Виноград с косточками WLW 18+

      Скольжение, давление, возвращение. Вверх и вниз.       Волосы, которые она укладывала битый час, пришлось заколоть наверх заколкой, обнажив шею. В мастерской становилось жарко и Марго проклинала то, что не сняла кожаную куртку, прежде чем дотронуться до глины. — Ты сюда часто ходишь?       Гончарный круг плясал дальше. Марго ненавидела что-либо делать руками. Раньше это касалось случаев, когда Люк просил ей что-то приготовить, а теперь вот она точно знала, что никогда на свете у не хватит терпения что-либо слепить. Прошло всего несколько минут, а казалось — вечность. — Вообще-то нет… Уже нет. Это больше не моя мастерская, — ответила Рене.       Марго бегло осмотрела то, что было освещено тусклым светом нижних ламп. Здесь было уютно, несмотря на то, что комнату кроме самих изделий, ничего больше не украшало, — на многочисленных стеллажах, размещенных словно в библиотеке, стояли кружки и тарелки несложного дизайна. — Твоих друзей? Или... подруг? — Да, сначала я думала, что наши интересы совпадают, но потом я поняла, что ей нужно кое-что другое… «Значит, "ей"».       Рене была сосредоточена и, похоже, погружена в свои мысли так, что на секунды Марго почувствовала себя забытой. Или, скорее, покинутой. Вокруг больше никого не было. Рене что-то напряженно обдумывала. Наконец, она прервала молчание: — У меня вопрос. — Какой? — Марго была рада отвлечься, но, как оказалось, напрасно. — Когда ты забыла телефон я думала, как тебе его вернуть. Поэтому решила, что отвечу на твой первый входящий… По затылку будто пробежали мурашки. — …тебе звонил какой-то… «Лев»… Так его зовут или это ласковое прозвище? Не важно… Раз пятнадцать.       Марго расстроено ударила кусок глины, который, вращаясь, превращался вместо идеального горшка, как у Рене, в кривого уродца, достойного выставки Тима Бертона. Она раздраженно смяла его и вздохнула, заклейменная своей неудачей. «Черт». Молчание. Рене явно заметила ее реакцию краем глаза и теперь ждала ответа, хотя и делала вид, что они коротают время за непринужденным разговором. — Так ты ответила? — Нет, — сказала Рене, не отвлекаясь от лепки, и все еще не смотря на нее. — Я решила не создавать тебе проблем. Думала, что ты ушла тогда из-за него.       Марго вжала голову в плечи, вдруг находя необычайный интерес в занятии, которое только что терпеть не могла. — Спасибо, — прошептала она тихо и Рене наконец-то посмотрела на нее открыто, сосредоточив все свое внимание. Под этим взглядом Марго ощутила себя вдруг очень маленькой, словно она стоит на табуретке, а мать спрашивает у нее, куда делись деньги из кошелька — мелочь, которую она спустила на мороженое, а сдачу потеряла. Она поежилась.       В мире нет занятия тяжелее, чем лгать, но как быть, если жизнь этого требует? — Ты должна кое-что знать, Марго. Я не готова снова быть с кем-то, кто боится быть собой. И особенно с тем, кто еще не определился, кто он…       Марго почувствовала, как ее щеки обдало жаром, но на этот раз — стыда. Все, что она хотела сейчас, это одновременно сбежать и удержать ее. — … Марго, я спрашиваю, есть ли у тебя парень, — голос Рене вывел Марго из транса, в который ее погрузил стук собственного сердца. Словно раздавался откуда-то издалека. «Сложный вопрос». Она решила быть честной. По-своему. — У меня нет… любимого… человека.       Но, судя по насупленным бровям, Рене все еще ждала объяснений. — Насчет этих звонков — это тянется еще из прошлого… и я бы хотела, чтобы это прекратилось.       Несмотря на столь расплывчатый ответ, прежде настороженное лицо ее собеседницы расслабилось, а сжатые губы расплылись в улыбке облегчения. Дышать стало свободнее. — Иди ко мне, — вдруг сменила тему Рене. — Садись, хватит страданий. Уж свой-то кувшин я не дам тебе испортить. Просто клади руки во-о-от сюда… да… и не дави так сильно. — Я и не давила! — возмутилась Марго, но в моменте ей стало так легко, будто она скинула утяжели для ног во время марафона. — Как скажешь, — хмыкнула Рене, — но на этот раз сделаем все вместе.       Буря миновала.       Когда Марго разместилась перед Рене, та положила ей подбородок на плечо, что было весьма неожиданно. Получилось, будто она ее обнимает. Сквозь тишину был слышен только шорох одежды, когда Рене поправила узелок от фартука на шее.       Можно было бы расслабиться, но почему-то перехватило дыхание. Ее кожа было так близко. — Видишь этот изгиб. Его надо поднять выше, нажимаешь, и гонишь вверх как волну. И он становится выше.       Затем Рене взяла Марго за локти и переместила их ей на колени. — Извини, я же намекала, что испачкаю тебя, — засмеялась она и Марго почувствовала спиной, как вибрация от этого смеха передается ее телу. Стало хорошо, прямо как в «тот самый» вечер. — Обопрись, найди точку опоры… тогда ты сможешь лучше контролировать движение.       Рене еще раз смочила ладонь в воде и положила ее чуть выше пальцев Марго. Та почувствовала, как по ее рукам стекает влага. Сначала спина, затем шея, а теперь еще и кисти, — все отзывалось на прикосновения так, будто до этого дня и минуты до нее никогда не дотрагивались по-настоящему. — Так глина лучше всего поддается… — уже шепотом продолжила Рене, перехватывая работу Марго и уже самостоятельно делая сверху углубление пальцами, которое становилось все шире. — Осталось всего немного.       Марго смотрела вперед, но уже не видела ничего перед собой, полностью сосредоточившись на ощущениях. Она поерзала на месте и тем самыми прижалась сзади еще ближе так внезапно для самой Рене, что та от неожиданности сжала пальцы и испортила работу. — Хватит хулиганить, — шепот у шеи. Марго почувствовала легкий укус на мочке уха, который мигом отозвался внизу живота пульсацией. Ее сущность раскрылась.       В воздухе повисло напряжение, как грозовое облако, готовое разрядиться дождем. Но прежде чем Марго успела осознать, какого именно продолжения она хочет, дверь в мастерскую открылась, громкий скрип и щелчок выключателя прервал уединение. Их озарил неприятный потолочный свет. — Кто здесь? Эй, Рене, это ты? — раздался женский голос. Вошедшая девушка остановилась в дверях, заметив их близость. Похоже, она была удивлена, но не настолько сильно, как зла. Слегка приподняв одну бровь, она смерила Марго оценивающим взглядом. — Еще одна наивная девочка, которую ты собираешься использовать для забавы? — Таким голосом можно было жалить.       Марго замерла. Она оказалась в ловушке, о которой даже не подозревала, слишком погрузившись в свои собственные проблемы. Настолько боялась обидеть Рене, что забыла о собственной уязвимости.       Зверь внутри нее хотел, чтобы Рене продолжила, что начала, но потихоньку прощался со сладостью момента. Она сдавила челюсти. — Марго, не обращай внимания. Лола так много времени проводит с собой, что забыла, как общаться с нормальными людьми. — Уже неважно. И когда будете уходить, закройте тут все хорошо. А мы увидимся дома, — холодно отчеканила Лола и скрылась, хлопнув дверью.       Рене наконец тоже обнажила неловкость, которое она, как оказалось, хорошо умела скрывать. Она сделала длинный выдох так, что выпавшие волоски из прически Марго слегка задрожали, и смущенно почесала затылок. Марго вдруг со злобой ударила горшок, который крутился словно сломанный танцор вокруг свой оси. — Я думаю, что у нас сегодня уже ничего не получится, — сказала она Рене. — Мне правда завтра на занятия. Спасибо, что вернула вещи.

***

      Скрипнула дверь, из нее просочилась тонкая полоска света. Затем внутрь пробралась фигура и, съежившись, попыталась тихо закрыть ее. Кажется, получилось. Наощупь она попыталась найти крючок для ключей, но затея не удалась — глаза еще не привыкли к темноте, а если ключи упадут, то будет громко. Сейчас лучше не рисковать.       Сделав шаг вперед, она споткнулась о туфли. Естественно, не свои, и, конечно, они с глухим звуком они отлетели в шкаф. — Черт! Опять, — выпалила Рене, понимая, что смысла скрываться больше нет.       В коридоре загорелся свет и по глазам словно брызнули кислотой. Рене устало потерла переносицу, сил на разговор у нее сейчас точно не было.       Лола не умела ночевать в квартире одна — собственно, как-то так, в один прекрасный день и Рене оказалась у нее дома после вечеринки у общих друзей.       Она не отпускала ее половину недели, они трахались во всех уголках квартиры, а потом, остыв, каким-то образом стали вместе обедать, завтракать и ужинать, а Рене — приходить сюда с работы и уходить отсюда же. Затем Лола, ничего не обещая, уговорила ее вывезти из общежития все вещи. За общежитие Рене продолжала исправно платить, но на летних каникулах Лола убедила ее не продлевать бронь.       После чего ей изменила. В этой же квартире. — Ты не могла бы перестать разбрасывать свою обувь? То, что они валяются везде — это окей, но можно перестать класть их передо мной? Буквально на пороге… Ты всегда это делаешь, — Рене окинула широким жестом коридор, понимая, что сейчас последует кое-что похуже, так зачем же сдерживаться.       Однако девушка перед ней стояла в длинном плюшевом халате и не произносила ни звука. — Ты должна съехать.       Рене ошеломленно опустила руки вниз — она не ожидала такого с порога. Рядом громоздилось два чемодана, и Рене понадеялась, что вещи там сложены хотя бы аккуратно. Странно, где же остальные? Уже валяются внизу под окнами? — А что? Ты думала будет очередная ссора? Но нет. Послушай, и пойми меня правильно. Это моя квартира и ты об этом забыла. Это я разрешила тебе остаться, потому что разрыв был по моей инициативе, но теперь тебе, похоже, есть куда пойти… — Ах вот теперь мы играем во взрослую. По твоей инициативе?! — вспыхнула Рене. — Переписка с ним была твоя инициатива, это я решила закончить отношения!... — она ударила себя в грудь кулаком. — И ты прекрасно знаешь, что в самый последний момент я не могла найти места в общежитии, так что если бы ты подсунула мне этот “секстинг” под нос пораньше, то меня бы уже здесь не было…       Рене схватилась за ручки чемоданов и втащила их назад в комнату. — Что ты делаешь? — закричала Лола из коридора. — Ищу свою зубную щетку, — склонившись над сумками, уже с колен будто прорычала Рене, — или ты думаешь, что можешь вышвырнуть меня вот так, посреди ночи?! Ну уж нет. Поиграла в благородство и хватит, надоело тебе! Только вот где было твое благородство, когда ты предложила съехаться. Была бы поблагороднее, так хотя бы предупредила меня не слишком тут сильно обживаться.       Лола влетела в гостиную комнату, вне себя от ярости, она даже пнула одежду, которую из чемодана вытрясла Рене — рядом посыпалась многочисленная кухонная утварь, но больше не рискнула трогать ее вещи руками. Вместо этого она полезла в холодильник за холодной бутылкой мартини.       Раздался звук стеклянного стакана, встретившегося с мраморной столешницей. Комнату озарял мягкий свет светильников под дорогими кристальными абажурами. Пожалуй, это был единственный элегантный элемент в этой комнате, потому что остальное было безнадежно испорчено китчем купленного и его абсолютной несочетаемостью. — Будешь? — отрывисто спросила она. Рене помотала головой. — В такие моменты все пьют…       Рене повернулась к ней — в ее глазах плясали черти, казалось, что она делает сейчас что-то, о чем потом пожалеет: — А я не создаю такие моменты. Ты слишком любишь устраивать так, чтобы что-то случилось и все упали в драму. Но я не буду плясать под твою дудку, пить мартини и сваливать, когда тебе захотелось меня выгнать, или что ты там придумала дальше. Потому, что знаю, что ты сделаешь потом.       Лола помотала головой. — Ты расстанешься со своим тренером, потому замутишь с кем-то следующим. Только он — это уже не я, Лола. Ты будешь готовить ему, стирать его вонючую форму, теперь его член, а потом он заебет тебя свой — кстати, обоснованной, — ревностью, так, что ты и в клуб с девчонками в кальян не сможешь выбраться… Ты его бросишь, но он будет этим недоволен, поэтому он будет таскаться во все заведения, где есть ты и отравлять тебе жизнь, пока ты не снимешь другую квартиру и не бросишь его в ЧС. А знаешь, откуда я это знаю? Да потому, что так уже было!       Рене увидела, как Лола медленно теряет почву под ногами, настолько медленно, что будто ждала, когда ее подхватит кто-то со стороны. Но Рене твердо стояла на своих двоих и пыталась обуздать ярость, с которой защищала себя.       Нет, она не может остаться сегодня на улице.       Лола даже всплакнула, но, не вызвав ни сочувствия, ни жалости, тихонько пробормотала себе под нос «Это дурдом какой-то». — Лола, давай сядем и поговорим, — подошла к ней Рене и положила руки на плечи, та ожидаемо их сбросила, но Рене была слишком усталая, чтобы отвечать на грубость грубостью. — Сейчас не очень подходящее время. Меня уволили с работы…       Рене чувствовала, что объясняясь перед этим большим ребенком, она себя предавала. Перед ней стояла «мамина и папина радость», не изможденная вопросами того, кем ей быть в этой жизни, кем стать, чтобы не пришлось выбирать в магазине между килограммом картошки и яблок. «Я больше никогда в это не вляпаюсь».       И то, что она оказалась в позиции просящей, будучи преданной, бездомной и брошенной, многое говорило об этой жизни и том, как здесь все устроено.       Лола взвизгнула: — Вот! Вот оно! Ты так и не поняла. Да неважно, мужик ты или баба, — на этом слове Рене поморщилась, — но я устала слушать твое нытье про то, как трудна жизнь. Успокаивать тебя, когда тебе придет в голову очередная дичь про твое детство. Поддерживать, потому что ты «не обладаешь какими-то привилегиями». Терпеть этот дешевый кофе… Я не привыкла к такому, Рене, и не хочу привыкать. Извини, но мы не одного поля ягоды. — Выходит, что до этого вечера, пока ты считала, что я до сих пор твоя, ну, как сказать, просто принадлежала тебе, то все было в порядке. Ты пообещала, что ничего не измениться, что ты сделаешь для меня все, чтобы я не держала на тебя зла…       В середине фразы к Рене вдруг пришла вспышка озарения: — Стоп! Ты реально думала, что я продолжу за тобой бегать? То есть, что я буду с тобой, пока ты начинаешь новые отношения… — Нет, все совсем не так, — присмирела Лола, всем видом крича, что Рене была права. — А как? Почему я могу остаться жить у тебя только на условии, что я меня никого не будет? Тебе не нужна была моя любовь, и тебя точно не волнует мое благополучие. Тебе просто нравится, когда тебя обожают. И неважно, какого пола. Ты кончала не от того, что любишь меня, а только от себя, черт побери, — Рене чувствовала, что ее опять несет, но она была слишком вымотана, что вспомнить, где в ее голове находился кнопка «Стоп». — Я съеду. Скажи, сколько у меня есть времени? — сдавленным голосом произнесла Рене, оседая на диван, уже не слушая ответ. Она вперила взгляд в пустоту, в голове начинался гул, а перед глазами уже начинали плясать «мошки» — признак того, что день был слишком долгим. В сознании промелькнуло разочарованное лицо Марго.       Рене уронила голову на колени. «Все потом».