Виноград с косточками WLW 18+

      Рене было скверно на душе так, что даже пиво не лезло в горло, а помутнение, которое создавал напиток в голове, только вызывал раздражение. Ей хотелось думать: почему Лола так себя повела, как она вообще ей верила когда-либо, что ей делать и есть ли у нее шансы уладить эту ситуацию, не переезжая к отцу.       Обдумывая этот последний вариант, Рене почувствовала, как внутри все сжалось, и уронила голову на стол, борясь с желанием начать биться об него лбом. — Знание порождает скорбь? — за стол подсел длинноволосый парень и жестом подал знак официанту, что будет то же самое. — Ники! — подняла взгляд Рене, изображая улыбку, но весьма неправдоподобно. — Ты… что ты сказал только что?       Он проигнорировал ее слова. — Снова ты приглашаешь меня на выпивку только тогда, когда что-то происходит. — Неправда, — промямлила Рене, с искренним интересом разглядывая друга, который как всегда держался словно наследник Оскара Уайльда с его усталым взглядом из-под полуприкрытых век. — Как у тебя дела? — Ну… я опять уволился с работы, — с помпезностью огласил он. Видимо, его это сильно беспокоило, но первым дать знать об этой новости он не мог. — Это было похоже не издевательство, нормальный интеллигентный человек этого терпеть не станет. Я проработал там почти девять месяцев и перед тем, как продлевать контракт, они позвали и спросили меня, знаешь что?... — Что? — Насколько я сам доволен результатами своего труда! — А ты? — Я даже не стал отвечать, прямо спросил, хотят ли они меня уволить. Они, конечно, удивились, видимо, не думали, что я так быстро перейду к делу, но я вижу их насквозь. Сказал как отрезал, работаю до конца контракта и точка. Не хочу, чтобы мне давали оценку. Я устал! Еще и моя пилит, она все время думает о деньгах. Пусть сама хоть раз в жизни забьет холодильник. Если так хочет, я даже брать оттуда ничего не буду…       Рене вздохнула. Галдящая толпа возле них морально давила. В обычные дни это бывало забавно — отключать мозг под «радио», в очередной раз мысленно посочувствовать его девушке, придумать в голове пару советов, которые Николя, как обычно, даже не даст вставить в разговор, но сегодня ее подташнивало от того, как затянуто звучит вся эта история. — А мне негде жить, — выпалила она посреди одной из его фраз. — Как? — изумился он, ничуть не расстроившись, что его прервали. — Вот так, скоро мои вещи окажутся за дверью, а к Лоле переедет какой-то тип... Рене подавила раздражение. Николя все понял по ее взгляду: — Блин, я бы тебе предложил пожить, но… вдруг ты надолго. А моя мне такое устроит. Я даже просто так ругаться с ней устал, она вечно недовольна, а если я приведу домой баб… тебя, она меня с говном съест.       Рене кивнула — на жилье Ники она даже не рассчитывала. Он в этот момент погрустнел. Чувствовал себя виноватым. — Ладно, проехали, — Рене допила кружку, практически давясь, так ей хотелось уже уйти. Но Ники, как оказалось, заказал несколько шотов — их уже несли к столику. — Зачем ты?...       Ники только развел руками — он знал единственный способ исправить положение. — Только один, — вылила Рене в себя первый шот. Горло обожгло, а в груди наконец-то стало тепло и это вдруг оказалось тем, что ей было надо.

***

      Заканчивали они вечер, уже сидя на набережной. На холодный камень положили куртки, — что практически не спасало от холода, но почему-то именно сейчас Рене была совсем не против заболеть. Ей настолько осточертело решать проблемы, что слечь с простудой где-то на скамейке в случайном зале ожидания, казалось разумным способом ни с кем не говорить и ничего не делать. Наконец-то расслабиться.       Хотя кого она обманывала?       Отблески в реке ловили скудное фонарное освещение. Красиво. Мелькнула шальная мысль о том, чтобы искупаться. — Рене, — раскачивался из стороны в сторону Николя, смотря вдаль. — Что? — ответила она сиплым голосом, отхлебывая из бутылки бехеровки, которая неизвестным способом попала ей в руки. Скорее всего, прихватила ее с чьего-то столика в одном из баров, и неслучайно забыла вернуть.       Николя сидел уже с уже застывшим взглядом, погруженный полностью в себя: — Что у тебя случилось все-таки? — О, наконец ты вспомнил обо мне, — рассмеялась она, понимая, что скорее всего Ники уже не услышит ничего из того, что было сказано, а если и услышит, то не запомнит. Это ее одновременно раздражало, но и обнадеживало.       Он положил подбородок на руку и слегка сощурил глаза. Рене прекрасно понимала, что это первый шаг к тому, чтобы незаметно их прикрыть, пока длится рассказ. У Николя были поразительно длинные ресницы и весь он был какой-то щупленький, маленький и беспомощный. Захотелось укрыть его пледом.       И из какого-то чувства родства и безопасности она, наконец, решилась заговорить. — Знаешь это чувство, когда тебе ясно, что ничего хорошего уже не будет, но ничего не делать тебе как будто бы… запрещено? Что тебя будто… расстреляют, если ты опустишь руки. Но и если останешься там, где ты есть сейчас, то там точно погибнешь. И что если ты все же идешь, то не за чем-то большим и лучшим, а просто за капелькой надежды, что все будет хорошо? И ничего другого у тебя нет.       Николя помотал головой из стороны в сторону и выдал нехарактерную для себя, но уверенную фразу: «Херня». — Не поняла? — По-моему, это все херня… — повторил он. — Тебе это нравится. Ты привыкла. — Да кто в здравом уме этого захочет… — А ты вот хочешь. Спорим, ты опять из-за нее страдаешь? Находишь очередную девчонку и черт побери, если она вдруг оказывается нормальной, то она сразу в пролете. А если с приветом, то ты кайфуешь и молишься, чтобы она заставляла тебя страдать. Хотя я до сих пор не понимаю, что они в тебе находят…       Рене вспыхнула — такого она не ожидала.       Как же хорошо, что он наконец-то вырубился сам, а то бы пришлось набить ему морду. Рене знала, что она бы это сделала, но ей было даже жаль Николя — смотря на ахинею, которую он несет, она даже представить боялась, что творится у него в голове на самом деле. Вся жизнь напоминала для него сражение его одного против трехсот спартанцев. И, бедняга, он не мог доверить свои стенания даже подруге-лесбиянке.       Нет, она никогда не думала о себе, как о традиционной «красавице», ее даже чуть не вывернуло от мысли того, чтобы вернуться к тому, что бы вызвало одобрительную улыбку ее дальних родственников. Но кое-что о себе она твердо знала: что у нее отличная фигура, например, маленькая грудь для который, спасибо генетике, никогда не требовался лифчик, чему всегда завидовали ее бывшие. Больше всего Рене любила в себе ключицы, вокруг которых даже сделала татуировку, которая проглядывала из-под расстегнутых рубашек.       А лицо? Что с ее лицом?       Рене задумалась — необязательно же обладать пухлыми губами и круглым личиком, чтобы считаться красивой, хотя самой ей такие девушки нравились. У Рене губы были тонкие — она провела по ним пальцами, вспомнив последний поцелуй с Марго.       Она припомнила подробности.              Видимо, ей и правда нравится страдать, потому что в отношениях с Марго тоже намечалась какая-то муть. Отчасти из-за вины самой Рене, но это странное объяснение о парне не давало покоя.       Когда они прощались, ее глаза смотрели внимательно, с нежностью, поблескивая в мягком искусственном освещении мастерской, а затем вдруг Марго резко убирала взгляд, будто Рене выскользнула из ее мира и больше не существовала. Ни на одно ее сообщение в Инстаграме она больше не ответила.       Черт, у нее даже не хватило смелости спросить прямо, что не так! «Надоело все!».       Рене сердито тряхнула головой и со злобой принялась расшнуровывать тяжелые ботинки. Затем стянула через голову серый свитер вместе с футболкой и отбросила куда-то в темень. Зазвенел ремень — штаны упали под ноги. «К черту!».       Раздался всплеск. Вода оказалась до скрежета зубов холодной и, как ни удивительно, — мокрой. Рене громко рассмеялась, хватая ртом воздух, так что Николя проснулся и, глядя на нее, осуждающе вздохнул.

***

      Растерянность не покидала Марго вот уже несколько дней. «Я так и знала. Так и знала!»       Уверенность ее убавлялась с каждым днем. Постепенно стало казаться, что эти моменты просочились в ее жизнь случайно. Что она недостойна того, чтобы хорошее случалось с ней просто так. Это происходит с другими — смелыми, открытыми, уверенными в том, что они хотят.       Вызвать Рене на открытый разговор было так же просто, как поместить слона в холодильник. Как забить акулу голыми руками. Как повернуть время назад. «Очередная наивная девочка», — кажется, как-то так ее назвала незнакомка из мастерской.       Ведь за откровенность принято платить откровенностью? Если Рене ей все выложит, то сможет ли то же самое сделать Марго? А если Рене ее обманет, скажет, что ей показалось, что все не так, как кажется, то у Марго не хватит духу ее в этом уличить… И при этом не быть раскрытой самой?       Но тело ее напрягалось каждый раз, стоило вспомнить о последней встрече. Внутри будто натягивалась струна, звенящая ровно посреди солнечного сплетения. «К чему бы они могли прийти, не ворвись подруга Рене в мастерскую? Что бы она сделала с ней? Было бы это приятно?»— задавалась вопросом Марго.       Мыслей о Рене было одновременно и много, и недостаточно. Марго представила, что она в мании, когда вспомнила, что заходит на ее страницу уже седьмой день подряд.       Удручало, что в профиле было всего две фотки.       На одной из них Рене готовила рождественское печенье, а руки ее были испачканы в муке. На втором фото Рене была уже сфотографировала в полный рост, чуть более задумчивая и смурная в футболке без рукавов, с руками в карманах, смотрящая мимо камеры. На руках виднелись знакомые татуировки, и чем дольше она их разглядывала, тем больше они оживали, двигались и вот уже будто оказывались рядом с ней в постели, ползая на ней словно змеи.       Марго удовлетворила себя в первый же вечер, как вернулась домой.       Именно. Отдрочила себе. Гладя на девушку. Не на порно. На Нее.       С фото было так легко представлять, что она рядом. И дать себе волю казалось намного лучше, чем краснеть, мучаться от жара внизу, от растущего желания.       «Неужели это я? Почему я не знала? Могу ли я доверять себе?»       Марго сильнее задвигала пальцами, чувствуя, что в этот раз ей понадобится намного меньше времени, чем обычно.       Представляя губы на своей шее, а затем на ухе, Марго цепенела. Вот уже Рене сместила руки туда, где под грязным гончарным фартуком скрывалась талия Марго, подтягивая ее еще ближе к себе, хотя ближе уже не было куда… Спустя секунду тишины, которая длится вечность, она чувствует, как язык и губы Рене ласкают ее шею, посасывая место, где бьется пульс. Она исступленно сжимает бедра, на что чувствует ответ — как рука Рене издевательски медленно заползает под одежду, аккуратно лавируя между пуговицами блузки. Вот она уже дразнит пальцами ободок кружева, которым обшит белый лифчик. Водит кончиками ногтей, отчего ее грудь покрывается мурашками. Проводит по линии сверху… …дальше фантазия застопорилась о многочисленные вопросы. Она правда не знала, что ей могла предложить Рене. Или что ожидала от Марго?       Поэтому она просто мысленно вернулась к ее рукам — образу, который запомнила во время прогулки. К слегка выступающим венам и твердым костяшкам, к сверкающим на пальцах кольцам, к свободно сидящей футболке, которая, тем не менее, не скрывала все самое важное.       Еще пара движений и Марго отпустила руки, чувствуя последние отзвуки пульсации. В висках стучала кровь.       Такого с ней еще не было. Настолько «странного» удовольствия.       Стыдного. Запретного.       Если у Рене уже была девушка, то это, несомненно, знак. Знак или — если хотите, оправдание, что Марго было опасно, да и не нужно идти в эту неловкость. Ведь она не сможет сдержаться, а потом уже будет ничего не вернуть.       Нет, она не может себе доверять, поэтому стоит держаться от Рене подальше.