Lux Aeterna

Джейс       Первое, что он чувствует, как ему хочется пить. Чьи-то руки протягивают ему стакан с металлической трубочкой. Мир пахнет хлоркой, марлей и спиртом. Медсестра внимательно осматривает Джейса, пока держит стакан.       Когда с водой покончено, девушка быстро выскакивает за дверь и в комнату возвращается мужчина в белом халате. Он легко осматривает зрачки и проверяет рефлексы Джейса.       — Скоро обезболивающее немного ослабнет, вы начнёте чувствовать боль в теле. У вас множественные ушибы и перелом лодыжки. Мы наложили фиксирующий механизм, вам лучше не снимать его минимум месяц и, конечно же, ни в коем случае не напрягайте ногу.       Медсестра заходит в комнату и оставляет у прикроватной тумбочки пару костылей, вместе с небольшим стаканчиком наполненным таблетками.       — Это витамины и легкие обезболивающие. — объясняет доктор, — Если вам понадобиться помощь, у вашей комнаты всегда дежурит санитар.       Во рту сухо, ему хочется спать. Доктор говорит что-то ещё, но Джейс уже не слушает, проваливаясь обратно в сон.

***

      Когда он приходит в себя в следующий раз, то чувствует, как всё его тело ноет. Вместо кожи один сплошной слой надоедливой боли. Это терпимое чувство, но почему-то унизительное. На столе оставлен графин с водой и таблетки. Он закидывает их горстью внутрь и запивает прямо из горла кувшина, обливая больничную робу.       На улице ночь. Единственный звук, который слышен в палате — тиканье настенных часов. Джейс не хочет этого признавать, но единственное, что ему хочется сейчас — расплакаться в объятьях матери, и чтобы она сказала ему, что всё будет хорошо и всё произошедшее только страшный сон.       Он никогда ещё не чувствовал себя настолько жалким. В палате никого нет, и ему не перед кем притворяться, поэтому он плачет, сжимая край одеяла в своих руках, стараясь не думать о наступающей панике, которая вот-вот превратит его не более чем в напуганное животное.

***

      Третье пробуждение ощущается уже более привычным. Боль будто бы приглушенное знакомое чувство и сухость во рту вполне терпима. Джейс задумывается, что ему нужен горячий душ, чтобы смыть с себя всё произошедшее и начать мыслить здраво.       Медсестра заходит несколькими минутами позже, у неё в руке новая порция таблеток. Через десять минут девушка возвращается в палату уже с подносом в руках. Это обычный набор больничной еды. Со времен его детства он особо не преобразился. Свежий хлеб, тёплый бульон и кусок варёного мяса. Он бы не отказался от каких-то овощей, но ему грех жаловаться. Он так голоден, что согласен на всё.       И перед тем, как первая ложка бульона попадет ему в рот, он застывает, стараясь не выдать своего удивления. Он догадывался, что этот момент настанет, но старался думать, что он произойдёт намного позже. С разочарованием Джейс бросает ложку обратно в тарелку и капля бульона всплескивается ему прямо на постель, оставляя жирное пятно.       Медсестра нервно окидывает взглядом происходящее и тут же покидает комнату. Джейс хотел бы, чтобы она осталась.       Инквизитор выглядит хуже, чем в его первую встречу. И Джейса буквально тошнит от наигранного смирения и жалости на его лице. И всё же его единственный шанс увидеться с матерью, зависит от этого человека.       — Господин Талис. — здоровается инквизитор.       — Ваше преподобие. — отвечает Джейс, и замечает странное нечитаемое выражение на лице мужчины.       — Как ваше самочувствие?       — Этот вопрос не престаёт вас беспокоить, даже после всего случившегося? — Джейс сдёргивает с языка яд, словно другого он и не умеет, — Не слишком ли лицемерно… хотя, вы служитель церкви, едва ли это серьезный вопрос. Можете не отвечать.       И Виктор действительно не отвечает, он проходит в комнату медленным шагом, аккуратно переставляя трость, стараясь не задеть ничего в нагромождённом пространстве крохотной одиночной палаты. Джейс старается не размышлять над тем, как лицо инквизитора даже больше оседает, когда тот замечает костыли Джейса по-прежнему приставленные к краю тумбочки.       — Тогда оставим формальности. — мужчина садиться на небольшой стул, стоящий у стены напротив больничной койки. — Я обещал госпоже Кираманн, что смогу организовать вам встречу с вашей матерью. Я пришел сказать, что ваша мать сможет навестить вас уже сегодня.       Джейс не может не чувствовать, как часть напряжения в эту же минуту покинула его тело. Словно наконец-то что-то встало на своё место, как сошедшееся числа в уравнении.       — Это всё?       — Я так же хотел уверить вас, что отныне вы можете встречаться с вашей матерью, сколько пожелаете нужным, в любое удобное для вас время, пока вы остаётесь в лазарете.       — Хотите меня убедить, что чувствуете вину за случившиеся?       — У меня нет цели ни в чем вас убеждать. Вы должны поблагодарить советницу. Я лишь выполняю её просьбу. — Виктор отвечает ровно, но это всё равно не тон инквизитора, с которым он встретился после взрыва.       — Что насчёт посещений самой советницы? Она уже в курсе ваших методов?       — У вас есть полное право мне не доверять, но я действительно не отдавал приказ. Ответственные лица понесут наказание, но этот процесс не является быстрым, как и любое судебное разбирательство.       — То есть вы не только садист, но и предпочитаете не марать свои руки и репутацию. Удобно.       Что-то во взгляде инквизитора вспыхивает странным раздражением. Джейс слегка выдыхает, чувствуя, как попал в точку.       Инквизитор долго молчит, раздумывая над своими следующими словами. Взгляд Джейса слегка зацепляется за потемневшие точки у его высокого воротника. Синяки от пальцев. Почти незаметные из-за накидки, но Джейс знает, что они там должны быть и поэтому легко определяет, что они по-прежнему на месте. Интересно, болят ли они, мешают ли они ему жить. Мелочное злорадство, но ему хочется быть мелочным.       — Я отвечу как есть. Я долго думал над тем, что скажу, когда смогу навестить вас в больнице. Я как никто понимаю, что доверие между нами едва ли возможно восстановить. Но вы должны понимать, что я на вашей стороне, Джейс. Возможно, в будущем я ещё смогу вам это доказать.       — Как благородно с вашей стороны, — выплёвывает каждое слово Джейс.       — Постарайтесь восстановиться. И отнеситесь к суду серьезно. Каждое ваше слово может быть использовано против вас. — Виктор поднимается со стула, с трудом сдерживая гримасу боли. — На этом всё. Благодарю вас за встречу.       Когда инквизитор уже у дверей, Джейс не сдерживает последний желчный вопрос, который не даёт ему покоя.       — Вы специально приказали им сломать мне ногу? — Джейс смотрит с вызовом. — Пытаетесь отыграться за собственные несчастья?       Мужчина оборачивается, и взгляд янтарных глаз словно налит тяжелой опасной силой. Джейс впервые осознаёт, что видит этого человека перед собой в настоящей ярости. Внутри него борется желание не усугублять конфликт, и в то же время едва ли сдерживаемое побуждение довести дело до конца. Сбить спесь с этого спокойного лица. Заставить инквизитора выдать наконец-то то, кем он является на самом деле.       — Я бы никогда не опустился до подобного мелочного кретинизма, — проговаривает Виктор сквозь зубы, — Держите впредь подобные мысли при себе, господин Талис. Постарайтесь не оскорблять ваш исключительный ум такими никчемными домыслами — вам это не идёт.       Джейс давно не чувствовал, что он умеет испытывать столько стыда. Горячая волна окутывает всё его лицо и грудь. Это глупо, но ему действительно стыдно, будто бы он перешел какую-то невидимую черту и не осознал этого. Ему приходится прикусить язык, чтобы не пролепетать такое привычное вежливое «простите».       Виктор выходит из комнаты. И уже через минуту в палате оказывается Химена. У неё собой, конечно же, торбочки с домашней едой. Красные опухшие от слёз глаза, но руки по-прежнему такие же теплые и родные, когда она его обнимает. Он давно не чувствовал себя так спокойно. И в эту же минуту он забывает про суд, про стыд, про инквизитора… Всё это на короткий миг становится неважным, далёким и он искренне благодарен за эту возможность.       Он не рассказывает матери про пытки. Старается убедить её, что инквизитор на его стороне и что суд всего лишь формальность. У него выходит врать так хорошо, что он даже слегка разочарован в том, каким человеком он становится, чтобы защитить себя и близких.       Когда Химена уходит, он думает о синяках на шее инквизитора и мысль о том, чтобы приложить пальцы к ним и завершить начатое приносит ему столько же удовольствия, как и мысль о том, чтобы сжечь все церкви и монастыри в Пилтовере.