Возрождённые

      Катрин всё ещё не приходила в сознание и не пробуждалась от своего забытья, которое, впрочем, сейчас было для неё скорее благом — когда она так измучена, ослабела и оголодала. Два дня минули, наступило уже двадцать пятое апреля 1429 года, но Катрин не приходила в себя. Жар, озноб и лихорадка по-прежнему не оставляли её в покое, пусть сейчас ощущались не так мучительно. Никуда не исчез её кашель, который до боли раздирал Катрин грудь. И всё же в сравнении со вчерашним днём Катрин стало на малую толику лучше, ставший влажным кашель был уже не такой сильный. Сейчас Катрин хотя бы находится в уюте, у неё есть крыша над головой, в комфорте и в тепле, не страдает от голода и спит в чистой постели, сегодня её четыре раза кормили жидкими супами с бульонами и поили различными лечебными травяными отварами с настойками. Добрые покровители Катрин продолжали лечить её и заботиться о ней, как раньше. Тело молодой женщины растирали смешанным с водой яблочным уксусом. Всегда Катрин переодевали в чистые сорочки из тонкой и дорогой ткани. Следы тяжёлого странствия Катрин до Орлеана на её руках и на ногах мягко и осторожно промывали, смазывали мазью и заново делали ей перевязки. Двое мужчин и женщина по-прежнему бросали все силы на то, чтобы вырвать Катрин из крепкого и холодного объятия смерти, норовившей утянуть молодую женщину в Небытие. Всё ещё слишком измученная и слабая, ведущая схватку с болезнью, усугубившейся тем, что она снова попала под ливень и страдала от пронизывающего до самых костей холода весь её путь до Орлеана, Катрин не приходила в себя. Сознание её оставалось спутанным, она всё ещё не понимала — где она и что с ней, кто проявляет о ней такую преданную и безграничную заботу. Не смогла бы при всём желании вести счёт всем целительным отварам и травяным настоям, которые вливали в неё взявшие молодую женщину под свою опеку люди. Пусть жар у Катрин начал немного спадать, и кашель ощущался менее мучительно, она продолжала бредить и вновь в своих воспоминаниях возвращаться ко всем тем событиям, которые искалечили ей душу и оставили незаживающие кровоточащие раны на сердце. В бреду Катрин постоянно звала своего верного друга — Барнабе-Ракушечника, который согласился помочь вывезти из охваченного кабошьенскими бунтами Парижа юного Мишеля де Монсальви, и у него могло бы это получиться — не найди пьяница-служанка Марион в погребе семьи Легуа Мишеля, после подняв крик на всю округу и выдав юношу его врагам. Барнабе покинул Францию вместе с Катрин, её родными и друзьями. За многие годы взросления Катрин она успела полюбить Барнабе не только как верного старшего друга, но и как близкого родственника. В своём бреду Катрин просила прощения у Барнабе за то, что погубила его — подбив совершить покушение на Гарена, из нежелания становиться женой казначея, потому что уже тогда любила Арно, прекрасно понимая, что герцог Филипп приказал Гарену жениться на Катрин из желания возвысить девушку до собственной постели. Не было дня, когда бы Катрин не винила себя в том, что из-за её эгоизма погиб под пытками её же верный друг Барнабе, после провальной попытки убийства Гарена. Появись у Катрин возможность вернуться на несколько лет назад, когда только была поставлена перед фактом предстоящего замужества с графом де Бразен, она уж точно не стала бы подбивать Барнабе на убийство Гарена. Постаралась бы сделать ноги из Бургундии как можно дальше, в крайнем случае — уйти в монастырь или попросить у Гарена помощи в побеге, с устройством на новом месте. Не раз Катрин проклинала себя, не сдерживая слёз горячего раскаяния и вины, за то, что по её вине она лишилась своего верного товарища и союзника. Дальше Катрин обратилась в воспоминаниях к событиям, что последовали после памятного в её жизни турнира в Аррасе — шесть лет назад, в 1423 году. Катрин привиделось в её состоянии бреда, что она вновь переживает все те события, когда после турнира пришла в палатку к Арно, раненому в поединке с Лионелем Вандомским. Впрочем, победа в поединке осталась тогда за молодым Монсальви. Пусть в тот день Арно пытался противостоять своему желанию сжать в своих объятиях как можно крепче гибкий и стройный стан «ведьмы Легуа» (как ему случалось называть Катрин), забыть с ней обо всём и предаться страстным ласкам на походной койке, надолго его не хватило. Арно уже был готов сдаться Катрин в полную её власть, на её милость, был готов признать себя побеждённым её очарованием и нежной, чистой и утончённой красотой. Был готов сдаться её пленительным глазам цвета тёмных фиалок в обрамлении густых и длинных тёмных ресниц, призывно приоткрытым и пухлым розовым губам. Познать взаимное блаженство в объятиях друг друга вместе с радостью обладания и отдачи Катрин с её возлюбленным помешало только то, что их счастливое уединение нарушил Жан Люксембургский со своими людьми, явившись арестовать по приказу Филиппа Бургундского Арно и его товарища Ксантрая. Никогда Катрин не сумела бы забыть за все годы, что будет отпущено ей прожить на свете, сколько захочет её терпеть Всевышний, каким исполненным презрения и ярости взглядом пронзительных чёрных глаз смотрел на неё Арно. Никогда не уйдут из памяти Катрин все те жестокие оскорбления, которые он бросил ей в лицо — когда Жан Люксембургский и его люди уводили арестованного Арно и Жана Ксантрая. Не помня себя от едва подконтрольного ей страха, Катрин бросилась в ноги герцогу Филиппу, умоляя его освободить Арно и Жана. Герцог Бургундский согласился исполнить её просьбу, но искусным моральным давлением вынудил в ту пору неопытную и неискушённую в отношениях с мужчинами Катрин остаться вздремнуть в его покоях. Не ожидая никакого подвоха, Катрин всё же смогла на какое-то время уснуть в покоях мужчины, от которого ей хотелось быть как можно дальше, который перевернул вверх дном всю её жизнь и разлучил с родными только по своему капризу. Но на момент, когда Катрин проснулась, её ожидал удар под дых, к которому она оказалась никак не готова — узрев после пробуждения в покоях герцога освобождённых им из тюрьмы Арно и Ксантрая. И если Ксантрай был безумно благодарен Катрин за то, что она заступилась перед герцогом Бургундии за него и его товарища, то Арно прожигал Катрин горящим ненавистью и презрением взглядом похлеще, чем способен любой фанатичный инквизитор и борец с еретиками. Сгорая от чувства своего унижения и стыда, Катрин натянула одеяло до подбородка. В то следующее после пробуждения утро Катрин даже не могла сказать ничего в свою защиту, все слова так и замирали у неё на языке, не успевая слететь, застревали в горле. Да и всё равно её слова не показались бы Арно достойными доверия после того, как он увидел Катрин в постели своего заклятого врага. С болью и горечью Катрин осознавала, что после этого она для Арно всё равно, что мертва. Он ещё хоть как-то был готов в той палатке закрыть глаза на то, что Катрин из рода Легуа — родственница убийцы Мишеля, что она простолюдинка, но никак не на её статус любовницы герцога Бургундского. Все события после турнира в Аррасе шесть лет назад вновь ожили в сознании Катрин с болезненной ясностью. В бреду ей случалось часто звать Арно и умолять его выслушать её. Кричала ему со звенящими слезами в рвущемся голосе, что она ни в чём не виновата, и что не знала о готовящемся аресте молодого де Монсальви и его друга Ксантрая. Клялась, что никогда не совершила бы по отношению к любимому человеку и его другу такого вероломства и подлости. В отчаянии и в горячке бреда Катрин призывала себе в свидетели всех святых и была готова поклясться на Евангелии, что никогда не была близка с герцогом и никогда не была его любовницей. Но в сознании Катрин по-прежнему всплывал тот полный ненависти и презрения взгляд Арно в её сторону, вновь крутились в голове все его злые и оскорбительные слова о ней, из-за чего молодая женщина плакала в бреду. Но вот дальше… дальше трое добрых людей, не позволивших Катрин умереть от голода, изнеможения и болезней на мостовой Орлеана, узнали от самой Катрин, не понимающей в её состоянии — что и кому она говорит, мучимая бредом, нечто такое, от чего их волосы зашевелились на голове у корней. Катрин не по своей воле проговорилась о том, с какой жестокостью собственный законный муж избил её кнутом, словно дурную собаку — за то, в чём совершенно не было её вины, решив, будто бы Катрин тогда после турнира в Аррасе нарушила супружескую верность в объятиях Арно. В горячке и бреду Катрин уверяла Гарена, что она ни в чём не виновата, что она вовсе не отдалась другому мужчине, будучи замужней женщиной. Взявшая Катрин под свою опеку и покровительство троица также невольно узнала о том, как беременную ребёнком герцога Бургундского Катрин похитили прямо из её постели в доме супруга молодой женщины — Гарена де Бразена. Как позже узнала Катрин, придя в сознание, из собственной постели её похитили и заточили в башне замка Малэн, приковав за надетый на её шею ошейник к стене, по приказу её же собственного мужа. Об этом не преминул ей сообщить сам Гарен. Добрым, но неузнанным Катрин людям стало известно даже то, что обезумевший от ревности и ярости Гарен вознамерился отдать на поругание беременную женщину своему слуге Фаго, чтобы заставить таким способом Катрин лишиться носимого ею под сердцем ребёнка. Мучимая голодом, ослабевшая, с синяками по всему телу из-за тряски в повозке по пути до места её заточения, Катрин сумела собрать последние остатки сил и отбиться от омерзительного и недужного головой ублюдка по имени Фаго, вознамерившегося исполнить приказ Гарена избавить Катрин от её с герцогом ребёнка. Да, молодой женщине удалось отстоять себя и свою честь, защитить пусть ненадолго своего ещё не рождённого на свет первенца. Вот только заплатить за сопротивление Катрин пришлось тем, что три дня бессердечный тюремщик морил её голодом, от чего молодая женщина слабела день за днём. Лишь горько-солёную и ледяную воду Фаго давал Катрин, чтобы она не умерла от жажды, но достаточно ослабела от голода и царящей в башне мерзлоты, и тогда он мог бы получить желаемое, ведь с каждым днём у неё оставалось всё меньше сил отбиваться от его посягательств. На четвёртый день заточения у Катрин не было сил даже поднять руку, она была на грани голодной смерти, перед глазами мелькали чёрные точки. Её омерзительный тюремщик увидел в этом прекрасную возможность сделать с Катрин то, что ему так хотелось. И если бы не вмешательство Гарена, буквально стащившего с Катрин Фаго, и велев идиоту принести ей суп, пока молодая женщина не умерла раньше, чем скинет ребёнка от Филиппа, с мерзкого приспешника графа де Бразен сталось бы изнасиловать её на соломе в промозглой комнате под самой крышей башни. И только благодаря тому, что на выручку Катрин подоспел нашедший её товарищ с детских лет — Ландри Пигасс, убивший несостоявшегося насильника своей подруги и брата этого мерзавца, Катрин обрела свободу, покинула эту жуткую башню. Ландри позаботился о том, чтобы найти для Катрин кров, где она могла бы накопить силы и прийти в себя после всех ужасов, что выпали на её долю по вине собственного мужа и его приспешников. В своём бредовом и бессознательном состоянии Катрин проговорилась и о том, что по вине возлюбленной Ландри — Пакретты, из ревности и зависти выдавшей местонахождение Катрин её обезумевшему супругу, Катрин и нашедшей её Саре пришлось укрываться в аббатстве. Чтобы Гарен не добрался до Катрин и не довершил начатое дело в башне замка Малэн. Всё то время, что Катрин пряталась от ярости оскорблённого и ревнивого мужа в аббатстве Сен-Сен, Гарен и его головорезы вырезали небольшое поселение приютивших Катрин еретиков. Главу поселения Жерве и возлюбленную Ландри — Пакретту, Гарен таскал едва живыми после пыток, прикованными за руки к седлу своего коня и приказал до этого выколоть глаза обоим. Разум Гарена настолько помутился от безудержных гнева и ревности, что казначей спелся с возглавляющим ландскнехтов отморозком по прозвищу Заика из Перужи. Катрин была уже сама готова сдаться Гарену, и пусть с ней он делает, что придёт в его больной разум, но лишь бы прекратил терзать простых и мирных людей. Одними несчастными сектантами Гарен и его новые бандиты-пособники не ограничились, мучая жителей деревень близ аббатства, сжигая их дома. К утешению женщины и двоих мужчин, Катрин проговорилась в горячке и в бреду, что её мучителям не удалось вырвать молодую женщину из аббатства Сен-Сен. Двоюродный брат верной подруги Катрин — Эрменгарды, Жан де Блези, не дал вместе с монахами-бенедиктинцами Гарену с его новыми приспешниками вырвать Катрин из-под крыши обретённого ею приюта. Как нельзя вовремя, подоспел верный друг и поклонник Катрин — Жак де Руссе, прибывший на помощь Катрин в сопровождении гвардии герцога Филиппа. Среди подоспевших на подмогу гвардейцев под руководством Жака де Руссе был и верный друг Катрин с детских лет — добрый, смелый, честный и благородный Ландри, который всегда любил и опекал Катрин все годы их дружбы, словно родную младшую сестрёнку. К облегчению приютивших Катрин и заботящихся о ней людей, она благодарила Ландри и Жака де Руссе, что успели с гвардией герцога вовремя, что не дали свершиться зверским убийствам мирных и простых крестьян, что не дали Гарену и его мерзким пособникам вырвать Катрин из аббатства. Но подобные скорбные и ужасающие откровения настолько вымотали Катрин, что она затихла, иногда только всхлипывая в её состоянии беспамятства, и несколько одиноких слезинок скатывались из внешних уголков её закрытых глаз. Взявшие Катрин под свою опеку двое мужчин и женщина еле сумели успокоить Катрин и убедить её, что она в безопасности, больше никто не сможет причинить ей зла, что они не позволят этого никому. Эти ласковые и тёплые уверения помогли ей успокоиться и отрешиться от пугающих и даже чудовищных картин в её памяти. Неизвестные люди, для пребывающей в забытьи и бреду Катрин, женщина и два её помощника в заботах об их несчастной подопечной спаивали ей настойки и отвары из мать-и-мачехи. Заваривали для неё шалфей и душицу, чабрец, мяту, ромашку, подорожник. Не преминули поить Катрин отварами из липового цвета и сушёных ягод малины, заваривали для неё петрушку и листья с ягодами чёрной смородины. Готовили для Катрин отвар на листьях земляники и поили им её. Не обошлось без отвара на травах горицвета весеннего и без отвара на золототысячнике, готовили для молодой женщины и отвар из горечавки жёлтой. Заваривали ей листья или корень крапивы двудомной, листья трифоля и терн, корень девясила, траву дурнишника, кору вяза с корой вербы козьей и тимьяном ползучим. Видимо, самоотверженно выхаживающие Катрин люди были сведущи в траволечении, потому что ей становилось немного легче от всех настоек и отваров, которыми её лечили. Неизвестно, какими путями, но эти люди, не бросившие Катрин умирать на булыжной мостовой от изнеможения и голода с болезнями, умудрились достать медвежий и козий жир для растирания её груди, для примочек. Кормили Катрин мёдом со сливочным маслом и отпаивали горячим молоком, варили для неё жидкие супы и бульоны. Давать Катрин твёрдую пищу её три заботливые и неравнодушные к судьбе молодой женщины сиделки опасались — в её состоянии она не смогла бы съесть твёрдую пищу. Порой, всё равно слыша тихие разговоры женщины с двумя мужчинами краем уха даже в своём беспамятстве, Катрин сквозь лихорадку и бред думала, что голоса её спасителей и спасительницы кажутся ей смутно знакомыми, только вот кому они принадлежат — Катрин в её болезненном состоянии пока не могла понять.