Кошачий бульон

      Белый саван простыней податливыми волнами расходился под холодной кожей. Бельё, что давно уже потеряло свой цветочный аромат и накрахмаленную, плотную свежесть, сделало привычную огромную колыбель усыпальницей. Теперь тёплый и ненавязчивый свет ночника начал восприниматься, как пламя факела в величественном склепе, а мирная тишина лишь больше давила.       Вильям не спал. Его синие потухшие глаза безучастно смотрели на потолок, не имеющий никакого рисунка, не моргая, а на расслабленном лбу блестели капли холодного пота. На спине, без движения, без мыслей он провёл целую вечность, и неощутимое время окружающего хаоса с радостью съело эти бессловесные дары.       Оголённая грудь вздымалась и опускалась медленно и неравномерно, но из приоткрытого рта звуков не выходило. Очень хотелось пить, но, пожалуй, главная проблема была в другом. Вильяму было очень больно. Он не был в силах ни накрыться бесполезным одеялом, ни поднять затёкшую шею с осевших подушек. Несмотря на озноб, его голова нестерпимо гудела жаром, а он никак не был способен прекратить это. Лучше бы он лёг на спину. Да, тогда бы пришлось лежать лицом ко входу, изредко смотря, как дрожит входная дверь, но ведь можно было бы и к другой стене отвернуться. К тому же, он итак слышит эти приглушённые разговоры за стенкой, которые даже спутанное сознание не в силах заглушить.       Всё же Вильям помнит больше, чем ему бы хотелось. Несмотря на краткосрочную потерю реакций, картинки минувший этапов периодически без особого шока всплывают у него в голове. Он помнит то, как тело его подняли с пола, как без особой заботы уложили в кровать и раздели, как пришли уже знакомые ему медицинские работники ОПВ… Он воскрешает в памяти то, как его, почти бездыханного, посетил а разное время практически каждый член Совета, как приходили ещё кто-то в клетчатых одеяниях. Вильям помнит и красную фигуру, стоящую в светлом проёме, с каким-то неявным смятением придерживающую рукой маску; как она безучастно наблюдала, стыдливо воротя лицо, видимо, успев углядеть лишнего. Вильяму совершенно не было дела до шепотков над его кроватью, будто уже над постелью покойника, до отрывистых обеспокоенных разговоров. Им не было до него дела, когда он мучался. Даже сейчас, в своей лицемерной заботе, члены Совета и прикасаться к нему брезговали, так что заботится о том, что они подумают сейчас — слишком много чести. Пожалуй, единственное, что сейчас имеет значение это то, что Вильям слишком давно не видел Мэда. Хозяин локации должен был первым обнаружить его в ненадлежащем состоянии, когда пришёл с началом «нового утра», но ведь это совсем не он нашёл его на полу. Воспоминания о предыдущей смене полностью вылетели из головы, и попытки воспроизвести случившееся отдавались ли паническим ощущением потерянности. Что же он натворил, если Мэд не пришёл? Какой чуши наговорил в болезненном пьяном бреду? Чешир больше не хочет его видеть? Где он? Жив ли он вообще?..       Будто в ответ тяжким размышлениям по комнате разнёсся лязг от поворота входной ручки. Сердце Вильяма подпрыгнуло, и он тут же повернул голову на бок. Он ожидал, что его переживания были почувствованы и сейчас будут утолены!       Четвёртый. Увидев его, Вильям тут же осел на кровати.       Опять Четвёртый. Такое чувство, что этого хвостатого подгоняли к нему сугубо с целью проверки того, что он всё ещё дышит. Гнушающийся смотреть на хилую тушу общего врага, Совет избрал самого слабого, чтобы докладывать о состоянии «больного». Не зря Мэд в первую их встречу сказал, что Четвёртого никто не уважает. Хотя, видеть его было забавно. Даже на эту зубастую улыбающуюся рожу было не так противно смотреть от мысли, что чешир, также как и Вильям, не хотел находиться наедине. Эта общность в запертости, положении второго сорта и «мальчишки на побегушках» подсознательно побуждала не выгонять Четвёртого ещё с порога. С другой стороны, Вильям в любом случае не был в силах сделать этого.       — Ой-ё-ой! — сладко проголосил Четвёртый, закрывая за собой дверь. — Очнулся наконец-то! — после этих слов Вильяма вдруг затошнило, и он так и не смог понять от отравления алкоголем это было или от притворности собеседника.       Как бы то ни было, чешир, повиливая, уже подошёл к его кровати. Его открытое, полное здорового румянца лицо, казалось, насмехалось над больным одним своим существованием. Всё же перед Вильямом стоял один из старейших членов Совета, и об этом тоже забывать не следовало.       — Ну ты бы хоть прикрылся, честное слово, а то лежишь враскорячку, как дядюшка Первый в своё!.. впрочем, не суть, — чешир вдруг щёлкнул зубами, а его итак плоские вертикальные зрачки стали ещё меньше. Лёгким движением когтистой руки Четвёртый поспешно накрыл обнажённые бледные конечности Вильяма откинутой простынёй, а потом уселся на кровать рядом. Хвост чешир без отвращения положил лежащему прямо на колени, и его мягкая тяжесть удивительно приятным ощущением легла на ноги. С небольшим изумлением Вильям отметил, что всё это время казавшийся ему таким странным розово-фиолетовый отросток был не только пушистым, но и невероятно тёплым.       — Так как твоё самочувствие? — поинтересовался Четвёртый, часто моргая.       — Нормально, — хрипло и без особой инициативы ответил Вильям, вглядываясь в часть тела на своих коленях.       — Ну прям таки нормально? — чешир расплылся в улыбке, оголяя удлинённые клыки. Видя, что собеседник заинтересовался его хвостом, он как будто специально дёрнул его кончиком чуть вверх, а потом снова опустил.       — Лучше чем было, — отрезал Вильям, щурясь.       — Какой вы у нас интригант, дядя Вильям! — не обращая внимания на угрюмость, Четвёртый звонко захохотал, подавшись вперёд.       Вильям от этого обращения аж глаза выкатил. Видя, как истерично содрогается его собеседник в приступе смеха, он всё прочнее сводил брови к переносице, из-за чего лицо делалось ещё более комичным. Четвёртый смеялся, глядя ему в глаза, и реакция смотрящего только больше его раззадоривала. Случайное выражение наполнило безмолвное пространство оглушающими звуками. «Дядя Вильям»… это звучало или как абсурд или как приговор. Безумно было осознавать, что присевший на кровать чешир был в десятки, а тои в сотни раз старше, но всё равно без задней мысли позволил себе такого рода неформальное обращение. Всё же в нём оказалось больше искренности, чем мог предположить главный герой.       — Так что? — спросил Четвёртый, скоро оправившись. — То, что ты из коматоза вышел, это здорово, а чувствуешь-то себя как?       Вильям решил промолчать. Собеседник тоже сверлил его широко открытыми глазами-блюдцами. Хвост на коленях мелко бился и извивался. В этом странном положении оппоненты невозмутимо провели пару мгновений, после чего молчание снова было нарушено.       — Да ла-адно тебе! — Четвёртый расслабленно выгнулся назад и размял плечи, зевнул. — Ничё такого, за что бы я стал тебя осуждать. Мне дела до этого нет, сам понимаешь, — он крякнул, съёжившись, когда то ли чихнул, то ли вновь хихикнул.       — Что ты знаешь? — угрюмо, но более сговорчиво прошипел Вильям.       — Хо-хо, больше чем ты, можешь быть в этом уверен! А что ты хочешь знать?       — Что было… до этого? — Вильям сжал губы.       — В смысле с начала истории? — неуместно сострил Четвёртый, но быстро сменил тему. — Ну, со сменой до этого не уверен, а вот о последних событиях наслышан. А ты не помнишь?       — Моментами, — спокойно выдохнул Вильям.       — Ой, ну тогда слушай! — нарочно или нет, Четвёртый мягко хлопнул Вильяма по ступне под покрывалом. Ещё больше поворачиваясь торсом к лежащему, чешир снял мягкую обувь и закинул левую босую ногу на кровать. — Тебя короче у двери нашли, — он приложил палец к губам, подавляя смешок, — и не просто нашли! Можно сказать… отыскали! — начало уже не предвещало для Вильяма ничего приятного. — И не просто кто-то там «отыскал», а сам наш почтенный-верховный-одарённый-всеобщий Лидер! — тут он всё же захохотал. — И, чёрт возьми, в каком же состоянии отыскал! «Отрыл», Создатель упаси!       — В каком? — спросил Второй, тяжело сглотнув слюну.       — Фу, нет-нет-нет! — Четвёртый резко и весело замотал головой, активно жестикулируя указательным пальцем. — Давай уж без мерзостей обойдёмся, к тому же это тебе знать не надо! — он опять взглянул на Вильяма и, увидев, что его что-то не очень веселит вся ситуация, поспешил успокоить. — Да ну, чего ты накручиваешь? Уверяю тебя, нашему дорогому Второму бывает полезно взбодриться, особенно, хи-хи, учитывая обуявшую его в последнее время чувствительность и дамскую нежность!       Вильям на это заявление ничего не ответил, а вот Четвёртый продолжал с невероятным рвением докладывать о произошедшем курьёзе:       — Ой, ты бы видел, в каком состоянии он заявился! Я был первым, с кем он ситуацией мог поделиться, так что мне досталась самая мякотка! Вот это была хохма! Вот, не поверишь, ни одного нецензурного словечка, но столько эмоций! Он в тот момент, уж прости за выражение, так обстругался, что даже подумал, что ему придётся всё, что ты там обстряпал, своими руками убирать! Вот эт ты выдал, другалёчек! — и он снова захохотал, как не в себя, пока Вильям от услышанного то краснел, то бледнел, то вовсе пытался засунуть голову под покрывало.       И всё же чешир перед ним явно не был настроен на ложь. Из его расплывшихся в улыбке губ по странным обстоятельствам выходило не только липкое утешение, но и человеческая, пускай и наглая, речь. Вильям задумался и решил, что всё же в силах выведать говорящего ещё что-нибудь по ситуации.       — Сколько я уже здесь? — спросил он.       — Я-то откуда знаю? — отозвался Четвёртый. — Ты здесь, не вставая, валяешься что ли?.. Так-то течение смен только от тебя зависит, но если прикинуть, — он чмокнул, думая, — долго, чёрт возьми!       Вильям снова взял паузу. То, что даже сторонний наблюдатель не смог дать ему точного определения о его бездействии в этапах было очень тревожным звонком. Сколько он держался между жизнью и смертью? Если последствия инцидента до сих пор влияют на него так сильно, то это не могло быть дело на пару мгновений!       — Кто уже приходил?       — Советики… работники ОПВ. Я в подавляющем большинстве случаев!       — А конкретно?       — Да какая разница! — цокнул Четвёртый, сжав губы. Его хвост снова раздражённо забил по коленям Вильяма, но ответ он всё же дал. — Ну я… потом Третья, ибо команды работникам отдавала, сами врачи, их серийных номеров не помню. Первый и Шестой не наведывались, у них итак дел по горло, но они осведомлены о случившемся, — чешир опять часто заморгал, а потом с охотой выдал далее. — О, люди в клетчатых рубашках какие-то! Скорее всего, это Второй твоим Городским приятелям доложил… Кстати о Втором, он тоже часто здесь бывает, но заходить в дом стремается. Наверно, это оттого, что ты тут всё время голодранкой валяешься, — Четвёртый хотел было снова начать смеяться со своей же шутки, но Вильям его приостановил.       — А Мэд где? — с мрачным волнением спросил он.       — Да здесь он, — удивлённо буркнул чешир, сводя брови к переносице и поворачиваясь ко входной двери. Помолчав одно мгновение, он живо перевёл тему. — Пить хочешь?       — Очень, — выдохнул Вильям, расслабляя шею. От разговоров боль в его голове стала чуть менее ощутимой, но жажда никуда не исчезла.       — Тогда на, — спустив ногу с простыней, Четвёртый нагнулся к полу. Он вытащил что-то из-под кровати, после чего ухватил бутылку воды с эмблемой Компании и протянул её просящему. — Ты только сядь, а то удавишься.       Вильям так и сделал. Слегка кряхтя, он подвинулся и сел, оперевшись на подушку. Он облизнул сухие губы, трясущимися пальцами откручивая крышку и надеясь, что его насущный недуг отчасти связан с крайним обезвоживанием организма. Не обращая внимания на странноватое выражение лица наблюдающего, он с жадностью прильнул к горлышку и начал большими глотками пить прохладную столовую воду, которая в тот момент казалась ему божественным нектаром. Вильям залпом осушил протянутую бутыль на половину, когда ощутил, что всё выпитое стремительно и неизбежно запросилось наружу. И вот опять главный герой оказался в крайне затруднительном положении, однако, к счастью, Четвёртый в нужный момент предпринял меры, чтобы уберечь спальное место от ещё большего надругательства. Соскочив с места, чешир забрал из рук страждущего злосчастную бутылку и подтолкнул его к краю кровати. Мозги прострелило очередным приступом ноющей боли, когда Вильяма всё же стошнило в предусмотрительно оставленный возле кровати таз.       — У-у-у, понятно, — без особого удивления протянул Четвёртый, невозмутимо глядя на порывы товарища, — значит, интоксикация ещё не ушла. Что ж, я передам в ОПВ.       На это Вильям уже ничего не ответил. Он хотел бы возмутиться тем, что «помощник» нарочно спровоцировал отрицательную реакцию, чтобы на её основе сделать выводы, но был слишком занял исторжением из себя недавно принятой помощи. С каждым мигом ему становилось всё хуже, а сторонний наблюдатель не проявлял вообще никакого сострадания. В тот момент Вильям снова укрепился в праведности своего недоверия к каждому выходцу из Компании. Чешир, что недавно стоил из себя его приятеля, сейчас смотрел на его беду так равнодушно, словно на какое-то животное в клетке. Тошнота сплеталась с болью и била итак по нездоровым мозгам, из-за чего хотелось выть, а когда вода закончилась, изо рта полилась желчь. Мучение было нескончаемо.       — Прошу, уйди, — проныл Вильям, не поворачивая головы к приветливому веролому. Это только чеширу и нужно было. По первой же просьбе, сдержанно кивнув, Четвёртый отвернулся, вышел и закрыл за собой дверь.       И вот Вильям вновь остался наедине с собой, теперь ещё более разбитый и замученный. Завис, холодными руками держась на край кровати, трясясь, ощущая отвращение и кислый привкус ко рту. Истекая вязкими слюнями на пол, плача от боли и ощущения собственной ничтожности. В тот момент ему показалось, что это не прекратится никогда, и он так и падёт в тишине этой тёмной гробницы…       Но уже через секунду Вильям понял, что ситуация может стать ещё более тяжкой.       Когда дверь снова распахнулась, дорожка слепящего света разошлась по стенам, а на пороге застыл он… Вот тогда Вильям по-настоящему почувствовал, что пришло время с концами отдавать свою душу на суд Создателя. Он не имел права прогонять пришедшего, но представать перед ним в таком виде было ещё постыднее! Как Вильям, после того что сделал, может так просто отпустить ситуацию?!       Мэд вошёл сам и выражение его лица было переполнено удручающей напряжённости, которую главный герой ещё никогда не удостаивался видеть. Он ничего не говорил, даже боялся глаза поднять, но всё же приблизился. И от съедающего изнутри стыда в глазах у Вильяма замельтешили искры, но он не нашёл сил привести себя в порядок. И в этой гробовой тишине двое застыли одинаково неловко, будто каждый из них ожидал бури, заслуженной и сокрушающей всё живое и дорогое сердцу.       — Ну что ты?.. — Мэд заговорил первый, почти шёпотом. Он молча протянул руку к дрожащему лицу и неожиданно мягко большим пальцем снял дорожку гадкого сока с чужого подбородка. Отряхиваясь, он мрачно оглядел комнату. Медленно и траурно Мэд снял с головы шляпу, руки на вершине которой повисли и застыли, прекращая этот извечный балаган. — Как ты себя чувствуешь? — наконец произнёс он. — Четвёртый сказал, что ты меня звал, вот я и пришёл, — как же неуместно сейчас выглядело его цветастое одеяние. Чешир стоял недвижимый, будто чего-то опасался.       В тишине, нарушаемой только шелестом простыней, Вильям всё же смог усесться на кровати, после чего плотно накрылся покрывалом, оставив виднеться только голову. Он тоже побагровел от стыда, всё ещё не решаясь раскрыть рот.       — Тебе плохо, да? — снова пробормотал Мэд, замявшись, но потонул в тишине. Борясь с желанием закрыть голову полностью, его собеседник опять ничего не ответил. Чешир дёрнулся, заправляя волосы за ухо. — Прости меня, пожалуйста, — вдруг проскулил он, наконец осмелившись посмотреть в бледное лицо.       Вильям вздрогнул.       — Почему ты извиняешься? — удивленно пролепетал он, встретившись с Мэдом взглядом.       — Ну, — чешир снова отвёл глаза, — ты был очень мной недоволен, так что, — он настойчиво застучал длинными ногтями по обивке цилиндра в руках, — я не знаю.       — Так зачем ты извиняешься за то, о чём не знаешь? — потерянная улыбка прорезала губы Вильяма.       — Чтобы ты на меня не злился, — невозмутимо ответил Мэд.       — Мэд, но я совсем не злюсь на тебя! — воскликнул Вильям и даже своё укрытие из одеяла приспустил.       — Не злишься? — Мэда это заявление тоже удивило, он быстро поднял глаза на собеседника.       — Да, не злюсь! Больше скажу: я совершенно не помню, что именно сделал или сказал, поэтому это я тут должен извиняться!       Руки на шляпе Мэда мелко дёрнулись. Чешир вдруг поднял уши, и, не отводя глаз, нацепил цилиндр на торчащие волосы.       — Не помнишь? — аморфно спросил он и пару раз стукнул каблуком по полу.       — Совершенно ничего, — повторил Вильям, раскутываясь от простыней.       С лёгким подозрением глядя в красное лицо товарища, Мэд залез на кровать и с кошачьей грацией на коленях подполз в собеседнику почти вплотную. — Правда?       — Ну и зачем мне притворятся? — Вильям хохотнул несмотря на то, что выражение его лица было кислым.       Мэд уселся напротив него, не снимая шпилек, но это совершенно не смутило.       — Не отвечай вопросом на вопрос, — надув губы, проговорил чешир. — В любом случае, тебе плохо, и мы знаем, кто в этом виноват…       — Я и виноват, — усмехнулся Вильям.       — Нет! — взвизгнул Мэд и ощутимо хлопнул рукой по голове собеседника, а потом резко отстранился. Его запястье так и осталось лежать у Вильяма на волосах, а из культи вырвался яркий луч, который чешир направил товарищу в лицо.       — Ладно, тогда оба виноваты, — проворчал Вильям, прикрывая глаза от света.       Мэд вздохнул.       — Прошу, расскажи мне обо всём, что произошло, — с охотой начал Вильям, пододвигаясь ближе.       — Не хочу, — буркнул Мэд, по-детски задирая подбородок. Мощный поток света из его тела теперь падал на полоток, и в нём гипнотизирующе кружились мелкие частички пыли.       — Почему?       — Сам не смогу вспомнить, ты же знаешь, — Мэд расплылся в сухой улыбке и отвёл взгляд. Вильям понимал, что ему врут, но указывать на это не было смысла. Если собеседник считает нужным оставить произошедшие в секрете, то давить всё равно не имеет смысла.       — Понятно, — выдохнул Вильям с иронией, — и что теперь?       — А ты чего хочешь?        Вильям почувствовал, что рука на его голове задвигалась, приятно разминая кожу, поэтому не стал отплачивать Мэду его же: «не отвечай вопросом на вопрос».       — Тебе нужно набираться сил, чтобы продолжать работу, — мягко проговорил чешир, смотря на потолок с гуляющем светлым пятном. Ладонь на голове Вильяма успокаивающие задребезжала, устремившись к затылку.       — Ну я не могу… так, — Вильям сделал глубокий вздох, сонно нагнув подбородок к плечу. Кожа покрылась мурашками, когда длинные ногти царапнули по шее.       — Почему это? — Мэд, опираясь на руки, снова прильнул в нему.       — Ну, много чего произошло в последнее время, а мы так и не поговорили. Я не могу спать, не объяснившись, — рука Мэда сползла к щеке, и Вильям мягко опустил на неё пальцы. Он почти забыл про боль в голове.       — Тогда объясняйся! — неожиданно гаркнул собеседник, широко раскрыв глаза.       — Ну, понимаешь, — просопел Вильям, бережно поглаживая руку на своей щеке, — я бы хотел, чтоб ты знал, как важен для меня. Я так заработался, что почти не находил время для благодарности, а это удручает. Уверен, ты не держишь на меня зла, но в последнее время я совсем… потерял совесть, — он усмехнулся.       — Но-но, — цокнул Мэд, — не забывай, что ты не по своей воле стал таким негодяем! — его манера выражения мыслей как всегда была неизменна и неповторима.       Вильям расплылся в улыбке.       — Ты гаденький, но невероятно миленький, так что я не могу на тебя злиться, я понимаю, что тебе тяжело!.. — затараторил Мэд писклявым голоском.       — Но и ты не должен поощрять мои слабости! — кивая головой, вклинился в разговор Вильям. Он сам не заметил, как полностью отпустил простыню и снова стал сидеть, как говорится, «голодранкой». — Да, признаю, мне очень не просто даётся вся эта работа с Компанией, но больше, заклинаю тебя, даже не смей проявлять ко мне всю ту милую, снисходительную жалость! — от этих слов рука Мэда отвалилась от его щеки и мягко плюхнулась на матрас.       — Мне что ли совсем тебе не помогать? — возмущенно пискнул Мэд.       — Ну, нет! — разгорячился Вильям. — Одно дело содействие, а другое!.. Всё, Мэд, я окончательно бросаю пить! — заключил он сумбурно, но победоносно.       — И что мне с этим делать?!       — Больше мне ничего не давать!       — Воду не давать?!       — Во… — Вильям вдруг сошёлся в таком здоровом смехе, как будто в моменте полностью излечится. Заливался он так громко и долго, что даже Мэду стало неловко просто так сидеть, и чешир тоже, широко открыв рот, начал издавать звуки, похожие на хохот (примечательно, что тоже голосом Вильяма).       — Мэд, ты не понимаешь, — наконец вздохнул он, — ты должен помочь мне своим… рассудительным бездействием!       — Загадками говоришь! — протестующие вякнул Мэд, снова светя Вильяму в лицо.       — Я имею ввиду то, что дело благополучия первого класса, как ты уже знаешь, является очень важной для меня вещью. Не исключаю, что слишком зациклился на проблемах именно экспедиций, но это сейчас не самое главное. Я принял решение, что больше не могу отдавать всю свою энергию праздности, так что обязан трудиться ещё упорнее. Я устал жалеть себя и не хочу, чтобы это делал и ты. Вместе мы сможем сделать так, чтобы никакие головные боли и переживания не были помехой в нашем общем деле. Я верю в то, что у нас получится!       — Звучит… весело, — булькнул Мэд, на самом деле толком ничего не поняв, — и что это значит?       — Это значит, что мы начнём работать ещё упорнее, а я, в первую очередь, начну с трезвости ума и тела! — восторженно произнёс Вильям. — Что бы там не случилось за смену до этого, знай, что это уже в прошлом! Я уверен, что в силах прервать этот круг беспутного поведения! Нет, МЫ в силах! — говорящий раскраснелся, расплывшись в веселой улыбке. Он ухватил оставленное на покрывале запястье и сжал его в руках, подтягиваясь ближе к Мэду. — И всё будет хорошо! И ничего из того, что было, не повторится! Я обещаю, никогда больше не повторится! Я об этом позабочусь!       — Значит, сейчас вопрос экспедиций выходит на первый план? — Мэд тоже приблизился, практически дыша товарищу в макушку.       — Да, он наиболее важен для меня! — воссиял Вильям.       — Но тебе же больно, — вдруг прошептал Мэд.       — Поэтому мне и нужна твоя помощь!       Голова Мэда вдруг вздрогнула и полностью замерла со стеклянным выражением лица. Отчего-то на пару мгновений он полностью заморозился, глядя пустыми глазами на Вильяма, но эта заминка была слишком ничтожна, чтобы тот смутился. Чешир вдруг ойкнул и ласково поцеловал товарища в его холодный и потный лоб, а потом в глаза, в щёки…       Входная дверь снова всколыхнулась и приоткрылась. От постороннего звука Вильям поспешно накинул покрывало на ноги и не ошибся, ведь со входа на него смотрела знакомая красная фигура.       — О, Второй, присоединяйся! — учтиво воскликнул Мэд, повернув голову на 180 градусов, и приветливо помахал в воздухе светящийся культёй.       — Нет, спасибо, — в свою очередь сдержанно выплюнул гость, в очередной раз сделав почти неощутимый шажок назад. Из-за двери его было почти не слышно.       — Ты хочешь исключительно подсматривать? — мяукнул Мэд изумлённо.       — Да нет же! — прикрикнул Второй в ответ, но потом сказал гораздо тише — Тут просто к Вильяму… посетитель. Ты позволишь?       — Позволю ему под… — это уже какая-то гиперфиксация…       — Войти, Мэд! — уже не стесняясь показаться грубым гаркнул Второй, после чего открыл дверь.       — А чего ж ты так разнервничался, дорогой?! — законючил Мэд, сползая с кровати. — Я это и предложил.       Второй в ответ только тяжело выдохнул.       Опять звонко и весело застучали каблуки по полу, знакомым манером разрезав тишину. Фиолетовое запястье чешира, как и он сам, заёрзав в ладони Вильяма, медленно поползло по полу на длинных ногтях вслед за хозяином. Мэд подошёл ко Второму, который молча смотрел на него снизу вверх, ухмыльнулся, но, вопреки возникшим мыслям, только по смешком хлопнул его по обеим плечам. Вероятно, чешира гораздо больше интересовал гость, который скоро появился и, ожидаемо, вызвал более яркую реакцию.       — Вик! — воскликнул Мэд весело, скрывшись на секунду из вида, и быстро за руку втянул пришедшего в дом. Знакомое Вильяму лицо возникло на пороге, но поздороваться так и не успело. Занимая собой всё внимание, Мэд крепко прижал «посетителя» к себе, а потом смачно поцеловал его сначала в правую, потом в левую щёку, а затем в губы. — Какими судьбами, дорогой?! — пропел он, не ослабляя хватки, а Вильям только удивился тому, что его сосед, почти не встречаясь с Виком, смог его так легко запомнить. Впрочем, его приятель первого класса тоже на жесты Мэда отвечал удивительно невозмутимо, так что он просто сослался на то, что они очень хорошо сошлись.       — Такими уж, — обтекаемо ответил Вик, пожав плечами. Вильяму на секунду показалось, что лицо чешира странно поменялось, но он списал это на то, что просто слишком долго не видел товарища. Всё же он не один из бывших участников мятежа имел право полнеть, румянится и менять причёску… хотя причёска у Вика была удивительно идеальна по чеширским стандартам и вообще не изменилась. Единственным волнующим вопросом было то, почему он, как и все давние приятели, живущие в Городе, вообще не навещали локацию Чаепитий, но Вильям был просто рад видеть знакомое лицо. Что-то точно было не так, но нечто конкретное на ум никак не приходило.       И всё же Вик пришёл к нему.       Только Вильям увидел, что товарищ смотрит в его глаза, лицо тут же засияло. От визита старого знакомого главный герой и позабыл о своей болезни.       — Привет, Вильям, — с неподвижной нежностью произнёс Вик, сделав пару шагов к постели. Он слегка приподнял брови, с увлечение разглядывая внутренности удивительного жилища, а потом повернулся к Мэду и Второму, стоящим у входа. — Есть разговор,       — Что на этот раз? — охотно поинтересовался Мэд, и его лицо, отделившись от головы, сделало круг в воздухе.       — Просто беседа двух друзей, ничего большего, — смело продолжил Вик, пряча руки в карманы.       — Двух?! — ахнул Мэд. — А почему всего два?! — он качнулся на месте и взглянул на Вильяма, который вдруг заметил, что все взгляды в комнате были направлены на него.       — Что ж, я хотел бы наверстать упущенное в общении, а вчетвером это будет сделать проблематично, — сухо улыбнулся Вик, кивнув на свои же слова.       Вильям пока не совсем понял, чего именно его посетитель хотел, но медлить не стал. Он мельком посмотрел в тьму лица Второго, после чего откашлялся и подал голос:       — Тогда я очень прошу нас оставить!       Разногласий просьба не встретила.       Первым за дверь прошмыгнула красная фигура, а за ней, подняв свою руку с пола, процокал Мэд.       Входная дверь закрылась с громких хлопком.       — Вик, я так рад тебя видеть! — с широкой улыбкой на лице наконец произнёс Вильям, опять натягивая на себя простыню.       — Я тебя тоже, — спокойно выдохнул собеседник и присел на край кровати рядом с подушками. — Оживлённо место у тебя здесь, на самом деле. Вроде как локация почти пустая, а всё активности, занятость…       — Да-да-да-да! — Вильям замотал головой, не слишком обращая внимания на чужую риторику. — Ты лучше расскажи мне, как сам поживаешь? Как наши? Что там в Городе творится, а то я, чёрт возьми, с этой работой ничего не успеваю! — он покраснел и добавил уже менее громко. — Ты уж прости за резкость, но, сам понимаешь, как давно не виделись!       — Да уж, давно, — улыбнулся Вик, — я тебя отлично понимаю. И мне, как и всем нашим, всегда очень интересно узнать о том, что у тебя за работа.       — Так вы не знаете?! — опять оживился Вильям, пододвигаясь к собеседнику. — Вик, да ты мне просто не поверишь! Столько вещей произошло, и всё хочется рассказать! Столько новостей, а я ведь даже с вами не поделился! Ну я и дурак, честное слово! Вот прям сразу всё возьму и!.. Хотя нет, сначала ты всё расскажи! Или давай по очереди! Или!.. — губы Вильяма вдруг задрожали. — Во имя Создателя, Вик, как же я скучал! — говорящий раскраснелся, расчувствовался и крепко обнял сидящего рядом чешира, чуть ли не рыдая. — Больше не оставляй меня на столько долго, хорошо? И со всеми приходи, если хочешь! Или я к Вам… — он опять зациклился и пошёл по кругу.       — Никто не собирался тебя оставлять Вильям, — сказал Вик тихо и сразу замолчал, однако товарищ совершенно не обратил на этого внимания.       Итак, кратчайшие сроки Вик без особого энтузиазма поведал о том, как маленькая группка мятежа, прошедшего уже не то чтобы недавно, уживалась и вела свой размеренный быт в уже знакомо нам доме 9 подразделения 2. Всё время рассказа Вильям не переставал умиляться и бесконечно обещать того, что скоро сам всех навестит, но это быстро стало белым шумом. Большинство вопросов закрывалось ответами «Всё нормально», «Всё как обычно», «Всё как всегда», но даже эти слова более чем устраивали. «Эх, Вик, как же я хотел быть там, с вами!», — чувственно то и дело вздыхал Вильям, прислоняя голову к плечу рассказчика. И в тот момент он не врал. И в тот момент он даже чувствовал себя счастливым. Камерный разговор стал чем-то большим, ушёл своей длительностью в бесконечность, но хозяин домика в локации Чаепитий был очень доволен этим исходом. Его снова начало клонить в здоровый сон. Понимая, что никто не посмеет потревожить, он никак не противился этой неге.       — Вик, как же мне тебя не хватало, — шептал Вильям, почти засыпая.       — И мне… Вильям, нам всем очень тебя не хватает, — отзывался Вик.       — Я чувствовал себя просто ужасно в последнее время, а ты так невероятно точно угадал момент, когда нужно прийти…       — Второй доложил, что ты болен, так что я не смог тебя оставить,       — Невероятно, что он хоть когда-то говорит правду, — пробурчал Вильям, — и всё же почему ты один?       — Остальным надоело ожидание, а вот мне нужны были ответы,       — Ответы? — Вильям от того аж глаза открыл. — Постой, а чего вы ждали? Вас не пускали ко мне?       — Пускали. Думаешь, Мэд бы мог нас не пускать? Разумеется, он предупреждал о твоём состоянии, но никаких преград не ставил. Вернее будет сказать, что попытки просто были бессмысленны, — Вик вздохнул. — Поэтому я и хочу поговорить с тобой. Разумеется, нам всем было бы очень интересно узнать хоть что-то о том, чем ты тут занимаешься.       Похоже, разговор тольно начинался.       Вильям окончательно пришёл в себя и снова сел ровно, слегка потеряно глядя в странное лицо перед собой.       — Ну, я уже давно занял главное место в вопросах об экспедициях «в другие миры». Пока не могу сказать конечной цели работы, потому что пока даже для меня это довольно сложно, но я… работаю, — Вильям сглотнул слюну, опять ставшую вязкой. — И я бы хотел попросить прощения за то, что не навещал вас достаточно часто, а теперь даю такое расплывчатое оправдание, но почему вы так легко меня… покинули?       — Никто не покинул тебя, Вильям: все наоборот держались так крепко, что это возымело плачевные последствия,       — Но всё же, — и вот снова тремор напал на руки, а зрение замутило, — хорошо?       — Всё нормально,       — Так что же произошло?! — вдруг вскрикнул Вильям, от напряжения на секунду потеряв самообладание, и тут же за это поплатился.       — Вильям, — резко повернул голову Вик, — я бы скорее хотел у тебя спросить, что с ТОБОЙ произошло.       Вильям тут ж опешил, глядя на совершенно спокойное лицо перед собой.       — Что ты имеешь в виду? — пробормотал он, отводя глаза.       — Почему каждая попытка поговорить с тобой заканчивается провалом? Скажи, пожалуйста, какова причина того, что, из-за желания видеть нашего «общего приятеля» мы обязаны каждый раз видеть ЭТО! — Вик резко дёрнулся, широким жестом намереваясь обвести всю комнату, но вместо этого сделал очень лишний жест. С ужасом Вильям заметил, как до этого спокойное лицо собеседника в один момент сменилось гримасой страшного отвращения. И двух мгновений не понадобилось, чтобы осознать, что только что произошло, и какой это предмет, стоящий у кровати, только что задел Вик. Позор, который в один момент ощутил на себе Вильям, было не описать словами.       — Ну ты ведь и сам всё прекрасно понимаешь! — не унимался собеседник, ещё более взвинченный случившемся казусом. — Как можно не понимать, какое впечатление складывается о человеке, когда, приходя к нему, ты слышишь только вечное «он занят», «он устал» или «он сейчас спит»? Как можно не знать, в каком свете тебя выставляют окружающие вещи?       — Но я бы мог поговорить со всеми…       — Так о чём ты хочешь разговаривать, Вильям? — Вик снова говорил размеренно и нейтрально, но это в его речи и пугало. Выглядело так, будто собеседнику уже не было дела до ситуации, поэтому она его совершенно не задевала. — После того, как столько игнорировал вдруг хочешь прийти и оправдаться словами «простите, у меня работа, о которой вам ещё рано знать»? Я понимаю, что в твоём поведении не было особого умысла, но ведь другие этого не понимают. Как можно понять, что ты всё ещё с нами, когда твоё поведение так красноречиво говорит о том, что ты всеми силами хочешь отдалится?       — Но я болен, — краснея, произнёс Вильям. В целях защиты он вдруг сказал то, что сам признавать боялся, но это не возымело никакого эффекта.       — Тогда из-за твоей болезни уже пострадал весь наш дом, — Вик приблизился и теперь смотрел собеседнику почти нос в нос. — Вильям, мы больше не можем уживаться вместе так, как это было раньше, и я не могу сказать, что в этом нет твоей вины, — сказал он совсем тихо. — Как бы я, или кто-любо другой, не пытался удержать всех вместе, мы всё больше отдаляемся друг от друга. Это ожидание и вера в тебя лишь больше поссорила нас. Это уже нельзя восстановить.       — Но мы ведь едины! — не унимался Вильям. — Мы едины, так как нас связывает нелёгкая доля каждого представителя первого класса!       — Так в этом и дело! Ты совсем не слышишь, что я пытаюсь тебе объяснить?! — товарищ опять злился. — В том и дело, Вильям, что никто уже не может быть уверен в том, причисляешь ли ты себя к первому классу или нет! Мы даже не можем сказать, чей ты союзник! Разве это то, что ты хотел?!       — Я не понимаю, — прошептал Вильям, дрожа.       — Так просто посмотри на то, что тебя окружает! Попробуй со стороны оценить свой новый образ жизни! В конце концов, подумай о том, как ты сам стал выглядеть! — Вик втянул носом воздух. — Вильям, это правда не складывается у тебя в голове? Может ты просто сам не хочешь принимать то, что стал с Компанией ближе чем с теми, кого пытался защищать?       — С Советом?! — опять вскрикнул Вильям, будто кипятком ошпаренный. — Вик, да я всех их презираю!..       — И при этом так плотно сотрудничаешь? Ты ведь буквально живешь с подачки того, кто в этом Совете состоит!       — Но Мэд не один из них, ты ведь знаешь!       — И как мне объяснить это остальным?!       Вильям замолчал, хватаясь за голову. Его снова замутило, но он не мог позволить себе замараться прямо на глазах у Вика, поэтому только зажал рот рукой.       А товарищ всё продолжал, выедая душу, прямолинейно уничтожая загнанного у угол.       — То что я знаю, это понятно, а вот другие верить не хотят. Тебе очень повезло, что я всё ещё надеюсь на тебя, но другие от этого уже устали. Твоё имя стало главным разногласием в нашем доме, и ты уже ничего с этим не можешь поделать, — товарищ взял небольшую паузу. — Прости меня, Вильям, но уже слишком поздно. Может нам будет лучше на время совсем забыть про тебя, чтобы буря утихла. Не страшно было бы, если бы мы просто запутались, но, похоже, сам ты тоже перестал отдавать себе точный отсчёт о происходящем. Не подумай, я не хочу прощаться навсегда, но так будет лучше для нас всех. Ты всё ещё дорог для нас… ты всё ещё дорог для меня, Вильям, но это больше не может так продолжаться. Хватит менять стороны и искать оправдания. Просто ответь себе, с кем тебе лучше. Твоё дело: останься с теми, кто с тобой начинал или смени ориентир… главное, не обнаружь себя в итоге всеми покинутым и забытым, — Вик молча заёрзал, вставая с кровати, но почувствовал, что его схватили за руку.       — Пожалуйста, — умоляюще прошептал Вильям, и его так красные глаза снова увлажнились, — не бросай меня, Вик, я… — он вдруг открыл рот. К нему резко пришло понимание того, что же всё это время смущало его в таком знакомом, но будто чужом образе. — А что у тебя с лицом? — Вильям вдруг отпустил руку Вика, и растерянно провёл пальцем по гладкой коже его лица. Он, словно ослепнув, прочертил линию от лба до носа и застыл, устремив взгляд на переносицу. Красный. Небольшая красная отметина на бледной коже как будто посмотрела на Вильяма в ответ. Странный след, что он видел и у Первого, и у Мишелей, и отдалённо у всех работников ОПВ с открытыми лицами. След Компании, оставленный на середине знакомого лика, его же изуродовавший. — Почему оно… изменилось? — Вильям отнял руку и разглядел на пальце такой же красный следок. Лицо Вика было безвозвратно помечено этим кровавый следом, знаком всесильности Компании…       — Твоё лицо тоже изменилось, Вильям, — с холодной ухмылкой закончил Вик, после чего, не намереваясь объясняться, ушёл, закрыв за собой дверь… и тогда Вильям вдруг узнал, что потерял последнее.       Вильям вдруг понял, что стоящий перед ним тоже больше не был его последователем.

***

      И всё же он был живым.       И всё же он дышал.       И всё же, растирая по опухшему лицу не перестраивающие течь слёзы он чувствовал, что лицо это настоящее. Вильям радовался зуду воспаленной кожи понимая, что его голова его была не из пластмассы. Он благодарил Создателя за то, что остался верным, но не находил утешений.       Все оставили его как будто нарочно.       Как в жестоком розыгрыше, когда Вик ушёл, Вильям остался долгие этапы лежать в одиночестве, ещё больше утверждаясь в том, что был мире совсем один. Когда товарищи отвернулись от него, потому что он не оправдал их ожиданий, а союзниками стали лицемеры и убийцы… как отличить себя от этой лжи?       С другой стороны, эта порочная цепь началась тогда, когда он только появился на свет. Чудовищные события преследовали его на каждом шагу, а он всё бежал и бежал от них, всё больше утопая в несчастье, толкая других в бездну. Разве после этого он всё ещё имеет право называть себя живым? Он всё это время так боялся «пластиковости», и даже не заметил, что сам давно стал вещью! Он был разбитым зеркалом, чучелом животного, морской раковиной. Он был чем-то мёртвым, имитирующим жизнь и приносящим наудачу туда, где окажется.       Да, сейчас это виделось ему чётко.       Но когда же он умер?       Если так думать, он ведь совсем неспроста попал в пятое подразделение. Быть может, эта была его судьба. Он должен был предаться огню, но из-за недоразумения сгорел не полностью. Может, как раз душа-то в нём осталась, но вот восстановить её более никогда не представлялось возможным. Там его путь и начался. И то, что он о себе знает, никогда не было его истинной частью. Он ведь потерял все воспоминания от того момента, когда был по-настоящему живым, и осталась ему только имитация…       Имитация.       Всё это имитация.       Ведь если так подумать, и окружающие его последователи были не так уж и чисты. Он осуждал Совет за жестокость, но совершенно забыл о том, что именно первый класс принёс к его ногам невинную жертву, которой можно было избежать. Независимо от того, когда он думал об этой жертве, на него нападало такое раскаяние, что проще было вычеркнуть этот момент из памяти, но он не мог. Особенно сейчас. Вильям не знал, как сможет просто так забыть того, кто первый пострадал от его влияния. Молчун ведь был его самым близким товарищем. Он помог ему, был готов идти до конца, но пал в самый неожиданный момент. И ведь Вильям даже не переживал о его смерти с самого начала… Наверное, лучше бы было ему не знать всей правды, но тогда о какой справедливости идёт речь?! Мученик, чьё имя не дошло до истории, безжалостно убитый своими же союзниками! Его закололи, как в каком-то чёрном анекдоте, и оставили умирать от увечий на поляне. Он не сделал совершенно ничего плохого, но одно только ложное наваждение заставило тех, кто считал себя праведниками, пойти на варварское преступление. Пытаясь спасти бессмысленный план, они не усомнились в том, что цель оправдывает средства, когда решили прекратить его жизнь. Они убили его!.. И самое страшное заключалось в том, что эти люди до сих пор могли находиться вместе со всеми, в доме 9 подразделения 2. Чудовища в обличиях друзей. Они до сих пор могли жить, отдыхать, не чувствовать вины за содеянное. Они до сих пор могли удачно имитировать добропорядочный жильцов, храня в секрете то, что совершили, готовясь к моменту, когда их зверское желание снова обретёт силу…       Хотя, участь Молчуна не слишком отличалась от большинства.       Второй жертвой Вильяма стал не просто человек, а целое подразделение.       От беспочвенной уверенности он ни на секунду не усомнился в смутном плане незнакомых людей и привёл всех своих последователей на минное поле. И там они умирали, и там они загораживали его тело своими, а он так им отплатил. Эти молодые и наивные души пали там от искореняющих жизнь потоков, от пуль и огня. Они погибли мучительно, но стали просто цифрами в статистике, о которых даже он не вспомнит. И те одинаковые клетчатые одеяния, бесконечно окрашенные в крови, и перетёртые в порошок лица тех, кого он не знал и никогда не узнает… и то милое лицо, смотрящее на него с ужасом, дребезжание рыжих волос на вспотевшем лбу останется последним воспоминанием о страшном кошмаре. Последний близкий ему человек, что тоже, страдая, всё ещё пытался его защитить. Рыжая шла с ним до конца, который Вильям увидел сам, когда последний раз взглянул в её полные ужаса глаза… может, именно тогда он умер по-настоящему. Умер, но опять по бесстыдным обстоятельствам продолжил двигаться, принося несчастье. Он так яростно бросался на убийц, что загубили все эти невинные души, что даже забыл, кто же привёл подразделение в ловушку. Он забыл и о том, как желал умереть, будто уже зная, что одно его существование делает чужие жизни всё ужаснее. Может, ему всё же следовало затеряться в том таинственном лесу, ища выход, проявить стойкость. Это был его последний шанс сохранить человечность, но им Вильям не воспользовался. Он достиг кульминации и покатился вниз, этого было уже не сдержать. И ни живые, ни мёртвые уже не смогли его остановить. Он забрался туда, откуда не было выхода. В том лесу трупы, чья кровь была на его руках, относились к нему лучше, чем живые товарищи, и это было неспроста. Ведь он сам уже был одним из павших, если не хуже.       Он дважды смог избежать смерти, хоть и меньше всех это заслуживал.       И он снова получил поощрение.       Было ли это галлюцинацией или нет, то существо посчитало его достойным. Существо, вырвавшееся из воды, как вестник конца, дало ему очередной шанс и позволило дальше нести несчастье. Что же это было за существо? Сам Создатель, такой же имитатор жизни, который увидел в Вильяме равного себе, дьявол? Нечисть, разговорами которой Вильям проникся, которой он поверил? Химера, что дала кровоточащей голове избавление, наслала на разум дурманящую дымку, искажающее восприятие? Хтоническое божество, показавшее «истину», наставившее на путь, напоившее своей кровью и плотью? Странной плотью корней, жителей того мрачного леса…       А если подумать, как могла мёртвая земля Альтер.Вондерленда дать жизнь чему-то живому в своих дебрях? Напоить его зеркальной водой и самолично протиснуть между зубами пищу?       Только укуси.       Только вспомни, какого это было, лёжа на земле, бессильно и покорно принимать дары величественной нечисти, забыв себя пережёвывать и глотать сладкие соки, и этот вкус снова оказывался на языке. Вкус, благодаря которому он выжил. Откуда-то до боли знакомое маслянистое ощущение сводило рот, и от его железного запаха начинало тошнить. Почему именно сейчас, мучаясь от болей, Вильям вдруг смог так точно вспомнить эти обстоятельства и ощущения от призрачного леса? Почему именно сейчас он вновь почувствовал, как переламывал зубами корни, и как они лились красным в глотку и сквозь губы. Они выжили все, значит все ели эти лесные дары. Или не все? Они все пили кристальную воду из озера, а потом наслаждались хрустом корней, мясных отростков и хрящей, двигающимися придатками пластмассовых деревьев… Или не все?       Постойте-ка! О чём он думал?       Кто же бессовестно взял и нагло изрезал его воспоминания, с издёвкой перемешав их вместе? Кто заставляет его сомневаться в себе, подсовывая видения, что не могли быть в лесу? Кто выдаёт за правду мрачные картины, хочет напугать и запутать?!       Мёртвое тело из пятого подразделения не имеет ничего общего с тем, что Вильям видел в лесу! Он ведь смог воздержаться от зверств, смог убедить всю группу в том, что принципы должны стоять во главе желаний! Он применил силу воли, дав павшим товарищам мирное погребение, с уважением отнёсся к каждому из них… но почему разум так жестоко играл с ним сейчас? Почему, когда Вильям снова ощутил заветный вкус, он увидел такое знакомое зрелище из пятого подразделения уже в лесу?.. У них ведь нет ничего общего! Те ужасные события не могли бы повторится, он бы не позволил! Тела совсем не похожи, и товарищи бы послушали его! Увечья на лежащих на траве — результат жестокой бойни Совета, а следы на том худом человеке, которого обступили люди в клетчатых рубашках… они совершили нечто ужасное! Худые голодные люди в клетчатых рубашках откинули свою человечность, а ОНИ дали героям заслуженный покой! Вильям до последнего проявлял уважение!..       Подождите, но почему над его головой плотной порослью возвышаются полосатые деревья, а под ногами раскинулось зрелище из самого начала пути? Почему он своим изменённым сознанием видит людей в таких же малиновых клетчатых рубашках, а пальцы у него испачканы кровью?       Нет, этого просто не может быть! Это мираж, обман, иллюзия и жестокие игры больного мозга! Вильям помнит, что происходило в лесу, а сейчас просто закручивает бредни! Это всего лишь горячечные сны, это усиление эффекта недавней интоксикации, лихорадочные видения, не имеющие ничего общего с реальностью!       Но бредни эти нескончаемы.       Теряя сознание и потопая в чуши, уже не в силах противостоять в уничтожающей мигрени, Вильям снова смешивал эти два воспоминания и видел себя лежащим на той самой поляне. И он видел высокое божество, вырвавшееся из толщи воды, почему-то уже в клетчатой рубашке и маске, со своей окровавленной повязкой на голове. Он видел, как существо в треском вырвало из земли корень и, кормя, засунуло его в послушно открытый рот. И он снова почувствовал, как с сочным звуком рвалась оболочка под его челюстью, и как сладко просачивалась в горло живительная влага. Как он глотал эту плоть и снова с желанием открывал рот. И он больше не видел зеркального водоёма. И корни всё множились и множились, а он всё ел и ел, перемалывая зубами сосуды, хрящи и внутренности. И он бесконечно упивался кровью этих фальшивых разумных корней, что были с ним так близки…       Вильяма вырвало на кровать, но он так и остался лежать на месте. Он чувствовал, что задыхается, а его сердце болезненно из последних сил ускоряет ход. Тело ломило, а голова готова была разорваться от боли. В ушах стоял звон и, казалось, что в них вбили больше гвозди. Прямо в мозг упирался хорячий поток.       Лихорадило.       Главной жертвой собственных неудач оказался он сам. Выбравшись из кошмара, Вильям так просто загнал себя в яму, словно всё произошедшее совершенно ничего не значило. Он уничтожил себя сам, сам загнал в могилу, и всё это время пытался найти виновных. Он был слаб и жалок, но отчего-то стал голосом большинства. Сейчас он только мечтал о том, что когда-то в начале на его место встал бы более достойный. Ведь они, разумеется были, но вот сейчас мертвы, покинуты, отошли от дел, отпустили руки!.. и в этом тоже была его вина.       И как же он мечтал сейчас снова открыть глаза и оказаться у того озера, одиноким и свободным. И тогда бы он больше никому не причинил боли, нашёл бы своё место. Ведь, если подумать, к этому плотному забвению и утерянному сладкому трансу он всё это время так стремился. Заливая в себя литры алкогольной отравы и проваливаясь в сон, Вильям ощущал себя там, на той траве перед зеркалом-озером, снова видел лицо… он вдруг понял, почему тогда не узнал в воде себя, ведь это был он нынешний! И что бы не произошло, Вильям продолжал бы сидеть у воды без ненависти и боли, дышал и ощущал настоящее счастье. Ему снова бы было хорошо, как тогда…       Но ничего уже не вернуть. И сейчас, расправляясь с собой, он утащит ещё кого-то. Проклятые им товарищи будут жить в Городе, не зная о его плачевной судьбе, но он навредит. Он уже знает кому. Мэд, последний и самый близкий ему, станет последней жертвой. И только Вильям будет в силах изменить эту вечность, ибо, уже начав, он доведёт дело до конца, а потом закончится сам. И финал их будет един. Он, как салют, ознаменует собой ошеломительный триумф Компании, а потом всё забудется.       И воцарится тишина.       Тишина.       — И долго ты тут лежишь?       Вильям чуть дёрнулся. Из-за шума в ушах он не услышал, что к нему кто-то вошёл, но сейчас пришлось дёрнуться и перевернуться хотя бы на спину. Лицо горело, а перед глазами плыло, поэтому потребовалось изрядно напрячься, чтобы понять кто этот новый посетитель. Белая фигура подошла ближе, и вот перед глазами замаячила маска и бейджик с красноречивой цифрой «6».       Этого ещё не хватало.       — Ладно, весь пол обвафлил, но ты ж буквально в харчах валяешься, нормально тебе? — произнёс чешир, не скрывая неприязнь в голосе.       — Да чего тебе надо? — с досадой простонал Вильям, поворачивая голову на незваного гостя.       — Да ничего мне не надо! — тут же гаркнул Шестой, всплеснув руками. — Просто посмотреть пришёл, чем ты тут маешься. Вижу — зря пришёл. Пу-пу-пу… — он уложил руки на пояс и с какой-то неловкостью оглядел стены комнаты.       — Тогда уходи, если посмотрел, — грубо отрезал Вильям, тяжело дыша. Что-что, а вступать в спор сейчас у него сил не было.       — Да уйдёшь тут, как же! — бессвязанно возмутился Шестой, после чего, наконец нашарив нужный предмет глазами, взял мирно стоящий в одном из углов пуф. — Нет, ты реально чё здесь делал, что даже таз такого напора не выдержал? А писклявый где?.. — продолжал красноречиво возмущаться глава Белой отрасли, усаживаясь возле Вильяма в достаточно воинственную позу, чтобы тому вообще не хотелось смотреть в его сторону. — Ты как? — и опять этот странный, глупый вопрос.       — Нормально, — ответил Вильям, чуть ли не скрипя зубами, но был слишком ослаблен, чтобы как-то протестовать.       — Да я вижу, как нормально! — от природы громкий голос Шестого в замкнутом помещении звучал как гром среди ясного неба. — Ты с этим что-то собираешься делать, скажи-ка?!       — Я не хочу с тобой разговаривать, — обессилено пробормотал Вильям.       — А чего ты хочешь?! — невозмутимо продолжал наседать Шестой, и его грубый бас от негодования стал звучать ещё громче. — Долго планируешь в собственных помоях купаться?!       — У меня голова болит, пожалуйста…       — Да как бы ещё что-то не заболело! — Шестой присовокупил со своей сердечной речи пару занятных ругательств, о существовании которых Вильям даже не знал. — Налакался сначала, а теперь лежит, плачется, с кровати даже встать не может! Ты вообще о думаешь о том, что творишь?! Не стыдно тебе?!       Вильям в ответ промолчал.       — Молчишь? Ну, давай помолчим! Я, между прочим, в свой редкий перерыв к тебе пришёл, вместо отдыха решил проверить, как наш «дорогой коллега» поживает, а ты! — Шестой решил не продолжать, потому что итак слишком расщедрился на комплименты. Он широко расставил ноги, упираясь локтями в коленки и глядя на Вильяма исподлобья. — Кароч, дело у меня к тебе есть, — удивительно спокойно произнёс он со вздохом.       — Почему сейчас?       — Да потому что не просыхаешь, — опять ругательство, — вот почему! Серьёзно, я в конец с тобой упарился! Как собака за тобой хвостиком хожу, а ты всё в дрова и в дрова! Спишь, значится!       — Сплю,       — А я вот не сплю! — взревел Шестой, вскакивая с места. — И никто из наших не спит, после того, что ты начертопыжил! Сначала разгромил, а теперь бездействует, и не стесняется ведь! Ты в одиночку стольким людям жизнь изгадил, а под конец себя тоже решил ликвидировать?! Тебе напомнить, что из-за тебя человек умер?! Ладно бы дырявый, так ты же члена Совета грохнул, к тому же никакого наказания не понёс! Пятый! Между прочем мой дорожайший коллега! Столько его знал, и всё он работал отлично, и всё не жаловался, а ты пришёл — сразу в печь залез! Ты ответить можешь, почему от твоего рыла опухшего все в печь норовят нырнуть, не?!       — Я знаю, — тихо ответил Вильям. Теперь, когда Шестой сам напомнил ему о его очередной жертве уже из Совета, перечить не хотелось. Всё же Вильям и верхушку задел своей неудачей, хотя именно смертью Пятого гордится ему совсем не хотелось. А ведь этот чешир был таким же кровожадным преступником, как и остальные главы отраслей, но его лицо слишком глубоко запало в память. Страх, который чувствовал Пятый тогда, сидя в высоком кабинете, сейчас мог ощущать и Вильям. Может, они и правда имели слишком много общего в своей запертости и незавидной судьбе.       И они оба собирались принять крайние меры.       — Ток давай тут без хлюпаний, — цокнул Шестой, смягчившись, — мужик же! Ненавижу… Слышь, я те сопли вытирать не собираюсь! — ворча очередную нецензурщину, чешир снова уселся на пуф. Чёрные прорези маски уставились на Вильяма. — Вообщем, смотри, — опять начал он с долей серьёзности, — ты, конечно, можешь и дальше себя разносить и фаршмачиться, но я всё же тему вкину. Сразу скажу, чтобы не подумал, что подмазываюсь: помогаю тебе сугубо из своих приоритетов, потому что ты в край уже заколебал с тем, что сам ничего сделать не можешь. Я подсоблю тебе, а потом ты позаботишься о том, чтобы уладить мои вопросы, — глава Белой отрасли лениво почесал шею, ожидая реакции.       — С чем ты хочешь помочь? — сощурившись, спросил Вильям без особого интереса.       — С делом твоим, с чем ещё! Думаешь, я не знаю, куда ты там собрался и как тебя по этому вопросу гоняют? Смотри, ты своими скитаниями мою отрасль тоже тормошишь, а мне это не выгодно. Итак, к сути: я предлагаю в кратчайшие помочь со сборами в твою дорогую экспедицию, а ты отстаёшь от моих работников с бумажками. Все в плюсе? Взамен попрошу сотрудничество по мелким вопросам, да и то, чтобы ты со своим дружком мне воду не мутили… Ты же циферки из экспедиций назад вернуть хотел?       — Хотел, — Вильям вдруг неожиданно понял, что не только слушает Шестого, но и приподнял голову, чтобы видеть его отчётливей, — но я не доверяю тебе после того, что ты делал.       — Да я тоже тебе не доверяю, парниш! — усмехнулся Шестой. — Вот только в то время, как у меня выбор есть, то ты у нас чмырь полудохлый! Ты понимаешь, что при нынешнем раскладе ты коньки откинешь раньше, чем вообще успеешь что-то предпринять? Да я твоё единственное спасение, можно сказать! Ты без меня годен только на то, чтобы смену за сменой заканчивать в луже сам знаешь чего и ныть о жестокой судьбе! Я тебе ещё раз повторяю: раз ты решился менять мир, то пора двигаться и делать хоть что-то, а не топтаться на месте. Можно и без меня, но зачем медлить, когда я могу уже через этапа три тебя по красной дорожке к порталу провести и инструкцию со всем необходимым оборудованием дать? Опять же не думаю, что в твоём случае есть хоть какие-то нужны в бережливости, а так дело хоть с мёртвой точки сдвинется! Сам знаешь, что я в деле сведую, к тому же бумажную волокиту на дух не переношу!       А ведь точно.       Вильям провёл руками по болящим, наполненным кровью глазам и, пошатываясь, сел на кровати. Он вдруг посмотрел на Шестого, как на своего единственного спасителя, открывшего ему истину. А ведь чешир был прав. Всё это время, думая о деле своей жизни, Вильям не был серьёзен в своих намерениях, так как не просчитал все ходы. Если экспедиция стала для него так важна, то никакие причитания о бюрократии не имеют смысла. Это всё аргументы защиты и бездействия, которые он выстроил сам, чтобы не принимать меры. Теперь он понимает: когда жизнь подходит к концу, осуществление дела этой жизни стоит всех трат! И пускай он «не злодей», не готов идти по головам, переступая через свои принципы, у него всё это время была вещь, которую он всё это время как-то выводил за рамки, совершенно не использовал в деле.       Этой вещью был сам Вильям.       Теперь это понятно, как ясный день!       Теперь, когда цена победы действительно не имеет роли, он всецело готов принести себя в жертву, чтобы совершить задуманное! Когда у него больше не осталось сдерживающих факторов, последователи отвернулись, а враги стали коллегами, Вильяму нет смысла заботится о собственной шкуре! Если он только и делает, что приносит неудачу и делает жизнь его близких хуже, то зачем волноваться о комфорте?! Сотрудничество пойдёт на пользу. Независимо от исхода, это будет его триумфом! Этим действием он навсегда разрешит неподвижность, изменит себя! Он спасёт их всех и тогда его имя запомнят, и тогда оно не будет предметом недовольств и липких усмешек! Он спасёт всех, даже если сгинет. Он спасёт себя. Он станет героем.       — Ну, надумал? — спросил Шестой, нагнув голову к плечу.       — Я, — заворожённо произнёс Вильям, с замиранием сердца смотря в пустоты маски, — хочу увидеть твоё лицо.       — Чё? — Шестой аж дёрнулся.       — Я хочу увидеть лицо того, с кем заключаю договор, — повторил Вильям, задыхаясь.       — Что за ребячество, — огрызнулся Шестой, вставая с пуфа. Он пару раз прошёлся взад-вперёд по комнате, а потом снова остановился у кровати. — Ладно, если это тебя так волнует, — Шестой опять что-то проворчал и потянулся рукой к подбородку бумажной маски.       В глазах на миг потемнело.       Чешир у кровати смерил Вильяма холодным взглядом жутких бледно серых глаз. Эти огни пробирали разгорячённое тело до костей, хотя лицо в целом не обладало никакими уродствами. Сам факт того, что человек, загубивший столько жизней, всё это время выглядел ТАК, заставлял кожу покрываться мурашками.       — Доволен? — скривив губы, произнёс чешир. Удивительно было видеть, как, держа каждый мускул лица в перманентной расслабленности, мимикой Шестой так точно показывал вечное презрение.       — Да, — прошептал Вильям и, пошатываясь, сполз с кровати. Он встал на ватные ноги, и даже не обратил внимание на склизкую влагу под ними. Взгляд его блуждал по выразительным крепким чертам, словно вытесанным из мрамора. Острые, но от этого не напоминающие худобу, скулы, грубые брови, большой орлиный нос с бледным горизонтальным шрамом, жёсткая, хаотично и несобранно растущая щетина, пара неровных зубов… и никакого красного следа на переносице.       — Давай только без лапаний! — чешир закатил глаза и протянул Вильяму руку. — Раз уж мы договорились…       Даже так, дрожа в лихорадке и стоя из последних сил на трясущихся ногах, Вильям смотрел на собеседника сверху вниз. Каким всё же глаза Белой отрасли был маленьким человеком, и сколько всего своими руками учинил, на столько был способен!       — Не грохнись мне тут, — рявкнул Шестой. Нетвёрдыми шагами Вильям подошёл к нему совсем близко. Морща лицо, чешир положил руку на плечо собеседника и приподнял одну бровь. Жар чеширских ладоней больше не обжигал.       Вильям взглянул в открытое лицо глазами полными слёз и вдруг вместо того, чтобы пожать протянутую руку, заключил стоящего перед ним в крепкие объятья. Не ожидавший такого поворота чешир сначала напрягся, чуть не зарядив нападающему по его итак больной голове, но вскоре смирился и, с неприязнью рыча что-то себе под нос, опустил руки.       — Спасибо, — проскулил Вильям практически ему на ухо, повисая на широких, крепких плечах. Он закрыл глаза и снова увидел, как этот самый человек стоит на обеденном столе его с товарищами подразделения и задрожал, всхлипывая.       Вильям совершил огромный путь и в итоге вернулся туда, откуда начинал.       Шестой, чувствуя нарастающее возбуждение, крепко сжал кулаки.