Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница

      Спускаясь с лестницы, доктор Сюпервиль замедлил шаг, чуть опустил голову и вновь придал всему своему облику официально-почтительный и сдержанный вид, а собственным чертам — самое скорбное выражение, на какое только был способен.       Консуэло, вся семья Альберта и Никола Порпора обратили к нему свои взоры. Взгляды всех родных безвременно усопшего стали приютом ещё большей печали, нежели та, которую хранили оные до этой поры.       Оказавшись наконец в гостиной, врач не знал, как начать то, что он должен произнести. Семейным доктором месье Сюпервиль сделался не так давно, и потому, разумеется, это была первая смерть в его практике именно в таком качестве — все остальные подобные случаи при работе в больницах были редки, предсказуемы и наступали в результате заведомо неизлечимых заболеваний — но то же, что происходило с графом Рудольштадтом-младшим — не поддавалось никаким объяснениям, и потому также была непонятна и причина его столь скоропостижного ухода, и это обстоятельство добавляло ещё больше неловкости и смущения.       Немного помявшись, он начал, скрестив пальцы, периодически приподнимая брови и бессознательно стараясь не смотреть никому из них прямо в глаза:              — Что ж, господа… Я понимаю, что в данном случае слова излишни, но я, надеюсь, что вы всё же понимаете, что я обязан известить вас о том, что… мадемуазель Консуэло… была права.              В эти секунды едва заметные искры какой-то сумасшедшей надежды навсегда погасли в глазах всех, кто стоял теперь посреди гостиной возле того места, где продолжала сидеть Консуэло, которую, конечно же, нисколько не потрясло сказанное врачом.       — Спасибо… спасибо вам… — проговорила дрожащим голосом, беря руки врача в свои и целуя их, проговорила канонисса Венцеслава, более соблюдая правила светских приличий, нежели вкладывая в них искреннюю благодарность — на последнее у неё просто не было сил. — Ваши услуги были неоценимы…       — Что вы, что вы, отпустите же… — в большом смущении поспешно сказал Сюпервиль, пытаясь ненавязчиво высвободить свои ладони, которые та в конце концов всё же оставила, — Вы не представляете, как мне жаль, что всё вышло именно так… Но, увы, мы — доктора́ — не всесильны…       — Вы сделали всё, что могли. Мы очень благодарны вам…       У Сюпервиля, невзирая на всегдашнее расположение к нему всех членов семьи Рудольштадт, были некоторые опасения насчёт того, что после потери их самого молодого и родственника, они — а главным образом — графиня Венцеслава — изменят своё отношение к нему. Однако, к великому везению врача, всё осталось по-прежнему.       — Вы сделали всё, что могли. Мы видели ваши старания и невыразимо признательны вам за них. Сейчас я расплачусь с вами… Пойдёмте со мной…       — Ради Бога, фрау Венцеслава, это можно сделать и завтра, — поспешно проговорил Сюпервиль, — то есть, уже сегодня утром — ведь я понимаю, что сейчас ваши мысли заняты совсем иными — очень безрадостными вещами…       — Нет, нет, этим утром нам будет и вовсе не до того, а ваш неоценимый труд заслуживает как можно более щедрого вознаграждения. В противном же случае я могу что-то забыть или перепутать… Вы приложили все свои усилия, и до прихода этого земного ангела — Консуэло — вы не покидали моего племянника ни на мгновение.       При словах «земной ангел» Сюпервиль мысленно скривился — они его покоробили.              Услышав же слова благодарности от канониссы человеку, который не заслуживал их в той степени, в коей они были ему адресованы, Консуэло едва заметно усмехнулась, но успела склонить голову — чтобы никто не мог разглядеть в её чертах это выражение — кое было бы сейчас крайне некстати.       — Пойдёмте же… — вновь повторила графиня Рудольштадт.       И врач, покорно, но в большом смущении и неловкости последовал за ней.