Все псы попадают в рай

      Чанбин большими глазами пялился на Минхо с чуть приоткрытым ртом — он даже заикнуться ни о чём не успел, прежде чем Ли начал говорить с Джисоном таким сладким и аккуратным тоном, что он сразу решил просто замолчать и ждать. Только губ так и не сомкнул: его удивлению, казалось, не было предела. Но Минхо дела до него не было, ему был сейчас важнее Джисон, так что он даже коротким взглядом его не удостоил.        Хан выглядел в этот момент так, словно слышал каждый шорох в комнате: всё его тело было напряжено как никогда, словно его стянуло судорогой — он был явно готов сорваться с места и бежать без остановки в любое мгновение. Никакой заминки, он бы себе точно не позволил.        Его затуманенные страхом глаза не отрывались от Минхо. И у него от этого взгляда шли мурашки.        — Джисонни, я не дам ему тебя тронуть, не переживай, — продолжил спокойно Ли, так же не отводя от Хана глаз. Кажется, того это хоть немного успокаивало, а Минхо было не сложно. Главное было — нормализовать его состояние. — И… голос в голове сейчас тоже не слушай, хорошо? — неуверенно добавил Минхо.        Ли буквально кожей ощутил, как взгляд Чанбина стал безумней: количество его неозвученных вопросов в голове в одно мгновение как минимум утроилось, а то и увеличилось во все десять раз. Казалось, теперь он молчал не по своей воле. Теперь он не мог найти подходящих слов. И его можно было понять: его сюда пригласили исключительно в качестве человека-ключа к кабинету, а тут выясняется, что его "пациент" — действительно болен, притом по его профилю.        Но Чанбин не позволял себе проронить ни слова — лишь шокированно смотрел.        Минхо, тяжело сглотнув невольно передающееся ему от Хана волнение, постарался смягчиться и перестать иногда случайно хмурить брови: серьёзность серьёзностью, но выглядеть он сейчас явно должен гораздо более спокойно, чем выходило. Он так и не поднял голову с рук на столе, чтобы продолжать хотя бы казаться меньше Джисона, тот же только больше вытянулся. Словно его спину стала пронизывать толстая проволока. Как игрушку.        — Джисонни, — его голос стал ещё нежнее, хотя по действиям и не скажешь: Со жалко пискнул от неожиданности, слегка пригибаясь, когда Минхо под столом, чтобы Джисон не заметил, крепко сжал, впиваясь в кожу сквозь ткань штанов ноготками, его ляжку. Видимо, он так хотел дать Чанбину понять, что вставать и даже шевелиться ему не стоит. — Зачеши волосы назад и сделай глубокий вдох. Хорошо?        Теперь с трудом сглотнул ком уже Хан, чуть встряхивая головой. Его занемевшие руки с заметной дрожью потянулись вверх, на что Чанбин вновь удивлённо резко выдохнул — он и не заметил, что на нём были ещё и перчатки. Не зимние, а просто тонкие перчатки. Просто чтобы закрыть кожу.       — Минхо-х-хён… — еле как выдавил из себя Джисон, его голос хрипел и чуть подрагивал. Он словно пытался заставить очнуться самого себя, напомнить, что рядом есть люди.        — Я здесь, всё в порядке, — незамедлительно ответил Минхо, его брови слегка приподнялись в сожалении. — Сонни, сделай, как я попросил, хорошо? — старался он подтолкнуть Хана к действиям, хотя его собственный голос начал становиться неуверенным.       Было отлично видно, с каким колоссальным усилием над собой Джисон перестал быстро и неравномерно вдыхать. Пару первых секунд он просто не дышал вовсе, его глаза вновь забегали между Чанбином и Минхо. И Минхо без особого труда уловил его волнение и причину: на минуту отвёл от него свой взгляд, обратил внимание на прилипшего к стулу от удивления Со и относительно строго шепнул ему: "Не грей уши — закрой их и ляг на стол". А тот словно и не собирался сопротивляться. Видимо, вокруг Ли и вправду витала аура, заявляющая, что он знает, что делает.        — Умница, Сонни, — мягко и довольно негромко, лишь бы не сильно тревожить полную тишину кабинета, похвалил Ли, когда Джисон нерешительно пропустил ладонь в волосы, затем зарываясь в них и второй. Его вдох получился чуть дрожащим, но уже гораздо более долгим, так что Минхо не удержался от ещё одной похвалы. — Что он тебе говорит?        Вопрос застал его врасплох, он пропустил один из вдохов, давясь оставшимся в лёгких воздухом. Ладони сразу сжались, потянув за собравшиеся под ними прядки волос, и Хан всхлипнул: слёз не было, был только вновь застилающий, казалось, глаза страх.        Минхо сразу захотел себя придушить прямо на месте. Он никогда не думает, прежде чем говорить, хотя сам всегда ругал за это Феликса. Он нервно выдохнул и стал тараторить:        — Тебе не обязательно мне это говорить… Лучше не стоит, просто не слушай его, хорошо? Его здесь нет…        — Он повторяет кое-что ужасное… моё имя, Он меня кусает, я слышу Его дыхание за моей спиной, — через силу шептал бессвязно и хрипло Джисон, качая головой и начиная слабо гладить себя по макушке в надежде, что это сработает, как работало тогда, с Минхо… Проблема была только в том, что работало это именно с Минхо.        А у самого Минхо эхом в голове отзывался вопрос. "Почему какой-то жуткий человек из галлюцинаций Джисона его кусает?"        — Но ведь я тоже зову тебя по имени, Сонни, — вопреки всем своим сбившимся мыслям выдохнул Минхо, слегка склоняя голову набок. Ему будто пришла небольшая и довольно глупая идея. — Я могу обращаться к тебе по фамилии, хочешь? Хан? Хани? — неуверенно попробовал он, ещё внимательней начиная вглядываться в глаза Джисона, в которых словно затрепетали искорки, стоило ему услышать это.        По его спине, очевидно, промчался целый табун мурашек, он невольно прогнулся и снова выпрямился. Судя по шевельнувшемуся на миг краю маски, скрывавшему его подбородок, он судорожно закусил губу.        — Да, — совсем неслышно ответил он и сразу едва заметно закивал, чтобы ответ точно дошёл до Ли.        — Хорошо, Хани, — новое обращение явно согревало Джисона с каждым новым разом, как звучало, всё больше, так что Минхо пообещал себе на него не скупиться. По крайней мере сегодня. — Я могу с уверенностью тебе сказать, что сзади никого нет, по бокам тоже, а перед тобой только мы. Того, кого ты слышишь, помимо меня, тут нет, хорошо?        Джисон лишь неловко кивнул, словно уже начал хоть немного понимать, что происходит вокруг него. Такое мягкое и немного детское к нему отношение, видимо, действовало в полную меру только тогда, когда он в нём отчаянно нуждался. Как ребёнок в маминых объятиях после неудачной стычки на улице.        Как Феликс в Минхо после очередной "прогулки" с той "бандой", приходя домой с новым синяком и падая в заботливые его руки.        — Подумай, Хани, есть ли тут что-то ещё, что тебя пугает?        — Нет, хён, — почти сразу отозвался он, в последний раз сглатывая ком и осторожно выпуская из пальцев пряди волос.        Честно сказать, Минхо грело душу, что Джисон снова обратился к нему на простое "хён", без всяких формальностей вроде "преподаватель". Вполне вероятно, что он так говорил лишь оттого, что это было проще выговорить, но Ли словно было без разницы. Главное, что приятно, а об остальном он задумается потом, уже дома.        Хан выглядел гораздо лучше: брови больше не были заломаны ни вверх, ни вниз, руки расслабились, а сам он, казалось, больше не старался сжаться до размера пылинки — одной из тех, которые летали вокруг в свете фонарика.        — Хорошо, — это слово, пожалуй, было сказано им сверх меры много, но сам Ли словно этого и не заметил, ведь суть была в другом. — Тогда я могу позволить Чанбину тебя осмотреть? Клянусь, он не посмеет даже подойти к тебе.        После лёгкого кивка, Минхо стал тормошить Со, который, казалось, даже не дышал всё это время. Внезапная перемена атмосферы неплохо всколыхнула его, так что от былого безразличия и слабой раздражительности не осталось и следа. Теперь всё занимал шок.       Он поднял голову и сразу уставился на Джисона, неловко отведшего взгляд даже от Минхо, в сторону выхода. Перемена была очевидна: его больше не трясло, он больше не метался глазами по помещению. Но всё равно был ужасно напряжён. Желание сбежать явно никуда не делось.        Чанбин всё же вдохнул, немного покачивая головой, словно осознавая, какая это всё морока. И, честно говоря, Минхо захотелось снова ему за это дать подзатыльник, но он воздержался.       — Ты же хотел чисто визуально его оценить, как врач, да? — вместо этого спросил Ли. — Вперёд.       — Не только визуально, мне бы ещё… — начал Со, однако был быстро прерван Минхо, сыгравшим "убеждающую" улыбку.       — Только визуально, — твёрдо, на контрастах с выражением лица, объяснил он, вновь крепко сжимая коленку Чанбина под столом. А он даже ойкнуть уже не позволил себе. — Прям с этого места, — ещё тише, горловым глубоким голосом добавил Минхо. Он нажал на колено Со под столом ещё сильнее, надеясь, что Джисону этого не видно.        — Ладно, ладно, я понял, отстань, — Чанбин даже чуть замахал руками над столом, и Ли отстранился, поднимаясь из-за стола.       Улыбка Минхо вновь стала дружелюбней, он отряхнул штаны, будто они могли покрыться тонким слоем пыли от старого стола, а затем, в последний раз взглянув ободряюще на Хана, зашёл за ширму в углу. Обычно туда как раз и уходили на осмотры, но сейчас всё наоборот: он, как лишний зритель, не станет смущать Джисона только больше. Ли подвинул стул за ширмой так, чтобы ему было прекрасно видно, что делает и как себя ведёт Со, а сам поудобней на нём развалился.        — Тогда… эм… Ты не мог бы раздеться? — Минхо с ухмылкой на губах, которая не ушла от глаз Чанбина, наблюдал, как тот пытается не провалиться под землю от неловкости. — Ну что? — он повернул голову к Ли. — Я такое в своей практике не говорю! Я что-то такое делал только на одном — слишишь? одном! — из зачётов.        — Обычно стесняются пациенты, а не врачи, Чанбин, — лишь хохотнул в ответ Минхо, а его улыбка стала слегка издевательской.        Получив ещё один сердитый взгляд от Со, Ли повернул голову в сторону ширмы. Он охнул от удивления: на ширме отразился целый театр теней, который напомнил о том, как они с Феликсом в детстве развлекались. Только вот если в детстве это было лишь забавой, а "актёрами" выступали игрушки, то сейчас он видел, как вставший с кушетки Джисон очень неохотно приподнимает край толстовки, перекрестив руки.        Он стоял боком к ширме, так что, когда поднял одежду выше, Минхо открылся его сильно втянутый, видимо от переживаний, живот. Затем выступающие чётко в таком положении рёбра, глядя на которые становилось больно. Джисон тяжело вдохнул, прежде чем стянуть через голову толстовку. Он немного расслабил живот, но сильно лучше ситуация не стала: он всё ещё выглядел до безумия худым. Только грудь выпирала вперёд, и та не сильно. Ли никогда не позволял себе задумываться о том, насколько он щуплый под мешковатой одеждой. А сейчас… стало как-то грустно.        — Пиздец… — поражённый тихий шёпот заставил Минхо вновь переключить внимание на Чанбина, прикрывшего открытый рот ладонью. Неужто за той стороной ширмы Джисон выглядит ещё хуже? — Ты… сам? Ну… это? — пальцем другой руки Со аккуратно очертил в воздухе что-то, но Минхо всё равно было не понять.        — Н-не всё… — тон Джисона словно был виноватым, он словно оправдывался, как маленький мальчишка.        — Я могу быть уверен, что под твоими штанами нет ничего подозрительного? Ну… разве что кроме вот чего-то подобного? — Чанбину явно всё ещё было неловко, однако теперь у него ещё и немного дёргались время от времени руки. "От нервов", — сразу пришла мысль Минхо.        Он спросил это, как будто и потому, что сам не хотел ничего видеть. Ему хватит осмотра и верхней части тела, чтобы успокоить свою справедливость. Хотя, Ли показалось, что он успел пожалеть, что она у него обострённая. Особенно сильно пожалеть, когда он попросил Джисона повернуться к нему спиной.        Его глаза почти выпали из глазниц, он закашлялся от такого смятения смешанного с ошеломлением, что у Минхо и у самого по коже пробежался холодок. Чанбин никогда при нём не проявлял таких бурных эмоций, пусть и был очень ярким человеком.        Со подхватил со стола телефон, направляя фонарик в сторону Джисона, точно пытаясь проверить, не кажется ли ему это всё. Ли не удержался и тоже взглянул на ширму: теперь силуэт на ней снова был напряжён, Хан задрал голову вверх, будто глотая тревогу. Он наверняка зажмурился.       Но Минхо всё равно не мог понять, что же так удивило Чанбина. По крайней мере он видел лишь болезненную худобу.        — Блять, я, конечно, говорил когда-то, что искусство требует жертв, но… я не это имел ввиду… — слегка подрагивающим неуверенным голосом зашептал Чанбин, утыкаясь лицом в ладони и с нажимом несколько раз протирая его. Словно это могло бы помочь ему забыть, что он сейчас видел.        — Что там такое? — всё же решился спросить Минхо, возвращая взгляд на Со, так и не поднявшего головы. Он лишь полностью опёрся на руки.        — Врачебная тайна, Минхо, — буркнул неохотно он, не смея шевелиться. А Ли же не смел выглянуть из-за ширмы, не желая нарушать границы. — Тебе не обязательно знать.        — М-можно я уже оденусь? — неожиданно громко, нервно спросил уже с отчаянием в тоне Джисон, и Минхо сразу попросил его это сделать.        Дальше Чанбин просил его о совсем базовых вещах вроде дотронуться до носа руками с закрытыми глазами, нагнуться, встать на носочки, присесть на корточки. Просто чтобы проверить, всё ли нормально с его физическим состоянием. Потом поспрашивал, не беспокоит ли его что-нибудь. Это стало бы больше походить на настоящий приём у терапевта, если бы не чуть тревожный тон Со и Минхо за ширмой, вперившийся в него взглядом. И, конечно, вслушивающийся в беспокойное дыхание их обоих, намеренно игнорируя своё, такое же. Хотелось верить, что он контролирует ситуацию.        — Хани, я могу присоединиться к вам? — аккуратно спросил Минхо, когда Чанбин закончил все свои расспросы.       — Да.        А потом всё пошло уже как-то слишком быстро: Чанбин дописал всё в справку, поставил печати, и Джисон при первой же возможности сбежал из кабинета, у дверей низко-низко поклонившись, что аж капюшон сам налетел ему на голову. Со даже не успел предложить ему выйти вместе, чтобы не потеряться в причудливых коридорах.        А Ли не успел обговорить с ним место и время следующей встречи. Нужно же ещё было подписать заявление на отчисление. И ладно место — академия, очевидно, но время: надо выгадать момент, когда к нему в аудиторию не завалится табун ноющих об открытом окне без ручки в коридоре студентов. Обычно это были скульпторы со второго курса. Из них, пожалуй, Минхо нравился только Сынмин — спокойный и уравновешенный, вообще не похож на всю свою чёртову группу гиперактивных придурков. Как они только свои скульптуры не бьют во время работы — загадка.        Хотя, если попросить его, как старосту, отвести куда-нибудь на время их… Ладно, нет, Минхо не хочет нагружать бедолагу: у него и без того проблем из-за своей несносной группы много, создавать новую не вариант. Проще было просто глянуть ещё разок расписание. Но это потом.        Сейчас Минхо, как зомби, шагал за всё таким же нервным Чанбином. Ему понадобилось минуты две, чтобы вообще понять, где они: тёмное и уже какое-то привычное окружение коридоров поликлиники в какой-то момент, не замеченный Ли, сменилось такими же тёмными улицами неподалёку. Со куда-то уверенно шёл, а Минхо следовал за ним.        — И куда мы?        — В "курилку", — только и ответил Чанбин, встряхивая головой.        Он выглядел раздражённым и одновременно взволнованным. И Минхо не стал до него допытываться, пока они не свернули за угол и тот не выудил из внутреннего кармана мягкой милой пушистой куртки пачку сигарет.       — Эй, ты ведь такой весь из себя правильный, — заметил с шутливым укором Ли, пожимая плечами, стараясь разрядить атмосферу. Он, резко выдохнув, взобрался и присел на край выступающей довольно высокой неширокой бетонной площадки, которую крыльцом язык не повернулся бы назвать. — Я думал, ты не куришь.       — Не курю, — подтвердил Со, нервно теребя пластиковую плёнку, у него никак не выходило её подцепить.        — И зачем тебе тогда полная пачка сигарет в кармане? — ухмыльнулся снова Минхо и выхватил её у него из рук. — Ещё и новая.        Он быстро расправился с упаковкой, протягивая Чанбину уже открытую пачку, а тот, попросив сначала у Ли зажигалку, которой, естественно, у него, как у ярого противника курения, не оказалось, стал стучать по многочисленным карманам. Сигарета была зажата в его зубах, и Минхо не мог не покачать с осуждением и неверием головой: курить и Чанбин — слова в его сознании абсолютно не совместимые.        Наконец найдя какую-то потрёпанную вытянутую зажигалку, выцветшего карминового цвета с наклейкой в виде слоника в кепке, подмигивающего словно самому Чанбину, он со старанием стал извлекать искры. Похоже, зажигалка давно уже лежала у него исключительно в качестве памятной вещи, и ей не пользовались. Однако, к удивлению Минхо, один раз огонёк вспыхнул-таки — Чанбин облегчённо выдохнул, быстро убрал поглубже в карман джинсов зажигалку и сделал первую затяжку.        — Раньше, — он глухо закашлялся с непривычки, — я очень много курил, ты даже не представляешь насколько.        — Ты прав, я совершенно не могу представить тебя курящим, — ответил Ли уже без игривой улыбки, буквально смотря на Со с сигаретой меж пальцев. Тот лишь приподнял брови. — Даже сейчас, да.        Чанбин снова громко кашлянул в локоть, на секунду отвернувшись, и Минхо стало его даже жаль: показать что-то, что приказало бы такому помешенному на здоровом образе жизни (по крайней мере в сторону Феликса) сорваться, спустя такое время, что Со вообще не выдерживает даже короткой затяжки, не входило в его планы.       Видимо, Джисон и вправду скрывает гораздо больше, чем вообще могло бы прийти в голову Минхо.        — Были причины?        — Ты даже, блять, не представляешь какие, — тон Чанбина звучал так, словно то, о чём он говорил, было главным событием в его жизни.        И Минхо даже не сомневался в этом. Чанбин снова сматерился, а это никогда не случается просто так.        Расспрашивать его не хотелось — делать больней не хотелось. Он никогда даже не задумывался, не собирался спрашивать о том, что было с Чанбином до пересечения с Феликсом. Ему это было неинтересно. Но сейчас…       Сейчас это казалось чем-то важным. Словно настолько сильно Со прочувствовал эту встречу на себе по глубоко личным причинам.        И словно это может быть одним из ключей к Джисону в большой звенящей ключнице, где все остальные железки помечены как бесполезные.       — Не говори об этом Ликсу, окей? — он встряхнул рукой с сигаретой, из-за чего маленький тлеющий огонёк стал спускаться вниз. Как одинокая снежинка. Минхо проследил за ним глазами и медленно закивал.        — Не хочешь, чтобы он знал, что ты сорвался?        — Не хочу его расстраивать, что вообще когда-то курил, — он снова пожал плечами.        Взгляд Минхо сразу поднялся, он заглянул через глаза в самую душу Чанбина, а тот печально отвёл их, будто пожалел, что этот разговор вообще начался. Но заканчивать его уже не собирался, будто не хотел останавливаться на полпути.        — Ликс почти не знает о том, что было раньше. Я говорил ему о своём детстве вскользь, вообще не затрагивал ничего болезненного для себя. Если подумать, это так эгоистично: он делился вообще всем, я его поддерживал, а сам… не сказал ему ни слова, когда он спросил. Только то, что жил небогато и почти ничего не помню.        Его выдержанная пауза, казалось, длилась вечность. Минхо сжался под порывом холодного ветра. Или от нависшего над ними мрака.        — Я солгал. Я помню всё, — и вновь втянул с трудом горький дым.        Он, гулко откашлявшись и сделав глубокий вдох, продолжил свой тяжёлый монолог, а Минхо не смел даже дёрнуться или вдохнуть громче. Словно даже это могло остановить Чанбина от таких личных откровений.        Ещё никакой разговор Минхо с кем-либо не мог даже немного приблизиться к уровню интимности, какой был сейчас в этой подворотне. С Чанбином — с тем, с кем, как ему раньше казалось, невозможно строить серьёзный диалог.       И Минхо не мог — не хотел — отказываться от того, чтобы его выслушать и отдать ощущение безопасности, которое было некому посвятить без страха осуждения. А Чанбин, тот, кто всегда выглядел глупым шутником, вдруг стал тем, кому он мог его доверить.