Паззлы

      Какаши судорожно вдыхает, когда чужие пальцы касаются соска, сжимают, тянут и отпускают, спускаясь ниже. Да, он старается действовать нежно, но по неловкости выходит все равно немного грубо, как, впрочем, и всегда, и эта иногда милая, иногда раздражающая дурость в нем сейчас даже распаляет. Какаши смотрит на свой живот и ниже, на копну черных волос, собирается с мыслями, чтобы попросить, но всякая мысль рассеивается с ощущением чужого языка, движущегося снизу вверх по стволу члена. Какаши откидывает голову назад, решая, что черт с ним, лучше сконцентрироваться на ощущениях. Чувствует, как головку члена обхватывают мягкие, пухлые губы, чуть всасывая плоть в рот. Как одна рука чуть сжимает яйца, а другая, лежавшая до этого на бедре, соскальзывает вниз, подныривает под размякшее тело. Губы продолжают блуждать по члену, то посасывая у головки, то мягко проходясь по стволу. Какаши услужливо поднимает зад и тут же ощущает, как та самая рука сжимает ягодицу, почти до боли, но тут же выпускает, гладит. Какаши чувствует легкую досаду.       — Слушай…       — Да? — всклокоченная голова поднимается, и на Какаши с энтузиазмом и некоторой, кажется, растерянностью смотрят большие черные глаза.       — Знаешь, Гай, я не сахарный, — шутливо тянет Какаши.       Гай вопросительно поднимает брови.       — Что?       — Да ничего, глупая шутка, — тут же решает соскочить Какаши.       Устраивать долгие выяснения, что он имел в виду, сейчас не хочется, чтобы не испортить настрой. К счастью, Гай только ухмыляется и возвращается к своему занятию. Какаши пытается снова расслабиться, сосредоточиться на ощущениях в теле: на том, как горячий язык прикасается к головке члена, на том, как рука массирует яйца, на том, как влажные губы проходятся по стволу туда и обратно. Это правда приятно, и Какаши чувствует некоторое смущение от того, что лишние мысли отвлекают от хорошего, вообще-то, секса. Гай вытаскивает из-под него руку, лежавшую на ягодице, ведет дальше, к анусу, легонько надавливает и массирует. Какаши отзывчиво мычит, но тут Гай снова резко выпрямляется:       — Ой, точно! Забыл спросить, а ты как хочешь-то сейчас?       Какаши только иронично, и немного раздраженно посмеивается.       — Да продолжай, раз начал.       — А, намек понял! — отзывается Гай и снова ныряет между ног.       Какаши думает о том, что Гай — очень хороший человек и приятный любовник, но иногда… что иногда — он не успевает додумать: Гай проникает пальцем внутрь, нащупывая уже знакомый угол, под которым особо приятно, и приходится резко выгибаться и стонать от неожиданно усилившихся ощущений.       — Вот! Так-то лучше! — говорит Гай, и Какаши понимает, что его рассеянность не осталась незамеченной.       Гай не отпускает его член, немного рвано, то и дело меняя темп, облизывает, сосет, помогает себе рукой, другой не забывая массировать изнутри, периодически выскальзывая пальцем, добавляя ещё один, растягивая то у входа, то в глубине. Какаши покладисто стонет, ерзает, и немного чувствует себя виноватым за глупые мысли.       — Повернешься? — спрашивает Гай и зачем-то добавляет, — Хочу глубоко войти.       Впрочем, сейчас его говорливость снова кажется очаровывающей. Какаши послушно переворачивается, встает на четвереньки и, отчасти чтобы прикинуть нужную высоту, отчасти из кокетства трется задницей о чужой стояк. Гай задыхается, что ощущается вполне удовлетворительно. Одну небольшую вечность спустя, когда Гай наконец разбирается с презервативом, он входит, медленно, отрывисто, но на всю длину, благо тренированное тело позволяет.       Трахается он тоже постоянно меняя темп и глубину, и это одновременно и раздражает, и распаляет — Какаши не может сказать, какое чувство доминирует. Гай не отличается особой длиной, зато внушителен в толщине, и Какаши любит ощущение натяжения и заполненности как будто до предела возможности.       — Нравится, Какаши? — Гай дышит прерывисто, но не изменяет привычке болтать.       Какаши мычит в простыню. Гай крепче берет за бедра, плавным, но уверенным движением сначала выходит почти полностью, а потом натягивает обратно.       — А так нравится?       Какаши мычит снова, на этот раз протестующе, намекая, что не очень горит желанием отвечать на вопросы. Гай смеется, так что у Какаши закрадывается мысль, не издеваются ли над ним.       — Ладно, понял тебя! Меньше слов — больше дела! — сказав это, Гай резко ускоряется и смеется на ответный стон.       — Какие планы на сегодня? — бодро спрашивает он, ставя на стол две кружки слегка испускающего пар кофе.       Омывшись после, они сидят на кухне, наконец-то вспомнив про завтрак.       — Сегодня приезжает Обито, встречу его — а там посмотрим, — пожимает плечами Какаши, стараясь не выказывать излишнее волнение по этому поводу.       — О, это сегодня? Добро, — беззаботно кивает Гай, — А ему есть где жить?       — Насколько я знаю — нет, и это ещё одна вещь, о которой я хотел…       — Он может пожить у нас, — перебивает Гай, — Гостевой комнаты у нас нет, конечно, но диван удобный, сам на нем пару раз спал.       — Да, я в курсе, — отзывается Какаши, наверное, без должного энтузиазма.       Они жуют и пьют в тишине: Гай — белковый омлет со шпинатом и кофе, Какаши — кофе и глазунью с беконом. Разумеется, молчание длится недолго.       — Слушай, Какаши, — с набитым ртом начинает Гай, все же сглатывает и продолжает, — А как мы ему объясним, какого рода у нас отношения?       Вопрос ставит Какаши в тупик. Первое, что приходит в голову — «друзья с привилегиями», при повторном обдумывании не кажется достаточно точным описанием. «Мы не встречаемся, но спим. Но с взаимной симпатией. Но без обязательств. По крайней мере пока…» звучит долго и запутанно.       — Я, конечно, не настаиваю на какой-то конкретной формулировке, — тем временем продолжает Гай, — Но он ведь рано или поздно спросит?       — Скажем, как есть, — уклоняется Какаши от ответственности.       По-хорошему, эти «не отношения» длятся уже так долго, уже так обросли совместным бытом и даже каким-то подобием взаимного интереса, что стоило, наверное, прийти к чему-то еще вчера. По крайней мере, так — с некоторым чувством вины — думает сам Какаши. Но пока Гай не настаивает — хочется отложить серьезные решения в долгий ящик. Малодушно Какаши признает, что почему-то не хочет говорить Обито, что он в отношениях. Хотя на мысли «почему» старается не останавливаться.       — Ладно! — легко, как и много раз до этого, соглашается Гай, и они снова утыкаются в тарелки, один — увлеченно, другой — в задумчивости.

***

      — Придумай что-нибудь, что можно поставить на фестивале, — хмыкает Сасори, переворачивая страницу в своих записях.       Дейдара кривится.       — Любой перформанс требует расходников, не?       — Но не в виде чьего-то выбитого зуба или поцарапанного лица, — Сасори нетерпеливо стучит ручкой по столу.       Дейдара недовольно цокает языком.       — В чем проблема-то? Поставим какую-нибудь заградительную сетку или типа того, не?       — Я. Запрещаю, — чеканит Сасори чуть ли не по слогам и добавляет уже с меньшей враждебностью, но с той же едкостью, — Найди идею, которая не угрожает зрителю. Мы не будем вводить лишние меры безопасности для тебя единственного.       Дейдара обреченно выдыхает и закатывает глаза, но на это Сасори никак не реагирует, уходит в чтение своих заметок. Дейдара, решив, что спор проигран, делает два шага к выходу, но на середине третьего резко поворачивается на сто восемьдесят градусов.       — Но если не применимо к фестивалю, — выпаливает он, но останавливается, ждет, когда Сасори поднимет на него взгляд, — Сама по себе-то идея — огонь, а?       — Огонь, в котором сгорают остатки здравого смысла, — передразнивает интонацию Сасори, — Если хочешь бессмысленно разводить огни — иди в пиротехники.       — В смысле «бессмысленно»? — Дейдара чуть не подпрыгивает на месте от возмущения. — Это метафора на скоротечность всего материального, так-то вообще!       — Спасибо, что сказал, — сообщает Сасори, — В противном случае, я бы не догадался.       — Дабрб… — Дейдара давится словами, — Тц, да если вы не понимаете, это ещё ничего не говорит! Главное, в любом случае, даже если зритель не поймет — он получит зрелище, значит. А так-то там и сам себе смысл придумает, дался вам единый смысл, важно ж переживание зрителя так-то!       — А с этим иди в индустрию развлечений, а не в академию искусств, — криво усмехается Сасори.       — Да… — Дейдара еле сдерживается, — Ну вас!       — Жду идей получше, — заключает разговор Сасори и встает с профессорского стула.

***

      Какаши ищет в толпе растрепанную черную макушку, но все равно пропускает момент и почти вздрагивает, когда из-за спины доносится:       — Кого высматриваешь, красавчик?       Обернувшись, он видит Обито: несколько исхудавшего, загоревшего и под машинку бритого. Он криво усмехается, будто выдал только что свою лучшую шутку, и от этого приятно теплеет где-то в груди.       — Привет.       — Привет! — Обито поднимает на плечо большой бордовый рюкзак.       — Это все твои вещи? — кивает на него Какаши.       — Ну да, и много ли надо в исправительном учреждении? — смеется Обито.       Какаши закатывает глаза.       — Будто в тюрьме сидел…       — Различия несущественные, — Обито крутит раскрытой ладонью в воздухе, — Может, в тюрьме даже больше свободы выбора…       — Главное — результат, — примирительно замечает Какаши.       Обито раскидывает руки в стороны:       — И как тебе результат?       — Сойдет.       Они недолго лавируют сквозь толпу, прежде чем выйти из вокзала, и там, на выходе, Обито приклеивается к стеклу рядом стоящей кофейни и безапелляционно заявляет, что ему нужен кофе. Денег у него, конечно, не оказывается, но Какаши милостиво соглашается угостить.       — Сто лет такого не пил! — с восторгом сообщает Обито, вытянув пару глотков из стакана с загадочной смесью, обозначенной в меню как «авторский кофе».       Какаши помешивает ложечкой не менее загадочный перечный латте, размышляя, не совершил ли ошибку.       — Ну, чего нового с нашей последней встречи? — говорит Обито.       — Все относительно по-старому.       — Да ну, вот же ж… какой ты скучный! — Обито смеется.       — Зато ты очень веселый, по крайней мере сегодня…       — А чего грустить? — Обито картинно машет рукой. — У меня, считай, новая жизнь начинается! Второй шанс, все дела…       — И какие планы?       Обито на секунду замирает, застывает на его лице улыбка, стопорится в воздухе рука, которой он до этого себе аккомпанировал. Доверительно понизив голос и тембр, он сообщает:       — Вот хорошо же сидели, чего ты начинаешь? — вздыхает, потягивается и уже серьезно признается, — Если честно, я пока в растерянности. Знаешь, я столько провел взаперти, вообще иногда казалось, что выйду — а тут все на авиа-автомобилях летают прямо между домов… в общем, я пока думаю.       — Могу я предложить тебе место для твоих дум? — уточняет Какаши, — В моей с Гаем квартире есть достаточно удобный диван, если у тебя нет планов получше, конечно.       — Ну что ты! — Обито заговорчески поигрывает бровями, — А за какую цену?       — «Спасибо» хватит.       — Ну тогда от таких предложений не отказываются! — смеется он.

***

      Первым делом Дейдара направляется к барной стойке, чтобы выспросить местного раздирающего горло чая с имбирем и корицей. В «Согласии» сегодня не людно и не пусто: идеальное распределение человек на квадратный метр, чтобы чувствовать себя одновременно в обществе единомышленников, но и не уставать от толпы. Дейдара недолго проводит время у стойки, слушая легкий треп работника с гостем, затем проходит мимо основного стола, задерживаясь, чтобы поймать отрывок разговора про вчерашний мастер класс по файрплею, который сам пропустил, и наконец приземляется на уже почти родном черном диванчике в углу, с еще одним таким же диванчиком по другую сторону круглого стола, обклеенного черно-белыми стикерами разной степени пошлости. За этим столом его уже ждут двое.       — Почему вчера не пришел? — как всегда, Итачи не особо церемонится, подбирая слова для их беседы.       — И тебе привет…       — Вечер добрый! — отзывается вместо Итачи Кисаме.       — … не мог я! — нервно отрезает Дейдара, — У меня пары передвинули, а если я к этому преподу не приду, он мне башку открутит, ага…       — Позволь спросить, — интересуется Кисаме, не отрываясь от затачивания своих любимых ножей, — Речь про того самого преподавателя, про которого же и всегда?       — А про кого ещё-то, а?       — Чушь, — отрезает Итачи, — Есть допустимое количество пропусков, если ты его не израсходовал — он ничего не сделает.       — Рискну предположить, что для нашего дорогого друга стопроцентное посещение данного предмета является чем-то вроде дела принципа? — то ли спрашивает у Дейдары, то ли поясняет для Итачи Кисаме.       Дейдара вместо ответа хмыкает. Разговор затихает всего на пару секунд.       — Дался тебе тот козел, — философски замечает Итачи.       — Ты о чем вообще?       — О том, что ты за ним бегаешь, как будто он в чем-то главный, — пожимает плечами Итачи, — И как будто обязательно нужно заручиться его одобрением, чтобы преуспеть. Он даже не по основному из твоих предметов преподает, просто левый жлоб.       — Ты его не видел даже, эй!       — По твоим словам сужу, — снова пожимает плечами Итачи с абсолютно невозмутимым лицом.       — Я думаю, — вмешивается Кисаме, — Итачи пытается выразить свое беспокойство…       — Я и так это сказал.       — … относительно того, что ты тратишь лишние силы и нервы на мнение кого-то, кто явно не сделает тебе погоды и вряд ли способен оценить специфическую нишу, в которой ты работаешь, как и своеобразный твой подход, — невозмутимо ласково заканчивает Кисаме.       — Спасибо, ага, — закатывает глаза Дейдара, — Но вы чо-т вдвоем тут такую драму наводите, как будто… короче, нормально все, слышь? Я мож так развлекаюсь. Докопаюсь — порадуюсь, не смогу прогнуть старика — ну лады, ничо не теряю, да?       — Дело твое, конечно… — примирительно замечает Кисаме.       — Эй! Я сюда не отчитываться как школьник пришел, окей?       — Премного извиняемся! — улыбается Кисаме.       — Я — не то чтобы, — бурчит Итачи.       — Ой, отвянь! — Дейдара машет на него рукой, и Итачи остается только смиренно снова пожать плечами. — Короче, чо вчера было прикольного?       — Боюсь, в двух словах не расскажешь. Одна техника безопасности заняла солидное количество времени, — Кисаме с щелчком закрывает заточенный нож-бабочку необычно зеленого цвета и принимается за классический складной черный ножик.       — Да чееерт…       — Нефиг прогуливать, — не изменившись в лице говорит Итачи, и то, что это шутка, выдает только еле уловимый огонек, мелькнувший в его глазах.       — А вы мне на что, а?       — Кажется, — Кисаме поворачивается к Итачи, — Нас используют.       — Ужас, — заключает тот.       — Ну хоть покажите, а?       — Нет с собой ничего нужного, извини, — смеется Кисаме, — Но как-нибудь устроим, я даю слово…       Дейдара хлопает в ладоши.       — А чо… планы на сегодня есть, а?       — На меня навесили новичка, — отвечает Итачи.       — Ты выглядишь очень представительно, — замечает Кисаме.       — Теперь мне придется объяснять, как работать без порезов, хотя вообще-то он тут по ним главный, — палец Итачи упирается в плечо Кисаме.       — Я иногда пугаю новых и впечатлительных, — усмехается тот.       — Я тоже не отказался бы, — ворчит Итачи, впрочем, никто ему особенно не верит.       — А ты? — Дейдара обращается к Кисаме.       — Мои планы на сегодня слетели, друг с другом у нас сегодня нет намерения темачить, — поясняет Кисаме, — Так что можно сказать, что я нахожусь в творческом поиске… что найду, то и съем. — он смеется.       Дейдара тянет руку.       — Вызываешься?       — Поставь в очередь, будь добр, ага.       — На что конкретно?       — Да ладно, — Дейдара раскидывает руки, — Ты мои да и нет знаешь, нет?       — Особые пожелания?       — Хм… — Дейдара мечтательно задумывается.       — Я пойду, раз вы договариваетесь, найду свою подопечную, — Итачи выскальзывает из-за стола, — Удачи.       — Тебе тоже, — хором отвечают ему.       — Ну типа, — Дейдара задумчиво глядит в потолок, — Поорать, наверное, неплохо было бы, знаешь? На д/с особо настроя седня нет чо-т…       — Принято, — улыбается Кисаме и задумывается на порядочные пару минут.       Дейдара не торопит: знает, что Кисаме любит сначала набросать примерный план в голове, прежде чем что-либо зачинать.       — Хм… — как будто сам с собой произносит Кисаме, — Я думаю, я кое-что, с твоего позволения, придумал. Пойдем, посмотрим, есть ли свободные приватные комнаты.       Свободная приватная комната чудом, но находится: скромная, но светлая, чердачная и неправильной формы, с парой бондажных колец, болтающихся на балке под потолком, и парой черных диванов. Дейдара заходит первым, успевает оглядеться и услышать, как защелкнулся замок. Обернуться не успевает: внезапный мощный пинок отправляет его в свободный полет, к счастью, на ближайший диван. Следом, не давая подняться, наваливается Кисаме: блокирует ноги, заставив окончательно опуститься на колени, заламывает руки.       — Ну молодец, чего, — фыркает Дейдара, — Подловил. А не исподтишка там слабо, а?       — О, можно, уверяю тебя, — спокойно отвечает Кисаме, — Но это в данном случае не главное.       Дейдара чувствует, как по рукам ползет веревка.       — А что главное-то, а? — саркастирует он, уловив, как затягивается узел и Кисаме отпускает его руки.       Что-то щелкает. Кисаме берет его за волосы, оттягивает назад, заставляя задрать подбородок. Горла касается что-то холодное и твердое.       — Главное, — философски замечает Кисаме, — Помни, что если будешь слишком усердно дергаться — можешь случайно напороться на мой нож пару раз.       Дейдара непроизвольно смеется. Нож слегка нажимает на кожу, под углом скребет вверх и вниз по шее, и хотя Дейдара почти наверняка уверен, что это тупая его сторона, по телу все равно проходит приятная дрожь животного страха. Кисаме встает, грубо тянет за веревку на запястьях, заставляя сначала задрать руки вверх и непроизвольно уткнуться носом в диван, а затем, продолжая тянуть, неловко подняться на ноги. Впрочем, только за тем, чтобы потом уронить Дейдару коленями и лицом в тот же самый злосчастный диван.       — Я те чо, мешок картошки, а? — возмущается Дайдара, но Кисаме только смеется в ответ.       — Ну что ты, над мешком картошки было бы абсолютно не интересно издеваться!       Дейдара злобно рычит. Тело сжимается как скрученная пружина, готовое ко всему. Прямо сейчас где-то теряются перепалка с дураком-профессором, стресс от необходимости утверждать работу на фестиваль, и остальные незначительные вещи, беспокоящие его последние дни. Сейчас его резко опустевшую голову занимают только две мысли: что там Кисаме придумал, что так доволен собой? И какого хрена он вообще собой так доволен?       Кисаме тем временем не медлит: стягивает штаны с Дейдары, снова приставляет нож, только на этот раз к заднице.       — Пока Итачи там просвящает новичков о том, как не резаться, — вальяжно сообщает он, — Я тут подумал, куда тебе, заядлому тематическому наркоману, такие глупости? Стоит пойти дальше, так сказать…       — Ой, только автограф свой не оставляй, лады?       — Это еще надо заслужить, — хмыкает Кисаме и надавливает ножом сильнее, и в этот раз Дейдара не уверен, какая это сторона…

***

      Гай, придя домой, застает Какаши на кухне одного.       — А где наш экспрессивный друг? — радостно уточняет он, подняв в голове Какаши сразу ворох вопросов:       Почему экспрессивный? Считает ли Гай Обито более экспрессивным, чем он сам? С каких пор Обито «наш» друг? Гай все это время считал его другом? Решил недавно? Просто странно построил предложение, потому что он — Гай?       Всех этих вопросов Какаши не задает, говорит только:       — Он в душе, — и, немного помолчав, прибавляет, — Как твои дела?       — Отлично! — кивает Гай. — Зарегистрировался везде, где надо, узнал дату соревнований, все схвачено, — он показывает большой палец.       — И когда поедешь?       — Ровно через три недели, получается.       — Ясно, — говорит Какаши, — Удачи.       — Удача всегда со мной! — Гай идет к чайнику.       — Сделать тебе чай?       — О! — Гай радостно застывает, — Не откажусь!       Пока Какаши заваривает чай, на всякий случай чтобы хватило на троих, Гай успевает отправить спортивную сумку на причитающуюся ей полку, переодеться в домашнее, не очень, впрочем, отличающееся от его тренировочной одежды, погладить Паккуна, помыть посуду в раковине и, наконец успокоившись, сесть за стол ждать.       Какаши, пока заваривает чай, успевает перебрать весь свой день с Обито в надежде понять, есть ли там что рассказать, вспомнить, что еще не дал Обито постельного белья, что так и не сходил в магазин, что завтра нужно на работу и что собирался поговорить с Гаем, чтобы убедиться, все ли нормально…       — Держи, — он ставит чайник и три стеклянные чашки на стол, принимается разливать чай на двоих.       — О, спасибо, Какаши! — с энтузиазмом отвечает Гай, — А как твой день?       — Да ничего, выгуливал Обито, вернулся домой, выгуливал Паккуна, — перечисляет Какаши, — Вместе с Обито, потому что он не нагулялся. Потом написали с работы, попросили помочь по мелочи. И день прошел.       — А… — тянет Гай, прихлебывает чай и внезапно спрашивает, — И как ты?       — В каком смысле?       — Ну, — Гай подбирает слова, и Какаши вдруг снова вспоминает, как вспоминает периодически уже много лет: Гай умнее и наблюдательнее, чем кажется, — Обито все же вернулся. Вы так давно не виделись.       — Мы виделись.       — Он тогда был в центре, под охраной, — качает головой Гай, — Тут другое.       — Я понял, — прерывает Какаши.       Он искренне теряется в том, что именно хочет сказать, но пока он подбирает слова, Гай продолжает со свойственной ему прямотой:       — Я же правильно понял, у тебя к нему все еще есть чувства?       Вопрос Какаши неприятен, потому он тянет с ответом, пока не понимает, что пауза становится уж слишком отчетливой.       — Да, есть, — и спустя пару секунд все же добавляет вертящееся на языке, — Прости.       — За что? — машет рукой Гай, — Какаши, не смей извиняться за свои чувства! Ты имеешь на них право.       Какаши невольно усмехается.       — Спасибо.       — Что, конечно, не означает, что я должен сдаться и отринуть свои! — жизнерадостно стучит кулаком по столу Гай, — А что получится — еще увидим. Дай себе время, я буду здесь!       Какаши уже не сдерживается и смеется. За беспокойством о собственной неловкости и дурацком положении он совершенно забыл, как сложно смутить Гая чем-либо. И как легко в его присутствии любая проблема превращается если не в приключение, то хотя бы в незначительное неудобство. Еще какое-то время они говорят о пустяках, перебрасываются шутками, а затем Гаю звонят, и он отходит поговорить в комнату, служащую им и кабинетом, и библиотекой, и миниатюрным тренажерным залом.       Через пару секунд от его ухода щелкает замок ванной.       — Тебя все еще только за смертью посылать, — Какаши поворачивается на звук и от неожиданности задерживает дыхание.       Обито стоит в одном полотенце, почти слишком узком, чтобы нормально прикрывать бедра и все сопутствующее, вероятно потому оно спущено так низко, что Какаши может спокойно осмотреть верхнюю часть курчавого лобка, а также линию загара от то ли шорт, то ли семейных трусов.       — Хотел отмыться от больничной скверны, — шутит Обито.       Какаши ничего не говорит, и, видимо, Обито решает, что это его время солировать:       — А ты тут меня ждал? Уже соскучился? Или специально оставил в ванной только полотенце для головы и сидел, ждал, чтоб заценить мою голую задницу?       — Извини, — второй раз за вечер повторяет Какаши. — Я дам тебе свой халат.       — О! Мы будем делить халат? Как романтично… — Обито всплескивает руками в деланом смущении.       Какаши думает, что к этой его новой, как будто флиртующей модели подколок еще предстоит привыкнуть.       — … и немного пошло, — задумчиво, как будто даже мечтательно продолжает Обито.       — Садись пить чай, остынет, — прерывает его Какаши.       — О, ты сделал нам чай?       — Я сделал чай всем.       — Ой, — Обито обходит его, садится напротив, на стул ушедшего Гая, — Не заставляй меня ревновать, проказник!       — И в мыслях не было, — Какаши пытается сохранить как можно более невозмутимое лицо.

***

      Дейдара нервно поводит плечом. В футболках XXXL размера множество преимуществ, но, к сожалению, они имеют привычку при активной физической работе кокетливо сползать, чем невыносимо бесят, особенно когда обе руки заняты и вообще испачканы в глине, так что и не поправишь. До кучи, в этот момент за его спиной останавливается Сасори.       — Задача была вылепить лицо, а не шарж на его основе, — холодно отзывается он.       — Да я просто подчеркнул уникальность, а! — возмущается Дейдара, — Что толку в слепом копировании?       — Сальвадор Дали однажды сказал: «Для начала научитесь рисовать и писать как старые мастера, а уж потом действуйте по своему усмотрению — и вас будут уважать.» — упрямо цитирует Сасори.       — Так он даже не скульптор, не… — бурчит Дейдара.       — Не очень-то убедительный аргумент, — резко отрезает Сасори, а потом вдруг наклоняется над его плечом и шепчет почти в самое ухо, — И верни ворот на место, если не хочешь всей группе пояснять, чем занимаешься в свободное время.       Непроизвольно Дейдара холодеет. Следы от веревки? Нет, черт, хуже: Сасори, видимо, заметил порезы на спине. Дейдара тут же накидывает непослушную одежду обратно на плечо и на всякий случай озирается, но никто, к счастью, на него не смотрит, а профессор уже отошел к следующему.       — Задержись на минуту, — говорит Сасори, не отрывая взгляд от своих заметок. Дейдара, уже вознамерившийся уходить, резко поворачивается на сто восемьдесят.       Гадать, что профессор хочет ему сказать, приходится с полминуты, пока все остальные покидают мастерскую.       — Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь? — сверлит его взглядом Сасори.       — А что я делаю-то, а? — искренне удивляется Дейдара.       Сасори вздыхает с такой тяжестью, как будто на него навалились разом все прожитые лета, плюс еще где-то шесть десятков.       — Я про твои Тематические игры.       — Ого, профессор! — Дейдара почти подскакивает на месте, — Вы в Теме, что ли?       Сасори снова вздыхает, как будто весь разговор ему крайне неприятен, но тем не менее поясняет:       — В теории. Не меняй тему.       — Аа! — тянет Дейдара, наконец-то начинающий смутно догадываться, что смутило Сасори, — Если вы про то, знаю ли я ТБ или БДР, или…       — … другие смешные аббревиатуры, да, — перебивает Сасори.       — … так короче это, — Дейдара смеется, — Знаю, конечно, я что, дурак, а?       Сасори бросает на него красноречивый взгляд.       — Хотел убедиться.       — Да все нормально, — машет рукой Дейдара, — Это выглядит страшно, на самом деле все обработали, все раны поверхностные, затянутся быстро, ага, даж следа не будет… а вы чего так напряглись?       — Я уже объяснил, — отрезает Сасори. — Если ты не отпилишь себе руки в приливе экстаза, что может помешать тебе лепить, то это меня более не занимает. Можешь идти.       — Да чо вы меня мотыляете, иди, не иди… — бурчит Дейдара.       — Это мой кабинет.       — Пф, — только отвечает Дейдара, израсходовавший все аргументы, но протестующий против прерывания такого удивительного разговора на самом интересном месте.       Все же он проходит почти весь путь до двери, и только около нее снова оборачивается, осененный новой идеей.       — Профессор!       — Что тебе? Изыди. — с подчеркнутой тоской отзывается Сасори.       — А вы раз Темой интересуетесь, чего не практикуете, а?       — Не вижу причин раскрывать тебе подробности своей личной жизни.       — А, ну да. Но если что, я места знаю, могу вас сводить, типа того.       Наступает почти звенящая тишина. Дейдара не сразу понимает, почему Сасори, застыв, смотрит на него широко распахнутыми глазами.       — А, да я не это! Я не имел в виду ничо личного, просто место показать могу, чтоб вы знали, типа. Если не знаете, да? В этом смысле. Я ж не личное чо-т предлагаю.       — Спасибо, что уточнил, — холодно отзывается Сасори.       Снова повисает тишина.       — Ну вы это, подумайте, да?       — Обязательно, — с каменным лицом отзывается Сасори.