Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница

      Через очень малый промежуток времени вернувшись вместе с доктором Сюпервилем из своих покоев, канонисса Венцеслава, глядя на всех присутствующих и одновременно ни на кого — дрожащим голосом произнесла:       — Я хочу видеть моего мальчика.        Среди всеобщего молчаливого напряжения она первой набралась смелости высказать вслух то стремление, кое хотел озвучить и исполнить каждый — кроме Консуэло, вконец уставшей от переживаний, разговоров и слёз, и по-прежнему желавшей лишь одного — поскорее лечь рядом со своим покойным возлюбленным и заснуть, обнимая его — но не решался сделать ни того, ни другого.       Барон Фридрих не ожидал от этой, казалось бы, от рождения беспокойной и вообще слывущей не слишком крепкой духом пожилой женщины такого мужества.       Лицо её было бледно до самых губ, дыхание едва заметно поверхностным, но в интонации звучала непоколебимая решимость.       — Дорогая сестра… уверена ли ты в своих словах? Сможешь ли ты выдержать… — проговорил отец Альберта, положив руки на плечи своей сестры.       — Да. Именно теперь, в эти мгновения я ощущаю себя готовой к этому как никогда. Да, я испытываю страх и невыносимую горечь. И я не знаю, выдержу ли. Но я должна пойти туда сейчас.       — Да, этот час и в самом деле настал, — проговорил Фридрих Рудольштадт. — Я тоже чувствую это.                    — Я пойду с вами. Я буду рядом, — тут же проговорила измученным голосом Консуэло, движимая великим состраданием к этой пожилой женщине и стремлением хоть как-то помочь ей, облегчив предстоящее испытание.       Не без усилий наша героиня поднялась со своего места.       Сюпервиль внимательно и с некоторым — впрочем, не слишком сильным, а скорее дежурным беспокойством наблюдал за ней.       — Но чувствуете ли вы себя в силах подняться, вновь преодолеть эту лестницу и опять пережить то, что вы и так перенесли с огромным трудом? — с беспокойством спросила Венцеслава у Консуэло.        — Да, в действительности — прислушайтесь к словам этой доброй женщины, что заботится о вас. Ещё несколько минут назад мне казалось, что и вы — простите меня — вот-вот отдадите Богу душу. Вы были бледны, словно покойница, — присоединился к тёте покойного графа доктор.       Когда прозвучало слово «покойница» — в глазах нашей героини сверкнул огонь праведного возмущения и ярости. Да имеет ли этот человек в своём характере хоть каплю тактичности?!.       — Я говорю совершенно серьёзно — вы выглядели именно так.       «Да что он себе позволяет?! Скоро моё терпение кончится, и я выскажу ему всё…», — пронеслось в мыслях Консуэло.       — Да и теперь ваш вид внушает мне сильное беспокойство. Не ощущаете ли вы, что у вас поднялась температура? — сказал Сюпервиль. — Разрешите… — он подошёл ближе и тыльной стороной ладони осторожно дотронулся до её лба. — Действительно. Я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться от излишних нагрузок — по меньшей мере в этот вечер. Вам нужен полноценный отдых.       На щеках нашей героини и вправду выступил болезненный румянец. Да и сама она чувствовала постепенно усиливающийся озноб, лицо её было бледно, а щёки разгорячены.       — Простите меня, но позвольте мне самой решить… — стараясь сдерживать себя, как можно более вежливо ответила наша героиня.       Консуэло не могла позволить себе резкий тон в разговоре с этим доктором в присутствии людей, что доверяли ему безоговорочно, чьим оплотом и надеждой он был и останется — даже невзирая на произошедшее — и, тем более, в такой момент.       — Как вам угодно, но я всё же прикажу приготовить для вас лекарство.       — Делайте, что хотите, — она вновь обернулась к канониссе, — Госпожа Венцеслава, я не стану заходить в комнату Альберта. Я понимаю, что родным людям умершего человека в эти моменты требуется уединение… то есть… каждый из близких желает остаться вдвоём с тем, кто уже отправился в свой последний путь — ведь я права?       — Я… я не знаю… быть может, я окажусь не готова… Это сейчас я говорю так… но что будет, когда я увижу…       — Я буду снаружи, у самой двери. Там есть банкетки — я сяду на одну из них, если вдруг вновь почувствую себя нехорошо. Вы можете позвать меня, если ощутите, что силы покидают вас.       — Да, да, я чувствую, что ваше присутствие способно укрепить мой дух. Благодарю вас, милая Консуэло.       — Но ведь мы пойдём сейчас все вместе, — сказал барон Фридрих. — Ведь так? — обратился он к графу Христиану.       — Да, да, разумеется — как же может быть иначе? — отозвался отец Альберта.       — Да, конечно, всё это — ваше дело, мадемуазель, я не могу вас заставить, но всё же я порекомендовал бы прислушаться к моим советам, — вставил наконец свой ответ врач и добавил, обращаясь ко всем, — Я пойду вместе с вами. На всякий случай.       — Да, да, конечно, с вами мне будет ещё спокойнее, — сказала канонисса. — Я как раз хотела попросить вас об этом.       Наша героиня вновь едва сдержала усмешку.       И все пятеро, что по-разному относились к покойному графу Альберту Рудольштадту, медленными шагами, подобно похоронной процессии, направились к длинной лестнице, ведущей на второй этаж. Первой шла Венцеслава Рудольштадт, за ней — отец умершего, следом — барон Фридрих, на несколько ступеней ниже — Консуэло. Шаги всё ещё давались ей с трудом, но наша героиня уже не ощущала такой сильной близости обморока, хотя перед глазами Консуэло всё ещё стояла сероватая пелена и она и до сей поры держалась за перила несколько крепче, чем делала это обычно. Предпоследним был врач Сюпервиль, не смевший поднять глаза ни на кого из родственников усопшего графа, ни, в особенности, на Консуэло — хотя и опасался, что не сможет подхватить её, если нашей героине вновь станет плохо. Шествие замыкал профессор Порпора, что поднимался в комнату графа Альберта не ради того, чтобы увидеть его безжизненное тело, но по причине волнения о состоянии той, которую считал почти своей дочерью.