Красота в глазах смотрящего

Чу Ваньнин не любил кофе. Совсем не любил. Сюэ Чжэнъюн должен был об этом помнить, но почему-то никогда не помнил, и теперь виновато тянул руку, пытая привлечь внимание официанта, чтобы заказать ему чай или воду. — По правде сказать, я уже ничего не хочу, — попытался остановить его Чу Ваньнин, но лучшего друга это не убедило, и он все-таки добился поставленной перед собой задачи издергать работников. Дополнив заказ и подтащив к себе лишнюю порцию кофеина, Сюэ Чжэнъюн помахал на него рукой и почти демонстративно выложил из кармана телефон, устроив экраном вниз. Помедлив, Чу Ваньнин последовал его примеру. — Брось, Юйхен. Мы так давно не виделись, Мэн`эр скоро дырку у меня в голове проделает, что я недостаточно убедительно зову его крестного в наш дом, и порывается оборвать тебе телефон сам. Спасибо, что моя госпожа не так давно начала жестко одергивать его по всякому поводу, и у него просто нет времени заниматься глупостями: моя белая магнолия хочет сделать из него приличного человека, — при мыслях о своей жене у Сюэ Чжэнъюна сделался мечтательный вид. Госпожа Ван, как и прежде, ухитрялась держать мысли мужа вдалеке от блуда и вблизи от своей собственной природной прелести. Чу Ваньнин мог только позавидовать таланту этой женщины крутить обоими своими обормотами к своей выгоде. С другой стороны, у госпожи в доме все были при деле, а сам Ваньнин избегал ее цепких пальчиков только благодаря тому, что обходил дом семьи Сюэ по широкой дуге: с давних пор сокровенной мечтой госпожи Ван было осчастливить Чу Ваньнина знакомством со своей лучшей подругой и наконец-то прибрать к рукам бесхозный алмаз таланта и дохода «Юйхена Ночного Неба», как пафосно прозвали Чу Ваньнина во время учебы. То, что эти же люди жалостливо называли его Бессмертным Бэйдоу из-за его одиночества и полнейшего краха в вопросе отношений с людьми, Чу Ваньнин предпочитал даже не вспоминать. Ответить на скрытый укор Ваньнину было нечем. Ну или почти нечем. — С тех пор, как я ухитрился пересечься в вашем доме с твоим племянником и в выходной мне пришлось работать сверхурочно, я больше не считаю, что ехать к вам — такая уж хорошая идея, — пробормотал Чу Ваньнин и отвлекся, чтобы налить себе немного чаю и сделать глоток, пока тот достаточно горячий, чтобы согреть. — Это все еще небезопасно, а я не хочу понять однажды, что видеть своего начальника семь дней подряд меня утомило, и я хочу на пенсию раньше срока. — Юйхен! — обиженно воскликнул Сюэ Чжэнъюн. — Я же уже извинялся за Мо Жаня за тот случай! Чу Ваньнин покачал головой. — Вчера опять случилась накладка в печати, и в десятом часу он выдернул Ши Минцзина обратно в офис, чтобы заново переверстать все. Видит бог — хорошо быть маленьким начальником самому себе и никому больше. Я как никогда рад, что предпочел отказаться от должности руководителя: мало того, что и так приходится работать с идиотами, так еще и часто идиоты — даже не совсем твои подчиненные. Я сочувствую Мо Вейюю. Сюэ Чжэнъюн скорбно вздохнул и понимающе кивнул. На самом деле, почему именно Ши Мэй оказался достаточно любезен, Чу Ваньнин старался не думать. В период учебы он прекрасно видел со стороны, что Мо Жань только что следы Ши Минцзина на песке не целует, преследуя одногруппника плавящим взглядом, полным обожания. Чем история этой юношеской любви кончилась он не знал, но Мо Жань и Ши Мэй вместе пришли работать, и один из них вскоре добрался до места главного редактора. Несмотря на то, что Чу Ваньнин формально считался следующим за ним в иерархической цепочке, на самом деле замом сам Ваньнин считал все-таки второго своего ученика. Во-первых, Ши Мэй перманентно соглашался вместо Ваньнина ехать обратно в офис и помогать Мо Жаню разбираться с проблемами, возникшими как бы вдруг, как бы невзначай, а во-вторых — ему куда лучше, чем Юйхену, удавалось не поубивать всех идиотов на хрен. — Ты слишком суров к себе, — снова вздохнул Сюэ Чжэнъюн. Чу Ваньнин, за своими мыслями о прошлом успевший позабыть тему разговора, непонимающе моргнул. — Что? — Говорю, что такой красавчик, как ты, уже давно должен был жениться и заделать своей женушке двойню, — проворчал Чжэнъюн. — Одну девчонку точно — с такой красоткой даже мой сын наверняка поменьше задирал бы нос, что лицом и красотой пошел в мать, и думал бы только о том, как испросить у тебя разрешения на свадьбу, — слова про красоту Ваньнин привычно пропустил мимо ушей. Куда сильнее его занимали другие мысли. Воображаемые воздушные замки Чжэнъюна привели Чу Ваньнина сначала в смятение, а потом в ужас. Имея богатую фантазию, он вполне мог представить все, о чем говорил ему старый друг, но вместо облегчения и мечтательности ощущал только как на спине выступает холодный пот. У безликой женщины в этих мыслях точно были темные глаза, отчетливо режущие его душу своим томным выражением, и диковинно низкий голосок. Почти мужской, но… Но не почти. Смотря в лицо своим страхам и смятению, в свои тридцать с лишним лет Чу Ваньнин уже точно знал, что никакого женского образа на деле в его голове не существует. Есть один только идеал, и этот идеал определенно был мужчиной. Без полумер — широкие плечи, большие руки, длинные пальцы, низкий голос, и член между ног, как апофеоз этого безумия. Но, господи, Чжэнъюну вовсе и не нужно было знать, что в своей жизни Чу Ваньнин еще ни разу не встретил женщину, соответствующую его критериям выбора. Хотя бы потому, что критерием были не женщины вовсе. Чу Ваньнина не устроил бы человек, схожий с идеалом на половину или на четверть. Ему нужен был неповторимый оригинал целиком, со своими поздними уходами с работы, со способностью пить все что горит, курить все что курится, с разводом после двух месяцев брака… и с условно родственными узами с семьей Сюэ. Идеал Юйхена был вполне определенным человеком, и за взрослением этого идеала Ваньнин наблюдал с истерическим отчаянием. Идеал не спешил прийти, разорвав порочный круг одиночества Чу Ваньнина, извещая, что они наконец-то нашли друг друга. Идеал вообще не был в курсе, что мужчина чуть меньше чем на десять лет старше его самого что-то такое испытывает по отношению к нему. Иногда Ваньнину казалось, что он определенно доставил небесам слишком большие неприятности, если в этом перерождении ему приходится так сильно страдать от своей ненормальности. Когда Чу Ваньнина спрашивали о его видении идеальной женщины, он с годами научился выкручиваться. Говорил про добродетельных и улыбчивых, говорил, что не хочет жену с высоким голосом — и друзья смеялись, когда он ворчал, что боится того, как у женщин в момент злости голос становится еще пронзительнее. Позже многие частенько делились, что их соловьи превращаются в натуральную нечисть, когда начинают кричать. Чу Ваньнин описывал свою идеальную женщину, как не маленькую и не пышную — в голове он держал образ высокой фигуры без особо выраженной груди. Без женской груди вовсе, но сказать о таком он не мог, и говорил о длинных волосах, в которые хочется зарываться лицом. Друзья смеялись, представляя себе длинноногую красотку с маленькой грудью, держащую в руках фитнес-коктейль. Потом плоские девушки вошли в моду, и они тоже завздыхали. Молодым девушкам так шел этот образ пышущих кипучей социальной активностью легкокрылых бабочек… Чу Ваньнин рассуждал о том, что его идеальная девушка должна уметь вкусно готовить сладости и без претензий заниматься стиркой, даже если ее роль в процессе сведется к сортировке вещей по цвету и засыпанию порошка. Все знали, что Бессмертный Бэйдоу терпеть не мог возиться в воде, если речь шла не о принятии душа или умывании. Спустя годы, друзья вспоминали про его посудомоечную машину, про робот-пылесос, моющий пол вне зависимости от степени загрязненности поверхности, и смеялись, что в каком-то смысле, быть женой Юйхена очень выгодно — вся работа в доме годами сводилась к героическому усилию раз в неделю смахнуть пыль с полок и безделиц. При таком подспорье, даже самая небрежная к хозяйству красавица могла заниматься только ублажением себя и мужа, и странно, что девушки не спешили окольцевать завидного холостяка. О том, что сам по себе Юйхен в хозяйстве был довольно бесполезным приобретением, никто не говорил, но сам Ваньнин этого никогда не скрывал, и неведомая красавица в его устах наделялась ценными качествами вроде терпения, отходчивости и ласковости, достаточной, чтобы не вгонять Ваньнина в уныние перечислением его слабых сторон. Обдумав как следует все, что говорилось, Чу Ваньнин забывался и сам начинал верить, что ищет себе жену. Он снова и снова ходил на свидания вслепую, знакомился с молодыми родственницами всех своих знакомых, но, оказываясь на пороге серьезного шага навстречу будущему, снова и снова делал два шага назад. Перед глазами вставал настоящий образ его идеала, а не выдуманный, и Чу Ваньнин разворачивался и уходил туда, откуда пришел, сожалея о том, что обманул не только доброе сердце доверчивой девушки, но и свое собственное. Эмоциональное обслуживание женщины являлось тонким делом, и вне образа холостого мужчины в поиске, — Чу Ваньнин понятия не имел, как удовлетворять потребности женщины во внимании и прочем. Он был пустышкой. Болванкой, деревянной заготовкой человека, человеком так и не ставшей. О какой духовной близости с женщиной вести речь, если он и самого себя с пятого на десятое держал в тонусе? Не будь нужды показываться людям на глаза хотя бы иногда, и его выходы в свет (на работу) регламентировались бы довольно строго и скупо: официальные мероприятия, выезд за материалом и редкие мозговые штурмы в кабинете начальства, когда надо было изящно решить проблему с жалобами и заявлениями в суд. Статью можно было и по почте отправить, и ради этого не нужна была офисная техника. Ради этого можно было вообще с людьми не разговаривать, чем Ваньнин бесстыдно пользовался, делая письменные заметки прямо в электронных документах, точно зная, что так его придется дочитывать до конца, а не печатать бездумно. Свою работу Юйхен ночного неба знал четко, и знал, куда в ней лезть не следует. У Чу Ваньнина было довольно много опыта, и, к всеобщему читательскому удовольствию, его имя никак не было связано с описаниями сомнительных делишек чиновников, он никогда не стремился влезть в чью-нибудь личную жизнь. Его приглашали освещать официальные мероприятия правительства и художественные выставки, фестивали маленьких городков и открытия больниц. Юйхен умел подать обыденное, скучное и даже рутинное так, чтобы читатель получил удовольствие и хорошо принял сведения. Это было ценное качество для журналиста, учитывая, насколько сильна была в обывателях потребность проникнуться деталями хорошего скандала: промариноваться в ощущении этой грязи, липнущей к коже, чтобы взбудораженно вынырнуть и заключить, что, конечно, адекватный человек бы так, как в статье, не поступил. Люди были животными, и уже давно ощутивший, но не привлеченный властью над стадами этих существ, Чу Ваньнин испытывал презрение к мелким и крупным манипуляциям некоторых своих коллег. Играя на чувствах — играй на тех, которые не разрушают человеческий разум и душу. К сожалению людей, которые поддерживали бы его возвышенные — и идеалистичные — взгляды, было не так уж и много. — Кажется, ты и правда сильно устал, Юйхен, — вздрогнув, Чу Ваньнин в изумлении вскинул голову, натыкаясь на взгляд хмуро глядящего на него поверх чашки Сюэ Чжэнъюна. — Я уже пятнадцать минут по кругу рассказываю тебе одно и то же, а ты даже моргать не моргаешь. Мужчина привычно занырнул под свою невозмутимую маску и пожал плечами, тут же потянувшись, чтобы долить себе чаю в опустевшую чашку, которую он бездумно перекатывал в ладонях. — Прости. Трудная была неделька, — размыто отговорился мужчина, но ничего более подробного говорить не стал, не желая допускать постороннего вмешательства в свою душу.