лишь мрак и хаос. Мы помогаем заблудшим, путешественникам и тем, кто стремится заглянуть за грань реальности, найти дорогу. Мы чувствуем то, чего остальные не замечают — места, где пересекаются миры. Благодаря нашим инстинктам и самосознанию мы способны идти вперёд, даже когда нет видимой тропы. Эти слова звучали в голове Малфоя как нечто волшебное и странно знакомое. — Мы ведём тех, кто ищет ответы, но боится сделать первый шаг, — продолжил Гезим. — Каждый из нас, осознавший свой Дар, становится проводником для тех, кто жаждет правды, даже если она скрыта в тени. С соседнего конца стола раздались смешки. Шкумбин с ухмылкой что-то прошептал Эриде, и та фыркнула, прикрывая рот рукой. — Çfarë i tregon ky? Përrallat e vjetra të nënës? (Что он ему рассказывает? Старые байки своей матери?) — шепнул Шкумбин, слегка толкнув девушку локтем. Гезим бросил взгляд на них, но вместо раздражения в его глазах мелькнула добрая усмешка. — Они говорят, что я рассказываю тебе сказки, — перевёл он, кивая в сторону друзей. — Многие в нашей деревне больше не верят в это. Они считают, что такие истории — лишь выдумки прошлого. Он на мгновение замолчал, а затем его голос стал мягче, будто он делился чем-то очень личным: — Но моя мать верила. Она всегда говорила, что каждый оборотень ведёт за собой тех, кто запутался в своём пути. Она называла нас «руками леса», способными провести других через тьму. Драко почувствовал странную дрожь внутри. В мире, где его учили, что оборотни — это лишь несчастные существа, проклятые судьбой, эта легенда звучала как откровение. — Твоя мать действительно верила в это? — с лёгким недоверием, но и оттенком восхищения спросил юноша. Гезим кивнул, улыбаясь: — Да. Она говорила, что у каждого из нас есть свои последователи, даже если мы об этом не знаем. Иногда это всего один человек, которому мы поможем найти путь. И этого уже достаточно. Малфой впервые осознал, что за этой легендой скрывалась не просто наивность, а глубокая мудрость. Он ощутил лёгкий трепет от мысли, что смысл жизни оборотней связан с чем-то большим, чем просто выживание. — Это звучит… красиво, — тихо произнёс он, почти не замечая, что говорит вслух. Гезим выглядел довольным реакцией своего собеседника. На его лице появилась тёплая, почти братская улыбка, которую он поспешил скрыть за стаканом с ракией. Малфой уловил этот жест, и это только усилило его странное, но приятное ощущение того, что он оказался в компании, где его не осуждают и не ждут от него ничего большего, чем просто присутствие. Эрида, заметив эту мимолётную теплоту, наклонилась ближе к юному волшебнику, её хитрые глаза блестели в свете свечей. — A ke ndonjë të dashur, Dako? («А у тебя есть девушка, Драко?») — произнесла она с лёгкой насмешкой, поднимая бровь в притворном любопытстве. Гезим сдержанно ухмыльнулся и перевёл вопрос, стараясь не упустить намёк в её тоне. Малфой на мгновение растерялся от неожиданности. Так не кстати вспомнилась его общая растерянность из-за осознания собственной природы. Однако, он не мог позволить себе показать неуверенность. В конце концов, он был Малфоем. — Нет, — наконец ответил он, стараясь выглядеть невозмутимым, как будто это был вопрос, не заслуживающий внимания. Но слова прозвучали мягче, чем он ожидал, почти как признание, наполненное странной пустотой, которую он никогда не осмеливался признать. Его голос слегка дрогнул, как будто в этой простоте ответа скрывалось нечто большее, чем просто отрицание. Отведя взгляд от стакана и избегая встречаться глазами с Эридой, он добавил: — Знаете, у меня просто не хватает времени на это. Его улыбка казалась небрежной, почти равнодушной, но под поверхностью этого спокойствия скрывалась смесь облегчения и неловкости. Малфой ожидал насмешек или поддразниваний, но вместо этого компания встретила его слова с лёгкой усмешкой и пониманием, словно они знали больше, чем он сам. Гезим наклонился ближе, в его глазах блеснуло понимание, а в голосе прозвучало что-то более тёплое, почти дружеское: — Значит, ты просто ещё не нашёл ту, которая заставит тебя забыть про всё остальное? Юноша снова улыбнулся, но теперь уже с оттенком горечи, которую не мог скрыть даже от самого себя. Его улыбка была ответом на то, что он давно знал: никакая «она» не могла заполнить ту пустоту, что давно поселилась внутри него. Гезим бросил на юного Малфоя взгляд с той же загадочной улыбкой, словно догадываясь, что ответ скрывал гораздо больше, чем тот был готов признать. Но он ничего не сказал, оставив этот момент висеть в воздухе, как тёплое и ненавязчивое понимание. Вечер продолжался, превращаясь во что-то гораздо большее, чем просто случайная встреча. Оборотни оказались гораздо интереснее, чем Малфой мог представить. Они смеялись, шептались, делились историями о жизни в деревне и в лесах, словно за каждым словом скрывался новый мир, который он только начинал открывать. Драко слушал их, увлечённый и погружённый в этот момент, забывая о том, что когда-то воспринимал их как врагов или проклятых существ. Компания заказала местный пирог — хрустящий, с медовой пропиткой и тягучим, ароматным тестом, в котором ощущались кусочки горных фруктов. Эрида, смеясь, отрезала кусок и под дружные подначки друзей подняла его ко рту Малфоя, настаивая, чтобы он съел его прямо с её рук. Мальчик, сначала попытался отказаться, но весёлое улюлюканье компании сделало отказ невозможным. Он поддался общему настроению и откусил кусок пирога, вызвав ещё больший взрыв смеха. Смущение быстро растворилось в общем веселье, уступая место искреннему, беззаботному смеху. Ракия текла рекой, и с каждым новым глотком все тревоги, которые ещё недавно грызли Драко изнутри, постепенно улетучивались. Здесь, в этой таверне, с этими оборотнями, он ощутил свободу, словно на него перестали давить ожидания и обязанности. В Англии он всегда был наследником, на которого возлагались непомерные требования и ограничения. Но здесь, среди этих людей, он был просто обычным парнем, и это приносило неожиданное облегчение. Они сидели самой шумной компанией в таверне. Шкумбин со своим громким смехом без устали рассказывал какие-то нелепые истории, каждая из которых вызывала новый взрыв веселья. Мира и Эрида вставляли остроумные комментарии, подзадоривая друг друга, пока смех не наполнял всё вокруг, сотрясая стол и заставляя стаканы звенеть. Гезим периодически переводил особенно смешные фрагменты для Малфоя, но вскоре и этот языковой барьер перестал что-либо значить. Они общались через смех и жесты, мимолётные взгляды и дружеские прикосновения, словно были старыми друзьями, которым не нужно объяснять каждое слово. В этом мире, где слова не всегда играли решающую роль, Драко наконец почувствовал себя частью чего-то живого, тёплого и настоящего. Алкоголь туманил его мысли, но это не вызывало неудобства. Наоборот, каждый миг, проведённый здесь, казался подарком, чем-то, что он давно искал, но не мог найти в своём прежнем, строго регламентированном мире. Здесь не было места стыду или притворству, только этот момент — лёгкий, тёплый, пропитанный смехом и свободой. Их смех, наполненный жизнью, и оживлённые разговоры наполнили таверну особой энергией. Малфой видел, как посетители украдкой посматривали на их шумную компанию, но никто не выражал недовольства. Наоборот, их веселье словно волной захватило весь зал, заразив остальных. Люди переглядывались, улыбаясь, словно этот маленький островок беззаботности дарил редкую передышку от тягот повседневной жизни. Всё было пропитано теплотой и свободой — всё, кроме одного взгляда. Темный Лорд. Он сидел неподвижно за столом, оставшись наедине с Крешником после ухода Фенрира. Его фигура, освещённая мягким светом волшебных фонарей, выглядела безмятежно, но в этой неподвижности таилась опасность. Драко чувствовал на себе его холодный, изучающий взгляд, словно прикосновение тонкого лезвия. Каждый раз, когда он поднимал стакан или смеялся над шутками оборотней, взгляд Волдеморта пронизывал его насквозь, заставляя чувствовать себя неуместно — как актёра, который слишком отклонился от роли. Волдеморт выглядел недовольным. Эта мысль жгла юного волшебника, подтачивая изнутри. Он знал, как много значили для Лорда самоконтроль и хладнокровие, и его поведение явно не соответствовало этим стандартам. В голове мелькали упрёки, почти слышимые, как будто Лорд уже успел их произнести: «Ты слишком много пьёшь. Ты ведёшь себя как ребёнок. Ты подводишь меня». Каждая капля ракии, каждая шутка и взрыв смеха казались шагом в сторону от того строгого образа, который Драко пытался поддерживать перед Волдемортом. Но сейчас, окружённый оборотнями, он ощущал странную свободу. Здесь он мог быть кем угодно — не наследником Малфоев, не юным слугой Лорда, а просто мальчишкой, которому позволено забыть о тяжести ожиданий хотя бы на мгновение. Но взгляд Волдеморта не отпускал его. Драко отпил ещё глоток, чувствуя, как тепло ракии растекается по телу. Голова кружилась, но вместо привычной тревоги он ощущал смутное удовольствие. В этом было что-то вызывающее. В глубине души тлел протест, едва слышный голос шептал: «Ты можешь быть собой. Даже если он смотрит». Он знал, что за этим последуют последствия. Но в этот момент, в этот краткий миг, Малфой наслаждался нарушением правил. Ему нравилось это чувство власти над собой, пусть и мимолётное. Нравилось знать, что Лорд видит его таким, каким не привык. Пусть это был вызов, пусть протест, но он решил не подчиняться — хотя бы на мгновение. Он снова поднял стакан, и оборотни дружно поддержали его. Их смех сливался с треском пламени в камине и шёпотом вечернего леса за окнами. Драко бросил взгляд на Волдеморта и улыбнулся сам себе. Пусть смотрит.