Чёрная луна

Арсений резко раскрыл глаза, чувствуя, что кровь в его жилах застыла. Все его тело напряглось, готовое дать отпор в стиле кунг-фу оборзевшему духу бабы Мани. В комнате было темно, явно за полночь. В отблесках лунного света, проникающего в дом сквозь незашторенные окна, Арсению мерещились тени. Плача больше не было слышно. Ночника у него не было. Единственный источник света — старая хрустальная люстра на потолке с лампочкой, выключатель которой находился рядом со входом в комнату, на стене, противоположной той, где стоял старый диван, служивший Арсению кроватью. Собрав волю в кулак, Попов вскочил со своей импровизированной кровати, подбежал к выключателю и включил свет. В комнате, кроме него, никого не было. Он долго вглядывался во все углы, но ничего не находил. Глаза слипались, жутко хотелось спать. Даже вздыбившиеся волосы потихоньку расслабилась и улеглись в привычную причёску, а мурашки на коже расслабились. Арсений решил, что плач ему приснился под впечатлением от рассказов Хоттабыча. Ноги сами потянули его обратно к кровати. Однако стоило ему щелкнуть выключателем и пройти пару шагов, как тихий плач снова послышался в комнате. Арсений быстрее ветра вернулся к выключателю, щелкнул им, вновь озарив светом комнату, и прислушался. Источник звука был не здесь, он был снаружи. Но в комнате его было очень хорошо слышно, потому что окна были стеклянные, а не пластиковые, рамы окон были деревянные и ветхие, испещренные щелями, а в одном окне была открыта форточка, к раме которой на манер москитной сетки была прибита гвоздями тюль в мелкую дырочку. Белиссимо! Перфетто! Тот факт, что источник звука явно был снаружи, успокоил Арсения и вернул ему силы рассуждать логически. Мало ли, кто может плакать под окнами. Однако то, что это явление не разовое, а систематическое, по правде говоря, пугало. Он ведь не единственный это слышал — все безбашенные «земские учителя», рискнувшие сунуться в Чернолуново, слышали одно и то же. А, как говорилось в мультфильме «Простоквашино», с ума по одиночке сходят. Однако Арсений мог понять, почему кто-то называл это плачем, а кто-то — смехом. Это было нечто среднее: прерывистые жалобные звуки, издаваемые высоким голосом. Конечно, он не знал бабу Маню, но почему-то эти звуки совершенно не вязались с образом плачущей взрослой женщины. Маленькой девочки — да, прожженной гадалки — нет. Арсений достал смартфон, включил диктофон и записал звуки, во-первых, чтобы убедиться, что ему не почудилось, а во-вторых — чтобы разобраться, что, черт побери, здесь происходит. Вскоре звуки стихли. И стоять, как дурак, с включённым светом посреди пустой комнаты стало совсем глупо. Взяв на всякий случай с собой кочергу, он осторожно, не выключая света, улегся обратно в кровать.

***

Он промаялся до самого утра. Сон никак не хотел идти к нему. Он ворочался, вглядывался в темноту за окном и пугал сам себя дурными мыслями. Ближе к пяти утра за окном послышались голоса. Много голосов. Люди как будто собрались прямо перед его домом и решили устроить митинг. Выглянув в окно на предрассветную улицу, он изумился, увидев сотни людей, тихо переговаривающихся между собой и куда-то бредущих. Он ещё плохо знал это село, однако одну дорогу он успел запомнить: люди шли к разрушенной церкви. Арсений быстро оделся и, не умываясь, выскочил на улицу. Люди бросали на него любопытные взгляды, но тут же отпускали глаза. — А куда все идут? — громко спросил он. Молчание было ему ответом. Люди смотрели на него, но будто сквозь него. Он здесь чужак, понятное дело. Арсений слишком долго работал главой хедж-фонда, чтобы уяснить, что такое коллективная ответственность. А скорее, безответственность. Если обратиться с просьбой или приказом к группе людей, а не к кому-то конкретному, велика вероятность быть проигнорированным, потому что каждый решит, что откликнется кто-нибудь другой. Поэтому он преградил путь совсем молодой девушке в платке и спросил её лично, куда она идёт. — На проповедь, — испуганно отозвалась она и ускорила шаг, чтобы поскорее обойти Арсения и вернуться на свой путь. Проповедь? Какая проповедь в пять утра, когда на улице темень? Только сейчас Арсений обратил внимание, что все женщины в толпе идущих были в платках. Но удивило его не это. В конце концов, каждый волен одеваться так, как считает нужным. Удивило его другое — массовость. Такую толпу людей, идущую в одном направлении, он видел разве что в метро. А учитывая, что население Чернолуново и так было достаточно малочисленным, это и вовсе было странно. Безумная мысль, что, если так много людей ходят на проповедь, то проповедь эта хороша и ему она тоже нужна, родилась внезапно и захватила сознание. Арсений вклинился в толпу и позволил ей вести себя, куда ей вздумается. К его удивлению, пришли они не в церковь. Точнее, на протяжении всего пути всё указывало на то, что идут они именно туда, однако в последний момент толпа резко свернула в серое, абсолютно неприметное старое одноэтажное здание сбоку от развалин. Когда Арсений был здесь впервые, он не обратил на эту бетонную коробку никакого внимания. Однако сейчас в окнах этого здания горел свет: толпу явно ждали. Внутри было относительно чисто, ремонту, судя по всему, не было и двадцати лет. В одном углу здания располагалась небольшая сцена, на которую были направлены прожекторы с самым обычным холодным белым светом. Остальная территория не была занята ничем — никаких стульев или лавочек, никакой разметки пола, только голый серый кафель. Люди заполонили собой все пространство здания. Каждый норовил пробиться ближе к сцене, но Арсений был сноровистее всех. Быстро сообразив, что вип-места этого шабаша находятся у сцены, Арсений юрко, как мышь, пробился туда, опередив пару грузных женщин. Минуты шли, но ничего не происходило. Арсений, стараясь не пялиться, исподтишка оглядывал толпу позади себя. Люди, приглушенно переговариваясь, безропотно ожидали действа. Когда они зааплодировали, Арсений вновь обратил свое внимание на сцену. И от увиденного он чуть не обронил челюсть. На сцене стоял неизвестно откуда взявшийся высокий и стройный молодой человек с белоснежными волосами и в белом льняном легком одеянии. Он не улыбался и не демонстрировал никаких эмоций. Однако от одного этого равнодушного взгляда веяло невероятной харизмой, способной зажигать сердца людей и вести за собой толпу. Безэмоционально оглядев пришедших, он резко взмахнул рукой с длинным расклешенным рукавом, и толпа тут же стихла. Еще секунду назад она гудела, а сейчас не раздавалось ни шепотка, ни вздоха. Этот человек управлял толпой, как искусный дирижер оркестром. — Братья и сестры, — произнес он низким звонким голосом. — Давайте помолимся о тех, кто с нами, и о тех, кого с нами нет, — он сложил руки в молитвенном жесте и прикрыл глаза. К удивлению Попова, абсолютно вся толпа сделала то же самое. Стараясь не привлекать к себе внимания, Арсений повторил тот же жест вслед за всеми. После этого Проповедник начал свою проповедь. Сколько Арсений слушал, он так и не мог понять, кому поклоняется, а иначе это служение назвать было нельзя, вся эта толпа. Это не было похоже ни на одну из известных религий. Проповедник держал в руке темную книжицу со странными символами на ней — не с крестом, не с полумесяцем, не со Звездой Давида, ни с Дхармчакрой. Эти символы были похожи скорее на какие-то артефакты из компьютерной игры. Проповедь звучала на манер цитат из Библии в переводе Гоблина. Арсений вслушивался в смысл и боролся с желанием вступить с Проповедником в спор. Абсолютно все «светлые мысли» проповеди сводились к материальному: что-то про помощь ближнему, про необходимость делиться ценным, про то, как плохо быть жадным. От жарких дебатов с Арсением Проповедника спасло только то, что вся толпа была на его стороне. Дальше цирк набирал обороты. Проповедник просил людей помычать всех вместе, чтобы наполниться божественной силой неизвестного Арсению божества. Потом стал синхронно наклоняться вправо-влево с вытянутыми вверх руками, что люди тут же кинулись повторять. Безумие. Безумие. Бе-зу-ми-е. К концу своей проповеди этот бессовестный человек указал на белую коробку на подоконнике, и люди стали подходить и класть туда деньги. Среди пожертвований виднелись мелкие и крупные купюры, монеты и украшения. Арсений не положил ничего. Каждый пожертвовавший продвигался к выходу из здания, и довольно быстро все разошлись. Арсений хотел было поговорить с Проповедником с глазу на глаз, но того нигде не было видно. Как фокусник, он исчез. И белая коробка с пожертвованиями — тоже.

***

Когда-то давно, на заре своей карьеры, Арсений умудрился вляпаться в нечто подобное. Это были бизнес-тренинги, на которых обучали примерно ничему, но вместо этого вещали громкие лозунги, рисовали красивые картинки будущего, заставляли мычать и двигаться вместе с толпой, и коллективно обвиняли каждого, кто говорит, что эти курсы ничем не помогли. Арсений отвалил за участие в них несколько миллионов. Когда организаторов задержали, Арсений не мог поверить, что повелся на красивые слова о нетворкинге и возможности предпринимателю вращаться и расти в среде других предпринимателей. Когда идейному лидеру вынесли приговор, у Арсения с глаз будто спала пелена. Наведенный морок рассеялся, и Попову стало очевидно, что он просрал кучу денег впустую. Деньги обманутым участникам, кстати, никто не вернул. Следователь, который вел дело, в котором Арсений был потерпевшим, обмолвился, что эти курсы имели черты нерелигиозной секты. Тогда Попов озлобился, решил никому не доверять, полагаться только на себя и свои ощущения, а проштрафившимся никогда не давать вторых шансов. Он с нуля запустил и выстроил хедж-фонд, полагаясь только на себя и свои твердые принципы. Да, его боялись сотрудники. Да, иногда он самому себе казался слишком жёстким. Но только так закаляется сталь. И во многом благодаря одному только железному характеру Арсения, его хедж-фонд работал, как слаженный механизм, каждый винтик которого действовал четко в соответствии с общей стратегией фонда. То, что Арсений увидел в Чернолуново, носило все признаки религиозной секты: 1) замкнутая сеть, у которой есть явный лидер, которому все поклоняются и которого все слушают; 2) идолопоклонничество неизвестным богам; 3) паства с агрессивной слепой верой (этого Арсений не знал наверняка, но, судя по виду толпы, начни он спорить с Проповедником, толпа разорвала бы его на кусочки); 4) сборы денег в немыслимых масштабах непонятно, на что. Арсений, яростно шаркая и поднимая пыль на проселочной дороге, шел в участковый полицейский пункт, чтобы сдать с потрохами этого Проповедника в лапы закона. Эта секта должна быть уничтожена, духовный лидер должен сидеть в тюрьме, а люди должны тратить свои деньги на свою жизнь и семью, а не складывать в белую коробку ради неизвестных целей. На месте, где карты показывали участковый пункт полиции, росла ковыль. В земле виднелся фундамент, на котором, надо полагать, когда-то располагалось небольшое здание, в котором, предположительно, работал участковый. Но других следов здания не было, в земле был только голый бетонный фундамент. Кто-то предприимчивый разобрал стены на строительные материалы. Арсений нисколько не удивился. В этом селе полный бардак. Школа разваливается. Полиция уже развалилась. Магазина нет и, вероятно, не было. Здесь нет даже главы администрации, а значит, никто ни за что не отвечает. Пословица гласит, что рыба гниет с головы. Но в пословице не сказано, как гниет рыба, если головы у нее нет, зато есть ее заместитель. Впрочем, Арсений видел уже достаточно, чтобы эту пословицу продолжить: в отсутствие головы рыба гниет сразу везде и всюду, пока не коллапсирует полностью. С этими грустными мыслями Арсений, за неимением лучших вариантов, направился прямиком к Позову.

***

— А Дмитрия Темуровича нет, он в отпуске, — хлопала длинными ресницами барышня, оказавшаяся в кабинете Позова за его столом. Арсений чуть не застонал вслух. Действительно, где же еще Позов может быть, как не в отпуске? У него тут прямо под носом зародилась мощная секта, а он где-то отдыхает. Наверняка ни сном, ни духом. Молодец, заместитель несуществующего главы, хорошего отдыха тебе! Арсений злился. Он был уверен, что, если бы Позов нашел бюджет на восстановление местной церкви, ни одна секта бы здесь не прижилась, ей бы попросту не нашлось места. Но то, что очевидно всем, как правило, находится за гранью понимания чиновников. — А вы кто, простите? — спросил он девушку. — Я его личный ассистент, Оксана Михайловна Фролова, — важно представилась она. Это потрясающе. В Чернолуново нет главы, но есть заместитель главы, у которого есть личный ассистент. Надо полагать, еще и не один. Армия бездельников в мягких креслах. Вот бы всех их выгнать отсюда поганой метлой! — А кто вы и что вы хотели? — наконец уточнила девушка. Никогда еще улыбка не давалась Арсению так сложно. Бессонная ночь, ярость от увиденного и бессилие от невозможности это изменить сказывались на его душевном состоянии не лучшим образом. Он привык жить в соответствии с логикой и здравым смыслом, привык руководить, привык выстраивать порядок из хаоса и непрерывно улучшать бизнес-процессы. Но Чернолуново выходило за грань его понимания. И сегодня мысль о том, что он начал сходить с ума, впервые появилась в его голове. Это удручало. — Я Арсений Сергеевич Попов, новый учитель математики, — натужно, совершенно неестественно улыбнулся он. — Мне нужен участковый полицейский. Я пришел сегодня в пункт полиции, а там степь да ковыль. — А у нас нет участкового, — пожала плечами девушка. — Мы все вопросы решаем либо сами, либо обращаемся в райцентр. Неимоверными усилиями Арсений сдержал стон и фейспалм. Конечно, нет. Ну конечно же, у них нет участкового. Как он вообще мог допустить мысль, что участковый здесь есть? Будь здесь участковый, это было бы элементом порядка, а порядок невозможен в Чернолуново. Только хаос и энтропия, только хардкор. — Дайте угадаю, — в его голосе послышались истерические нотки. — Если я хочу, чтобы закон в селе работал, я сам должен стать участковым полицейским? — Ой, а вы хотите? — обрадовалась девушка. — Это было бы очень кстати, нам участкового найти не могут уже год! Так что да, если хотите, становитесь. Арсений истерически захохотал и под этот хохот вышел из кабинета, оставив девушку недоумевать. Радовало, что участкового психиатра здесь, скорее всего, тоже нет, и никто не сможет упечь его в комнату с мягкими стенами. Или не радовало?