Чёрная луна

Честно говоря, праздник прошел так себе. Дети, хоть и репетировали, как будут стоять на линейке, вели себя не совсем по сценарию. Впрочем, как Арсений и предполагал, Позову было абсолютно все равно. Он вышел на сцену, прочитал по бумажке напутственную речь с пожеланиями хорошего учебного года и уехал, даже не дождавшись стихов. Шеминов изо всех сил делал вид, что его это не задело.

***

А после праздника начались суровые будни. Парадокс: школьные дни тянутся, как улитки, а времени все равно не хватает ни на что. Арсений едва успевал после школы готовиться к урокам. Бумажек и отчетов навалили столько, что по вечерам он приползал домой и мечтал, чтобы откуда-нибудь из-под кровати вылез дух бабы Мани и помог ему составлять планы-конспекты уроков. Пусть даже плачет в процессе, Арсений не против, это будет хотя бы обоснованно. Встать в пять утра и влиться в поток сектантов он больше не пытался — некогда, нет сил да и незачем — не его это проблемы. Нравится людям отдавать свои деньги не пойми кому не пойми на что — пусть отдают. Не нравится — пусть не отдают или сами обращаются в районную полицию. Все просто. Он не супермен, а простой приезжий, ему не нужно всех спасать, себя бы спасти для начала. Арсений привык к тому, что его все слушают и безоговорочно ему подчиняются. В хедж-фонде под его руководством царила жёсткая дисциплина и рабочая атмосфера. Каждый работник был винтиком большого механизма, приносящего прибыль и фонду, и его клиентам, и Попову как главному акционеру. В школе все было по-другому. Здесь он как будто был никем, чужаком, его мнение не учитывалось. Он мог остановить бегающего по коридору мальчишку и сделать ему замечание, а тот, сделав пару шагов, убегал прочь еще быстрее, чем до остановки Поповым. Во время производственной практики в педагогическом Арсению не нужно было следить за дисциплиной в классах — там всегда присутствовал учитель-наставник, который мог осадить неусидчивых, заставить молчать болтунов и в целом был этаким охранителем, которого боялись. Дети в Чернолуново не боялись никого и ничего. Особенно Арсения. Классы, хоть и малочисленные, за две недели работы вытрепали ему уже все нервы. Особенно отличился, как ни странно, Шастун. Арсений считал, что к этому возрасту шило в жопе уже должно было затупиться, но нет. Шастун самые скучные, на его взгляд, уроки превращал в КВН — шутил, переговаривался с учителем и вел себя, как клоун. Во второй день учебы он убедил весь класс прогулять последние два урока и сбежать на речку насладиться последними теплыми деньками. Арсений чуть не поседел, узнав, что весь его класс куда-то делся, и никто не знает, куда именно. Директор собирался объявить в розыск, но дети вернулись сами — мокрые и довольные. Еще в первую же неделю он умудрился на химии устроить небольшой взрыв, добавив к безобидным веществам из лабораторной что-то принесенное из дома. Что именно — он не признался, но на парте сохранился черный пороховой след, а в воздухе ещё долго витал запах горелого. Арсений пытался связаться с его мамой и вызвать ее в школу на разговор, но Антон, сделав честные глаза, сказал, что она уехала к сестре, и ее сейчас нет в селе. Арсению осталось лишь смириться. Шеминов отчитывал Попова за каждый проступок Шастуна и просил на него повлиять. — Вы директор! — шокировано округлил глаза Арсений. — Если он даже ваш урок умудрился сорвать, как я его должен останавливать? — Ну вы же его классный руководитель! — возмущенно разводил руками Шеминов. — Воспитывать его — ваша работа! Арсений понял, что совершенно не зря одиннадцатый класс остался без классного руководителя в свой последний год учебы, и не зря этот класс радостно пихнули ему — никто, включая директора, не мог справиться с Шастуном. Но Шеминову очень удобно иметь классного руководителя в качестве прослойки между ним и Антоном, чтобы за все косяки мальчишки можно было ругать классного руководителя, говорить ему «вы не справляетесь!», при этом умалчивая, что он сам не справляется тоже. На второй неделе учебы сам Шеминов замотался и забыл задать детям домашнее задание. Тогда Шастун распространил среди одноклассников слух, что Шеминов якобы связался с ним и попросил его передать всему классу, что им задано сочинение-рассуждение на тему «почему я ненавижу школу». Он убедительно соврал, что такая тема есть в ЕГЭ. Ребята с энтузиазмом, как положено, расписали эссе с двумя аргументами из курса литературы и выводами на их основе. У Шеминова кепка встала дыбом, когда он их читал. Пару раз Арсений заставал Шастуна в полном одиночестве. Когда у клоуна не было зрителей, он был молчаливым и задумчиво смотрел куда-то в стену. Однако стоило на горизонте появиться кому угодно, на лице мальчика тут же расцветала озорная ухмылка, а из уст вылетала колкость. Арсений мало что понимал в психологии, но гипертрофированное паясничество Антона выглядело неестественно, как маска, которую он надевал, чтобы скрыть какие-то внутренние проблемы. Будь в школе психолог, Арсений отправил бы Антона к нему. Но психолога не было, поэтому Антон со своими внутренними демонами, видимо, справлялся, как мог, сам. Справлялся он с ними откровенно плохо, но влияния на Шастуна не было никакого. У Арсения, если честно, чесались руки схватить его, положить поперек коленей и как следует отходить ремнем, чтобы тот еще неделю не смог сидеть. Но мысль о том, что это непедагогично, останавливала. Он все еще лелеял надежду, что мама Антона, вернувшись от сестры, заглянет в школу на разговор. А она все не возвращалась и не возвращалась. В общем, пока положение Арсения в школе не было завидным. Он отрывался на хедж-фонде, отчитывая Юлю за каждую мелочь, о которой та писала в своих письмах-отчетах. Так ему казалось, что хоть что-то он контролирует. Потому что часть жизни, связанная со школой, была хаосом, в котором в каждый момент времени он был в чем-то виноват. Закончилась только вторая неделя сентября, а ему уже хотелось сбежать отсюда, сверкая пятками. Сегодня Шеминов «обрадовал» его новостью, что середина сентября — время открывать кружки. От кружка по шахматам Арсений несколько раз успешно отболтался, хотя директор периодически возвращался к этому разговору, и, видимо, не оставлял надежды навесить эту нагрузку на Попова. Вздохнув, Арсений сел в спешке доделывать отложенную на потом программу математического кружка и планировать, чем занять детей аж на целый час в понедельник.

***

Арсений давно заметил, что для девочек, начиная с восьмого класса и старше, он стал чем-то вроде местной иконы. Они никогда не прогуливали его уроки и приходили на них опрятными, причесанными и накрашенными. В математике они разбирались плохо. Гораздо, гораздо лучше, чем мальчики, но все равно плохо. Арсения это расстраивало, хотя он понимал, что, скорее всего, до него математику в этой школе либо никто не преподавал лет эдак пять, либо преподавали формально, своими силами. Он даже думал сделать явку на математический кружок обязательной, где бы он постарался восполнить пробелы в знаниях детей и подготовить их к экзаменам, но еще не разговаривал на эту тему с Шеминовым — решил для начала попробовать порешать интересные задачи не из школьного курса, чтобы вызвать интерес к математике у добровольно пришедших на кружок детей. — Итак, сегодня обсуждаем четность и нечетность, — начал он, когда после всех уроков в кабинете математики собрались разновозрастные ученики, записавшиеся на кружок. — Что такое четные числа и нечетные числа? Девочки, составлявшие 100% присутствующих, молчали. Они, улыбаясь, смотрели на него и, казалось, совсем не понимали, что он говорит. — Четные делятся на два, а нечетные — не делятся? — скорее спросила, чем ответила Ира Кузнецова — отличница (по бумагам) из одиннадцатого класса. — Правильно! — Арсений обрадовался так сильно, как будто она только что привела доказательство теоремы Ферма, а не сказала определение четности/нечетности, обычно известное детям с начальной школы. — Итак, первая задача: конь стоит на белой клетке на шахматной доске, на клетке какого цвета он окажется через тысячу ходов? Судя по виду детей, их мозг испытал если не взрыв, то серьезную поломку. Они напряженно думали, прикусив карандаши. Но никаких вопросов и идей не было озвучено ни через минуту, ни через пять, ни через десять. Арсений растерялся. Он задал очень простую задачку, что там думать-то? — Пожалуй, запишу условие на доске, — вслух сказал он, решив, что, возможно, дети не вполне расслышали или поняли условие задачи, а переспросить постеснялись. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Задание давно было размещено на доске, и дети за это время прочитали его уже раз сто. Однако никаких догадок и предположений так и не прозвучало. А может, они не знают, как ходит конь? — безумная мысль родилась в голове Арсения. — Никуда не уходите, я сейчас принесу шахматную доску и объясню еще раз, — предупредил он и скрылся в коридоре. Шеминов сидел в своем кабинете, что-то внимательно читая в бумагах. — Станислав Владимирович, — Арсений для приличия постучал о косяк. — Дайте одну шахматную доску, пожалуйста. — О! — обрадовался Шеминов. — Вы все-таки решили согласиться вести шахматный кружок? Отлично, спасибо! — Нет-нет, — выставил руки перед грудью в защитном жесте Арсений. — Она мне нужна для демонстрации на математическом кружке. — А-а-а, — разочарованно протянул Шеминов. Директор встал из-за стола, подошел к старенькому канцелярскому шкафу и, недолго поковырявшись там, выудил шахматную доску и протянул ее Арсению. — Благодарю, — кивнул Арсений. — Только там двух фигур не хватает, — предупредил Шеминов. — Коня и ладьи. Потерялись. Арсений замер. Он не мог поверить своим ушам. — А другой доски нет? — осторожно задал он свой вопрос. — Нет, — развел руки Шеминов. — Эта единственная. — Погодите-ка, — нахмурился Попов. — Вы мне неоднократно предлагали вести шахматный кружок. А шахмат для него нет? — Ну вот же, есть, — удивленно указал на доску в руках Арсения директор. — Одна доска на весь кружок? — все еще не верил Попов. — И в наборе не хватает двух фигур? Как бы я, по-вашему, преподавал шахматы? — Ой, ну можно же выкрутиться! — раздраженно всплеснул руками Шеминов. — Вырезать недостающие фигуры из бумаги и ими играть. Мы так делали в прошлом году, и нормально. Арсений заторможено кивнул и молча покинул кабинет директора. Картинки того, как дети на шахматном кружке играют плоскими бумажными фигурами, не выходила из головы. Он, конечно, знал, что финансирование сельских школ оставляет желать лучшего, но чтобы настолько… К его удивлению, дети в классе не стояли на ушах. Они все еще усердно вчитывались в условия задачи, но, видимо, так и не поняли, как ее решать. — Сейчас будет легче, — бодро пообещал Попов. Он открыл доску, вытряхнул из нее все шахматы на свой стол, положил ее на первую парту и поставил на нее ровно одного коня. — Подойдите сюда, — позвал он и, дождавшись, когда дети скучкуются вокруг первой парты, продолжил, — итак, конь стоит на белой клетке, да? — А почему именно на этой белой клетке? — наконец послышались робкие вопросы. — Хотите на другой, будет на другой, — кивнул Арсений и перенес коня из центра в угол. — Итак, он стоит на белой клетке. Увидели? Синхронное «угу» раздалось со всех сторон. Арсений кивнул: — А как ходит конь? — Буквой «Г», — уверенно заявили дети. Кажется, шахматный кружок с нарисованными фигурами в прошлом году потрудился на славу: дети хотя бы знают, как ходят фигуры. — А как буквой «Г», покажите, — попросил Арсений. Одна из девочек сделала случайный ход конем. — Во-о-от, — протянул Арсений. — Вы сделали один ход, и конь оказался на черной клетке. Причем он оказался бы на черной клетке в любом случае, куда бы вы ни сходили в пределах шахматной доски, согласны? Дети неуверенно закивали, видимо, мысленно рассматривая другие ходы из исходной точки. Как ни крути, конь действительно оказывался на черной клетке при любом раскладе. — А если отсюда сделать второй ход? — спросил Арсений. — Тогда на белой окажется, — раздались уже чуть более уверенные голоса. — Молодцы. А если потом опять сделать ход? — наводил на правильные мысли учитель. — Тогда снова на черной, — уже весело отозвались девочки. Кажется, они начинали понимать. — Итак, если конь изначально стоял на белой клетке, то первый, третий, пятый, седьмой и так далее ходы приведут его на черную клетку, — подытожил Арсений. — А второй, четвертый, шестой, восьмой и так далее ходы приведут его вновь на белую клетку. Все так? — Да! — загалдели девочки, увидев эту закономерность. — И где же он окажется после тысячного хода? — с надеждой в голосе спросил Арсений. Тишина. Дети молчали, глядя на доску и, видимо, пытаясь за короткое время сделать всю тысячу ходов. Арсений едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Он-то надеялся, что они все поняли. — Ну тема у нас четность/нечетность, — подсказал он. — Два, четыре, шесть и восемь — какие числа? — Четные, — ответили девочки — Ну? — ждал Арсений. Напрасно ждал. Дети не понимали. — Ну а тысяча — какое число? — Четное? — на этот раз неуверенно предположили дети. — Четное, — подтвердил Арсений. — Как и любое число, оканчивающееся на ноль. Значит, в какую клетку конь придет после тысячного хода? — В белую, — совсем уже робко отозвались ученики. — Бинго! — Арсений аж захлопал в ладоши. Такая простая задача вызвала так много затруднений. Кажется, после начальной школы эти дети не занимались математикой вообще. Впрочем, за эти две недели он уже устал удивляться. Его одиннадцатый класс по программе должен был вспоминать тригонометрию, а по факту пришлось учить их складывать обыкновенные дроби. Оказалось, что их этому попросту никто не учил, потому что профильного учителя математики здесь не было уже очень давно, а непрофильные учителя, которым давали ставку математика, просто задавали писать конспект параграфов. Арсений не думал, что такое бывает, но точно знал, что неприятных открытий эта школа подкинет еще много.

***

— Итак, к доске пойдет… Арсений водил ручкой по фамилиям в бумажном журнале. Фамилий было всего семь, и Арсений точно знал, кого надо вызвать, но как же ему не хотелось! — Шастун, — обреченно вздохнул учитель, приготовившись узреть клоунаду. Парень улыбнулся широкой самодовольной улыбкой и вразвалочку отправился к доске. — У нас завтра родительское собрание, — напомнил всему классу Арсений. — У всех родители придут? — Моя не придет, — сказал Антон, принимая из рук учителя карточку с заданием и кусок мела. — Она еще не приехала. Ожидаемо. Арсений горестно вздохнул. Опять он останется с проблемой один на один. Шастун, кривляясь и паясничая, нарисовал на доске кривую-кривую пирамиду, сторону которой требовалось найти. Класс захихикал, глядя на это художество. Антон фыркнул тоже и пририсовал своей кривулине глаза. — Антон, — устало попросил Арсений, потирая переносицу. — Возьми линейку и перерисуй пирамиду нормально. Иначе мы весь урок будем решать одну задачу. Шастун принимал выход к доске за стендап. Он болтал, и болтал, и болтал, пока рисовал на доске. Класс позволил себе смеяться уже в голос. Арсений почувствовал подступающую мигрень. — Антон, посерьезней, — взмолился учитель в надежде на понимание. Шастун повернулся к нему, увидел состояние учителя и, кажется, сжалился. Он стер улыбку с лица, посерьезнел, повернулся к классу и стал зачитывать условие задачи абсолютно безэмоциональным голосом. И что-то в этом голосе заставило Арсения испытать чувство дежавю. Он слышал его где-то и когда-то, как будто в другой жизни. Антон вновь повернулся к нему и отдал карточку, глядя на учителя зелеными глазами, в которых не читалось ни единой эмоции. Он выглядел настолько непривычно, что казался картонным. И тут кровь Арсения застыла в жилах, ладони похолодели, а по спине пробежали мурашки. Он узнал его. Он узнал этот равнодушный взгляд и бесчувственное лицо. Он узнал этот утробный, низкий голос без эмоциональной окраски. И пусть лицо Антона украшали русые кудри, ему достаточно было стать серьезным, чтобы Арсений распознал в нем того, кого никак не ожидал увидеть. Это был Проповедник.