Song of the Dragon Queen / Песнь драконьей королевы

На следующий день.

***

Солнце, еще не набравшее силу, робко окрашивало небо в нежные оттенки – персиковый, розовый, едва уловимый светло-лимоновый. Туман, словно тонкая вуаль, окутывал залив Черноводной, делая силуэты кораблей почти призрачными. Соленый воздух, прохладный и свежий, ласкал всё, чего касался, обещая новый день, полный всего нового, а скрип мачт и канатов, приглушенный, но настойчивый, звучал, как шепот, будто вторя ему. Чайки, словно стрелы, пронзали небо, их крики, то резкие, то мелодичные, сливались с шорохом волн, облизывающих прибрежные камни. Запах рыбы, свежей и терпкой, выловленной ещё до рассвета, смешивался с еле уловимым ароматом мокрой земли. Город, пропитанный энергией и волнительным ожиданием нового дня, словно дышал полной грудью. Улицы, ещё влажные от ночной росы, наполнялись ароматами, кружащими голову: сладкий дым от костров пекарен, пряные ноты специй, терпкий запах дубленой кожи. Город пробуждался постепенно. По рыночным площадям, словно по жилам, текли людские потоки, толпились. Здесь можно было услышать звон монет, громкий смех торговцев, приглушенные разговоры любовников. Каждый звук, каждый запах, каждое прикосновение – все это было наполнено жизнью, пульсирующей и неукротимой. Пока солнце поднималось выше, окрашивая небо в более насыщенные тона, простолюдины Королевской Гавани, словно муравьи, спешили заняться своим делом. Утренний туман, наконец, полностью рассеялся, открывая взору пеструю картину городской жизни. Так рыбаки, с огрубевшими от морского ветра руками, уже возвращались с утреннего лова. Их лодки, покачиваясь на волнах, выгружали на причал груды рыбы, чей запах щекотал неприятно ноздри и привлекал стаи чаек, круживших в небе. Женщины в грубых холщовых платьях, с корзинами на бедрах, бойко расхватывали улов, обмениваясь громкими шутками и торгуясь с рыбаками. Дети с задорным смехом бегали между ногами, то и дело пытаясь утащить особо понравившуюся рыбку. На рыночных площадях, под навесами из плотной ткани, вовсю кипела торговля. Мясники, в запачканных кровью фартуках, ловко разделывали туши, а пекари, с лицами красными от жара печей, выставляли на прилавки золотистый хлеб, от которого исходил приятный и теплый аромат, гончары, чьи руки были в глине, предлагали покупателям свои простые, но необходимые в каждом доме изделия, тогда как корзинщики плели свои изделия, сидя прямо на мостовой, ловкими движениями переплетая прутья. У кузниц, где дым вздымался к небу, кузнецы ковали железо, ударяя молотами со звоном, который разносился по окрестностям. Возле мастерских швеи, склонившись над работой, шили, пока их руки ловко перебирали иглы и нити. Возле таверн, ещё не наполнившихся шумными посетителями — пьяницами и бездельниками, служанки выносили на улицу ведра с объедками, оставляя их у входа для голодных собак и бедняков. Хотя были и те, кто попросту засиделся, точнее не планировал уходить. Так из одной из таверн, чьи стены были пропахшими алкоголем и нечистотами, раздался грубый, утробный рык, нарушивший привычную гармонию. Затем дверь распахнулась с противным звуком и на улицу, под не очень удивленные взгляды прохожих, вылетел неуклюжий силуэт. Мужчина, рослый и широкоплечий, с щетиной на подбородке и свирепым выражением лица, схватил за шиворот более худощавого, но заметно более изможденного после ночи веселья посетителя: тот, с белыми, но свалявшимися и грязными от долгого отсутствия ухода волосами, цеплялся за дверной косяк, бормоча что-то невнятное. Его глаза, красные от выпитого, мутно смотрели по сторонам, а на щеке красовался багровый след, словно напоминание о вчерашней драке. — Эй, дай допить! — воскликнул он, пытаясь оттолкнуть от себя выталкивавшего его громилу. Его руки, дрожащие от похмелья, пытались ухватиться за что-нибудь, но безуспешно. — Допить? Ты, Ульф, паразит, вечно недоплачиваешь! Ты никогда не платишь сполна! — проревел в ответ мужчина. Его голос был полон презрения и раздражения. Он грубо выдернул мужчину из дверного проема и с силой швырнул его на землю, как мешок с помоями. Полупьяный несчастный с глухим стуком приземлился на колени, затем перевернулся на бок, уставившись в светлое небо. Он попытался встать, но ноги его не слушались, и он лишь бессильно размахивал руками, бормоча что-то бессвязное. — Катись отсюда, Ульф! Громила, не удостоив его больше ни единым взглядом, захлопнул дверь таверны с громким хлопком, от которого на мгновение затихли все звуки вокруг. Этот резкий звук эхом прокатился по улице. Он скрылся за дверью, оставив полупьяного мужчину валяться в пыли и грязи, словно забытый и никому не нужный предмет. Прохожие, хоть и на мгновение остановились, чтобы посмотреть на эту сцену, вскоре продолжили свой путь: это было самым обычным делом в их жизни. И в ту же пору, когда пьяница Ульф пытался прийти в себя после постыдного падения, с досадой и гневом предстояло справляться и другому человеку; и так, пока бедняга тщетно старался подняться с земли с хмельной головой, на другом конце Города, в стенах Красного замка, развернулась своя, не менее горькая сцена. В просторных покоях мастера над монетой, лорда Лимана Бисбери, воздух был насыщен негодованием. Окна, относящиеся к Городу, были нараспашку, но свежий утренний ветер не мог остудить гнев, который обитал в покоях. Лорд Бисбери, мужчина уже в почетных летах, с морщинами, что залегли на лице, шагал взад и вперед по покоям: его походка была резкой и суетливой, руки, которые обычно сжимали свитки и монеты, теперь тряслись от бессильной злобы. — Бесстыдник! Бестолочь! Каким же ты уродился идиотом! – голос его, обычно спокойный, дрожал от ярости. Его взор, острый и проницательный, был прикован к юнцу, который стоял перед ним, потупив взгляд, словно надеясь исчезнуть. Это был его внук, Хамфри, юноша с волосами медного, как гроут, отлива и бледным, как у больного, лицом, на котором застыла тень вины. — Как ты мог, Хамфри, как ты мог так опозориться! – продолжал Лорд Бисбери. Его голос раздавался, как гром, — Проиграть в карты… Один из фамильных перстней! Что за тупица! Ты хоть понимаешь, что ты сотворил? Это не какая-то побрякушка, это — регалия нашего рода! Каким нужно быть дурнем, чтобы променять честь предков на мимолетное упоение выигрышем?! Хамфри по-прежнему хранил молчание, не поднимая взгляд на деда. Он понимал, что в глазах мастера над монетой он представал сейчас ничтожным дураком, но также понимал, что гнев деда был справедлив, потому что он и вправду сотворил оплошность, глупость. Парень мог испытывать лишь стыд, горечь и осознание того, что своим безрассудным деянием глубоко огорчил своего деда. Голова его была опущена и он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы укрыться от испепеляющего взора лорда Лимана Бисбери. Он слышал, как дедушка тяжело дышит и ощущал на себе всю тяжесть своего проступка. Его руки непроизвольно сжимались в кулаки, а на висках вздувались вены. Лорд Бисбери негодовал, как зверь в клетке, и Хамфри знал, что у него нет никакого оправдания. Лиман Бисбери резко развернулся, отойдя к негодного мальчишки. Морщины на его лице пролегли вокруг рта, который был искривлен от ярости. Его обычно спокойные глаза, цвета старого золота, сверкали теперь холодным огнем. Он остановился перед окном, и его плечи поникли, как будто под тяжестью невидимого груза. За стеклом, словно насмешку, простиралась Королевская Гавань, залитая ярким утренним солнцем. Он провел рукой по лицу, словно смахивая невидимую грязь. Его губы дрогнули, и он прошептал, почти беззвучно: — Какой позор... Голос его был хриплым и надломленным, полным разочарования, как будто он был свидетелем собственной кончины. Он медленно повернулся, и взгляд его, выглядящий, как затуманенное стекло, упал на внука. — Доволен ли ты, Хамфри, — спросил он с горечью, — Доволен ли ты тем, что натворил? Ты видишь хоть тень гордости в моих глазах? Хамфри чуть сильнее опустил голову, его губы дрожали, но он не произнес ни слова. Его безмолвие было красноречивее любых оправданий, и мужчина отвернулся. Он тяжело вздохнул, как будто грубо унял дрожь, что проходила по его телу. — Слухи… — повторил он. Его голос теперь был тихим и усталым, — Они выползают, как крысы, из каждой щели, как яд, отравляя все вокруг. Ещё день, может быть, два, и эта мерзость дойдёт до королей. И что я тогда скажу? Мастер над монетой, чье имя будет покрыто позором, заслуги будут забыты из-за глупости его собственного внука! Хамфри ощутил, как стыд будто разъедает его изнутри. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу, как клеймо позора, и его ладони стали влажными от волнения. Каждое слово деда, нотка разочарования в его голосе, врезались в его разум. Его никчемность казалась ему осязаемой, давящей на плечи, сгибая его к земле. Он хотел провалиться через пол, испариться, лишь бы не слышать больше этих упреков, лишь бы не ощущать этого всепоглощающего стыда. Лиман Бисбери, чувствуя мучения внука, но не желая их признавать, глубоко вздохнул вновь, словно пытаясь утихомирить бурю, бушующую в его груди. Он отвел взгляд от Хамфри, глядя в окно, выходящее на улицы Гавани. Его пальцы нервно перебирали цепочку на шее, словно пытаясь ухватиться за что-то в этом хаосе. Голос его, хотя и был еще резким, приобрел чувство усталости: — Убирайся, — произнес он, не глядя на внука. — Не попадайся мне в глаза. Сегодня же я пошлю ворона в Медовую Рощу, к твоему отцу. А ты… — он повернулся к Хамфри, и взгляд его был холоден, — Ты готовься к отъезду. Хамфри не ответил, но его взгляд был устремлен в пол, словно надеясь там найти спасение. Он не осмеливался поднимать глаз на дедушку, его вина была слишком тяжела. Он понимал, что у него нет выбора, что он заслужил это наказание. Юноша сделал шаг назад, и еще один, пока не оказался возле двери. Не проронив ни слова, внук оставил Лимана Бисбери наедине со своим гневом и разочарованием. Хамфри вышел из покоев деда, стараясь не издавать ни звука. Дверь за ним закрылась с тихим скрипом, отделив его от гнева и разочарования, что остались внутри. Он шел по коридору, его шаги были тихими и нервными, как будто он боялся нарушить тишину. Солнечный свет, проникший сквозь узкие окна, казался ему слишком ярким, слишком жестоким, чтобы осветить его позор. Он чувствовал, как взгляды слуги, занятого своими делами, словно прожигали его насквозь. Вернее, так ему казалось. Вина представлялась клеймом, которое сжигало его на каждом шагу. Юноша ускорил шаг, стремясь поскорее закрыться от взглядов и от этого гнетущего чувства. Завернув за угол, он подумал, что наконец-то остался один, но тут чуткий слух уловил приглушенные голоса. Они доносились из небольшого зала. Хамфри на мгновение остановился, сам не зная почему, прислонившись к стене. — …Я же своими глазами видела!— проговорил звонкий девичий голос, полный веселья, — Вчера вечером, в саду доме! Этот глупец Хамфри, внук мастера над монетой, проиграл все! Абсолютно все! — в голосе слышалось ехидство, — Говорят, он просадил даже фамильный перстень леди Сванн, представляете? Как можно быть идиотом таким! Хамфри почувствовал, как волна жара накатила на него, словно его облили кипятком. Он прижался спиной к стене, как будто надеясь, что это поможет ему исчезнуть. Слова девушки, полные злорадства, подобно мечам, пронзили его насквозь. Не в силах больше выдерживать это ехидство, он сорвался с места, как будто раненый зверь. Он побежал, не глядя в сторону, лишь бы поскорее скрыться от этих голосов, от этой постыдной правды. Он не хотел больше ничего слышать, не хотел больше ничего знать. Его единственным желанием было закрыться, уйти как можно дальше, пока эта позорная волна не накрыла его с головой. Блондинка с яркими чертами лица и хитрыми голубыми глазами, находившаяся в компании сплетничающих девиц, медленно повернула голову в сторону двери. Уловив краем глаза мелькнувшую медноволосую макушку, она едва заметно усмехнулась. Уголки губ её тронуло легкой, почти хищной улыбкой, не достигшей глаз. Эйлития опустила взгляд на кубок, и её губы сжались в тонкую линию: «Всё идет, как надо», — подумала она и в её глазах вспыхнул расчётливый огонь.

***

Леди Ланнистер шла по коридорам замка. Её длинные золотистые волосы, обычно тщательно заплетенные в сложную причёску, теперь были заплетены в тугую косу, пока изумрудные глаза, такие же яркие и пронзительные, как у большинства Ланнистеров, бегали по сторонам, как будто она искала что-то ускользающее и надеялась найти спасение от нарастающего отчаяния в стенах замка; и она действительно искала! Она то и дело останавливалась, её хрупкая фигура на мгновение замирала, как будто прислушивалась к неразличимым шёпотам, а затем снова продолжала свой путь. Каждый шаг был полон шума и неуверенности. Её движения были резкими и нервными, как птица, заключенная в камеру. Она оказалась потерянной и уязвимой, совсем не похожей на гордую дочь лорда Утёса Кастерли, которую удалось увидеть в замке зала. Внезапно, как завороженная, она замерла на месте, ее взгляд сфокусировался на дальней части коридора. Там, в тени, она увидела его; Лионель Мэннинг стоял погруженный в свои мысли. Его темные кудрявые волосы были немного растрепаны, пока в его глазах, читалось веселье. Церера низко наклонилась, пытаясь унять дрожь, пронизывающую её тело. Она внимательно смотрела на него, и маленькая надежда, хранившаяся в её душе, продолжала жить. Блондинка медленно, почти нерешительно начала двигаться в его направлении, она хотела покончить с этим, разобраться. Она лелеяла мысль о том, что он, наконец, проявит благоразумие и отправит ворона отцу, прося её руки, ведь только так она сможет избежать нежеланного брака, который ей подготовили ее братья, только так она сможет спастись от позора и разочарования. В зеленых глазах отражалась мольба о защите, о спасении. Церера, набравшись смелости, подошла к Лионелю, и, как только расстояние между ними сократилось, она заговорила, её голос дрожал от волнения: — Лионель, нам нужно поговорить, — произнесла она. Девушка старалась говорить уверенно, но её голос предательски дрожал. Лионель, казалось, не очень обрадовался её появлению. Его лицо, только что озаренное какой-то задумчивой усмешкой, теперь омрачилось тенью скуки. Он отвел взгляд, как будто желая избежать встречи с её взором. — Церера, не время, — ответил парень, — Мне нужно спешить. — Твои дела подождут, — возразила Церера. Её голос стал тверже, хотя внутри неё все еще бушевала тревога, — Мои дела важнее. Она еще сделала один шаг вперед, сокращая расстояние между ними, не давая ему возможности уклониться от разговора. — Мой брат Тиланд, — продолжала она, её голос стал тише, но в нем звучала стальная нотка, — Собирается подыскать мне мужа. Лионель медленно повернул голову и пронзил Цереру взглядом. В его глазах, обычно полных живого тепла, теперь плескалось лишь презрительное равнодушие, как будто он смотрел на надоедливое насекомое. Его губы, которые совсем недавно шептали ей слова любви, сейчас искрились в насмешливой ухмылке, обнажая ряд ровных зубов. Тень безразличия легла на его лицо, словно маска, скрывающая истинные чувства. — Что ж, поздравляю тебя с будущим замужеством, — проговорил наследник Морского рёва. От этих слов у Цереры перехватило дыхание и по телу пробежала дрожь. Её словно ударили хлыстом, но она не знала куда именно. Церера замерла. Ее изумрудные глаза, такие яркие и живые, вдруг потускнели. Блондинка смотрела на Лионеля, и в её взгляде читались боль, разочарование и глубокое недоумение. Как он мог говорить такое? Неужели все их встречи под покровом ночи, все их страстные поцелуи, все их клятвы в вечной любви были лишь пустыми словами, ложью, сказанной ради мимолетного удовольствия? Неужели он никогда ничего не чувствовал к ней? — Нет… — прошептала леди, — Нет, Лионель, ты не понимаешь. Не нужно меня поздравлять. Она замолчала, как будто слова застряли у нее в горле. Грудь ее тяжело вздымалась, сердце бешено колотилось. Ланнистер смотрела на него, пытаясь понять, что происходит, пытаясь найти какую-нибудь искру надежды в его равнодушном взгляде. Ей нужно было переубедить его, нужно было заставить его понять, что от его решений зависит её жизнь, её будущее. Их будущее. — Лионель, — начала Церера вновь. Голос стал тише, но в нем появилась нотка отчаяния, — Умоляю тебя, послушай. Спроси своего отца о нашей свадьбе, умоляю тебя. Только так мне удастся избежать этого брака, только так мне удастся остаться с тобой. Лионель вскинул бровь, как будто слова Цереры были нелепой шуткой. Его губы изогнулись в насмешке. Он смотрел на нее сверху вниз, как на маленького, наивного ребенка. — Ты думаешь, мой отец, малый лорд, рискнет посвататься к дочери наследника Запада? — спросил он, его голос был полон иронии и презрения, — Не глупи, Церера. Мэннинги и Ланнистеры — не ровня друг другу. Церера слушала его слова и каждое из них пронзало её, как тонкая игла, вживляемая прямо в сердце. В груди нарастала ноющая боль, как будто там завязался узел отчаяния. Она видела, как презрение в глазах Лионеля становится все сильнее, как он отстраняется от нее, как от прокаженной. — И я, — более твердо продолжал Мэннинг, — Никогда и не думал жениться на тебе. Даже если бы это было выгодным браком, что маловероятно. Он сделал паузу, его взгляд скользнул по телу Цереры, как будто измеряя её, как вещь. — Ты хороша в постельных делах, — цинично ответил парень, — Но в жены лорда… Ты не годишься. Церера смотрела на Лионеля сквозь пелену боли и неверия. Дыхание перехватило, как будто кто-то сжал её грудную клетку. Слова наследника Морского рёва, как осколки льда, пронзали её насквозь, раня самое сердце. Она покачала головой, золотистые волосы, заплетённые в тугую косу, качнулись в такт. — Нет… — голос дрожал, как тонкая струна, натянутая до предела, — Это неправда, это не может быть правдой. Ты же… Ты же сам… Она запнулась, пока слова застревали у неё в горле, не желая покидать. Церера попыталась переубедить его, но каждый её аргумент, каждое слово мольбы не давали ничего кроме безразличия. Блондинка смотрела на него, пытаясь найти хоть какую-то искру надежды в его холодных глазах, но находила лишь презрение и насмешку. В порыве отчаяния Церера схватила Лионеля за руки: пальцы впились в его запястье, как будто она пыталась удержать его от падения в бездну. Её хрупкая фигура прильнула к нему в мольбе, а глаза наполнились слезами, но она не позволила им скатиться по щекам, словно пытаясь сохранить остатки гордости. — Пожалуйста, — взмолилась леди Ланнистер, — Не говори так, Лионель… Я прошу тебя… Но прежде чем она успела закончить свою мольбу, Лионель резко отдернул руки, словно прикосновение Цереры обжигало его, как раскалённый металл. Его лицо исказилось от отвращения, и он отбросил девичьи руки с такой силой, что девушка едва устояла на ногах. — Желаю тебе удачного замужества за каким-нибудь высоким лордом, — свысока заявил юноша, — Если, конечно, таковой найдется для такой испорченной девушки, как ты. Лионель, не сказав больше ни слова, развернулся и, не глядя на Цереру, быстрым шагом покинул её, растворившись в полумраке коридора. Церера же замерла на месте, как статуя: руки опустились, и она почувствовала, как по щекам потекли слезы, которые она так долго сдерживала. Боль, как будто острые когти, вцепилась в её сердце, и она почувствовала, как оно сжимается от горя и разочарования. Блондинка стояла, а перед глазами проносились обрывки их прошлых свиданий, но теперь они казались ей лживыми декорациями, за которыми скрывалось лишь равнодушие и жажда развлечения. Он же игрался с ней! Решил развлечься с дочерью великого лорда, а теперь она ему наскучила. Ланнистер думала о нём, о том, как один человек, клявшийся ей в любви, всего за несколько мгновений превратился в того, кто презирал её, насмехался над ошибками, которые они совершили вместе. Как он мог быть таким жестоким? Как он мог так легко растоптать все, что было между ними? И в тот же миг, волна ярости, направленной на саму себя, накрыла её. Она проклинала себя в мыслях, шептала проклятие своему отражению, как могла она так опуститься, чтобы умолять кого-то, кто так не ценил её? Как она могла позволить себе такую ​​слабость, поверив в то, в чём не может быть никакой уверенности? Она — дочь Утёса Кастерли, Ланнистер, позволила какому-то второсортному дворянину так обращаться с собой! Она чувствовала, как гнев вызывается отчаянием, и в груди у неё разгорелся пожар, и пламя этого пожара пожирало её изнутри.

***

Над Ступенями, как запекшаяся кровь на теле мира, нависло багровое солнце. Оно не грело, лишь вспыхнуло над полем грядущей бойни, отбрасывая длинные тени на изрезанные скалы и каменистые берега. Ещё раньше ласковое и спокойное море, теперь ревело, как разъяренный зверь, волны которого с ожесточением ударялись о берег, разбиваясь о подводные камни с оглушительным грохотом. Именно в эти мгновения на одном из островов развернулась новая кровопролитная битва, не щадящая людей и их судьбы. На высоте паруса весстероских кораблей, когда-то синие и гордые от знамени дома Веларион, теперь были изорваны, как старые тряпки, местами черные от гари, пока некоторые борта изрешечены пробоинами, как бы шрамами прошлых битв. С палубы неслись крики воинов, заглушаемые лязгом металла и треском горящего дерева. Арбалеты и луки посылали в тучи стрелы, их свист воздухом напоминал вой пиратов, их сила принесла смерть, без разбора поражая, как друзей, так и врагов. Берег, изрезанный каньонами и усеянный острыми скалами, превратился в арену смерти. Пираты Триархии яростно отражали атаку вестеросских солдат. Они сражались с отчаянием загнанных в угол зверей, их кривые сабли и топоры, как будто клыки и когти, вгрызались в плоть врага, окрашивая землю кровью. Их боевой клич, похожий на звериный рык, сливался с грохотом страха, создавая какофонию ужаса. Каждое их движение было наполнено невероятной жестокостью, каждый удар был целью для убийства, не давая надежды на жизнь. Солдаты Вестероса, закованные в латы, наступали, неся смерть и разрушение. Они сражались со стойкостью и мужеством, но их ряды редели с каждой минутой, словно под серпом смерти. Копья вонзались в тела, щиты разлетались на куски, а мечи с хрустом перерубали кости. Земля под их ногами была покрыта кровью трупов, окрашивая почву в зловещий красный цвет. Дым от горящих кораблей, двигаясь с порохом, окутывал пространство, превращая остров в адскую бездну. Воздух был наполнен запахом крови, пота и жженого дерева, запах смерти пропитал все вокруг. Битва шла в полную силу, не утихая ни на мгновение, разрывая хрупкий покров тишины, который когда-то накрыл эти острова. Каждую минуту этой бойни был наполнен яростью и отчаянием, каждый воин, сражаясь за свою жизнь, был готов забрать с собой как можно больше врагов. Ступени, как огромный каменный исполин, содрогались от гнева, что обрушили на них люди; никто из них никого не жалел и не собирался жалеть, предпочитая выйти из схватки мертвецом, нежели сдаться в плен. И Порочный принц никого не щадил. Его серебристые волосы, запятнанные грязью и кровью, развевались на ветру, собранные в тугую, но толстую косу, доходящую до плеч, а фиолетовые глаза горели неистовой яростью. Он был облачен в темную броню, на которой зловеще поблескивали капли крови триархов, пока в его руке сверкал клинок из валирийской стали – Темная Сестра, накормленный кровью и плотью сукиных детей и требующий новых жертв. Деймон двигался по полю боя подобно вихрю, скрываясь от летящих стрел за остатками лагеря, успевая отражать удары пиратов, расшвыривая их в сторону, как что-то дрянное, благодаря Темной Сестре, что рассекала воздух, оставляя за собой кровавые брызги, что падали на землю, смешиваясь с грязью. Пираты с дикими криками бросались на него, но он был неутомим, сметая всё на своём пути. Он отражал их удары с презрением, играл с ними и с каждым взмахом своего меча отправлял их в объятия смерти. Он сражался с необузданной яростью, его гнев, копившийся в долгих битвах, вырывался наружу с каждым ударом клинка. Его движения были быстрыми и точными, и в каждом из них чувствовалась неутолимая жажда крови. Меч, обагренный кровью врагов, сверкал в лучах заходящего солнца, словно дьявольская улыбка. В глазах Деймона не было ни капли сожаления, ни тени сомнения. Он хотел лишь одного – уничтожить всех, кто осмелился встать на его пути, и делал это с холодной, расчетливой жестокостью. Он был воплощением войны, несущий смерть и разрушение, и на этом поле боя не было силы, способной ему помешать. Каждое тело, которое падало под ударами его клинка, вызывало в нем лишь прибавление духа. Он наслаждался этой жестокой схваткой. Битва продолжала бушевать с прежней яростью, превращая остров в настоящее пекло. Принц, словно демон во плоти, продолжал свой смертоносный «танец», не позволяя ни секунды передышки своим врагам. Темная Сестра сверкала, как молния, и каждый её удар был смертельным. Он рубил, колол, рассекал, словно одержимый. Он был как вихрь, не олицетворяющий ничего, кроме хаоса и разрушения. Его ярость, казалось, не достигла предела и чем больше врагов падали под его мечом, тем более жестоким ударом он одаривал последующих. В один из моментов, когда Деймон отбросил в сторону очередного пирата с такой силой, что тот с хрустом врезалось в камни, он резко вскинул голову и бросил взгляд в сторону, замечая темнокожего парня с серебряными волосами, заплетенными в дреды, в блестящих доспехах дома Веларион, что резко обернулся, услышав скрежет металла, раздавшийся за спиной. Лейнор, с легким испугом в глазах, словно на мгновение потерял сосредоточенность и его меч замер в воздухе. Деймон нахмурил брови, с высокомерием посмотрел на Лейнора и его фиолетовые глаза вспыхнули гневом. Он не желал видеть промедления на поле боя. — Быстрее! — прорычал он, его голос был подобен раскату грома, — Шевелись! Не задерживайся! Лейнор Веларион, почувствовав на себе прожигающий взгляд Деймона, невольно вздрогнул, тогда как последний, не дожидаясь ответа, вновь вернулся к бою, продолжая его, не смея отвлекаться. И отбиваясь, юноша позволял кидать на него взгляды: его движения были быстрыми, точными и беспощадными, как будто он был рожден для этой борьбы, как будто смерть была его верной спутницей. Лейнор на мгновение замер, пораженный тем, с каким рвением Деймон расправился с врагами, и тут же почувствовал укол зависти, перешедшее в чувство собственного ничтожества. Поправив свой шлем, Лейнор вновь вернулся в бой, его меч, хоть и не был из валирийской стали, рассекал воздух, стараясь не отставать от родственника. И пусть он с меньшей яростью обрушивал удары по ближним пиратам, чтобы заставить тех отступить, его движения не были такими быстрыми и уверенными, как у его дяди. Он чувствовал, как каждый его удар дается с трудом и каждый его промах вызывает у него чувство досады. Будущий лорд Дрифтмарка пытался отдаваться своему делу с той же яростью и беспощадностью, что и Деймон, но его внутренний огонь казался блеклым и слабым по сравнению с бушующим пламенем дяди. Невольно в голову Лейнора всплыли сравнения с Порочным принцем. Он видел, как тот расправляется с пиратами и понимал, как далеко ему до этого. Он был хорошим воином, его обучали лучшие мастера и он не раз доказывал свою храбрость в битвах, несмотря на юный возраст, но рядом с Деймоном он чувствовал себя лишь тенью, бледной копией настоящего воина. Он был воином, но он не был убийцей, как его дядя. Лейнор нанес ещё один удар, заставив пирата отступить, но его взгляд вновь скользнул к Деймону. Он понимал, что должен отбросить эти мысли, должен сосредоточиться на борьбе, но тень дяди, словно зловещий призрак, продолжала нависать над ними, вызывая в его душе чувство неполноценности. Он осознавал, что ему нужно бороться не только с пиратами, но и самим собой, со своей собственной слабостью. В гуще борьбы, когда Лейнор, погруженный в сравнение с Деймоном, почти потерял бдительность, к нему на помощь подоспел рыжеволосый юноша с озорными искрами в глазах — Джоффри Лонмаут. Он пробился сквозь толпу пиратов, его меч выписывал в воздухе быстрые и точные движения, отбивая атаку врагов. Он двигался легко и ловко, как будто не участвовал в кровавой бойне, а играл в карточную игру. Его рыжие волосы развевались на ветру, а на губах играла дерзкая улыбка. — Лейнор! — крикнул Джоффри, его голос прорезался сквозь грохот борьбы, — Что, уже утомился? Небось, снова о Порочном принце думаешь? Он отбил удар сабли одного из пиратов, а затем ловко нанес свой, отправив врага на землю. Он повернул голову к Лейнору, его глаза лучились весельем. — Долго тебя не было, Джоффри. В следующий раз не оставляй меня одного среди этих мразей. Лейнор, вырванный из размышлений, машинально отбил удар вражеского меча, а затем бросил взгляд на Джоффри. На его губах мелькнула слабая улыбка. — Замолчи, Джоффри, — ответил он, его голос был слегка напряженным, словно друг задел одну из тайных тем. Он нанес удар мечом, отбрасывая пирата назад, и вновь вернулся в бой, его движения стали более уверенными, как будто подбадривающие слова возлюбленного привели в него новую силу. — Ну конечно, — ответил Джоффри, его голос звучал легко и непринужденно, — А то кто будет прикрывать твою спину, пока ты мечтаешь, о мой будущий лорд? Давай, перестань хмуриться или я подумаю, что тебе тут не нравится! — Джоффри, — проговорил Лейнор, его голос стал более строгим, — Сейчас не время для шуток. И он вновь продолжил в битву, попытался отбросить мысли в сторону и сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Он был благодарен Джоффри за его поддержку, но не мог позволить себе остановиться на его подбадривающих шутках. Война была главным делом и он должен был называться воином, а не мечтателем. И мужеложцем.

***

Вдали от грохота сражений, в Твердыне Мейгора, царило умиротворение, окутывающее всех, от самого низшего слуги до знатных особ. Закатный свет, проникая сквозь арочное окно, заливал все мягким, золотистым сиянием, перемешиваясь с благоуханием экзотических масел и благовоний. В центре этой идиллии, в деревянной бадье, наполненной теплой водой, нежилась одна из королев. Её серебристые волосы, распущенные и влажные, струились по поверхности воды, словно потоки жидкого серебра, отражая мерцание свечей, а глаза фиолетового цвета, были закрыты, лицо расслаблено, на нём играло умиротворение. Казалось, что она полностью растворилась в этом уединении, оставаясь в стороне от всех дворцовых интриг и козней. Нежная, но большая рука служанки скользила по её спине, нанося душистое масло, аромат которого сливался с паром. Капли воды, переливающиеся на коже, как драгоценные камни, отражающие свет, и легкий румянец, как будто после поцелуя, придают её лицу чудесную красоту. Валейна, казалось, забыла о существовании всего мира, растворившись в коротком спокойствии. Однако всё было совсем иначе. Улыбка, расслабленная и легкая, была не только от удовольствия, но и от предвкушения следующих событий, на которые она так возлагала надежды. Валейна, ясно представляя Лимана Бисбери, мечущегося в гневе по поводу недавнего происшествия, готового, по слухам её фрейлин, содрать шкуру и со своего внука, и с самого себя. «Ещё несколько дней», — пронеслось в её мыслях, и улыбка стала чуть хитрее, — «И старик будет хвататься за первую же протянутую руку». Этот момент спокойствия был внезапно прерван слабыми, но настойчивыми звуками — недовольными вскриками ребенка. Валейна, мгновенно отреагировав, прислушалась. Фиолетовые глаза распахнулись, в них появилась нежность, которая мгновенно растопила предвкушение того, как её планы сбудутся. Девушка повернулась головой в сторону источника звука, и её лицо смягчилось. Взгляд стал мягче, и на губах расцвела искренняя, теплая улыбка — улыбка матери, полная любви. Она наблюдала, как нянька, завершая купание маленького Джейхейриса, попыталась перевернуть его в мягкое полотенце. Личико мальчика отвернулось от ткани, его крошечные ручки и ножки беспокойно двигались. «Мой маленький дракон», — подумала Валейна. Нянька, не решаясь пошевелиться в этот момент, остановилась, ожидая указаний, бережно прижимая ребенка к груди. Джейхейрис продолжал хныкать, морща лобик. Валейна, немедля, приподнялась, вода стекала по её телу, оставляя за собой блестящий след на фарфоровой коже. Руки, как будто сами по себе, потянулись к младенцу. — Дай его мне, — прошептала она. Её голос звучал мягко, но с уверенностью, — Мой Джейхейрис. Мой маленький дракон. Нянька, поняв и услышав приказ в голосе королевы, передала ей ребенка с такой осторожностью, словно держала в руках самое дорогое сокровище. Валейна взяла мальчика, прижимая его к груди, которой он не знал, одновременно гладя по спине одной рукой, а другой поддерживая его мокрую кудрявую головку, пока фиолетовые глаза, полные любви, остановились на его лице, в тот момент, когда мальчик утих, цепляясь за влажные волосы. Улыбка Валейны была полна безусловной материнской любви. Валейна, прижав Джейхейриса к себе, наклонилась и нежно поцеловала его в мягкую, пухлую щечку. Мальчик, на мгновение затихший от неожиданности, тут же отреагировал на это ласковое прикосновение, издав довольный, немного хрюкающий звук. Его маленькие ручки, ещё мокрые от воды, сжали материнские волосы, крепко цепляясь за них, словно за спасительную соломинку. Он уткнулся лицом в её шею, продолжая тихо посапывать, его крошечные пальчики сжимали и разжимали пряди её волос. На его лице, недавно затронутым плачем, теперь играла чуть заметная, но уже явная улыбка, которая растянула его маленькие губки. Валейна, чувствуя, как от его прикосновений по её телу пробегает волна тепла, продолжала нежно гладить его по спине, наслаждаясь моментом умиротворения. Её очи, полные любви и нежности, смотрели на своего сына с безграничной преданностью. Она шептала ему на валирийском, её голос был тихим и успокаивающим, как будто колыбельная песня: — Маленький принц, мой маленький принц. И чего ты капризничал? Валейна, продолжая его нежно обнимать, пока мысли были уже не столь мечтательны, как были раньше, полные той нежной, глубокой любви, которую она чувствовала к своему сыну. Бисбери, его интриги — всё это отошло на второй план, уступив место безграничному материнскому счастью. Валейна, нежно улыбнувшись своему сыну, слегка окунула его в теплую воду, на мгновение, а затем осторожно подняла его, вновь прижимая к груди, тогда как Джейхейрис, словно маленькая рыбка, забавно дрыгнул ножками, но тут же успокоился, вновь прильнув к матери. Валейна наблюдала за ним с трепетом, её материнское сердце переполнялось любовью, а на лице играла мягкая, нежная улыбка. — Какой ты чудесный, — она заглянула в его большие фиолетовые глазки, слегка наклонив голову в сторону, словно увидела в них что-то или кого-то, но пыталась вспомнить. И только после минуты молчания произнесла тихим и немного дрожащим голосом, — Как ты похож на свою бабушку. Внезапно, тишину покоев нарушил звук открывающейся двери. Валейна подняла голову и увидела, как в её покои вошёл государь; он остановился на пороге, его взгляд скользил по просторным комнатам, сохранившим себя со времен смерти его первой жены, как будто он впервые увидел их. В его глазах читалось удивление и некая растерянность, и мужчина огляделся по сторонам, как будто что-то искал, пока его взгляд не остановился на Валейне, нежно держащей на руках их сына. Визерис замер, как статуя, его глаза расширились от удивления. Он не ожидал застать свою дочь в таком виде и уж тем более с их сыном на руках, и всё же на его лице промелькнула легкая улыбка, а в его глазах появилась та нежность, которую Валейна так любила видеть. Он медленно двинулся в её сторону, его шаги были тихими и осторожными, как будто он боялся нарушить этот момент неожиданно. Подойдя ближе, он остановился возле ванны, и в его голосе прозвучала тихая, но полная нежности фраза: — Вижу вы в добром здравии, — прошептал он, всё так же растерянно смотря на жену и сына. Визерис, словно завороженный, наблюдал за Валейной и ребенком. Его взгляд, обычно строгий или хмурый, смягчился, став нежным и полным тепла. Улыбка, едва заметная, играла на его губах, придавая его лицу черты необычной мягкости, которая резко контрастировала с его обычно сдержанным обликом. Он видел, как Валейна, с любовью и терпением, успокаивала Джейхейриса, и в его душе отозвался отголосок собственных, давно забытых чувств. Его взгляд скользил по их рукам, по движению её пальцев, касающихся нежного личика ребенка, по тому, как она с такой нежностью прижимает малыша к груди. — В добром, — подтвердила Валейна голосом, звучащим тепло, словно весенний ветерок, — Хотя Джейхейрис немного капризничал. Её улыбка была столь искренней и лучезарной, что Визерис невольно почувствовал, как в его груди отзывается волна нежности, заглушая усталость, накопившуюся за день, и тревоги, связанные с управлением королевством. Он увидел в этом маленьком моменте, в этой обычной сцене купания, нечто большее, нечто священное. Визерис вопросительно изогнул бровь, его взгляд вновь обратился к ребенку. Его лицо выражало не только интерес, но и некоторое беспокойство. — Он не хотел купаться, — пояснила сребровласая, — Пришлось немного побороться. Слова вызвали у государства еле заметную усмешку, которая быстро сменилась лёгким вздохом. Он вспомнил собственное детство, свои капризы и капризы своего брата, Деймона: но стоит ли говорить, что у последнего они были чуть ли не лучшим другом? — Видимо, со временем привыкнет, — сказал мужчина. Он осторожно наклонился, его пальцы легко коснулись крошечной головки Джейхейриса. Прикосновение было таким нежным, что даже Валейна невольно затаила дыхание. В этот момент одна из служанок, словно читая мысли короля, подошла и поставила рядом с ванной удобное кресло из темного, полированного дерева. Визерис, приняв его, медленно опустился, с улыбкой на лице, продолжая наблюдать за женой и сыном. Его взгляд, полный нежности и любви, задержался на крошечном личике Джейхейриса, и, казалось, в этой тихой, интимной обстановке, он нашел то долгожданное спокойствие, которого ему так не хватало во дворце. Валейна, продолжая с нежностью смотреть на Джейхейриса, вдруг внимательно вгляделась в его маленькое личико. Её очи на мгновение расширились, а на губах заиграла задумчивая улыбка. — Мне кажется, у него мамин носик, — тихо произнесла она, словно делясь сокровенной тайной. Но тут же, словно споткнувшись о собственное воспоминание, она прикусила нижнюю губу, её взгляд стал печальным. Слова о «маме» пробудили в ней болезненную память о покойной матушке, Эймме Аррен. Визерис, услышав слова Валейны, тоже погрузился в печальные воспоминания. Его взгляд затуманился, а улыбка исчезла с лица, уступив место выражению горечи и боли. Слова Валейны словно открыли старую рану в его сердце, рану, которая никогда не заживет. Он вспомнил свою любимую жену, Эймму, её ласковый голос, её нежную улыбку, легкие движения и веселость. Он вспомнил тот ужасный день, когда он, разрываемый между двумя жизнями, выбрал их нерожденного сына, надеясь сохранить хотя бы его. Но судьба распорядилась иначе, и он потерял их обоих — и Эймму, и Бейлона, которого держал на руках всего несколько раз. Его сердце вновь сжалось от той невыносимой боли, которая преследовала его с того рокового дня. Его лицо выражало не только печаль, но и глубокое чувство вины. Продолжительное молчание повисло в покоях, нарушаемое лишь тихим дыханием мальчика и лёгким плеском воды в ванне. Визерис, казалось, боролся с волной нахлынувших воспоминаний, его взгляд был прикован к сыну, он словно видел в нём отражение своей утраченной любви. Наконец, он медленно кивнул, его глаза, полные грусти, вновь обратились к Валейне. — Да, — произнес он тихо, его голос был полон тяжелых воспоминаний, — Ты права. Он попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась какой-то неестественной и натянутой, словно маска, скрывающая бурю эмоций. Его взгляд скользнул по личику Джейхейриса и он добавил, стараясь говорить более непринужденно: — И бровки такие же светлые, как у неё, — закончил он, и в его голосе прозвучала нотка лёгкой гордости, словно он пытался ухватиться за какую-то нить, связывающую его с прошлым. Валейна, кивнув в ответ на слова Визериса, на мгновение превратилась в задумчивость, её взгляд устремился куда-то, пытаясь разглядеть в дымке прошлого образ своей матери. Внезапно, очнувшись от наваждения, она обратилась взглядом к Джейхейрису. Её глаза расширились от легкого удивления. Она с легким аханьем, как дитя, смотрела на своего сына, который, совершенно незаметно для всех, заснул у неё на руках и теперь тихо посапывал на её руках. Визерис, как бы уловив её настроение, тут же встревожился, его лицо приняло встревоженное выражение. — Что не так? — спросил он, его слова были наполнены волнением, — Что-то с Джейхейрисом? Он наклонился вперед, глядя на лицо сына. Его взгляд задержался на спящем ребенке, и на его лице отразилось умиление. Губы дрогнули в едва заметной улыбке. — Уснул, — его голос был полон нежной радости, его смех был тихим, словно ласковый шепот, боясь разбудить их малыша. Его глаза искрились блестками от родительской гордости, которую он старался закрыть. Валейна, глядя на маленького сына, в ответ улыбнулась. Её улыбка была теплой и нежной, словно лучи солнца, пробившегося сквозь облака. Она осторожно передала сына подошедшей служанке. — Уложи его спать, — тихо приказала Валейна. Она передала ребенка, подобно хрупкому цветку, доверяя его самым заботливым рукам. Валейна, с нежностью глядела, наблюдая за тем, как нянька осторожно укутывает Джейхейриса в мягкое белое полотенце. Она следила за каждым движением рук служанки, которая с ловкостью и заботой обтирала его маленькое тельце. Каждую складку, каждую крошечную конечность, обернули в теплую ткань. Нянька вела себя так, что казалось, она боялась потревожить сон младенца. Затем нянька всё так же осторожно, начала переодевать Джейхейриса в длинную, белую рубашку. Ткань была тонкая и мягкая, как облако, нежно обнимающее его тело. Но в этот момент маленький принц, как будто чувствуя перемену, небрежно всхлипнул, его губы дрогнули, а на личике промелькнула недовольная гримаса. Валейна слегка нахмурила брови, её сердце сжалось от волнения, но она тут же успокоилась, увидев, что Джейхейрис, всё ещё сонный, лишь на мгновение заволновался, и вновь начал засыпать, его маленькие реснички затрепетали, дыхание вновь стало ровным и спокойным. Наконец, нянька осторожно отнесла его в свою маленькую кроватку подле кровати матери. Валейна провожала его взглядом. Она наблюдала за каждым движением служанки, пока та уложила Джейхейриса на мягкую подушку, укрывая его легким одеялом. Убедившись, что её сын спокойно засыпает, Валейна с тихим вздохом облегчения откинулась на спинку кресла, ещё ощущая тепло от его прикосновений. Визерис, внимательно глядя на свою жену и подбирая слова, наконец заговорил. Его голос был тихим и задумчивым. — Мейстер Меллос опять негодовал, — проговорил он, его губы тронули лёгкую усмешку. — Он считает, что ты слишком рискуешь, летая на Среброкрылой с Джейхейрисом. Говорят, это «непозволительная беспечность». Валейна, приподняв бровь, с легкой насмешкой на губах взглянула на мужа. Её глаза, полные игривого огня, выражали легкое пренебрежение к предостережениям мейстера. — Если бы мейстер Меллос узнал, что я лежу в горячей воде, он бы пошел молиться Семерым, — ответила она с иронией, — Он бы решил, что я впускаю в себя демонов. Или очень скоро слягу с воспалением. Или ещё какой-то дрянью. Они оба тихо рассмеялись, этот смех был полон тепла и понимания. Закончив засмеяться, Валейна повернулась в сторону, где стояла служанка, и негромко произнесла: — Принеси мне, пожалуйста, полотенце, — попросила она, голос был мягким, но властным. Служанка, словно тень, тут же поднесла Валейне полотенце из белого льна, и Валейна поднялась из воды, забирая ткань. Теплая вода стекала по её телу, подчеркивая изящество её линий, волосы, мокрые и распущенные, спадали на плечи, словно каскад серебристых нитей. Она быстро обернула тело полотенцем, скрывая свою наготу. Когда Валейна собралась вылезти из бадьи, Визерис, словно повинуясь неведомой силе, поднялся со своего места. Он протянул ей руку, его движения были осторожными и нежными, как будто он боялся её напугать. В его глазах читалась забота, смешанная с неким смущением. Валейна со скромной улыбкой на губах, взяла его за руку. Её ладонь, горячая от воды, коснулась его теплой кожи, и по телу пробежала легкая дрожь. Визерис помог ей выбраться из ванны, и она оказалась на прохладном каменном полу. — Благодарю, — прошептала Валейна, убирая волосы за уши. И, не ожидая ответа, она, словно дитя, ищущее утешения, шагнула в его объятия. Её руки обвили его талию, и она крепко прижалась к нему, чувствуя тепло его тела. Визерис, в свою очередь, обнял в ответ, его руки нежно погладили девичью спину, словно желая защитить её от всех невзгод. Она растворялась в его объятиях, чувствуя себя в безопасности. Визерис, сжав Валейну, нежно поцеловал её в лоб. Его губы на мгновение задержались на девичьей коже. Он отстранился и взглянул на неё, скользнув полным заботы взглядом по её лицу. — Прошу тебя, — его голос был полон любви, но в то же время в нем прозвучала настойчивая просьба, — Пожалуйста, не так рискованно. Я понимаю, что дракон — это часть тебя, но не бери Джейхейриса в каждый полет, хоть немного подожди, пока он так мал. Он знал, что переубедить дочь будет тяжело, её характер был таким же упрямым, как и у половины их предков. Но он не мог вынести своего беспокойства, и его сердце сжалось от одной только мысли о том, что с ней или с их сыном может что-то случиться. Валейна тихонько помолчала, прижавшись к нему, её лицо выразило легкую досаду, но во взгляде читалось понимание. — Хорошо, — кивнула королева, — Я согласна. Но взамен прошу, чтобы Меллос более не тревожил меня своими глупостями. Его опасения уже давно перешли все границы разумного. Она слегка отстранилась от Визериса, глядя на него с нежной, но настойчивой улыбкой. Она была готова уступить ему в одном, но не собиралась терпеть глупые придирки и наставления мейстера. — Хорошо, — прошептал государь, — Я поговорю с ним. И, не теряя ни мгновения, он вновь наклонился к Валейне, нежно касаясь ее губ. Его поцелуй был нежным, словно легкое прикосновение ветра, но в то же время он был полон невысказанной любви и желаний. Он нежно скользил по её губам, пока не отстранился, глядя ей в глаза, наполненные лаской и нежностью. Валейна, ответив на поцелуй, тихо улыбнулась, и фиолетовые глаза вспыхнули озорством.

***

Ночь опустилась на Ступени, и на одном из островов, среди темных скал, где крепился лагерь, стояла палатка из плотной, темно-красной ткани. Она, подобно, например, тлеющему угольку в ночной тишине, одновременно притягивала и отталкивала. Ветер трепал края, играя тенями, и палатка казалась живой, дышащей в такой ночной прохладе. Внутри палатки свет нескольких свечей создавал гнетущий полумрак, отбрасывая длинные, причудливые тени на стены, словно жуткие чудовища, проснувшиеся с наступлением темноты. Аромат морской соли, пороха и пота смешались и наполняли воздух, создавая атмосферу беспокойства и страсти. Слева, на старом, потемневшем от времени в сундуке, покоилась Темная Сестра, валирийская сталь тускло поблескивала в полутьме, как хищник, задремавший перед новой охотой, но готовый в любой момент броситься на бойца. Возле стоял стол, на котором были разложены карты, исчерченными пометками и условными знаками, рядом лежали перья, разбросанные в беспорядке, видимо, кто-то в спешке записывал свои мысли. На полу, в отдалении, валялись сапоги, снятые наспех, и одежда из грубых тканей, создавая ощущение хаоса и какой-то дикой, необузданной страсти. Внезапно тишину нарушили тихие, такие, чтобы снаружи никто не слышал, но отчётливые мужские стоны, разносившиеся в палатке. Звуки были сдавленными, перемежались вздохами, хриплыми вскриками, и тихим шепотом, полными смесями боли, наслаждения и подчинения. Они исходили из-за занавески, закрывая часть палатки от глаз, как будто за ней происходило что-то запретное и тайное. За этой занавеской, на кровати, застеленной грубыми шкурами, на четвереньках стоял обнаженный Лейнор Веларион. Его спина, покрытая каплями пота, блестела в неярком свете и, то поднималась, то опускалась в такт его прерывистому дыханию, как будто он пытался вдохнуть воздух, но не мог. Его серебряные волосы, мокрые и растрепанные, спадали на лицо, скрывая его черты, но было видно, что он сжимал зубы, пытаясь держать стоны, вырывающиеся из его груди, и что он был напряжен до предела. Позади него, как тень, в полумраке стоял Деймон, его руки лежали на талии Лейнора, словно контролируя каждый его вздох и каждое его движение. Его лицо скрывалось в тени, но его глаза горели мрачным огнем. Деймон, стоявший сзади, медленно двинулся, его движения были плавными, но властными. Он схватил Лейнора за талию, его пальцы, крепкие и жесткие, впились в его тело. Нежное прикосновение превратилось в резкое сжатие, Деймон прижал Лейнора ещё сильнее, заставляя его выгнуть спину. Его пальцы скользнули выше, описывая изгибы его спины, и он, не отрываясь от его тела, стиснул его, выжимая из него остатки силы. Кожа Лейнора, покрасневшая от напряжения, покрылась мурашками, а из его рта все-таки вырвались стоны. Внезапно Деймон издал низкий, хриплый рык, который слился с стонами Лейнора, создав жуткий, но притягательный дуэт боли и удовольствия. Его дыхание стало тяжелее, тело напряглось, и в полумраке палатки, освещенные танцующим светом, две фигуры стали единым целым, объединённым в диком танце страсти и боли. Его пальцы схватили партнера сзади за шею, вырывая из горла новый стон. Деймон, сжимая кожу племянника, медленно вновь вошел в него. Его движения были отточенными и уверенными, каждое его движение вызывало волнение боли и наслаждения в теле Лейнора. Он двигался в ритме дикого танца, его тело напрягалось, и мышцы работали в унисон. Лейнор, чувствуя, как Деймон берет его изнутри, издал еще один хриплый стон. Его пальцы впились в шкуры на кровати, и он выгнул спину, пытаясь вынести это напор чувств. Его тело дрожало от напряжения, а разум, затуманенный болью и удовольствием, пытался сосредоточиться на чем-то другом. В миг наслаждения, затуманенным сознанием, он пытается убедить себя, что всё не так уж и плохо. Это всего лишь игра, и что он, как и всегда, сохраняет контроль. Эти мысли мелькали в его голове, словно слабые отблески света в густой ночи. Он пытался убедить себя, что всё идёт по плану, что он всё ещё контролирует ситуацию. Стоны Лейнора сливались со стонами Деймона. Его тело, казалось, не было его заинтересованностью. Он чувствовал каждое движение Деймона, каждую его силу, но в то же время старался сохранить хоть какую-то частичку самого себя. Он пытался отвлечься от боли, наслаждаясь тем удовольствием, которое так непривычно и жестоко на него обрушилось. Деймон двигался всё глубже, быстрее. Его движения были жёсткими, но уверенными, как у хищника, который охотится за своей добычей. Он нежно, но в то же время грубо, скользил внутри него, заставляя юного Велариона стонать ещё громче. В полумраке палатки, под мерцающим светом свечей, их тела сплелись в танце. Это был не первый раз, когда они оказывались так близко, в этом водовороте страсти и боли. Это был ритуал, который они повторяли снова и снова: Лейнор был не против подобного, да и близкое родство внушало доверие, тогда как Деймон просто не выдержал голода после нескольких месяцев воздержания в окружении мужчин. И не было в этом ничего постыдного, как он считал. Эти встречи были их личной тайной, и она прочно засела в их памяти, хотя если бы кто-то что-то и заподозрил, то не посмел бы говорить. Что дороже: слухи, а затем смерть от Тёмной сестры или спокойная служба? Деймон двигался внутри парня с уверенностью и властью, его движения были отточены многолетним опытом, они были дикими и вместе с тем доведены до совершенства. Лейнор встречал его толчки стонами, его тело напрягалось, как натянутая веревка, готовая лопнуть. Он чувствовал, как возросло напряжение, как его тело приближалось к неизбежному. Внезапно его пронзила волна наслаждения. Его тело вздрогнуло, и он издал громкий, протяжный стон, его руки вцепились в шкуры, которыми была застелена кровать. Оргазм захлестнул его, и он почувствовал, как всё внутри него сжимается и дрожит, как будто струна на лютне, готовой лопнуть от перенапряжения. Он как будто потерял себя, растворился в этот момент, и на какое-то время всё вокруг перестало существовать. Лишь ощущения, накрывавшие его с головой, остались с ним. Деймон, всё ещё находившийся внутри него, тоже издал низкий, хриплый стон, чувствуя, как их тела сливаются воедино. В тишине, наступившей после бури страсти, оба замерли, с трудом восстанавливая дыхание. Лейнор, всё ещё дрожащий от остатков оргазма, лежал на кровати, его тело покрывали капли пота. Деймон, тяжело дыша, медленно отстранился от него. В молчании, которое было почти осязаемым, он поднялся с кровати. Его движения были резкими и быстрыми, он показал, как можно быстрее удалить остатки недавней страсти. Он натянул на себя штаны из грубой ткани, его тело всё ещё дышало жаром. Закончив одеваться, он бросил короткий взгляд на двоюродного племянника, всё ещё сидящего на кровати. Его глаза были полны какой-то дикой, звериной ярости, но в то же время в них читалось раздражение и какой-то скрытый гнев. — Шевелись в бою, — бросил он резко, его голос звучал хрипло. Он перекинул Лейнору его штаны, лежащие на полу, с издевательской насмешкой, — А то когда-нибудь в спину вонзят меч. И придет пора петь Морскую волну. Сказав это, он отвернулся, направляясь к выходу из занавески, и скрылся, оставив за собой повисшее напряжение. Веларион тяжело дышал, его глаза были прикрыты, а на губах играла едва заметная улыбка. Он взял штаны, которые Деймон бросил ему, и начал медленно одеваться. Его движения были торопливыми. Его взгляд, устремленный в спину удаляющемуся Порочному Принцу, был полон противоречивых эмоций – от удовлетворённости до сарказма и иронии. Лейнор, закончив одеваться, быстро вышел из палатки Таргариена, его лицо было бесстрастным, но внутри бушевали противоречивые чувства. Он вышел на прохладный ночной воздух. Не обращая внимания на косые взгляды окружающих, он быстро направился к своей палатке, расположенной в дальней части лагеря. По пути он прошел мимо костра, вокруг которого грелись и готовились ко сну воины. Они переговаривались тихими голосами, на их лицах читалась усталость, но в глазах ещё горел огонёк азарта и предвкушения завтрашних боёв. Кто-то точил оружие, кто-то перевязывал раны, а кто-то просто молча смотрел на пламя, сосредоточившись в своих мыслях. Именно в этот момент, когда он находился в нескольких шагах от своей палатки, на его пути как будто из ниоткуда возник его отец, Корлис Веларион, прозванный Морским Змеем. Его высокая, крепкая фигура возвышалась над ним, словно скала, его лицо было суровым и непроницаемым. Он, казалось, ждал его, терпеливо стоя в тени, и теперь, когда Лейнор подошел, его взгляд впился в него с нескрываемой внимательностью. В его глазах читалось не только недовольство, но и некая тревога, и этот взгляд заставил Лейнора невольно остановиться. Лейнор замер, почувствовав, как взгляд отца, словно лезвие, пронзил его насквозь. Корлис Веларион, скрестив руки на груди, стоял перед ним, как неприступная крепость. Взгляд отца заставлял его ощущать себя как мальчишку, пойманного на месте преступления. — Где ты был? — спросил Корлис, его голос был спокойным, но в нем чувствовалась нотка напряжения и недовольства. Его слова, как тяжелые камни, упали на землю. Лейнор, слегка растерявшись от неожиданной встречи и не зная, как лучше поступить, ответил неуверенно, его взгляд скользнул в сторону. Он избежал прямого взгляда отца. — Я… Я ходил к Морскому Змею, — пробормотал он, его голос был тихим и нерешительным. Корлис на несколько долгих мгновений замолчал, продолжая внимательно смотреть на сына. Он словно увидел правду сквозь его слова. Его губы сжались в тонкую линию, а брови слегка нахмурились. Он не отводил взгляда от Лейноры, чтобы тот ощутил себя ещё более неуютно. Наконец, когда он задал следующий вопрос, его голос был таким же спокойным, но теперь в нем прозвучало явное подозрение. — Был ли с тобой рядом Джоффри? — спросил он, скрестив руки на груди ещё сильнее, как будто тем самым пытаясь защититься от чего-то. Лейнор вздрогнул при упоминании имени Джоффри, но тут же он взял себя за руки, стараясь не выдать своего волнения. Его сердце забилось быстрее, а на щеках появился легкий румянец, но он постарался срыть это, сохраняя невозмутимое выражение лица. — Да, — ответил он, его голос прозвучал увереннее, чем раньше, внутри всё сжалось от страха и лжи. Корлис отвернулся, его лицо оставалось суровым и непроницаемым, но в его глазах на мгновение промелькнула тень недовольства. Он не одобрял связь своего сына с Джоффри, он всегда презирал тех, кто, по его мнению, «позорил» дома своими неправильными связями. Но, будучи мудрым стратегом и опытным воином, он понимал, что сейчас не время для споров и разборок. Нужно было сосредоточиться на войне, а не на личной жизни его сына. — Иди к себе, — проговорил Корлис. Его голос был резким, но в то же время в нем чувствовалась усталость, — Отдохни. Завтра нас ждет новый день и новый бой. Лейнор, вздохнув с облегчением, быстро направился к своей палатке. Его шаги были быстрыми, как будто он бежал от чего-то, что преследовало его. Он понимал, что отец что-то подозревает, и в сердце закрадывалось опасение, что его тайная жизнь рано или поздно откроется неожиданно. Но сейчас, как никогда раньше, ему хотелось поскорее оказаться в своей палатке, в тишине и покое, хотя бы на несколько часов. Лорд Дрифтмарка смотрел на сына, пока тот не скользнул в свою палатку. Его взгляд, обычно резкий и проницательный, сейчас был наполнен смесью чувств. Гнев, разочарование и… Что-то ещё, более глубокое и сложное. Он определённо знал. Знал всё. Глубокий вздох вырвался из его груди, как шум морского прибоя. Он вновь скрестил руки на груди, его лицо стало еще более суровым. Он мог бы сказать Лейнору всё, разоблачить его, наказать за непослушание. Но он молчал. Сейчас не время для семейных драм. Сейчас время войны. А война требует жертв. И, возможно, молчание отца станет самой большой жертвой, он принесёт своему сыну. Он обернулся ещё раз, и взгляд его устремился вдаль, туда, где бушевало море, бескрайнее и вечно изменчивое, как сама жизнь.

***

Несколько дней спустя.

***

Несколько дней юная леди Ланнистер провела в мучительных раздумьях, приглушая обрушившиеся на неё боль и унижение. Воспоминания о разговоре с Лионелем Мэннингом терзали её, словно кошмары, не отпускавшие ни днём, ни ночью. Она снова и снова прокручивала в голове его слова, его презрительный взгляд, его циничную насмешку. Она ненавидела себя за свою слабость, за слепую веру в его любовь, за то, что позволило ему так унизить её. Теперь же, ярость была с отчаянием, питая желание мстить. Но кому? Себе? Кому? Или тому, кто не оправдал её ожидания? Теперь, решимость, усиленная гневом, заменила отчаяние. Она прошла по просторным покоям, скрепив руки в замок, пока золотые волосы, заплетенные в тугую косу, слегка колыхались при каждом движении, отражая бурю эмоций, бушующих внутри неё. Она подошла к балкону, откуда открылся завораживающий вид на Королевскую Гавань. Но Церера не смотрела на город. Она стояла, сжимая руки на животе, её изумрудные глаза были опущены. Несколько дней она думала, пыталась подавить своё разочарование, но сейчас пришла отчаянная решимость – она должна поговорить с Тиландом. И вот мастер над кораблем вошёл в свои помещения; он ожидал своего управляющего, обсуждавшего дела флота, а вместо этого обнаружил свою сестру, Цереру, стоящую на балконе. Его брови слегка приподнялись в непонимании, но он тут же надел маску строгости, характерную для его взгляда. — Церера? — его голос был ровным, но в нем звучало скрытое раздражение. Тиланд подошел к кушетке, медленно опустившись на неё, — Что ты тут делаешь? Я же ясно дал понять, что ты должна сидеть в своих покоях да королеве помогать. Его слова были резкими, и в них чувствовалось нетерпение. Церера, почувствовав его гнев, сделала глубокое вздох, старалась успокоить дрожь в руках и ногах. Она слегка поджала губы, её изумрудные глаза потускнели, лицо стало бледнее белого цвета. Она не ожидала от брата такой резкости, и его слова выбили её из колеи, заставили пошатнуться её решимость, приобретенную за последние дни. Несколько секунд она молчала, с трудом подбирая слова, её обычно уверенная речь потеряла свою силу. И, наблюдая за сестрой, Тиланд почувствовал нарастающее раздражение. Мастер над кораблями был уверен, что понимает, зачем она пришла. Он полагает, что Церера пришла умолять его повременить с поисками мужа для неё, что она пытается растопить его сердце слезами и мольбами. Он уже устал от её излишних эмоций, тем более, когда во всей ситуации она — одна из виноватых. Тиланд понимал, что её положение сейчас очень шаткое, а опозоренной для неё оставаться невозможно, поэтому он должен был позаботиться о её будущем. Когда-нибудь она ещё скажет ему спасибо. Он тяжело вздохнул, покачивая головой, и начал говорить. Его голос звучал ровно и твердо, как будто он зачитывал заранее подготовленный приказ: — Если ты пришла отговаривать меня от идей брака, Церера, то ты зря сюда явилась, — заявил блондин, — Это необходимо, и я не собираюсь менять свои решения. Но, прежде чем он успел закончить свою речь, Церера, как бы проснувшись от оцепенения, отрицательно покачала головой и вышла с балкона. Её движения были быстрыми и порывистыми. Леди Ланнистер подошла к нему, и её изумрудные глаза горели каким-то огнём, в котором можно было увидеть отчаяние, гнев и решительность. Она, казалось, была готова к этому разговору и не собиралась уступать брату. Точнее пыталась себя в этом убедить. Церера, приблизившись к брату, остановилась напротив него, а на взгляд голос казался непроходимой стеной, хотя внутри все еще бушевала буря противоречивых эмоций. — Я хотела поговорить с тобой о другом, — произнесла блондинка, стараясь скрыть свое волнение и напряжение. Тиланд, почувствовав перемену в её поведении, насторожился. Он откинулся на спинку кушетке, и его взгляд стал проницательным, как будто он пытался разгадать тайные мысли сестры. — О чем же? — спросил Ланнистер. Его голос звучал сдержанно, но в нем уже ощущалось любопытство, а вместе с тем и подозрение. Церера на мгновение замолчала, как бы собираясь с мыслями, её глаза блуждали по комнате, не находя опоры. Она чувствовала, как ее горло сжимается от подступающих слез, но она твердо решила, что не позволит слабости взять над ней верх. Она должна была выстоять в этом разговоре, должна была сделать то, что задумала. Она глубоко вздохнула, собираясь с разработкой. — Я согласна на брак, — наконец ответила девица. Голос звучал тихо, но достаточно четко. Она замолчала, ожидая реакции брата, и наблюдала, как на его лице постепенно проявлялось удивление. Его глаза расширились, брови слегка приподнялись, и Церера поняла, что её слова застали его врасплох. Она молча наблюдала за ним, пока он не взял себя в руки и не вернулся на лицо своей обычной маски спокойствия, но, все же, удивление в его глазах ещё читалось. Церера не сводила с него глаз, решив, наконец, продолжить, при этом в ее голосе появились нотки отчаяния. — Я согласна на брак, — повторила блондинка, — И я прошу тебя, решить все как можно быстрее. Надеюсь, ты поможешь мне исправить все мои ошибки. Тиланд, услышав слова сестры, был очень удивлен. Он не ожидал такого поворота событий. Мужчина был уверен, что Церера будет умолять его и дальше, и тут она внезапно согласится на брак. Это ему казалось слишком подозрительным, и он чувствовал неладное. Он медленно поднялся: его движения были плавными и грациозными, но в его глазах читалось напряжение. Блондин подошел к Церере, сократив дистанцию ​​между ними, и его взгляд стал проницательным и изучающим. — С чего это такое изменение? — спросил он тихо и настороженно. Он внимательно оглядел сестру, его взгляд скользил по её лицу, по её фигуре, и его подозрения становились все сильнее. Он остановил взгляд на её животе, его брови нахмурились, а губы сжались в тонкую линию. — Ты не… Не понесла ли часом? Церера резко покачала голову: её глаза были полны отчаяния, а на лице разразилась боль. — Нет. Я просто хочу покончить с этим. Она снова умоляюще посмотрела на брата. — Я прошу тебя, Тиланд, — сказала она, —Пожалуйста, реши этот вопрос, как можно быстрее.

***

Лорд Лиман Бисбери находился в своих покоях в Красном замке, и обстановка была угнетающей. Комната была просторной, но обставленной без должной роскоши, скорее функционально, чем изящно. Стены, украшенные старинными гобеленами с изображениями гербов и батальных сцен, казались мрачными в тусклом свете, проникшем через узкие окна. На кровати толстое покрывало, потемневшее от времени, его узоры почти стерлись. Письменный стол, за которым сидел лорд Бисбери, был массивным и казался неподъемным. Он был завален бумагами, свитками с королевскими указами, письмами от родственников и счетами от поставщиков, – хаос, в котором тонул Лиман вечерами, но в нём же он спасался от тяжёлых дум. Чернильницы были полностью окрашены, а перья лежали разбросанными, как будто их отбросили в отчаянии. На столе лежали оставленные после подписания сметы, когда он откинулся назад. Лорд Бисбери откинулся в кресле, и теперь было видно, что он сгорбился под тяжестью своих дум. Его руки, когда-то сильные и уверенные, теперь дрожали. Его лицо было покрыто морщинами и старыми пятнами, и выражало муку и унижение. Его тонкие губы были поджаты, а глаза смотрели в пустоту, как будто он видел на стенах комнаты нечто более мрачное и пугающее. Его седые волосы, обычно аккуратно причесанные, теперь были в легком беспорядке, как будто их трепал ветер сомнений. Он не сводил взгляда с потолка, где танцевали тени, словно играя в жуткую игру. В этих тенях он видел грядущий позор и порицание, которые неизбежно обрушатся на него и его дом. Он понимает, что все его старания, его годы честности и верности короне могут пойти прахом из-за глупости одного из его внуков. Он чувствовал себя пойманным в ловушку, под ударным рычагом, который вот-вот обрушится на него. В этот момент он чувствовал себя не влиятельным лордом, а беспомощным стариком, обреченным на бесчестие. В его глазах горел не только страхом, но и ярость. Он медленно сжал кулаки, и его губы искрились в гримасе гнева. Он проклинал своего внука Хамфри с такой силой, что если бы слова смогли материализоваться, то они бы обрушились на этого беспечного юнца, карающим мечом. Он проклинал его за глупую игру, за его безответственность и за то, что он поставил на кон честь всего их дома. Он проклинал его за то, что он не ценил семейную реликвию, за то, что так легкомысленно проиграл её. Он отправил Хамфри в Медовую Лощину к отцу, надеясь, что тот сможет как-то обуздать его пыл и научить его ответственности, но в глубочайшей душе он знал, что этот юнец безнадежен. Он думал, что стоит наведаться в родные земли, чтобы наказать его. Он и сам понимал, что вряд ли это исправит положение, а напротив — он лишь привлечет к этому больше внимания. Лиман тяжело вздохнул, чувствуя, как ярость сменяется отчаянием. Он чувствует, что его положение шатко. Он уже предвидел, как скоро его опозорят при дворе, как король, узнав о его промахе, лишит его должности мастера над монетой, должности, которую он так долго занимал. Если он не может воспитать, вразумить даже своего внука, как он сможет управлять королевской казной? Эта мысль терзала его острым ножом, и он невольно покачал головой. Он почти не сомневался, что после позора ему останется лишь отправиться в Медовую Рощу вслед за своим внуком. Он снова погрузился в мрачные мысли, и его лицо исказилось от муки и отчаяния. Раздумья и метания лорда Лимана Бисбери прервал резкий звук открывающейся двери. Он вздрогнул, как будто очнувшись ото сна, и тяжело повернул голову в сторону дверного проёма. На пороге стояла юная королева Валейна Таргариен, её фигура казалась изящной и хрупкой на фоне более темного коридора. Она, как луч света, осветила мрачные покои мастера над монетой, но вместе с тем принесла с собой и тревогу, и какую-то странную неопределенность. Заметив королеву, старик тут же поднялся со своего места, с трудом опираясь на руки, его лицо приняло сдержанное выражение. Он поклонился, слегка согнув спину, и голос его звучал хрипло, но уважительно: — Ваше Величество, — проговорил он, стараясь закрыть свое волнение. Валейна же, не спеша входить в комнату, называла его формальным тоном, без особой нежности в голосе. — Лорд Бисбери, — мелодично произнесла девушка. Она подошла ближе, её движения были грациозными и плавными, словно она скользила по полу. Сребровласая остановилась напротив него, положив руки на живот: её фиолетовый взгляд был пристальным и изучающим. — Чем я могу быть полезен вам, моя королева? — спросил он, его голос звучал несколько сдавленно, стараясь не выдавать своих волнений, и в его глазах читалось любопытство. Он не мог понять, что подтолкнуло королеву прийти к нему, но что-то подсказывало ему, что это не просто визит. Валейна слегка поджала губы. Она окинула комнату быстрым взглядом, отмечая скудность и избыточное спокойствие удобств, а затем снова посмотрела на Лимана. — Я просто хотела бы изучить некоторые вопросы, связанные с экономикой, — ответила Таргариен, и в её голосе прозвучала нотка серьезности, — Не могли бы вы мне посоветовать какие-нибудь книги? Возможно, у вас есть что-то, что можно было бы прочитать на данную тему. Лиман Бисбери был удивлен просьбой королевы. Он всегда считал, что занятия экономикой для женщин должны ограничиваться ведением домашнего хозяйства, управлением прислугой и финансовыми вопросами по управлению замком. Удивление у него вызвала не мысль о том, что дочь короля, известная своим пылким характером, проявляет интерес к таким важным вопросам, как экономика, а скорее то, что она обратилась именно к нему: к человеку, с которым она была не прочь поспорить на заседаниях Малого совета. Но он, конечно же, не мог отказать королеве. Таким образом, он старался скрыть свое удивление, и вышел из-за стола, его движения были немного медленными, но достаточно уверенными. Он медленно направился к книжным полкам, которые тянулись вдоль стены, и начал просматривать их, проводя пальцами по корешкам книг, как бы перебирая драгоценности. Он искал среди всех томов что-то, что могло бы поддержать любопытство королевы. — Экономика… — начал он рассуждать вслух, его голос звучал задумчиво, — Сложная наука, требующая терпения и внимания. Для начала, наверное, стоит изучить основы. Что же я могу предложить… — Он продолжал осматривать ряды книг, — Здесь есть трактаты по торговле, сборники законов… Пожалуй, стоит начать с чего-то более общего, прежде чем обращаться к определенной теме. Лорд Бисбери, погруженный в свои размышления, продолжал изучать полки с книгами. Они были сделаны из темного дерева, отполированного до блеска, и натянуты почти до самого потолка, как бы намекая на обширные знания и мудрость: их количество у мастера над монетами действительно захватывало дух. Книги разного размера и толщины были аккуратно расставлены по полкам, их кожаные переплеты поблекли от времени, золотые сокращения на корешках потускнели, но все равно выглядело впечатляюще. Некоторые из них были украшениями-застежками, а другие были перевязаны лентами, как будто таящие в себе какие-то странные секреты. Он водил пальцами по корешкам, скользил по названиям, напечатанным вычурным шрифтом. Он то и дело брал книги в руки, читал пару строк на титульном листе и тут же возвращал их на место: искал среди них нечто особенное, то, что могло бы заинтересовать жену короля. Лорд Бисбери продолжал бормотать что-то себе под нос, называя различные труды, как бы пытаясь вспомнить всё, о чём толкуется в них. Он то и дело переводил взгляд с одной полки на другую, прищуривая глаза в сторону содержания, которое скрывается за старыми переплетами. Его руки, покрытые старческими пятнами, двигались медленно, но всё так же уверенно. Валейна тем временем наблюдала за его действиями с нескрываемым интересом. Она сохраняла молчание, не нарушая тишину своими вопросами или замечаниями, но взор, как будто два драконьих глаза, следили за каждым движением старика. Она стояла, положив руки на живот, её спина была прямой, осанка гордой. Она, словно хищная птица, высматривая, ждала, когда старик закончит свои поиски. Сребровласая была терпелива, но в то же время она чувствовала напряжение. Лиман Бисбери, будто не замечая пристального взгляда, продолжал размышлять, водя пальцем по корешкам книг. — Так, для начала, наверное, стоит обратить внимание на труды по меркантилизму… Они, конечно, немного устарели, но заложили понимание основ торговых отношений, — пробормотал он, — Затем можно обратиться к принципам о ценообразовании и налогообложении… Стабильность королевства. Он на мгновение остановился, и в тишине его покоев раздался тяжелый вздох, а затем он снова заговорил, его голос стал несколько тише, как будто он разговаривал сам с собой. — Да, конечно, стабильность… Это очень важно… Стабильность для королевства, для семьи, — он задумчиво качал головой и провёл рукой по седым волосам, — Особенно, когда речь идёт о семейных ценностях… В этот момент Валейна, до этого наблюдавшая за ним молча, внезапно прервала его размышления, и её голос прозвучал мягко, но при этом достаточно пронзительно. — Лорд Бисбери, — произнесла она, — Вы совершенно правы, говоря о стабильности. Я, к примеру, считаю, что игры в карты и прочие азартные игры — далеко не способ сохранить эту стабильность. Особенно, когда речь идет о семейных регалиях. Лиман Бисбери резко обернулся, держа в руках одну книгу в кожаном переплёте. Его брови приподнялись, а глаза удивлённо округлились. Он пытался сделать вид, что не понимает, о чём говорит королева, хотя они оба прекрасно понимали, что о чём идёт речь. — Вы совершенно правы, Ваше Величество, — его голос звучал несколько неловко, — Конечно, в соблюдении стабильности и сохранении семейных ценностей необходима осторожность. И… Благоразумие. Валейна слегка наклонила голову, и на её лице появилась легкая, почти незаметная улыбка, взгляд также всё последовательно изучающий и проницательный. — Мне очень жаль, что ваш внук так поступил, — проговорила сребровласая, и в её голосе прозвучала нотка сочувствия, которую Лиман воспринял, как издёвку, — Он поступил беспечно. Лиман Бисбери внимательно посмотрел на жену государя, пытаясь понять, что стоит за её словами. Лиман Бисбери, чувствуя, как стыд проникает в его кости, медленно, его взгляд был опущен, как будто он не осмеливался смотреть в глаза королеве. — Знаете ли вы… — мастер над монетой запнулся на полуслове, как будто ему не хватает воздуха, — …Уже об этом? — его голос прозвучал тихо, почти шепотом, в нём чувствовалась покорность судьбе. Валейна подняла брови, и в её глаза вспыхнул озорной огонек. — О слухах? — спросила она, её голос звучал лукаво, — Конечно, Лорд Бисбери. В Королевской Гавани слухи распространяются быстрее, чем дунет ветер. Сребровласая сделала небольшой паузу, как будто предоставила лорду возможность прочувствовать всю горечь ситуации. Далее, её голос звучал все так же мягко, но в её словах сквозила твердость и нескрываемое осуждение. — Ваш внук, лорд Бисбери, поступил как идиот, решив положить на семейную реликвию. Это было безрассудно и глупо. Лиман Бисбери, услышав слова, с трудом держал вздох. Он понимал, что Валейна говорит правду, и от этого ему стало ещё хуже. Он понимает, что его репутация находится под угрозой, и что он сам виноват в этой ситуации. Он подошел к Валейне, старался закончить разговор о его опозоренном внуке, и протянул ей книги, которые он выбрал для неё. — Надеюсь, эти книги помогут вам, Ваше Величество, — его голос звучал несколько формально, — Они содержат в себе всю необходимую информацию. Закончив говорить, он быстро подошел к своему столу и сел за него, показывая всем своим видом, что он надеется закончить этот разговор, и дела зовут его. — Надеюсь, я смог вам помочь, — добавил мужчина, его голос был несколько хриплым, взгляд был опущен. Девушка усмехнулась. Она подошла к столу, её движения были плавными и грациозными, как будто она танцевала. Она поблагодарила его за книги, а потом быстро и ловко положила на стол перед ним небольшой предмет. Перстень. Перстень с изображением герба рода Бисбери. Лиман Бисбери, увидев перстень на своем столе, был поражен. Его брови удивленно взлетели вверх, а глаза широко раскрылись. Он неверяще взял перстень в руки, его пальцы дрожали, когда он вращал его, пытаясь убедиться, что это именно та самая фамильная реликвия, которую его внук с такой беспечностью проиграл в азартной игре. И это действительно был он, перстень со его гербом. Старик медленно поднял свои карие глаза на жену государя, и в его взгляде читался немой вопрос. Он не понимал, как такое могло произойти, и откуда Валейна могла его достать. Валейна улыбнулась, видя его удивление. — Лорд Бисбери, — вначале её голос звучал мягко и мелодично, — Узнав о слухах, я не могла допустить, чтобы столь мудрый советник, как вы, был так бесчестно опозорен. Я выкупила его у той девицы, которая обыграла вашего внука. Она слегка наклонила голову, и её серебристые волосы каскадом рассыпались по плечам. Она внимательно смотрела на лорда Бисбери, ожидая его реакции, и не отводила проницательного взгляда, изучая каждое движение и выражение лица. Лиман не мог поверить своему счастью, своим ушам. Он был ошеломлён поступком королевы. И не понимал её мотивов. — Вы… Вы сделали это только для того, чтобы защитить честь моего дома? — спросил мастер над монетой сдавленным голосом, а в глазах читалось недоумение. Валейна усмехнулась, её губы изогнулись в очаровательной улыбке, но при этом она смотрела на него очень серьезно. — Я просто не желаю вам зла, Лорд Бисбери, — ответила она, её голос прозвучал мягко, но при этом уверенно, — Но за перстень всё же стоит отплатить. Пришлось выложить за него не одного золотого дракона. Лиман Бисбери, держа в руках перстень, наконец понял. Благородство Валейны, ее забота о защите его от позора, были всего лишь предлогом: за этим поступком скрылось нечто большее, что-то, чего он еще не представлял, но что явно не сулило ему ничего хорошего. Он понял, что она ждет от него чего-то взамен, и теперь, когда он снова держал в руках свою семейную реликвию, он почувствовал себя уязвленным. Он понимал, что когда он появится на публике с этим перстнем, то слухи о его внуке развеются, как дым. Люди решат, что он просто потребовал вернуть реликвию у нерадивого внука. Это не только защитит его репутацию, но и поможет сохранить его положение во дворе. Но ценой чего? Этот вопрос терзал его, как острый кинжал. Он внимательно посмотрел на королеву, его взгляд был простым и ясным. Мужчина ждал её слов, ждал, когда она раскроет свои истинные намерения. Его разум, как и его пальцы, цепко держащие перстень, напряглись, готовясь принять любой удар. Он понимал, что он, старый и умудренный советник с опытом, как будто сейчас попал в ловко расставленную ловушку, и теперь ему нужно было лишь подождать, когда она захлопнется. Валейна, почувствовав его напряжение, сделала шаг вперед, сокращая дистанцию ​​между ними, и скрепила руки на животе. — Всего самую малость, мастер над монетой.

***

Утро следующего дня озарило Королевскую Гавань теплыми лучами восходящего солнца, но в зале Малого Совета в Красном Замке царила атмосфера сдержанности и ожидания. Свет, проникший сквозь арочные окна, освещал, освобождал от полумрака детали: тяжелую драпировку стен, украшенных выцветшими гербами древних родов, массивный стол из темного дуба и лица собравшихся — внимательные, задумчивые, настороженные. Воздух был наполнен тихим шелестом свитков, легким шуршанием одежды и приглушенным дыханием присутствующих. В центре зала — длинный стол, за которым собрались члены Малого Совета. Его поверхность, отполированная до блеска, отражала пламя свечей, создавала игру света и теней, как бы символизируя сложность и многогранность вопросов, которые им предстояло обсудить. На столе лежат свитки с докладами, картами и другими документами, необходимыми для работы, пока Малый совет обсуждал текущие дела государства: каждый из присутствующих мастеров высказывал свое мнение, предлагал свои решения. Король Визерис Таргариен восседал во главе стола, его лицо, тронутое заботами, выражало раздумья, но не без хорошего настроения. Он оглядел присутствующих взглядом, ненадолго задержавшись на жене-дочери, что сидела по одну руку от него, сжимая его ладонь в своей, хоть больше обращала внимание на присутствующих мужчин, как в данный момент — Валейна внимательно смотрела на лорда-десницу, что заканчивал свой доклад. Король Визерис, внимательно выслушав десницу, одобряюще выглядел. — Хорошая идея, Отто, — проговорил сребровласый, слегка улыбнувшись уголками губ, — Очень хорошая идея. Не правда ли? Валейна, сидевшая по правую руку от отца, сильнее пожала его ладонь в своей, таким образом выражая свою поддержку. Затем девушка накрыла его руку второй своей ладонью, а её тонкие пальцы нежно поглаживали его руку. — Вполне, — голос её звучал мягко и мелодично, но при этом в нем чувствовалась доброжелательная атмосфера и отзывчивость. Она посмотрела на Хайтауэра оценивающим взглядом, словно пытаясь разгадать его истинные намерения. Ей хотелось улыбнуться ему в лицо, но она сдержалась, понимая, что сейчас не время для этого: «Ещё немного». Отто, в свою очередь, ответил королеве сухой благодарностью, а его лицо оставалось невозмутимым, но в зелёных глазах мелькнула тень раздражения. Он сел на свое место и бросил на Валейну взгляд, полный неприязни и скрытой угрозы. Десница практически испепелял ту взглядом, но и Валейна не отводила взор, отвечая ему тем же. Напряжение в зале росло с каждой секундой, вот только государь, казалось, не заметил этого, он был погружен в свои мысли. Девушка отвела одну руку в сторону, положив на подлокотник стола, невольно поглаживая его, отведя взор от Отто, в сторону мастера над монетой. Она заметила, что он, казалось, только решался заговорить, но пока молчал, лишь безмолвно пару раз открыв рот; его лицо выражало волнение, а руки нервно теребили свиток, лежавший перед ним. Валейна ждала, что он скажет, её взгляд был внимательным и изучающим. И требовательным. «Давай же», — про себя подумала девушка, проклиная старика. Признаться, та успела найти несколько хороших вариантов, как можно распрощаться со стариком, но вот незадача — придётся искать подход к новому мастеру над монетой, а каков он будет никому неизвестно. Визерис, заметив, что его советник хочет что-то сказать, но не решается, выпрямился на своем троне и с интересом посмотрел на мастера над монетой. — Лорд Бисбери? — заинтересовался король, чей голос, как и всегда, звучал мягко и дружелюбно, — У вас есть что-то, чем бы вы хотели бы с нами поделиться? Лиман Бисбери, почувствовав на себя взгляд короля, вздрогнул и нервно сглотнул. Он помедлил, собираясь с мыслями, а затем взглянул на лорда-десницу Хайтауэра. Его глаза выражали нерешительность и страх. Мужчина быстро опустил взгляд на пергамент, лежавший перед ним, и начал говорить. Его голос звучал тихо и неуверенно. — Ваше Величество, — начал он, — Я подсчитал расходы за прошлый год и обнаружил, что остались излишки в финансировании строительства. Он сделал паузу, ожидая реакции советников и государя, а затем продолжил: — Корлис Веларион привел своих людей к строительству кораблей, но теперь, так как его нет, появилась нужда в пересмотре суммы. Он замолчал, ожидая, посмотрев на остальных членов совета. Отто Хайтауэр нахмурился, сузив глаза, плотно поджав губы. Он не понимал, откуда взялась эта информация, и почему Лиман Бисбери не сообщил ему об этом раньше. Он прекрасно знал, что все финансовые вопросы должны проводиться через него, и он был в некоторой степени недоволен тем, что мастер монеты решил действовать самостоятельно. Он внимательно смотрел на Бисбери, пытаясь понять, что стоит за словами советника. В зале Малого Совета повисла тишина, когда лорд Медовой рощи продолжил говорить, чувствуя себя на взгляды короля и остальных советников. Он откашлялся и взглянул на короля, а затем перевел взгляд на присутствующих. — Полагаю, Ваше Величество, — начал он. Его голос звучал ровно, но немного дрожал от волнения, — Что было бы справедливо и разумно передать прошлогодние остатки средств, выделенных на флот для нужд этого года. Уверен, что эти деньги будут использоваться с большей пользой и помогут решить насущные проблемы. Он сделал небольшую паузу, как бы позволяя своим словам дойти до сознания присутствующих, а затем повернулся к Тиланду Ланнистеру, мастеру над кораблями, и посмотрел ему прямо в глаза, выразив надежду и добрые намерения. — Лорд Тиланд, — произнес мужчина, — Надеюсь, что этот дополнительный бюджет позволит вам быстро и качественно провести все необходимые ремонтные работы и укрепить наш флот, чтобы он был готов к любым вызовам. Тиланд Ланнистер, внимательно выслушав слова Лимана Бисбери, в знак согласия и благодарности. Он взял в руки смету с указанной суммой и внимательно прочитал её, словно пытаясь убедиться, что все цифры соответствуют его ожиданиям. Лицо его оставалось невозмутимым и непроницаемым, но в глазах мелькала искра греха. Он поднял голову и посмотрел на Лиману Бисбери, выражая свою признательность. — Благодарю вас, лорд Бисбери, — ответил блондин, — Этой суммы вполне достаточно для всех необходимых работ. Я сделаю всё возможное, чтобы наш флот был готов к любым испытаниям. Король Визерис, услышав слова Тиланда Ланнистера и увидев его одобрение, облегченно отреагировал и хлопнул в ладоши, выразил свою радость и внимание. Он любил, когда в его совете царил мир и согласие, и когда все вопросы решались быстро и эффективно. Он перевел взгляд на свою дочь Валейну, ожидая её одобрения и поддержки. — Как хорошо, — проговорил он, его голос звучал довольным и счастливым, — Всем угодили, и теперь можно не ожидать споров. Он посмотрел на дочь с нежностью и любовью, ожидая её ответа и подтверждения. — Правда, Валейна? Валейна, услышав слова отца, одарила его лучезарной улыбкой, в которой читалась любовь и поддержка. — Теперь точно можно не ожидать, — мелодично произнесла сребровласая. Она бросила быстрый фиолетовый взгляд на Отто Хайтауэра, и в её глазах вспыхнули искорки насмешки и торжества. Она наслаждалась моментом, зная, что в этот раз она переиграла десницу и добилась своего. В её взгляде читалось превосходство и вызов, как будто она говорила: «Ты не смог мне помешать, Отто Хайтауэр». Отто, в свою очередь, бросил на Валейну взор, полным нескрываемой злобы и ярости. Он понимал, что она его перехитрила, и это его раздражало, так как знал, что на этом та точно не остановится. Он перевел взгляд на мужчин, пытаясь понять их реакцию, но король Визерис, казалось, был полностью доволен подобным раскладом и не обращал внимания на напряжение, царившее в зале. В последнюю очередь Отто бросил взгляд на Лимана Бисбери, словно пытаясь разгадать его мотивы. «Здесь что-то нечисто,» — подумал Отто про себя, — «Эта девчонка постаралась».