Без тебя жизни нет

      Юнги старался… нет, он действительно изо всех сил старался быть спокойным и не показывать своё волнение. Но получалось совсем плохо. Руки невольно дрожали. Казалось, его глубокие вдохи и выдохи слышали абсолютно все.       Скуренные полпачки сигарет ничего не изменили в его состоянии. А как по-другому расслабиться, он не знал. Хотя… был бы безумно рад выпить хоть глоточек виски. Наверное, помогло бы?..       Возможно.       Но показаться перед Хосоком слабаком не хотелось совсем. Тяжёлые мысли с бесконечными вопросами кружились в голове, обещая взорваться в ближайшее время. Что же случилось? Что же могло случиться с Чимином? Почему он так срочно ему нужен?        Думать о чём-то плохом не хотелось. Если мыслить здраво, случись с Чимином что-то, он бы услышал об этом в соцсетях, верно? Но как тут здраво мыслить, если после их последнего разговора его просто разрывало пополам, мысли метались от одной к другой противоположности. Ведь Чимин явно дал понять, что у них ничего не осталось и он не хочет его больше видеть. А Юнги был согласен, он хотел, чтобы Чимин был счастлив. А теперь что? Что же такое могло произойти? Он так устал… как же перестать думать?       В ожидании рейса вымотало Юнги окончательно. Он готов был лезть на стену, готов был даже пытать Хосока, чтобы хоть что-то узнать о Чимине. А ведь видно, что этот наглец ничего говорить не станет даже после пыток. Юнги с удовольствием стал бы Чону палачом, если это успокоит его сердце. Мин не на шутку переживал за Чимина. Но сейчас он был беспомощным.       Почему так медленно идёт время?       Черт…       — Зря не пытайся…       — Что?       — Ты думаешь слишком громко… но это зря. Я не могу тебе рассказать, просто не имею права.       — Что ты имеешь в виду?       Вопрос был игнорирован так спокойно, что аж зачесались руки врезать по морде этому ублюдку.       Ну и ладно…       Чёрт с этим Хосоком. Им уже объявили посадку, так что ещё немного — и он узнает всё сам. Плюс-минус ещё три часа, и он увидит Чимина. Они поговорят сами. Сейчас лучше пытаться успокоить своё сердце, а то как бы не разреветься перед Чимином. Не хотелось показаться совсем жалким?..       Его альфа тоскует по Чимину день и ночь, как и он сам. Запах Чимина уже щекотал его лёгкие в предвкушении. Но нужно держать свои порывы в узде. Нельзя опять испортить омеге жизнь. Но сердце… сердце уже начало стучать в бешеном ритме.       — Хосок… с ними ведь всё в порядке?       Не выдержав, Мин опять уставился на Хосока. Они сидели друг напротив друга в бизнес-классе. С виду Хосоку тоже неприятна его компания — или его мучило что-то серьёзное? Но Юнги должен был услышать, что с Чимином всё в порядке.       — Я…       Хосок на костре. Он делает то, чего не хотел бы делать при другом раскладе. Он ни за что бы не привёл этого человека к своей семье… если бы… если бы от него не зависела жизнь его дочери. Его маленькой принцессы. Но кому он врал на самом деле? Самому себе? Ведь Хосок давно понял: в сердце Чимина нет место ни для кого, кроме этого человека. Кроме Мин-чёртова-Юнги. Как бы он ни хотел добиться любви Чимина, это безуспешно. У него изначально не было никаких шансов. Чимин принадлежал этому человеку всем сердцем и душой. Кажется, сам Чимин понял это только после того, как они поговорили с Мином последний раз, но упорно делал вид, что это не так. Если бы Хосок не знал, какую боль причинил Юнги Чимину, быть может, он бы помог им снова воссоединиться. Но Чон знал всю пережитую боль Чимина, потому и не мог вмешиваться. Со стороны могло показаться, что Хосок сущий эгоист, но он просто не хотел и не будет в ближайшее время спорить с решениями Чимина. Если так решил его друг… то так и будет…       — Скоро узнаешь, — сухо бросил он, даже не соизволив посмотреть в лицо.       Пусть… Сейчас важнее жизнь их маленькой принцессы. Сейчас важнее всего Юнджи. Хосок устал от терзаний своей души. Душа ему приказала воссоединить этих двоих, чтобы они больше не мучились, А сердце совершенно против. Не от того, что он влюблён в Чимина уже много лет, а от того, что он видел, сколько боли пережил этот омега, и не факт, что такое не повторится снова. Несмотря всё неприязнь в сторону Мина, Хосоку его жалко из-за того, что Юнги не знал о детях. Это несправедливо? Возможно. Ведь Хосок считал себя отцом. И он понимал, каково было бы, если бы ему не рассказывали о таких чудесных детях. Это больно… наверное…       После очередного холодного ответа Юнги притих. Он понял, что Чон ему ничего не скажет. Юнги это и так знал, но попытаться стоило. Ему нужно потерпеть ещё несколько часов, и он увидит Чимина. Они поговорят. И всё будет в порядке… Да, именно так. По-другому быть не может.

* * *

             Холодный паркет остудил разгорячённое от беспрерывной тренировки тело. Чимин давно потерял счёт времени. Сейчас омега находился в старом танцевальным зале, где он начал тренироваться после рождения детей. Студия не большая, но уютная, со всей нужной аппаратурой для занятий. Она довольно светлая, в отличие от сердца Чимина.       Уходить из больницы он не хотел, но доктор убедил, что с Юнджи всё будет в порядке. Она проспит ещё долго. И ему как папе надо привести себя в порядок. А то… Чимин и без слов доктора знал, что стал похож на ходячего мертвеца. Естественно смуглая кожа будто потеряла цвет, став, как и его мир, серой. Под глазами синие круги становились всё больше и темнее. Тело сильно исхудало от недостатка нормального питания. О волосах он даже вспоминать не станет, потому как фактически не помнил, когда хотя бы расчёсывал их нормально. Но… но ему так плевать. Плевать на себя, на работу, на всё вокруг, кроме его детей.       Теперь омегу волновало состояние Юонги тоже. Его мальчик стал всё меньше улыбаться и чаще проситься к Юнджи. А Чимин понятия не имел, как привести в больницу сына. Ему страшно подумать о его реакции. Ведь сейчас Юнджи выглядела болезненно, а от её весёлого взгляда остались лишь крупинки. Будто она за эти недели стала на несколько лет старше. Теперь она только лежала с тоскливым взглядом, держась за их с Хосоком ладони. Её теперь не радовали даже любимые мультики. А иногда… иногда она говорила такие вещи, что Чимину простреливало грудную клетку острой болью.

Ранее

             — Папа…       — М-м?       — Мы же вернёмся домой?       — Да… да, милая, мы скоро вернёмся.       — Я хочу, чтобы мы, как раньше, играли в прятки.       — Ох… конечно, Юнджи-я, мы скоро будем дома и будем играть в прятки, как раньше.       — Только теперь я боюсь, что больше не смогу так быстро прятаться. Потому что… мои руки и ноги сильно болят, когда я хожу… а бегать я, наверное, не смогу…

Сейчас

      Как же тогда Чимину хотелось разреветься до потери голоса. Он готов был на всё, только чтобы его дочери стало лучше. Но… ни он, ни Хосок, ни доктора первого класса не могли помочь с этой кошмарной болезнью. Юнги. Юнги - его последняя надежда.       Совесть перед альфой мучила сильно, но в голове был только последний разговор с лечащим врачом. После того как Хосок улетел за Юнги, Чимин опять пришёл к нему. Они ведь не говорили доктору Сону, что биологический отец Юнджи не Хосок, а Мин Юнги, который даже не знал, что у него есть дети. Слова доктора до сих пор звучали в его голове, как приговор. Приговор для Чимина. Но ещё одна надежда на спасение дочери.

Ранее

      — Чимин, честно… мне тоже неприятно об этом говорить, но я доктор и я должен быть честным с пациентами. То, что отец ваших детей — другой человек, не так много изменит в нашем случае. Ведь мы говорили об этом раньше. Совместимость даже у родителей бывает очень редко. Да, мы надеемся на лучшее, но я не могу давать ложные надежды. Я обещаю вам помочь тем, что в моих силах… а вы не теряйте надежду. Просто я хотел сказать, что есть ещё один вариант, но… не могу уверять, что стопроцентный… но такое тоже случалось не редко.       — Продолжайте, пожалуйста…       — Если у вас родится ещё один ребёнок от этого человека, то, возможно, мы получим совместимость костной ткани Юнджи с новорождённым ребёнком.       — Что… а как же?       Чимин вовсе не знал, что думать, что сказать. Голова шла кругом. Руки и ноги леденели. Он в очередной раз почувствовал острый спазм в грудной клетке. Ведь как такое могло случиться? Новорождённый ребёнок? Ведь он будет совсем кроха… а как же? Что потом с ним будет? Они сделают ему больно? А Юнджи? Она… дождётся ли она рождения малыша?.. От потока мыслей Чимин потерялся в пространстве. То, что он услышал, не вписывалось в реальность. Но больно кольнуло сердце. Ещё одна надежда на спасение? Ведь… это невозможно, верно?       — Господин Пак, я знаю, о чём вы думаете. И всё это вы зря. Зря боитесь. С ребёнком всё будет в порядке. Этот процесс не вредит ребёнку, даже если он новорождённый. Но если у нас будет положительный результат, он спасёт свою сестру. Каким бы это ни казалось бредом, но такой опыт у меня был. Нам только надо продлить время для Юнджи. Ведь, может, за этот период времени мы найдём другого донора. Всё же может случиться. Главное не терять надежду. Поэтому вам как родителю надо быть сильным. Вы совсем растерялись. Мы поражены с господином Чоном. Несмотря на то, что он не отец этого ребёнка, он держится лучше вас. Вы нужны друг другу как никогда раньше… но с сильным духом. Простите, если наговорил лишнего, но я действительно хочу помочь вам и вашему ребёнку. Мы все должны поддерживать друг друга…       — Спасибо… спасибо за всё, доктор. Мы… я вас понял… всего хорошего.

Сейчас

      Покинув кабинет доктора, Чимин первым делом пошёл к дочке. Юнджи спала на большой койке: такая маленькая, хрупкая, что при её виде опять хотелось разреветься от жгучей боли в сердце.       Но он не стал.       Он обещал.       Убедившись, что она ещё долго будет спать, он решил пойти в танцевальный зал. Находясь здесь уже кучу времени, он попытался вырваться из клубка тяжёлых мыслей. Чимин знал, что скоро Хосок с Юнги будут в Сеуле. Его друг ему писал в сообщениях, что они уже в самолёте. А Чимин ждёт своё время. Он просил Хосока, чтобы тот привёл Мина именно сюда. Тут сегодня никого не будет и они поговорят обо всём без лишних глаз. За Юнджи, конечно, он переживал, но Хосок обещал о ней позаботиться. А он верил Хосоку больше, чем кому-либо.       Несмотря на то, что у него совсем не осталось сил, Чимин хотел танцевать ещё и ещё. Ведь только танец помогал, когда ему было совсем плохо. Но сейчас… сейчас даже он не мог избавить от больных мыслей. Чимин рад ухватиться хоть за маленькую надежду спасения дочери. Он готов ради неё на что угодно. Но… но с чего начать разговор с Юнги, он не мог придумать. В голове ни одной адекватной мысли.       Чимин понимал, что, во-первых, Юнги должен знать, что он отец его детей. Во-вторых, что Юнджи теперь тяжело больна. И в-третьих, что он может ей помочь вылечиться. А если… у него не получится стать донором, то им придётся попытаться… попытаться опять стать родителями.        И это всё реальность. Как бы странно ни звучало, это их реальность.       Простит ли Юнги его за всё это?..       Пусть… Пусть не простит, ему всё равно. Пусть Юнги ненавидит его всем сердцем. Главное, чтобы они вытащили из этого ада их девочку. Чимин готов умолять на коленях, чтобы Юнги согласился… если придётся так сделать… попробовать снова стать родителями.       Но… страшно?..       После последней проведённой ночи с Мином в душе всё ещё жили боль и страх. Чимин головой понимал, что Юнги не сделает ему больно, но… но как же не бояться, когда сердце так громко стучало после услышанного? Оно будто маленький птенчик в клетке, что отчаянно бился о стенки, делая себе больно.       Как пустить к себе человека, который сломал в тебе всё светлое и нежное?              Как же заняться любовью, если эту любовь именно он когда-то так жестоко уничтожил?              Как же доверить себя тому, кто так безжалостно разбил тебя на тысячу осколков?              Разве такое возможно?       Да, Юнги сказал, что был не в себе, что жалеет и любит, как раньше. Никогда и не переставал любить. Просто… просто убедить себя в этом после стольких лет боли ему тяжело. После последней встречи он так наивно думал, что если постараться, то он всё забудет. Но… Ошибся. Очень сильно. Совсем глупо. Любовь никуда не делась. Она с ним на всю жизнь. Чимин думал вот, успокоил сердце: тебе не изменили, тебя любят и обещали любить всю жизнь. Теперь просто смирись с этой любовью. Просто живи… всего лишь. Не все могут быть вместе долго и счастливо. Не всем такое дано на всю жизнь. Но это не будет тебе мешать сохранить эту любовь в себе. Лучше подари её своим детям… вашим детям.       Это было его смирение… его настоящее.       Но теперь… что теперь?       Чимин сделает это ради дочери.       Чимин запихнёт свой страх глубоко в сердце.       Как же он всё-таки устал… устал быть сильным.

* * *

      — Он ждёт тебя… по этому адресу. Провожать не буду.       — Хосок…       — Просто иди, Мин, ты ему нужен, — «Ты нужен нам всем», — осталось на языке, но Хосок произносить вслух не стал.       Их маленькая надежда и путь к спасению Юнджи — именно тот человек, который когда-то чуть не оборвал жизнь обоих малышей. Когда-то именно из-за этого человека эти дети могли не появиться на этот свет. Абсурд. Глупости. Почему судьба поступила с ними так жестоко? Что же сейчас чувствует Чимин? То, что сейчас происходит, для него ещё один удар судьбы. Да, они все рады новой надежде, но как это всё отображается на Чимине, ему даже представить страшно. Больно… очень больно. Хосок понимал, как же сейчас Чимину больно. Но омега должен верить этому человеку опять… снова пустить его в свою жизнь, чтобы Мин спас их кроху. От этого всего хотелось горько рассмеяться. Тупая боль не давала забыть себя при каждом ударе сердца.       Ему нужно к Юнджи… а они тут пусть сами разбираются, наедине.       Хосок ушёл. Юнги так и не получил никаких ответов на свои вопросы. Но уже всё равно. Ему как можно скорее надо в это место. И он всё узнает сам.       Здание небольшое, но красивое, в современном стиле. Это танцевальный клуб. То, что Чимин в танцевальном зале, его не особо удивило. Ведь Чимин всегда был таким. Когда его что-то тревожило или ему было обидно, он всегда шёл в танцевальный зал. И танцевал, пока совсем не останется без сил. Бывало, Юнги силком забирал его домой, чтобы тот под конец не упал в обморок. И такое было. Несколько раз. Чимин был слишком критичен, когда дело доходило до себя. Он не видел, насколько он хорош в танцах, в вокале или даже во внешности. Но после того, как они стали жить вместе, Юнги думал, что Чимин изменился, что он наконец-то понял, насколько он талантливый и красивый. Нет, это был не талант, не дар, совсем не так. Это его желание пробиться на вершину своими силами. Это плод черт его характера. Чимин трудолюбивый, амбициозный, усидчивый и упрямый. Он выкладывался всегда на все сто. Это усердная работа с потом и кровью. В этом весь Пак Чимин. Его омега был таким: сильный духом и крепкий характером, что аж завидовали альфы.       Но…       Но Юнги не видел и не заметил, как тот потерялся рядом с ним. Став его тенью, хотя мог сиять ярче солнца. Юнги, сам не замечая, потушил огонь в его глазах. Самое обидное: он это понял только тогда, когда потерял. Не сразу, конечно, но чтобы понять, было слишком много времени.       Юнги ведь сказал о том, что был мудаком, кретином. Так вот это чистейшая правда.        Некоторые люди настолько эгоисты, что за своими проблемами не замечают всех вокруг. Потому что они думают только о себе. Будто человек рядом им что-то должен. Будто близкие должны заботится только о них, совершенно забыв о себе, и это в порядке вещей. Будто так и надо. И неважно, это специально или неспециально.       Но… сейчас он думал по-другому. Если первое время, когда Чимин исчез из его жизни, Юнги думал, что это было несправедливо, жестоко, то спустя некоторое время понял, что, может, всё было правильно. Особенно после того, как Чимин стал знаменитым. Ведь если бы омега остался тогда с ним, то ничего бы не добился. А остался бы его тенью навсегда. Всё к лучшему… да, именно…       Перед дверью танцевального зала Юнги замер, вытянув руку. Потому что… потому что играла их песня. Именно «I need you» в инструментальной версии. Мелодия негромкая, но ему и это неважно. Она у него в крови. В пульсе. Сердце билось в такт этой мелодии. Их песня. Их признании в любви.       Собрав силы в кулак, он медленно открыл дверь. Найти маленький комочек в белоснежном одеянии было легче лёгкого. Чимин сидел, облокотившись спиной о стену. Руки крепко обняли подтянутые ноги, к себе прижимая настолько, что ему казалось, омега в два раза меньше, чем тогда, когда Юнги видел его в последний раз. Голова спрятана в коленях. Он не шевелился. А Юнги не мог сделать следующий шаг; так и замер в двери, всё ещё не отпуская ручку.       Спит ли Чимин? Может, просто уснул от усталости?       Юнги теперь страшно в разы больше. Потому что сладкий запах омеги сейчас дал такую горечь, что можно задохнуться в его отчаянии. Чимин в отчаянии. Но почему? Что с ним случилось? Юнги больно. Грудную клетку опять давила тупая боль, что аж невозможно сделать вдох и выдох.       Но он всё же решился сделать шаг, чтобы хотя бы забрать Чимина отсюда домой. Ведь так нельзя. Потом будет больно. Неужели Чимин не чувствует его? Неужели настолько сильно вымотался, что не чувствовал сильный запах альфы? Вот Юнги уже рядом, протяни руку и коснёшься желаемого. Но он не имел на это права.       А подойдя поближе он отчётливо видел, как исхудало его солнце. Его локти, пухлые пальчики теперь совсем узенькие. Кожа слишком бледная. А от его бронзового оттенка не осталось ни капли. Юнги нервно сглотнул, неуверенно вытянув руки, чтобы разбудить и спросить, что же случилось. Он медленно опустился на колени перед омегой. А после тихо:       — Мини-и… Чимина…?       Ему в ответ что-то промычали сквозь сон, а после Юнги услышал тихий всхлип. Сердце упало в пятки. «О боги, что же с ним такое случилось?»       — Мини, пожалуйста, не пугай меня так, просыпайся, — сказал он в этот раз чуть погромче. А после нежно зарылся в его волосы пальцами. Только тогда Чимин, вздрогнув, резко поднял голову. В глазах было столько грусти, что сердце обливалось кровью.       — Ю-Юнги…       Чимин не узнал свой голос. Слова дались с горечью в горле. Ведь это же на самом деле, верно? Сейчас напротив него Юнги? Сам Мин Юнги? Надо собраться. Надо успокоиться… но его хватило только на несколько слов отрывками:       — Ты… Я… П-Привет…       — Привет… — почему-то полушёпотом ответил Мин.       Видно, омега слегка напуган? Но почему Мину кажется, что Чимин истощён, вымотан всем телом. Весь его вид кричал о том, что он вот-вот сломается. Ему теперь отчётливо видно, что Чимин сильно исхудал. Кожа лица бесцветная, под глазами синие круги — показатель явно не одной бессонной ночи. Ещё красные и слегка опухшие глаза, альфе даже думать страшно, после какого количества слёз. Губы искусанные и неестественно бледные от нервов. Щёки… его пухлые щёчки, от которых все умилялись когда-то… их… их больше нет.       — Чимин-а, что с тобой, солнце… говори, пожалуйста, не молчи…       — Я…       Чимин молчал. Потому что как бы он ни старался найти с чего начать этот тяжёлый разговор, так ничего подходящего и не нашёл. Не было никаких оправданий его действий. Если изначально он скрыл о детях из-за обиды, то второй раз оправдать было просто невозможно. Ведь тогда Юнги умолял, просил прощения. Ведь тогда Чимин своими глазами видел искренность альфы. Ведь тогда на площадке он мог бы рассказать, что это их дети… его. Ведь сердце Юнги всё же почувствовало своих малышей с первой встречи. Ведь Юнги полюбил их с первого взгляда. Ведь сама судьба их снова столкнула, чтобы они встретились именно вот так, с детьми. Чтобы Чимин мог признаться о детях. Чтобы Юнги признаться о своих сожалениях, о верности. Чтобы у них не осталось недосказанности. Юнги так и поступил.       Но он…              А почему Чимин так не сделал? Почему хотя бы тогда не рассказывал Юнги то, что было в тот вечер? Почему не решился рассказать о детях… об их детях? Боялся Юнги? Немного. Хотел сделать больно? Совершенно нет. Боялся себя и своих чувств? Да… именно. Боялся простить. Боялся показать, что всё ещё любит. Боялся, что снова повторится былое? Возможно. Но, может быть, он просто эгоист? Нет. Нет. Просто… теперь казалось его решение несправедливым? Да. Именно. Он не имел на это права. Он не имел права не рассказывать Юнги о детях. Разве эти сожаления что-то изменят?       Но…              Но надо… надо ради дочери взять себя в руки. Жизнь Юнджи намного важнее.       — Я… у нас… — Пак сделал глубокий вдох. Это так тяжело. Но он должен. — Юнджи…       — Что с Юнджи, Чимин-а, рассказывай, не пугай, я тебя умоляю? Что с ней? Я… с ней же всё в порядке? — ему стало не по себе.       Если разбитое состояние Чимина его пугало, то сейчас имя Юнджи говорило о многом. С ней что-то случилось? Поэтому Чимин в таком состоянии? Ведь Юнги знал о том, насколько дети важны в жизни Чимина. Нет. Нет, с ней всё в порядке. Только не это. Только не это маленькое чудо с красивой улыбкой.       — Мини, не молчи, я… скажи, что с ней всё в порядке, пожалуйста.       Юнги тараторил без остановки. В голове страшные мысли начали давить на многострадальный мозг до такой степени, что аж стало мутно перед глазами. «Нет… с ней всё в порядке», — попытался он успокоить своё сердце. Но это не помогало, ни капли. Нельзя. С ней нельзя. Она ведь ангел. Маленький ангелочек с длинными ресницами, лисьими глазками. Кроха с невероятно успокаивающим запахом. С голосом колокольчика, как и её папа. С чёрными, как смоль, длинными волосами. Маленькое чудо с такими маленькими ручонками, передавшими в его сердце тепло и покой. Нет. «С ней всё в порядке». Но почему тогда сердцу так больно? Почему так хочется снова её видеть? Видеть улыбающейся, с любопытным взглядом. Видеть здоровой и… живой…       — Она…       Чимин не выдержал. Это была пытка. Всё оказалось намного тяжелее, чем он себе представлял. Как же сейчас не хватало Хосока. Его поддержки… его помощи. Одному справляться тяжело… очень тяжело.       Он с тихим всхлипом, содрогаясь, смотрел куда угодно, но только не Юнги. Видел, знал, что делал больно. Что поступил несправедливо. Но он не ожидал, что Юнги настолько сильно любит его детей. Нет… их детей, да, их детей…       — Юнджи… она больна… очень сильно больна… и они… они с Юонги — наши дети… они твои дети, Юнги…       Всё, он это сделал. Больно… очень больно.       — Как… что?       Юнги сел на пол. Тело оцепенело. Руки и ноги не слушались. В голове на повторе: «Она больна… они твои дети». Но как так? Ведь они… ведь Чимин… он был беременным? Тогда, в ту ночь, он был беременным. Она… больна… из-за него? Может, виноват он? Нет. Только не это.       Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… только не это. Она не должна.       — Мини… а, Мини, скажи, что это шутка, — сказал он, смотря омеге в глаза с надеждой. Но там только горькая правда. — Скажи, что она здоровая и… скажи, что она не чувствует никакой боли и улыбается, как тогда… как тогда, когда вы все вместе играли на детской площадке под тёплым дождём… скажи, что она… я готов на всё, но, пожалуйста, скажи, что она не больна… и я уйду… я уйду, и больше не буду вам причинять боль…       Перед глазами помутнело, но теперь от слёз. Лёгкие прожигало огнём после каждого вдоха и выдоха, кольнуло сердце.       — Не буду мешать. Честно-честно… Это я, да? Это ведь я виноват, верно? Тогда… в ту ночь, когда я… я тебе сделал больно… ведь мне Тэхён сказал, что чуть не потерял тебя… сказал, что никогда меня не простит за это…       Вот что он сделал. Вот он как поступил с Чимином. И хорошо… Хорошо, что он не помнит. Он не помнит, что чуть не оборвал жизнь своих детей.       — Скажи… скажи, что я не монстр… нет… нет, он был прав. Тэхён был прав… я монстр… я… вы тогда из-за меня…       Ему так больно, что слова давались с таким трудом, будто что-то его сердце сжимало в клетке с острыми шипами внутри. Эти шипи вонзались все одновременно, что дышать было просто невыносимо. В голове звонил громкий колокол, что вот-вот из ушей пойдёт алая кровь. Лицо горело от горьких слёз. Душа… Болела его душа. Настолько, что хотелось вырвать своё сердце.       — Нет… нет, Юнги, мы… ты можешь ей помочь. Ей нужна твоя помощь. Она… мы можем её спасти, пожалуйста, прости меня… прости меня. Мне надо было рассказать тебе о них. О твоих детях. Я так… я поступил с тобой так эгоистично. Я ведь… Я ведь тогда думал, что ты мне изменял, что ты разлюбил меня… поэтому ушёл, не сказав это… потому что думал, что они тебе не нужны… не нужны, как и я… но тогда… тогда, когда ты мне всё рассказал, когда я узнал, что ты мне никогда не изменял, что любишь, как раньше, я испугался… я, испугался своих чувств… я думал, что я тебя прощу… я не хотел… не хотел, прощать, потому что думал, что дети… они ведь в тот день чуть не умерли со мной вместе… поэтому не хотел… думал, не имею права прощать тебя за их жизнь… я ведь чуть не потерял их, Юнги… я бы их потерял, если бы Тэхён не успел вовремя.       У вас когда-нибудь было такое, что разом отняли всё? Любовь, смысл жизни, воздух в лёгких, ноги, руки, глаза… и… право на жизнь… но Юнги должен жить. Потому что он может спасти их девочку. Он должен. И он будет.       — Где она? Мини, отвези меня к ней, пожалуйста.       Вот так всё просто? Нет. Конечно, нет. Просто сейчас важнее жизнь его дочери, верно? Просто сейчас важна только Юнджи. И он как можно скорее должен её видеть. А после Юонги тоже. Конечно, он недостоин стать им отцом. Но… Он отец. У Юнги есть дети. Маленькие, такие хорошенькие, чудесные дети. Он теперь может перевернуть жизнь с ног на голову, но спасёт свою девочку. Он отец.       Чимин ничего не ответил. Не было слов. И не нужно. Он на ватных ногах пошёл в душ, чтобы привести себя в порядок. Чтобы Юнджи не видела его таким… таким слабым, хрупким, как фарфор. Он ведь обещал быть сильным.       И он будет.       В дороге до больницы оба молча наблюдали за ночным городом, но перед глазами было совсем иное. Перед глазами Юнги была улыбка, как солнце, дарящая тепло и покой. Там было море, где чайки напевали под громкий детский смех. Там был тёплый дождь со звуком колокольчика. Там были чёрные, как смоль, длинные волосы. Или как дорогой жидкий шёлк, не поддающийся прикосновениям. Там ещё белоснежный лебедь смущённо танцевал со своим братом. Там была кроха с красивым личиком, с ангельским голосом. Там была их радость… их дочь… их Юнджи.       Вам когда-нибудь разом перекрывали воздух в лёгких, что аж теряли голос?       Нет…       Пусть так… пусть никто в жизни больше такое не чувствует. Юнги не желает такого никому и никогда. Это его боль… Это его безысходность.       — Она… что я должен, чтобы… чтобы спасти её?       Юнги готов отдать свою жизнь. Свою никчёмную жизнь только для того, чтобы их… его Юнджи открыла глаза и улыбнулась. Пусть не ему… пусть Хосоку — тому, кто сейчас по ту сторону большого окна с грустным взглядом целует ладошки его дочери. Пусть тому, кто сейчас рядом с ним даже не дышал. Пусть братику — хмурому, серьёзному, мужественному защитнику. Пусть миру — солнцу, цветам, деревьям, всему прекрасному в этой жизни.       Пусть…       Только, чтобы она очнулась… и Юнги умрёт… он готов покинуть эту жизнь ради своего ангела.       — У неё лейкемия… это рак крови. Обнаружили совсем недавно, но он распространяется очень быстро. Получаем все процедуры, такие как химиотерапия, паллиативное лечение и так далее. Доктора говорят, что сейчас её состояние можно назвать стабильным. Но было… хуже… Ей больно… ей очень больно, хотя она молчит. Чтобы… чтобы вылечиться полностью, нам поможет только… пересадка костного мозга. Но… так тяжело найти донора… тебе надо сдать анализы на совместимость клеток костного мозга. Если у тебя получится стать донором, мы её спасём. Но я так боюсь, Юнги, так боюсь, что не получится. Что у нас… у тебя тоже он не подходит, как и у нас… тогда… у нас есть всего два года. Два года сущего ада в её жизни.       Он не плакал, нет. Чимин не плакал. Он обещал. Но… сквозь слёзы омега нежно улыбнулся, поставив ладони на окно. Там их чудо… их радость, их счастье. Что Юнги, что Чимин не могли оторвать глаза от девочки. Хосок тоже смотрел на её личико, только теперь ладошка Юнджи находилась на щеке альфы. Мир. Мир будто молчал, чтобы не беспокоить их солнце. Будто решил дать им всем время, чтобы они получили хоть мимолётный покой, смотря на умиротворённое личико их малышки.       Спустя некоторое время она начала медленно двигать ладошками, слегка хмурясь, открывая лисьи глазки. Какая же она всё-таки красивая…       Она сначала посмотрела на Хосока, а после по привычке в сторону окна. Чимин всё ещё с поднятой ладошкой улыбнулся дочке. Юнджи тоже в ответ улыбнулась самой яркой улыбкой. Теперь её ладошки в ладонях Хосока. Он их гладил, нежно оставляя на макушке девочки короткий поцелуй. После она опять легла, нахмурившись, уставилась на Юнги. А Юнги не дышал… не дышит. Забыл, наверное… неважно. Ему важна только её реакция. Узнает ли она его? Улыбнётся ли она ему, как тогда?       Узнала…       О Боги, она узнала и улыбнулась… точь-в-точь как тогда на площадке. Юнги счастлив. Он самый счастливый человек во всём мире. Во всей вселенной.       — Можно… можно мне к ней?        — Да… но… надо сначала сдать некоторые анализы. Просто она… у неё слишком слабый иммунитет. Может подхватить любую инфекцию. Поэтому сперва…       — Я понял. Я понимаю, куда мне идти?        — Юнги… Юнги, нам надо поговорить о чём-то ещё… я просто… это доктор… он сказал, что, может, твой анализ тоже будет отрицательный, и тогда останется последний шанс… то есть, мы должны ещё раз попытаться стать родителями. Он… доктор сказал, что такое в его практике было несколько раз и… нет, нет, — успокоил он Мина, видя в его глазах страх. — С ними обоими будет всё в порядке… но если… если у тебя не получится, нам надо…       — Я тебя понял, Мини… Я сделаю всё возможное для того, чтобы спасти её жизнь. Если бы ты попросил у меня мою жизнь, я бы без колебаний отдал для её здоровья… для её жизни. Поэтому не стоит переживать. Давай сейчас думать только о хорошем, ладно? Может, у меня всё получится. Может, я… может, я получу шанс увидеть её счастливую улыбку… я… пожалуйста, покажи мне дорогу.       То, что Чимин скрывал от него правду всё это время, было несправедливо. Обидно. Но это всё совсем неважно. Он понимал, что одним разговором они не обойдутся.       Но…       Ему сейчас важнее жизнь дочери. Остальное подождёт.       После тёмной ночи всегда выходит солнце, верно?              Юнги жил в темноте слишком долго, но теперь у него есть надежда снова увидеть яркое солнце. Солнышко под именем Юнджи. И Юонги… И Чимин…