Накарот

***

Драко сидел с закрытыми глазами, его дыхание было ровным и размеренным, словно он стремился слиться с окружающей природой, раствориться в её древней безмятежности. Первые минуты медитации казались удивительно лёгкими. Прохлада земли, шум далёких деревьев, щебетание птиц — всё это влекло его к покою, обволакивало, погружало в состояние отрешённости. Он чувствовал, как воздух входит через нос, наполняет лёгкие, а затем покидает тело, оставляя ощущение лёгкости и даже некоего очищения. «Это не так уж сложно», — мелькнуло в его голове, когда его сосредоточение на дыхании казалось почти совершенным. Ему даже пришла мысль, что, может быть, он в этом хорош. Но тут же, словно напоминая о своей неизбежности, мысли начали расползаться в стороны. Сначала это были лишь едва уловимые образы, неотчётливые и абстрактные. Но затем они стали ярче. В его сознание вторглось знакомое и болезненное воспоминание. Драко вновь увидел Хогвартс, свою фигуру напротив Гарри Поттера. Он снова почувствовал, как слова, брошенные Поттером, ранили его, как в тот момент он не смог ничего ответить. «Если бы я тогда сказал вот так…» Мысль развернулась в его голове, заполнив её. Он ощущал острое, стыдящее чувство провала. Незаметно для себя он начал углубляться в этот старый, забытый эпизод, пытаясь раз за разом представить, как можно было бы переиграть ту ситуацию, в которой оказался слабее. Каждое новое представление казалось ему более удачным, но в каждом оставалась горечь, смешанная с тщетностью. Ведь ничего изменить уже нельзя. Он вдруг опомнился, вспомнив слова Волдеморта: «Возвращайся к дыханию». Сначала это казалось простым, но теперь, осознав, насколько далеко его увели мысли, Драко заставил себя остановиться. Он с усилием выдохнул, стараясь очистить своё сознание, возвращая внимание к простому ощущению — вдох, выдох. Спокойствие, ускользающее и эфемерное, на мгновение показалось ему достижимым. Но покой вновь был кратковременным. Прошло ещё немного времени, и теперь его одолели более тревожные мысли. «А что, если я не справлюсь? Если отец навсегда останется в Азкабане?» Волнение пробежало по всему телу, как холодный порыв ветра. Перед его мысленным взором возникли образы: Люциус, одинокий и сломленный в мрачной камере, его глаза, полные разочарования, устремлённые на сына, который так и не смог оправдать ожидания. В горле пересохло, дыхание сбилось, и сердце сжалось в страхе. «Что, если Волдеморт лишь использует меня, как пешку, и забудет свои обещания?» Эти сомнения, как когтистые лапы, захватили его, раздирая остатки спокойствия на клочки. Но даже в этом хаосе он пытался вспомнить указание Лорда — «возвращайся к дыханию». Ещё один рывок воли, ещё одно усилие — и он вновь вернулся к своему дыханию, к тому, что должно было стать его якорем. Однако тело тоже проявляло своё сопротивление. Боль в позвоночнике становилась всё более ощутимой, словно каждый позвонок вопил о помощи. Спина ныла, плечи затекли, ноги под ним будто сковались. Каждая мышца кричала о неудобстве. Желание сменить положение становилось навязчивым, но тут же перед глазами вставал образ Волдеморта, и Драко вспоминал его резкое указание: «Не двигайся, пока я не скажу». Злость подступила, и в сердце разгорелся огонёк раздражения. Почему Лорд до сих пор не остановил его? Почему он просто сидит там, наблюдая за тем, как Драко мучается? Эта мысль, как залп ярости, пронзила его. «Он получает удовольствие от того, что я страдаю!» Огонёк раздражения разгорался всё ярче, превращаясь в пожар. С каждой секундой это напряжение нарастало, казалось, что время остановилось, и каждый момент тянулся бесконечно. «Почему я? Почему именно я должен через это проходить?» Мысли, полные злости и отчаяния, разрывали его душу. В его глазах стояли слёзы, но он продолжал бороться с собой. Он не мог позволить себе такую слабость. Боль, злость, страх — все эти чувства смешались в жгучую смесь, и ему хотелось взорваться, вскочить и сбежать. Но Волдеморт не дал бы ему этого сделать. «Возвращайся к дыханию», — мысленно повторял он слова Лорда, но они казались холодными, чужими, как приказ. Мысли возвращались к ощущению того, что он не нужен Лорду, что его воспринимают лишь как инструмент, не более. Перед ним вставал образ Волдеморта — величественного, холодного, неизмеримо мощного. Он возвышался над Драко словно скала, подчиняя своему присутствию. Его воле невозможно было противиться. В этом и была вся проблема. И вновь — дыхание. Он боролся с собой, с этой бурей, пытаясь вернуть сосредоточение на своём теле, на дыхании. Воздух входил и выходил, но его ум был как ураган. Он не мог отпустить эти мысли, не мог просто наблюдать за ними, как учил Волдеморт. Он чувствовал, как тело предаёт его, как собственные эмоции становятся его злейшими врагами. «Почему я не могу просто быть сильным?» — думал он, ощущая горечь разочарования. Он пытался быть достойным, пытался показать свою стойкость, но каждый раз, когда ему это казалось возможным, реальность ломала его уверенность. Слёзы подступали к его глазам, и он яростно пытался их сдержать. «Почему всё так сложно?» В моменты отчаяния он возвращался к своему дыханию, но эти попытки были слабыми. И всё же он не сдавался, не вставал и не прекращал медитацию, как бы сильно ему этого ни хотелось. Его дыхание становилось глубже, но душа оставалась в смятении. Он ощущал, как Волдеморт наблюдает за ним, чувствовал его холодный, всепроникающий взгляд. Именно этот взгляд удерживал его на месте, заставлял продолжать борьбу. Это было его испытание. И даже если он чувствовал, что не справится, он знал одно — Лорд наблюдает, и он не должен сдаваться. Драко чувствовал себя беспомощным, загнанным в угол собственными мыслями. Всё, что окружало его — тишина леса, прохлада земли — исчезало в вихре внутренних страхов и сомнений. Слабости и неуверенность словно превращались в цепи, сжимающие его грудь. Казалось, этот гнёт не даст ему освободиться. Но вдруг, словно вспышка, в его голове прозвучал голос Волдеморта: «Возвращайся к дыханию». Этот приказ, внезапный и властный, отрезвляющий и разрушающий вихрь сомнений. Драко вздрогнул, осознав, что снова потерял фокус. «Возвращайся…» — прошептал он, силой воли отгоняя тревоги. Он сосредоточился на ощущении воздуха, входящего в нос и покидающего его тело. «Просто дыши. Сосредоточься на моменте». Воздух входил и выходил, и, через боль и внутреннюю бурю, он постепенно возвращался к практике, чувствуя, как дыхание становится глубже, словно он отпускает что-то тёмное и липкое, захватившее его мысли. — Достаточно. Голос Волдеморта прозвучал внезапно и резко, словно острый клинок, разрезавший беспокойства. Он вырвал Драко из глубин мыслей, возвращая к суровой реальности. Драко открыл глаза, и мир вокруг будто вновь обрел яркость и форму. Солнце пробивалось сквозь листву, касаясь его лица, но даже этот свет казался болезненным. Его глаза слегка слезились, а тело протестовало, каждая клеточка казалась уставшей и затёкшей. Ноги затекли, суставы ныли, а позвоночник будто превратился в камень. Медленно и осторожно Драко начал менять позу, но каждый жест приносил новые волны боли. Разочарование и горечь переполняли его — казалось, что он не справился. «Это было гораздо сложнее, чем я думал», — пронеслось у него в голове. Мысли, чувства, боль — он не смог их контролировать. «Я провалился», — горечь этих слов была почти невыносимой. Волдеморт сидел неподалеку, его взгляд следил за каждым движением юноши, изучая его. Лорд понимал, через что сейчас проходит Драко. Он знал, что первый раз — всегда испытание, поражение и откровение. Но вместо упрёка Волдеморт выбрал иной подход. — Первый раз всегда труден, — произнёс он, его голос был неожиданно спокойным, с едва заметной ноткой мягкости, почти утешения. Это удивило Драко, который ожидал упрёка или холодной насмешки. — Но ты справился лучше, чем многие на твоём месте. Драко поднял на него взгляд, в глазах застыло сомнение и разочарование. Он с трудом мог поверить в то, что справился. «Я справился?» — эта мысль казалась ему абсурдной. И еще абсурдней спокойное утешение Волдеморта. — Ты думаешь, что не справился, потому что не смог контролировать свои мысли или потому что испытывал боль, — продолжил Волдеморт, его тон был холоден, но в нём ощущалась тонкая нить понимания. — Но на самом деле, вся суть в том, чтобы осознавать это, не поддаваясь эмоциям. Ты уже сделал первый шаг — заметил свои мысли и эмоции. Это больше, чем делают большинство людей. Драко молча слушал, и в нём что-то начало медленно меняться. Внутреннее напряжение, словно тяжёлый груз, постепенно спадало, уступая место чему-то новому. — Ты просидел неподвижно пятнадцать минут, — сказал Волдеморт, и это заявление поразило Драко. Ему казалось, что прошло полчаса. — Да, всего пятнадцать минут. И если тебе кажется, что это было долго, значит, ты начинаешь понимать, насколько сложна эта практика. Она не так проста, как кажется. Но чем больше ты будешь тренироваться, тем легче станет. Драко понял, что эти пятнадцать минут стали для него настоящим испытанием. Он думал, что потерпел неудачу, но Лорд показал ему иную точку зрения. Это не было провалом — это было началом пути. Испытанием, которое он прошёл, пусть и не так, как ожидал. — Твоя первая попытка уже говорит о многом, — продолжил Волдеморт, его голос вновь стал холодным и отстранённым, но сдержанно мотивирующим. — Ты научишься управлять этими ощущениями и своим разумом, но для этого потребуется терпение и настойчивость. Ты думаешь, что я сразу был таким, как сейчас? Нет. Я тоже проходил через это. Я тоже испытывал сомнения и боль, разрывающие меня мысли, но каждый раз возвращался к практике. Это твой путь, Малфой, и если ты пройдёшь его до конца, ты станешь сильнее. Драко медленно кивнул, ощущая, как внутри него зарождается новая решимость. Разочарование не исчезло, но теперь оно стало топливом для его стремления, а не преградой. — Я решил, что оставшуюся часть дня мы посвятим твоим тренировкам, — произнёс Волдеморт, его голос звучал спокойно, но в словах была непреклонность, словно это решение не подлежало обсуждению. — Возможно, я немного переоценил твои возможности… Драко напрягся, почувствовав укол в своё достоинство. Его взгляд метнулся к Лорду, пытаясь понять, насколько серьёзно тот это сказал. Но прежде чем он успел возразить, Волдеморт продолжил: — Я имел в виду, что забыл, как это сложно на начальных этапах. Потребуется больше времени и понимания. Ты будешь тренироваться по двадцать минут с перерывами в десять минут. Это даст тебе возможность восстановиться, но не расслабиться. Драко почувствовал облегчение, осознавая, что Лорд не обвиняет его в слабости, но всё равно оставалось чувство, будто его снова проверяют, снова испытывают. — И вот тебе ещё один элемент практики, — продолжил Волдеморт, его взгляд был внимателен и пронизывающ, как всегда. — Ты должен считать свои вдохи и выдохи. Каждый раз, когда доходишь до цифры пять, начинай отсчёт заново. Это поможет тебе сосредоточиться и заметить, когда твой ум начинает блуждать. Когда забудешь, на какой цифре остановился, это знак, что ты отвлёкся. Понятно? Драко кивнул, его тело вновь напряглось, но на этот раз он был более сосредоточен. Задание казалось простым, но теперь он знал, что за простотой часто скрывается гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

***

Драко снова сел в позу, которую показал ему Волдеморт. Скрестив ноги и закрыв глаза, он начал считать вдохи и выдохи: «Один… два… три… четыре… пять…» — и снова по кругу. Поначалу все было легко. Воздух медленно входил в его ноздри, наполнял лёгкие, и он чувствовал, как вместе с ним его разум очищается. Но постепенно на поверхность начали подниматься мысли, как тёмные пятна, нарушающие спокойную гладь воды. Его ум, словно корабль, сорванный с якоря, начал скользить в прошлое. Сцены его жизни всплывали перед внутренним взором. Воспоминание вернулось к Драко с болезненной ясностью, как всегда, когда он задумывался об отце. Это было незадолго до его второго года в Хогвартсе. Он помнил тот день, когда отец вызвал его в гостиную Малфой-мэнора. Атмосфера была насыщена холодным напряжением, а свет от камина казался лишь слабой попыткой согреть комнату, пронизанную холодом. Люциус стоял у камина, его фигура в строгом костюме казалась статуей, а свет огня подчёркивал бесстрастие на его лице. Он смотрел на сына с непроницаемым выражением, словно взвешивая каждое его движение, каждый вздох. — Драко, — голос Люциуса разорвал тишину, холодный и точный, как кинжал. — Я слышал, что Гарри Поттер попал в команду по квиддичу ещё в прошлом году. С первого курса. Драко сглотнул, ощущая, как беспокойство медленно охватывает его, словно туман, постепенно заполняющий разум. — Да, отец, — ответил он, но его голос прозвучал слабее, чем ему бы хотелось. Поттер. Всегда этот Поттер. Его имя висело над ним, как тень, напоминая, что, несмотря на всё, чего достиг его отец, сам Драко был лишь отражением чужих успехов. — Ты должен доказать своё превосходство, — продолжал Люциус, его взгляд проникал в самую глубь души сына, выискивая все его слабости. — Ты Малфой, а не какой-то паршивый Поттер. Малфои не нуждаются в милости судьбы, не полагаются на удачу или добрую волю учителей. Мы покупаем свои победы, и я позабочусь, чтобы ты имел лучшие условия для этого. Сердце Драко сжалось. Он понял, к чему ведёт этот разговор. Удар был нанесён точно в его слабое место. Отец всегда знал, как давить на него, как манипулировать его неуверенностью. — Ты хочешь, чтобы я сыграл против Поттера? — спросил Драко, хотя и так знал ответ. Вопрос звучал глупо, но ему нужно было подтвердить это вслух, чтобы не осталось сомнений. — Хочу, чтобы ты не просто играл. Ты должен его победить. Покажи, что Малфои всегда на шаг впереди, что наша кровь и положение значат больше, чем его пустое имя, — Люциус шагнул ближе, и его голос зазвучал напряжённо, но оставался холодным, без единого намёка на тепло или поддержку. — Ты получишь лучшие метлы. Я уже договорился. «Нимбусы-2001». Ты и твоя команда будете полностью оснащены. А ты, Драко, — Люциус наклонился ближе, его глаза вспыхнули скрытой яростью, — будешь летать на лучшей из всех метёл и побеждать. Ты должен это понять. Драко знал, что это не просьба и не совет. Это был приказ. Он почувствовал, как в груди разлилось тяжёлое чувство. Как и всегда, отец ставил перед ним планку, которую он должен был достичь. Не своими усилиями, а с помощью купленных побед, тех самых, что всегда оставляли во рту привкус горечи. Что бы он ни делал, этого всегда было недостаточно. — Ты должен соответствовать своему положению, Драко. Малфои не могут позволить себе слабость, — повторил Люциус, его голос был ледяным. Эти слова давили на него, как груз, который он носил с самого детства, груз, от которого он не мог избавиться. Драко кивнул, сжав губы, пытаясь скрыть все свои сомнения, всё то, что разъедало его изнутри. Сомнения, которые он не мог озвучить и даже признаться самому себе в их существовании. Он знал, что не имеет права разочаровать отца, не имеет права на слабость. Но внутри уже зарождался червь сомнения. Он понимал, что его место в команде по квиддичу, его будущее в школе, все его достижения — это не плоды его усилий, а заслуги Люциуса, его денег и связей. Каждый раз, глядя на Поттера и его триумфы, которые казались случайными, Драко ощущал горькую боль осознания: его собственные победы были лишь фальшивкой, обёрнутой в золото. «Один… два… три…» — он попытался вернуться к дыханию, но новое воспоминание уже появилось перед его внутренним взором. Воспоминания о каждом поражении в квиддиче для Драко были как заноза — постоянная и болезненная. Он никогда не забывал то чувство, когда впервые столкнулся с Гарри Поттером на поле: эта проклятая метла, этот безумный полет, и всё всегда заканчивалось одинаково — Поттер первым, Драко вторым. В эти моменты он ощущал не просто поражение, а чувство полной никчёмности, будто что-то внутри него трещало и ломалось. Каждый матч был похож на ожесточённую дуэль не на жизнь, а на смерть. Всё вокруг теряло значение — единственной целью было обогнать Поттера. И каждый раз, вылетая на поле, его охватывало острое желание не просто победить, а уничтожить, стереть своего врага с лица земли. Драко слышал насмешки Поттера, его хладнокровную уверенность, и каждый взгляд, каждый поступок Поттера словно говорили: «Ты не достоин стоять рядом со мной». И когда Поттер снова ловил снитч, в груди Драко будто лопалась струна. Внутреннее напряжение, накопившееся за годы обучения, взрывалось яростью, которая оборачивалась на самого Драко. После каждого поражения он покидал поле, сжимая кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони. Эти поражения были болезненным напоминанием о том, что его стремления разбиваются о реальность, где всегда существовал кто-то лучше. Поттер — этот полукровка, который не должен был быть столь успешным, но был, несмотря на все классовые предубеждения и идеалы чистоты крови. Драко помнил, как сидел на скамье после очередного проигрыша, ощущая глухую, почти физическую боль. В его голове звучали слова отца, произнесённые с ядовитой насмешкой: «Неужели ты не можешь быть лучше какого-то Поттера?» Эти слова отравляли все его стремления к самоутверждению. Он старался угодить Люциусу, старался доказать, что достоин имени Малфой, но квиддич стал для него самой мучительной ареной, где его слабости обнажались особенно болезненно. Он не мог позволить себе быть вторым, но каждый раз оказывался именно в этой позиции. Эта мысль преследовала его и за пределами поля. В глубине души он начал задумываться: почему это так важно? Почему он должен доказывать что-то отцу, который никогда не был доволен ни его успехами, ни его поражениями? Почему он сам начал верить, что не может быть никем, кроме как сыном Люциуса Малфоя, наследником богатства и статуса, но без собственной силы? Квиддич стал метафорой его существования. Он должен был быть лучшим, иначе его жизнь теряла смысл. Но это не сработало. И после каждого поражения он осознавал, что всегда будут те, кто сильнее, талантливее, и никакая чистота крови или статус не изменят этого. Впервые в своей жизни Драко начал понимать, что его поражения на поле квиддича были не просто спортом — они стали символом его личного краха. — Твой ум снова блуждает, — голос Волдеморта раздался неожиданно, резкий и ровный, словно удар хлыста, но без раздражения или осуждения. — Возвращайся к дыханию. Драко почувствовал, как его лицо заливается румянцем. Смущение охватило его, но он вновь сосредоточился на дыхании. «Один… два… три…» — он пытался не отвлекаться, но воспоминания снова вторгались в его сознание. Воспоминания о Гермионе Грейнджер всегда были для Драко болезненно противоречивыми. Всё в ней вызывало у него чувство протеста и тревоги. Она воплощала всё, что угрожало основам его жизни, его воспитанию и убеждениям. Грязнокровка, которая не только вошла в мир магии, но и преуспела в нём. Сам факт её существования был для Драко словно заноза — постоянно напоминающая, что его мир с чётко выстроенными границами начал рушиться. Он привык верить, что чистота крови означает превосходство во всём: в силе, знаниях, магических способностях. Однако Гермиона Грейнджер оказалась нарушением этой аксиомы. Она стала лучшей ученицей в школе, и, несмотря на все его усилия, Драко не мог с этим смириться. В первый год обучения он ещё боролся, старался доказать своё превосходство, чтобы хоть как-то уравновесить внутреннее раздражение. Но с каждым годом становилось всё труднее. К четвёртому курсу он заметил, как его рвение сдаёт позиции, уступая место зависти и подавленной злости. «Это бесполезно», — думал он. Гермиона превосходила его во всём: в учёбе, знаниях, магии. Её успехи были постоянным напоминанием о том, что его система ценностей, внушённая с детства, не работает. Если грязнокровка может стать лучшей в магическом мире, то какой смысл в чистоте крови? Этот вопрос преследовал его, разъедая внутренние убеждения, но он не мог позволить себе признать это. Особенно болезненным было то, что они с Гермионой имели схожие литературные предпочтения. Он часто замечал, что они брали одни и те же книги из библиотеки. Видеть её имя на страницах, где заклинание раскрывает метку последнего читателя, было для него особенно неприятным. Имя «Гермиона Грейнджер» горело перед его глазами, как знак его поражения. Они оба читали о древних заклинаниях, сложных зельях, магических существах. Эти книги открывали перед ним тайны магического мира, и в глубине души он хотел бы обсудить их с кем-то. Но не с ней. Никогда с ней. Каждый раз, когда в библиотеке его взгляд задерживался на ней, он чувствовал непреодолимое желание заговорить, бросить мимолётный комментарий. Но каждый раз он глушил это желание, как гасил свечу на своём столе — быстро и безжалостно. Затем был Виктор Крам. Крам был для него героем, кумиром, как и для многих других мальчишек. Тот, чьё имя звучало на стадионах, кто воплощал все мечты чистокровных магов. Драко старался быть ближе к нему, вертелся рядом во время Турнира Трёх Волшебников, ожидая хоть малейшего признания. Он думал, что эта связь с известным волшебником станет доказательством его значимости. Каждый раз, когда ему удавалось обменяться парой фраз с Виктором, он чувствовал себя выше. Но всё это рухнуло в одно мгновение. Когда Гермиона Грейнджер, эта грязнокровка, начала общаться с Крамом, это стало для Драко личным ударом. Тот факт, что Виктор Крам, его кумир, мог обратить внимание на Гермиону, шокировал его до глубины души. Он не мог поверить, что чистокровный маг такого уровня мог снизойти до неё. Это рушило его мир. Если даже его герой не видит разницы между чистокровным и маглорожденным, то что тогда вообще имеет значение? Ночью после бала он стоял перед камином в гостиной, сжимая в руках автограф Крама. Взгляд блуждал по теням огня, а в груди всё сжималось от боли и унижения. Автограф, который он так ценил, теперь был бесполезной бумажкой. Он больше не хотел быть связан с тем, кто выбрал грязнокровку. С глухим рычанием Драко бросил листок в огонь, наблюдая, как пламя пожирает его. Это был момент внутреннего разрыва, который он сам для себя символически оформил. С того дня он поклялся больше никогда не смотреть матчи с участием Виктора. Но глубокая трещина в его убеждениях уже возникла. И эта трещина расширялась каждый раз, когда он видел Гермиону Грейнджер — ту, кто воплощал собой всё, что Драко ненавидел, и всё, чего он не мог достичь. — Мысли о прошлом — это ловушки, — вновь прозвучал голос Волдеморта. — Они бесполезны. Ум будет возвращаться к ним, но ты должен научиться видеть эти мысли и отпускать их. Возвращайся к дыханию. Драко пытался последовать этому наставлению. Он снова сосредоточился на дыхании, но вскоре боль в теле стала заполнять его разум. Спина, позвоночник, ноги — всё ныло и затекало. Ощущение неподвижности стало невыносимым, и злость захлестнула его. «Почему Лорд не останавливает меня? Всё это испытание кажется бесконечным, и меня снова охватывает ярость от того, что приходится через это проходить. С приходом Волдеморта в нашу жизнь всё изменилось. Мне приходится терпеть, подчиняться, бороться и меняться, хотя бы ради отца и матери», — думал Драко с горечью. Но, сжав зубы, он попытался отогнать эти мысли и вернуться к дыханию. Пятый курс в Хогвартсе стал для Драко одним из лучших периодов его жизни. Он оказался в центре событий, окружён вниманием и восхищением, которое приносила новая власть. Союз с Амбридж и осознание её практически неограниченной силы, а также её готовность потакать его желаниям вознесли Драко на новый уровень. Всё, что он задумывал, осуществлялось с лёгкостью. Лояльность со стороны учеников и страх в глазах тех, кто раньше не воспринимал его всерьёз, словно подтверждали его исключительность. Даже семья Малфоев, всегда окружённая ореолом тайной власти, в это время стояла на вершине: Министр Магии покровительствовал им, и будущее казалось блестящим и непоколебимым. Но потом всё рухнуло. Драко часто возвращался мыслями к тому моменту, когда его мир начал рассыпаться. В один миг прочная почва, на которой он стоял, превратилась в зыбучие пески. Отец, его неизменный пример силы и уверенности, оказался в Азкабане. Эта новость обрушилась на Драко, как гром среди ясного неба. Никогда, ни за что на свете он не мог представить, что Люциус Малфой, непобедимый, величественный Люциус, окажется за решёткой. Это было немыслимо. Событие, выбившее почву из-под его ног. Внутри росло предчувствие беды, и оно с каждым днём становилось всё ощутимее. Теперь, сидя в глубине зловещего леса Накарот, вдали от привычного мира, вдали от Хогвартса, вдали от всего, что было ему знакомо, Драко впервые начал ощущать настоящую тревогу. Он знал, что возвращение отца из Азкабана изменит всё в их семье. Люциус будет сломлен, и в этом Драко не сомневался. На мгновение его охватил страх — каким станет Люциус после тюремных стен? Каким станет их дом, когда туда вернётся человек, прошедший через это унижение? Все планы, которые Люциус строил, вся его гордость — всё пошло прахом. Но больше всего Драко тяготила одна мысль: всему виной был Лорд. Ему было больно осознавать это, но Драко не мог избавиться от мысли, что если бы не приказ Волдеморта, если бы не его задание, его отец не оказался бы в этой чудовищной ситуации. Они бы по-прежнему жили в благополучии и безопасности, и Драко не оказался бы здесь, в Накароте, в лесу, полном тайн и опасностей. Это место не было для него. Он был наследником древнего рода, рождённым для роскоши и уважения, а не для скитаний по древним лесам, насыщенным магией и смертельной угрозой. Но внутри него зрели противоречия. Вся его жизнь, его воспитание, его философия — всё должно было направить его к ненависти к Лорду после этих событий. Волдеморт обращался с ним грубо и презрительно в первые дни их путешествия, проверяя его на прочность. И Драко, зная это, должен был бы испытывать к нему неприязнь. Однако по какой-то странной причине он не мог. Личность Лорда, его сила, его холодное величие вызывали в нём нечто иное. Волдеморт был тем, кем Драко восхищался с самого детства. Его магия, его воля, его жестокая решительность — всё это завораживало Драко с тех самых пор, как он впервые узнал о существовании Тёмного Лорда. Теперь, когда Лорд начал проявлять себя с другой стороны, чувства Драко стали ещё более запутанными. Волдеморт постепенно становился чем-то большим, чем просто маг, с которым он был связан через свою семью. Лорд заменял ему отца, становясь наставником, дающим не только приказы, но и знания, заботу, внимание, которого Драко так долго ждал. Его холодная логика вселяла в Драко чувство безопасности, которого он не чувствовал даже с отцом. Сейчас Тёмный Лорд был для него маяком, тем, кто держал на себе весь этот безумный мир. Драко знал, что его будущее, его жизнь теперь зависели от Лорда, и от этого зависело благополучие всей его семьи. Он не мог ненавидеть того, кто воплощал все его детские идеалы о силе, настоящем могуществе, непреодолимой воле. И с каждым днём, узнавая всё больше о Лорде, интерес Драко разгорался. Даже если этот человек постепенно разрушал всё, что Драко любил. «Один… два… три… четыре… пять…» Снова воспоминания начали прорываться в его сознание. Пэнси Паркинсон, её смеющийся голос в Хогсмиде, её лёгкие прикосновения, которые могли бы казаться волшебными для кого-то другого, но не для него. Пэнси искала его внимания, её мягкий смех звенел как колокольчик, её тёплые пальцы касались его руки, оставляя следы тепла. Она хотела от него большего, но каждый раз, когда её рука скользила по его плечу или её глаза пытались поймать его взгляд, он ощущал только пустоту. Пустоту, которую не мог заполнить даже её яркий, настойчивый свет. Она была такой уверенной, такой прямой в своих желаниях, но в ответ он ощущал лишь тревожное безразличие, что-то столь же отстранённое, как туман, укутывающий зимнее утро. «Почему я ничего не чувствую?» — его собственная безразличность пугала его больше, чем любые угрозы Темного Лорда. Он боялся того, что никогда не сможет испытать то, чего от него ожидают. Сможет ли он когда-нибудь ответить на её чувства, как на него надеялись его родители и как требовало его положение? Но внутри всё оставалось холодным, словно пустая комната, где забыли зажечь огонь. Он знал, чего хотела Пэнси, но не мог дать ей этого. Её смех, её прикосновения, её мечты о будущем вместе казались ему сценами из жизни других людей. Чувство пустоты внутри, словно недописанная картина, было невыносимым, и оно всё ещё было с ним. Это было словно вечная зима, когда мир вокруг оживает, а внутри него лишь холод и мёртвый покой. «Один… два… три…» Улыбающееся лицо Пэнси сменилось тёмными, пронзительными глазами Теодора Нотта, и воспоминания, от которых Драко так отчаянно пытался сбежать, вновь вспыхнули в его сознании, как болезненный ожог. Они захлестнули его, подобно приливной волне, захватывая всё, что он старался скрыть от самого себя. Горячий шёпот Теодора всё ещё звучал эхом в его ушах: «Ты ведь тоже этого хочешь. Я знаю, что тебе это нравится. Хватит притворяться, Малфой». Эти слова были ловушкой — соблазнительной и коварной, как и руки Тео, которые скользили по его телу, касаясь его так, как никто раньше. Драко не мог отрицать, что это ему нравилось. Внутри него разгоралось пламя, которое приносило ощущение живого жара под кожей, но этот жар сопровождался мучительным беспокойством, настолько сильным, что каждый вдох давался с трудом. «Неужели я действительно такой?» — этот вопрос, который Драко задавал себе снова и снова, сжигал его изнутри. Страх перед этим ответом погружал его в пучину отчаяния, словно всё, чем он был, могло рухнуть в один миг, если он признает правду самому себе. Правда, которая могла уничтожить его, сделав чуждым собственному отцу и противоположностью всему, что значило быть Малфоем. Он помнил, как его тело откликалось на прикосновения Теодора, как каждый нерв замирал в ожидании следующего шага. Это было странное и пугающее желание, обволакивающее сознание, сметавшее здравый смысл и лишавшее защиты. Тео был настойчив, почти властен, как будто знал, что Драко не сможет противиться и рано или поздно сдастся этому влечению. Но он испугался. Когда Теодор приблизился слишком близко, его влажный язык оставил мокрый след на шее Драко, а руки спускались по телу все ниже с настойчивой уверенностью, Драко ощутил, как внутри него что-то надломилось. Он не мог позволить этому случиться, не мог пересечь черту, за которой уже не будет возврата. Всё, что было ему знакомо, всё, что его окружало, стало бы чуждым, словно весь его мир рухнул в пропасть. Драко тогда сделал единственное, что мог: он убежал. Оставил Теодора, не дав ему довести начатое до конца. Он убегал не от Тео, а от самого себя, от того, кем боялся стать. Страх, что однажды он окажется не тем, кем его воспитывали быть, раздирал его душу на части. Всё это время он жил в тени своего отца, стараясь соответствовать его строгим ожиданиям, но теперь все оказалось иллюзией, которую больше нельзя поддерживать. «Ты тоже этого хочешь». Эти слова были правдой, но признаться в этом означало разрушить всё, что было ему знакомо. Всё, что составляло его личность — гордость, происхождение, фамилию — внезапно утратило бы смысл. Он не знал, кем бы стал, если бы позволил себе принять свои чувства тогда, и этот страх парализовал его. Он никогда не говорил об этом ни с кем. Даже самому себе не мог признаться, что хотел тех прикосновений, что те ночи, когда он вспоминал о Тео, будили в нём смешанное чувство желания и отвращения к себе. Это было как яд, который медленно разъедал его изнутри, но он не мог противостоять ему. Все эти эмоции — зависть к Поттеру и Грейнджер, стыд перед отцом, страх перед собственными чувствами — накатывали на него, словно неумолимые волны. Драко чувствовал, как они захлёстывают его, превращая каждое воспоминание в ещё одну непреодолимую преграду на пути к покою. В глубине души он знал, что не имеет права отступать. Не сейчас. Не здесь. Он снова закрыл глаза, глубоко вдохнул и попытался сосредоточиться. «Один… два… три… четыре… пять…» — снова и снова, пока мысли и воспоминания постепенно не начали угасать, оставляя после себя глухую боль и тяжёлое, прерывистое дыхание. «Я должен стать сильнее. Я должен справиться со всем. Родители нуждаются во мне», — думал он, ощущая, как решимость медленно наполняет его сердце. Эти мысли отвлекали его от дыхания снова и снова. Он чувствовал, как внутри разгорается буря, и его разум захлёстывает смятение. Боль в теле казалась незначительной по сравнению с этим внутренним конфликтом. И снова, как тёплая, но строгая рука, голос Волдеморта проник в его сознание: — Ты цепляешься за прошлое, но его больше нет. Оно не существует. Всё, что ты видишь, — это твоё воображение. Ты отдаёшь слишком много сил этим мыслям, Драко. Они мертвы, как и твои страхи. Возвращайся к дыханию. Драко вздрогнул от слов Волдеморта, осознав, как глубоко погрузился в свои эмоции. Он не ожидал от Лорда такого терпения. С самого начала их пути Лорд казался ему холодным и беспощадным, но сейчас… сейчас он вёл его, как строгий, но терпеливый наставник. «Почему он так терпелив со мной?» — думал Драко, снова стараясь сосредоточиться на дыхании. Впервые за долгое время он почувствовал, что может доверять Лорду, что его направляют не просто к выполнению задания, а к чему-то большему. Волдеморт, сидя неподалёку, наблюдал за его реакцией и продолжал: — Каждый раз, когда ты отвлекаешься на мысли, возвращайся. Это не просто практика, это жизнь. Ум любит блуждать, но он должен быть под контролем. Мысли — это иллюзии, прошлое — лишь тени. Твоя сила в настоящем, здесь и сейчас. Чем больше ты цепляешься за иллюзии, тем слабее становишься. Отпусти их. Они больше не существуют. Эти слова пробудили в Драко понимание. Он уже не чувствовал себя таким потерянным, хотя внутри всё ещё бушевала буря эмоций. «Я могу это сделать», — повторил он про себя и, несмотря на все всплывшие воспоминания, начал возвращаться к практике, снова считая свои вдохи. Лорд Волдеморт сидел неподалёку от Драко, наблюдая за его отчаянной борьбой с собственными эмоциями, за попытками достичь сосредоточенности и внутреннего покоя. Его глаза следили за каждым движением мальчика — за подрагиванием губ, неровным дыханием. Волдеморт видел гораздо больше, чем мог предположить сам Драко, глубже, чем юноша осознавал. В страхах и слабостях мальчика он видел отражение своих собственных демонов, с которыми боролся в молодости, и, возможно, именно это пробудило в нём интерес к Драко — интерес, который рос незаметно, словно семя, брошенное в плодородную почву. Волдеморт всегда умело проникал в сознание своих последователей, направлял их мысли, управлял их слабостями. Но Драко был другим. Он был слишком полон противоречий, слишком глубок, чтобы его можно было просто подчинить. Это одновременно настораживало и притягивало Лорда. Он знал, что мальчик опасается его, знал, что тот чувствует — страх, уважение или что-то ещё, неведомое самому Драко. Но то, что действительно занимало Волдеморта, — это борьба внутри юноши, неизбежная и болезненная. С самого их первого знакомства Волдеморт считал Драко слабым. «Просто избалованный мальчишка, — думал он тогда, — рожденный в благополучии и роскоши, не знающий ни лишений, ни страданий». В глазах Лорда Драко был не более чем наследником великого имени, ребёнком, который всё получил по праву рождения, но не заслужил по праву усилий. Вначале он не видел в нём ни силы, ни стойкости, ни воли. Драко казался ему банальным и не представляющим особого интереса. Но постепенно мнение Лорда начало меняться. Волдеморт начал замечать в мальчике нечто, что ускользало при первом взгляде — силу воли, скрытую под слоем сомнений и тревог. Это было странное открытие для Лорда, ведь обычно он с первого взгляда видел потенциал людей. Но с Драко всё было иначе. Его противоречивость, сомнения и рефлексия делали его сложным для понимания. Он не был хладнокровным убийцей, как Беллатриса, не был расчётливым манипулятором, как Люциус, а его внутренние противоречия мешали ему слиться с ролью фанатичного последователя. «Его верность не слепа. Он оценивает, сомневается, но при этом в нём есть внутренняя стойкость, которую я не разглядел вначале», — размышлял Волдеморт, наблюдая за юношей. Драко был полон внутренних конфликтов: стыд за свои слабости, зависть к тем, кто казался ему лучше, страх не оправдать ожиданий отца и матери. Он не был тем идеальным тёмным магом, которого Лорд привык взращивать среди своих последователей. Но именно эти противоречия делали его особенным. Он искал не просто власть или одобрение — он искал смысл. Стремился найти собственный путь, отделить себя от чужих ожиданий, и это делало его куда более глубокомысленным, чем многих. Наделяло его ценностью в глазах Волдеморта. «Он не будет слепым рабом», — осознавал Лорд. «Не станет следовать за мной лишь из страха или жажды власти. Но он может прийти к этому иначе. Его верность нужно завоевать». Лорд всегда ценил тех, кто имел своё мнение, даже если оно резко отличалось от его собственного. В молодости он особенно искусно использовал манипулятивные тактики, чтобы завоевать доверие и привлечь на свою сторону будущих последователей. Именно так он и достиг тех высот, на которых стоял сейчас. Но со временем необходимость в убеждении исчезла, уступив место запугиванию и подавлению. Однако, это не всегда срабатывало, особенно с такими людьми, как Драко. В его случае было что-то другое, что-то, что выделяло его среди остальных. Потенциал Драко заключался не в слепом страхе или фанатичной преданности, как у многих других, а в поиске смысла. И если Волдеморт мог стать этим смыслом, Драко был бы готов пойти ради него на всё. Лорд Волдеморт продолжал наблюдать за юношей, который сидел перед ним, сражаясь с самим собой. Он видел, как Драко пытался вернуть себя к дыханию, как его мысли вновь и вновь возвращали его к сценам прошлого, к унижениям, к страхам, к скрытым желаниям. Волдеморт чувствовал, что его присутствие в жизни Драко стало чем-то большим, чем просто роль тёмного учителя и повелителя. Он понимал, что влияние, которое он оказывал на мальчика, уже выходит за пределы страха. Он знал, что нечто другое начинает прорастать в этой юной душе — тёмное, но притягательное, подобное ядовитому цветку, раскрывающему свои лепестки на свет. А, значит, он был на верном пути. Волдеморт видел детские воспоминания Драко, мелькавшие в его сознании, словно мимолётные тени. Тёплые моменты с матерью — Нарциссой, её нежность и забота, так легко раскрывающие в юноше его чувственную, ранимую сторону. Эти образы контрастировали со сценами, где был Люциус — строгий, холодный, требовательный, человек, который пытался подавить любую мягкость в сыне, заменяя её холодной решимостью и стойкостью. В этом противоречии заключалась сущность Драко. Он был слишком чувствителен для мира, в котором жил, слишком привязан к тем, кто проявлял к нему теплоту, и мучительно воспринимал равнодушие или пренебрежение. Эта двойственность и делала его особенным в глазах Волдеморта. Лорд уже знал, что Драко отчаянно жаждал любви и признания — тех самых вещей, которые могли стать оружием в умелых руках. И Волдеморт понимал, как мастерски сыграть на этих нуждах, превратив их в ключ к сердцу и воле Драко, медленно, но неуклонно привязывая его к себе, делая его полезным для Лорда.

***

На какое-то время Волдеморт позволил себе отвлечься от тренировки Драко, когда ощутил чужие эмоции. Гарри Поттер, этот ребёнок, которому Лорд намеревался навязать свою волю, переживал момент отчаяния, оплакивая потерю своего крестного, Сириуса Блэка. Волна тоски и безнадёжности захлестнула юношу, и Волдеморт воспользовался этим, осторожно проникая в его сознание, точно хищник, подстерегающий добычу. Он скрывал своё присутствие так тщательно, что даже следа не оставалось. Однако двусторонняя связь между ними не позволяла долго находиться в разуме Поттера — рано или поздно мальчик начинал осознавать его вторжение. Поэтому Волдеморт мог добывать лишь крохи информации, но даже они были ценны. Ведь лучше малое, чем ничего. Идея связи с живым крестражем изначально была лишь теоретической возможностью. Это была авантюра, неопробованный эксперимент. Когда Волдеморт решил поместить часть своей души в тело младенца Поттера, этот шаг был настолько рискованным, что любой другой темный волшебник, даже обладающий его мощью, отказался бы от него. Но не он. Он понимал, что риск оправдан, особенно перед лицом Пророчества, точного содержания которого он не знал. Тайна Фати, его загадочные фразы и намёки, сводившие с ума своей неопределённостью, вынуждали Волдеморта искать любую возможность обезопасить себя. С тех пор, в течение многих лет, Лорд оберегал эту тайну, тщательно пряча истинные события той ночи. Он позволял распространяться искажённой версии — о возвращении «Авада Кедавры» к своему создателю, о мальчике, пережившем немыслимое, о легендарном шраме. Это было идеальное объяснение для всех, включая самого Гарри. Всё выглядело просто и доступно, как в рассказе о чуде. Но реальность была гораздо более жестокой и немыслимой. Создание живого крестража было уникальным, и даже для Волдеморта — это была попытка на грани возможного. Никто из магов прошлого не отваживался на подобную изощрённость. Никто, кроме него, не обладал достаточной смелостью и знаниями, чтобы заглянуть в такие глубины тёмной магии. Всё было тщательно распланировано. Лили и Джеймс Поттеры должны были стать необходимыми жертвами, их кровь стала фундаментом для ритуала. Душа, уже разорванная на фрагменты, должна была найти пристанище в теле младенца — невинного, неосознанного, беззащитного. Он вновь расколол свою душу, готовясь перенести её в тело маленького Гарри, но заклинание Лили Поттер, её самоотверженная жертва, обратилась против него. Ритуал был грубо и непозволительно прерван. Тёмная магия взбунтовалась, встретившись с непреодолимым препятствием, обрушившись на его тело, уничтожив физическую оболочку. И всё же часть души нашла путь — вселилась в единственного живого носителя, что остался в той комнате, — в Гарри Поттера. Но этот успех стоил Волдеморту его физической формы, оставив его лишь бесплотным духом, бродящим по миру, пока он не смог вновь обрести потерянное тело. Тем не менее, его план был исполнен, несмотря на все преграды и непредвиденные обстоятельства. Волдеморт выбрал Гарри Поттера как носителя части своей души, сделав его заложником судьбы и обеспечив себе своеобразную защиту от Пророчества. С того момента, как часть души Лорда поселилась в теле младенца, уничтожение Гарри означало бы лишь частичную утрату, а не полный конец. Никто, включая самого мальчика, не смог бы убить Волдеморта, не пожертвовав Поттером, и даже Дамблдор, со всем своим всезнанием, не мог этого изменить. Это был хитроумный и непредсказуемый ход, который оставлял Волдеморта на шаг впереди даже самого великого мага своего времени. Для Волдеморта мальчик был не более чем инструментом, шпионом в борьбе против Дамблдора — его главного врага, старого противника, чьё знание всегда доставляло ему неудобства. Семья Поттеров была тесно связана с Дамблдором, и Волдеморт знал, что Гарри, выжив, рано или поздно окажется под его влиянием, станет частью его разветвлённой сети. Связь через фрагмент души позволяла Лорду получать сведения о планах Ордена Феникса и Дамблдора, оставаясь в тени, невидимым и недосягаемым. Поттер, с его детской непосредственностью и наивностью, был идеальным, незаметным инструментом для слежки. Лорд никогда не видел в нём угрозы — лишь средство для достижения цели, часть сложной головоломки. Главная цель Волдеморта всегда была глубже и шире, чем простое уничтожение Гарри Поттера. Вся эта тщательно организованная игра, этот конфликт между мальчиком и Лордом, — не более чем спектакль для публики и, прежде всего, для самого Дамблдора. Волдеморт умело создавал видимость прямого противостояния, вводя всех в заблуждение, чтобы отвлечь внимание от своих истинных намерений. Он знал, что Дамблдор сосредоточит все усилия на мальчике, веря в то, что Пророчество — главный ключ к победе над Тёмным Лордом. И Волдеморт только усиливал эту иллюзию, давал старцу уверенность в своей правоте, чтобы тот не догадывался, что его истинная цель всегда лежала за пределами этой игры. Путь к Накароту был его главной целью все эти года. После своего первого провала в молодости, Лорд неизменно возвращался в этот лес, чтобы изучить его как можно лучше. В реальности Лорд уже давно сделал ставку на Накарот, и все действия были направлены на то, чтобы привести его к этому моменту. Конечно, с взрослением Поттера и формированием их связи, Дамблдор рано или поздно обо всём догадался бы, если бы узнал о крестражах Лорда. Волдеморт не исключал такой возможности, ведь он никогда не недооценивал Дамблдора и его острый ум. Но к тому моменту, когда это произойдет, Лорд уже доберется до Центра леса, и тогда всё остальное уже станет неважным. После этого даже крестражи потеряют своё значение. Если все случится именно так, как он задумал источник абсолютной силы станет его. И тогда Дамблдор, наконец, падет. Волдеморт всегда оставался прекрасным стратегом, предвидевшим ходы на десятки шагов вперёд. Если бы его целью было простое уничтожение Гарри Поттера, он бы сделал это давно, без колебаний. Но для Лорда важнее было дать Дамблдору почувствовать уверенность, позволить ему поверить в успех своих интриг и планов. Чтобы тот думал, что контролирует события, что понимает намерения Волдеморта и способен предугадать его следующий шаг. Лорд лишь подогревал это заблуждение, мастерски манипулируя каждым действием своих врагов, ведя их по ложному следу, чтобы они сами загнали себя в тупик, когда настал бы момент истины. Волдеморт, слегка помрачнев, отвёл свои мысли от сознания Поттера, который не мог предложить ему ничего, кроме банальных эмоций утраты. Слишком скучно. Он вернул внимание к Драко, к своему новому ученику, с лёгким оттенком ностальгии. Учительство, когда-то пленившее его, напоминало о тех временах, когда в нём жило желание разделить плоды своих знаний. В его жизни было множество странствий, множество тайн, которые открывались ему, и он хотел передавать их, как передавались знания от одного поколения волшебников к другому. Это было заложено в самой природе магии, в её тайном движении через века. Великие маги знали: магия не должна оставаться закрытой в одном сознании, она должна жить и расти, проникая в сердца других. Волдеморт уважал магию, почитал её как единственный источник силы, к которому можно относиться с трепетом. Когда-то Волдеморт искренне верил, что его знания могут стать искрой, которая зажжет новую эру в мире волшебства. Он хотел дать магическому миру новую мощь, новое понимание. Это было его истинным наследием, но со временем пришло разочарование. В мире, полном людей, увязших в обыденных заботах, он понял, что не каждый достоин знаний. Большинство магов не видели необходимости становиться сильнее, погружаться в тайные искусства. Им был чужд его голод к власти, к абсолютной истине. Так его учениками стали лишь члены его организации, «Пожиратели Смерти». Не все могли постичь глубинные истины, которые он готов был предложить. Их интересы ограничивались усилением личной силы или достижением победы в битве. Но даже среди них он выбирал тех, кто выделялся талантом: Беллатрису Лестрейндж, одержимую им, Барти Крауча-младшего, молодого Регулуса Блэка. Последний, правда, оказался слаб, и его предательство стало для Волдеморта неожиданным ударом. Но другие, такие как Беллатриса и Барти, показали абсолютную преданность. Тёмная магия, которой они обучались, безжалостно забирала свою дань. Волдеморт знал это лучше всех. Истина — самая горькая и дорогая вещь, и за её обладание приходится платить. Тёмная магия пожирает тех, кто слишком глубоко заглядывает в её бездну. Лишь единицы сохраняли здравый рассудок, и Волдеморт хоть и был искалечен, но все еще был одним из немногих. Но Беллатриса и Барти не смогли выдержать её тяжести. Их разум пошатнулся, а сознание утонуло в этой бездне задолго до их заключения в Азкабан. Этот урок стал одним из самых горьких для Лорда. Он понял, что никто из его последователей не сможет постичь ту глубину, что была доступна ему. Они пытались, но магия была безжалостна к ним. Поэтому его учение не смогло зайти так далеко, как он того хотел. Волдеморт вновь остался наедине со своими знаниями — вечными, древними, непостижимыми для большинства. Он наблюдал за Драко, видя в нём потенциал, но не питая иллюзий. Мальчик был хрупким, недостаточно закалённым. Но Лорд не торопил события. Драко был лишь последним в длинной цепочке учеников, каждый из которых оставался позади, не выдержав тяжести магии, которую он пытался им преподать. Драко продолжал медитацию, его неподвижное тело утопало в слабом свете заходящего солнца. С каждым вдохом он старался заглушить внутренние бури, но мысли всё равно, как непокорные тени, возвращались. Воспоминания о родителях, о Лорде, о своих страхах — они снова и снова всплывали на поверхность. Но теперь Драко уже не боролся с ними, а наблюдал за их появлением и уходом, как советовал Волдеморт. Это был процесс разрушения, подобный снятию лишних слоёв со статуи, и Драко интуитивно понимал, что за каждым слоем скрывается нечто важное, нечто первозданное. Волдеморт, сидя у костра, смотрел на мальчика с едва заметным вниманием, которое не раскрывалось на его обычно безразличном лице. Он видел, как его ученик, несмотря на всю свою юную нерешительность, постепенно углубляется в собственное сознание, находит точки боли и борется с ними. Этот процесс был медленным, но для Волдеморта в нём было нечто необычное. Он вспоминал своего учителя в Сиккиме, человека, который многому его научил, но чьи методы Волдеморту казались слишком мягкими и чуждыми. Его учитель, тибетский монах по имени Ла-Тенг, был глубоким старцем, чьё лицо напоминало высеченную из камня статую с морщинами, складывающимися в мудрые линии. Ла-Тенг был мастером тантрических магических искусств и практик окклюменции с легилименцией, но его подход к магии отличался от западных учений. В отличие от волшебников, обученных контролю над силой через власть и страх, Ла-Тенг учил, что истинная сила исходит из внутреннего равновесия. Он говорил, что тот, кто не может победить свои собственные страсти, никогда не сможет по-настоящему владеть магией. «Когда твой ум подобен спокойной воде, ты сможешь отражать всё, что происходит вокруг, без искажений», — говорил Ла-Тенг, его голос был тихим, как ветер, и в то же время сильным, как буря. Именно он научил Волдеморта восточному методу окклюменции. Но Лорд не принимал эту философию до конца. Для него магия была прежде всего оружием. Воля — главным орудием, и он видел в себе воплощение этой воли. Ла-Тенг уважал его мнение, хотя и не соглашался с ним. Их отношения были словно диалог двух противоположностей, каждая из которых видела магию по-своему. Волдеморт не принимал путь тишины, покоя и гармонии. Его путь был путём разрушения и создания. Он верил, что магическая сила рождается в конфликте, в преодолении. Но, несмотря на разногласия, Ла-Тенг подарил Волдеморту знания, которые оставили глубокий след в его практике. Теперь, глядя на Драко, Лорд вспомнил одно из последних наставлений Ла-Тенга: «Истинная победа над миром начинается с победы над собой». Эта мысль казалась ему тогда простой философской догмой, слишком мягкой для реального положения дел, в том жестоком мире, в котором он вырос. Но сейчас, наблюдая за Драко, Волдеморт видел в этих словах нечто большее. Мальчик действительно боролся с собой, но не пытался подавить свои эмоции — он их переживал, пропускал через себя, пытаясь найти в них опору. Волдеморт молча наблюдал за Драко, который сидел неподвижно, словно пытаясь сохранить хрупкое равновесие между внутренней бурей и внешним спокойствием. Когда Лорд наконец решил прервать эту напряжённую тишину, его голос был как всегда холоден, властен: — Достаточно. Ты можешь закончить. Слова отозвалось в сознании Драко как команда, от которой нельзя было уклониться. Он открыл глаза, но казалось, что его разум всё ещё не полностью вышел из состояния медитации. Глаза, ставшие глубже, отражали внутреннюю трансформацию, произошедшую за последние часы тренировок. Но вместе с этим пришло нечто неожиданное. Сначала робко, как капли дождя на пороге грозы, на его щеках проступили слёзы. Это были не слёзы слабости или страха. Слёзы Драко казались тихими, словно освобождали то, что годами гнездилось в его душе, как затхлая тень в забытом углу. Волдеморт смотрел на эту сцену с выражением непонимания, но не отвращения — его разум был слишком далёк от подобного рода переживаний, чтобы осудить их. Эти эмоции были ему чужды, словно некий дальний, забытый язык. Он никогда не чувствовал подобного — не испытывал ни раскаяния, ни сожаления. Каждый шаг его жизни был обдуман, каждый акт продиктован волей и решимостью. «Раскаяние», — всплыл в его памяти голос Ла-Тенга, который говорил с мягкой уверенностью. «Это не слабость, это сила. Сила, которую открываешь в себе, когда позволяешь тьме выйти наружу, а не пытаешься загнать её глубже. Когда человек сталкивается с собственной тьмой, он начинает понимать себя. И тогда приходит освобождение». Эти слова всегда вызывали у Волдеморта презрение, как и сам Ла-Тенг с его учениями о гармонии и внутреннем мире. Для Волдеморта покой был лишь иллюзией, созданной для слабых, неспособных выдержать хаос мира. Ему не нужны были такие «иллюзии». Но сейчас, наблюдая за Драко, он начал понимать, что отвергнутая им много лет назад философия проявлялась прямо перед ним — в человеке, которого он считал слабым и несовершенным. Драко продолжал плакать, но его лицо не выражало страдания. Эти слёзы были словно очистительный дождь, смывающий долгие годы подавленных эмоций — страха, сомнений, обид, глубоко подавляемых желаний. Они не нарушали его достоинства. Это было не проявление слабости, а освобождение для перехода на новый уровень состояния покоя. И Волдеморт, привыкший видеть в эмоциях лишь инструмент манипуляции, неожиданно увидел в этом нечто иное — в этот момент шум в голове Драко, наконец, затих. В этом процессе не было страдания, это была трансформация, происходившая прямо на его глазах. «Этот мальчик…» — мысли Волдеморта скользнули, как ядовитые змеи, — «Он идёт другим путём». Оказалось, что Драко выбрал путь освобождения — осознание и принятие своей внутренней тьмы. Лорд чувствовал себя случайным наблюдателем этого процесса, глядя на игру, в которой не мог управлять. Но он осознавал, что этот момент был крайне важен. И впервые за долгие годы это вызвало внутри него что-то, что он не мог до конца объяснить. Словно внутри шевельнулось что-то давно упущенное им же самим. Это чувство, забытое и похороненное за годы власти, вспыхнуло неожиданно, как угли под слоем пепла. «Возможно, он сможет стать чем-то большим?» — промелькнула мысль в голове Лорда. *Тень — это концепция из психологии Карла Густава Юнга, обозначающая те аспекты личности, которые человек подавляет или отвергает, поскольку они кажутся ему неприемлемыми или противоречащими его сознательному «я». Тень может включать страхи, недостатки, подавленные желания и эмоции, которые вытесняются из сознания, но продолжают влиять на поведение.